Далее Клавдий был признан божественным, а 17-летний Нерон объявлен его преемником, признан преторианцами и сенатом. Он стал императором с громким именем – Нерон Клавдий Цезарь Август Германик.
Нерон был очень молод, да к тому же не испытывал ни малейшей склонности к занятиям государственными делами. Его манили театр и изящные искусства, поэтому юноша предоставил заниматься политикой вельможе и философу Аннею Сенеке и знатоку военного искусства Афраннию Бурру.
Что же касается простого народа, то приход Нерона к власти был встречен с энтузиазмом, как это часто бывает в подобных случаях, поскольку от молодого правителя люди обычно ждут перемен к лучшему. Первые реформы Нерона можно назвать либеральными. Он поклялся восстановить «древние обязанности сената», а сенат, в свою очередь, превознес правителя, позволив ему присутствовать на молебствиях в облачении триумфатора. Помимо этого, в храме Марса Мстителя была установлена статуя Нерона, отлитая из золота и серебра. Наконец, изменения претерпел даже календарь. Теперь год начинался с декабря, месяца, в который был рожден Нерон.
Некоторое время в Риме царили общее согласие и взаимное довольство, однако вскоре началась борьба за власть между двумя придворными группировками, во главе одной из которых стояла мать императора Агриппина, а в центре другой – Сенека и Бурр. Агриппина как мать правителя хотела играть решающую роль в управлении страной. Тогда Сенека и Бурр решили стравить между собой мать и сына. Нерон не обращал внимания на то, как Агриппина постепенно убирает всех, кто может хоть каким-то образом достичь императорского престола. Положение ее оставалось стабильным.
Впервые интересы матери и сына столкнулись, когда молодой император полюбил вольноотпущенницу Акте. Эта женщина настолько завладела его сердцем, что он открыто высказал желание жениться на ней. Естественно, Агриппина была недовольна, тогда как Сенека и Бурр поддержали Нерона в его решении. Сенека устраивал влюбленным встречи в доме своего друга, чем вызывал постоянный гнев Агриппины. Мать императора в порыве гнева напомнила, что без нее он никогда не получил бы власти и, не стесняясь, добавила, что ради него пошла на убийство. Наконец, она заявила, что гораздо большими правами на престол обладает законный сын Клавдия, 14-летний Британник.
Эмоциональный и вспыльчивый Нерон велел удалить мать из своего дворца вместе с ее телохранителями, а потом всерьез задумался над словами, сказанными о законном наследнике. Он принял решение отравить Британника и немедленно осуществил задуманное.
Следующий, решающий, конфликт между матерью и сыном произошел в 58 году. Нерон снова влюбился. На этот раз – в изысканную красавицу Поппею Сабину, жену Сальвия Отона. Мужа своей избранницы он отослал в провинцию, дав ему должность наместника, а сам начал приготовления к браку с Поппеей. Агриппина встретила новое известие с яростью. К тому же новая женщина императора не обладала смирением Акте и не собиралась уступать: светская львица, она знала, чего может добиться с помощью власти.
Изменился к этому времени и сам Нерон. В первые годы правления политика не была его стихией. Все свое время он посвящал конным состязаниям, театру и разнузданным оргиям, в которых участвовал весь высший свет Рима, в том числе и сенаторы. Казалось, Нерон в точности повторит правление Калигулы, однако этого не случилось. Постоянно подстрекаемый Поппеей, Нерон решил организовать убийство матери. Конечно, открыто исполнить задуманное казалось ему невозможным; кроме того, он знал, что слуги Агриппины неподкупны и не позволят даже волосу упасть с головы своей госпожи. Поэтому Нерон решил организовать убийство, которое выглядело бы как несчастный случай. Он велел построить корабль для Агриппины. Когда судно вышло в открытое море, оно просто развалилось на части. Тем не менее император не рассчитал, насколько сильной может быть воля к жизни у его матери. Она вплавь добралась до берега, и попытка убийства таким образом не удалась.
Однако отступать было поздно, и Нерон направил солдат на виллу Агриппины с целью ее убийства, что и было исполнено. Народ же получил свою версию: мать императора покончила с собой. Но в Риме никто этому не поверил, и это жуткое преступление подорвало доверие народа к правителю. Если человек перешагнул через самое святое – собственную мать, он может быть способен на все. Такой приговор вынесли Нерону люди и оказались правы. Нерон же хотел сделать своим соучастником все общество, весь римский народ. Он объявил, что мать готовила заговор против него и сената, а все продолжали приветствовать его, но только из страха. Однако доверия к Нерону больше не было.
