ВВЕДЕНИЕ

Если мы спросим, откуда берет начало научное исследование Арктики, с каких времён нужно вести летосчисление победам в труднодоступных областях крайнего севера, то ответ на этот вопрос вряд ли будет кем-либо из сведущих людей оспариваться: предпринятая двести лет назад «Великая Северная экспедиция» — вот то грандиозное предприятие, которое породило впервые серьёзный интерес к научным проблемам Арктики.

По словам немецкого географа Фридриха Гельвальда, которого, конечно, нельзя заподозрить в данном случае в пристрастии, Великая Северная экспедиция может быть поставлена наравне с величественнейшими географическими предприятиями в истории открытий. Даже более: по обширности территории, на которой экспедиции предстояло действовать одновременно, в истории географических открытий ничего подобного ей не было.

Продолжавшаяся в течение десяти лет (1733—1743), стоившая колоссальных усилий и жертв, организованная в невиданном дотоле не только для России масштабе, богатая научными результатами, — Великая Северная экспедиция далеко вышла за пределы местного интереса и несомненно приобрела мировое значение. Задавшись целью исследовать северные берега России, экспедиция сделала очень, многое: были описаны северные берега Евразии от Белого моря до устья реки Колымы, Охотское море, Камчатка; исследована Сибирь «до южнейших и восточнейших её пределов»; на специально выстроенных кораблях совершены плавания к загадочным в ту пору берегам Японии и Америки, причём окончательно было установлено существование пролива, разъединяющего Азию от Америки.

Однако, не только не было своевременно известие современникам, какими средствами и ценой каких жертв удалось участникам экспедиции осуществить столь значительные исследования, но и сами результаты этого исполинского труда оказались во многом забытыми, и даже по сию пору они недостаточно ещё разработаны. В наше время плоды предпринимаемых нами экспедиций становятся достоянием широкой гласности. Не так было в те далёкие времена. Печать таинственности и сугубой секретности — вот обычные спутники тогдашних экспедиций. Результаты от этого получались весьма печальные.

Груды отчётов, рукописей и дневников сваливались в уездные архивы, почти ни для кого не доступные, и нередко там погибали. Да при слабом состоянии тогда науки на Руси никто собственно и не интересовался содержанием отчётов, полагая, что можно обойтись и без них. По прошествии нескольких лет после окончания экспедиции верные и точные наблюдения были до такой степени перемешаны с разными небылицами, что возникло даже сомнение: подлинно ли участники экспедиции побывали там, где указывали, действительно ли обследовали северные берега Азии или только приблизительно набросали их на карту.

Впоследствии, с появлением кадров географов, отношение к Великой Северной экспедиции изменилось. В результате изучения уцелевших отчётов и сопоставлений их с данными, опубликованными за границей иностранцами — участниками экспедиций, постепенно стали вырисовываться огромные и бесспорные достижения, а также и роль главнейших участников экспедиции. И все же многое ещё из жизни и работ этих, бесстрашных пионеров Великого Северного морского пути для нас не ясно, много ещё отчётов покоится на пыльных полках в наших архивах в ожидании своего историографа.

Ниже мы по дошедшим до нас данным нарисуем в подробностях цельную картину всей экспедиции. Сейчас же остановимся на прологе к Великой Северной экспедиции — первой камчатской экспедиции Беринга.

ПЕРВАЯ КАМЧАТСКАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ БЕРИНГА

В ясный солнечный день, с корабля, проходящего Беринговым проливом, можно разом наблюдать и Старый и Новый Свет. Возможно, что Семён Дежнев[1], огибая первым из мореплавателей материк Азии и плывя через этот пролив, видел и северовосточный берег Америки. Необходимо отметить, что уже задолго до плавания Дежнева современные географы располагали откуда-то полученными сведениями о существовании на севере пролива, отделяющего Азию от Америки. Пролив этот на картах 1566 года обозначался даже особым названием: Tretum Anianum, т.-е. Анианским проливом[2].

Совершенно особое внимание к вопросу о том, соединяются ли материки Азии и Америки или разделены проливом, проявлял один из величайших учёных своего времени, немецкий философ Готфрид Вильгельм Лейбниц (1646—1716). Полный грандиозных замыслов, Лейбниц обладал необычайно разносторонним отвлечённым умом и кипучим темпераментом практического деятеля.

