Ведь подобные свершения в силу обычая приносят почет, а возможность их служит доказательством нашего могущества".(VI, 16) Речь идет об Олимпийских играх 416 года.(Победам в спортивных состязаниях еще в глубокой древности придавали политическое значение!). Далее следует смелый софистический пассаж, очень характерный для эгоцентрической психологии оратора: "Совершенно справедливо, что человек, сознающий свое превосходство, не относится к другим как равным себе, так же, как бедствующий ни с кем не делит своей участи. Подобно тому, как оставляют людей в несчастьи, избегая общения с ними, так не следует обвинять и счастливцев за их пренебрежение к людям...".(Там же) В этом пассаже не только самовыражение Алкивиада, но и характеристика нравственного уровня аудитории, к которой он обращается. "Я знаю, - продолжает Алкивиад, - что подобных людей и вообще людей в какой-то области выдающихся ненавидят при жизни (особенно равные им, да и все те, с кем им приходится общаться). Зато после их смерти иные даже притязают на родство с ними (хотя бы и неосновательное), а их родной город не отрекается и не осуждает их, а напротив, восхваляет как благодетелей родины. Вот к чему я стремлюсь, и оттого-то моя личная жизнь подвергается нападкам. Вы же должны судить о том, хуже ли я других управляюсь с государственными делами...".(Там же) Далее следуют аргументы в пользу войны в Сицилии, касающиеся главным образом неорганизованности и неискушенности сицилийцев в военном деле. В конце речи Алкивиад обращает против Никия его апелляцию к старшему поколению: "Итак, пусть не отвратит вас от похода речь Никия, внушающая бездеятельность и сеющая рознь между старшим и младшим поколениями. Подобно нашим отцам, которые все вместе - и стар, и млад - принимали решения и возвысили наш город до нынешнего могущества, старайтесь и вы с присущим вам взаимопониманием еще более возвеличить его. Помните, что юность и старость друг без друга бессильны. Напротив, правильное смешение некоторого легкомыслия, умеренности и точного расчета, пожалуй, наиболее важно в государственных делах".(VI, 18) Алкивиад победил - решение о Сицилийском походе было подтверждено. Назначение всех трех стратегов тоже осталось в силе. Когда афинский флот был уже почти готов к отплытию, случилось происшествие, взбудоражившее весь город. Древние греки почитали бога Гермеса охранителем дорог, и каменные столбы с его изображением - гермы стояли во множестве на улицах города. И вот, в одну ночь большая часть герм осквернена - изображения Гермеса повреждены. Афиняне подозревают заговор. Начинаются лихорадочные поиски злоумышленников. Назначена награда за донос. Про гермы никто ничего сообщить не может, зато доносят о том, что "золотая молодежь" в ночных попойках издевается над таинством мистерий, пародирует их. Называют, в частности, и Алкивиада. Его враги стараются раздуть дело. Участием в особых очистительных обрядах, процессиях и священных плясках мистерий древние греки готовили свои души к беспрепятственному переходу в загробный мир (см. Приложение 1). Поэтому к мистериям относились очень серьезно и обвинение в надругательстве над ними было тяжким. Алкивиад требует немедленного суда, но обвинители, опасаясь возмущения войска, добиваются отплытия флота. После этого в Афинах начинается настоящая "охота на ведьм". Для описания ее предоставлю слово Фукидиду: "... после отплытия эскадры в Сицилию афиняне вновь взялись за расследование по делу о мистериях и гермах. При этом, не проверяя достоверность сведений доносчиков, афиняне в своей подозрительности принимали все показания без проверки. Так, на основании доносов и улик негодяев, хватали и бросали в тюрьму многих безупречных людей. Представлялось предпочтительным - путем строгого расследования все же выяснить, дело, чем допустить, чтобы какой-нибудь на вид благонамеренный человек, раз уж он навлек на себя подозрение, избежал пристрастных допросов. ... Все это дело о гермах и мистериях, казалось им, указывает на некий заговор для установления в Афинах олигархии и тирании. Раздраженные такими подозрениями афиняне уже бросили в тюрьму многих знатных людей, и так как конца дела не было видно, то, все более распаляясь, стали хватать и бросать в тюрьму еще большее количество граждан".