Антиглянец

«Интересно, как? – подумала я. – Возьмем тигренка на содержание, будем оплачивать его кошачий корм?»

Лия попала – теперь ей придется звонить в цирк и объяснять, что журналу Gloss требуется целый зоопарк в течение года. И бесплатно.

– Нам уже через неделю снимать, я не успею… – Островская пыталась спастись из последних сил.

– Да что там сложного – с цирком договориться?! Это что, Большой театр? – Аня закрыла тему. – Так, показывайте письмо редактора!

Аня углубилась в чтение. Лия стояла рядом, оглядывалась по сторонам, ища сочувствия и поддержки. Я кивнула ей, но она проигнорировала мои знаки. Краснова с Аллочкой хихикали, обсуждая цирковое представление. Наташа была целиком поглощена работой. В редакции на несколько секунд воцарилась тишина, нарушаемая только цоканьем ногтей по клавишам клавиатур.

– Издеваетесь?! – воскликнула Волкова.

Все насторожились.

– Вы это собираетесь ставить в номер, да?!

Лия растерялась. Неудачи здесь были личным делом каждого.

– Это один из вариантов. Для обсуждения…

Островская говорила и пыталась прочесть текст, открытый на экране. Я ведь не успела вовремя показать ей работу. Лия, конечно, все бы исправила.

Я подвела ее! Подвела человека, который мне ничего плохого не сделал. И вспомнила – Островская же говорила, что дружит с Настей. И тут же устыдилась – та история не имела никакого отношения к Лии. Она ни в чем не виновата передо мной.

– Вы ерунду сейчас говорите! Это даже не надо обсуждать! Вы замещаете главного редактора и не знаете, что глянец не пишет о политике? Отошлите это Полозовой на Маврикий – пусть разбирается со своими сотрудниками.

Аня направилась к дверям.

Лия чуть не плакала. Мне стало ее ужасно жаль. Она, конечно, бывала резка, и со мной в том числе, но публичная порка получилась жестокой. И несправедливой. Островская не была официально назначена замом, но по умолчанию считалось, что она – второе лицо. Тем более вот так, при всех, наотмашь – это очень обидно!

– Аня, подождите!

Волкова затормозила.

– Что у вас, Алена?

– Это не Лия. Это я. Лия не успевала. Она очень загружена. Попросила меня доделать. Подредактировать. Это я вписала про политику. По старой памяти. Я еще не совсем поняла, как в формате работать.

– То есть это вы писали, да? Лия, вы Алене поручили это сделать?

Повисла пауза.

– Ну, не совсем. Но…

Это был явно неудачный для Островской день. Краснова в углу торжествовала.

Кажется, мое вмешательство только ухудшило ситуацию. Зачем я влезла?

– А у вас интересно получилось. Политика и гламур – это свежее. Вы молодец, Алена! Чувствуется, есть потенциал, есть идеи. Лия, поставьте текст как есть, без изменений.

Волкова ушла.

Я стояла красная. Было, конечно, приятно, что я справилась. Но и страшно неловко, что я случайно сбросила с поезда Островскую с ее чемоданом.

Краснова подмигнула мне.

– Лия, извини, что так вышло. Мне не надо было, конечно, влезать. Прости, а? – сказала я и сделала движение навстречу.

Мы стояли близко и могли почти шептать – никто бы не услышал, о чем.

– Ты хочешь здесь работать, да? – Она шипела, даже плевалась, и капелька ее яда попала мне на верхнюю губу.

– Хочу, хочу. Ну, не сердись. Я сама себя ругаю. Давай я как-нибудь реабилитируюсь, что-нибудь сделаю тебе хорошее.

Я улыбнулась.

– А ты разве что-нибудь умеешь?

Лия не собиралась меня прощать. Повернулась и ушла. И унесла с собой чемодан, набитый обидами. А у меня не осталось даже маленькой радости от хорошо сделанного текста.

Вряд ли в этом журнале у меня что-нибудь получится. Я не понимаю здешних правил игры, делаю неловкие движения, не могу вписаться в рамки.

