Когда Наум вышел из квартиры и закрыл за собой двери, наступила тишина, какая бывает после артналёта.
 
      Прошла неделя со дня находки монет, бригада Дзюбы работала уже на другом объекте. Алисов напомнил, что ему нужно сегодня пойти в
      Ювелирторг и уйти немного раньше. Он даже и паспорт с собой взял.
      – Хорошо, пойдёшь раньше. Мы с Федькой поработаем за тебя и не пойдём. Но ты помни, что мы ничего не знаем.
      – Не маленький, а если получу, то завтра и разделим.
      – С неубитого медведя шкуру, – заключил Дзюба.
 
      Много лет тому назад аэроклуб набрал группу ребят из одной школы для обучения их прыжкам с парашютом. Прыгнуть они должны были по одному разу, и это шло в зачёт плана, доведенного свыше. Как правило, из каждой подобной группы оставалось два-три человека заниматься парашютным спортом. В этот раз осталось аж пятеро: Боря,
      Саша, Коля, Толя и Ваня Синица.
      Судьба каждого из них могла бы стать основой для интересного романа.
      Как спортсмен-парашютист больше всех преуспевал Борис. После школы он поступил в медицинский институт и одновременно занимался своим любимым спортом Вошёл в сборную команду Украины, но на одном из тренировочных прыжков отказал купол главного и он допустил ошибку, открыв запасной парашют, не отцепившись от основного, они переплелись и Борис погиб. Сотни людей хоронили его в родном городе, а парашютисты всей Украины собрали деньги ему на памятник и на его могиле установили бюст.
      Очень сильно развит физически был Саша. Под кожей у него играли мышцы, и он развлекал всех тем, что садился на обыкновенный дорожный велосипед, выезжал на нём одновременно с машиной отъезжающей на аэродром, и преодолев путь по грунтовой дороге в 22 километра, встречал приехавших грузовиком парашютистов уже на аэродроме. Саша служил в армии в городе Туле, а после неё работал сварщиком в одной из строительных организаций, преуспел в спорте, стал Мастером спорта.
      Интересными ребятами, шутниками, а может даже комикам, были два друга – Толя и Коля. Объектом их, в общем-то невинных и безобидных шуток, мог стать кто угодно. Особенно от них доставалось Ивану
      Синице, ниже их ростом на голову. И не потому, что был меньше и неважно прыгал, а потому, что обижался на их всевозможные подначки.
      Толя и Коля после школы стали летать на самолётах, вылетели самостоятельно и получили пилотские права. Оба поехали в Саранск поступать в лётное училище ДОСААФ.
      Пройдя успешно медицинскую комиссию, приступили к сдаче экзаменов. Первый – сочинение по русской литературе. Они оба и в школе не очень охотно их писали, в основном скатывали, а сейчас им предстояло писать самим, так как за ними следили и даже вынуть шпаргалку составляло проблему. Темы дали известные: "Лев Толстой, как зеркало русской революции", "Онегин и Печорин лишние люди в своём обществе" и свободная тема – "Почему ты хочешь стать лётчиком?". Николай, что-то начал писать, а Анатолий задумался.
      Первые две темы он от себя отбросил, так как не понимал даже о чём там можно писать Учителя что-то рассказывали и всё муть необъятная, а вот почему он захотел стать лётчиком, он написать сумеет. Оформил экзаменационный лист, написал заглавие и задумался, с чего начать.
      Ну что писать? Нравиться летать, земля с высоты красивая, ну и что?
      Он представил себе взлёт, полёт по маршруту, фигуры высшего пилотажа, но как всё это описать? Так он думал пока не сказали, что время, отведенное для написания сочинения закончилось и нужно сдавать работы Анатолий решил схохмить и написал фразу из "Песни о соколе" Горького: "Рождённый ползать – летать не может". Сдал листок и вышел из аудитории. Он понимал, что экзамен он завалил, и надо срочно уезжать и пробовать поступать в военное лётное училище. Он сказал об этом своему другу, но Николай попросил его подождать до завтра, когда объявят оценки. Может и он провалил, тогда поедут вместе.
