Но больше всего изводили частые поломки. Хотя технику и готовили всё лето к уборочной, постоянно докладывая "наверх" о её готовности, но это было равносильно тому, чтобы старику-инвалиду поставить новые протезы и отправить его на Олимпийские игры. Ремонтировать комбайн приходилось в поле, иногда ночью, но через некоторое время он опять останавливался.
      Потратив свой отпуск на непосильную работу, Василий заработал чуть больше пятисот рублей, а это почти три его месячные зарплаты и отдал их Семёну. Долг, таким образом, сократился, но оставалась ещё значительная сумма, которую негде было взять. В свободное от работы время Млынарь ремонтировал чужие машины и занимался извозом в качестве таксиста или, как говорили, "таксовал", что запрещалось законом.
      Однажды во дворе к Василию подошёл председатель недавно организованного комитета профсоюза треста, бывший главный механик одного из управлений, Анатолий Фёдорович Меньшов и сообщил, что есть туристическая путёвка в Японию, и не хочет ли Василий туда съездить.
      – Сколько стоит?
      – Вся поездка обойдётся около двух кусков.
      – Чокнуться можно! Я ещё за машину не рассчитался!
      Меньшов и Млынарь во многом походили друг на друга. Оба одинакового телосложения, оба круглолицые и, самое главное, характеры у них были схожие. Между ними давно сложились доверительные отношения, поэтому Меньшов позволил себе дать Василию совет:
      – На те деньги, что вам поменяют, купишь в Японии музыкальный центр и ковёр. Центр толкнёшь здесь за пару тыщь, и окупишь поездку, а ковёр себе оставишь.
      – Нет, Толя, не могу, да и дел у меня дома сейчас невпроворот.
      – Ну, как знаешь. Я объявление повешу, может кто и захочет.
      Василий давно уже не думал о монетах. Вернее, постоянно не думал.
      Иногда вспоминал, как вспоминают о давно прочитанной книге, стоящей в на полке в шкафу только в связи с возникшей ассоциацией. Вот и сейчас подумал, что можно было бы продать в Японии одну монетку и рассчитаться с долгом. Но сколько настоящая её цена он не знал, да и как в Японии он найдёт покупателя, если и слова не знает, а посвящать кого-то в свою тайну он не мог.
      Да, говорят, и шмонают сейчас на границе и в аэропортах. Так и стёрлась возникшая мысль о продаже монеты. Но, видимо, не надолго и тем более не навсегда.
      Жил через несколько домов от Млынарей Богуславский Игорь Львович.
      Он несколько лет назад купил себе развалюху и на её месте построил в течении года добротный дом. Своей машины он не имел, но его ежедневно привозили на легковых машинах после работы домой. Работал
      Игорь Львович заведующим складом областной базы Рыбторга. С соседями он не дружил, но и не ссорился, здоровался и проходил дальше.
      В пятницу, придя с работы, Василий копался в двигателе очередной ремонтируемой машины и услышал, как хлопнула калитка. Во двор заходил Игорь Львович.
      – Здравствуй Василий, можно войти?
      – Можно, конечно. Здравствуйте.
      – Я, собственно по делу.
      – Слушаю Вас.
      – Мне надо в воскресенье съездить с женой в Одессу на толчок.
      Скоро дочку замуж отдаём и нужно кое-что прикупить. Я тебе нормально заплачу. Только в Одессе надо быть не позже девяти. Сколько туда езды?
      – Минимум четыре часа.
      – Так когда выезжаем?
      – В полпятого.
      Никогда раньше Василию не приходилось бывать на легендарном одесском толчке. В Одессе он бывал до этого в командировках много раз, знал хорошо Привоз – одесский продуктовый рынок, но всегда на выходные уезжал домой, а толчок работал только по воскресеньям.
      Василий никогда не задавался вопросом, почему вещевой рынок называется толчок. Сейчас он понял. Народу сюда набивается так много, что пробиться сквозь толпу можно имея солидное здоровье.
