Вместе с револьвером он зачем-то достал и брелок с ключами, но сил поднять оружие уже не было. Глаза застилал сплошной кровавый туман. Ничего не видя и даже больше не чувствуя непрерывных толчков в грудь, он обернулся лицом к выстрелам и рухнул на мостовую. Здесь его, еще не остывшего, и обнаружил полицейский патруль. Обследовав место происшествия и старенький «рено-пикап», который оказался числящимся в розыске, там нашли посреди кучи бесполезного тряпья несколько десятков гильз от «калашников»а, столь любимого корлеонцами.

Убийство Сальваторе Инцерилло

Что же касается Джироламо Терези, то он услышал автоматные очереди гораздо раньше полиции. Это с ним намеревался встретиться Сальваторе Инцерилло. Терези остановился, подумав, что эта встреча не состоится больше никогда. Он остался один, и теперь для него был единственный выход из создавшейся ситуации – бежать, бежать как можно дальше, так, как это сделал предусмотрительный Томмазо Бускетта. Но он все надеялся на что-то, никак не в силах решиться на побег, и только старался как можно меньше показываться на улицах города, в крайнем случае – передвигаться в бронированном автомобиле. Им овладела странная апатия, и Терези часто думал, что, должно быть, нечто подобное испытывает волк, бегущий между расставленными охотником красными флажками, зная – впереди гибель, но от нее не деться никуда.

Точно так же и Терези понимал, что выбора ему не оставлено только за то, что он так любил Сокола. Вскоре его пригласили на встречу с новыми хозяевами – предателями Джованни Баттистой Пуллара и Пьетро Ло Джакомо. Он чувствовал только бессилие и обреченность человека, идущего на плаху, хотя всеми силами старался убедить себя в обратном. И все же, уходя ранним утром на назначенную встречу, Джироламо Терези попрощался с женой и поцеловал детей, прижав их к себе так, словно хотел запомнить этот момент навсегда. «У меня предстоит встреча с друзьями, – как можно более спокойно сказал он жене, хотя руки предательски дрожали. – Запомни, все равно все будет хорошо. Если ты меня не дождешься, прошу тебя, сохрани детей: они – самое дорогое, что у нас есть». Жена не нашлась, что ответить мужу, и только пролепетала: «Где состоится эта встреча?» – «В Фалькомльеле», – ответил Джироламо. «Фальшивый мед», – тихо повторила жена название этого места, утопавшего в искрящейся на солнце листве лимонных деревьев.

Джироламо действительно отправлялся на встречу с друзьями и только потом рассчитывал увидеться с ненавистными Пуллара и Ло Джакомо. Когда он подъехал к своему владению, в доме его уже ждали последние шесть человек, еще сохранявших верность погибшему князю Виллаграция. «Ну и что хорошего ты скажешь, Джироламо?» – спросил его Кориолан. «Мне передали, что новые хозяева ждут всех нас. Надо заняться делами семьи, которые вконец запутались и, кроме того, перераспределить посты», – подавленно сказал Джироламо. «И ты всерьез считаешь, что там нам предложат что-нибудь, кроме вечного покоя? – Губы Конторно тронула ироничная улыбка. – Говорю тебе как друг, Джироламо, это ловушка. Никому из нас не следует идти туда». – «Я получил информацию от Нино Сорчи, – слабо возразил Терези (убеждать себя самого ему становилось все труднее и труднее). – Он был одним из ближайших друзей Сокола». – «А Джованни Бонтате и вовсе был его братом, что не помешало ему убить его, – парировал Конторно. – Доверься мне, мое чутье меня не подводило никогда».

«Я согласен с Кориоланом, – заявил Эмануэле Д’Агостино. – Идти туда не надо, утверждаю это как профессионал». – «Как хотите, но мы не пойдем, пусть даже гарантии безопасности нам предоставит сам папа римский, – окончательно сказал, как отрезал, Кориолан. – Может тебе, Джироламо, жить надоело, но я еще подожду немного, если не возражаешь». – «Пусть будет, что будет. Я устал прятаться ото всех», – произнес Терези. «Мы тоже пойдем с тобой», – согласились с Джироламо оставшиеся трое «людей чести».

