Всю ночь я проворочался в тесной утробе машины с ноющим сердцем, горящей головой, с теми же отчаянными мыслями о Елене и о своей судьбе. Заснуть не удалось.
      Утром, весь разбитый, поднялся затемно. Чтобы взбодриться, растер лицо снегом, принял тонизирующую таблетку. Помогло плохо: боль в глазах и ломота в затылке
      остались. Через силу еще немного поразмыслил над предстоящим маршрутом и дал команду Антону. Машина тронулась. Начался следующий этап моего бегства.
      Около девяти стало рассветать, но к этому времени сказалась, наконец, бессонная ночь. Меня сморило. Ведомая Антоном «Церера», слегка раскачиваясь, катила по плохо расчищенной от снега лесной дороге. А я то проваливался, как в теплую воду, в целительное сонное забытье, то просыпался от электрического удара тревоги и вглядывался с опаской в мелькавшие по сторонам, черные в полусвете зимнего утра ветви деревьев и кустарника.
      Решающий момент, может быть к счастью для себя, я проспал. Я очнулся от резкого торможения – меня швырнуло вперед, – и первым достиг моего сознания голос Антона, повторявший: «Путь закрыт, путь закрыт!» Впереди, перегораживая узкую дорогу-просеку, боком стоял мощный джип «Титан» – чудовище стального цвета, а на экране заднего вида вырастала широченая морда второго такого же монстра. Моя «Церера» оказалась закупорена между ними. Чисто рефлекторно я распахнул дверцу, вывалился из машины и рванул было в лес, но дверцы обоих джипов открылись еще скорее, из них посыпались люди и налетели на меня со всех сторон.
      Меня схватили, мне завернули руки за спину, мгновенно прощупали от плеч до ботинок. Я уже почти ничего не соображал, всё было кончено, и накатило спасительное безразличие. В своем отупении непогасшим краешком рассудка я только с вялым удивлением отметил, что меня пока не бьют, у меня даже не вытащили «карманник». Странным казалось и то, что напавшие на меня были одеты в одинаковые серо-зеленые куртки военного образца. Неужели бандиты ввели у себя униформу?
      Один из них втиснулся на переднее сиденье «Цереры», быстро открыл бардачок и вытащил оттуда «наган». Повертел его в руках, ловко выщелкнул из барабана несколько патронов, оглядел их давным-давно продавленные капсюли, оглядел пули, хмыкнул, пожал плечами и закинул револьвер с патронами назад в бардачок.
      Уверенно ступая по хрустящему снегу, подошел тот, кто, видимо, был здесь главным. Он улыбался, как мне
      показалось, без насмешки, приветливо. А впрочем, я нерезко видел черты его лица, всё в глазах слегка расплывалось.
      Улыбавшийся остановился, сделал небрежный жест, и те, что держали мои руки сзади, тотчас отпустили меня.
      – Как вы себя чувствуете, Виталий Андреевич? – спросил он.
      – Спасибо, нормально.
      Я в самом деле почти не испытывал страха. Только ощущал свое тело каким-то ватным, и меня слегка подташнивало.
      Он вытащил голографическую карточку, показал мне. Вспыхнули и заплясали в воздухе переливающиеся радугой буквы. Я с усилием сложил их в слова: «РОССИЙСКАЯ КОНФЕДЕРАЦИЯ. МИНИСТЕРСТВО ГОСУДАРСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ. ВТОРОЕ ГЛАВНОЕ УПРАВЛЕНИЕ. ПОДПОЛКОВНИК ГУСТЫШЕВ АЛЕКСАНДР АЛЕКСЕЕВИЧ».
      – Понятно, – сказал я.
      Подполковник был, кажется, задет моим равнодушием.
      – Вы можете проверить мою идентификацию со своего «карманника», – сказал он.
      – Не нужно, я и так верю.
      До моего сознания действительно дошло, что меня поймала не мафия, а государственная спецслужба. Но и это мне было уже почти безразлично.
      – Ну, как вам будет угодно, – согласился подполковник. – А сейчас я должен просить вас вернуться в машину. – И он распахнул заднюю дверцу моей «Цереры».