Глянцевый мир, в который я сбежала, очень отличался от газетного, черно-белого, в котором ориентироваться намного проще. Газета была устроена понятно и прозрачно. Умные отличались от дураков сразу. Дураки вообще у нас не задерживались. Вчерашние статьи разбирали на сегодняшней летучке. Любой из нас мог высказать свое мнение. За хороший материал мы получали премии, а если пропускали важные новости – нас штрафовали. Мы матерились, но не грубо и не зло. Мы соревновались в остроумии, высмеивая банкиров и олигархов, сплетничали о политиках и министрах – узнавали новости из первых рук и немедленно тащили их в редакцию для перетирания в острых зубах родного коллектива. Вот именно, родного. Несмотря на конкуренцию и соперничество, мы составляли одну семью.

В журнале этого ощущения не было. Здесь было много красок, полутонов, нюансов и оттенков, в которых нужно хорошо разбираться, чтобы не влезть ненароком туда, куда тебя не просили. Кстати, девушки здесь подчеркнуто воспитанны – ни одного непечатного слова, только комплименты в лицо или сплетни за глаза. Розовый Барби-мир. Вспышка ярости Островской была чем-то новеньким.

Редакция стремительно пустела. Девицы сбивались в стайки, вспархивали с мест и исчезали. Нарядные и яркие, как птички колибри. Я чувствовала себя черной вороной в своем черном свитере. Но я и не собиралась никуда улетать.

В таком настроении идти на презентацию глупо. Для гламурных мероприятий требуется особая дерзость – как перед штурмом вражьей крепости. Залог успеха – наличие непробиваемого скафандра, в который нужно упрятать свои комплексы, сомнения и нервические дребезжания. Светские мероприятия в нашем городе – это как танковое сражение под Прохоровкой. Такая же беспощадная и принципиальная битва, как за исход войны – за фото в журнальных светских хрониках.

«Сражение под Прохоровкой» – хороший был бы заголовок для бульварной газеты. За руку и сердце олигарха Михаила Прохорова бились все гламурные девушки города Москвы. Оказаться под Прохоровым всерьез и надолго – мечта, оцениваемая в $15 млрд.

Это я знала еще по газете – как котируются среди девушек дорогие товарищи из списка Forbes. Канторович мой обретался там на каком-то скромном 82-м месте, тогда как Прохоров регулярно занимал первые строчки хит-парада. Полозов иногда приносил на хвосте из очередной рублевской баньки будоражащие подробности о гусарских буднях олигархов, женатых и не очень. Мишка гоготал, рассказывая на весь отдел новую скотскую историю о богатых и ебл…вых.

Я ужасалась.

– Ты что, Борисова, моралистка? Да не ссы! Нормальные парни, развлекаются как могут.

– Да, нормальные… А с женщинами как себя ведут?!

– А что им, Борисова, книжки вам под одеялом читать? Кто виноват, что все бабы баблу сами дают.

– Не надо про всех!

Я пыталась возвратить Полозова к жизни после очередной дозы цинизма, впрыснутого подкожно и перорально.

– Вот я как-нибудь тебя к Прохорову пошлю – посмотрим, на какой минуте ты дашь. Хотя журналисток он не любит. Да ты и старовата для него.

– Какая же ты скотина!

Я обиделась и ушла. Полозов ползал потом целый день на коленях, извинялся, гад.

К нашим олигархам я была равнодушна. Просто наблюдала за ними. Они делились на несколько типажей. Самодовольные и самоуверенные, которым важно производить впечатление. Деловые и технологичные, желающие донести свои мысли до аудитории. И просто тухлые, перегоревшие, как бэушная лампочка: в их жизни уже было слишком много всего – денег, удовольствий, преступлений, страхов.

Я всегда четко соблюдала дистанцию со всеми перечисленными. И к Канторовичу пошла, вооруженная до зубов сарказмом и предубеждением. Все вычисляла, к какой категории отнести его.

Как я могла так расслабиться? Я же понимала, что количество денег у мужчины неизбежно переходит в набор человеческих качеств, которые делают бессмысленным сближение с ним. Это как стена – я всегда буду иметь в виду миллиарды, которые позволяют ему покупать все, что движется, он всегда будет иметь в виду, что я имею в виду не его, а миллиарды, к которым можно приделать ноги.