      Такая давка бывает только в переполненном автобусе, но в него входит только около сотни человек, а здесь толкаются десятки, а может и сотни тысяч. Если толпа разделяет двоих человек, как правило, держащихся за руки, то найти они друг друга могут только за пределами толчка, если договорятся о месте встречи.
      Когда они вышли из машины, к ним подошёл мальчишка лет пятнадцати и предложил свои услуги.
      – Дядя, если Вы хотите, чтобы Вашу машину не угнали и не обокрали, дайте три рубля, и я буду её охранять.
      Игорь Львович дал мальчишке деньги, и когда они отошли от машины, сказал Василию:
      – Этот пацан – ширма. За ним стоит целая банда, не дашь трояк, можешь потерять машину, а так надёжно.
      Они договорились о времени встречи после толчка и влились в громадную толпу. Чего здесь только не было? Продавалось всё, что существовало в мире сейчас и веками раньше. Многое привозилось моряками из-за границы. Это был их основной заработок, так как зарплату они получали мизерную. Василий продирался сквозь толпу и смотрел на вещи, ранее им не виданные, наблюдал, как торгуются покупатель с продавцом. Он первый раз увидел накладные цветные ногти необычной длины и услышал, как покупательница, полная дама лет сорока, спросила у продавца:
      – Если я захочу этими когтями подрать кавалеру рожу, я их не потеряю?
      – Только со своими ногтями, мадам.
      – А сколько они стоят?
      – Двадцать пять рэ.
      – Усраться можно!
      – Вы за один сеанс, мадам, больше заработаете. Эти ногти неотразимы.
      – За кого ты меня имеешь, швонец?
      – За оперную певицу, конечно.
      – Тогда другое дело. На тебе червонец, и я пошла обвораживать кавалеров.
      – Двадцать.
      – Пятнадцать.
      – Годится, и иди допевать свою арию.
      Похожие сценки Василий наблюдал очень часто. Толчок, как и
      Привоз, являлся громадной сценой народного театра.
      Василия вещи не интересовали. Но когда он пробился сквозь толпу и вышел на другой край, его заинтересовали продавцы монет и старинных бумажных денег. Они стояли рядом с продавцами старинных книг, дореволюционных журналов, антикварных вещей. Монеты у всех были разных стран, разного достоинства, из разного материала. Подойдя к продавцу, у которого в специальных альбомах монеты лежали в карманчиках Василий увидел российские медные монеты с гербом, какой он видел на платиновых монетах. Под каждой из них стояла цена.
      Василий показал пальцем в одну из них.
      – Что, она золотая? Триста рублей?
      – Золотом не торгуем. За него срок, и немалый. Ты посмотри на чеканки. Девятнадцатый век. Монеты ценятся за их редкость. Есть медные монеты дороже золотых. Один мой знакомый вывез десяток монет за границу, продал их там и остался. Сейчас живёт в Бруклине. Имеет свой магазин. Понял?
      – Мда, понял.
      А понял Василий Млынарь то, что он владеет целым состоянием, но оно лежит в раковой норе под вербой и вряд ли когда появится на свет.
      Василий пошёл туда, где оставил свой автомобиль. Машин стояло много в беспорядочном порядке, то есть каждый оставлял свой автомобиль где хотел, но так, чтобы не мешать выезду других машин. К соседним "Жигулям" подошёл мужчина с женой, долго рылся по карманам, пока понял, что ключи он потерял. Ситуация казалась ему безвыходной.
      Если ко всем маркам отечественных автомобилей подходили самоделки из других ключей, и открыть двери и запустить двигатель мог любой опытный водитель то с "Жигулями" дело обстояло иначе. Ключи от дверей и зажигания были номерными и сложными, открыть их просто так каждый не мог. Мужчина стоял растерянный, а тут ещё жена подпрягалась с упрёками: "Я тебе говорила, да я тебя предупреждала, а ты как всегда…"
      Неожиданно подоспела помощь. Три парня предложили за тридцать рублей открыть машину и хозяин согласился. Один из них подошёл к двери, двое других закрыли его от зрителей. Щелчок, и дверь открыта.