Всеобщий ужас передался Нерону, он воспринял его, он оправдал ожидания тех, кто ждал от него новых преступлений. Он как будто переродился и сам поверил в то, что готов на все. Он стал рабом двух жутких чувств – страха и вседозволенности.
Больше всего на свете Нерон увлекался театром, особенно пением под кифару. Это было немыслимо, поскольку в римском обществе с пренебрежением относились к тем, кто занимается ремеслом актера, комедианта. Но Нерон не мог противиться своему естеству: его самым заветным желанием было выступать перед публикой, слышать восторженные крики. По мнению правителя, успех актера значил гораздо больше, нежели власть.
И Нерон осуществил свою мечту. При большом скоплении публики в Неаполе он пропел несколько арий. Скверное предзнаменование: едва император допел арию своим сиплым голосом, как произошло землетрясение. Театр шатало, но Нерон не останавливал своего выступления. К счастью, публика успела покинуть театр, когда он в результате мощных подземных толчков рассыпался совершенно. В тот раз никто не пострадал.
Сенаторы испытывали крайнюю неловкость оттого, что император поет как обычный актер. К тому же он выступил с еще одной оригинальной инициативой – устроил спортивные состязания, названные нерониями. Они должны были проходить по образцу Олимпийских игр, однако в центре внимания находились не поединки гладиаторов, а состязания ораторов, а проще говоря, соперничество в актерском искусстве. Сенат сделал отчаянную попытку удержать своего правителя от безумного шага. По словам Тацита, «еще до того, как начались… состязания, сенат, пытаясь предотвратить всенародный позор, предложил Нерону награду за пение и в добавление к ней венок победителя в красноречии, что избавило бы его от бесчестия, сопряженного с выступлением на театральных подмостках».
Тем не менее Нерон отказался, заявив, что желает стать победителем в честном поединке. Представление длилось невероятно долго – целый день и целую ночь, на протяжении которых Нерон упивался тем, что вновь и вновь демонстрировал перед публикой все свои дарования. За время выступления императора-актера многие люди были задавлены в толпе, а многие, не выдержав столь длительного сидения, заболели. Однако этим неприятности для народа не заканчивались, поскольку среди толпы бродили соглядатаи, посланные Нероном. Они запоминали лица тех, кто относился к выступлению правителя неприязненно. Многих из тех, кому представление не понравилось, впоследствии постигла казнь.
После этих выступлений Нерона его популярность стала стремительно падать. Склонность правителя к актерству называлась не иначе как «безобразием». Когда в 60 году на небе появилась большая комета, многие обрадовались, поскольку, говорили в обществе, небесное светило предвещает скорый конец властителя. И в самом деле, с тех пор неудачи преследовали Нерона. Сначала он серьезно заболел, в римских провинциях то и дело вспыхивали восстания, а кампания Рима в Парфии окончилась провалом.
В 62 году при невыясненных обстоятельствах умер Бурр, и говорили, что это дело рук Нерона. Сенека подал в отставку, а его место занял Тигеллин. В этом же году Нерон без каких-либо видимых причин убил свою первую жену Октавию, женщину очень добродетельную и любимую всем римским народом. Ей было выдвинуто обвинение в прелюбодеянии, после чего Октавию выслали из Рима и убили. В ответ на такую ничем не оправданную жестокость Сенека сочинил трагедию под названием «Октавия».
Нерон полностью попал под влияние Поппеи Сабины. Красивая, жестокая, беспринципная и лицемерная, она диктовала свою волю императору, а тот послушно выполнял все, что она желала, поскольку любил ее до безумия. Через год у Нерона и Поппеи родился ребенок, первое дитя императора. По этому случаю были устроены грандиозные игры и молебствия. Через четыре месяца ребенок умер.
Тем временем недовольство народа своим правителем достигло предела. Поворотным моментом можно назвать 64 год, год знаменитого пожара в Риме. Он бушевал почти девять дней и уничтожил большую часть великого города. Нерон не только вел борьбу с пожаром, но и сделал очень многое для возрождения Вечного города. Именно благодаря ему была улучшена система противопожарной безопасности и уборки мусора. Однако неприязнь в обществе была к нему настолько сильна, что правителя обвинили в причастности к поджогу Рима. Надо сказать, что уверенность в виновности Нерона в том бедствии сохранилась до наших дней.