По совету Лейбница Пётр I распорядился производить в России наблюдения над отклонением магнитной стрелки, пользовался его советами в деле упорядочения законов и, наконец, склонился на его убеждения учредить Академию Наук в Петербурге, для чего поручил философу разработать план. Во время самого продолжительного собеседования с Петром в Карлсбаде Лейбниц подымает вопрос о чрезвычайно важных для страны географических открытиях и прежде всего о наиболее дорогой для него идее отыскания пути из арктического моря в Тихий океан. О том, насколько большое значение философ придавал этой идее, не перестававшей его волновать до самой смерти, явствует из его записки, составленной им в 1697 году специально для Петра и найденной профессором Герье в ганноверской библиотеке. Здесь среди советов и указаний, как поднять культуру в России, уже прямо ставится вопрос о необходимости организации крупной экспедиции для обследования берегов северовосточной Азии с конечной её целью — определить, соединяются ли Азия с Америкой или же разделяется проливом.

Заканчивая свою записку, Лейбниц так рисует себе положение границ Азии и Америки: «Только в одном месте, — говорит он, — эта граница не исследована, большая полоса земли тянется далеко на север, к так называемому, хотя ещё и неизвестному, Ледовитому мысу, и нужно было бы исследовать, существует ли этот мыс, и оканчивается ли им та полоса земли. Я полагаю, что туземцы окрестной области могли бы предпринять такое путешествие в летние месяцы, когда солнце почти не заходит, и совершить его если не сразу, то по крайней мере постепенно, тем более, что, вероятно, возможно устроить стоянки и с их помощью подвигаться все далее. Исследование это может быть произведено не только сухим путём, но ещё легче водою по обеим сторонам. Тогда, может быть, объяснится, суживается ли там суша или расширяется, а, следовательно, увеличивается или уменьшается вероятность, что она оканчивается мысом. Морское течение, порода рыб и другие условия на тех и других берегах, может быть, ещё прежде дадут возможность судить о том, соединяются ли моря, находящиеся по обе её стороны».

Лейбниц неустанно с тех пор напоминал Петру о необходимости организовать эту экспедицию и говорил своим соотечественникам: «Я надеюсь, что через него мы узнаем, соединена ли Азия с Америкой». Лейбницу не удалось дожить до осуществления своей идеи. Отвлекаемый военными и прочими государственными делами, Пётр лишь под конец жизни взялся за осуществление идеи Лейбница, но и сам не дожил до её результатов. Всего лишь за три недели до своей кончины Пётр, желая, чтобы вопрос был разрешён с полной определённостью, собственноручно составил инструкцию об организации большой экспедиции под начальством состоявшего на русской службе морского офицера — датчанина Витуса Беринга, причём сам высказал предположение, что Америка соединяется с Азией. Краткая инструкция, данная Петром Берингу, состояла из трех следующих пунктов, которые мы приводим полностью:

Мы не многое узнали бы о ходе этой экспедиции, ограничившись кратким и неудовлетворительным описанием первого Берингова плавания, сделанным в 1758 году Миллером, бывшим многие годы единственным на эту тему историком[4]. Счастливая находка В. Берха в архиве Государственного Адмиралтейского департамента рукописи «Юрнал бытности Камчатской экспедиции мичмана Петра Чаплина с 1725 по 1730 год» дала самое полное и обстоятельное описание первой экспедиции Беринга. Обработав этот «Юрнал», В. Берх в 1823 году издал на основе его небольшое сочинение с очень длинным и громоздким заглавием — «Первое морское путешествие россиян, предпринятое для решения географической задачи: Соединяется ли Азия с Америкою? и совершённое в 1727, 28 и 29 годах под начальством флота капитана I ранга Витуса Беринга».

В январе 1725 года, за три дня до смерти Петра, Беринг во главе первого отряда из 26 человек отбылв путь; отряд сопровождало 25 подвод с различным снаряжением. Остальных своих товарищей Беринг должён был встретить в Тобольске, куда он благополучно и прибыл 16 марта. В мае отправились отсюда на 7 лодках и 4 дощаниках[5] по Иртышу далее, все время производя наблюдения и ведя счисления.