(История, VI, 53) Эпизод, который далее описывает Фукидид, типичен для "правосудия" разъяренной толпы. Основанием для обвинения оратора Андокида было только то обстоятельство, что герма, стоявшая против его дома, повреждена не была. Его арестовали. Народ требует казни. Но происходит следующее: "Наконец один узник, - рассказывает Фукидид, - особенно подозреваемый по делу о гермах, по совету одного из сотоварищей по заключению сделал признание - истинное или ложное - я не могу сказать: об этом строились лишь различные догадки и никто тогда определенно не знал, да и теперь не знает, кто же в самом деле были преступники. Сотоварищ убедил его сделать признание, указав на то, что даже если он и не виноват, то все же ему следует признаться и просить снисхождения. Таким образом он и спасет свою жизнь и положит конец подозрениям в городе. Шансов на спасение будет больше, если он в надежде на прощение во всем признается, чем если он, отрицая свою виновность, предстанет перед судом. Итак, он показал на себя и на других по делу об осквернении герм. Афиняне, которых крайне угнетало, что нельзя было напасть на след вражеских происков, с радостью восприняли это, по их мнению, истинное признание. Сам доносчик и сотоварищи им не оговоренные, были тотчас же освобождены. Оговоренных же им людей, кого могли найти, после чрезвычайного судебного процесса казнили. Успевших бежать заочно присудили к смертной казни и объявили награду за их головы. Однако и при этом судебном процессе никто не мог сказать: были ли осужденные казнены справедливо".(VI, 60) После чего Фукидид меланхолически замечает: "Впрочем, для прочих граждан города такой исход дела все же казался неоспоримо полезным".(Там же) В этом замечании - психология афинянина той поры. Попрание справедливости и казнь быть может ни в чем не повинных людей не кажется ему чем-то ужасным. Кстати, об этом свидетельствует и Плутарх. Пять столетий спустя в биографии Алкивиада он, пересказывая тот же эпизод, включает (похоже, что с пониманием) в аргументацию сотоварища Андокида следующее замечание: "Наконец, того же требуют и соображения общего блага: ценою жизни немногих и к тому же сомнительных личностей будет спасено от гнева толпы множество безупречно порядочных людей".(Алкивиад, XXI) Но вернемся к судьбе Алкивиада. Вопрос с гермами как будто выяснился, но оставалось кощунственное издевательство над мистериями. Напомню, что к таинству мистерий афиняне относились очень серьезно. И тут все страсти обращаются против Алкивиада. Любовь к роскоши, эксцентричность и высокомерие Алкивиада, вкупе с приписанным ему надругательством над мистериями, заставляют неустойчивый в своих симпатиях демос круто изменить отношение к недавнему кумиру. Все только и говорят, что Алкивиад стремится к тирании и, вернувшись победителем из Сицилии, уничтожит демократию. Решено вызвать его в Афины и предать суду. Соответствующий приказ посылают в Сицилию на быстроходном государственном корабле "Саламиния". Арестовать Алкивиада в присутствии воинов посланцы афинского народа не решаются. Он же, сделав вид, что подчиняется приказу, всходит на корабль, но на первой же стоянке у берегов Греции, покидает его и направляется в Спарту. Неожиданный отзыв Алкивиада из армии обескуражил афинян. Плутарх свидетельствует, что "... после его отъезда воины пришли в уныние, предчувствуя, что под командованием Никия война затянется надолго - казалось, стрекало, понукавшее всех и каждого к решительным действиям, исчезло...".