Когда Канторович пробил стену, я старалась не думать о будущем. И о том, что мешает нам сейчас. Об этих девицах со счетчиками в глазах, о его охранниках, которые смотрели на меня оценивающе – а эта надолго задержится? Ясно, что в его машине я была не первая.

Мне было тесно на том пятачке жизни, который Канторович выделил для меня – пара вечеров в неделю, восемь часов вместе. Все, что с ним происходило за пределами этого пространства и времени, оставалось закрытой темой. Темная история первого миллиона, серые схемы, черный нал, офшоры и чертовы бани – я понимала, что все это есть. В жизни человека из «Списка» не могло быть иначе. Я хотела знать больше, как всякая влюбленная женщина, и не хотела знать ничего лишнего, потому что не хотела разочаровываться. Я даже запрещала себе набирать его фамилию в Интернете, чтобы не рисковать – вдруг там обнаружится какой-нибудь компромат.ру?

Дура, рисовала себе образ усталого романтика, который надел на себя маску энергичного циника. И придумала оправдание для больших денег – они дают свободу быть самим собой. Еще я думала, что они дают свободу влюбиться. Ага, в меня.

Оказалось, что деньги определяют круг. Вещей, знакомств, женщин. Я в этот круг не вписалась.

Надо было идти на интервью с Прохоровым. $15 млрд по-любому больше $780 млн. И Канторович в отличие от «Норникеля» даже не был красивым. Хоть бы не за бесценок пошла.

Черт, черт! Опять я залезла на минное поле запрещенных воспоминаний!

Подошла Лена Краснова.

– А ты что сидишь?

– Работы много.

– Да ладно тебе, все никогда не переделаешь! Давай-ка я тебя накрашу – а то ты какая-то бледная. В таком виде нельзя идти на тусу.

Лена метнулась к своим заветным шкафам с косметикой.

– Лен, я все равно никуда не пойду.

Пока я держалась в стороне от редакционной светской жизни. Моя маленькая боевая машина пехоты еще не оправилась от повреждений, нанесенных олигархом номер 82. К тому же, прежде чем выезжать в свет, нужно укрепить броню логотипами Gucci и Prada, чтобы никакая сволочь не подумала, что я скромный пехотинец без достойного бюджета.

– Ты сегодня Островскую подставила гениально! Видела, как она корчилась? Я всегда говорила – кто нас обидит, тот трех дней не проживет! – Краснова уже орудовала своими изящными инструментами. – Сейчас сделаем из тебя человека!

Отдаться в руки специалиста было приятно. Лена касалась моего лица легкими птичьими движениями, пузыречки и тюбики летали в ее руках, тени и румяна ложились в соответствии с модным трендом. Краснова была мастер своего дела. Вот уж точно человек на своем месте.

– Да ты вообще краситься не умеешь! И не любишь, точно?

– Угу, – промычала я, пока Краснова специальной кисточкой наносила блеск на губы.

– Потому что ты умная, в газете работала, с серьезными людьми общалась. Но я бы на твоем месте не очень заморачивалась. У нас, имей в виду, сядут на голову и поедут. И времени на себя не останется. А нам, девушкам, что надо?

– Эаю, – в смысле «не знаю» сказала я.

Краснова орудовала тушью в опасной близости от моего зрачка, и я боялась пошевелиться.

– Чего гудишь? Не дергайся, а то глаз задену! Так вот, нам, девушкам, надо, чтобы все было гармонично – и лицо, и тряпки, и бабки.

Я пожала плечами. Ершик дернулся и мазнул по веку.

– Я же сказала, не дергайся! Теперь придется стирать. Сиди!

Я почти не дышала.

– Правильно, что ты сюда пришла. Поправим экстерьер, и в твоей жизни все случится. Замуж выходить вовремя надо, понимаешь? Слушай, а ты кого-нибудь из олигархов знаешь? Ну Прохорова, например?

Глаз моргнул. Сам по себе. И наполнился слезами. А кто бы выдержал на моем месте – сидеть вот так, с выпученными глазами, рискуя потерять зрение от прямого попадания какой-нибудь водоотталкивающей туши Dior.