Они вышли из дома и не спеша, в полном молчании добрались до шоссе. Кориолан и Д’Агостино оставили своих товарищей с явной грустью, прекрасно понимая, что видят их в последний раз. «Могу тебе сказать, что произойдет дальше, – сказал дорогой Кориолан Д’Агостино, – едва они выйдут из машины, как им на шеи набросят удавки, а потом сбросят тела в море». – «И это еще не самый худший вариант, – согласился собеседник. – Хорошо еще, если они будут просто задушены или отравлены за обедом. У них сейчас всеми делами заправляет этот безумный маньяк Пино Греко. Мне, конечно, тоже приходилось убивать людей, но никогда я не испытывал от этого удовольствия. Сам понимаешь: работа есть работа. Но Башмачок – иное дело. Он получает удовольствие, когда связывает своих жертв, даже зная, что тем не известна никакая информация. Он долго и изощренно издевается над ними, вешает, а трупы предпочитает топить в серной кислоте».

Кориолана откровенно передернуло. «Что ж, мы видели наших друзей в последний раз. Думаю, больше никогда и никто не узнает даже, где находятся их тела. Мир их праху». Домой ни Терези, ни те, кто пошел с ним, так и не вернулись. Их домашние сразу поняли, что произошло непоправимое, и немедленно облачились в траур. На следующий день безутешные вдовы были окружены плачущими и сочувствующими им родственниками. Естественно, их совсем не трогали сообщения полиции о том, что машины убитых были вскоре обнаружены на разных стоянках Палермо и что, возможно, их убили сразу же, едва они прибыли на место предполагаемой встречи. Все думали только об одном: дай бог, чтобы им не пришлось долго мучиться…

А Эмануэле Д’Агостино, узнав об исчезновении друзей, сделал вывод, что, хотя он и пользовался в Палермо солидной репутацией, больше ему никакая, даже самая наилучшая, репутация не поможет. Понял он и еще одну вещь: и он сам, и Кориолан тоже приговорены к смерти. Д’Агостино решил срочно бежать, на Сицилии ему никто и ничто больше не поможет. Он вспомнил: кажется, в Америке у него еще остался один человек, на которого, по его предположениям, можно было рассчитывать. Эмануэле срочно созвонился с этим человеком по имени Розарио Риккобоно, и тот на удивление быстро вызвался сделать все возможное для спасения друга.

Буквально через несколько дней Д’Агостино с новыми документами улетал в Америку, заодно взяв с собой сына-подростка. Он с облегчением вздохнул, увидев, как тают в туманной дымке сицилийские берега. Вероятно, именно в этот момент его подвела самонадеянность. Он слишком рано расслабился, хотя стоило бы немного поразмышлять: почему Риккобоно дал ему согласие оказать покровительство, практически не думая, за что Риккобоно получил в среде «людей чести» прозвище Террорист? А ведь здесь прозвища не даются зря. Дело в том, что Риккобоно слишком уж часто не брезговал убивать без зазрения совести своих друзей…

Вот и сейчас, едва Д’Агостино забылся в отведенной ему радушным хозяином спальне сном младенца, уверенный в том, что счастливо избежал страшной участи своих соратников, Риккобоно подошел к телефону и набрал номер Микеле Греко. «Эмануэле Д’Агостино у меня», – сказал он. «Вот и славно», – ответил ему глава Капитула и сразу положил трубку. Риккобоно, сам постоянно трясущийся за собственную жизнь, был необычайно рад оказать услугу корлеонцам, чьи длинные руки не мог остановить даже океан. А убийства были для него делом привычным, тем более что он практически получил благословение от самого Микеле Греко, и потому, решив не откладывать дело в долгий ящик, на следующий день он пригласил Д’Агостино прогуляться в лесу.