Ответом на пожар стал заговор Пизона в апреле 65 года. Состав заговорщиков был довольно разношерстным, но всех их объединяло желание убить Нерона и заменить его другим правителем. Перед самым покушением один из заговорщиков донес императору о намечающемся убийстве, причем в числе прочих был назван и Сенека. В результате часть заговорщиков покончила с собой, не дожидаясь, пока за ними придут солдаты Нерона, прочих заставили лишить себя жизни своими руками, в том числе и Сенеку. Заодно Нерон уничтожил множество неугодных ему людей, не имевших никакого отношения к заговору Пизона, но позволявших себе проводить независимую линию поведения. Последовали массовые изгнания и ссылки интеллигенции.
Нерон наслаждался самоубийствами достойнейших и ни в чем не виноватых людей. Вот, например, как Тацит описывает некоторые эпизоды того времени, и в частности убийство аристократа Вестина, некогда связанного с Нероном узами дружбы: «Он (Нерон) посылает трибуна Гереллана с когортою воинов, приказав… занять его подобный крепости дом и подавить охранявшую его отборную молодежь… Завершив на этот день свои консульские обязанности, Вестин давал пиршество, ничего не опасаясь, когда внезапно вошедшие в покой воины сказали ему, что его призывает трибун. Вестин без промедления встает из-за стола, и все совершается мгновенно: он уединяется с врачом в спальном покое; надрезаются вены; еще полного сил, его переносят в баню и погружают в теплую воду, причем ни единым словом он не пожаловался на свою участь… Вслед за ним он (Нерон, вдоволь посмеявшийся над ужасом гостей Вестина) велит умереть Аннею Лукану. И когда тот, истекая кровью, почувствовал, что у него холодеют руки и ноги и жизненная сила понемногу покидает тело, хотя жар его сердца еще не остыл и сознание не утратило ясности, ему вспомнились сочиненные им стихи, в которых изображался умиравший такой же смертью раненый воин. Он прочел эти стихи, и то были последние произнесенные им слова».
Весь Рим был объят страхом. Сенат с перепугу объявил месяц разгрома заговорщиков (апрель) неронием и готов был назначить правителя богом, но тот сам отказался от подобной чести.
Сразу после казней устроили неронии, и вновь император выступал перед публикой в качестве актера, а вслед за этим умерла жена Нерона Поппея. Причиной ее смерти стала обычная семейная ссора. По свидетельству Тацита, муж убил беременную жену, в припадке ярости пнув ее ногой в живот. Тело Поппеи забальзамировали по восточному обычаю и поместили в гробницу Юлиев. Народ внешне скорбел по этому поводу, но внутренне радовался, поскольку это женщина осталась у всех в памяти как кровожадная и бесстыдная.
Бури и моровые поветрия омрачили и без того богатый на казни и злодеяния 66 год. «Вся Кампания была опустошена вихрем, который, повсеместно сметая постройки, древесные насаждения и собранный в закрома урожай, донес свое неистовство до окрестностей Рима, где род человеческий истреблялся повальной болезнью, хотя и не было никаких заметных отклонений в погоде, – пишет Тацит. – Дома наполнялись бездыханными телами, улицы – погребальными шествиями; ни пола, ни возраста не щадила эта пагуба; смерть с одинаковою стремительностью уносила и рабов, и свободнорожденных из простого народа среди причитаний их жен и детей, которые, находясь при них, плача над ними, нередко сжигались на тех же кострах, что и они. Об умерших всадниках и сенаторах, хотя и их было великое множество, горевали меньше, считая, что, разделив общую участь, они упредили жестокость принцепса».
В этом году против Нерона был организован новый заговор, во главе которого стоял Анний Винициан. Лидеров заговора казнили, но Нерон этим не удовлетворился. Правитель, находящийся в состоянии постоянного опасения, не щадил ни в чем не повинных воинов, которые завоевали себе славу во многих сражениях. Так погибли Антей и Осторий. Антея заставили принять яд, но действие его было слишком медленным, поэтому воин сам ускорил свой конец, вскрыв себе вены. Что же касается Остория, то Тацит скупо сообщает об этой трагедии: «…преградив выходы из виллы Остория, центурион передает ему приказание императора. И Осторий обратил против себя ту самую доблесть, которую столь часто выказывал в битвах с врагами. Но так как из надрезанных вен вытекало малое количество крови, он воспользовался рукою раба, но лишь для того, чтобы тот неподвижно держал перед собою кинжал, и, ухватив его крепко за правую руку, приник горлом к кинжалу и поразил себя насмерть».