(Там же) Фукидид подробно описывает ход военных действий в Сицилии. Нам нет нужды следовать этому описанию. Никий сперва долго крейсировал вдоль берегов острова, потом высадился, но медлил со штурмом Сиракуз, дав время противникам опомниться и собрать силы. Потом начал окружать город стеной и прозевал прибытие подкреплений из Спарты. Я процитирую описание решающего сражения при Сиракузах, но сначала познакомимся с документом, наглядно рисующим разложение афинского войска. На второй год войны Никий посылает следующее донесение в Афины: "... С тех пор, как мы потеряли превосходство над врагом, наши слуги бегут к неприятелю; часть наемников, насильно завербованных во флот, сразу же стала разбегаться по разным городам Сицилии; другая же, соблазнившись сначала высоким жалованием и больше стремясь обогатиться, нежели воевать, увидев, что неприятельский флот и остальные боевые силы, вопреки ожиданию, готовы сопротивляться нашим, начала либо переходить к неприятелю, либо бежать кто куда может (а Сицилия велика). Нашлись даже и такие, которые купив себе рабов из Гиккары, поставили их на свое место с согласия триерархов, и это послужило причиной падения боеспособности флота".(Фукидид. История, VII, 13) Какая жалкая картина! И это потомки тех, кто отразил нашествие персов, героев сражений при Потидее и у Саламина! Никий просит отставки и рекомендует отозвать войско. Афиняне войско не отозвали и не приняли отставки Никия. На помощь, под его начало прислан стратег Демосфен с 73 кораблями и пятью тысячами гоплитов. Он настаивает на немедленном штурме Сиракуз. Никий не решается. В результате Демосфен сам ведет на приступ прибывшие с ним свежие части. Сражение разыгрывается ночью, на господствующей над городом цепи холмов - "Эпиполы". И Фукидид в своей Истории, и Плутарх в биографии Никия с одинаковой живостью описывают это роковое для афинян сражение. По существу произошедшего оба описания совпадают. Процитирую Плутарха: "Итак, Демосфен ночью ударил с пехотой на Эпиполы, часть врагов истребил, не дав им опомниться, обороняющихся же обратил в бегство. Не довольствуясь достигнутым, он продвигался дальше, пока не столкнулся с беотийцами (прибывшими из Пелопоннесса - Л.О.). Сомкнутым строем, выставив копья, беотийцы первыми с криком бросились на афинян и многих сразили. Во всем войске Демосфена (куда более многочисленном - Л.О.) сразу поднялся страх и смятение. Обратившиеся в бегство смешались с теми, кто еще теснил противника; тем, кто рвался вперед, путь преграждали свои же, охваченные ужасом, и они сбивали друг друга с ног, и падали друг на друга, и принимали бегущих за преследующих и друзей за врагов".(Никий, XXI) Как тут не вспомнить для сопоставления великолепный маневр афинян под командованием Мильтиада в Марафонской битве! Но слушаем дальше: "Все смешалось, всеми владел страх и неуверенность, обманчиво мерцала ночь, не беспроглядно темная, но и не достаточно светлая, как всегда бывает при заходе луны, движущаяся масса человеческих тел бросала густую тень; тусклый свет, в котором ничего нельзя было толком разглядеть, заставлял из страха перед врагом с подозрением вглядываться в лицо друг друга, - все это, вместе взятое, привело афинян к страшной, гибельной развязке".(Там же) А что "вместе взятое"? Да ничего, кроме паники и небоеспособности! Плутарх продолжает: "Случилось так, что луна светила им в спину и они все время оставались скрытыми собственной тенью, так что неприятель не видел ни мощи их оружия, ни его великолепия, щиты же их врагов, отражая сияние луны, сверкали ярче, и казалось, что их больше, чем было на самом деле".