      Я забрался туда, устроился на середине сиденья. Слева от меня уселся подполковник Густышев, справа втиснулся еще один широкоплечий мужчина в серо-зеленой куртке. За рулем остался тот, кто проверял «наган». Первым делом он отключил моего Антона, потом запустил двигатель. Джип, закрывавший путь, окутался паром, развернулся на месте, покатил вперед. Вслед за ним двинулись и мы.
      Я думал, что мы выедем на шоссе и направимся в ближайший город, но наша небольшая колонна – два «Титана», «Церера» между ними, – словно продолжая мар-
      шрут моего бегства, еще добрых полчаса петляла по каким-то лесным дорогам. Гэбэшники хранили молчание, а мне не хотелось ни о чем их спрашивать.
      Внезапно перед нами открылась поляна, где стоял огромный военно-транспортный вертолет. Зияла пасть его грузового отсека с откинутой вниз створкой-челюстью. Головной «Титан» свернул в сторону, а «Церера» с ходу вкатила по этой наклонной створке в сводчатое чрево воздушного корабля. Встретившие нас внутри люди в синих комбинезонах и летных шлемах тут же закрепили мою машину специальными захватами. Створка-челюсть позади поднялась и захлопнулась. Взревели двигатели, гигантский корпус вертолета пронзила металлическая дрожь, за стеклами иллюминаторов забурлили белые струи пара. Мы оторвались от земли.
      Подполковник, чуть улыбаясь, искоса наблюдал за мной. Как видно, ждал вопросов. Но я спросил только:
      – Куда мы летим?
      – В Москву.
      Я кивнул и прикрыл глаза. Больше всего мне хотелось бы сейчас поспать хоть немного. Зачем выяснять заранее, в какой игре меня собираются использовать? Всё равно это будет чужая игра, в которой мне отводится роль пешки. Пространство моей свободы сузилось до последнего предела – до зазора между мощными торсами сдавивших меня стражей.
      Но почему так случилось? Буржуазную идею свободы как простора для конкуренции я отверг еще в юности. Сам, добровольно, отказался лезть во всеобщую свалку. Свобода, которой я желал, означала для меня только независимость от общества. Я не хотел никому противостоять и в итоге оказался один против всех. Вернее, это они все оказались против меня, и злые бандиты, и ласковые гэбэшники. В смертную эпоху они бы, возможно, пропустили меня, позволили дотянуть в сторонке от их грызни куцее существование. В эпоху бессмертную – своеволие, подобное моему, как видно, стало для хозяев жизни нетерпимым.
      Вертолет набрал высоту, лег на курс. Гремели турбины, со звонким посвистом рассекали воздух лопасти винтов. Под конец я всё же задремал.
      Меня разбудил осторожным прикосновением деликатный подполковник Густышев:
      – Тысяча извинений!
      Я очнулся, с усилием сообразив, где нахожусь. Вертолет, подвывая, шел вертикально вниз и наконец, содрогнувшись, сел на бетонные плиты какого-то большого, похоже, военного, аэродрома. Двигатели начали стихать. Мы провели в воздухе добрых два часа.
      Вертолетчики деловито освободили от захватов мою «Цереру», опустилась створка грузового отсека, мы съехали по ней задним ходом на летное поле. Вместо серо-стальных «Титанов» нас дожидались там два черных вытянутых лимузина вип-класса, на которых обычно раскатывают высокие чиновники и крупные дельцы. Один лимузин тут же вырулил вперед, другой пристроился сзади.
      И я помчался дальше, пленником в собственной машине. За стеклами пролетали перелески Подмосковья, потом замелькали городские кварталы. Мне, конечно, не раз приходилось бывать в Москве, но шестимиллионный столичный мегаполис по площади неизмеримо больше Петрограда, без карты на экране Антона я никогда здесь не ориентировался. Сейчас я мог только догадываться, что мы приближаемся к центру: с обеих сторон, отделяясь от фасадов, заполыхали рекламы. Потом я стал узнавать самые приметные знакомые места. Мы пролетели мимо Сокола и Белорусского вокзала, свернули влево на Садовое кольцо, у Красных Ворот повернули на Мясницкую. Я уже решил, что меня везут на Лубянку, однако мы проскочили и Лубянскую площадь. В проеме какой-то улицы открылся вдали кусок Кремлевской стены с башнями, и в этот момент мы сбавили скорость, повернули вслед за головным лимузином, как мне показалось, в тупик между зданиями и неожиданно скатились вниз, под мостовую, в ярко освещенный тоннель.