Всемогущий Тигеллин, воспользовавшись сложившейся ситуацией, приложил все силы к тому, чтобы убрать с дороги любимца императора Гая Петрония, служившего в те времена образцом вкуса и изысканности. Этот человек был истинным эпикурейцем. Днем он спал, а ночи проводил, исполняя свои обязанности при дворе или участвуя в шумных пиршествах. В отличие от многих, кто добыл славу усердием или славой, Петроний стал знаменит именно благодаря бесподобной в своем изяществе праздности. Конечно, он обожал красивых женщин, и оттого его считали распутником. Он любил роскошь, считался признанным ее знатоком и не жалел сбережений предков на то, что казалось ему прекрасным. Он был расточителен, однако безупречен во всем том, что было отмечено изысканностью.
Этот человек, простодушный и открытый, как ребенок, всегда говорил то, что думал. Все его речи дышали непринужденностью, и к ним относились благосклонно, как и к его небрежным поступкам. Петроний, однако, имел и должность – консул Вифинии – и вполне успешно справлялся со своими обязанностями.
Тацит сообщает о Петронии: «…он был принят в тесный круг наиболее доверенных приближенных Нерона и сделался в нем законодателем изящного вкуса, так что Нерон стал считать приятным и исполненным пленительной роскоши только то, что было одобрено Петронием. Это вызвало в Тигеллине зависть, и он возненавидел его как своего соперника, и притом такого, который в науке наслаждений сильнее его. И вот Тигеллин обращается к жестокости принцепса, перед которою отступали все прочие его страсти… Донос… поступает от подкупленного тем же Тигеллином раба Петрония; большую часть его челяди бросают в темницу, и он лишается возможности защищаться.
Случилось, что в эти самые дни Нерон отбыл в Кампанию; отправился туда и Петроний, но был остановлен в Кумах. И он не стал длить часы страха или надежды. Вместе с тем, расставаясь с жизнью, он не торопился ее оборвать и, вскрыв себе вены, то, сообразно своему желанию, перевязывал их, то снимал повязки; разговаривая с друзьями, он не касался важных предметов и избегал всего, чем мог бы способствовать прославлению непоколебимости своего духа. И от друзей он также не слышал рассуждений о бессмертии души и мнений философов, но они пели ему песни и читали легкомысленные стихи. Иных из рабов он оделил своими щедротами, некоторых – плетьми. Затем он пообедал и погрузился в сон, дабы его конец, будучи вынужденным, уподобился естественной смерти. Даже в завещании, в отличие от большинства осужденных, он не льстил ни Нерону, ни Тигеллину, ни кому другому из власть имущих, но описал безобразные оргии принцепса, назвав поименно участвующих в них распутников и распутниц и отметив новшества, вносимые ими в каждый вид блуда, и, приложив печать, отправил его Нерону. Свой перстень с печатью он сломал, чтобы ее нельзя было использовать в злонамеренных целях». Петроний Арбитр покинул эту землю как истинный эстет. Он умер так же, как и жил, изящно и легко.
Таким образом, безобразные распутства Нерона сделались известными многим. К списку злодеяний императора, помимо пожара Рима и невероятной растраты казны, прибавились описания его ночных безумств с новой любовницей Кальвией Криспиниллой и евнухом Спором.
Тем временем в Иудее шла война, а в Лугдунской Галии против Нерона восстал легат Юлий Виндекс, который происходил из царского рода Аквитании. К Виндексу присоединился испанский наместник Сервий Гальба. Узнав о восстании Виндекса, Нерон не предпринимал практически ничего; даже сообщение сенату он сделал только через восемь дней после случившегося. Восстание набирало силу, и вот уже на сторону Гальбы перешли преторианцы. Они присягнули Гальбе, а сенат во всеуслышание объявил Нерона врагом родины.
И вот ночью 9 июня 68 года бывший император проснулся и обнаружил, что оставлен даже телохранителями. Нерон испугался и вскочил с постели. Он звал друзей, но не получил ответа. В какую бы дверь он ни стучался, все они были крепко заперты. Нерон вернулся в спальню и обнаружил, что в его отсутствие слуги успели стащить даже простыни с постели и ларец с ядом. Император беспорядочно метался, надеясь найти опытного воина, чтобы принять смерть от его руки, но кругом было пустынно.
