В лагере Господь Бог явил мне великое чудо. 27 января 1943 г. ощутил я душой своей, что Кира находится на грани погибели, и начал молить Пресвятую Богородицу спасти ее, особенно тревожился и молился ночью (в Москве в это время был день). Я просил, умолял Господа помочь, послать людей, способных поддержать ее, и такие люди нашлись: твоя мать, Елена Александровна, отец и сестра твоя, Надежда, и это было поистине великое чудо. Родные твои не только не осудили Киру, но сделали все, чтобы спасти ее, взяли в свой дом заботились и любили, как свою дочь и твою жену.
      Возвратившись из армии, ты принял Киру и Катю. Внешне вы жили мужем и женой, все считали Катю твоей дочерью, но два года ты отстранялся от общения с женой, что заставляло ее постоянно сознавать греховность содеянного и постоянно молить Господа о прощении и очищении. Твое решение было правильным, Бог вразумил тебя, но потом, по великой Своей милости, Господь вновь соединил вас воедино. Усыновив Сергея, ваша семья стала сплоченной крепкой верой и дружбой».
      Разговор наш был долгим, воспоминания приходили и приходили, и от этого о. Арсений оживал, вспоминал и многое рассказывал мне в этот день.
      Отец Арсений был для меня и Киры не только духовным отцом, это был друг, вместе с которым мы создавали общину, шли к одной общей цели, шли по заветам святых отцов Церкви.
      Много раз исповедовался я у о. Арсения, и каждая исповедь была ступенью к новому очищению души и познанию духовного, но сейчас это была исповедь совершенно особая. Восемнадцать лет мы не виделись с батюшкой, восемнадцать лет отделяло нас от той давней исповеди, что происходила в деревне Архангельской области, но внутренне ощущение оставалось таким, что не было долгой разлуки и всегда и постоянно о. Арсений был с нами. Да он всегда и был с нами и в лагере молился о нас, его духовных детях, этим спасая и поддерживая нас.
      В одном из разговоров о. Арсений однажды сказал мне: «Твое принятие Киры было закономерным, ты знал ее внутреннюю жизненную сущность, характер, чрезвычайную ранимость и духовное мировоззрение, глубину веры и понимал, что ее падение станет для нее постоянным молением о прощении, стремлением к Богу через раскаяние и вечное сокрушение, и знал ее любовь к тебе и свою – к ней. Вероятно, тебя удивят мои слова, но совершив тягчайший грех, сознавая это, мерой своего покаяния, постоянного сознания греховности Кира еще более укрепила свою веру и стала внутренне более совершенной. Это, Юрий, удивительно, но так бывает у людей сильного характера и глубокой веры. Пути Господни неисповедимы.
      Господь показал ей, что есть люди, готовые в самые тяжелые часы жизни, отбросив все условности, помочь терпящему бедствие человеку. Этим они открывают духовную красоту души своей и ярким светом показывают величие Промысла Божия. Это дало Кире духовные силы».
      После выхода о. Арсения из лагеря в 1958 г. было множество моих встреч и бесед с ним. Временами он жил неделю–две у нас в Москве, летом мы приезжали с Кирой в Ростов, снимали комнату и жили весь отпускной месяц, брали с собой Сергея и Катю. Дни эти всегда были днями радости; а встречи заполнялись воспоминаниями о. Арсения или приезжающих, разговорами и интереснейшими беседами на духовные темы.
      В последние годы батюшка чувствовал себя слабым, подолгу лежал на диване или летом в садике в шезлонге, прикрытый пледом. Временами резко ухудшалась сердечная деятельность, появлялась одышка, отеки ног, длительная аритмия. В общине врачей было много: Юля, Ирина, Людмила, Ольга Сергеевна, Александра Андреевна и еще много других. Теперь кто-то из них был профессором, доктором медицинских наук, заведовали клиниками, возглавляли мединституты, больницы. Благодаря их заботам и усилиям, насильственным увозам в лучшие лечебные учреждения и лечению и, в особенности, благодаря великой милости Господа и Пресвятой Богородицы к нам, его духовным детям, смог тяжело больной о. Арсений, перенесший девять лет ссылок и восемнадцать лет «лагеря смерти» прожить семнадцать лет в Ростове в доме Надежды Петровны, беззаветно ухаживавшей за ним.