Гардемарину Чаплину в сопровождении десяти человек команды Беринг предписывает ехать в Якутск. Лишь в сентябре прибывает Чаплин в столицу Якутии, где и остаётся на продолжительное время, занимаясь хозяйственными делами по подготовке будущей экспедиции; он снаряжает отсюда несколько человек в Охотск для заготовления леса на постройку судна, а также заготовляет тысячу пар кожаных сум для муки. Повидимому эти сумы были довольно объёмисты, потому что для отправки их с мукой в Охотск потребовалось 600 лошадей.

На следующий год в мае прибывают сюда главные участники экспедиции — лейтенанты Мартын Шпангберг и Чириков, а вскоре и сам Беринг. Экспедиционный отряд теперь насчитывает свыше двухсот человек. В июне 1726 года отбывает из Якутска в Охотск на 13 судах с командой в 204 человека Шпангберг, а через два месяца следом за ним едет туда и Беринг. Чириков остаётся на месте для распоряжений и наблюдения за скорейшей отправкой в Охотск разного груза, в том числе и живого скота.

Город Якутск, по описанию Чирикова, имел в то время лишь 300 русских дворов, вблизи же кочевало до 30 тысяч якутов. «Над городом, — сообщает он, — был мрак от пожаров, чему виною бездождие, ибо в городе Якутске всегда живёт мало дождя, и для того и травы мало растёт; как и сего лета травы не было, кроме тех мест, где река поднимала. Также и снегов мало идёт, а морозы стоят жестокие. И причина мало бывающих дождей и снегов требует рассуждения: широта Якутска по наблюдению 62°08'. Склонение компаса 1°57' западнеё. Жестокая эпидемия кори, вспыхнувшая в Якутске, когда „болезновали“ и те, „которые прежде во оной не бывали“, заставляет нашего путешественника быть особенно настороже. „А болезни сей в Якутске, по словам здешних жителей, больше сорока лет не бывало, что удостоверяет и настоящая скорбь“.

Все эти подробности освоения северовосточных окраин Сибири бесспорно любопытны «Поелику экспедиция капитана Беринга, — замечает по этому поводу Берх, — есть первое морское путешествие, россиянами предпринятое, то все малейшие подробности оного должны быть приятны для любителей отечественных древностей. Ежели многие из них покажутся теперь странными, то тем не менее достойны уважения, ибо являют постепенный ход вещей от первого начала до нынешнего совершенства».

Однако «постепенный ход вещей» в первую Берингову экспедицию показывает нам безотрадную и крайне тяжёлую картину уже с самого её начала. Нам трудно даже представить всю неимоверную тяжесть пути по безлюдной тысячеверстной тундре для не имеющих ещё организационных навыков путешественников. Интересно взглянуть, как протекало путешествие, и в каком виде прибывали люди и животные к месту назначения. Вот, например, рапорт из Охотска от 28 октября: «Отправленный из Якутска сухим путём провиант прибыл в Охотск 25 октября на 396 лошадях. В пути пропало и померло 267 лошадей за неимением фуража. Во время путешествия к Охотску люди терпели великий голод, от недостатка провианта ели ремни, кожи и кожаные штаны и подошву. А прибывшие лошади питались травою, доставая из-под снега, понеже за поздним приездом в Охотск сена заготовить не успели, да не можно было; все перемёрзли от глубоких снегов и морозов. А остальные служители прибыли нартами на собаках в Охотск».

Капитан Беринг, проехав тысячу вёрст верхом по весьма неудобной и гористой дороге, прибыл наконец в Охотск; 45 дней не слезал он с седла. «Путь сей совершил он без всяких особенных приключений». Экспедиционное судно, которое он надеялся застать здесь готовым к плаванию, не было ещё закончено; все дело остановилось из-за отсутствия смолы. Амбары же, куда складывались поступающее снаряжение и провиант, были настолько ветхи, что готовы были развалиться; Беринг тотчас приступил к сооружению новых и торопил окончание постройки корабля.

