Пролог

Визг тормозов вспорол безмятежную тишину лесных окрестностей, нарушаемую лишь урчанием двигателей проносящихся по шоссе автомобилей. Затем раздался удар, одновременно взорвалась сотня новогодних хлопушек, и во все стороны со звоном брызнуло битое стекло.

Захлопали дверцы, послышались возбужденные голоса. На несколько секунд все затихло, а потом кто-то разразился громогласной матерной руганью. Снова последовала заминка, потом короткий приказ, хлопки дверок, нарастающий рев мотора стал быстро удаляться и резко затих, когда машина скатилась с пологой вершины холма.

И снова наступила тишина.

Лишь монотонный шум прибоя успокаивал теперь очумевших от техногенных звуков горожан.

Узкая полоска песчаного пляжа тянулась до самого мыса на горизонте вдоль высокого, поросшего сосняком обрыва.

Волны, брызгая и пенясь, беспрерывно набегали на берег и, исчерпав свою энергию, тут же откатывались назад, оставляя после себя зеркальную поверхность, на которой почти мгновенно исчезали всякие следы. Граница прибоя была обозначена проплешинами вымытой из песка гальки, поблескивавшей в лучах изредка проглядывавшего из-за туч солнца.

Девочка лет семи, худенькая, с двумя косичками чуть ниже плеч, не поднимая головы, медленно брела вдоль самой кромки пляжа и внимательно всматривалась в песок под ногами. То и дело она приседала и принималась собирать в плотно зажатый кулачок выброшенные волной кусочки янтаря. Когда они больше не вмещались в ее маленькую руку, она высыпала сокровище в карман короткой летней куртки.

«Скорей бы мамочка с папой приехали, — с подавленным глубоко в груди вздохом грустно подумала она. — Я уже целый карман янтаря набрала. Из самого большого осколка попросим кого-нибудь сделать маме кулон. Будет носить на своей золотой цепочке. А этот, — малышка зажала между двумя пальцами светящийся, словно капля застывшего меда, камушек и посмотрела сквозь него на дымчатое солнце, — этот надо приклеить чем-нибудь к ее кольцу, и получится перстень».

— Наташа! — позвала ее тетя Таня, молодая женщина с грудным ребенком на руках. — Не уходи далеко! Скоро домой пойдем. Родители твои должны приехать…

Бойцы разведгруппы спецназа, замаскировавшиеся среди диких яблоневых зарослей вдоль обочины узкого шоссе, ведущего вдоль побережья из Балтийска в Зеленоградск, оказались невольными и немыми свидетелями происшествия. Они до мельчайших подробностей видели, что и как произошло.

Новенькие «Жигули» шестой модели, темно-синего цвета разогнались на спуске, чтобы не снижать скорость перед очередным подъемом, когда из-за поворота на вершине холма выскочила белоснежная «Волга». На огромной — километров сто двадцать — скорости машина вылетела на встречную полосу и понеслась в лобовую.

Раздался визг тормозов.

«Волга» пошла юзом, ее стало медленно разворачивать, и ее корпус полностью перегородил шоссе.

Избегая неминуемого столкновения, водитель «Жигулей» резко крутанул руль.

«Шестерка» соскочила на обочину и врезалась в мощный ствол слегка наклоненного дерева с аккуратно побеленным комлем.

Раздался громкий удар. Капот «шестерки» вздыбился и изогнулся пополам, высыпались фары, вылетело лобовое стекло, передок смялся. Расколотый двигатель сорвало с креплений и утянуло под днище, а изогнувшиеся крылья и передние колеса оказались по обе стороны дерева.

Все длилось не более трех секунд.

Потом стало тихо, и лишь визг все еще тормозившей «Волги» на мгновение отразился эхом от склона холма. Наконец «бугровоз» остановился и замер, словно в нерешительности.