«Я подозреваю, Папе известно, что Сокол и Инцерилло хотели убить Риину», – сказал Эмануэле Риккобоно по дороге. «Кажется, Сокол никакого секрета из этого и не делал. Многим секретарям Капитула об этом было известно от самого Бонтате, – откликнулся Риккобоно. – А вот откуда тебе это известно? Вот вопрос и, кажется, он не на шутку тревожит Микеле Греко». Впереди, за густыми зарослями боярышника, мелькнула серебром небольшая, но стремительная речушка, а где-то в ветвях деревьев быстро застрекотала сорока. Эмануэле, вдруг почувствовав, как странно у него сжалось сердце, обернулся к шедшему сзади Риккобоно.

«А откуда ты знаешь, что беспокоит Папу?» – хотел спросить он, но осекся, встретив тяжелый, холодный взгляд Террориста. В его руке тускло блеснуло дуло револьвера. «Нет, не ты!» – вырвалось у Эмануэле, но его голос потонул в грохоте выстрела. Еще живого и истекающего кровью Эмануэле Риккобоно подтащил к речушке и столкнул в воду, постоял немного, глядя, как медленно погружается тело в воду, а потом произнес себе под нос: «Ты был очень сообразительным, Д’Агостино, но, видимо, со временем утратил чутье. Что ж, как раз для таких, как ты, и существует крещение водой». И он побрел к дому, раздумывая о том, что через несколько дней ему останется только завершить начатое: убрать и сына Эмануэле, когда тот начнет беспокоиться о пропавшем отце.

Террориста нисколько не смущал возраст юноши: в Палермо уже порой 14-летние дети становятся убийцами. «Я видел, в какую сторону направлялся твой отец, – сказал он юноше. – Думаю, нам стоит вместе поискать его». Доверчивый мальчик немедленно пошел вслед за Риккобоно той же дорогой, что недавно проходил и его отец. «Что это? – сказал он, наклоняясь перед кустами боярышника. – Какая здесь необычно темная трава». Больше он не успел произнести ни слова. Риккобоно с одного выстрела разнес ему затылок, и юноша упал лицом в то место, где недавно лежал его отец. «Мир вашему праху», – с усмешкой произнес Риккобоно, сталкивая безжизненное тело в реку. Свой долг перед корлеонцами он считал исполненным.

Точно таким же образом воспринимал понятие долга и еще один страшный убийца – Пино Греко, Башмачок. Доброжелатели сообщили ему, что 17-летний Джузеппе Инцерилло поклялся отомстить за смерть отца. «Я их всех сделаю, – пообещал юноша во всеуслышание. – Я доберусь до самого Риины, но им не жить или я не Инцерилло». Вероятно, в другой стране никто не обратил бы внимания на угрозы обезумевшего от горя мальчишки, но только не на Сицилии. Здесь «за базар» отвечали даже дети.

Однажды вечером Джузеппе Инцерилло, как обычно, поцеловав мать, вышел из дома вместе со своим другом Стефано Пекореллой. Внезапно рядом с ними резко затормозила машина. Подростки не успели даже крикнуть, как их грубо втолкнули внутрь люди, лица которых они не успели разглядеть. Автомобиль дал безумный старт, и мимо замелькали безлюдные поля и редкие пыльные рощи. Вдалеке от Палермо машина остановилась рядом с заброшенным складом, куда и привезли подростков. Их связали и заткнули рты.

Низкорослый человек с бесцветными глазами, Башмачок, приблизился к юношам, небрежно поигрывая тесаком. «Так ты и есть сын Инцерилло? – нехорошо улыбаясь, поинтересовался он, глядя в налитые слезами глаза Джузеппе. – Кажется, ты хотел добраться до Риины? Этого не удалось ни твоему отцу, ни его другу Бонтате, не удастся и тебе». С этими словами он повалил мальчика на пол и, взмахнув тесаком, отсек ему правую руку. «Вот так ты точно не сможешь убить Риину», – удовлетворенно заявил он. Юноша потерял сознание и сразу стал Башмачку неинтересен. Достав из кармана удавку, он накинул ее на шею своей жертвы, и через несколько мгновений все было кончено. «Этим тоже займитесь», – бросил Башмачок находящимся рядом с ним убийцам, едва кивнув в сторону полумертвого от ужаса Стефано Пекореллы, и вышел из ворот склада. Через мгновение он снова заглянул внутрь, некоторое время наблюдая за тем, как душат второго юношу. «Да, чуть не забыл: потом не забудьте все убрать. Если оставите хоть какие-нибудь следы, я займусь вами лично», – добавил он, окончательно исчезая за дверью.