Кого-нибудь из олигархов, господи…

– Елки! Визажист бы тебя убил! А я терплю. Ладно, я тебе соберу мешок с косметикой завтра. Вообще-то я раздаю банки раз в три месяца – когда новые коллекции приходят и класть старье уже некуда. Но тебе выдам досрочно. Ты теперь тоже гламурная девушка – значит, должна соответствовать.

Лена моментально смела свои инструменты. Через секунду она уже стояла в дверях:

– Так, последний раз спрашиваю, ты едешь?

– Нет, сегодня без меня, – я решила, что мне уже достаточно. Еще одной дискуссии об олигархах я не переживу.

– Как знаешь! – и Краснова исчезла, оставив за собой шлейф модных и дорогущих духов Prada.

Я осталась одна. Огляделась. Пустая редакция выглядела очень мирно. Плюшевые игрушки на столах. Новогодние сувениры на компьютерах – свечки, собачки, тигры, обезьянки, деды-морозы – коллекции подарков, собранных за те годы, что девушки работают здесь. По зверушкам, как по годовым кольцам, можно определить, у кого какой стаж в этом журнале. Например, у Островской я насчитала минимум пять зверей китайского гороскопа – лошадь, овца, обезьяна, петух, собака. У Лены этот ряд начинался с обезьяны – значит, она здесь всего третий год.

Под столами стояли туфли. Вернее, стояли они только у аккуратной Островской – ровненько, по струночке, золотые балетки с бантиком. Туфли других редакторов, в спешке сброшенные хозяйками, валялись как попало. Ленины коричневые босоножки на пробочной танкетке из магазина ZARA лежали, прижавшись друг к другу щечками подошв.

У арт-директора Артюховой перед компьютером в маленьком аквариуме нарезала круги красная рыбка – тоже чей-то подарок. В ящике ее стола, запертом на ключ от коллег, равнодушных к Greenpeace, лежали пакетики с рыбьим кормом. Наташа запрещала нам кормить животное, справедливо опасаясь, что вряд ли кто-нибудь будет следовать инструкциям зоомагазина. Каждую неделю Артюхова сама чистила аквариум. Рыбка чувствовала себя хорошо в насквозь пропитанной электрическими импульсами редакции. В отличие от рыбин, плавающих в коридоре возле красных диванов, – эти дохли каждую неделю, и специальный человек периодически подвозил нам новых.

– Алена, вы что здесь делаете?! – Аня Волкова стояла за моей спиной. – Почему не на презентации до сих пор? Вам же интервью брать у Кончаловского!

– Как? А я не знала. Какое интервью?

– Лия вам не сказала? Ясно. Интервью о фильме, в котором, между прочим, журнал будет сниматься! Что вы сидите? Бегом!

И она вылетела из редакции – бесшумно, как влетела.

Через пять минут я тоже летела – проспект Мира в центр был почему-то свободен, легкий тромб в районе Курской и Таганки, потом под мост – и я ухожу партизанскими тропами в переулки. Там, недалеко от «Газгольдера», в бывшем фабричном здании, которое теперь оккупируют гламурные презентации, будет все происходить. На парковку очередь – впереди стоят два «Ленд Крузера», один «Мерседес» и не видно какая «Мазда».

Красная дорожка, расстеленная на ступеньках, ярко освещена софитами. По ковру идут люди – большинство из них массовка. Это ясно по тому, что журналисты с телекамерами, толпящиеся в стороне, никак не реагируют на их появление. Перед входом играет маленький джазовый оркестр. Официанты разносят напитки. Народу много. Охранник опускает шлагбаум перед моей Бурашкой.

– Здесь служебная парковка, – он недобро оглядел запыленный бок машинки.

– Так мне на работу и надо, у нас здесь мероприятие. Я из журнала Gloss.

Неправильно я разговариваю с ним. Надо как-то по-свойски, по-простому, и главное – очень уверенно. Это работает. А мои вялые объяснения в сочетании с малобюджетным автомобилем действуют на него угнетающе.

– Ничего не знаю! Пропуск на машину есть?

– Пропуска нет. Но, послушайте…

– Сюда только с пропусками. И так мест не хватает.

– Так вон же свободные. Ну пожалуйста! Где же мне теперь парковаться? – худшее, что я могла сделать – перейти на жалобный тон. Почему-то я всегда пасую перед грубой силой цвета хаки.