Несколько секунд «Волга» стояла без движения, затем щелкнули дверцы, и из машины вышел «хозяин». Это было видно невооруженным глазом — по наглому, хоть и растерянному, взгляду. Одутловатое лицо, двойной подбородок, кругленький живот, который выкатывался из расстегнутого пиджака дорогого импортного костюма, дополняли портрет босса. Он сам сидел за рулем. Вслед за ним с правого переднего сиденья выскочил на полусогнутых шофер в белой льняной кепке, а сзади показался зам — маленький щупленький человечек с остреньким крысиным носом — из породы тех, кто всегда при власти, но главным никогда не станет.

Из раскрытой «Волги» доносился бесшабашный голос Аллы Пугачевой: «Все могут короли, все могут короли!..» На заднем сиденье остались две испуганные женщины.

Нетрезвой походкой мужчины нерешительно подошли к разбитым «Жигулям» и с робостью заглянули в салон.

На передних сиденьях, безжизненно свесив на грудь головы с изуродованными выбитым стеклом лицами, сидели два пристегнутых ремнями безопасности окровавленных человека.

Зам отпрянул в ужасе и, чтобы не закричать, прикрыл рот ладонями.

— Виктор Петрович, Виктор Петрович! — громким шепотом взмолился он. — Давайте делать ноги, и побыстрее! Пока на шоссе машин нет. Мы им уже ничем не поможем. Не хватало, чтобы нас тут кто-нибудь застукал да за задницу взял!

Шофер шефа Василий с недоверием, но без осуждения, посмотрел на зама.

Он единственный был трезвым и прекрасно понимал, что на дороге так не поступают. Даже если тебе грозит решетка. Но окончательное решение все-таки должен был принять хозяин.

Оба — и шофер, и зам — перевели взгляды на шефа.

Тот сквозь хмель в голове понял, что на этот раз ему не отвертеться от принятия непростого решения, не перевесить ответственность на чужие плечи. С досады он разразился громогласным матом.

— Так, Василий, — повернулся шеф к водителю, — садись за руль! Мы уже опаздываем. У меня с утра — совещание.

— Надо бы «Скорую» вызвать, Виктор Петрович, — нерешительно подсказал шофер.

— Найдутся и без нас благодетели. Все, рвем когти! Все в машину! — рявкнул вдруг протрезвевший шеф. — Василий — за руль! Я кому сказал?! Быстро!

Минуту спустя «Волга» уже неслась по дороге прочь от места аварии.

Бойцы спецназа повернулись к своему командиру. Теперь непростое решение должен был принять он.

— Борисович, Горохов, — тихо позвал офицер и отдал приказ:

— Посмотрите, что там…

Бойцы, словно два пятнисто-зеленых привидения, бесшумно скользнули на обочину и, придерживая автоматы, заглянули в искореженную машину.

— Морской офицер! — присвистнул сержант Борисович. — Капитан второго ранга. А это скорее всего его жена…

Они осмотрели тела. Пульс не прощупывался ни у мужчины, ни у женщины.

— Оба — насмерть, — вернувшись, доложили они командиру. — Капитан второго ранга и женщина, наверняка его жена…

— Ублюдки! — выругался офицер.

Никто из подчиненных не стал уточнять, кого именно тот имел в виду.

Ночью его разведгруппа была доставлена подводной лодкой и высадилась на берег возле поселка Янтарный, след в след перешла контрольно-следовую полосу пляжа, перепаханного с вечера пограничниками.

Теперь, рыская вдоль всего побережья Калининградской области, их искали спецподразделения войск госбезопасности, пограничники и милиция. Разведгруппе оставалось ровно трое суток, чтобы добраться до окрестностей Черняховска и совершить «диверсию» — «заминировать» мост через Преголю…

— Медведь, — по кличке обратился офицер к связисту, — настройся на милицейскую волну.