Вечером матери пропавших юношей, заплаканные и уже одетые в траур, обратились в полицию по поводу исчезновения сыновей. «К чему столько паники? – спросил улыбчивый комиссар. – Вот увидите, они обязательно объявятся. Вы же знаете: сейчас у них такой возраст, что после любого конфликта в семье они стремятся сбежать куда-нибудь подальше, в Америку например. Не беспокойтесь, скоро вам их вернут». – «Но это просто невозможно, – закричала мать Джузеппе Инцерилло. – У меня были прекрасные отношения с моим мальчиком! Даже если он отлучался ненадолго, то я всегда знала, где он находится. Он говорил мне обо всем! Он знал, как я волнуюсь, и всегда предупреждал меня!».

Но несчастную женщину, потерявшую почти одновременно мужа и сына, служители порядка не пожелали слушать. Джузеппе Инцерилло навсегда соединился со своим отцом, так и оставшись в списках сотен пропавших без вести людей.

Что же касается Башмачка, то для него случай с Джузеппе Инцерилло явился одним из наиболее незначительных эпизодов его кровавой деятельности. И уж конечно, он не считал себя подонком, скорее – праведным судьей революционного трибунала, который ни для кого не находит оправданий. Уж коли дело доходило до уничтожения врагов, то ни одна мера, предпринимаемая в отношении их самих и их близких друзей, не была запрещенной. Во всяком случае, чтобы узнать место, где скрывался от него тот или иной человек, он шел на все: убивал, мучил и терзал всеми способами. Теперь у него остался один-единственный враг – человек по прозвищу Лесной Кориолан.

Охота на фаталиста. Сальваторе Конторно

Сальваторе Конторно слышал, с какой пугающей методичностью корлеонцы уничтожают его друзей и родственников, однако всем окружающим представлялся совершенно невозмутимым; во всяком случае, в отличие от многих бывших соратников, напуганных кровавыми событиями и поспешивших найти укрытие на более гостеприимных греческих островах, он не изменил ни одной своей привычки. По-прежнему Кориолана можно было видеть спокойно разгуливающим по улицам Палермо, так что многие расценивали его поведение как недалекость или же фатализм.

За Кориоланом, помимо обезумевших убийц, охотилась еще и полиция, а он продолжал спокойно проводить время в кругу семьи, несмотря на то что его имя постоянно фигурировало в списках наиболее опасных преступников, объявленных полицией в розыск.

Сальваторе казался неуязвимым, ибо обладал исключительным чутьем, которому могли бы позавидовать даже дикие звери. Он чувствовал, в какие именно часы можно без опаски пройти по улицам родного города и не быть схваченным полицией; знал наверняка, когда посреди ночи может нагрянуть облава, и в это время он отправлялся ночевать в более укромное место, а таких мест у Кориолана было множество.

Кроме того, у него еще оставалось достаточно много родственников и друзей, глубоко уважающих его за прошлые боевые заслуги и готовых в любой момент предоставить убежище. Конечно, в последнее время Сальваторе взял за правило никогда не покидать дом в одиночестве и ни с кем не встречаться. Не то чтобы он совсем перестал доверять близким друзьям, но подозревал, что и они могут оказаться под прицелом корлеонцев.

И все же, видимо, и его показному или настоящему хладнокровию наступил предел, и это произошло после того, как были убиты Терези и трое сопровождающих его членов клана Бонтате. Сальваторе почувствовал, что на этот раз в воздухе всерьез запахло жареным, и решил: настало время отправить хотя бы свою семью в более безопасное место. Однажды вечером он взял жену Кармелу и сына-подростка Антонио, посадил их в скромный «фиат», принадлежавший теще Кармелы. Эта машина, простенькая и небольшая, ни за что не сумела бы защитить их от очередей «калашников»а, однако Сальваторе знал, что делает.

