топливе. Но, может быть, умельцы из «РЭМИ» и здесь обогнали официальную науку?
      – Ты понимаешь, что это значит? – допытывался Беннет.
      – Понимаю, – ответил я. – Главная проблема, если не считать двигателей, теплоизоляция. Для возвращения из космоса она у «Суперсоника» всё же слабовата. Но если они сумеют обеспечить достаточную энерговооруженность, будут входить в атмосферу с малой скоростью, под плоским углом…
      – При чем здесь теплоизоляция?! – взорвался Беннет. – Это значит, что стервятники уже проникли на американский континент, они действуют в Штатах!
      – Ну не расстраивайся. Они же не собираются свергать вашу демократию. Возьмут что им нужно и уберутся в Пидьму, в родные леса.
      – Мы остановим эту сделку! – решительно сказал Беннет. – Комиссия Бернарделли наложит на нее запрет, и…
      – Тогда они убьют Бернарделли.
      – Как убьют?!
      – Не поморщившись. Ты до сих пор не понял их методику? Они первыми никого не трогают, но в два счета уничтожают любого, кто пытается им помешать.
      – Не говори чушь! – разозлился Беннет. – Даниэла Бернарделли – сенатор, до нее им так просто не добраться!
      – Уолт, мое дело – предупредить. Беннет подозрительно сощурился:
      – Хочешь доказать, что стервятники непобедимы? А может, они перевербовали тебя?
      – Меня перевербовать невозможно, – сказал я. – Потому что нельзя ни увлечь идеями, ни запугать. Даже купить нельзя: лишних денег мне не надо.
      Беннет криво усмехнулся и отключил связь, не попрощавшись.
      Елена предоставила старшему советнику Видману выбор между жизнью и смертью. Если бы он закрыл дело, начатое против ее компании Розовым Слоном, то остался бы цел. Но старший советник попытался дело продол-
      жить. Боялся ли он гнева своих заказчиков из корпорации «ДИГО» или не мог возвратить полученную от них сумму, а может быть, попросту был непроходимо глуп? Так или иначе, господин Вячеслав Видман не придумал ничего лучшего, кроме как собственной персоной отправиться в фирму «РЭМИ» заново снимать копии с документов. Какие-то опасения у него, похоже, были: он взял с собой не двух бойцов охраны, как Хоботов, а сразу четырех. Наверное, в службе Елены такая предосторожность вызвала веселье. На пустынном областном шоссе прикончить этого дурака было легче всего, и, разумеется, его тут же прикончили. Он не проехал и полпути до Пидьмы.
      В вечерних выпусках новостей его потрясенные спутники поведали о случившемся. Их машина приближалась к Лодейному Полю. Господин Видман сидел за рулем, справа от него – охранник, на заднем сиденье – еще трое. Дорога шла по заброшенной, безлюдной местности. Внезапно господин Видман стал проявлять беспокойство, приказал автонавигатору остановиться и заявил, что ему необходимо выйти по малой надобности. Выглядел он растерянно и говорил запинаясь. Охранники отнесли это на счет стеснительности воспитанного человека в деликатной ситуации. Видеокамера блока записи дорожной обстановки запечатлела старшего советника в тот момент, когда он выбрался из машины и прикрыл за собой дверцу. У него были остановившиеся глаза, отрешенное лицо. Ветер трепал заросли его бороды, по лысине секли снежинки.
      Здесь запись обрывалась. Охранники спохватились, что снимать начальника, собравшегося помочиться, недопустимо, и отключили блок. Дальнейшее известно только по их рассказам. Нет, они и не думали подглядывать, просто так получилось. Они видели, как господин Видман пошел в придорожные кусты. Двигался он медленно, и его как-то слегка заносило то в одну, то в другую сторону. Он продрался сквозь редкие ветви кустарника, по-зимнему голые и черные, которые не могли его скрыть. Остановился. Как будто попытался расстегнуть брюки. Потом
      шагнул вперед, потом куда-то вбок. Опять остановился. И вдруг – сделал еще один шаг вперед, взмахнул руками и исчез…
      Оказалось, что рядом с шоссе в земле была вертикальная скважина, больше трех метров глубиной и около метра в диаметре. Ее вырыли в незапамятные времена для неясных теперь целей – то ли хотели устроить в этом месте колодец, то ли установить опору какого-то сооружения. Конечно, заброшенная скважина была заполнена водой, и, конечно, с поверхности эту воду прихватило коркой льда и замело снегом. Вот туда, в самую середину, и устремил старший советник Видман свой последний в жизни шаг.