В январе 1726 года прибыл в Охотск на нартах лейтенант Шпангберг, за ним следовала его команда. Вид моряка был крайне болезненный и истощённый. Отправившийся водным путём, он был застигнут врасплох на реке Юдоме неожиданно грянувшими морозами. В этом безлюдном и суровом месте, не получая ниоткуда никакого подкрепления, он едва не умер от голода; по словам Миллера, он со всей командою питался здесь сумами, ремнями и даже сапогами; весь бывший с ним скот погиб. Из беды его выручил Чаплин, выславший ему навстречу провизию и собак. Число больных из команды Беринга с прибытием Шпангберга увеличилось.

Ещё не отправившаяся в плавание, но уже сильно потрёпанная трудностями пути, экспедиция стала деятельно готовиться к отплытию на Камчатку. Весь июнь 1726 года ушёл на приготовления. Вскоре был спущен построенный галиот[6] «Фортуна».

А съестные припасы все прибывают и прибывают. Но много ли удаётся доставить? Прибывший 11 июня геодезист Лужин из ста лошадей привёл только 11, остальные же «разбежались, околели и съедены волками». Далее пошло удачнее, донесенья пестрят следующими цифрами: «1 июля прибыл лейтенант Чириков с остальными служителями и припасами; а вслед за ним квартирмейстер Борисов на 110 лошадях и привёз 200 сум муки. Через неделю после сего приехал из Якутска пятидесятник на 63 лошадях и привёз 207 сум муки. 20 числа прибыл солдат Ведров на 80 лошадях и привёз 162 сумы муки. 30 прибыл сержант Широков на 20 лошадях и привёз 50 быков» и т. д.

4 августа спустили на воду второй корабль, прибывший недавно с Камчатки и теперь заново отремонтированный. Это был тот самый бот, на котором совершалось в 1716 году первое плавание из Охотска на Камчатку.

Все было уже готово к плаванию: личный состав экспедиции, эшелоны с продовольствием и снаряжением. Неожиданно продовольственные запасы наших путешественников пополнились лакомым блюдом: «7 числа прибыло ко взморью великое множество уток; по сему случаю послана была туда вся команда и привезли оных три тысячи, а пять тысяч, — наивно замечает Чаплин, — улетело опять в море».

22 августа, подняв паруса, двинулись в путь, плыли без приключений и 29 были в виду берегов Камчатки. Запасшись водой, поплыли дальше, взяв направление на юг. Дойдя до Большерецкого острога, нашедшего себе приют в глубине удобной бухты, решили здесь зазимовать. Все, что мы узнаем об этом остроге, сводится к немногому. «В Большерецком остроге, — сообщает Чириков, — русского жилья 17 дворов да для моленья часовня. Широта места 52° 45', склонение 10° 28' восточное. Управителем был некто Слободчиков». Сообщается также о здешнем климате, который «очень хорош, хотя с 7 октября и выпадал иногда снег, но река не становилась, и 30 числа был гром».

Тотчас же по прибытии Беринг отдал на первый взгляд странное распоряжение: свозить всю кладь и все продовольствие на берег. Нелёгкий труд этот потребовал много времени, и весь сентябрь экипаж судов был занят перевозкой, потребовавшей сорока ботов, мобилизованных у здешних камчадалов. «Можно легко рассудить, — замечает Берх, — сколь трудна была перевозка сия; на каждом боту два человека иноверцев, кои шестами проводили оные в верх по реке».

Вообще, с водворением сюда экспедиции, для местного населения — камчадалов настали тяжёлые времена. Вскоре они вынуждены были перевозить на себе поперёк всей Камчатки тяжёлые грузы из Большерецка в Нижнекамчатск. Непонятный манёвр Беринга, т.-е. заход вместо Нижнекамчатска, откуда предполагалось начать путешествие, предварительно на западный берег Камчатки, в Большерецк с последующим перевозом грузов поперёк Камчатки на восточный берег, объясняется географическими познаниями самого Беринга, который, по-видимому, никак не предполагал, что южная оконечность Камчатки недалеко от Большерецка, да и был ли он вполне уверен, что Камчатка — полуостров? Вот вопрос, который невольно задаёшь себе, прослеживая ход и по сию пору мало изученной и выясненной экспедиции Беринга.

Часть команды была занята перевозкою грузов на противоположную сторону Камчатки, часть же оставалась в остроге, где в ясные дни обучалась «ружью и стрелянию в цель». В декабре, когда наступили уже морозы, к устью Большой реки принесло мёртвого кита. Ценный дар моря был полностью использован нашими путешественниками: 200 пудов жира явились прекрасным кормом для собак.