Он направился прямо во вражеское логово, в самую волчью пасть, в Чакулли, где царствовал ненавистный Папа, Микеле Греко. Всю дорогу он был необычно молчалив, а жена, изредка поглядывая на его сумрачное лицо, предпочитала не беспокоить мужа никчемной болтовней.

Сейчас ему не нужны были никакие слова. Кориолан вспоминал, как еще недавно по этой же дороге проезжал его любимый шеф Стефано Бонтате, и его сердце сжималось от боли, хотя он и не показывал виду. Именно Сокол привел молодого Кориолана в ряды мафии. С первого взгляда он почувствовал такое необычайное расположение к юному бойцу, стройному, черноволосому, с веселыми искрящимися глазами, с неотразимой открытой улыбкой, что предпочитал его общество любому другому и постоянно обращался к нему, невзирая на принятую в рядах «людей чести» иерархию.

Сокол сам проводил церемонию посвящения, после которой уже на полных правах считал Кориолана своим родственником, «крестником». По утрам князь Виллаграция часто наведывался к Сальваторе, приглашая его на прогулку в окрестные поля и зеленые рощи в самой глубине острова. «Пойдем постреляем птиц, Сальваторе», – каждый раз говорил он. Правда, у Сальваторе никогда не создавалось впечатления, будто Сокол является ярым поклонником охоты на птиц. Но, сидя в засаде, Кориолан не раз затылком чувствовал мягкий взгляд своего «крестного отца».

В первый раз ощутив, что Сокол наблюдает за ним, Сальваторе обернулся со своей обычной, по-детски открытой улыбкой и спросил: «Что?» – «Ты должен быть предельно осторожным, Сальваторе, – грустно произнес князь Виллаграция. – Я знаю слишком много и могу сказать тебе: на таких, как ты и я, уже объявлена охота». – «Корлеонцы?» – спросил Сальваторе. Сокол кивнул. «И Папа с ними заодно. Я знаю, что буду убит, я ничего не боюсь, потому что всегда был честным перед самим собой и, кроме того, у всех нас один путь – путь смерти и крови. Мне жалко тебя, мой мальчик, когда ты останешься совсем один». – «Меня взять не так просто, – ответил Кориолан, и в его глазах блеснули зеленые озорные искры. – Я чувствую, как в воздухе вокруг меня начинает сгущаться ненависть… Или любовь… Потому я и обернулся на ваш взгляд. У меня инстинкт хищного зверя. Но это только одно. Сказать по правде, я фаталист и верю, что высшие силы сберегут меня, если я буду поступать по совести. В противном же случае меня ничто не спасет. Но умирать в молодости не так страшно, как в старости, правда? По крайней мере, я так считаю».

«Верно, – устало подтвердил Сокол. – Пойдем, Сальваторе, пообедаем где-нибудь». – «Здесь нет ничего, кроме захудалых придорожных кафе, – удивился Кориолан. – Они вам не подходят». – «Ерунда, – поморщился Бонтате. – Захудалое кафе – это как раз то, чего мне больше всего хочется в данный момент. Чашка отвратительного кофе в твоей компании, – что может быть лучше?» И он улыбнулся так искренне, что Сальваторе почувствовал, как его сердце захлестывает горячая волна. Ведь он был простым парнем из Чакулли, где знал все улочки, представлявшиеся для посторонних каким-то безумным лабиринтом, переплетением ходов, многие из которых вели в никуда. Ему нравилось толкаться в пестрой нищей толпе, среди пропахших морем торговцев рыбой и морскими ежами.

«Вы встречались с такими высокопоставленными людьми, – прямо сказал он шефу. – Почему я? Вам же приходилось обедать с теми, кому меня в жизни не представят». – «Просто устал, – коротко ответил Сокол. – А что до представления, то будь уверен, со всеми ними ты непременно познакомишься поближе, дай только срок. Что же касается этих многочисленных пирушек… Иногда у меня в один день происходило по три застолья с отвратительными руладами специально нанятых певцов, исполнявших бог знает что во славу очередного „крестного отца“.