      Василий знал, как металлической линейкой можно открыть двери, и ожидал, как и другие, собравшиеся зеваки, что теперь будет с замком зажигания.
      Мужчина радостно сел в машину и посмотрел на своих спасителей.
      – А что дальше?
      – Дальше заводи.
      – А как?
      – Ключом.
      Толпа зевак засмеялась.
      – Так я же его потерял.
      – А-а? – непонимающе вздохнул один из парней.
      – А завести можете?
      – Пятьдесят рэ., если руль не повернул на противоугонку, и 100, если повернул.
      – Вы что, ребята? – мужчина аж задохнулся от возмущения.
      – Нет? Ну мы пошли.
      Деваться хозяину было некуда, по номерам видно, что он не местный, и он понимал, что если сейчас не отдаст сотню, то через час цена поднимется.
      – Стойте, я согласен.
      Зеваки опять засмеялись. Василий подумал: "Какие же мы добрые, если смеёмся над чужим, пусть и небольшим горем. Ведь любой может оказаться на его месте".
      На этот раз процедура заводки мотора забрала минут пять, но никто не увидел, как она проводилась. Когда мотор заурчал, муж с женой укатили. Василий сел в машину и хотел прикорнуть, но вокруг стоял шум, да и спать не особенно хотелось. Он увидел через боковое стекло, что недалеко опять собираются зеваки. Подошёл и увидел, что история с утерей ключей повторяется один к одному. И понял теперь то, что эти ребята организовывают пропажу ключей, т.е. просто воруют их, а затем легко отбирают у человека деньги. А вытащить ключи проще простого. Водители их кладут в ближайший карман, не думая о том, что их могут украсть
      – Эх, Одесса, жемчужина у моря, – тихонько пропел Вася в ожидании своих пассажиров.
      Наконец они появились отягощённые покупками и довольные, что купили всё, что хотели.
      К вечеру приехали домой. Игорь Львович щедро расплатился и
      Василий остался доволен поездкой. Но слова парня, что за десяток простеньких монет в Америке можно стать хозяином магазина, плотно ввинтились в его память.
 
      Леонид Борисович, узнав о возможности поехать в Японию, загорелся этим желанием и подал заявление на получение путёвки. Его жена Неля не очень одобрила это мероприятие. Хотя никаких долгов у них не было, денег на жизнь хватало только от зарплаты до зарплаты. Дочь
      Вера недавно закончила школу и должна бы думать о поступлении в институт, причём в какой-то престижный, так как училась она неплохо, но мать видела, что дочерью завертела любовь к красивому и хорошему парню и чувствовала, что скоро предстоят значительные расходы.
      – Лёня, где же мы возьмём деньги на поездку? Нельзя же нам остаться без копейки.
      – Во-первых, я одолжу у родителей, они собирают, как все старики на чёрный день, и во-вторых, я думаю, что окуплю поездку. Приобрету там аппаратуру, здесь продам меломанам, готовым отдать всё за аудио-магнитофон "СОНИ", а там он стоит недорого. Выкручусь.
      Неля любила мужа и он этого заслуживал. Хороший семьянин, трудяга, не гулёна, как некоторые нынешние еврейские мужья, непьющий. Правда, мог позволить себе при встрече с приятелями выпить несколько рюмок, но никогда не приходил домой пьяным. Приходилось угождать по части выпивки своим начальникам, которые пили стакана'нами но и с ними он не напивался до положения риз. И она уступила, как всегда, мужу.
      Процедура получения путёвки, а вернее на право поездки, потому что никакой путёвки не давали, представляла собой целую цепочку непростых действий: заявление, автобиография, специальная анкета с перечислением всех родственников, подписка о неразглашении тайны, в которую тебя никто не посвящал, профсоюзное и партийное собрания, дающие тебе рекомендацию на поездку, партийное бюро и райком партии, на которых чувствуешь себя голым и всем обязанным за их любезность.
