Небольшая комната на постоялом дворе. Темно.

Входят: Вихорев, Авдотья Максимовна и Степан со свечой. Авдотья Максимовна садится к столу. Вихорев ходит по комнате. Степан ставит свечу на стол.

Вихорев. Что это за народ! Ведь я тебе, дураку, приказывал, чтобы лошади были готовы.

Степан. Разве с ними сговоришь? Известное дело — мужики. Говорят: сейчас будет готово.

Вихорев. Ступай, да скажи, чтоб они у меня живей поворачивались, я этого не люблю.

Степан уходит.

Авдотья Максимовна. Куда вы меня завезли?

Вихорев. Мы теперь в Ямской слободе.

Авдотья Максимовна. Зачем же вы завезли меня сюда?

Вихорев. Затем, что я люблю тебя. Сейчас заложат лошадей, мы поедем к Баранчевскому в деревню, это всего семь верст от города, там и обвенчаемся, а завтра в город. (Садится подле нее.)

Авдотья Максимовна. Конечно, Виктор Аркадьич, я люблю вас и готова для вас сделать все на свете, да зачем же вы меня увезли насильно? Тятенька теперь меня хватится… и беда моя просто… Что он подумает?.. С какими глазами я к нему покажусь?..

Вихорев. Послушай, мой друг! Ты сама мне говорила, что Максим Федотыч согласен; так за что же он будет сердиться? Я тебе скажу откровенно, я тебя увез потому, что у меня был тут свой расчет. Я знаю, что старики упрямы; нынче он согласен, а завтра, пожалуй, заупрямится, как лошадь. Ну, что ж хорошего?.. А уж как дело-то сделано, так назад не воротишь.

Авдотья Максимовна. Виктор Аркадьич! я с вами и в огонь и в воду готова, только пустите меня к тятеньке; я еще теперь приду во-время. А вы завтра приезжайте к нам.

Вихорев. Ни за что, душа моя! Нет, уж я так глуп не буду; уж я теперь с тобой не расстанусь, благо мне случай помог!

Авдотья Максимовна плачет.

Полно плакать-то, перестань! Так-то ты меня любишь!..

Авдотья Максимовна. Я вас люблю, видит бог, люблю!.. (Привстает, обнимает и целует его.) Голубчик, Виктор Аркадьич, что хотите со мной делайте, только пустите к тятеньке.

Вихорев. Полно, перестань! Это дело невозможное, об этом и говорить нечего. (Встает и ходит по комнате, Авдотья Максимовна плачет.) Что ж это лошадей не дают? Это ужасно!.. Ну, об чем ты плачешь, скажи?.. (Напевает.)

Авдотья Максимовна. Вам, я вижу, Виктор Аркадьич, ничего меня не жалко.

Вихорев. Жалеть-то нечего: все это вздор и пустяки.

Авдотья Максимовна. А тятенька-то?..

Вихорев. Что ж тятенька! Посердится, да и перестанет, велика важность!.. Ты мне лучше расскажи, как ты его уговорила, вот это интересно знать. Давеча он на меня зарычал, как медведь!

Авдотья Максимовна. И сама не знаю, как у меня духу достало. Говорю ему прямо, что люблю вас, и не помню себя, и не знаю, как выговорила. Потом уж и не слышу, что он говорит; твержу только одно, что умру, что без вас жить не могу.

Вихорев. Вот любовь! вот любовь! Да я тебя расцелую за это. (Целует ее.)

Авдотья Максимовна (тихо). Любишь меня?..

Вихорев. Люблю, люблю!

Авдотья Максимовна. Ненаглядный ты мой! Радость, жизнь моя! Куда хочешь с тобой! Никого я теперь не боюсь и никого мне не жалко. Так бы вот улетела с тобой куда-нибудь. (Обнявши его, смотрит ему в глаза.) Какой ты хорошенький! я таких и не видывала… точно нарисованный! (Говорит с расстановкой.) Знаешь, что! Давай жить здесь все вместе с тятенькой! Точно бы жила я, как в раю. А то уедешь далеко… тятеньки нет… скучно будет без него.

Вихорев. Ну, об этом после поговорим. Ты мне расскажи, как ты тятеньку-то уговорила!