– Отъезжайте, девушка, вы проезд загородили!

И он побежал к окну стоящего за мной BMW. Я включила задний ход и попыталась отползти в сторону. Из джипа гуднули. Показалось, что из-за темных стекол «бэхи» на меня кто-то смотрит и смеется. Надо мной, над Бурашкой, над моими неловкими попытками освободить дорогу для глянцевых автомобилей серьезных людей.

К счастью, машину удалось приткнуть недалеко от въезда. Я взглянула в зеркало. Хорошо, что Лена меня накрасила. Плохо, что я не одета. Но, в конце концов, я здесь по делу.

На дорожку я ступить не решилась – не надо портить глянцевую картинку. Все-таки я сегодня очень casual. Не в смысле Оксана Робски, а в смысле по-походному.

Возле входа в павильон стояли наши. Я увидела Ленку. Она энергично замахала мне:

– Иди сюда! К нам иди!

Девушки наши смотрелись отлично. Вот их точно можно снимать для рубрики «Кто в чем». (По-моему, такая есть в журнале Vogue. Или Harper’s Bazaar? Я теперь читаю все журналы подряд и пока еще путаюсь.) Жаль, что снимать некому. Мероприятие было отчасти нашим, отрядным, поэтому присутствие других глянцевых журналов исключалось по определению. Как мне объяснила Лена, мы всегда конфликтуем друг с другом. Я спросила – почему?

– Как ты не понимаешь – это же конкуренция! Все хотят быть первыми. А реально пишут об одном и том же. Мы же не газета. У всех похожие картинки, у всех примерно одинаковые съемки. Выделиться невозможно. Поэтому каждый журнал делает вид, что других на этом поле не существует.

– Получается, что в другой журнал перейти нельзя? Не возьмут?

– Как раз наоборот! Хороших редакторов в индустрии не хватает. Если ты суперспециалист – а даже если не супер, – тебя перекупят рано или поздно. Но тогда с тобой, имей в виду, перестанет здороваться прежний главный редактор.

Мой прежний главный редактор в газете «Бизнес-Daily» Володя Борейко, узнав о моем уходе, вызвал меня к себе, уговаривал не делать резких движений, обещал повысить зарплату. А когда я сказала, что вопрос решен, пожелал мне успехов и по-отечески погрозил пальцем: «Уверен, ты вернешься в деловую журналистику. Имей в виду – место тебе всегда найдут».

– Слушайте, а где Кончаловский? Мне интервью у него брать надо. Никто его не видел? – спросила я у девчонок.

– Ты к режиссеру лезть перед съемкой собираешься? Не советую, – сказала редактор отдела культуры Оля Кузнецова.

– Кстати, Оль, а может, нам вместе с тобой к нему подойти, кино же по твоей части, – предложила я Кузнецовой.

– Вот еще! У меня и так достаточно работы! – ответила она и резко сменила тон: – Ой, Светочка пришла, ласточка наша. Пойду, пообщаюсь.

Кузнецова двинулась в сторону телеведущей Светланы Конеген, стоявшей неподалеку в компании с Артемием Троицким. Под ногами у них вертелась собачка, маленькая, дрожащая. Было страшно, что ее кто-нибудь случайно раздавит, пришпилит лапку к полу тонким острым каблуком.

– Расслабься, шампанского выпей! – Лена подсекла проходящего мимо официанта. – Два бокала.

– Я же за рулем, – отозвалась я, но взяла бокал.

– Все за рулем! – сказала Лена, которая боялась водить машину и поэтому прокатывала ползарплаты на такси. – Нельзя так серьезно ко всему относиться. После съемки на банкете подойдешь к режиссеру и задашь ему пару вопросов. Все! Что еще девушке надо?

– Ты здесь кого-нибудь знаешь?

– Кое-кого. Вон Саша Калиновская – в желтом платье, видишь?

– Это с МузТВ такая блондинка?

– Ага. Мисс Пластика года. Коллаген внутривенно.

– Она операцию сделала?

– И не одну.

– Зачем? Она же совсем молодая.

– Не важно. Пухлые губы – это сейчас тренд.

– Ну и что? Ты же не делаешь операцию.