Затем он подсел поближе, взял микрофон в руку и негромко произнес в эфир, предварительно назвав свои позывные:

— Мужики, только что стал свидетелем аварии. Белая «Волга», — он продиктовал госномер, — выскочила на встречную полосу шоссе в двенадцати километрах от поселка Донское в сторону Светлогорска. За рулем сидел пьяный «бугор». Повторяю: не водитель, а сам начальник. В результате «Жигули» — «шестерка» синего цвета врезались в дерево. Водитель, моряк, капитан второго ранга, и женщина-пассажир погибли. «Волга» скрылась с места происшествия. Конец связи…

Офицер окинул бойцов пристальным взглядом и, не встретив осуждения, криво усмехнулся.

— Ну что, парни, теперь — ноги в руки…

Начальник райотдела милиции нервно затягивался сигаретой, прислонившись к крылу желтых «Жигулей» с синей полосой вдоль борта, на крыше которых безмолвно мигал проблесковый маячок.

Тела погибших, накрытые простынями с красно-бурыми пятнами впитавшейся в ткань крови, лежали на носилках.

Покореженную машину не без труда оторвали от ствола дерева. Для этого пришлось просунуть в дверцы с опущенными стеклами толстое бревно и подцепить к его концам крючья подъемного крана. Заурчала лебедка, стальные тросы натянулись, и стрела поднялась вверх.

«Шестерка» оторвалась от земли, и, мерно покачиваясь, остатки машины опустились в кузов специально вызванного грузовика-эвакуатора.

Подъехала перевозка — зеленый фургон «уазик» с красными крестами, а за ней — еще одна милицейская машина, из которой вышел майор и направился к начальнику.

— Уточнил? — затоптав носком ботинка окурок, поинтересовался начальник райотдела.

— Так точно, товарищ подполковник, — козырнул подчиненный. — «Волга» первого секретаря райкома партии Старостина. Двигатель был еще теплый, но машина, естественно, уже двое суток из гаража не выходила. У самого Виктора Петровича и у его шофера Васи — железное алиби. Как полагается…

Подполковник поморщился и перевел разговор на другую тему:

— Что насчет пострадавших? Майор заглянул в папку с бумагами.

— Капитан второго ранга Мазуров Александр Тимофеевич. Большой сторожевой корабль «Стремительный», второй помощник капитана. Его супруга, Мазурова Елена Николаевна. Проживают… Проживали в Балтийске… Вчера вечером вернулись из Воронежа, с похорон ее матери. Ехали в Донское. Там у друзей, в семье офицера-пограничника, они дочку на время оставили. Девчушка семи лет.

— Откуда такая подробная информация?

— С капитаном корабля разговаривал. Он обещал своих людей прислать. Так что мариманы скоро здесь будут. Ну и военная прокуратура, особый отдел — все как полагается…

Подполковник стал чернее тучи. Он понимал, что злой рок втягивает его в пренеприятнейшую историю, и чем она закончится, он сейчас судить не брался.

— Товарищ подполковник, — майор вывел его из задумчивого состояния, — а что с теми будем делать? Ну, кто сообщил…

Полковник оттянул пальцем рукав кителя и посмотрел на наручные часы.

— Мы и так дали им три часа форы. Свяжись с ГБ! Немедленно!

Уже смеркалось, когда прозвенел дверной звонок, и Наташа, с утра ожидавшая приезда родителей, бросилась в коридор.

Но вместо папы с мамой в квартиру вошли сразу несколько сослуживцев ее отца. Наташа с удивлением посмотрела на мужчин, которые, несмотря на то что их было много, вели себя настолько тихо, что не создавали никакого шума.

— Здравствуйте, — вежливо, но настороженно поздоровалась девочка.

Вместо ответа один из моряков подхватил ее сильными, пропахшими табаком руками и прижал к своему плечу. Наташа попыталась отстраниться — больно колол в щеку погон. Но у нее ничего не вышло — офицер продолжал крепко прижимать ее к себе. Она слышала его прерывистое дыхание, и девочке показалось, что мужчина чуть слышно всхлипывает.

Наташа даже слегка удивилась.

— Ребята, в чем дело? — сорвавшимся от страшного предчувствия голосом спросила вышедшая в коридор Таня.