      Пришло завтра, и когда вывесили результаты экзаменов, обнаружилось, что Николай, написавший сочинение, получил двойку, а
      Анатолию за одно предложение и, наверное, находчивость поставили
       четвёрку!Анатолий тут же "возмутился", почему не пять, нужно сходить в приёмную комиссию и узнать, но друг остановил его:
      – А ты уверен, что не сделал ошибку в этом предложении?
      – Нет.
      – Ну и сиди, и сдавай дальше экзамены. А я поехал в Балашовское лётное.
      Так друзья разъехались. Оба поступили, оба стали лётчиками.
      Николай по окончанию училища, стал лётчиком-истребителем, а Анатолий лётчиком-инструктором-парашютистом, и направлен на работу в свой родной аэроклуб, заменить в парашютном звене инструктора, ушедшего работать в аэрофлот.
      Ваня Синица, маленький, щуплый хлопец, нос гонором, поступил в институт и после его окончания о нём ничего ребята не знали.
      И вот, однажды, он заявился в авиационной офицерской форме в
      Областной комитет ДОСААФ, прошёл в кабинет председателя, бывшего комсомольского работника, а нынче полковника в отставке, высокого, худого, пожилого человека с почерневшим от частого употребления зелья лицом, представился, предъявив служебное удостоверение, работником КГБ, закреплённым за этой организацией. Говорил лейтенант с апломбом, соответствующим по меньшей мере, полковнику.
      Председатель его внимательно выслушал, сказал, что будет всячески содействовать органам в их тяжёлой и благородной работе, провёл
      Синицу до двери и когда тот вышел подумал:
      "Выскребок какой-то. Раньше в органы брали разумных, рослых парней, а этот мало, что недоносок, так ещё, кажется, дурак".
      Синица развернул бурную деятельность. Особенно он любил появляться на аэродроме, всем своим видом показывая, что раньше он здесь ничего собой не представлял, кроме того, что служил объектом для насмешек, а сейчас они все, включая начальство, должны выполнять его, как он считал, умные и необходимые указания. Он цеплялся ко всему выше меры: То оружие охраны не так хранится, то парашюты плохо охраняются, то пишущую машинку содержат вне сейфа, и нею могут воспользоваться нежелательные люди. Его указания, скрепя сердцем, вынуждены были выполнять, (с КГБ шутки плохи), но за глаза над ним посмеивались, а начальник Аэроклуба после его ухода говорил:
      – Ну и послал бог на нашу голову.
      В один нелётный день, из-за плохой погоды, лётчики сидели в помещении караулки и кто травил баланду, кто играл в шахматы. В караулку зашёл в гражданской одежде Синица и стал, не поздоровавшись, у двери. Анатолий, играющий в шахматы, поднял глаза и увидел своего бывшего соученика.
      – О, смотрите, к нам птичка прилетела, – смеясь сказал он.
      – Попридержите язык, Анатолий Петрович. Я вам не птичка, а лейтенант Синица.
      – А я думал, полковник Орёл, – и все присутствующие засмеялись.
      Синица даже растерялся от такой наглости Анатолия, хотел что-то сказать, но только обернувшись к начальнику, сказал, что тот ему нужен, вышел. Пожилой грузин, бывший офицер-воздухоплаватель, работающий в клубе начальником склада ГСМ (горюче-смазочных материалов) с сильным грузинским акцентом выразил мнение.
      – Ты, Толя, доиграешься с этим типом. Они никогда обид не прощают. И через двадцать лет вспомнят.
      – Да ложил я на него с прибором.
      Через полчаса вернулся начальник и стал отчитывать Анатолия:
      – Тебе шуточки, а мне они боком выходят. Он же озверел совсем. И самолёты уже не так стоят и пришвартованы плохо, и ограду необходимо сделать вокруг стоянки. И всё из-за твоих шуток.
      – Не буду больше, простите, – извинился Анатолий.
      – И меньше тоже, – добавил кто-то, и все опять засмеялись и начальник вместе с ними.