– Пока не делаю. Мы с тобой непубличные девушки – можем себе позволить отступление от тренда. Хотя татуаж губ я уже сделала. А Калиновская – в телевизоре, значит, должна соответствовать.

К нам подбежала Вера Голикова, ассистентка Полозовой.

– Лен, Затуловская просила встать поближе к дверям, чтобы в первую очередь дать войти нашим рекламодателям. Я не всех в лицо знаю, поможешь, а?

Мы заняли стратегическую позицию у входа, изображали светскую беседу, но на самом деле Краснова выявляла в парфюмированной людской массе своих – и делала Вере знак. Худенькая и маленькая Вера с решительностью, свойственной энергичной молодости, ввинчивалась в толпу, брала за руки каких-то женщин и мужчин и вела их к дверям, расчищая дорогу, как заправский ледокол.

– Это Корин Жак, представительство Dior в России. А вон Лиза из Chanel. Здравствуй, дорогая! – И Лена бросалась обнимать хрупкую девушку в джинсах и белой рубашке.

– Вон идет компания Luxury Тренд, Вероника Самсонова. Не дают нам никак рекламу. Ничего, в этом году их добьем. Добрый вечер, Вероника Николаевна!

– Андрюшенька Андреевич, здрасте! Проходите, пожалуйста! Это Ольховский, хирург, который звезд режет. Клиника на Рублевке. Операцию надо делать только у него, – жарко шептала мне Лена.

От сложной смеси людей, духов, сплетен, впечатлений, шампанского у меня кружилась голова. Лена целовала, улыбалась, кивала, приветствовала. L'Or?al, Est?e Lauder, бутик «Подиум», бутик James, империя Mercury, сеть магазинов «Рандеву». А теперь Bosco, за ними ЦУМ – проходите, садитесь, для вас места в первых рядах… Вера, руководимая Леной, мелькала взад-вперед, как челнок в умелых руках ткачихи. Я решила вырваться из окружения.

– Пойду курить.

– Найди Островскую, – шепнула мне Лена. – Пусть тоже поработает! Ее клиенты идут.

Еще ничего не началось, а я не знаю, как дождаться финала. Финал наступил быстрее, чем я предполагала.

В двух шагах от меня стояли Лия Островская и Настя Ведерникова.

Зажигалка обожгла палец. Что делать? Подойти к ним и сказать Лие, что ее просят срочно на вход? Уйти немедленно, чтобы успеть донести до дома ужасное, режущее чувство? Это как ожог – внутри уже все обуглено, но снаружи еще ничего не видно. Я знаю, что будет со мной дома. И это буду знать только я.

«А как же быть с Кончаловским?» – пронеслась в голове мысль. Но это не добросовестность моя говорила, а гадкое, унизительное желание получше рассмотреть Настю. Я ведь ее никогда не видела близко – в прошлый раз я смотрела только на Канторовича. И на его руку на ее талии.

А ничего с Кончаловским! Завтра на работе совру что-нибудь. Увольнение лучше публичной истерики. Я трезво оценивала свои силы. Надо уйти.

Боже, Островская повернулась ко мне!

– А я тебя ищу! Ты диктофон взяла?

Теперь мы стояли втроем.

Я молчала. Рассматривала Настю. Худая. На высоченных каблуках. Светлые волосы, длинные. Шелковая блузка с широким поясом. Джинсы, другие, не те, что на фотографии. На шее цепочка с бриллиантовой – наверняка – слезинкой. Очень красивая. Потрясающая.

Настя улыбалась мне. Но как-то странно. Как будто смотрела через стекло.

– Я спрашиваю, Алена, диктофон взяла?

– Да, взяла, взяла, – я говорила что-то не то. Надо по-другому, надо собраться.

– Почему опаздываешь? Редакционные мероприятия – это работа. Извини, дорогая, – новый сотрудник, боевое крещение.

Последняя фраза была адресована Насте.

Настя улыбалась. Я поняла, в чем странность – она в принципе меня не видит. Островская нас не познакомила, не сочла нужным. Для Насти это сигнал – я проходной персонаж, присутствие которого не требует никакой реакции. Спрашивается, почему я не представилась сама? Почему я так легко согласилась на роль статистки? Надо было бежать, сразу!