      Подполковник Густышев повернулся ко мне и тихо спросил:
      – Надеюсь, у вас нет ко мне претензий?
      – Какие могут быть претензии!
      Тоннель оказался ответвлением целой системы подземных улиц. Мы поворачивали несколько раз и наконец
      остановились в подземной автостоянке, где вдоль стен сверкали шеренги лимузинов, еще роскошнее тех, что сопровождали мою «Цереру». Но людей в просторном зале не было, за исключением нескольких мужчин в штатском, дожидавшихся нас.
      Подполковник поспешно выбрался из «Цереры», помог выйти мне и громко отрапортовал встречавшим: «Объект доставлен!»
      Один из них, не обращая на него внимания, всмотрелся в меня и кивнул:
      – Господин Фомин? Прошу вас!
      Возникло ощущение дежа вю: нечто подобное происходило со мной в фирме «ДИГО», штабе мафии. Как тогда, мой провожатый повел меня мимо эскалаторов к неприметной двери в стене, за которой оказалась кабина лифта. Как тогда, мы понеслись куда-то вверх, и этаж назначения определить было невозможно – на счетчике ровно светились два нуля.
      Я старался унять волнение, по крайней мере казаться спокойным. Выиграть в навязанной мне игре я никак не мог, но есть разница в понятиях – проиграть и сдаться. До сих пор, несмотря на страх, отчаяние, боль, мне как-то удавалось не сдаваться – и тогда, когда мне угрожали, и тогда, когда меня прострелили, и тогда, когда манили спасением в виде рабской жизни. Так, может быть, у меня хватит сил продержаться еще какое-то время? Ведь от меня требуется немногое – всего лишь оставаться самим собой. И если я сумею сохранить себя тем же человеком, каким прожил всю жизнь, я буду презирать своих победителей.
      Лифт остановился, створки разъехались, выпустили меня, кабина с провожатым умчалась вниз. И на этом ощущение дежа вю оборвалось. Я очутился не в служебном коридоре, а в помещении, напоминавшем не то антикварный салон, не то ресторанный зал в стиле девятнадцатого века: диваны и кресла с атласной обивкой, на стенах картины в золоченых рамах – пейзажи, морские виды с парусными кораблями, в центре – накрытый снежно-белой скатертью стол, на нем в фарфоровой вазе – огромный букет живых цветов.
      – Добрый день! – меня приветствовала воркующим голосом красивая полногрудая блондинка. – Вам хватит
      часа, чтобы привести себя в порядок? Прошу сюда, – она приоткрыла резную дверь, за которой оказалась вполне современная ванная комната. – Мы приготовили чистое белье вашего размера, на полочке – бритва и лосьоны. Я удаляюсь, чтобы вас не стеснять.
      Она плавно повернулась и уплыла прочь, позволив мне оценить ее тяжелый, грациозно покачивающийся зад, рельефно обтянутый тугой юбкой. Как ни готовился я в дороге к неожиданностям, от такой встречи мне стало совсем не по себе. Непонятное вызывает самую большую тревогу, я испытал бы меньшее смятение, если б вместо подозрительной роскоши оказался в простом следственном кабинете. Но деваться было некуда, а туалет и душ мне действительно были необходимы. И я шагнул туда.
      Ровно через час, вымытый и побритый, с приятным ощущением новенького чистого белья, я прохаживался вокруг стола с цветами. Теперь мне захотелось есть. Я подумал, что если в этой диковинной спецслужбе меня принимают с таким почетом, то обязаны и накормить.
      – Простите, простите, заставил ждать! – раздался сзади странно знакомый голос.
      Я обернулся. В зал, широко улыбаясь, входил мужчина, которого я и вправду где-то, когда-то видел. Чем-то, пожалуй, он напоминал президента Евстафьева, но казался гораздо моложе.