А как-то раз меня познакомили даже с князем, аристократом Алессандро Ванни Кальвелло Мантенья де Сан-Винченцо. Этот человек принимал у себя даже английских королей и саму королеву». – «Знаю, – сказал Сальваторе. – Это он предоставил свой дворец Лукино Висконти. – Его взгляд сделался почти мечтательным. – Это именно там, несравненная и такая легкая, кружилась в долгом вальсе Клаудия Кардинале». – «Да, – кивнул Сокол. – Действительно неплохой фильм. И если мне ближе главный герой по прозвищу Леопард, то ты просто вылитый Танкреди».

Чтобы скрыть смущение, наверное оттого, что взгляд хозяина снова сделался необычно мягким, Сальваторе произнес: «Я слышал, что князь де Сан-Винченцо тоже имеет связи с „людьми чести“». – «Да», – подтвердил Стефано Бонтате. «Между прочим, он действительно оказался прав, – думал Сальваторе, неторопливо ведя машину по пыльной автостраде. – Князя мне действительно представили, и скорее, чем я мог предполагать, причем с формулой совершенно убийственной. Подведя аристократа ко мне, „человек чести“ небрежно произнес: “Это то же самое”».

Сальваторе сделался частым гостем в Чакулли. Вернее, он всегда чувствовал себя как рыба в воде. Здесь можно было надежно укрыться от «сбиров». Те отчего-то не жаловали этот богом забытый уголок. Если же происходила облава, то она напоминала некую кинопостановку. Полицейские вели себя так демонстративно, а их вертолеты гремели так, словно уже началась очередная мировая война и некое государство готово стереть с лица земли своих врагов. Они как будто нарочно давали беглецам возможность надежно спрятаться, пока они шумят и заранее извещают о задании, исполнять которое им вовсе не хотелось бы.

Во владениях Микеле Греко Кориолан появлялся с явной неохотой, однако ему частенько приходилось сопровождать туда своего хозяина. Его всегда поражал размах, с которым Папа каждый раз устраивал свои бесконечные банкеты и пикники. Он оборудовал со знанием дела полигон, где «люди чести» в специальных наушниках постоянно соревновались в меткости. «Папа – сторонник стрельбы на поражение», – объяснил Сальваторе Сокол. «Здесь все предусмотрено, – тихо отозвался Кориолан. – Единственное, чего я не вижу, это денежно-вещевой лотереи. Только этого не хватает, чтобы Фаварелла стала настоящим аукционом». Сокол тогда только усмехнулся. «Если бы только лотереи… – произнес он. – Здесь еще кое-что имеется…»

Что же еще имеется в царстве Папы, Сальваторе узнал очень скоро, когда однажды хозяин поручил ему подарить охотничью собаку главе Капитула. Псарни располагались вдалеке от жилых строений, а потому, миновав плантации лимонных и апельсиновых деревьев, Кориолан увидел ряд необычных бараков непонятного назначения. Он не удержался, чтобы заглянуть в окно одного из них. Там группа людей в респираторах колдовала над булькающими ретортами и колбами, какими-то дистилляторами. Налетевший ветер донес до Сальваторе поистине тошнотворный запах. Кориолан отшатнулся. «Героин», – понял он.

Это действительно была одна из лабораторий по производству героина. В тот раз Папа нисколько не насторожился, что Сальваторе Конторно невольно узнал его секрет. В конце концов, он был «человеком чести», а значит, имел право знать многое. Во всяком случае, лаборатории уже не являлись секретом. А вот привлечь новичка к общему делу казалось весьма соблазнительным.

Немного поразмыслив, Папа пришел к выводу, что неразумно оставлять лабораторию в Фаварелле, и перевел ее во владения семьи Престифилиппо, тем более что его владельцы, братья Рокко, Сальваторе и Джузеппе Престифилиппо являлись непревзойденными специалистами в этой криминальной области. Однажды Рокко признался Сальваторе, что его семья сколотила огромное состояние на производстве героина. «Я – специалист высшего класса, и меня за это ценят», – не без гордости заявил он Сальваторе.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.