      Лётная погода чуть позже наступила и закружилась карусель полётов. С восхода солнца начинались парашютные прыжки, а после них обучение молодых пилотов, разбор полётов, полёты на спортивных самолётах с выполнением фигур высшего пилотажа, и так день за днём.
      Анатолий сразу забыл инцидент с Синицей, но тот напомнил о себе через неделю. Домой Анатолию пришла повестка, чтобы он прибыл в управление КГБ, по адресу Ул. Ленина 11, к 10-ти часам в среду, имея при себе паспорт. Повестку подписал Синица.
      Отец Анатолия ещё не пришёл с работы, а мать и молодая жена вопросительно и с тревогой смотрели на него. Они знали, что повестки из этой организации зачастую плохо заканчиваются для вызываемых в неё.
      – Ты не знаешь, чего тебя вызывают? – спросила мать.
      – Готовьте котомку, – смеясь ответил Анатолий.
      – И в кого ты такой уродился? – мать заплакала. – Мы целый день тут переживаем, а ему шуточки.
      – Да успокойтесь вы. Нас, лётчиков, всех по очереди туда вызывают, так нужно.
      – Ну сразу бы так и сказал.
      – Я и говорю.
      В среду в назначенное время Анатолий подошёл к входу в КГБ. Оно занимало несколько старинных зданий на самой красивой улице города, ранее называвшейся Дворцовой. Одно из этих зданий,совершенно асимметричное по своей архитектуре проектировал и строил родной брат писателя Достоевского, когда-то в XIX веке работавший здесь главным архитектором города.
      Анатолий вошёл через зарешеченные массивные двери в подъезд.
      Перед лестничной клеткой стоял дежурный в военной общевойсковой форме. Он внимательно прочитал повестку и позвонил по телефону. По лестнице сверху медленно, с генеральским достоинством опускался Синица.
      – Анатолий Петрович, пройдите за мной.
      Они вошли в комнату рядом с дежурным, где на дверях бала табличка
      – "Комната приёма посетителей". В ней стояло два письменных стола и несколько стульев, под высоким потолком светила одна лампочка без люстры, стены, покрашенные белой известью были голыми.
      – Присаживайтесь, Анатолий Петрович.
      Анатолий сел за стол, указанный ему Синицей, а тот продолжал стоять, чтобы казаться выше, потому что даже так они были вровень.
      Синица положил на стол коробочку с надписью на латыни – Сони, и
      Анатолий догадался, что это диктофон.
      – Анатолий Петрович, у нас есть сведения, что Вы рассказываете враждебные анекдоты. В частности, две недели назад Вы рассказали в присутствии нескольких человек анекдот о Брежневе, чем дискредитировали Генерального секретаря КПСС. Вот Вам ручка и бумага, напишите зачем Вы это делали.
      – Дело мне шьёшь?
      – Вы мне не тыкайте.
      – Ах да, я забыл, что Вы высокое начальство, – усмехнулся Анатолий.
      – Пишите!, – приказным тоном произнёс Синица.
      Злость вспыхнула в груди у Анатолия.
      – Что мне писать, что я скопировал речь Брежнева? Так в этом нет ничего антисоветского.
      – Это не Вам решать.
      – Послушай, Синица, и не перебивай. Посадить меня хочешь? Ничего у тебя не получится – времена не те. И писать я ничего не буду, пойду сейчас к твоему начальству и…
      – Никто тебя не пустит.
      – Пустят!…расскажу, что ты используешь служебное положение ради мести за шутку с "Птичкой", и ещё расскажу, – Анатолий встал, – как ты привозил на аэродром каких-то баб и катал их на самолёте, что категорически запрещено и…
      Синца подскочил к столу, выключил диктофон, и положил его в карман.
      – Но это ерунда по сравнению с тем, что я скажу сейчас.
      – Ну, что ещё? – уже мягче спросил Синица.
      – А то, что когда во время празднования Дня авиации кто-то выпустил ракету, и она пробила крыло самолёта в котором я летел, и, слава Богу не пробила бак с бензином, а то бы мне каюк, ты сел в машину и уехал.