Ее муж, вошедший в дом последним, взял ее за плечи, увел на кухню и плотно закрыл за собой дверь. Послышался шепот, а потом раздались приглушенные рыдания хозяйки квартиры.

Они не выходили несколько минут, а затем Татьяна показалась на пороге с мгновенно появившимися черными разводами вокруг глаз и пригласила пройти в комнату гостей, принесших страшную весть.

— Ну что ж вы стоите? Заходите, пожалуйста… Не в силах сдержать себя, она вновь захлебнулась плачем и, схватив Наташу, убежала с ней в комнату к своему заплакавшему грудному ребенку.

Татьяна допоздна сидела у дивана, на котором постелила Наташе, и поглаживала девочку по волосам. Она не включала свет, а на все вопросы девочки давала лишь короткие и односложные ответы.

— А когда приедут мама с папой?

— Скоро приедут, скоро…

— А где они сейчас?

— Я не знаю… Они еще не приехали… Должны позвонить…

— Когда?

— Завтра.

— Тетя Таня, а почему вы плачете?

— Я не плачу, Наташенька.

— Но у вас слезы на глазах.

— Ты не можешь видеть, тут темно…

— Не правда, сквозь дверное стекло свет проходит.

— Ну да, слезы. Это так… просто… Я — слабая женщина, вот и все.

— А почему тогда плакал тот дядя в коридоре? Он тоже слабый?

— Нет, конечно, он сильный…

— Тогда почему?

— Спи, Наташенька, уже поздно. Тебе надо поспать.

Они надолго замолчали, и Татьяне показалось, что девочка наконец заснула. Стараясь не скрипнуть рассохшимися половицами — стройбат дом зимой строил, — она осторожно поднялась и вышла.

Но Наташа не спала. Она еще очень долго прислушивалась к разговору мужчин — их голоса отчетливо доносились в ночной тишине из кухни.

— Чинуша паршивый! Квасил армянский коньяк где-нибудь всю ночь, жирный боров, а потом убил двух человек, девчонку сиротой оставил! А сам — в кусты.

Алиби у него, паскуды, видите ли!

— Может, разберутся, докажут все же?..

— Да не будет никто ничего доказывать!

— А наша флотская прокуратура?

— Позвонят сверху и прикажут замять дело. А если что — накажут этого секретаря райкома, отправят секретарем обкома куда-нибудь в глубинку на понижение. Ничего, не потонет это дерьмо. Рука руку моет. У партийцев это дело хорошо налажено.

— А может, докажет милиция?

— Милиция?! Смотри, чтобы там не «доказали», будто это Сашка сам пьяный за рулем ехал!

— А КГБ?

— КГБ — это передовой отряд партии… Послышалось негромкое позвякивание стекла — мужчины пили водку, но никто даже не захмелел. Не брала той ночью горькая.

— А все эти проклятые деревья, — в сердцах воскликнул один из моряков.

— И почему их до сих пор не повырубают?!.

— Так как же их вырубишь? Немцы специально сажали.

— Зачем?

— Все очень просто. Мне один инженер объяснил. Дело в том, что в Калининградской области грунтовые воды залегают очень близко к поверхности, постоянно размывают почву. А деревья своими корнями ее сушат, выпивают всю лишнюю воду. Вот потому у нас здесь дороги такие классные — не разбитые, не проваленные хотя им — вон сколько лет уже. Немцы — они не дураки.

— Да когда эти недураки деревья сажали, они только на повозках и ездили!

— Ну, положим, не только на повозках, но в общем ты прав…

— Вот только для Сашки нашего эта дорога последнею стала…

Наташа была уже разумная девочка. Поняла, что ее родители погибли. Всю ночь девчушка тихо проплакала в подушку.

К утру в квартире все стихло: кто ушел, кто лег спать на расстеленных прямо на полу одеялах, укрывшись шинелями.