Авдотья Максимовна. Ну, вот слушай: начал он меня бранить, так бранить, так бранить… Я в слезы… Иди, говорит, за Бородкина, вот тебе жених; а об этом и думать не смей, а то, говорит, я тебя и знать не хочу. У меня так к сердцу подкатило, стало в глазах темнеть, темнеть… Тут уж я и не помню ничего, как стояла, так и упала.

Вихорев. Вот народ-то! Однако что же это лошадей!.. Степан!

Входит Степан.

Что ж лошади? Осел!

Степан. Сейчас будут готовы-с: взвазживают. (Уходит.)

Авдотья Максимовна. Как я очнулась — не помню; только вижу, тятенька сидит подле меня, плачет… Ну, говорит, бог с тобой!

Вихорев. Ну, а согласился, так и конец, только и надобно было для нашего благополучия. Погоди, заживем мы с тобой.

Авдотья Максимовна. Он мне еще одно словечко сказал, да это так, пустяки, не стоит и внимания.

Вихорев. Что же это за словечко?

Авдотья Максимовна. А вот что: говорит, он тебя, Дуня, не любит, он тебя обманывает, ему только деньги нужны, а не ты. Коли хочет, так пусть берет безо всего. А я думаю: на что деньги? Бог с ними, и с деньгами, не в деньгах счастье. Ну, конечно, приданое, там, что мне нужно, он даст. А деньги… на что они? Не с деньгами жить, а с добрыми людьми.

Вихорев. Да это он врет, он и денег даст.

Авдотья Максимовна. Ну, нет, не знаю: он у нас что сказал, то и свято. Опять же он на меня теперь всердцах, что я его не послушала; он ни за что не даст.

Вихорев. Гм! Дело-то скверно!.. (Берет себя за голову.) А-ах!

Авдотья Максимовна. Я, Виктор Аркадьич, так рассудила, что лучше жить в бедности, да с милым человеком, чем в богатстве, да с постылым.

Вихорев. С милым! А как с милым-то жить нечем будет?

Авдотья Максимовна. Да ведь у вас есть деревня своя?

Вихорев. Деревня? Какая деревня!.. Все это вздор!.. Ты вот что скажи, только говори откровенно: даст он денег, или нет?

Авдотья Максимовна. Не даст!..

Вихорев. Так что ж ты со мной делаешь?

Авдотья Максимовна. Да разве я виновата, Виктор Аркадьич?

Вихорев (ходя по комнате). Вам только влюбляться, да как бы замуж выйти за благородного, чтобы барыней быть!

Авдотья Максимовна. Что вы говорите, Виктор Аркадьич?

Вихорев. Кому нужно даром-то вас брать! Можно было, я думаю, догадаться, не маленькая! Любовь да нежности всё на уме!.. Ведь глупость-то какая! Все вы думаете, что вас за красоту берут, так с ума и сходят!

Авдотья Максимовна (закрывая лицо руками). Бедная я, горемычная! Для чего это я только на свет рождена!..

Вихорев. Видимое дело, что человеку деньги нужны, коли он на купчихе хочет жениться! Влюбиться-то бы я и в Москве нашел в двадцать раз лучше, а то всякая дура думает, что в нее влюблены без памяти.

Степан (входит). Лошади готовы-с.

Вихорев. Пошел вон, дурак!

Степан уходит.

Авдотья Максимовна. Что вы со мной сделали!.. Куда я теперь денусь?.. Как я домой покажусь?..

Вихорев. А мне-то какое дело!.. Зачем ехала?..

Авдотья Максимовна. Ведь вы меня насильно посадили.

Вихорев. Выпроси у отца сто тысяч, так я, пожалуй, женюсь на тебе. Будешь барыня!

Авдотья Максимовна (вставая и покрываясь платком). Да отсохни у меня язык, если я у него попрошу хоть копейку! (Подходит к нему.) Не будет вам счастья, Виктор Аркадьич, за то, что вы наругались над бедной девушкой… Вы у меня всю жизнь отняли. Мне теперь легче живой в гроб лечь, чем домой явиться: родной отец от меня отступится; осрамила я его на старости лет; весь город будет на меня пальцами показывать.

Вихорев. Уж это мы слыхали не один раз.