      – Я не видел этого.
      – Видел, тебя люди видели. Начальник клуба стал тебя искать, а за тобою и след простыл. Хочешь, я это сейчас напишу и передам дежурному или брошу в почтовый ящик.
      Перед Анатолием стоял маленький, растерянный. жалкий человечек с испуганным лицом, потому что узнай обо всём этом начальство, ему не здобровать.
      – Толя, давай замнём всё это дело.
      – А я его не начинал.
      – Знаешь, я выполняю свою работу, она не такая простая.
      – Знаю, знаю, но всегда можно быть человеком.
      – Ну вот и хорошо. Замяли. Можешь идти, – Синица подал руку для рукопожатия, но Анатолий её не принял, развернулся и ушёл.
      Он шёл по улице и ругался про себя: "Вот гнида, хотел меня за глотку схватить. А болт тебе в горло. Сам, говнюк, чуть не плакал.
      Пошёл он вон!"
      После этого Синица очень редко появлялся на аэродроме и его почти там не видели.
      Начальник отдела майор Синельник вызвал к себе в кабинет старшего лейтенанта Синицу. Тот прибыл и по форме доложил.
      – Присаживайся, Иван Митрофанович.
      Синица присел на краешек стула и подобострастно заглянул в лицо своему начальнику. Синельник уже не раз говорил Синице, чтобы тот садился поудобней, но Синица всё равно садился так, как будто срочно нужно взлетать при первом испуге. "И правда, как синица", – подумал майор. По приходу молодого лейтенанта в отдел, майор удивился его внешнему виду. И не только его маленькому росту. У лейтенанта короткий, широкий и курносый нос разделялся посредине глубокой бороздой и как бы состоял из двух частей. И всегда при виде начальства испуганный взгляд. Но потом майор привык и не обращал внимания на его внешний вид, тем более, что тот по службе замечаний почти не имел. Особенно старательно и внешне красиво он оформлял отчёты, и каждый раз, взяв их в руки, Синельник думал, что так писали коллежские асессоры до революции, тем боле, что у него самого почерк, мягко говоря, мог быть лучшим. Поэтому он давно освоил пишущую машинку, печатал на ней достаточно быстро, и все свои отчёты подавал руководству в надлежащем виде.
      – Иван Митрофанович, хочу поручить тебе одно дело. Правда, это работа другого нашего отдела, но там все в разъездах и отпусках, поэтому руководство Управления поручило его нам. Дело это, на мой взгляд простое, но могут быть, как всегда бывает, и осложнения. Так что нужно серьёзно к нему подойти.
      Синельник посмотрел в глаза Синице и приятно удивился тому, что подобострастие в его глазах сменилось заинтересованностью.
      – Нам поступил сигнал из Ювелирторга, что некий гражданин, по всей видимости рабочий, сдал в скупку вот эту монету. Ты не увлекаешься монетами?
      Майор знал о своих подчинённых всё, даже то, сколько у них рубах и носков, ну уж о их хобби не мог не знать, и задал этот вопрос для проформы.
      – Нет, товарищ майор. В детстве собирал марки, а потом бросил.
      – А напрасно. Коллекционирование очень полезное дело.
      Нумизматика, фалеристика, филателия и другие виды собирательства очень интеллектуально развивают человека. Каждая марка, каждая монета заставляют учить историю, искусство, смежные науки. И коллекционеры очень дорожат каждым своим экспонатом. И, как я понимаю, подобные монеты на улице не теряют. А человек, сдавший монеты, объяснил, что нашёл её. Это невероятно. На вот, рассмотри её хорошенько.
      Синица осторожно, вроде боясь, что она горячая, взял монету и пару минут её рассматривал.
      – А что, она правда платиновая?
      – Мне сейчас нет особенно времени объяснять тебе. Зайди в нашу библиотеку, там есть каталог монет, он на английском языке, хотя выпущен в Голландии, и разберись.
      Синица кивнул головой.