Когда встало солнце, Наташе стало легче. Она даже удивилась этому. Как всякий маленький ребенок, она не представляла, что может потерять родителей. А когда это случилось, в душе осталось лишь оцепенение, словно она сжалась в маленький комок. И ни одной мысли в голове.

Нет, одна мысль оставалась, не давала покоя…

Девочка тихо поднялась, оделась и, никого не разбудив, вышла из дома.

Она направилась к морю и спустилась на пляж прямо вниз по обрыву, там, где спускаться ей никогда не разрешали. Ее всегда водили далеко в обход, где из старых автомобильных покрышек было выложено что-то наподобие пологих ступеней.

Подойдя к самой воде, девочка принялась доставать из кармана кусочки янтаря и пригоршнями швырять их в набегавшие волны, так далеко, как только могла.

Через два часа ее, жутко продрогшую и наглухо замкнувшуюся в себе, отыскали перепуганные взрослые, успевшие к тому времени поднять на ноги весь поселок.

На похороны Наташу не взяли.

Так и провела она все эти дни у тети Тани. Потом, повзрослев, когда бывала на могиле родителей, Наташа могла только представлять их похороны.

Не было леденящей душу тоски. У военных ее никогда не бывает. Было много людей в форме, духовой оркестр. Распоряжался всем морской офицер из военкомата — и это выходило у него исправно и тактично. В его распоряжении были матросы, которые мигом исполняли приказы. Звучали речи представителей командования и друзей — одни официально-помпезные, а другие теплые и проникновенные. Был салют холостых выстрелов.

А потом осталось два холмика свежей земли, покрытых венками и живыми цветами, два красных столбика, увенчанных жестяными звездами, да две фотографии в рамках, заботливо укутанные в прозрачные полиэтиленовые пакеты.

Тетя Ляля работала в Калининграде в драмтеатре. Не актрисой, а в постановочной части. То ли костюмером, то ли художником-декоратором.

Наташа толком не знала. Потому что, хотя тетя Ляля и была родной сестрой ее мамы, общались они очень мало. Мама недолюбливала ее. Наташа тоже.

Между сестрами было мало общего. Наташина мама — тихая, скромная женщина, педагог по образованию. Одевалась всегда неброско, косметикой почти не пользовалась. Преподавала в музыкальной школе сольфеджио и игру на фортепиано.

Ляля же была пергидрольная блондинка, с накладными ресницами, губы — постоянно в ярко-красной помаде. Несмотря на более чем округлые формы бедер — всегда в короткой юбке и на шпильках. И с неизменной дымящейся сигаретой в пальцах с ногтями пожарного цвета.

Когда Ляля приехала забирать Наташу у Тани, девочка долго билась в истерике и не давалась в руки родственнице. И при этом не издавала ни звука.

Плакала беззвучно. Как нашли ее на берегу, так с тех пор почти она не разговаривала. Слова клещами не вытянешь.

У Татьяны душа кровью обливалась.

Но что поделаешь? Ляля — официальная опекунша, по закону. Да и растить чужого ребенка — ответственность неимоверная. Свое дитятко растет, время забирает практически все, без остатка…

Ляля работала вечерами, когда в театре шли спектакли. Наташа оставалась одна в пустой квартире. Сидела с любимой куклой в руках, уставившись в экран телевизора, пока тетя не возвращалась. Уроки делать часто отказывалась, а потому училась довольно плохо. Да и ела плохо — рот не заставишь открыть.

Вообще контакт с опекуншей у нее долго не налаживался. Пока та не догадалась взять девочку с собой в театр.

Очутившись первый раз в жизни за кулисами, Наташа словно ожила. Здесь все было покрыто мраком тайны и поэтому необычайно интересно.

Она почувствовала себя Алисой, по какому-то волшебству очутившейся в сказке. Кругом — рисованные декорации, сотни разноцветных прожекторов, прекрасные актрисы в нарядах принцесс и актеры в костюмах благородных рыцарей…

Девочка оглядывалась по сторонам и не переставала удивляться.

