- Я хочу работать по просвещению, - с места в карьер начал я. Склонность имел к этому делу всегда, однако никогда не работал. Мне думается, что я мог бы принести пользу или в качестве руководителя библиотечным или киноделом, причем меня интересует больше последнее. Можно было бы создать целую систему передвижных кино в целях демонстрации сельскохозяйственных культур и достижений в других странах.
      Каменева внимательно выслушала. Справилась о моей партийности. Узнав, что я левый эсер, спросила, не могу ли я для начала будущей деятельности в области кинопросвещения теперь же произвести национализацию Скобелевского комитета, который, по ее словам, является монополизатором всего кинодела страны.
      - Мы как-то не добрались до этого учреждения, - сказала она. - Я вам дам записку, и вы с завтрашнего дня займитесь этим делом.
      * * *
      По привычке, приобретенной на фронте, вставать рано я поднялся около шести утра. День - яркий, солнечный. Походил по улицам, нашел адрес Скобелевского комитета и направился прямо к нему.
      У подъезда стоит маститый швейцар.
      - Здесь Скобелевский комитет?
      - Здесь. А вам кого?
      - Заведующего.
      - Их еще нет.
      - А кто есть?
      - Да никого нет. Занятия начинаются только в десять.
      Ну и рано же я поднялся! Пошел вновь слоняться по городу. Вышел на Невский. Там опять большое оживление. Длинные колонны рабочих тянутся по направлению к Лиговке, вооруженные лопатами, винтовками, с узелками провизии. С песнями шла одна колонна за другой рыть окопы.
      Одиннадцать часов. Тот же маститый швейцар на мой вопрос, пришел ли заведующий, ответил отрицательно.
      Решил обождать. Сижу полчаса, час - заведующего нет, да не только заведующего - во всем учреждении мертвая тишина. Наконец пришли несколько мелких сотрудников. Пошуршали бумагами, покурили, потолковали между собой. С удивлением посматривали на меня.
      Половина первого. Никого нет.
      Швейцар, очевидно, сжалившийся надо мной, подошел с вопросом:
      - Вам зачем заведующий-то нужен? Вы из провинции, должно быть?
      - С фронта я.
      - То-то оно и видно. У нас вот уже какой месяц идет, как главные-то не работают. Редко-редко какой день кто заглянет, и то затем, чтобы что взять из дел, а так все больше на квартирах сидят. Не дождетесь вы.
      - Дайте адрес квартиры заведующего.
      - Это мне не приказано, господин хороший. А вы что, из большевиков, что ли, будете?
      - Нет, я не большевик.
      Швейцар смилостивился:
      - Телефон могу сказать.
      "А зачем мне заведующий? - подумал я. - Надо вернуться обратно к Каменевой, рассказать, что здесь работа не производится, и узнать о технике национализации учреждений".
      Снова вернулся на Невский. Пошел за одной из рабочих колонн и незаметно для себя очутился около Таврического.
      "Зайду к Смолянскому", - решил я.
      Смолянский был у себя. На мой рассказ о Скобелевском комитете, смеясь, заметил:
      - Теперь саботаж во всех интеллигентских учреждениях. Надо просто взять ордер в районном Совете, несколько красногвардейцев, прийти, опечатать дела и потом самому набирать новых сотрудников.
      Во время разговора в кабинет Смолянского вошел небольшого роста, сухощавый, в пенсне, с блестящими через стекла глазами. Поздоровавшись со Смолянским, он протянул руку и мне.
      - Бывший офицер? - отрывисто бросил он вопрос, смотря на мои плечи, где остались следы офицерских погон.
      - Да.
      - Что делаете?
      - Скобелевский комитет собирается национализировать, - смеясь, вместо меня ответил Смолянский.
      - Кому это сейчас надо? Армию сейчас надо организовывать. Читали декрет правительства?
      - Читал.
      - Так чего же в коллегию по организации армии не идете?
      - Там рекомендации требуются, - пробормотал я первое пришедшее в голову оправдание.
      - Это дело пустяковое. Раз вы заходите сюда и вас тут знают, такую рекомендацию и я могу дать.
      Он подвинул к себе блокнот, лежавший на столе Смолянского, и быстро набросал несколько строк.
      - Вот, - сказал он, протягивая мне записку, - идите к Кагановичу. Сейчас военные люди нужны больше, чем когда-либо. Идите, желаю успеха.
      С этими словами он вышел из кабинета.
      - Кто это? - спросил я Смолянского.
      - Свердлов.
      - Председатель ВЦИК? - удивленно переспросил я.
      - Да, а что, не верится?
      - Да уж больно он просто подходит и, не зная меня, сразу дает рекомендацию.
      - Ну, это такая умная бестия, он сразу насквозь видит. При всех наших политических разногласиях все же, надо признать по совести, Свердлов внушает к себе большое уважение.
      Я прочитал записку: "Товарищ Каганович, податель сего, военный товарищ, может работать по организации армии. Используйте, как лучше. Я. Свердлов".
      Мариинский дворец. Громадное красивое здание. Здесь до революции заседал Государственный совет, а во время революции кратковременный Предпарламент.