(Там же) Любопытная трактовка ситуации. Ребенку ясно, что освещение на поле боя для рукопашной схватки было в пользу афинян - они лучше видели врага. Но если рассчитывать не на бой, а на устрашение противника видом своего оружия, тогда конечно... "Враги продолжали теснить со всех сторон, - завершает свой рассказ Плутарх, - и кончилось тем, что когда силы афинян иссякли, они предались бегству, и одни были сражены врагами, другие - своими же, третьи погибли, сорвавшись с кручи. Тех, которые рассеялись и блуждали по округе, с наступлением дня догнала и перебила вражеская конница. Афинян пало две тысячи, а из уцелевших лишь немногие сохранили свое оружие".(Там же) Демосфен предлагает покинуть Сицилию пока время года допускает мореплавание и афиняне еще господствуют на море. В войсках - упадок духа, много больных (лагерь стоит в болотистой низине), положение безнадежно. Никий боится ответственности. Надо хотя бы отойти от Сиракуз, где лагерь афинян расположен очень невыгодно. Их корабли уже приготовились к отплытию, но тут случается... лунное затмение. Суеверный Никий приказывает остаться на предписанные прорицателями трижды девять дней. Когда по истечении этого срока афинские корабли пытаются выйти в открытое море, сиракузяне их не выпускают. Начинается морской бой в тесноте небольшой бухты. С каждой из сторон в сражении участвует примерно по 200 кораблей. В этих условиях мореходное искусство афинян преимущества не дает. Для тарана нет возможности развернуться и набрать скорость - все решают рукопашные схватки борт о борт. Сиракузяне дерутся лучше и заставляют противника повернуть к берегу. Решительной победы не было - обе стороны потеряли три четверти своих кораблей. Но когда на следующее утро Никий и Демосфен, намереваясь повторить попытку прорыва морем, хотят посадить команды на уцелевшие корабли, подавленные неудачей люди отказываются взойти на борт. Приходится отступать посуху, бросив остатки флота. Далее у Фукидида следует горестное описание отступления афинян - неведомо куда, в постоянном окружении, в чужой стране, через завалы и засеки, без продовольствия и надежды на спасение. Сиракузяне, не принимая сражения, обстреливают отступающих со всех сторон, налетают конницей. Боеспособные отряды афинян, передовой - Никия и арьергардный - Демосфена, оторвались друг от друга. Отряд Демосфена был окружен и сдался. Та же участь постигла затем отряд Никия. Обоих стратегов взяли в плен и казнили. Остальных пленных отправили на работы в каменоломни или продали в рабство. Разгром был сокрушительный. Афиняне потеряли более 200 триер и около 50 тысяч человек, в их числе - весь цвет своей молодежи. Характерна реакция на известие об этом афинского народа. Фукидид свидетельствует: "Когда весть об этом пришла в Афины, там долго не хотели верить даже надежным сообщениям самых уважаемых воинов, которым с трудом удалось спастись после разгрома, что все их военные силы в Сицилии окончательно уничтожены. Наконец, афиняне узнали правду и тогда яростно набросились на тех ораторов, которые рьяно поддерживали план морской экспедиции. Словно бы не они сами вынесли решение о походе. Они были раздражены также против прорицателей, толкователей знамений и вообще на всех, кто, ссылаясь на внушение божества, вселял в них перед отплытием надежду овладеть Сицилией".(VIII, 1) Ну что ж. Нам это уже знакомо - народ всегда прав и ищет виноватых. К его величайшей досаде главный "виновник" несчастья недосягаем. Но его причудливая, авантюрная карьера не окончилась. Афинян ожидает еще множество сюрпризов. Об этом - в следующей главе. Однако прежде, одно, необходимое на мой взгляд, замечание. У читателя может возникнуть недоумение. Как же так? В главе 3 говорилось о том, что боевой дух афинян, разгромивших персов, был следствием установления демократии. Теперь демократия еще расширилась и вдруг такая постыдная катастрофа. Наверное, дело в том, что демократия - это не только форма государственного устройства, но и существо общественной жизни. В войне с персами афинян сплачивала самоотверженная решимость отстоять свою свободу и новообретенные гражданские права. Теперь - каждый был за себя и помышлял лишь о дележе военной добычи. Если демократия сцементирована общим стремлением граждан послужить своему отечеству, - она неодолима. Но если она становится пустой оболочкой, полем для игры своекорыстных интересов, она легко рассыпается как домик из песка. Первым следствием разложения демократии является падение воинской дисциплины и боеспособности ее армии.