Однажды с открытым ртом она медленно брела по сцене и вдруг наткнулась на высоченного мужчину во фраке, с подведенными черными стрелками глазами и остренькой мефистофельской бородкой. Наташа даже присела от испуга.

— Так это та самая девочка?! — не поясняя, какая «та», провозгласил «Мефистофель» голосом, как у священника в соборе, и тут же присел перед Наташей на корточки. — Хочешь быть актрисой? — пристально взглянув ей в глаза, спросил он тоном, не терпящим возражений. — Да не просто актрисой, а актрисой замечательной?

— Хочу! — вмиг позабыв про свою немоту, выдохнула Наташа и часто-часто заморгала.

— Вот и чудесно! Так тому и быть! — тоном всемогущего чародея воскликнул «Мефистофель». А воскликнул он это в далеком 1979 году…

Последний раз с тетей Таней Наташа встретилась, когда готовилась к сдаче выпускных школьных экзаменов и мечтала поступить в театральное училище.

Ее пригласили в гости на, выходные, чтобы распрощаться — Татьяна с мужем и подросшей дочкой переезжали в Подмосковье.

Хозяйка дома была возбуждена и расстроена. Это можно было объяснить чемоданным настроением, тревожным ожиданием перемен. Но главная причина заключалась в другом, Татьяна и не собиралась скрывать это от подросшей сироты.

Она не хотела уезжать. Правда, перспектива провести остаток жизни в захолустном городке, пусть даже на берегу моря, ей не улыбалась. Совсем недавно семья планировала перебраться после, увольнения мужа со службы в Калининград, получить там приличную квартиру, найти хорошую работу, а по выходным — выезжать на отдых в какое-нибудь курортное местечко. Но последние события в мире заставили их поменять планы.

Германия практически открыто готовилась к объединению. Советские лидеры, казалось, ничего не имели против этого. Военные прекрасно понимали, что такой поворот событий мог означать только одно — основательный пересмотр результатов Второй мировой войны. Муж Татьяны отдавал себе отчет, что Калининградская область совсем недавно была Восточной Пруссией, и решил перестраховаться. Его жена в гораздо меньшей степени интересовалась политикой, и уезжать отсюда ей совсем не хотелось. Во всех своих бедах она винила партийных боссов всех уровней и рангов и, не стесняясь, поносила их на чем свет стоит.

Для Наташи такие разговоры были в диковинку. Ляля политикой не интересовалась, даже программу «Время» и «Прожектор перестройки» по телевизору никогда не смотрела. А поэтому девочка почти испугалась.

— Тетя Таня, не говорите так, — с опаской попросила она. — Ведь все-таки они руководители нашей страны.

— Эх, дочка…

Женщина, упаковывавшая в картонную коробку немецкий сервиз, отложила в сторону перламутровую фаянсовую чашку и присела на краешек кресла.

— Не знаешь ты всего, Танечка, ой не знаешь. Руководители страны должны следить за соблюдением законов и сами в первую очередь обязаны их соблюдать. А они… Они лишь о своем благосостоянии и благополучии пекутся. Только такие наверх и взбираются. Потому у них круговая порука и существует. Взять, например, того, что убил твоих родителей…

— Убил моих родителей?!

Женщина поняла, что проговорилась. Но отступать было поздно, и ей пришлось рассказать всю правду об автокатастрофе, которая произошла десять лет назад. Обняв Наташу, она прижимала ее голову к подрагивающей груди и поглаживала по волосам мокрыми от слез пальцами.

— …Он думал, что никто не видел. Но все это произошло на глазах у военных, у которых как раз тогда учения проводились. Они замаскировались, а поэтому он их не заметил. Они-то и вызвали милицию по рации, сообщили, что к чему.

Девочка слушала молча, не перебивая. Слез у нее не было, лишь дыхание заметно участилось.