      Коллегия по организации Рабоче-Крестьянской Красной Армии только начинает формироваться, о чем свидетельствует неорганизованность, неведение одним отделом, где находится другой. Наскоро расставленные в больших комнатах столы еще пусты. Одиночные сотрудники перебегают из одного конца здания в другой.
      Это как бы новый главный штаб формируемой большевистской армии. На первом же этаже натолкнулся на табличку: "Организационно-агитационный отдел". Пошел по коридору. На дверях надпись: "Комиссар отдела Каганович".
      В кабинете одинокий письменный стол без всяких письменных принадлежностей. Кабинет без всяких признаков обитания.
      Жду. Проходит какой-то товарищ. Обращаюсь с вопросом, где можно встретить товарища Кагановича.
      - Сейчас придет, он распределяет комнаты для организационно-агитационного отдела.
      Через полчаса входит товарищ в кожаной куртке, высоких сапогах, лет двадцати пяти, с энергичным лицом, большими серыми глазами. Вопросительно останавливает свой взгляд на мне.
      - Товарищ Каганович? - угадал я.
      - Да. Откуда?
      - Вам письмо, - протянул я ему записку Свердлова.
      Каганович быстро пробежал глазами.
      - Вы где хотите работать?
      - Где будет удобно для дела, мне все равно.
      - Здесь, в Питере, у нас уже достаточно товарищей, нам нужны деятельные работники в провинции.
      - С удовольствием поеду.
      - Куда хотите? В Сибирь, на Дальний Восток, Урал, Украину?
      - Мне подошли бы Тула, Калуга.
      - Отлично, там как раз у нас никого нет. Вам одну губернию, две?
      - Не знаю, как у вас полагается. Я не буду протестовать, если вы дадите и две губернии. Например, Тульскую и Калужскую с пребыванием в Туле.
      - Можно и так. А почему вы на Туле остановились?
      - Я в Туле отбывал воинскую повинность. Знаю тульских военных. Имею некоторое знакомство с оружейными заводами, поэтому считаю, что на первых порах моя работа там пошла бы наиболее успешно.
      - Правильно, раз есть связь с Тулой, валяйте в Тулу.
      - А какие условия? - спросил я.
      - Мы вам дадим мандат, что вы являетесь ответственным организатором Красной Армии, затем дадим право беспрепятственных сношений по телеграфу с Петроградом. Содержание триста рублей в месяц.
      - Я согласен.
      Через полчаса у меня на руках мандат: "Предъявитель сего товарищ Оленин является ответственным по организации и формированию частей Рабоче-Крестьянской Красной Армии в Тульской и Калужской губерниях.
      Все организации приглашаются оказывать всяческое содействие товарищу Оленину при исполнении им возложенных на него заданий"
      Тут же мне были выданы триста рублей - как месячное жалованье, и удостоверение на бесплатный проезд от Петрограда до
      Тулы.
      Мирная деятельность просветителя не получилась. Я опять военный.
      * * *
      До Тулы добирался с большим трудом.
      Прежде всего в самом Петрограде на вокзале стоит невообразимая сутолока и давка. Помимо демобилизованных солдат и матросов выезжает множество штатской публики. Дамы с чемоданами, корзинами, картонками заполнили всю платформу.
      Когда был подан для посадки поезд, тысячная толпа бросилась с боем захватывать вагоны. Мне удалось с трудом, через окно, забраться в вагон третьего класса, хотя в выданных документах значилось, что я имею право на проезд в вагоне первого класса. Занял место на самой верхней полке.
      Минут за десять до отхода поезда раздались крики:
      - Выходи!
      В окно вагона увидел выстроенных перед ним человек пятьдесят матросов с винтовками и пулеметными лентами, надетыми крест-накрест через плечо.
      - Говорят, выходи! - неслись крики. - Стрелять будем! В сторону вагона угрожающе направлено несколько винтовок.
      - В чем дело? Почему выходить?
      - В этом вагоне будет размещен отряд матросов.
      Вот те на! Добытое с трудом место приходится покидать.
      С совершенно естественной бранью публика потихоньку начала освобождать вагон, подталкиваемая окриками матросов.
      Выбрался и я. Вещей у меня не было, поэтому надеялся забраться в другой вагон. Обежал весь состав. Однако не только влезть, невозможно руку просунуть. Вернулся к покинутому вагону и попросил старшего матроса разрешить ехать вместе с ними.
      Старший, молодой безусый матрос, важно посмотрел на меня, нехотя прочитал протянутый мною мандат Всероссийской коллегии и, когда увидел, что я являюсь ответственным организатором Красной Армии, потрепал меня по плечу и произнес:
      - Ну ладно, ты свой. Садись, братишка!
      С матросами ехать было хорошо, в вагоне просторно, можно лежать, пить чай. К сожалению, часа через три несколько вагонов, в том числе и наш, сошли с рельсов.
      Передняя часть поезда, не сошедшая с рельсов, отцепилась и отправилась дальше. Хвост же поезда с сошедшими с рельсов вагонами остался в поле. Лишь около четырех часов утра прибыл новый состав, и мы были перегружены в другие вагоны.
      Через день я в Туле.