      Человек подошел, протянул руку, представился:
      – Евстафьев Георгий Михайлович.
      У меня похолодело в моем голодном животе. Черт возьми, это действительно был наш президент! Я угодил из леса прямиком в гости к президенту России!! От такой фантасмагории голова пошла кругом. Спасала, как прежде, защитная реакция рассудка, она обволакивала, притупляла восприятие: президент так президент.
      А он в самом деле резко отличался от своего телевизионного образа. Конечно, рост и осанка были те же, но внешность… Вместо выдубленной физиономии, прорезанной мужественными морщинками, у него было бледное лицо с гладкой, лоснящейся кожей. Вместо сверкающей, как серебряный шлем, благородной седины – растре-
      панные пряди мышиного цвета. Вместо взора, устремленного вдаль, – бегающие глаза. Этот живой президент выглядел неказистым сыночком себя самого, экранного. Нелепо вспомнился официант из ресторана «Император Павел», загримированный в мудрого старика.
      Мне ничего не оставалось, как только представиться самому:
      – Фомин Виталий Андреевич.
      А президент всё не выпускал, всё тряс мою руку и похохатывал:
      – Поздравляю! От всей души поздравляю!
      Я понятия не имел, с чем может меня поздравлять глава государства. Показалось даже, что меня собираются наградить орденом «За заслуги перед Отечеством». На всякий случай ответил обтекаемо:
      – Спасибо. Мне, право, неловко.
      – Чего там неловко! – гремел президент. – Это ж настоящий юбилей! Две шестерки!
      Вид у меня, наверное, стал совершенно безумный, потому что президент покатился со смеху. Но уже в следующую секунду я вспомнил, какое сегодня число, и сообразил наконец, в чем дело: пятое февраля, день рождения, о котором я напрочь запамятовал среди погонь и покушений! Всё правильно: мой календарный возраст достиг шестидесяти шести. Тут же я припомнил, что у Евстафьева KB лет на десять меньше, и догадался, что за чудеса творятся с его внешностью. Ну разумеется: генную профилактику он прошел где-то около тридцати, биологически ему сейчас всего тридцать пять – тридцать шесть, поэтому имиджмейкеры так тщательно и старят его для показа народу.
      А он веселился:
      – С божьей помощью и современной медициной вы у нас, дорогой, и до трех шестерок дотянете, до полной победы над всякой дьявольщиной! А пока и две отметим! Девочки!… – президент выпустил мою руку, обернулся, похлопал в ладоши.
      Вокруг нас ярким вихрем пронеслись пышнотелые, сияющие улыбками красотки в облаках духов. Стол стремительно покрылся бутылками, фужерами, тарелками с закуской.
      – Уж простите, голубчик, своего президента, – сказал он, когда женщины исчезли и мы опять остались вдвоем, – что пригласил вас не по правилам политеса. Да ведь если бы чекисты вас не перехватили и ко мне не привезли, куда бы вы в своей гонке заехали?… А поспели бы вперед наших ребят те, от кого вы улепетывали, что тогда? – он сокрушенно вздохнул. – Не имел бы я удовольствия с вами познакомиться! – И вновь просиял дружелюбной улыбкой: – Так что будем пить за ваш юбилей – коньяк, водку, виски, текилу?
      – Ну, если можно, водку.
      – О, сразу видно русского человека! Прошу к столу! – Он откупорил промороженный, запотевший штоф «Ледяного дома», налил две объемистые рюмки: – За вас, дорогой!
      С голода и усталости у меня от выпитого тут же сладко закружилась голова.
      Президент заботливо придвигал угощенье:
      – Селедочку попробуйте – нежнейшая! Пирожки с грибами рекомендую!
      После второй, почувствовав, что могу совсем размякнуть, я честно предупредил:
      – Георгий Михайлович, если у вас, кроме поздравления, ко мне еще и дело, не будем тянуть.
      – И то правда! – согласился президент, опять наполняя рюмки. – Что вокруг да около ходить, свои же люди! А дело, конечно, есть, как без него. – Он чокнулся со мной, внимательно проследил за тем, как я выпил. И вдруг сказал совсем другим тоном, точно пилой провел: – Так за что же вас убить хотят, Виталий Андреевич?