      – Есть несколько вариантов действительного положения вещей. Один из них, что монету украли у какого-то коллекционера, и, не зная её настоящей ценности, отнесли в скупку.
      – Так это же, наверное, дело милиции.
      – Тебе пора знать, что все валютные операции, продажа и покупка драгоценностей частными лицами квалифицируются серьёзными государственными преступлениями и их поручено вести нашему Комитету.
      Но заявлений от граждан, занимающихся нумизматикой, в милицию не поступало. Более того, на территории нашей области и даже на Украине нет зарегистрированных коллекций с такой монетой. Есть подобные в
      Киеве и во Львове, только другого достоинства. Второй вариант – найден клад, но он по закону принадлежит государству, и его нужно сдавать. Но тот, кто нашёл, мог этого и не знать и остальные ценные вещи приберечь на потом. Могут быть и другие версии, вот ты и разберись.
      – А известен человек, сдавший монету?
      – Нет, скупщик, наш осведомитель, обязан был потребовать у него паспорт, но побоялся спугнуть клиента и назначил ему встречу на завтра на вечер. Свяжись с милицией, проверь, если нужно произведи обыск по месту жительства. У тебя есть бланки с санкцией на обыск с подписью прокурора и печатью?
      – Да, есть.
      – Действуй, можешь идти. Докладывай.
      – Есть, – сказал Синица, развернулся и вышел.
      "Справится ли? Может более опытного и толкового сотрудника нужно послать? Но кого? Все заняты. Развелось сейчас этих диссидентов.
      Один светловодский чего стоит? Додумался писать письма самой жене
      Феликса Дзержинского, мерзавец! Ничего, выведем и его на чистую воду", – подумал Синельник и посмотрел на боковую стену, где висел портрет "железного" Феликса, как бы спрашивая у него одобрения.
      Из Светловодска, города на берегу Кременчугского водохранилища, в
      Москву на имя жены Дзержинского – Софьи Сигизмундовны, глубокой старухи, и её сына, уже больше двух дет приходят письма, обвиняющие их мужа и отца в кровавом терроре против своего народа. Вернее было бы сказать, что против народов бывшей Российской империи, так как
      Дзержинский был выходцем из Польши и писал в анкетах, что он поляк, но злые языки утверждали, что его отец, Эдмунд-Рувим Иосифович еврей, что для Советской власти является чуть ли не клеветой.
      Какой-то негодяй из разных городов громадного СССР отправлял письма в которых выставлял Председателя ЧК кровавым палачом, поправшего человеческое и божественное начало. Сотни, если не тысячи сотрудников КГБ занимались поисками вражеского элемента, и наконец, установили что он проживает в Светловодске. Сейчас там работает группа графологов, и уже установили, что письма эти писал местный учитель географии, но взять его ещё не смогли потому, что он находился в отпуске, а где, ещё не установили. Сейчас отдел
      Синельника занимается его поиском, Москва ежедневно запрашивает, а результата нет.
 
      Алисов зашёл в магазин, предчувствуя получение дополнительных денег, и подошёл к приёмной будке. Возле окошка стояла женщина и сдавала колечко, разрезанное в одном месте. Она объясняла приёмщику, что оно врезалось в палец дочери, палец опух и посинел, и отец вынужден был его с большим трудом разрезать. Алисов топтался с ноги на ногу, но, наконец, Чекмарёв выдал ей деньги, и Петро заглянул к нему в окошко, согнувшись пополам.
      – Это я, – проговорил Петро.
      – Вижу, одну минутку, – и приёмщик стал перекладывать бумажки у себя на столе.
      – Дайте мне паспорт и квитанцию, что я Вам дал.
      Алисов подал паспорт с вложенной в него квитанцией.
      – Так, Алисов, – прочитал Чекмарёв, вы получили пять рублей, а монета, которую Вы сдали, оценена в шестьдесят два рубля восемьдесят четыре копейки. Она сделана не из чистой платины, а то бы Вы получили больше. Вам ещё причитается…
      – Пятьдесят семь рублей восемьдесят четыре копейки.