      Глава 11
      РАЗЛОЖЕНИЕ ДЕМОКРАТИИ
      Мы оставили Алкивиада в тот момент, когда он явился в Спарту. Спартанцы понимали, насколько Алкивиад может им быть полезен. Вскоре ему предоставляют возможность выступить перед апеллой. Он предлагает свою помощь в войне против Афин и... представляет ее как проявление любви к родине: "И я надеюсь, что никто здесь не станет думать обо мне хуже оттого, что я, считавшийся в родном городе патриотом, теперь, заодно со злейшими врагами яростно нападаю на него... Злейшими врагами я считаю не вас, которые открыто на войне причинили вред неприятелю, а тех, кто заставил друзей Афин перейти в стан врагов. Пока я безопасно пользовался гражданскими правами, я любил отечество, но в теперешнем моем положении, после того как мне нанесли тяжелую и непоправимую обиду, я - уже не патриот. Впрочем, я полагаю, что даже и теперь я не иду против отечества, так как у меня его нет, но стремлюсь вновь обрести его. Ведь истинный друг своей родины не тот, кто несправедливо утратив ее, не идет против нее, но тот, кто любя родину, всячески стремится обрести ее".(Фукидид. История, VI, 92) Спартанцы еще считали себя связанными мирным договором с Афинами. Алкивиад их убеждает его нарушить. Он говорит, что афиняне намереваются покорить всю Сицилию, потом италийских эллинов и Карфаген, а затем, опираясь на эти новые ресурсы, сокрушить Пелопоннесский союз. Без помощи спартанцев сицилийские города не смогут отразить нападения афинян. Алкивиад советует начать войну одновременно на двух фронтах. До сих пор спартанцы являлись в Аттику с армией, которая располагалась лагерем в открытом поле и на зиму возвращалась домой. Алкивиад рекомендует поставить гарнизон в Декелее укрепленном городе, расположенном к востоку от Афин. Этим будет прервана поставка серебра из Лаврионских рудников и продовольствия с Эвбеи. Кроме того, видя решительные действия Спарты, союзники Афин будут пренебрегать выплатой дани. Спартанцы последовали советам Алкивиада: укрепили Декелею и послали подкрепление в Сицилию. Как мы помним, входившие в его состав беотийцы решили исход ночного сражения под Сиракузами. Положение в Афинах стало критическим. Армия и флот уничтожены, спартанцы набегами из Декелеи опустошают страну, империя трещит по швам, около 20 тысяч рабов перешли на сторону врага. Однако Афины еще не сломлены. По свидетельству Фукидида: "Все же афиняне решили, что нельзя уступать врагу, но следует, насколько позволяют обстоятельства, снарядить новое войско и флот, изыскать пути добычи корабельного леса и денег, чтобы крепко держать в руках союзников и особенно Эвбею. Было решено сократить в меру благоразумия государственные расходы и избрать совет из старейших граждан, который должен был в соответствии с требованиями момента обсуждать необходимые мероприятия".(VIII, 1) Главным таким требованием было сохранение империи. С напряжением всех сил афиняне снаряжают флот и направляют его к острову Самос, с тем, чтобы оттуда контролировать ионийские города Малоазиатского побережья и пути в Эгейском море. Между тем в Спарте Алкивиад, подавший спартанцам столь ценные советы, пользуется уже большим весом и влиянием. Этот разносторонне одаренный человек обладает еще и талантом располагать к себе людей, легко приспосабливаться к их обычаям. Плутарх замечает по этому поводу: "Снискав добрую славу (у спартанцев - Л.