– Алена, задание тебе! Проводи Настю и проследи, чтобы посадили в первый ряд.

Я опомнилась.

– Лия, я рекламодателей встречаю. Ты тогда сама… – пробормотала я. Но Островская даже ухом не повела:

– Настенька, тебя проводят. Не прощаемся, дорогая, я тебя там найду, – Лия была нежна.

Мы пошли. Я впереди, Настя следом.

– Девушка, подождите! Вас, кажется, Алена зовут?

– Да. Очень приятно. – Зачем я это говорю? Кому приятно? Мне?!

– Алена, подержи сумку, мне надо пояс поправить, тут такой сложный бант… Встань сюда, закрой меня от камеры. И делай вид, что мы с тобой разговариваем.

И я взяла ее сумку. Маленькую, похожую на лошадиное седло. С надписью Dior. Что со мной происходит? Настя поправила блузку. Взялась за свое седло. Скомандовала:

– Пошли!

Я пошла вперед – извозчичья лошадь, которой все равно, куда идти. Мы пробрались к дверям, Лена уже оставила свой пост, все наши были внутри.

В огромном ангаре с устрашающими бетонными стенами, хранившими, наверное, еще следы первых пятилеток, был выстроен подиум. Индастриал-look – это теперь модно. Сочетание гламурной роскоши с обшарпанной эстетикой героического советского прошлого.

На стенах – постеры. Обложка журнала со слоганом «Читайте Gloss! Культ 100% роскоши» и рекламный плакат, сделанный для фильма «Марк Шиffер. 100% shit».

Я сдала Настю на руки Вере. Сразу стало легче.

Народу было полно. В первых рядах сидели звезды. Конеген, Троицкий, муззвезда Саша Калиновская через два стула от них и артисты, снимающиеся в фильме, – Ирина Розанова, Алексей Серебряков, Андрей Носков.

– Это не настоящий модный показ, – Краснова цапнула меня за руку. – В реале на топовых местах сидели бы совсем другие люди.

– Да, а кто? – спросила я машинально. Мой ожог от встречи с Настей болел уже нестерпимо.

– Оля Слуцкер, Света Бондарчук, Рената. А с другой стороны Наташа Королева, Винокур и Галкин с Киркоровым. Ну и Долецкая, Шахри и Хромченко.

Ну да, главные редакторы журналов.

– И Ирка наша, – сказала я, мечтая отделаться от Красновой, чтобы незаметно слинять.

– Щас! Ирка наша сидит во втором ряду. Дышит в спину «Вогу».

Да, Полозова однажды об этом говорила. Журналисты слонялись вдоль рядов в поисках места – но наши девочки отгоняли их от приоритетных кресел. Я видела, как Вера изгнала из партера двух дам неопределенного возраста, и усадила Ведерникову рядом с Троицким. Логично, для картинки нужна концентрация узнаваемых лиц в первых рядах.

Я увидела Кончаловского. Придется подойти. А о чем спрашивать? Я ведь даже не подготовилась – времени не было. Мне стало страшновато.

Я умею разговаривать о деньгах, но не об искусстве. К тому же, стоит сморозить какую-нибудь глупость, и обратного пути не будет – сразу запишут в разряд поверхностных журналистов, которые ни о чем не имеют представления.

Кончаловский тем временем организовывал пространство. «Камера будет идти отсюда, значит, подходишь с той стороны». Это актеру. «Пересадите вот этих из массовки к Ире в центр». Это ассистентам, которые немедленно ринулись к двум фрикам, изображавшим гламурных тусовщиков, и переместили их поближе к Ирине Розановой. Как я поняла, в фильме она играет главного редактора. «Скажешь мне потом, что ты думаешь про глянец!» Это Свете Конеген.

Я решилась.

– Андрей Сергеевич, здравствуйте! Меня Алена Борисова зовут. Я из журнала Gloss. Мы интервью с вами хотели сделать…

– Хорошо, хорошо. Давайте после… О, Пашенька, здравствуй, здравствуй…

К Кончаловскому подошел человек в черной майке и черных джинсах, сопровождаемый тремя молодыми людьми. Андрей Сергеевич и некто Пашенька обнялись.