      Чекмарёв посмотрел на Алисова, удивляясь его мгновенному подсчёту. Алисов ещё в школе поражал одноклассников быстро производить в уме арифметические действия. Он уже успел разделить эту сумму на три и получалось, что каждому из компаньонов достанется по девятнадцать двадцать восемь.
      – Правильно, распишитесь и получите квитанцию.
      – Спасибо, – широко улыбаясь, Алисов повернулся чтобы идти на выход.
      – Пройдёмте, гражданин, – преградил Петру дорогу милиционер.
      – Куда, зачем, – растерялся Алисов.
      – Пройдёмте, Вам там объяснят.
      Они зашли в дверь коридора, идущего в глубь помещения и вошли в дверь с надписью "Директор". В комнате за столом сидели полная женщина и молодой мужчина маленького роста в гражданской одежде.
      Женщина, наверное, директор магазина, сразу вышла, а коротышка подошёл к Петру и поднёс к его лицу какое-то удостоверение, подняв его над своей головой. Алисов не успел прочитать, что там написано, но маленький человечек представился:
      – Старший лейтенант Синица.
      "Больше похож на воробья с повёрнутым клювом", – подумалось Петру и рассмешило. Смех он сдержал, но мгновенно успокоился и в обыкновенной своей манере, вытягивая шею и наклонив голову, спросил:
      – Зачем я понадобился старшему лейтенанту?
      – Дайте Ваш паспорт, – был ответ, – и присаживайтесь.
      Синица по своему обыкновению продолжал стоять.
      – Гражданин Алисов, Вы на прошлой неделе сдали в скупку платиновую и очень ценную монету. Так?
      – Да, так.
      – Расскажите, пожалуйста, где вы её взяли и когда?
      – В тот же день на автобусной остановке. Я думал, что это пятачок, поднял, смотрю, а там написано, что чистая платина.
      – Кто видел, что Вы подняли монету?
      – Я один пришёл на остановку.
      – А теперь скажите нам правду! Где Вы в самом деле взяли монету, может Вам кто-то её дал?
      – Гражданин старший лейтенант, не морочьте себе голову. Я её нашёл, – делал удивлённые глаза Петро.
      Он уже понял, что этот пацан слабак в области допросов, и Алисов стал ломать комедию. Синица увидел в нём клоуна вроде Тольки и
      Кольки и разозлился.
      – Мы сейчас поедем к Вам домой и посмотрим, есть ли у Вас ещё такие же монеты и драгоценности.
      – Подумаешь, драгоценность за шестьдесят рублей. А домой я Вас не приглашал.
      – Во первых, цена этой монеты такая, что Вам и не снилась, – но тут же спохватился, – я так думаю. А во вторых, мы произведём у Вас официальный обыск.
      – Для этого нужно иметь санкцию прокурора, – ехидно Заметил Алисов.
      – Пожалуйста, – сказал Синица, полез в портфель, стоящий на полу, достал оттуда бланки, один заполнил и показал Петру, – теперь есть?
      – Есть.
      У Петра было такое выражение лица, как будто ему показали замысловатый фокус.
      На улице их ожидал ещё один милиционер и один гражданский. Ехали в двух милицейских "козликах". По приезду пригласили двоих понятых из соседей. Одной оказалась Федькина мать, а другим понятым – сосед, старик пенсионер за семьдесят. Частный дом Алисова строился ещё его тестем после войны, имел три небольших комнаты и кухню. Обыск начали производить с гостиной. Синица стоял посреди комнаты, в обыск не вмешивался. Непосредственно искал гражданский, поднаторевший, видимо, в таких делах. Понятые стояли у двери. Просматривали всё очень тщательно, даже пролистывали книги, стоявшие на этажерке.
      Около часа обрабатывали гостиную и перешли в спальню. Гражданский снял простыни, одеяла и подушки, прощупав каждую вещь, и только поднял матрац, как раздался возмущённый голос Петровой жены Катерины:
      – А что здесь происходит?! Кто вам позволил лезть грязными лапами в мою постель?!