В какое-то мгновение Нерон захотел броситься в Тибр. «Неужели у меня нет ни друга, ни врага?» – закричал он, подбегая к воде. Но при взгляде на черные холодные волны его порыв отчего-то рассеялся. Ему захотелось собраться с мыслями, что-то еще доделать, что-то такое, о чем он забыл. Из темноты появились четыре человека. Значит, еще не все слуги покинули его. Среди них был евнух Спор и вольноотпущенник Фаон, который предложил Нерону спрятаться в его усадьбе, расположенной между Соляной и Номентанской дорогами, поблизости от Рима. Нерон не стал даже одеваться. Как был, в одной тунике и босой, император вскочил на коня. Один из слуг успел накинуть на его плечи черный плащ, и всадники вихрем понеслись по дороге.
Они не решились войти на виллу открыто и, отпустив коней у одной из неприметных тропинок, пошли через тростник, подстилая одежду под босые ноги Нерона. К задней стене виллы удалось подобраться с огромным трудом. Увидев яму, из которой черпали песок для строительных нужд, Фаон предложил Нерону спрятаться в ней на время. «Я не пойду живым под землю!» – с ужасом воскликнул Нерон. Тогда слуги начали рыть тайный ход на виллу, а император, укрытый плащом, изодранным терновником, сидел в раздумье у тропинки. Зачерпнув воды из грязной лужи, он проглотил ее со словами: «Вот напиток Нерона!». Он так устал, что еле держался на ногах. Когда лаз был вырыт, император на четвереньках пробрался на виллу и, зайдя в первую попавшуюся каморку, упал на жалкую, едва прикрытую старым плащом подстилку. Потом он попросил немного поесть и чего-нибудь выпить. Однако предложенный ему хлеб из грубой муки Нерон решительно отверг; ограничился только тем, что выпил совсем немного теплой воды.
Позор бывшего правителя Римской империи был поистине ужасен. Не в силах вынести подобного падения, слуги молили Нерона уйти как можно достойнее. Тот действовал как в тумане: приказал снять с него мерку и вырыть немедленно могилу. Он стоял и смотрел, как копают его могилу, постоянно всхлипывая и повторяя: «Какой артист погибает!».
Тем временем из Рима прибыл скороход с письмом, которое передал Фаону. «Что там?» – тревожно спросил Нерон. Не в силах далее выносить неопределенность, он вырвал письмо из рук слуги и прочел, что сенат объявил его врагом государства, который заслуживает смерти по обычаю предков. Не зная, что это за казнь, бывший император поинтересовался, что же его ждет впереди. Ответ был ужасен: его голову должны зажать в колодке и засечь до смерти розгами. Позорная, долгая и ужасная смерть!
Нерон в ужасе заметался. У него с собой было два кинжала. Император трогал то один из них, то другой, пробовал, какой острее, потом прятал и со слезами на глазах говорил, что такого быть не может, потому что он уверен: роковой час еще далек. Он просил Спора начать плач по нему, чтобы таким образом добавить мужества перед лицом смерти, он уговаривал и бранил самого себя: «Живу я гнусно, позорно. Не к лицу Нерону, не к лицу. Нужно быть разумным в такое время. Ну же, ну же, мужайся!». Пока он так терзал себя и окружающих, послышался топот коней. Это скакали римские всадники, получившие приказ доставить живым в Вечный город ненавидимого всеми тирана. Услышав стук копыт, Нерон задрожал и вскричал: «Коней, стремительно скачущих, топот мне слух поражает!». Эта фраза скорее напоминала сцену из театральной постановки, нежели слова мужественного государя.
Государственный советник Эпафродит понял, что следует помочь императору уйти достойно, раз он сам не в силах сделать это. Эпафродит прижал меч к горлу Нерона и тихонько подтолкнул его. Дальше было уже легче, поскольку враг государства наконец конкретно понял, что от него требуется. Острие свободно вошло в шею Нерона.
Когда в каморку зашел центурион, император был еще жив; он дышал и даже мог что-то говорить. Центурион зажал плащом рану. Со стороны казалось, будто он хочет Нерону помочь. Император прохрипел: «Поздно!». Еще он успел сказать безо всякого выражения: «Вот она – верность!». Это были его последние слова. Наклонившись, центурион понял, что Нерон не дышит.