Авдотья Максимовна. Бог вас накажет за это, а я вам зла не желаю. Найдите себе жену богатую, да такую, чтоб любила вас так, как я; живите с ней в радости, а я девушка простая, доживу как-нибудь, скоротаю свой век в четырех стенах сидя, проклинаючи свою жизнь. Прощайте! (Плачет.) Прощайте… Я к тятеньке пойду!.. (Быстро уходит.)

Вихорев, потом Степан.

Вихорев (один). Опять несчастье! Ах, чорт возьми! Куда я теперь денусь?.. Домотался! Хоть в маркёры ступай! Поеду еще куда-нибудь… Говорят, в Короваеве есть богатые купцы, и недалёко — всего верст пятьдесят… Степка!

Степан (входит). Чего изволите-с?..

Вихорев. Вели этих лошадей откладывать, а мне найми других, в Короваев. Да поезжай в гостиницу, укладывайся, я сейчас там буду. (Уходит.)

Степан (один). Должно быть, опять не выгорело! Эх, жизнь, жизнь! Теперь злой сделается, аки лев. Всякую беду все на мне любит срывать. Да это легче в Сибирь Тобольской итти. Дождется уж он, что я от него убегом уйду.

Комната 2-го акта

Арина Федотовна и Анна Антоновна выходят из боковой двери и подходят к задней.

Анна Антоновна. Скажите, пожалуйста! Ах-ах-ах!.. (Качает головой.)

Арина Федотовна. Увез, увез, матушка! Такой молодец! Подхватил в коляску проворным манером, только я их и видела.

Анна Антоновна. Уж это по глазам было видно, что парень ловкий.

Арина Федотовна. Какой еще ловкий-то!.. Одного я боюсь: братец спросит, где Дунечка, что я скажу? Скажу, что у тебя; запоздала, мол, и ночевать осталась. Ну, а завтра сами приедут, там как хотят.

Анна Антоновна. Обещал мне материи на платье подарить.

Арина Федотовна. Что ты!

Анна Антоновна. Право.

Арина Федотовна. Видишь ты, какой благородный человек! (Целуются.)

Анна Антоновна уходит. Арина Федотовна садится к столу.

Посмотрим, что карты скажут.

Входят Бородкин и Русаков.

Арина Федотовна, Русаков и Бородкин.

Русаков. Сестрица, а сестрица!

Арина Федотовна (смешивая карты). Чего изволите, братец?

Русаков. Да пора бы ужинать, ведь уж время-то поздно.

Арина Федотовна. Сейчас, братец. (Уходит.)

Русаков. А ты, Иванушка, поужинай с нами. Мать-то знает, что ты ко мне пошел?

Бородкин. Знает.

Русаков. Ну, так что ж, ну, и ничего, беспокоиться не будет. А ты с нами посиди.

Входит девка и накрывает стол.

Скажи ты мне, Иванушка, отчего тебя Дуня не любит?

Бородкин. Я, Максим Федотыч, не знаю-с. Я, кажется, готов всю душу положить за Авдотью Максимовну и всячески стараюсь, как угодить. Если не любят, все-таки, не я тому причиной. Может, есть лучше нас, а между прочим, не знаю-с.

Русаков. Ничего, Иванушка, не тужи. Девичье сердце переменчивое: нынче не любит, а завтра полюбит.

Бородкин. Хорошо, кабы так-с.

Арина Федотовна (входит). Готово, братец.

Русаков. А Дунюшка где?

Арина Федотовна. Не знаю, братец, еще не бывала.

Русаков. Как же не знаешь; ведь ты с ней вместе ходила?

Арина Федотовна. Да она хотела к Анне Антоновне зайти; должно быть, там засиделась.

Русаков. Что ж ты ее одну бросила! Пошли за ней девку поскорей — это недалёко.

Арина Федотовна. Да она, может быть, братец, там ночевать останется.

Русаков. Это зачем еще?.. Пошли, я хочу ее видеть.

Арина Федотовна. Сейчас, братец! (Уходит.)