      Милиционер хотел ей что-то сказать, но она оттолкнула его и подскочила к гражданскому.
      – Убирайся отсюда вон! – кричала она, сверкая глазами.
      Синица побаивался языкатых женщин даже в спокойном состоянии, но сейчас его возмутило её поведение, и он решил проявить свой властный характер.
      – Послушайте, гражданка Алисова!
      Но гражданка не желала слушать. Она повернулась к Синице.
      – И ты убирайся двухносый!
      Этого уже Синица стерпеть не смог. Он заорал своим несолидным голосом:
      – Не смейте меня оскорблять! Я при исполнении служебных обязанностей!
      Он тыкнул ей под нос сначала удостоверение, а затем потрясал бумагой.
      – Вот санкция прокурора на обыск. Если вы будете себя так вести, то мы подвергнем Вас аресту.
      Катерина чуть успокоилась, и с удивлением смотрела на этого похожего на мышонка мужичка, и сразу вспомнила мультик, который смотрела их дочка и подумала: "А я, наверное, на кошку похожа". Это её рассмешило, он села на стул и собралась с мыслями. Вспомнила о своём депутатстве, показала на значок, приколотый к кофточке.
      – А Вы не имеете права меня арестовывать: я депутат горсовета.
      Синица растерянно посмотрел на гражданского, как бы спрашивая у него совета.
      – Товарищ Алисова, Вас никто не собирается арестовывать. А обыск мы делаем на законном основании. Если мы нарушили закон, вы сможете обжаловать наши действия в установленном порядке, – разъяснял гражданский.
      Петро с гордостью смотрел на жену. Его радовало, как она обрила этих легавых.
      – А в чём, дело? – спросила Катерина.
      – Ваш муж сдал в скупку драгоценную монету, и у органов возникло сомнение в правильности его показаний.
      – Какую ещё монету? – обратилась к Петру Катерина.
      – Нашёл я, Катя, – кротко, и, как бы извиняясь, ответил Пётр.
      – А я почему не знаю?
      – Я хотел тебе сделать сюрприз, вот и деньги я принёс.
      – Хорош сюрприз ты мне сделал. А что вы ищите?
      – Драгоценности.
      – Так бы и сказали.
      Катерина сняла с ушей две серёжки с маленькими рубиновыми камешками.
      – Вот наши все драгоценности, – она протянула левую руку, с обручальным кольцом, – его можно снять с пальцем. Я его уже лет пять не снимала, попробуйте вы.
      – Можете искать где хотите, мне надо на кухню.
      – Пользуйтесь только газовой плитой, мы скоро перейдём на кухню.
      Обыск продолжался ещё более двух часов. Простукивались стены, заглядывали во все углы и щели, осмотрели двор с миноискателем, привезенным с собой, но ничего не нашли. Понятых на время отпустили и позвали их через полчаса подписать протокол. С тем и уехали.
      Катерина учинила разнос мужу, но деньги у него забрала. Алисов теперь не знал, как и когда он расплатится с Дзюбой и Федькой.
      Придётся им всё рассказать, тем более, что Федькина мать видела всё и деньги тоже. После ухода милиции Катерина убрала в доме и подала на стол ужин. Петро с удовольствием уплетал жаркое, и Катерина, прекратив есть, тихо, глядя в сторону, сказала.
      – Знаешь, Петя, я готова терпеть ежедневно обыск, лишь бы ты был трезвый. Ну сколько я могу терпеть? За что мне такое наказание?
      Приходишь или приползаешь в дом и начинаешь варнягать, а то и хуже – руки распускаешь. Дочка тебя боится. Отдаю её бабушке и спокойна за неё. Брось Петя пить или уходи от нас. Я и на алименты подавать не буду. А ты в тюрьму попадёшь со своей водкой и со своим бригадиром.
      Петро молча доел последнюю картошку, выпил компот, встал из-за стола и пошёл в их небольшой сад. Уже начало темнеть, и воздух, за день нагретый солнцем, был такой густой, что казалось его можно брать рукой. Петро сел под яблоню и задумался:
      "А ведь Катя права. Надо завязывать. Ну не тряпка же я. Завтра скажу бугру – нет и всё. А смогу ли? Смогу!".- решил Петро и пошёл в дом.