О.) этой дальновидностью государственного мужа, ничуть не меньшее восхищение вызывал он и своею частной жизнью: чисто спартанскими привычками и замашками он окончательно пленил народ, который видя... как он купается в холодной воде, ест ячменные лепешки и черную похлебку, просто не мог поверить, что этот человек держал когда-то в доме повара, ходил к торговцу благовониями или хоть пальцем касался милетского плаща. И верно, среди многих его способностей было, говорят, и это искусство улавливать людей в свои сети, приноравливаясь к чужим обычаям и порядкам... в Спарте он не выходил из гимнасия, был непритязателен и угрюм, в Ионии - изнежен, сластолюбив, беспечен, во Фракии беспробудно пьянствовал, в Фессалии не слезал с коня, при дворе сатрапа Тиссаферна в роскоши, спеси и пышности не уступал даже персам...".(Алкивиад, XXIII) Алкивиад убедил спартанцев в том, что решительной победы над Афинами можно добиться только разгромив их новый флот. Для этого следует воспользоваться помощью персов, которую он взялся обеспечить. И действительно, сатрап Малой Азии Тиссаферн дал денег, спартанцы снарядили флот и отправили его к ионийскому побережью. Командующим назначили Алкивиада. Ему удалось почти всю Ионию склонить к выходу из союза с афинянами, но развить успех не пришлось. Была у Алкивиада своя "Ахиллесова пята" - слабость к женскому полу. Находясь в Спарте, он ухитрился соблазнить не более ни менее как жену царя Агида, чем обеспечил себе его ненависть. Да и спартанские полководцы были задеты таким возвышением афинянина. Поэтому после отплытия Алкивиада Агид стал интриговать против него, обвиняя в намерении изменить Спарте. А тут еще в сражении у Милета афинский флот потрепал спартанцев. В результате, не решаясь, в виду симпатии народа, отстранить Алкивиада от командования, эфоры посылают в Ионию тайный приказ убить его. Алкивиада предупредили, он бежит в Сарды к Тиссаферну и вскоре, благодаря своему уму и обаянию, становится одним из самых влиятельных людей при дворе персидского наместника. Теперь он советует Тиссаферну воздержаться от активной помощи спартанцам, которой сам же недавно добивался. Не ради афинян, а в интересах персов, поскольку в данный момент с ними связаны его собственные интересы. Вот свидетельство о том Фукидида: "Следует, говорил он, поддерживать равновесие между двумя эллинскими державами, чтобы царь мог использовать одну из них против другой, ему неприязненной. Напротив, если господство на суше и на море будет в одних руках, тогда кто поможет царю сокрушить победителя? ... Гораздо выгоднее при меньших затратах и с большей безопасностью для себя предоставить эллинам взаимно истощать друг друга".(VIII, 46) В то время, как с Алкивиадом происходят эти метаморфозы, а афинский флот стоит у Самоса, в Афинах начинают обозначаться существенные политические перемены. Поражение в Сицилии было явным провалом демократов и сыграло на руку олигархам. Избранный ввиду чрезвычайного положения совет старейшин (10 "пробулов") состоит в большинстве своем из умеренных сторонников олигархии. Он оттесняет Совет пятисот. Большая часть активных демократов из простонародья в это время отсутствует - она отбыла с флотом. Гетерии олигархов объединяются с целью подготовки переворота. В руководстве демократической партии происходит раскол. Бывшие ее лидеры из торгово-аристократической верхушки, Ферамен, Писандр и Харикл, переходят на сторону олигархов. Атмосфера измены и подозрительности воцаряется в городе. Находящийся с флотом в качестве стратега лидер демократов Фриних, бывший пастух, совершает поворот на сто восемьдесят градусов и готов возглавить заговор олигархов против демократии. В интригу вмешивается неугомонный Алкивиад. Он связывается с командующими афинским флотом и предлагает помощь Тиссаферна для установления олигархического правления в Афинах, в котором он сам, разумеется, займет главенствующее положение, Большинство стратегов соглашается. Как свидетельствует Фукидид, они объявляют воинам: "... что царь станет другом афинян, если они возвратят Алкивиада из изгнания и уничтожат демократию. Простые воины сначала были недовольны тайными переговорами, но затем, однако, успокоились в приятной надежде получить жалование от царя".