      Уже полицейская съемка представила жуткие кадры: в яме под толстым слоем воды чуть светится глянцевитая лысина. Вывод следствия был очевиден: несчастный случай. Пресса обрушила на областную дорожную службу очередной поток обвинений. Дорожники вяло отбрехивались, ссылаясь на недостаточное финансирование.
      Прошло еще несколько дней. Где-то в хвостах информационных выпусков, в скороговорке малозначительной деловой хроники, мелькнула фраза о том, что Управление по борьбе с экономической преступностью закрывает дело, начатое им против компании «РЭМИ», факты не подтвердились. Значит, двух убитых глупцов хватило, чтобы остальные чиновники адекватно оценили ситуацию и выбрали жизнь. Я ждал какого-то, хоть краткого, выступления Елены с торжествующим комментарием, но она так и не появилась в эфире.
      Зато жуткой сенсацией выпалил ближайший выпуск мировых новостей: «Гибель в Вашингтоне председателя сенатской комиссии по контролю над экспортом Даниэ-лы Бернарделли и ее секретарши!!» Я остолбенел. А комментаторы с экрана били подробностями, как кувалдами. Обнаженные тела обеих женщин нашли в постели, сплетенными клубком, в позе, недвусмысленно свидетельствовавшей о характере их отношений. Смерть обеих наступила от чудовищной передозировки наркотиков, принятых непосредственно перед актом лесбийской любви…
      А на следующее утро у меня в квартирке-офисе компьютер заиграл «Гимн великому городу», сигнал местного вызова. Я дал соединение, но экран остался темным: звонивший заблокировал видеоканал. Я рассердился:
      – Что за шутки?!
      В ответ раздался голос Елены:
      – Это логово шпиона? Госпбдин шпион догадался, кто его беспокоит?
      У меня вмиг пересохло в горле, мои слова прозвучали натужно и хрипло:
      – Как я могу не узнать главный объект слежки… Послышался смех, экран осветился, и Елена появилась на нем, сияющая:
      – Я долго не звонила, ты сердишься, прости! Честное слово, я была очень занята!
      – Видел я результаты ваших занятий. Людоеды. Она улыбнулась еще ослепительней:
      – Ты грубишь, потому что знаешь, что такой мне больше всего нравишься! Послушай: я сейчас в Петрограде, вся в делах, но вечер у меня свободен. До самого утра.
      Я молчал. Сердце у меня бухало, как молоток. Я и желал ее, и ненавидел до помрачения рассудка.
      – Ты хмуришься? – насторожилась Елена. – Не хочешь меня никуда пригласить?
      – Разве что в свой офис, – ответил я. – Во вторую комнату. (Где стоял диван.) Для допроса.
      – Мы оба допросим друг друга, – усмехнулась она. – Без слов!
      Весь день я промаялся в ожидании. Мне казалось, она не приедет. Но она приехала. С царственным видом внесла себя в квартирку, стройная, уверенная в собственной неотразимости. Безупречно уложенная короткая стрижка охватывала ее голову, как темная блестящая корона. Яркие синие глаза смотрели с обычной надменностью.
      Она подставила мне щеку для поцелуя. Но я отступил на шаг:
      – Подожди! У меня вопрос по работе.
      Она недоуменно подняла брови. И я был рад, что заставляю ждать эту высокомерную дрянь, которая оторва-
      лась ненадолго от своих темных дел, чтобы для отдыха, быстренько меня использовать.
      – Мне ясно, – сказал я, – почему вы прикончили сенаторшу Бернарделли. Но какого дьявола вы убили секретаршу? Это уже перебор, и мне такая кровожадность не нравится.
      Я задал вопрос внезапно, ударом в лоб, и ждал, как на него среагирует Елена. Признает, что ее фирма занимается убийствами, или начнет увиливать?