      Все эти процедуры занимали массу времени и сил, и некоторые кандидаты не выдерживали унижений, связанных с этим, и выходили с дистанции на полпути.
      Но даже пройдя через очистительные горнила, не существовало гарантии поездки до последнего дня. Кандидатов на поездку всегда набирали больше положенного в два раза, потому что ещё впереди предстояла проверка КГБ, могущая запретить поездку по причине неблагозвучной фамилии, слишком длинного или крючковатого носа, или наличием троюродной тёти двоюродного дяди, проживающей в Австралии.
      Последняя инстанция представляла собой комиссию при обкоме КПСС и её как бы не существовало. В случае отказа человеку говорили, что отказала Москва. Причина? А кто их знает?!
      Был такой случай. Одному парню, рабочему – токарю, отказали в подобной поездке. И он на спор со своими друзьями, проник, несмотря на усиленную милицейскую охрану в райком партии и наделал большую кучу прямо на стол первого секретаря райкома. Шум был страшный, возмутителя спокойствия не нашли, но нашлись последователи, повторившее подобное в обкоме КПСС. Правда, смогли попасть только в кабинет инструктора по идеологии.
      У партийных функционеров не хватило ума скрыть этот случай. Они поручили разобрать это на закрытых партийных собраниях, превращённых в клоунаду. Вся область стояла на ушах от смеха.
      Леонид Борисович погрузился с головой в пучину оформления документов.
      В то время появилась мода на породистых собак. Особый престиж представляли "колли", "доги", "афганские борзые". На девушек, ведущих на поводке красавицу собаку, смотрели, сравнивая с её подопечной, и, задавались вопросом, кто красивее или кто на кого похож.
      Поставила вопрос перед отцом и Вера: она хотела непременно только
      "Королевского дога". Титоренко спрашивал знакомых, не знает ли кто, где можно купить породистого щенка дога. Спросил он и у Млынаря, когда тот зашёл к нему с производственным вопросом.
      – Зачем Вам дог, Леонид Борисович? – задал Василий встречный вопрос.
      – Дочка прицепилась, купи мне дога и всё!
      – Она Вам сама скоро в дом та-акого дога приведёт! – девка она у вас красивая.
      Они засмеялись.
      – Вот здесь ты, Вася, прав, всё к этому идёт. А я ещё с этой
      Японией затеял, если бы знал, что столько волокиты, не связывался бы. Да и денег нужно много.
      – Деньги – дело наживное, – и вспомнив разговор с Анатолием
      Фёдоровичем, посоветовал, – купите там аппаратуру и окупите поездку.
      – На это, Вася только и надеюсь, но это между нами.
      – Само собой. Но можно взять что-то и на продажу.
      Титоренко засмеялся.
      – Это в Болгарии и Румынии можно кое-что продать, да и то последнее время, говорят, там наши вещи плохо идут.
      И тут Млынаря осенило.
      – Вы знаете, у моего знакомого есть редкие монеты. Он говорил мне по большому секрету, что за границей их можно продать очень выгодно.
      А ему сейчас деньги позарез нужны. Может, поговорить с ним?
      – Поговори, – не думая, бросил Титоренко.
      – Только это очень большой секрет.
      Титоренко поднял голову и внимательно посмотрел на Млынаря, что тот аж вздрогнул.
      – Это я понимаю. Пусть не боится, не проболтаюсь.
      На следующий день между ними опять состоялся разговор. Млынарь сказал, что его знакомый под честное слово даёт ему монету и ставит условие, чтобы за неё ему дали пятьсот рублей. Если монета не продастся, то он вернёт эти деньги, а если продастся больше, чем за пятьсот долларов, то ему нужно будет дать ещё пятьсот рублей.
      – А как он узнает, за сколько она продастся?
      – Я ему сказал, что Вы честный человек.
      – А что это за монета?
      – Он говорит, что двенадцатирублёвая из чистой уральской платины, чеканки прошлого века. Я думаю, что Вам надо согласиться. У Вас, ведь никакого риска нет.
      – Ладно, приноси завтра.