(VIII, 48) Увы! Некогда гордые победители персов теперь готовы идти на союз с ними не только в борьбе с внешним врагом, но и в своих внутренних междоусобицах, и даже хуже того - ради денег, которые демократия не может им выплатить за военную службу. Фриних возражает. Он не доверяет Алкивиаду, а главное - не желает уступать ему лидерство. Его возражения отвергнуты. Тогда Фриних, опасаясь мести Алкивиада, тайно связывается со спартанцами и указывает им уязвимые места для атаки на Самос. Афинский стратег ради личной власти совершает военную измену! Но спартанский командующий подкуплен Тиссаферном и сообщает о предложении Фриниха Алкивиаду. Тот шлет письмо на Самос. Фриних, видя, что спартанцы медлят, догадывается о своем разоблачении и возглавляет укрепление острова в тех самых местах, которые он указал спартанцам. Письмо Алкивиада приписывают его вражде с Фринихом. Тем временем гетерии в Афинах переходят в наступление. Как уж повелось от века, начинается с террористических актов. Неизвестными убит влиятельный народный вождь Андрокл и несколько его приспешников. В Народном собрании обсуждается предложение об ограничении числа граждан, пользующихся политическими правами, до пяти тысяч человек - тех, кто "лучше всего может служить городу в силу своих личных качеств или своим имуществом". Воцарившуюся атмосферу подозрительности и страха ярко описывает Фукидид: "Народное собрание и совет 500, избранный по жребию, тем не менее, все еще собирались, но обсуждали лишь предложения, заранее одобренные заговорщиками. Выступавшие ораторы были людьми из их среды и к тому же предварительно наученные тому, что им следует говорить. Никто из прочих граждан не осмеливался им возражать из страха перед многочисленностью заговорщиков. А вздумай кто на самом деле противоречить им, тот мог быть уверен, что при первой возможности заговорщики найдут способ устранить его. Убийц не разыскивали и подозреваемых не привлекали к суду. Народ хранил молчание, и люди были так запуганы, что каждый считал уже за счастье, если избежал насилия (хотя и соблюдал молчание). Сильно преувеличивая действительную численность заговорщиков, афиняне стали падать духом. Точно выяснить истинное положение граждане не могли, потому что жили в большом городе и недостаточно знали друг друга. По этой же причине человек не мог найти ни у кого защиты от заговорщиков, так как не мог поверить свое горе или возмущение другому. Ведь при этом пришлось бы довериться человеку неизвестному, или, хотя бы и известному, но ненадежному. Сторонники демократической партии при встрече не доверяли друг другу: всякий подозревал другого в том, что тот участвует в творимых бесчинствах".(VIII,66) В такой обстановке запуганное Народное собрание не только соглашается ограничить число своих правомочных членов, но и одобряет отмену "графэ параномон" (дабы "облегчить внесение полезных предложений"). В обстановке террора олигархов оно безропотно отказывается и от главного завоевания демократии - оплаты государственных должностей. Так же легко проходит постановление о замене Совета пятисот на новый Совет из четырехсот членов, избранных отнюдь не демократическим путем. Теперь коллегия из пяти человек должна отобрать сто членов Совета, каждый из которых назовет еще трех "достойных". Совет четырехсот должен получить неограниченную власть над городом, приглашая для обсуждения дел 5000 правомочных граждан лишь тогда, когда сочтет это необходимым. Таким образом народ сам проголосовал и узаконил замену демократии на олигархию. Это произошло летом 