– Что вам мое интервью? Вот кто ваш герой!

Я не знала, как реагировать. На всякий случай молчала. Человек в очках тоже.

– Вы не знакомы? А говорите, в глянце работаете. Девушки должны его знать в лицо. Познакомьтесь – это Паша Гейдельман, у меня в фильме играет между прочим. Он может вас замуж выдать. А это…

Он уже забыл, как меня зовут.

– Эта девушка работает в журнале Gloss, который у меня снимается. Тебе такие кадры не нужны, Паша?

Гейдельман пожал мне руку. Крепко. И вежливо улыбнулся.

– Я подумаю.

Интересно, о чем он подумает? Я отошла.

– Ну, что Кончаловский сказал? А Гейдельман чего? – Лена была тут как тут.

– Слушай, а кто этот Гейдельман?

– Алена, ты меня поражаешь! Он тебе нужен больше, чем мама с папой. Слушай, а Кончаловский такая лапа. Надо же, познакомил тебя с Пашей. Ну что, ты ему понравилась?

У Лены горели глаза – ярче, чем обычно, а обычно она закапывала «Визин» перед вечеринками.

– Не знаю. Руку пожал, и все. У него брачное агентство, что ли? Кончаловский что-то говорил про замуж.

– Ты телевизор не смотришь? Светскую хронику не читаешь?

– Читаю, – сказала я.

«А не стоило бы», – подумала.

– Рассказываю. Паша Гейдельман девок олигархам ищет. Конечно, процентов на пятьдесят это бла-бла, Пашин личный пиар. За Прохорова замуж не выдаст. Но думаю, кое-что он может. Я, во всяком случае, знаю пару девиц, которых он пристроил в приличные руки.

Мне стало смешно.

– Слушай, но это же ерунда! Разводка для ток-шоу Малахова!

– Ты дура, что ли?! Это бизнес! Реальный бизнес, от которого девушкам польза. Паша, между прочим, свою жену олигарху продал за 800 штук.

– Как жену? Быть не может… Продал?!

– Кто кого продал? – подошла культурная Кузнецова.

– Не важно, – Лена замолчала.

– Вы про Гейдельмана, что ли? Да, это персонаж! Не понимаю только, что может связывать такого мощного режиссера, как Кончаловский, классика живого, с таким жутким типом, как Гейдельман.

– А ты, как всегда, морали читаешь! Вот, Алена, с Олей поговори о высоком.

– А тебе он нравится, да? Надеешься попасть в его список? – Кузнецова разозлилась.

– А ты никогда и не надеялась! – Краснова нанесла ответный удар.

– Ну что, Андрей Сергеевич отшил тебя? Говорила же, не надо лезть перед съемкой! – уязвленная Кузнецова тут же рикошетом врезала мне.

– Нет, все как раз нормально. Обещал после показа. Я вопросы еще не придумала. У тебя есть какие-нибудь идеи? – Я пыталась перевести разговор в мирное русло.

– У меня идеи есть всегда. Но это же твое интервью – значит, твои идеи!

И Кузнецова ушла.

Лена шипела:

– Вот стерва! Никогда никому не поможет. И мужа у нее поэтому нет. Нормальный человек не будет жить с такой постной рожей.

Оля и правда всегда выглядела так, как будто чем-то недовольна. Раньше, до эпохи глянца, она работала театральным критиком в культурном журнале и писала рецензии на спектакли. Говорили, что хорошие. А еще говорили, что Оля училась на актрису, но театральной карьеры у нее не получилось. В журнале ее статьи всегда сильно редактировали – они были слишком сложны для читателей. «Пиши проще, чтобы в ярангах было понятно», – говорила ей Аня. Оля обижалась.

– Лен, а у них дети были? Ну, у Гейдельмана с женой?

Я даже забыла про Настю – история была поразительная, просто для кино.

– Слушай, я подробностей не знаю! Может, бывшая жена была. Может, он и так разводиться собирался. Я тебе только одно советую – меньше думай.

– Это трудно.

– А ты попробуй! И постарайся, чтобы Паша тебя запомнил. Это, конечно, так – случайное знакомство, он вряд ли на тебя среагировал. С точки зрения коммерции мы с тобой нестандартный товар.