Когда лёд проломился и я камнем пошла ко дну, мир исчез. Не было больше мира, только чёрный холод, хлынувший в горло. Я билась, извивалась, а когда удавалось вынырнуть – кричала, но я была одна. Вода тащила меня вниз, я колотила ногами в прозрачную крышку своего ледяного гроба и знала, что я одна, что меня бросили здесь умирать. Я цеплялась пальцами за бритвенно-острую кромку льдины и снова срывалась со скользких от крови краёв. Когда я выбралась, все мои спутники были мертвы. Я отползла к берегу, рухнула наземь и ткнулась мокрым лицом в снег, и уже тогда чувствовала, знала, что выжила только я. Нас всех обрекли на смерть, и пришла она оттуда, откуда мы ждать её не могли. Никому прежде не удавалось сделать с нами такое. Никто прежде на это не осмеливался. Никто прежде не понимал, что это возможно.
      Почти возможно. Ведь я всё ещё жива, хотя ты и не знаешь об этом. Но я жива.
      И я тебя найду.
 
      – Садись! Ну же!
      Девчонка смотрела на него в нерешительности, мялась и то прятала взгляд, то нерешительно косилась на молодого, сильного, красивого мужчину, который протягивал ей руку ладонью вверх. Мужчина смотрел на девчонку и улыбался, открыто и ясно. Он был счастлив, и ему хотелось любить весь мир и помогать каждому встречному, а это редкое качество, и он уже привык к тому, что сперва его помощь принимали с подозрением. Это так странно, удивлялся мужчина про себя, неужели и мой народ столь непривычен к чужой доброте, к бескорыстию? Неужели и того, и другого они видят так мало, что и поверить-то недосуг?
      – Садись!
      Девочка вздохнула и уцепилась в его запястье. Мужчина широко улыбнулся и, подхватив её, одним махом усадил в седло за своей спиной. Малышка пошатнулась и испуганно вцепилась в его плечи, тесно прижавшись грудью к широкой спине воина.
      – Высоко, – прошептала она и зажмурилась. Мужчина расхохотался.
      – Привыкнешь, – заверил он и пустил коня шагом. Девчонка задрожала: впервые небось едет верхом, да и, правду сказать, жеребец у воина был рослый и резвый, тут и у опытного наездника дух захватит. Эх, пустить бы его теперь вскач, чтоб только щебень из-под копыт да ветер в лицо и чтоб вёрсты свистели мимо, будто мгновения... чтоб всё ближе, ближе, ближе к ней, и ни одного вздоха больше даром не терять. Видят боги, он уже столько их потерял.
      Но он был не один: за его спиной сидела маленькая оборванная бродяжка, заблудившаяся в незнакомых краях, и теперь он за неё отвечал.
      – Не страшно одной по миру бродить?
      – Страшно, – сказала девочка. – А что остаётся-то?
      У неё был гладкий выговор, белые руки и тонкие черты лица. Нищая, но не крестьянка.
      – Откуда ты сама?
      – Не знаю, – сказала девочка. – А ты?
      – Из далёких земель, – ответил мужчина, мечтательно глядя на горизонт. – Из края тысячи озёр и сотни морей...
      – Где вечная весна? – фыркнула девочка.
      – Вечной весны нигде не бывает, малышка. В моей земле бывают и зимы, и бури. Но всё равно это лучший край на всём белом свете.
      – Что же ты уехал оттуда, если там так хорошо? Ах, погоди, я дура... вам же, прекрасным рыцарям, положено бродить по свету в поисках дракона, который согласится уделить вам внимание.
      Её тон ему не нравился. Но мужчина был счастлив, а счастливые люди милосердны.
      – Зря ты так говоришь, девочка. Я не прекрасный рыцарь, моё положение в моей стране таково, что я не могу позволить себе разъезжать по миру в поисках случайной славы. У меня множество других дел.
      – Стало быть, с важной миссией путешествуете, – уважительно сказала девочка, и воин не сразу понял, что она издевается.
      – Откуда ты такая? – обернувшись к ней, поинтересовался он. – Вижу, что пронырлива и неглупа, как же оказалась в лохмотьях посреди дороги?
      – Тебя ждала, – сказала девочка и ткнулась лицом ему в спину.