411 года. Вдохновителем олигархического переворота был знаменитый оратор Антифонт. Главными исполнителями - явившиеся в Афины с Самоса Фриних и Писандр, а также Ферамен, человек, как утверждает Фукидид, "выдающегося ума и ораторского дарования". Непосредственная смена власти происходит по сценарию, не раз после того в истории повторявшемуся. В день, когда на свое заседание собирается еще не лишенный полномочий Совет пятисот, заговорщики расставляют в ключевых местах города своих вооруженных людей, затем четыреста человек членов нового совета отправляются к зданию булевтерия с кинжалами под одеждой, в сопровождении молодых воинов из гетерий. Далее, согласно Фукидиду: "Заговорщики проникли в помещение Совета, когда там заседали избранные по жребию советники и велели им, получив свое жалованье, убираться: они принесли с собой жалованье советникам за остающееся время их годичной службы и выдавали деньги при выходе советников из помещения совета".(VIII,
      69)
      Какая примечательная подробность! Олигархи хорошо знали чего стоят (в прямом и переносном смысле слова) их политические противники. Это была пощечина Афинской демократии, вполне ею к тому времени заслуженная. Фукидид продолжает: "Таким образом, совет пятисот, уступая силе без всяких возражений, покинул помещение. Остальные граждане также не оказывали сопротивления и хранили полное спокойствие. Затем "четыреста" разместились в здании совета и тотчас выбрали из своей среды пританов по жребию; потом совершили обычные при вступлении в должность молебствия и жертвоприношения богам. Вскоре они отменили большую часть мероприятий демократического правительства... и вообще стали самовольно управлять городом. Некоторых из своих противников они предпочли устранить и казнить, других бросили в темницу, третьих, наконец, отправили в изгнание...".(VIII, 70) Слух об олигархическом перевороте в Афинах доходит до афинского флота, приукрашенный подробностями о преследованиях демократов, в том числе родственников тех, кто находится у Самоса. Во главе с триерархами Фрасибулом и Фрасилом моряки и воины устраивают сходку, клянутся восстановить демократию, смещают прежних стратегов и выбирают новых. В том числе и Алкивиада - в расчете на то, что он обеспечит им поддержку Тиссаферна. Увидев, что в Афинах олигархи прекрасно обошлись без него, Алкивиад легко меняет фронт и, завершив круг, опять становится поборником демократии. Военный опыт и заслуги ставят его во главе флота. Моряки хотели немедленно плыть в Афины, но Алкивиад удерживает их. Уход флота означал бы не только потерю ионийского побережья, но и Геллеспонта, а следовательно - прекращение подвоза черноморского хлеба в Афины. Под командованием Алкивиада афиняне отплывают на север, где в течение двух лет овладевают городами Кизик и Византий на Геллеспонте, а также многими городами во Фракии. Успехи демократически настроенного флота вселяют новые надежды в афинских демократов и вызывают раскол в лагере олигархов. Фукидид следующим образом описывает начало кризиса олигархического правления: "... большинство граждан воспрянуло духом; ведь эти люди против воли примкнули к олигархам и с радостью воспользовались бы возможностью отделаться от них, не подвергая себя опасности. Поэтому недовольные начали собираться на сходки и резко критиковать правительство. Вождями недовольных были даже некоторые стратеги и лица, занимавшие высокие посты в правительстве олигархов, такие как Ферамен (и др.)...".(VIII, 89) Однако Фриних, Писандр, Антифонт и другие намерены удержать свои позиции. Они отправляют тайное посольство в Спарту и одновременно приказывают строить укрепления в Пирее - будто бы от спартанцев, а на самом деле для себя. В случае народного возмущения в городе, вожди олигархов предполагают занять эти укрепления, захватить продовольственные склады и дожидаться выручки из Спарты.