      Сразу потянуло холодным сквозняком, хмель у меня стал выветриваться. А президент как будто рассуждал сам с собой:
      – Дом взорвать, не где-нибудь – в Питере, а расследование с ходу замять… Эдакий пируэт больших денег стоит, не на всякого так потратятся. Серьезным людям вы досадили!
      Я молчал.
      – Если б то коммерческие коллизии были, так и господь бы с ними, – продолжал он размышлять вслух. -
      Ну, убьют Фомина, станет одним Фоминым меньше, – да вы закусывайте, закусывайте! – не царское дело вмешиваться. Россия, слава Богу, страна демократическая, бизнес от власти у нас отделен… Так ведь не только из бизнеса в этом деле ноги растут.
      Он снова налил мне и себе. Я попытался отказаться, но он лишь на мгновение сфокусировал на мне свой взгляд, и этого хватило, чтобы я послушно выглотал водку, не чувствуя уже ни вкуса, ни опьянения.
      – Получил я письмо, – сказал президент, отдувшись после выпитой рюмки и зажевав ее листиком салата, – из ООН, от главного негритоса. Так, мол, и так, действует на российской земле чудовищная террористическая группировка. Угроза всему миру. А дальше – почти ультиматум: либо сами ее давите, либо пустите нас, мы разберемся… Вы, Виталий Андреич, когда на американцев работали, искали к этим террористам подходы? А ну, выкладывайте всё!
      Я подумал, что не связан обетом молчания со своей бывшей службой, нет причин скрывать от властей информацию, которую, в конце концов, сам и добывал, рискуя головой. И я заговорил.
      Начал с того, как получил из Нью-Йорка удивившее меня задание – расследовать бытовое, на первый взгляд, происшествие с машиной, рухнувшей в Неву. А дальше – поведал почти (почти!) всё, что мне стало известно об организации, укрывшейся под вывеской «РЭМИ». Я рассказал о ее происхождении и целях, о психотронном оружии для устранения неугодных (об этом знала теперь даже мафия), о космодроме и «Суперсониках». Разумеется, умолчал о своих отношениях с Еленой. Не стал говорить о приборе Филиппова (что-то меня удержало). И объясняя суть милютинского законопроекта о космосе, пощадил президента: не выдал ему, с какой легкостью копаются в секретных делах нашей Государственной Думы западные наблюдатели.
      Президент слушал со сосредоточенным видом. От шутливости, с которой он меня встретил, не осталось и следа. Он как бы давал понять, что то была игра, необходимая ему для разрядки, а теперь он включился в работу и
      сразу стал похож на свой экранный облик. Черты лица его отвердели, взгляд застыл. Он и без грима сейчас казался умудренным годами правителем. Наверное, имиджмейкерам было с ним не так много хлопот: всего-то – подсмуглить лицо, навести морщинки да гладко зачесать волосы перед выходом в эфир (его шевелюра, переливающаяся странным мышиным цветом, на самом деле, конечно, была покрашена люминесцентной краской и в специальном освещении перед объективами сама сверкала серебром).
      Когда я закончил рассказ, он помолчал немного, потом кивнул:
      – Годится! Чекисты мне слегка по-иному докладывали, но и ваш вариант – принимаю. Видно, что не лжете, просто с вашей колокольни так увиделось… – Поразмыслил еще и сказал, подводя итог: – Значит, наши так называемые террористы стали проникать во внешний мир. Убили сенаторшу в Америке, ай-ай-ай!… Но ведь центр их движения находится здесь? Во главе стоят русские? Они же русские?
      Из тех, кто «во главе», я знал только Елену, однако искренне ответил:
      – По-моему, додуматься до такой затеи – отбросить как негодный хлам всё человечество, – могли только у нас. Во всяком случае, додуматься раньше, чем где бы то ни было.
      – Да-а, – согласился президент, – размах нашенский. Он опять наполнил обе рюмки, но дальше – словно
      позабыл о водке. Поднялся и стал в раздумье прохаживаться у стола:
      – Итак, в России действует подпольная научная организация. Невиданной эффективности. Бомба под мировыми устоями. Как нам это оценить с точки зрения государственных интересов?…