      Отец Арсений был слаб и болен, но люди ехали и ехали к нему, почти каждый день приезжало не менее пяти человек, и он принимал, беседовал, исповедовал, служил и беспрерывно молился.
      Продолжением этих записей являются воспоминания Киры.
 
      Юрий Бахмат.
      Из архива В. В. Быкова (получено в 1999 г.).
 
      * * *
 
      В 1967 г. о. Арсений попросил Юрия и меня написать воспоминания, как я поняла – обо всем, что связано с жизнью общины, и о наших взаимоотношениях с мужем. Воспоминания Юрия абсолютно правдивы, в них нет ничего, что хотя бы в малой степени отклонялось от истины, и тем не менее в них есть одна неточность, связанная с субъективным восприятием некоторых событий.
      Начну с того, что в двадцатые годы, когда наша община жила глубокой духовной жизнью, инициатором «случайных встреч» была я, а не Юрий. Этого он знать не мог, и думаю, что я первая полюбила, но, как всякая девушка, старалась не показать свое отношение к нему. При исповеди рассказывала об этом о. Арсению и как сейчас помню сказанные им слова: «Господь все расставит по своим местам».
      Вся наша жизнь описана Юрием довольно полно, поэтому мне в своих воспоминаниях мало что придется добавить.
      С начала 1943 г. по 1948 г. вся моя жизнь была совершенно иной, чем раньше, полной постоянных тревог, глубокого раскаяния в совершенном и ощущения, что обязательно случится нечто неожиданное и плохое. Каждый день проходил в напряжении, хотя отношения с Юрием начиная с апреля 1946 г. были внешне добрыми и хорошими. Он очень любил мою дочь Катю, привязался к ней, однако постоянная напряженность жила во мне.
      В 1958 г. неожиданно возвратился о. Арсений. До 1956 г. мы думали, что он погиб в лагерях или расстрелян, но Господь сохранил его для нас, духовных детей его. В июне 1958 г. Юрий и я первый раз приехали в Ростов в дом Надежды Петровны. Прожили три дня, о радости встречи писать не буду, для Юрия и меня это был великий праздник, батюшка тоже был рад.
      На второй день по приезде исповедовалась у о. Арсения. С момента моего падения прошло пятнадцать лет, отношения с мужем стали прежними, мы любили друг друга, и так же, как раньше, строй мыслей, взаимопонимание и взгляды были едиными, совершенный мною грех растворился во времени. Но когда я пошла на исповедь, все прошлое во всем ужасающем его виде мгновенно возникло передо мной, и страх охватил душу, сердце, ум. Как смогу взглянуть в глаза духовного отца старца Арсения? Что скажу?
      Со страхом, душевным трепетом вошла к нему в комнату. Тогда она еще не была вся в иконах, на стене не висел портрет неизвестной женщины в телогрейке-бушлате на фоне стены барака (был написан М. В. Нестеровым и тайно где-то хранился), вместо дивана стояла кровать, застеленная темным покрывалом.