— Наши мужчины сразу тогда сказали, что ничего первому секретарю райкома не будет. Так и произошло. Замяли в партийных органах все дело, списали на несчастный случай. А начальничка этого, Виктора Петровича, перевели от греха подальше. Говорили, что куда-то на Смоленщину, Нечерноземье поднимать… — Женщина не скрывала сарказма. — Первым секретарем вновь созданного райкома партии…

Девочка поверила. Никому в том не признаваясь, она всю жизнь помнила ночной разговор офицеров-моряков в день гибели родителей. Теперь все стало на свои места, и она поняла, о чем именно говорили тогда скорбящие мужчины.

В тот день в ней впервые зародилась граничащая с ненавистью стойкая неприязнь к солидным чинушам в солидных авто…

Глава 1

Жара окутала Москву ватным одеялом. Счастливых обладателей автомобильных кондиционеров можно было вычислить по наглухо задраенным стеклам их машин. Остальные, млея от духоты, вяло поглядывали по сторонам. Любимая фраза, с которой начинались все разговоры: когда только кончится эта проклятая жара?

Москвичи вспоминали, что в последний раз такая погода была в 1972 году, когда горели торфяники вокруг столицы. Нынче все повторялось. Деловая жизнь города резко пошла на спад. Лихорадочную активность проявляли только сотрудники компаний, торгующих прохладительными напитками. При всем изобилии открытых летних кафе и ресторанчиков в них трудно было найти свободное место.

Швейцар ресторана «Севрюга», крепкий молодой парень в красной рубахе с петухами и черных сатиновых шароварах, заправленных в хромовые сапоги, с тоской поглядывал на праздную публику, прячущуюся от палящих солнечных лучей под фирменными зонтиками. Наконец его внимание зафиксировалось на весьма привлекательном объекте.

Эффектная платиновая блондинка в темных солнцезащитных очках, с минимумом одежды на сочном молодом теле сидела за ближним столиком, томно беседуя с распаренным немолодым мужчиной при полном, несмотря на зной, чиновничьем облачении. Капельки пота поблескивали на его едва прикрытой редкими волосами лысине, крылья носа нервно подрагивали, глаза похотливо поблескивали.

— Послушай, Оксана, так больше продолжаться не может. Мужчина я, в конце концов, или нет? — Он буквально облизывал ее взглядом.

Она, сознавая свою власть над ним, с напускным равнодушием потягивала через соломинку безалкогольный коктейль из высокого запотевшего бокала.

— Ну почему ты молчишь, Оксана? Не томи…

— А что говорить? — хмыкнула она, чуть-чуть сдвинув на нос темные очки, за стеклами которых угадывался слегка насмешливый взгляд. — Что вы хотите от меня услышать, Рэм Степанович? Что я буду преданна вам навеки?

Мужчина смутился и принялся порывистыми, неуверенными движениями расслаблять удавку галстука.

— Вы — человек семейный, — продолжала она все тем же холодным тоном, — у вас положение, статус… А я — просто слабая женщина с весьма неопределенным будущим, которая нуждается в надежной опоре…

— Но… Но я же могу быть такой опорой, — горячо заговорил он.

— Неужели?

— Ну конечно, у меня статус, твердый заработок…

— Какой заработок у чиновника на окладе? — На сей раз она не скрывала насмешки.

— Зря вы так думаете, Оксана. Я — человек состоятельный, с положением.

Мы — люди государственные, не какие-нибудь скороспелые миллионеры в красных пиджаках, которые сегодня хапнули, а завтра могут оказаться на нарах следственного изолятора. И это еще не худший вариант. За нами стабильность, мощь государства, а это намного важнее, чем сиюминутный успех.

— Стабильность… Это, конечно, очень важно, Рэм Степанович, особенно для вашего семейства. У вас ведь, кажется, две дочери?

И без того красное, лицо чиновника пошло багровыми пятнами. Он принялся помахивать полами пиджака как будто это сулило возможность хоть немного охладиться.

— Не надо так нервничать, Рэм Степанович. Закажите себе еще водички.

Рекомендую «Перье» с лимоном.