Когда весь груз транзитом через Верхнекамчатск был переправлен в Нижнекамчатск, туда же проследовал и весь состав экспедиции. Тысячепудовые грузы, от Большерецка до Нижнекамчатска, проделали путь в 833 версты по труднейшей и утомительнейшей дороге. По сравнению с Большерецком, Нижнекамчатск представлял собой нечто вроде столицы; на протяжении версты вдоль берега реки растянулись сорок дворов. А в семи верстах от посёлка находились горячие серные ключи, также привлёкшие население. Как только все было перетащено, 4 апреля состоялось торжество закладки нового корабля. Корабль соорудили с необычайной быстротой, 9 июня он был уже закончен.

9 июля хорошо зашпаклеванный и оснащённый бот «Св. Гавриил» под всеми парусами, слегка покачиваясь, выходил из устья реки Камчатки в море. На борту находилось 44 человека во главе с начальником экспедиции Берингом; его помощниками были лейтенанты Чириков и Шпангберг. Корабль держал курс на северовосток. Из судового журнала корабля видно, что мореплаватели внимательно наблюдали разные мысы и горы, отличительные особенности которых отмечаются, например, следующими выражениями: «видели гору, белеющуюся от снегу», или «видели гору знаменитую», «видели гору особого виду», «видали гору при самом море». Весь берег, мимо которого следовал корабль, состоял из высоких гор, одна из которых, причудливо покрытая в разных местах снегом, была названа Берингом Пестровидной.

27 июля, продолжая плыть вдоль берега, поровнялись с мысом Св. Фаддея. Все встречавшиеся Берингу достопримечательности — мысы, горы, равно как и берега, — зарисовывались с определением их месторасположения. Далее журнал отмечает: «Близлежащие берега должны быть очень высоки, ибо мы видели их в большом отдалении. При мысе сём встречали мы множество китов, сивучей, моржей и разных птиц. Пользуясь тихою погодою, наловили мы здесь довольно вкусной рыбы, роду лососей. Глубина моря было здесь 65 и 75 сажен». Богатство морской фауны подтверждает и Чаплин: «В море сём, — говорит он, — показуется животнова, китов множество, на которых кожа пёстрая, морских львов, моржей и свиней морских».

Плывя все дальше в северовосточном направлении, «Св. Гавриил» приближался к устью, реки Анадыри. Проведать здешний острог Беринг не пожелал, так как спешил побольше сделать в эту навигацию; опасался ранней зимы, поэтому экономил время и был скуп на остановки. А между тем от анадырских жителей он мог бы узнать много любопытного о положении берегов и получить свежей провизии. Вообще следует отметить, что подчас, быть может, излишняя осторожность и боязнь риска несколько вредили Берингу, затушёвывая или даже сводя на нет многие его открытия.

Погода благоприятствовала нашим путешественникам, бури не тревожили их; продвигаясь неизменно вперёд на NО со средней скоростью 85 миль в сутки, моряки жалуются лишь на все чаще одолевающий их туман. Журнальные записи — «в сии сутки не случилось ничего замечательного» — все чаще чередуются с пометками: «мрачная и туманная погода с дождём», «умеренный ветер и мрачность», «тихий ветер и облачно».

Чем дальше углублялся Беринг на север, тем тщательнее осматривал он каждое береговое углубление и возвышенности и, следуя обычаю своего века, давал имена новооткрытым заливам, островам и мысам, сообразуясь с календарными святцами. Так возникли губа Святого Креста, губа Преображенская и т. д.

И здесь, на отдалённой окраине мира, «на краю света» обнаружил он следы людей. 6 августа Чаплин, отправленный на берег на поиски пресной воды и для описи, нашёл пустые жилища, в которых, по приметам, недавно жили чукчи; от жилищ в глубь страны вели протоптанные дороги. Вскоре объявились и сами обитатели жилищ. На следующий день утром к кораблю подошла лодка, в ней сидело 8 человек. Через своих переводчиков-коряков Беринг выяснил, что подъехавшие чукчи желают узнать, что за судно и с какой целью подошло к их берегам. Беринг приказал передать чукчам, чтобы они поднялись на борт корабля.