Русаков. Подождем Дунюшку, посидим, покалякаем о чем-нибудь. (Молчание.) Что это, Иванушка, как я погляжу, народ-то все хуже и хуже делается, и что это будет, уж и не знаю. Возьмем хоть из нашего брата: ну, старики-то еще туда-сюда, а молодые-то?.. На что это похоже?.. Ни стыда, ни совести; ведь поверить ничего нельзя, а уж уважения и не спрашивай. Нет, мы, бывало, страх имели, старших уважали. Опять эту моду выдумали! Прежде ее не было, так лучше было, право. Проще жили, ну, и народ честней был. А то — я, говорит, хочу по моде жить, по-нынешнему, а глядишь, тому не платит, другому не платит.

Бородкин. Все это, Максим Федотыч, от необузданности, а то и от глупости.

Русаков. Именно от необузданности. Бить некому! А то-то бы учить-то надо… Охо-хо — палка-то по них плачет.

Бородкин. Ведь всё себе на гибель, Максим Федотыч.

Русаков. Да ведь другого жалко. Глядишь, мальчонка-то и не дурак, ведь, может, из него бы и путный вышел, кабы в руки-то взять. А то его точно как вихорем каким носит, либо кружится тебе, как турман, ровно как угорелый, что ли, да беспутство, да пьянство. Не глядели б глаза, кажется.

Бородкин. Потому, главная причина, Максим Федотыч, основательности нет… к жизни… Кабы основательность была, ну, другое дело; а то помилуйте, Максим Федотыч, в голове одно: какое бы колено сделать почудней, чтоб невиданное…

Входит Маломальский.

Те же и Маломальский.

Маломальский. Сват, я к тебе пришел… примерно, за делом…

Русаков. Ну, что ж, садись, милости просим. (Маломальский садится. Молчание.) Ну, что же у тебя за дело?

Маломальский. Только, чтоб тово… не вдруг…

Русаков. Да что там такое?

Маломальский. Это, сват, со всяким может…. гм… потому захочет что сделать, если, примерно… как ты ее удержишь или усмотришь… настоящее я тебе дело говорю…

Русаков. Эх, бестолков ты, сват.

Маломальский (отойдя на авансцену, мигая и маня рукой Русакова). Поди сюда.

Русаков. Говори вслух, что тебе?..

Маломальский. Примерно, такая штука… секретная…

Русаков. Что там еще?

Маломальский (оглядываясь). Сват… а где у тебя дочь?

Русаков. Говорят, к вам пошла, к Анне Антоновне.

Маломальский. Говорят! Кто говорит?.. Не верь, врут!.. врут, сват… Обман, один обман…

Русаков. Поди проспись!.. Еще у тебя, видно, хмель-то не вышел… пьян еще…

Маломальский. Нет, не пьян… Видел… своими глазами видел…

Русаков. Да что ты видел-то, говори, злодей!..

Маломальский. Ее, сват, видел… ее… едут… в коляске…

Русаков. С кем?..

Маломальский. С барином… с моим с постояльцем… Да… я не пьяный… я видел…

Бородкин. Кое место-с?

Маломальский. За валом… на мосту…

Русаков (садится к столу и подпирает голову рукой). Господи, поддержи! (Молчание.) Сестра!

Арина Федотовна входит.

Те же и Арина Федотовна.

Арина Федотовна. Что вы, братец?

Русаков. Где дочь?

Арина Федотовна. Право, братец, не знаю…

Русаков. Говори, сестра, говори всю правду, слышишь!

Арина Федотовна. Право, братец, не знаю… Может быть, Виктор Аркадьич… Они тут на лошадях подъезжали…

Бородкин. На чьих лошадях — на извозчичьих-с?..

Арина Федотовна. Нет, на Баранчевских.

Бородкин. Так далеко не уедут-с. Либо у Баранчевского надо искать, либо по гостиницам-с.

Русаков. Постой ты. Что ж, она с ним села да и поехала?

Арина Федотовна. Нет, братец, он ее насильно посадил.

Русаков. Насильно! (Встает.) Что ж это, отцы мои!.. Увезли девушку насильно! Помогите! Дочь мою, голубушку мою, последнюю мою радость. Ведь это разбой!.. Побежимте!..

Бородкин. Я хоть сию минуту-с.

Маломальский. Поедем… у меня, сват, лошадь здесь…

Русаков (хватаясь за голову). Постойте! Откуда он ее увез?