      Вошла, о. Арсений стоял, упала перед ним на колени, голос прервался, смогла сказать только одну фразу: «Отец Арсений! Я совершила тяжкий грех, умолите Господа простить меня» – и уткнулась головой в пол. Подняв, он посадил меня на кровать рядом с собой, тихим голосом сказав: «Кира! Давайте помолимся». Подойдя к иконам, стали молиться, я повторяла каждое слово произносимых молитв. Не, знаю, сколько времени молились, может быть, полчаса, час или больше, но кончив, батюшка вновь посадил меня на кровать, сел рядом, сказав: «Рассказывайте». Говорила долго, плакала, закрывая от стыда лицо руками, замолкала, снова начинала рассказывать, и прошлое, омерзительное прошлое, сознание грязного падения являлось передо мной. Оно было результатом моей огромной самоуверенности в своей добродетели, высокой духовности, нравственности: «Смотрите, смотрите! Я все равно удержусь» – в этом жило отвратительное женское греховное начало. Играть с огнем на краю пропасти, перед влюбленным в тебя человеком, – это сожгло меня в одно мгновение, и потом сознание и понимание грехопадения, ужас охватили меня. Кое-как одетая, бежала и бежала, смертельно напугав этого человека, ничего не понявшего и посчитавшего меня, вероятно, ненормальной. И произошло это не в 18–20 лет, а в мой 41 год; я уже была старой.
      И вот в таком состоянии я ворвалась к Елене Александровне, матери Юрия, и его сестре Надежде. Почему к ним? Не знала тогда. Пока ехала, бежала, шла, возникала мысль: они выгонят, проклянут, жена их сына и брата оскорбила, опозорила его своим поступком. Бросилась к Елене Александровне и Наде и стала рассказывать обо всем происшедшем, ожидая пощечин, грубых слов, крика: «Вон из дома!», – но произошло совершенно противоположное. Обняв меня, Елена Александровна и Надя ласково и нежно стали успокаивать, привели в порядок мою одежду, не задали ни одного вопроса, только Елена Александровна пророчески сказала: «Кира, у тебя обязательно будет ребенок, его надо сохранить, готовься стать матерью. Ты с сегодняшнего дня будешь жить у нас. Пойдете с Надей на Молчановку и возьмете вещи».
      Я не верила, не хотела верить, что, возможно, будет ребенок, но через десять дней поняла: Елена Александровна права.
      Прожила в семье Елены Александровны три года десять месяцев. Вам не понять, как я жила? Жила любимой оберегаемой дочерью, о которой заботилась вся семья: Елена Александровна, Александр Николаевич – отец Юрия, Надя. Рождение Кати было непритворной радостью для всех, родилась внучка, племянница, которую выхаживали, кормили, заботились и любили. Когда приехал Юрий, они продолжали заботиться о Кате, а потом и о нашем приемном сыне Сергее. Катя настолько любила бабушку Лену и тетю Надю, что мне казалось что Юрий и я находились далеко на втором плане, – вероятно, так и должно было быть.
      Вот такой бессвязной и в то же время полной греха была моя исповедь о. Арсению. Я замолкла, о. Арсений безмолвно перебирал кожаные четки и внимательно смотрел на иконы, огоньки лампады и пламя одинокой свечи. Двигались на стенах тени, я стояла на коленях, ожидая жестких слов осуждения и, возможно, отказа в прощении. Становилось все страшнее и страшнее, сейчас решалась моя духовная судьба, но батюшка обнял меня за плечи и тихим проникновенным голосом сказал:
      «В 1943 г., 27 января, в день святой равноапостольной Нины, в лагере ночью и днем беспрерывно молил Господа, Пресвятую Богородицу и святую Нину спасти тебя. Гибель твоя была не в совершенном падении, а после. Знал тебя, понимал, можешь лишить себя жизни, спасаясь от позора, стыда и омерзительности совершенного, или вернуться к тому человеку. Молил Господа спасти от того и другого, послать людей, способных удержать от окончательного греховного падения или от собственного самоуничтожения. Ответь, возникали у тебя такие мысли?»
      «Да, батюшка! На улицах было затемнение, хотелось броситься под трамвай, мелькала мысль вернуться к тому человеку, он любил меня до самозабвения, надежды на прощение Юрия не было, но непреодолимая, непонятная сила влекла к Елене Александровне».
      «Я умолял Господа, Пресвятую Богородицу и святую Нину помочь тебе, спасти и удержать, и они услышали мои молитвы и привели в семью Юрия, вот почему ты пришла к ним. По человеческим законам после совершенного такого падения к родным мужа не приходят и не рассказывают.