Он с радостью ухватился за это предложение, оно позволяло на время уйти от неприятного разговора. Залпом осушив стакан французской минеральной воды, чиновный поклонник женской красоты и свежести бросил себе в рот дольку лимона.

Слегка охладившись и успокоившись, он снова перешел в атаку:

— Оксана, я могу обеспечить твое будущее. Деньги у меня есть…

— А как же чувства? — Она глянула на него поверх очков.

— Ты не уверена в моих чувствах? Да я… Да я все, что хочешь!

— Так уж и все? — Чем тебе это доказать? Нужны деньги? Я могу…

— Я вам не содержанка, — резко оборвала она любвеобильного папика.

Он почувствовал, что переборщил, и, заерзав на пластиковом стуле, достал изо рта кусочек застрявшей между зубами лимонной кожуры. В руках у него появились пачка сигарет и зажигалка.

— Этот твой легендарный… поклонник… — затягиваясь ароматным дымом и вытирая со лба капельки пота, начал чиновник. — Как его, кстати, зовут?

— Не важно.

— Ну, не важно так не важно. Что он может тебе предложить? Какую стабильность? Тоже небось женат.

Она выразительно посмотрела в сторону парковки, где стояла новенькая, редкого бирюзового цвета спортивная «Тойота».

— Намек понял, — с вызовом горделиво сказал он. — Женщины вообще любят все блестящее и дорогое. Так мы тоже не лыком шиты.

— Рэм Степанович, у вас в роду купцов не было?

— Нет, — насторожился он. — А что?

— Ведете себя временами, как купчина — громких слов много…

— Почему только слов? Ты мне не веришь? — Он достал из заднего кармана брюк толстый бумажник, выдернул пачку «зелени» и возбужденно произнес:

— Вот, возьми. Это тебе.

— Низко же вы меня цените, Рэм Степанович. Как будто на Охотном подцепили.

Он с готовностью убрал деньги назад в бумажник и пожал плечами.

— Ты сама знаешь, чего хочешь? — Он фамильярно махнул рукой. — Ох уж эта мне женская логика…

— Да, знаю, — с неожиданной твердостью сказала она, — я люблю камни.

Помните сакраментальную фразу — бриллианты вечны? Камни лучше всего другого подтверждают подлинность настоящих чувств, дорогой Рэм Степанович.

— Не вопрос, — кивнул тот, обрадовавшись хоть какой-то определенности.

— Завтра будут тебе драгоценные камни.

— Не завтра, а сейчас. Мы знакомы уже месяц, и ничего, кроме горячих уверений и пылких слов… Ну, Рэм Степанович… — Она аккуратно убрала его руку со своего колена, с укоризненным добродушием глянув ему в глаза.

— Эх, черт побери! — нервно вскинулся он. — Официантка, коньяку!

Блондинка повернула голову и, заметив обращенный на нее взгляд молодого швейцара, чуть-чуть растянула губы в улыбке. Парень понимающе хмыкнул. За недолгое время работы в ресторане он уже успел насмотреться на подобные сцены.

Небольшой пузатый графинчик опустел в считанные минуты. Дожевывая овощной салат, Рэм Степанович Сердюков, ответственный работник Минтопэнерго, резко встал из-за стола.

— Поехали! — ухарски махнул он рукой. — Поехали куда скажешь, весь мир будет у твоих ног!

Спустя еще несколько минут черная министерская «Волга» пристроилась в хвост юркой, резвой «Тойоте». Машины направились в сторону центра.

Влажные, поблескивающие глазки Рэма Сердюкова шарили по гладкой загорелой коже Оксаны. Она вела машину спокойно и уверенно, держа одну руку на руле, другую — на рычаге переключения передач. На одном из поворотов, который Оксана проходила на высокой скорости, как заправский, автогонщик, Сердюков припал к ее плечу и стал покрывать жадными поцелуями нежную, тонкую шею девушки.

Она почувствовала отвращение, когда слюнявые губы чиновника оставили на ее коже холодящее влажное пятно.