      – Но ещё раз прошу Вас – никому об этом ни слова.
      – Завязано.
      Титоренко вспомнил, что пару лет назад Польский говорил, что ему кто-то предлагал подобную монету и ещё что-то с ней связанное.
      "Спрошу у Нюмы. Пусть расскажет", – подумал Титоренко, дождался когда Польский будет один (их кабинеты находились в одном коридоре) и зашёл к нему.
      – Наум Цезаревич, расскажите мне о том случае когда вы не захотели покупать монету.
      – Чего ты вдруг о ней вспомнил?
      – Просто так.
      – Просто так не бывает. Но я расскажу.
      И Польский рассказал о том, как ему предложили монету, и как он встретил Абу, которого Лёня, безусловно знал и тот ему рассказал о монете.
      – И Вы жалеете, что не купили?
      – Скажу честно, что сначала жалел, но когда узнал, что этим заинтересовались органы, и, кажется даже КГБ, забыл о ней думать. И тебе, Леонид Борисович, скажу по дружески – если ты спрашиваешь не просто так, а, наверное, да так, то не связывайся с этой монетой. Не тот это гешефт, чтобы подставляться под КГБ. Эти ребята так тебя отхарят, что не залижешь ты свою жопу.
      – Да нет, просто вспомнил и хотел узнать подробней.
      – Узнал и забудь!
      Титоренко теперь понял, какая опасность его поджидает, но он не мог отбросить, как советовал Польский, мысль о монете. Как можно отказываться от _больших денег_, если они сами идут тебе в руки? А опасность? Кто не рискует, тот не пьёт шампанского, гласит идиотская поговорка. А какой здесь риск? Провезти через границу? Как-нибудь повезём.
      Жене он ничего не сказал. Зачем её волновать? И она точно начнёт отговаривать.
      – Что-то ты, Лёнька, сегодня не в своей тарелке? – спросила вечером жена.
      – Устал, я Неля, сегодня.
      – Отдыхай, сегодня по телеку опять Штирлиц.
      – Я его наизусть знаю, но посмотрю. Даже удивительно, что такой фильм поставила женщина.
      – Это подтверждение твоих же слов, что женщины умнее мужчин.
      – Конечно, умнее, – сел на своего конька Леонид, – все женщины царицы и королевы правили лучше мужчин. Это с приходом демократии нам, мужикам, удалось захватить все бразды правления в мире, но попомнишь мои слова, что скоро, и мы его застанем, придёт время, и женщины придут к власти.
      – Ты дома моей власти не хочешь, а говоришь о мире.
      – А кто же мной правит как ни ты?
      – Садись ужинать, тобой легче сытым править. :Леонид поужинал и сказал Неле:
      – Схожу-ка я к родителям, мне сестра говорила, что мама себя неважно чувствует. Я не надолго.
      Родители жили в пяти минутах хода в недавно построенной девятиэтажке. Поцеловав маму, круглолицую дородную женщину с украинскими чертами лица, Лёня зашёл в комнату и поздоровался с отцом, сидящим в кресле у телевизора. Отец и сын были удивительно похожи во всём, только походка и сутулость отца отличала их. Да ещё возрастная печать на старческом лице отца говорила о том, что Лёня их поздний ребёнок. Поинтересовавшись здоровьем родителей, сын узнал, что у матери последнее время очень болят ноги, у отца пошаливает сердце и болит спина. Но родители не ныли, не жаловались плаксиво на своё состояние, а просто констатировали факт.
      – Пап, а я к тебе по делу, – отец вопросительно посмотрел на сына, – мне нужны сейчас деньги.
      – Ой, Лёня, хорошо тебе, что только сейчас. Мне в твоём возрасте они нужны были всегда. Это сейчас мы умудряемся откладывать на похороны, что бы не вводить тебя с Леной в расходы, а раньше их никогда не было.
      – Пап, кончай ты об этих похоронах. Думаешь, мне приятно о них слушать?