      Отчетливо помню этот день в лагере, ты постоянно возникала в моем сознании, видел совершенный тобой поступок, тебя, почти обезумевшую и бежавшую по темным улицам Москвы, твои путаные, беспорядочные мысли и успокоился только тогда, когда Елена Александровна и Надя обняли и оставили у себя. Ты говорила, что не понимала, почему пришла в семью Юрия, теперь знаешь. Юрий и ты не только мои духовные дети, но одни из самых близких по духу друзей. Господь услышал мою молитву и спас тебя, а Пресвятая Богородица взяла под свое покровительство. Молясь о всех своих, никогда не забывай в молитвах отца Кати – Дмитрия, он – хороший человек и пришел к Богу».
      Потрясение мое было неимоверным, потому что никто не знал о случившемся 27 января 1943 г. и об имени этого человека, отца Кати – Дмитрия, но о. Арсений знал.
      «Прошло пятнадцать лет, время сгладило события прошлого в вашей памяти, ты исповедовалась у о. Петра много раз, просила прощения, он дал отпущение грехов, но твой грех – смертный, и Господь на суде Своем спросит еще тебя. Да будет воля Твоя, Господи.
      Ни вразумлений, ни наставлений давать не буду, ты долго и тяжело переживала случившееся, сжигая себя огнем раскаяния. Властью духовной, данной мне Господом, прощаю и разрешаю, иди и впредь старайся ни в чем не грешить и всегда помни: людей, подобных Елене Александровне, Надежде и Александру Николаевичу, найти почти невозможно, а человека, равного, как ты любишь говорить, «твоему Юрию», – еще труднее. Я люблю вас обоих, моих друзей и духовных детей. Позови ко мне Юрия».
      Когда о. Арсений волновался или уходил в себя, он мог, не замечая, называть человека то на «ты», то на «Вы».
      Я позвала Юрия, о. Арсений повернулся к иконам, и мы стали молиться. Он поставил нас на колени, благословил иконой Владимирской Божией Матери, и мы приложились потом к кресту.
      Читаю написанные воспоминания и ощущаю бессвязность, повторы, перечитываю и перечитываю, но по-другому написать не могу, пусть все останется так, как есть. Происшедшее в 1943 г. оставило неизгладимый след в моей душе и никогда не исчезнет.
      Дети наши, Катя и Сергей, тоже находились под духовным руководством нашего батюшки, хотя в последние годы своей жизни он все больше и больше направлял их к о. Алексею («Алеша студент») в Калужскую область.
      Почти все годы, когда о. Арсений изредка приезжал в Москву или его «принудительно» увозили в клинику или больницу, после этого, выходя из лечебных учреждений, он жил у нас (квартира была трехкомнатная, Сергей и Катя имели свою квартиру недалеко от нас) или у Наташи, Люды, Ирины, и москвичи шли к тем, у кого он находился, для исповеди, совета, бесед, и тогда творилось нечто невообразимое. Кухня наша заваливалась десятками килограммов кураги, ядрами грецкого ореха, витаминами, мандаринами, клубникой, всем, что можно было достать, купить в это время года. Помню: Сергей Семенович (Сережа) притащил десять бутылок прекрасного кагора с медом и алоэ и убедительно доказывал, что это средство поможет о. Арсению. Наш батюшка смеялся, но постепенно, за десять дней, к моей радости, приходящие выпили настойку. Дни пребывания о. Арсения в Москве были праздником для всех, но особенно для тех, у кого он жил.
      Бывали дни, когда о. Арсений хотел поехать на какое-нибудь кладбище или просто проехаться по улицам, которые когда-то знал и любил. Тогда обыкновенно Юрий или Василий Иванович брали такси и полдня путешествовали с одного конца Москвы до другого.