      Но поразить ее мне не удалось. Она сама поразила меня тем, что и не подумала отпираться. Ответила совершенно спокойно, как будто речь шла о мелком эпизоде в потоке будничных дел:
      – Так ты догадался, кто их ликвидировал? И про обоих советников юстиции догадался тоже? Хотя это было нетрудно… Так вот, мой догадливый шпион, учти: мы никого не устраняем зря, нам не нужны лишние жертвы. Например, сенаторшу нам пришлось убрать из-за ее должности, а секретаршу – по существу.
      – Не понял.
      – Именно секретарша составила тот документ, который нас не устраивал, – пояснила Елена. – Она вообще выполняла за сенаторшу всю работу. Сама Бернарделли не только писала, но и читала с трудом.
      Я молчал.
      Елена усмехнулась:
      – Тебя удивляет моя откровенность? Если надумаешь передать то, что я сказала, своему шефу в Нью-Йорк, не забудь прибавить: пусть не пытается повесить на нас этих погибших. За руку нас никто никогда не поймает!
      Я молчал.
      – Может быть, мне уйти? – резко спросила Елена. – Ты, кажется, сегодня не в духе?
      – Во время службы в полиции, – сказал я, – мне приходилось слышать, что у женщин-преступниц после очередного убийства обостряется тяга к сексу.
      Елена пожала плечами:
      – Я не считаю себя ни преступницей, ни убийцей. Но если бы всё и обстояло так, как ты говоришь, разве тебе от моего обострения было бы хуже?…
      И тут нас словно швырнуло друг к другу. Это был настоящий приступ безумия. Стоя посреди комнаты, мы стискивали друг друга в объятиях, целовались, кусались, высасывали друг у друга языки. Я стащил с Елены ее деловой пиджачок, а она успела расстегнуть мои брюки. И в этот момент пронзительно, как пила, заныл вызов шифр-канала.
      – Отключи! – задыхаясь, выкрикнула Елена.
      – Не могу! – простонал я. – Начальство!
      Она первая сообразила, что нужно сделать, и отбежала за компьютер, где ее не мог достать объектив видеосвязи. А я задернул молнию на брюках и дал соединение.
      Разъяренный голографический Беннет вывалился из экрана:
      – Витали! Погиб сенатор Соединенных Штатов!!
      – Уолт, я предупреждал, что так будет.
      – Я бы не поверил в то, что это убийство, если бы не знал обеих, они были достойнейшими женщинами! Какое издевательство – представить их наркоманками и лесбиянками! Старая дева Бернарделли вообще не имела никаких страстей, кроме политики и рюмочки, а секретарша была солидной замужней дамой!
      – Уолт, – возразил я, – издевательство здесь ни при чем. Убивали не садисты, а прагматики. Им надо было прикончить сразу двоих, да так, чтобы расследование тут же захлебнулось. Вот они и сделали причину смерти абсолютно ясной и максимально скандальной. Кто вообще догадывается, что эти женщины убиты, а не погибли сдуру? Только ты и несколько высших чинов нашей Службы, которым ты всё объяснил? Но вы же не поделитесь своим знанием ни с прессой, ни с полицией. Чтобы не вызвать в обществе потрясение и не ускорить всеобщий взрыв.
      Елена, стоявшая позади компьютера, внимательно слушала. Но я же не выдавал никаких секретов.
      – Кстати, – спросил я, – как дела с «Суперсоника-ми»? После смерти Бернарделли их отдадут покупателям?
      – Да, – понуро сказал Беннет, – скорей всего их теперь не станут задерживать в Штатах.
      – Значит, те, кого ты называешь стервятниками, своего добились.
      – Вит, – сказал Беннет, – ведь так в старое время действовала мафия: убивала конкурентов, сыщиков, судей. Расчищала себе дорогу.
      – Чему ты удивляешься? Хоть в смертном обществе, хоть в бессмертном, убийство – самый надежный способ достижения цели. А побеждает тот, кто наловчился убивать безнаказанно.
      Беннет пригорюнился:
      – Ты хоть понимаешь, как они это проделывают? Елена, не отрываясь, с насмешливым любопытством
      смотрела на меня из-за компьютера.