Инженер и авантюристДональд Кроухерст
Несостоявшийся бизнесмен, инженер и изобретатель Дональд Кроухерст после очередной неудачной попытки разбогатеть и прославиться решился на самоубийство, шагнув за борт своей яхты, дрейфовавшей посреди океана. Кроухерст был действительно талантливым инженером, но всю жизнь его преследовали неудачи. После многочисленных провалов и разочарований в бизнесе он предпринял последнюю попытку победить наконец свою неумолимую судьбу и взять реванш. Кроухерст подписался на участие в морской гонке. Соревнование предполагало многомесячное кругосветное плавание без остановок в портах. Таким образом, участники гонки лишались всякой помощи извне, общения с людьми. По условиям состязания лишь тот из них становится победителем, кто сумеет пройти положенный маршрут до конца (протяженность составляла 30 000 миль) и не нарушить установленных правил, т. е. в течение по меньшей мере 10 месяцев будет находиться в полной изоляции от окружающего мира. Победитель, конечно же, получил бы и почет, и славу, а помимо этого, и солидную награду.
Кроухерст был не очень опытным моряком; кроме того, судно, на котором он отправился в путешествие, было построено наспех и вряд ли могло тягаться с другими, более оснащенными судами участников соревнования. Но Дональд был уверен в победе, в своем успехе, хотя никто не мог понять, откуда взялась эта уверенность. Возможно, то была его последняя надежда, соломинка, за которую хватается утопающий.
Свой тримаран Кроухерст с гордостью окрестил «Тейнмаутским электроном». Однако «Электрон» не оправдал своего названия и оказался не таким скорым судном. Уже в первые дни гонки и конструкция тримарана, и его оборудование начали давать сбои. Кроухерст понимал, что если он срочно что-то не предпримет, то его участие в гонке на этом закончится. И он решил пойти на подлог.
Дональд завел второй судовой журнал, в котором описывал якобы проделанный маршрут, фиксируя по времени свои действия и местоположение. Этот журнал он планировал затем предъявить арбитрам гонки, естественно, после того, как с триумфом пересечет финишную черту.
Пока остальные участники соревнования сражались со стихиями в открытом океане, Кроухерст мирно дрейфовал вдоль берегов Южноамериканского материка, старательно скрываясь от проплывавших мимо судов. Никто и не догадывался об истинном положении дел. Весь мир, следивший за гонкой, был уверен, что тримаран Кроухерста опережает прочие на опасном маршруте и лишь судно Тетли составляет ему конкуренцию.
Тем временем Дональд решил пристать к берегам Южной Америки в местечке под названием Рио-Саладо. Он был вынужден сделать это, чтобы привести в порядок судно, произвести надлежащий ремонт и еще раз обдумать ситуацию. Его начинали одолевать сомнения: правильное ли он принял решение, отважившись на обман? Он не выходил на связь, надеясь все списать потом на неисправность генератора радиостанции. Однако сам он непрерывно следил за сообщениями о передвижении других участников гонки.
Так случилось, что его главный конкурент Тетли сошел с дистанции. Его судно попало в сильнейший шторм у Азорских островов и затонуло. Теперь неоспоримым лидером гонки оставался лишь Кроухерст. Он уже не мог проиграть, ведь находился впереди всех, но очень боялся разоблачения, поскольку судьи рано или поздно открыли бы обман.
Между тем в родном Тейнмауте уже вывешивали флаги в честь победителя, все горожане были оживлены предстоящим триумфальным возвращением Кроухерста, превратившегося в мировую знаменитость. Возможно, это всеобщее ликование еще больше усилило отчаяние Дональда: как он мог смотреть в глаза землякам, которых обманывал самым подлым образом?
Записи в бортовом журнале, сделанные в этот отрезок времени, свидетельствовали о том, что рассудок горе-мореплавателя окончательно помутился. Бредовые рассуждения о космосе и разуме перемежались с математическими вычислениями. Возможно, в этом и можно было обнаружить некий глубинный смысл, но тем не менее подобные пространные рассуждения не имели ни малейшего отношения к маршруту морской регаты. Специалисты, тщательно изучившие судовые книги Кроухерста, позже констатировали, что в период с декабря 1968 года по 30 июня 1969 года, более пяти месяцев, несчастный Дональд был вынужден вести двойную игру, тщательно скрывая от всего мира, что он давно выбыл из соревнования. Раздираемый противоречиями, Дональд окончательно запутался. Психическое напряжение достигло наивысшего накала, поэтому вполне допустимо, что в этот критический момент ему и пришла в голову шальная мысль шагнуть за борт, чтобы разом разрубить узел проблем.