После долгого колебания они, все ещё держась на почтительном расстоянии от корабля, «высадили наконец одного человека на воду, который на надутых пузырях подплыл к судну и взошёл на оное». Он поведал Берингу, что на берегу живёт не мало его земляков, которые уже давно слыхали о русских. На вопрос, как далеко отсюда Анадырь? — отвечал: далеко к западу. В ясный солнечный день, — продолжал гость, — отсюда виден остров. Оделенный Берингом подарками, радостный чукча отправился вплавь на пузырях к своим товарищам. Выполняя просьбу Беринга, он долгое время уговаривал их навестить судно. Но ни благополучное его возвращение, ни полученные им подарки, ни угощение, ни любопытство не смогли победить их недоверия; после короткого совещания они в своей кожаной лодке отправились на берег. Разговор с чукчами происходил на широте 64° 41'.

Обогнув выдающийся в море мыс, получивший с той поры наименование Чукотского мыса, поплыли дальше. Впоследствии Джемс Кук[7], плававший в этих местах, писал: «Мыс сей получил наименование Чукотского от Беринга, на что он и имел полное на это право, ибо здесь виделся впервые Беринг с чукчами».

11 августа 1728 года в юговосточном направлении заметили неведомый остров, названный Берингом островом Св. Лаврентия. Удивительно, что плававший в этих водах 39 лет спустя лейтенант Синд вторично «открыл» этот остров приняв его за архипелаг из одиннадцати отдельных островов и назвав их, по обычаю Беринга, именами: Агафоника, Тита, Диомида, Мирона, Феодосия, Михея и т. д. Это интересный эпизод из тогдашней мореходной практики любопытен в двух отношениях: он подтверждает замечательную тщательность наблюдений Беринга, сумевшего разобраться в хаосе возвышенностей, соединенных у основания низменной полоской земли. Эпизод свидетельствует также о печальной участи, постигавшей многие географические открытия: сделанное часто с превеликими трудностями научное завоевание не только не становилось общим достоянием, но нередко и вовсе забывалось, так что, когда через многие годы то же открытие совершалось вновь, приоритет открытия нередко утрачивался.

Пристально всматривался Беринг в туманные очертания гор острова Св. Лаврентия, зачерчивая изгибы прибрежья, и, казалось, не замечал, что вокруг его корабля шныряют по всем направлениям киты, потревоженные никогда не виданным ими чудовищем. Они близко подплывали к борту корабля, доставляя большое развлечение команде. Беринг не высадился на этот населённый эскимосами остров. Торопясь к крайним северовосточным пределам Азии, он продвигался все далее и, рассекая сероватомутные волны, отмечал глубины: 20, 25, 30 сажен. Пройдя ещё около 70 миль и убедившись, что берег в этом месте под острым углом поворачивает к западу, Беринг вызвал наверх всех членов экспедиции и объявил им, что «надлежит ему против указу возвратиться обратно», после чего повернул свой корабль на юг.

Надо полагать, что предусмотрительный и излишне осторожный капитан побоялся встречи со льдами, чтобы не быть затёртым ими.

Этот исторический момент отмечается датой 16 августа 1728 года. В день этот произошло событие, навсегда запечатлевшее в науке имя Беринга: был открыт пролив, отделяющий берега Азии от Америки. Сознавал ли Беринг, не видевший за дальностью расстояния и из-за туманной погоды берегов Америки, что он сделал открытие, сказать трудно.

Так или иначе, только полстолетия спустя более удачливый и отважный мореплаватель Джемс Кук вполне доказал, что Беринг действительно проходил через этот пролив, и назвал пролив именем моряка. «Я обязан воздать справедливую похвалу памяти почтённого капитана Беринга, — говорил Кук. — Наблюдения его так точны и положение берегов означено столь правильно, что просто удивляешься, как мог он достигнуть этого, работая с такими примитивными инструментами. Широты и долготы определены им так верно, что лучшего нельзя почти и ожидать».

И, в самом деле, надо представить себе условия плавания и состояние тогдашних навигационных инструментов, чтобы вполне оценить точность и тщательность его работы.