      Добавлю к написанному, что не один раз порывалась рассказать о содеянном Юрию, но он всегда говорил: «Не надо, все прошло, я по-прежнему люблю тебя и поднимать это прошлое не хочу». Только о. Арсений и Елена Александровна с Надей знали все обо мне.
      Удивительные люди были Елена Александровна и Надя, их слова «ты наша дочь», заботы обо мне и Кате в голодные трудные годы войны согревали мою грешную душу, помогали переносить тяжесть совершенного и давали уверенность, надежду на то, что Юрий простит меня. Никогда ни одного слова осуждения или намека не слышала я в семье Юрия за то, что совершила. Вся семья Юрия и я постоянно молились вполголоса, потому что жили в коммунальной квартире, читала всегда Надя.
      Закончу о себе. Катя родилась в клинике, которой заведовала Ольга, продержавшая меня лишний месяц. Роды были тяжелыми, мне был 41 год, врачи опасались за мою жизнь, но Господь был милостив и, перенеся все трудности, я возвратилась к Елене Александровне, где в общей сложности прожила три года и десять месяцев. Моя мама и отец до глубины души были возмущены моим падением и рождением Кати, они любили Юрия и понимали, какой унижающий удар я нанесла ему своим поступком. Только после его приезда отношения наладились. Мое ожидание ребенка, рождение Кати вначале удивило моих друзей, но когда все увидели, что я живу у родителей мужа, возникла «легенда», что в 1942 г. Юрий приезжал из армии на несколько дней и Катя – его дочь. Хотя Юрий вскользь подтверждал этот слух, я всегда молчала, и это еще более убеждало окружающих в его достоверности. Иногда я задумывалась, как бы я отнеслась, если бы Юрий привел в дом ребенка от другой женщины? Человеческая любовь бывает крайне жестокой, и возникает часто желание мстить. Только любовь подлинного христианина, в душе которого глубоко укоренилась вера в Господа, способна простить то, что человек без веры или с малой верой никогда не простит.
      Сейчас, когда я пишу воспоминания, Кате 24 года, Сергею 25 лет, я уже бабушка и помогаю воспитывать Лену трех лет и Надю двух лет. В 1964 г. произошло невероятное. Катя и Сергей дружили с самого раннего детства, но оказалось, что полюбили друг друга давно, и когда Кате исполнился 21 год, а Сергею 22 года, поехали в день преподобного Сергия, 18 июля, к о. Арсению просить благословения на брак, ничего не сказав ни отцу, ни мне. 20 июля возвратились радостные, но смущенные, и объявили: «Отец Арсений благословил нас на брак, венчать будет о. Алексей в церкви в августе месяце». В душу Юрия и мою легла обида: как же первыми не сказать отцу и матери? Смущаясь, объяснили, что еще год тому назад говорили с о. Арсением о браке, и он сказал: «Проверьте, проверьте себя, подождите и приезжайте, когда Кате будет 21 год». Они так и сделали.
      После сказанного наша обида почти прошла. Благословили детей иконой Казанской Божией Матери, выкупленной Юрием в 1929 г. у рабочих, разрушавших храм. Икона в той местности глубоко чтилась и считалась чудотворной (церковь была в селе под Ярославлем).
      Сергей знал, что он наш приемный сын, но любил Юрия и меня не менее, чем Катя. В 1957 г. мы сделали запрос в НКВД и получили ответ: «Александра Викторовна Шилова умерла в 1950 г. от воспаления легких». На повторный запрос в 1966 г. ответили: «Расстреляна в 1948–1949 гг. (?), захоронение неизвестно, реабилитирована» .
      Вот так сложилась наша жизнь, Юрия и моя. Господь был милостив к нам, особенно ко мне, многогрешной и виновной перед мужем. Отчетливо сознаю, что все мной написанное в основном относится только к моей жизни, Юрия и детей, почти ничего не сказано о жизни общины, ее людях, и духовный облик старца иеромонаха Арсения, руководившего нами, совершенно не обрисован.