Арина Федотовна. За валом, братец, от мосту.

Русаков. А зачем она там была? Вы ведь в церковь пошли?

Арина Федотовна. Мы, братец, гуляли.

Русаков (хватая ее за руку). Врешь, у вас уговор был! Говори, был уговор? Говори!

Арина Федотовна. Был.

Русаков (садится со слезами). Так зачем же мы поедем? Она своей волей уехала, она своей волей бросила отца, насмех людям, бросила старика одного горе мыкать! Дочка! не век тебе будут радости. Вспомнишь ты и обо мне. Кто тебя так любить будет, как я тебя любил?.. Поживи в чужих людях, узнаешь, что такое отец!.. Диви бы, я с ней строг был или жалел для нее что. Я ли ее не любил, я ли ее не голубил?.. (Плачет.)

Бородкин. Полноте, Максим Федотыч, пойдемте, может и найдем.

Русаков. Не трожь, Иванушка, дай мне наплакаться, потом легче будет.

Бородкин. Да ведь уж слезами, Максим Федотыч, не поможешь; лучше пойти поискать.

Русаков. Где искать! Зачем искать!

Арина Федотовна. Ах, братец, как вы себя убиваете. Что вы беспокоитесь; они завтра сами приедут: обвенчаются и приедут.

Русаков (встает.). Обвенчаются! Так нет, не хочу, не хочу! Поедем, сват! Отниму, коли найду. Запру в светлицу, там и сиди. Пусть лучше умрет на моих глазах, только не доставайся моему врагу.

Бородкин. Мне тоже прикажете?

Русаков. Ты останься. Ну, сестрица, голубушка, отблагодарила ты меня за мою хлеб-соль! Спасибо! Лучше б ты у меня с плеч голову сняла, нечем ты это сделала. Твое дело, порадуйся! Я ее в страхе воспитывал да в добродетели, она у меня как голубка была чистая. Ты приехала с заразой-то своей. Только у тебя и разговору-то было что глупости… все речи-то твои были такие вздорные. Ведь тебя нельзя пустить в хорошую семью: ты яд и соблазн! Вон из моего дома, вон! Чтобы нога твоя не была здесь!

Арина Федотовна. Вы всегда, братец, обижаете…

Русаков (уходя с Маломальским). Потаскушка ты этакая! (Уходят.)

Арина Федотовна и Бородкин.

Арина Федотовна (садится, плачет, потом, поднявши голову). Ишь ты, разгулялся! Ругатель, обидчик, мужик необразованный!

Бородкин. А то вас не ругать! Что ж, хвалить, что ли, за этакие дела?

Арина Федотовна. И ты туда ж!.. Ах ты, дрянь бородастая! Молчал бы уж лучше…

Бородкин. Так что ж, небойсь, хорошо сделали!..

Арина Федотовна. Да вот как ни сделали, а тебе не досталось. Теперь ищите с батюшкой-то, а уж дело-то кончено; по крайней мере на своем поставили.

Бородкин. Как бы после не плакать.

Арина Федотовна. Не об тебе ли уж?.. Эко несчастие, скажите! Какого жениха упустили!.. Как не плакать!.. А посмотри-ка, как он завтра с ней прикатит, да взойдет-то этакой кавалер, так любоваться мило-дорого будет.

Бородкин. Хорошо, кабы вашими устами да мед пить. Я бы сам вчуже за Авдотью Максимовну порадовался.

Арина Федотовна. Да уж теперь не то, что прежде — и посмотреть-то на нее ты должен за счастье считать.

Авдотья Максимовна входит держась за дверь и молча садится к столу. Арина Федотовна и Бородкин смотрят на нее в недоумении.

Те же и Авдотья Максимовна.

Авдотья Максимовна. Господи! измучилась… Ну, слава богу, теперь, по крайней мере, я дома…

Арина Федотовна. Дунечка, что с тобой! Откуда ты?..

Авдотья Максимовна. Где тятенька?

Бородкин. Они пошли-с… гм… недалечко-с… скоро придут…

Авдотья Максимовна. Мне его нужно видеть поскорей… Где он, скажите вы мне!..

Арина Федотовна. Дунечка, беда у нас: ведь он все узнал. Тебя искать поехал. Селиверст Потапыч ему все рассказал — он видел, как вы ехали с Виктором Аркадьичем.