Небольшой наскоро сооружённый бот, весьма несовершённые приборы, выдержавшие к тому же продолжительную предварительную тряску по суше, полнейшая необследованность мест, в которых ему приходилось плавать, постоянные туманы и мрак, которые так часто отмечаются в судовом журнале, — вот средства и обстановка, в которых приходилось вести Берингу работу. И тем не менее определения Беринга почти в точности совпадают с современными. Адмирал Федор Литке, через сто лет сравнивший графический путь Кука и Беринга, также приходит к очень лестным выводам о наблюдениях Беринга. Тем обиднее, что Беринг так и умер, не узнав достоверно, правильны ли сделанные им наблюдения, а также, что он открыл пролив, который со временем будет назван его именем.

Историографы Беринга не без основания упрекают его, что он, опасаясь льдов, слишком рано повернул обратно и возвратился к берегам Камчатки. Между тем как, по наблюдениям целого ряда позднейших путешественников, в августе и даже в сентябре льдов в Берииговом проливе никто не наблюдал[8]. Не поспеши он так стремительно обратно и останься в проливе некоторое время, без сомнения Беринг с полной очевидностью убедился бы в сделанном им открытии.

Мы нарочно останавливаемся на этом моменте, определившем всю дальнейшую деятельность Беринга — инициатора последующей Великой Северной экспедиции. Отныне его взор неизменно прикован к туманным берегам Америки, которую он уже чувствует, хотя ещё и не видит. Он ищет все новых и новых подтверждений её существования на северо-востоке; но об этом ниже, а сейчас проследим дальнейшие этапы его первой камчатской экспедиции.

Продолжая путь при значительно засвежевшем ветре, увеличившем ход корабля до 7 миль в час , 15 августа путешественники «усмотрели в 9 часов утра высокую гору в правой руке, на коей, — говорит Чаплин, — живут чукчи, и в море после сего остров в левой руке. Поелику в сей день празднуют св. мученику Диомиду, то и назвал капитан Беринг увиденный остров его именем». Таково происхождение странного названия группы островов, расположенных в Беринговом проливе.

Далее судовой журнал отмечает: «Погода пасмурная, ветер свежий. Плыли подле берега и увидели на оном множество чукоч и в двух местах жилища их. Усмотря судно, побежали чукчи на высокую каменную гору». Чукчи на этот раз оказались смелее прежних. Со «Св. Гавриила» заметили, как от берега отделились четыре лодки и стали держать курс наперерез кораблю. Беринг ласково встретил прибывших и узнал от них, что русские им давно уже знакомы, и что они бывают частенько в Анадырском остроге. Мы, — продолжали чукчи, — ездим и к реке Колыме на оленях, в открытое же море не выходим.

Об интересующей его Америке Берингу ничего не удалось узнать от чукчей. Закупив у них оленьего мяса, рыбы, воды, меха лисиц, песцов и моржовые клыки. Беринг двинулся далее; в пути встречалось множество китов.

Во все время предыдущего плавания погода удивительно благоприятствовала морякам, они не испытали ни одной бури. Но к концу плавания дело изменилось; Беринг смог на собственном опыте убедиться теперь, насколько опасны и тяжелы условия плавания в северной части Тихого океана в бурную погоду. Если и поныне, при современных технических средствах, условия для мореплавания здесь очень неблагоприятны из-за постоянных туманов, многочисленных подводных камней, частых штормов, то что же должен был испытывать утлый «Св. Гавриил», попав в шторм 31 августа, когда его стало дрейфовать, и он вскоре очутился в полумиле от крутых и каменистых камчатских берегов! «Ежели б в то время сделался ветер ещё крепче, то неминуемо при столь крутом и утёсистом береге должны были бы все погибнуть, — вспоминает Чаплин, — и мы трудились отойти против ветра от берега прочь до десятого часа пополудни. А в 10 часов порвало у грота и у фока фалы; тогда паруса упали, снасти все перепутались, и за великим волнением не можно было разобрать снасти; того ради легли на якорь на глубине 18 сажен от берега расстоянием в 1 миле или ещё меньше, около второго часа с превеликим трудом до полудня исправились к походу парусами и прочею снастью, хотя беспрестанно все о том трудились». На следующий день «в первом часу приказал капитан Беринг подымать якорь, но едва только подвертели несколько сажен каната, то оный лопнул, а посему, поставя скорее паруса, пошли на SSO». Моряки были спасены.