      – Смерть, сын, дело житейское, ты это поймёшь позже, когда тебе будет столько, сколько нам с мамой. И сколько тебе нужно? – без всякого перехода спросил отец.
      – Что, лет? – не понял Леонид.
      – Денег, – засмеялся отец.
      – Ты всегда так каламбуришь, что тебя сразу и не поймёшь. Две тысячи.
      Отец молча встал и пошёл в спальню. Его не было минут десять, потому что достать деньги из тайника было не просто. Отец соорудил в нижнем ящике шкафа вторую стеночку, мудрёно выдвигающуюся и за неё прятал деньги. Он уже много раз показывал своим детям, где лежат деньги.
      – А то умрём мы с матерью, вы продадите шкаф вместе с деньгами и похоронить нас не будет за что.
      Лёня, как и большинство детей, понимал, что когда-то это должно случиться, но представить себе не мог, что родителей не будет, и каждый раз говорил отцу, что такими разговорами он морочит голову себе и другим, имея в данном случае себя. Мать обладала большим тактом и никогда не говорила детям о своей смерти. С отцом они иногда говорили об этом, но только вскользь.
      Наконец, отец вышел и положил деньги на журнальный столик.
      – Здесь две тысячи, пересчитай.
      – Ну что ты вечно с этим пересчётом. Я знаю, что ты не собираешься меня дурить.
      – Не в этом дело. Я могу ошибиться, а деньги счёт любят.
      Леонид пересчитал деньги, положил их в карман.
      – Папа, я тебе их скоро отдам.
      – Я, сын, не требую немедленной отдачи, можешь сразу и не отдавать, отдашь нам потом, когда нас не станет. Это деньги целевые.
      – Опять ты, папа, за своё.
      – Ну хорошо, не буду. Могу я поинтересоваться, если это не секрет, зачем тебе деньги?
      – Какой секрет? Я хочу поехать в турпоездку по Японии, а путёвка дорогая.
      – Мне пришлось воевать против японцев ещё в тридцать девятом на
      Халхин-Голе. Живых японцев я видел пленных, зато мёртвых…
      – Хватит о японцах, Боря. Я ними сыта по горло ещё сорок лет тому. И Лёне оно не нужно, – вмешалась мать.
      – Не дашь вечно слова сказать, не я же начал, – обиделся отец.
      – Я пошёл домой, не ругайтесь.
      В пятницу, после того как Млынарь разогнал все свои механизмы, он заглянул в кабинет Титоренко, но там были люди. Леонид Борисович кивнул головой, что заходи, и продолжал разговаривать с механиком участка механизации. Млынарь нервничал и сидел как на иголках, поглядывая на часы. Ему назначили встречу на базе сельхозтехники, и он не имел права опаздывать. Титоренко уловил нетерпение Млынаря.
      – Василий, я сейчас заканчиваю..
      Когда кабинет освободился, Млынарь достал монету, положил на стол и сказал, что он сейчас убегает, а после обеда зайдёт. Титоренко за ним закрыл изнутри дверь на ключ, достал из своего письменно стола лупу, которой часто пользовался, и стал рассматривать монету. Всё совпадало с рассказом Польского. Но не подделка ли это? Покачал ладонью с монетой – тяжёлая. Положил в ладонь два пятака, никакого сравнения по весу. Решил, что настоящая и удовлетворённо положил в карман.
      После обеда отдал Млынарю деньги и тот также молча положил их в карман, не считая.
      К концу дня зашёл Анатолий Фёдорович.
      – Здравствуй, Леонид Борисович.
      – Пламенный привет советским профсоюзам!
      – С тебя бутылка.
      – Прямо сейчас?
      – Можно и сейчас, ты включён в состав группы для поездки в Японию.
      – Спасибо, по такому поводу можно,.
      Титоренко открыл ключом стоявший в углу самодельный шкаф, называемый сейфом, достал начатую бутылку коньяка, плитку шоколада и два стакана. Налил один стакан до краёв, а себе остаток, грамм пятьдесят.
      – Нет, надо поровну!
      – Мне ещё сегодня надо идти по делу, – соврал Титоренко и они выпили.