      Объясняется это тем, что мною написаны воспоминания об общине, озаглавленные: «Несколько кратких воспоминаний об о. Арсении и его духовных детях», сделана запись «Воспоминания о. Арсения 9 января 1975 г.», а также совместно с Наталией Петровной и Людмилой по поручению батюшки мы написали «Повесть временных лет общины» начиная с 1921 г. по 1976 г., в которой упомянули имена всех братьев, сестер, иереев, в том числе и тайно посвященных, важнейшие события, происходившие в описываемый период, даты смерти, приход к о. Арсению новых духовных детей, лагерников и других. По крупицам путем расспросов, как могли, собрали биографии многих духовных детей, ныне живущих или уже давно умерших. Биографии крайне кратки, но получилось три большие тетради, и, конечно, главным в воспоминаниях является наш батюшка старец о. Арсений.
      Отец Арсений был доброжелателен, мягок и ровен по отношению ко всем людям, он любил их, но мне пришлось быть свидетельницей его непримиримости и твердости, когда это касалось исправления допущенных его духовными детьми ошибок, несправедливостей, грехов. В двадцатые годы Аня К. была деятельным участником общины, помогала многим, и батюшка даже отмечал ее. Кончалась литургия, о. Арсений вышел с крестом, и молящиеся подходили и прикладывались, некоторых он благословлял. Подошла Аня, но он давал окружающим прикладываться к кресту, а ее словно не замечал. «Батюшка! – послышался голос Ани, – Благословите меня!» – и о. Арсений громко сказал: «Я удивлен, как Вы могли появиться в храме после совершенного, не приходите, пока не исправите содеянного». Вся в слезах ушла Аня, но в следующее воскресенье была в храме, исповедовалась и причащалась. Все встало на свои места. Впоследствии Аня рассказывала, что дома оскорбила мать и отца в такой сильной степени, что маму положили в больницу. Сразу после ухода из церкви она поехала и испросила прощения, и то, что батюшка так поступил, на всю жизнь стало ей уроком.
      В 1965 г. мы сняли летом комнату и жили в Ростове. Помню, приехавшие собрались за столом к обеду, в комнату вошел батюшка, прочел молитвы, и мы стали подходить под благословение. Подошла Любовь Ивановна, пришедшая к батюшке в 1961 г., человек очень приятный, добрый и любимый нами. Подошла Любовь Ивановна, а о. Арсений сказал: «Благословлять не буду, немедленно уезжайте, исправьте сделанное и только тогда приезжайте». Любовь Ивановна заплакала, батюшка ушел в свою комнату и вышел, когда она ушла из дома. Через неделю Любовь Ивановна приехала, долго исповедовалась и потом приезжала постоянно. Причину, побудившую о. Арсения не благословлять ее, не знаю.
      В тех случаях, когда возникала необходимость исправить недостатки человека, помочь ему преодолеть греховность, укрепить в нем веру в Бога, научить любить ближних своих, батюшка был непоколебим, но всегда как бы оценивал внутренний мир человека, глубину его веры и характера, чтобы словами строгости, необходимым вразумлением не оттолкнуть, не обидеть человека, а помочь понять то плохое, что необходимо исправить в самом себе.
      Кончая свои записки, вспоминаю сказанные о. Арсением слова: «Вера в Господа Бога и любовь к людям тогда живут в каждом из нас, когда мы искренне и постоянно возносим молитвы к Творцу, Божией Матери и святым, живем в Церкви, совершаем добрые дела и любим ближних своих».
      В воспоминаниях, написанных духовными детьми о. Арсения, иногда встречаются разночтения, неточности в датах, одни и те же события освещаются по-разному. Думаю, что это результат того, что каждый писал в меру своего восприятия и памяти, тем более что многое писалось спустя годы, но главное – о. Арсений остается и сегодня нашим наставником, и все написанное о нем равно дорого.
 
      Написано Кирой Бахмат.
      Из архива В. В. Быкова (получено в 1999 г.).

АРХИЕПИСКОП