      Катерина стелила постель, заменив простыни, потому что ей казалось, что она об них измажется после чужих прикосновений. Петро уже больше месяца спал на кушетке – Катерина его к себе в постель не пускала.
      Петро долго не мог уснуть, крутился.
      – Кать, а, Кать!
      – Чего тебе?
      – Плохо мне здесь спать, бока болят.
      Катерина хихикнула и милостиво сказала:
      – Ну иди сюда мой дурачок..
      Петро встал и нырнул в горячие объятия жены.
 
      Дзюба пришёл на работу с глубокого похмелья сразу на очередной объект, где работала бригада,. Вчера в его доме собрался шалман.
      "Девушка" Людка принесла трёхлитровый бутыль бормотухи собственного приготовления и демонстрировала его крепость тем, что налила её в блюдце, подожгла и над блюдцем поднялся почти невидимое голубоватое пламя. Запахло спиртом и сивухой.
      – Молодец, Люська! – белобрысый красивый парень, на лице которого ещё не обозначились следы алкоголизма, обнял Людку за плечи.
      Она движением плеча, как бы стряхнула его руку, а Дзюба глянул из-подо лба на парня:
      – Цыган, не лезь поперед батька в пекло.
      – Да я так просто.
      – Да, Микола, у Любки там точно пекло. Я прошлый раз чуть не сгорел, – подметил парень по прозвищу Мандалина или сокращённо Манда.
      – Чего ты брешешь, – заявила Людка, – с твоими дровами не только пекло не нагреешь, картошку не сваришь.
      За столом захохотали. Полная Варька, видимо, раньше красивая девушка, со щеками с синюшным оттенком, и без кисти на правой руке, отрубленной прессом на кирпичном заводе, добавила:
      – Конечно, одной палкой не сваришь, а больше у него и не получается.
      – Идём сейчас покажу, – возмутился Манда.
      – Кончай базарить! Наливай, Фрина, – скомандовал Дзюба
      Фрина, маленький, блатноватый, с большим орлиным носом пацан лет семнадцати по имени Тарас получил своё прозвище ещё в детстве.
      Подражая взрослым, ругался матом, но букву Х не выговаривал и у него получалось выражение "не френа", которое его дружки трансформировали в Фрину.. Разливающим по стаканам водку, сделал его Дзюба по той причине, что Фрина мало пил, водку разливал всем одинаково, а главное, никогда не проливал.
      Пили допоздна, "девушки" меняли мужиков, а те девушек. Начинали с разрешения Дзюбы. Иногда он оставлял себе одну до утра, но это случалось всё реже.
      Проснувшись утром, увидел, что Людка прибирает в комнате и спросил её:
      – Похмелиться есть чем?
      – Я для тебя сто грамм запрятала от тех алкашей. А то бы всё вылакали.
      Дзюба выпил остаток бормотухи, крякнул, помотал головой, взял со стола кусочек лука и хлеба, закусил, сполоснул под умывальником голову и пошёл на работу. В автобусе он видел, что от него отворачиваются не только женщины, но и мужчины, а один сочувствующий мужик лет пятидесяти спросил:
      – Что, вчера было?
      Дзюба ничего не ответил, только кивнул головой.
      Алисов, приехавший на работу раньше обычного, встретил бригадира с тревогой на лице. Он отвёл Дзюбу в сторону и стал сбивчиво рассказывать о вчерашнем происшествии. Дзюба не перебивал и, набычившись, слушал. Алисов закончил свой рассказ вопросом:
      – А что с тугриками делать, что я вчера получил?
      – Как что? Отдашь с получки.
      – А Катьке что я принесу? Она мне уже вчера предложила выбираться с хаты.
      – Большая беда! Я к себе тебя возьму, за плату, конечно.
      – Не надо, бугор, так шутить. Расплачусь, но не сразу.