До сих пор многие не верят в гибель Кроухерста, ведь его труп так и не был найден. В первых числах июля потрепанный тримаран «Электрон» был обнаружен в 700 милях от берегов Англии. Судно нашли британские ВМС. Спустя еще некоторое время весь мир узнал о великом обмане Дональда, после того как были найдены оба бортовых журнала. Сам же виновник громкого скандала словно в воду канул. Некоторые сострадательные земляки Кроухерста полагают, что находчивый инженер все-таки соорудил из обломков тримарана плот, еще находясь в Саргассовом море. На этом плоту он якобы пустился вплавь к островам Зеленого Мыса, дабы навсегда укрыться от людей и позора. Кое-кто, говорят, даже видел его не то на Канарских, не то на Азорских островах…
Жена изобретательного путешественника, между прочим, тоже так и не смирилась с гибелью любимого, поэтому долгие годы провела в томительном ожидании.
Казачий генерал Алексей Каледин
После поражения казацкого мятежа возглавлявший его генерал Каледин застрелился. А началось все в Петрограде…
Когда политическая обстановка уже не сулила счастливых перемен, генерал Алексеев вместе со своим адъютантом ротмистром Шапроном, согласно намеченному ранее плану, 30 октября 1917 года отправился на Дон. 2 ноября они уже прибыли в Новочеркасск. В этот же день генерал без промедления приступил к активным действиям по организации вооруженных сил, созданию мощной армии, на которую белогвардейские военачальники возлагали большие надежды.
Алексей Каледин
Юго-восточный район России, в частности Дон, славился своими доблестными воинами. Здесь еще оставались преданные монархии офицеры, юнкера, ударники и солдаты. Алексеев и его окружение надеялись с их помощью навести в государстве порядок. Конечно, вряд ли казаки согласились бы спасать все Отечество, но генерал знал наверняка, что «собственное свое достояние и территорию казаки защищать будут». Однако обстановка на Дону сложилась не совсем подходящая и обнадеживающая. Казачий атаман Алексей Каледин, познакомившись с планами белогвардейского руководства, лишь посочувствовал. Но на просьбу «дать приют русскому офицерству» ответил вежливым отказом, поскольку знал, что настроения казаков были далеко не самыми лучшими в этом смысле. Каледин попросил Алексеева не задерживаться надолго в Новочеркасске и перенести всю свою деятельность куда-нибудь за пределы области. По его мнению, Алексеев мог благополучно перебраться в Камышин или Ставрополь.
К своему разочарованию, генерал Алексеев не получил на Дону ни теплого приема, на который так рассчитывал, ни материальной поддержки. Но данное обстоятельство не обескуражило генерала. Он немедленно телеграфировал в Петроград в одно благотворительное общество. В зашифрованном послании говорилось о переправке в Новочеркасск офицеров. Затем он выбил у мест? ного руководства помещение одного из лазаретов, расположенное на Барочной улице, которое превратилось в офицерское общежитие и собрало под своей крышей всех добровольцев. Вскоре в Алексеевскую организацию поступило первое пожертвование – 400 рублей. Благотворительное общество оказало некоторую поддержку, но, конечно, эти средства были мизерными для создания серьезной и мощной армии. Русское общество как будто игнорировало сложившуюся опасную ситуацию.
Алексееву, который в былые времена располагал миллионной армией и миллиардами военного бюджета, теперь пришлось из кожи вон лезть ради того, чтобы добыть хотя бы десяток кроватей для своего общежития, несколько пудов сахара и хоть какую-то сумму денег для содержания бездомных офицеров, юнкеров, кадетов, которые стекались в Новочеркасск под крыло Алексеевской организации со всей страны. Бывшие белогвардейцы сначала приходили по одному, потом целыми группами. Кто-то бежал из советских тюрем, кто-то спасался от большевиков, кто-то искал прибежища после развала своей войсковой части – всех их объединяла ненависть к новому строю, к новому порядку, а вернее, беспорядку.