      Анатолий Фёдорович поднёс стакан к своим всегда лоснящимся губам и стал медленно пить коньяк, явно получая удовольствие.
      – Ты знаешь, Анатолий, я всегда любуюсь, глядя как ты пьёшь. Тебе можно позавидовать. Другие пьют, морщатся, кривятся, а у тебя она льётся в рот, как сок, приятно смотреть.
      – Угощай меня каждый день и любуйся.
      – По приезду из Японии угощу.
      – Запомним. Слушай анекдот.
      Анекдотов Анатолий знал невероятное количество. Рассказывал их с таким артистизмом, что ему мог позавидовать даже Никулин. Даже если анекдот был старый, всё равно все смеялись.
      Млынарь, отдав монету и получив деньги, облегчённо вздохнул.
      Платиновые кружочки не давали ему спокойно жить. С одной стороны, они, как говорится, есть не просили, с другой, не выходили из его сознания. То ему покажется, что кто-то чужой бродил у берега и похитил банку с монетами, и Василий вставал ночью и шёл проверять свой тайник. Жена, проснувшись, спрашивала где он так долго был и почему от него пахнет озером. Он отговаривался, что захотел окунуться, на что она ему выговаривала о том, что после озера нужно принимать душ. Частенько Василий думал, как от них избавиться. Но не просто так, хотя это и сделать не очень сложно, а каким-то образом продать монеты за хорошую цену, не подвергая себя подозрениям и опасности. Вот приедет Титоренко из Японии, и Василий узнает их настоящую стоимость. Млынарь доверял Леониду Борисовичу, но знал он и другое. Люди проверяются не в беде, как говорят многие, а в благополучии. Человек может поделиться последним куском хлеба и не позарится на твою пятёрку или десятку, но если это будут тысячи, они могут сломать порядочность и честность. Ведь он сам пошёл на…
      Млынарь старался избежать слов преступление, убийство, но куда от них денешься?
      Зимой, когда озеро покрывалось льдом, он успокаивался о сохранности монет, но сейчас, ни зимой ни летом он не находил покоя по другой причине.
      Первое время, после того, как он избавился от трупа, его мучил обыкновенный страх, что придёт разоблачение и его посадят. Но по прошествии полугода, Млынарь понял, что его страхи остались позади и можно успокоится. И действительно, на несколько месяцев наступило облегчение, но потом он потерял покой. Наступили муки душевные. Ему снились сны, которые можно трактовать по разному. Как-то приснились птички, густо сидящие на дереве у открытого окна, он их брал руками, а они были скользкими и полуживыми. Проснулся Василий с омерзительным чувством брезгливости и тревоги. Но когда во сне зашёл в большую подводную пещеру, где бродили по дну громадные чёрные раки, и он нагнулся, чтобы взять одного в руки, увидел свою руку ковыряющуюся во внутренностях омерзительного человеческого разлагающегося трупа. Захотел выдернуть руку и не может, нет сил.
      Страшная вонь не давала возможности дышать и он понял, что сейчас задохнётся, рванулся и проснулся в ужасе, хватая воздух и ещё не понимая, что он уже не спит. Жена положила руку ему на плечо и спросила:
      – Тебе что-то приснилось?
      – А что?
      – Ты кричал перед тем как проснуться.
      – Что кричал?
      – Я не поняла, проснулась от твоего крика. Давай спать.
      Василий долго смотрел в потолок и под утро ненадолго уснул.
      Кошмарный труп вспомнился утром во время завтрака, и он не стал больше есть. Отодвинул завтрак и вышел во двор. Его немного тошнило.
      На работе в суматохе забывался, но к вечеру опять вспоминал и мучился. Тая заметила его состояние. Иногда она задавала мужу вопрос о чём-нибудь по несколько раз, пока он на него ответит.
      – Вась, тебя что мучит?
      – Откуда ты взяла? Всё в поряде!
      – Я вижу, что уже давно тебя что-то гложет. Я просто боюсь за тебя.