      – Догадываюсь, – сказал я. – И ты догадываешься. Беннет недоверчиво взглянул на меня:
      – Скажи честно, Вит, ты действительно считаешь, что эта шайка умнее всех?
      – В безумном мире человек умен только в одиночку. Организация умных людей невозможна по определению.
      Беннет вздохнул:
      – Иногда мне трудно тебя понять.
      Он хотел сказать еще что-то. Потом безнадежно махнул рукой и отключился.
      Елена кошачьими шажками двинулась ко мне:
      – Мало того, что ты столько о нас узнал, ты еще посмел назвать нас безумцами! За такое оскорбление…
      – Ты вызовешь команду убийц.
      – Нет, – пообещала она, – я сама тебя замучаю. – И снова потянулась к молнии на моих брюках.
      Утром, разнеженно гладя меня по щеке, она сказала:
      – Можешь не верить, но после той нашей встречи у меня никого не было.
      – Почему же, верю. Ты была слишком занята. Шутка ли, перебить столько людей!
      Она фыркнула:
      – Во-первых, активными операциями занимается другой отдел, хотя я, конечно, участвую в планировании.
      – Значит, ты не командуешь по совместительству службой безопасности, как твой покойный коллега из «ДИГО»?
      – Разумеется, не командую!
      – Ты меня успокаиваешь, – сказал я и подсунул руку под ее крепкие, гладкие ягодицы. – Обнимать пиарщицу всё же приятней, чем капо бригады киллеров. Впрочем, это дело вкуса… Но я тебя перебил. Так что во-вторых?
      – А во-вторых, те, кого нам пришлось устранить, – разве это люди?
      – Удобная философия, – согласился я. – Правда, не оригинальная.
      Но Елену сейчас волновало иное:
      – А ты? – проворковала она.
      – Что – я?
      – Ты понимаешь, о чем я спрашиваю. У тебя за это время была какая-нибудь женщина?
      – Куда там! Я тоже горел на работе. Следил за вашими подвигами.
      Она опять начала ко мне ласкаться, но я был уже выдавлен до последней капли, и ей пришлось отступить.
      – В следующий раз, – пообещал я, – приму стимуляторы.
      – Зачем? Я не хочу ничего искусственного! У нас и так всё было чудесно.
      – Ты смогла бы кончить еще несколько раз. Она нахмурилась:
      – А вот такая грубость мне уже неприятна. Ты чем-то недоволен?
      – Меня не устраивают отношения на манер связи римской матроны с рабом или русской барыни с крепостным слугой.
      Как ни была Елена слаба в истории, она меня поняла:
      – Тебе хочется равноправия? Но разве у нас не равноправие в постели? Каждый выполняет все желания другого.
      Я молчал.
      Елена приподнялась на локте, включила висевшую над диваном лампу, всмотрелась мне в лицо. Ее темные брови напряженно изломились, расширившиеся глаза казались серыми:
      – Нам было так хорошо! – воскликнула она. – Зачем ты всё портишь?!
      Впервые я увидел эту гордячку растерянной, зависимой. И, конечно, тут же размяк от нежности. Размяк настолько, что совершил недопустимое – задохнувшимся от волнения голосом спросил:
      – Когда мы теперь увидимся?
      Это была ошибка. Правда, Елена в порыве благодарности прижалась к моему плечу, но когда вслед за тем она поднялась с постели, в голосе ее зазвучали обычные нотки:
      – В ближайшие дни я буду занята! Может быть, в Новый год.
      – До Нового года еще больше двух недель.
      Она наклонилась надо мной, голая, с трогательно взъерошенной прической и легонько щелкнула меня по лбу:
      – Терпи, терпи! И веди себя хорошо, не вздумай мне в отместку притащить сюда какую-нибудь утешительницу! Если будешь хорошим мальчиком, не просто увидимся, а встретим Новый год вместе! – Склонилась еще ниже и, касаясь грудью моей груди, прошептала: – Встретим здесь, я не хочу ни в ресторан, ни в гостиницу. В твоей конурке есть какая-то романтика…

17