Авдотья Максимовна. Тятенька, голубчик! Скоро ли он придет, скоро ли?.. Я измучаюсь, исстрадается мое сердце до него, вся душа изноет.

Бородкин (Арине Федотовне). Надо вам было говорить!

Авдотья Максимовна. Кто-то стукнул, не тятенька ли?.. (Встает шатаясь.)

Бородкин (поддерживая ее). А хоть бы и он, что ж за беда-с?.. Нешто вы в этом виноваты, коли вас насильно увезли.

Авдотья Максимовна. Только как мне горько, кабы вы знали!.. На кого была надежда, что он со мной сделал!.. Тошнехонько мне!..

Бородкин. Что же он с вами сделал-с?

Авдотья Максимовна (с отчаянием). Что сделал? Прогнал! Мне, говорит, тебя не нужно, а нужны деньги. А я, дура, думала, что он меня любит.

Бородкин. Значит, Авдотья Максимовна, я так думаю; это дело надо будет бросить-с.

Авдотья Максимовна. А тятенька-то что скажет? Что люди-то скажут?

Бородкин. Позвольте мне за это дело взяться: я его обделаю, как должно.

Авдотья Максимовна. Вы?..

Бородкин. Я-с. Только, Авдотья Максимовна, как собственно теперича этот барин за все свои невежества не стоит того, чтобы вы его любили, так уж я буду в надежде-с.

Авдотья Максимовна. Я все на свете для вас сделаю, только бы тятенька не гневался на меня.

Бородкин. А когда так, не извольте ничего беспокоиться, идите себе в комнату, а я с тятенькой переговорю. А то расстроите его, да и сами от чувств даже больны можете быть. Что хорошего?..

Авдотья Максимовна. У меня на вас только и надежда!..

Бородкин. Будьте спокойны.

Авдотья Максимовна уходит.

Бородкин и Арина Федотовна.

Бородкин. Что, есть чему радоваться?.. Убирайтесь-ка лучше от греха, пока Максим Федотыч не пришел.

Арина Федотовна. Кто ж это знал, что так случится; я и ума не приложу.

Бородкин. Говорили вам, кажется, так вы сами умнее всех хотите быть. Посмотрите на Авдотью Максимовну теперь, у меня ажно слезы прошибла.

Арина Федотовна. Ну, вот, поди ж ты, разве можно было ждать от него такого невежества?..

Бородкин. Ох, кабы я на месте Максима Федотыча, я бы вам феферу задал.

Арина Федотовна. Полно храбриться-то!

Бородкин. Что храбриться-то?.. За что погубили девушку?.. Али вам это ничего?..

Арина Федотовна (прислушивается). Братец приехал. (Уходит в боковую дверь. Бородкин притворяет ее.)

Входит Русаков.

Бородкин и Русаков (садится к столу).

Русаков. Нет ее. Ну, Иванушка, сирота я теперь!. Поди домой. Оставь меня, поди!

Бородкин. Куда ж мне торопиться-то, я с вами посижу.

Русаков. Нет ее, Иванушка, ну и не надо, один поживу… имение нищим раздам.

Бородкин. Да помилуйте, Максим Федотыч, может, еще все это благополучно кончится.

Русаков. Я ее теперь и видеть не хочу, не велю и пускать к себе, живи она, как хочешь! (Молчание.) Я уж не увижу ее… Коли кто из вас увидит ее, так скажите ей, что отец ей зла не желает, что коли она, бросивши отца, может быть душой покойна, жить в радости, так бог с ней! Но за поругание мое, моей седой головы, я видеть ее не хочу никогда. Дуня умерла у меня! Нет, не умерла, ее и не было никогда! Имени ее никто не смей говорить при мне!..

Авдотья Максимовна входит и останавливается на пороге.

Те же и Авдотья Максимовна.

Русаков. Кто? кто это?

Авдотья Максимовна. Я, тятенька.

Русаков. Ты? А полюбовник где?

Авдотья Максимовна. Тятенька!..

Русаков. К нему, к нему, ступай к нему!

Авдотья Максимовна (твердо). Я не пойду из дому. Прогоните — я умру на пороге.