      – Не выдумывай, всё нормально.
      – Вась, может надо к врачу обратится? Ты ведь, по ночам не спишь.
      Улыбка сошла с твоего лица. Меня даже Серёжа спрашивает, что с папой? Перестал ты им заниматься, в шахматы никогда не сыграешь.
      – Таечка, не волнуйся, просто на меня сейчас туча наехала. Вот скоро проглянет солнышко и всё будет хорошо.
      – Дай-то Бог.
      Но туча, если проходила на несколько дней или даже недель, потом опять закрывала небо.
 
      Титоренко начал готовиться к поездке. Купил два комплекта матрёшек, несколько деревянных ложек, две бутылки водки и бутылку шампанского. Всё это, по словам бывалых людей, предназначалось для продажи в Японии и разрешалось к провозу за границу. Но особое внимание Леонид уделил сокрытию монеты. Когда жена и дочь ушли из дома, он подрезал подкладку в чемодане и вложил под неё монету и клеем БФ заклеил подкладку так, что образовавшийся бугорок почти не просматривался. Личных вещей положил необходимый минимум, в расчёте на то, чтобы в обратной дороге обеспечить место для заграничных покупок.
      За два дня перед поездкой группу в составе из тридцати человек пригласили в Облсофпроф для инструктажа. Там им представили руководителя группы, коим являлся инструктор обкома партии Плёсов
      Виктор Николаевич, невысокий плотный человек со сплющенной головой, толстыми губами, оттопыренными ушами, и многие, не сговариваясь, прозвали его Чебурашкой.
      Затем выступила секретарь Облсофпрофа и рассказала, вернее распорядилась о том, что советские люди должны являть собой пример высокой культуры и сознательности перед капиталистическим обывателем. Запрещалось во избежание провокаций одиночное хождение по городам Японии, запрещалось пытаться продавать что-либо, запрещалось не оплачивать товар взятый в магазинах самообслуживания, запрещался личный контакт с незнакомыми людьми, разговаривающих на русском языке, так как это могут быть недобитые белогвардейцы или вообще враждебные элементы, пытающиеся завлечь советского человек в сети (какие – не уточнила). Запрещалось и многое другое. Леонид вспомнил слова Алексея Толстого из второй книги "Хождения по мукам"
      – "Восемнадцатый год", что отменялось _само право жить как хочется._
      Всё руководство группой осуществляет Виктор Николаевич, являющийся официальным представителем (для туристов) Советской власти за границей. В случае недостойного поведения кого-либо из них, ему даётся право обратиться к командованию судна запретить выход на берег провинившегося.
      Инструктаж продолжался больше часа, после последовало пожелание хорошего поведения и отдыха за рубежами Родины.
      На выходе из Софпрофа к Титоренко подошёл давний знакомый, строитель Миша Пекерман и смеясь процитировал:
      – Запрещается плевать в тарелку соседу, не пользоваться туалетной бумагой и расписывать стены туалетов, насиловать гейш и прочее и прочее.
      Оба рассмеялись.
      – А я не знал, Миша, что ты тоже собираешься в поездку.
      – А кто знал? Всё у нас большой секрет, япона мать, и мать её япона.
      – Нужно ещё в аэропорту подобрать себе хороших напарников, чтобы жить в поезде и каюте вместе.
      – Я видел, Лёня, что присутствовал здесь Серёжа Малахов, лётчик
      ГВФ, надо с ним поговорить – хорош хлопец.
      – Ладно, там посмотрим.
      Вылетели в Москву утром самолётом Ан-24 и через три часа приземлились в Аэропорту Быково. Оттуда без приключений добрались до
      Домодедово и под вечер погрузились в ИЛ-72. В самолёте хорошенькие стюардессы разносили воду, конфеты, напитки. Лёня смотрел через иллюминатор на землю. Поля, леса, озёра, деревни и сёла казались игрушечными. Затем вошли в облачность, и Леонид уснул. Проснулся оттого, что Миша толкал его в бок.
      – Просыпайся, прилетели.