Вокзалы полны военных. Около буфетов толчея, каждый старается оттолкнуть другого, чтобы получить стакан чая или кофе.
      Публика самая разношерстная. Нет того деления людей на сословия, какое было раньше. Наравне и генералы, и офицеры, и солдаты - все вместе. А ведь до первого марта вход солдатам в залы первого и второго класса был строго воспрещен.
      Вокруг разговоры о запаздывании поездов, о просроченных отпусках, о трудностях с билетами, о том, что нельзя доверять носильщикам, которые, мол, деньги за посадку берут, но посадить все равно не могут.
      С трудом удалось забраться в вагон поезда, идущего от Жмеринки до Раздельной, где пересадка на военно-этапный поезд.
      От Раздельной до Ясс поезд ковыляет со скоростью пяти-шести километров в час. Некоторые пассажиры выпрыгивают из вагонов и идут пешком рядом с поездом.
      Проехали Тирасполь, Бендеры, Кишинев с той же скоростью. Наконец подъезжаем к Унгенам, пограничной станции, отделяющей Бессарабию от Румынии. В Унгенах таможенный пункт.
      Офицер-пограничник долго осматривал выданный мне штабом дивизии документ, в котором значилось, что поручик Оленин делегируется для постоянной работы в центральный исполнительный комитет Совета крестьянских депутатов румынского фронта.
      - Совет? Что такое совет? - спрашивал меня офицер.
      - Военный крестьянский Совет, - старался я разъяснить ему непонятное слово. - Я член крестьянского Совета, который находится при штабе румынского фронта.
      - Генерал Щербачев знает, что это за Совет?
      - Прекрасно знает. Совет при нем находится.
      - Если генерал Щербачев знает, можете ехать.
      На чемодан пограничник не взглянул.
      От Унген до Ясс каких-нибудь двадцать-тридцать километров. Перед утром приехали в Яссы. Вокзал ничуть не отличается от вокзалов Раздельной или Кишинева. Масса солдат, офицеров, преимущественно русских. Вокруг грязь, мусор. На вокзальной площади большие шатры питательного пункта имени Пуришкевича.
      Проголодавшись, я долго бродил по вокзалу в надежде найти станционный буфет и, не найдя, пошел к питательному пункту. На питательном пункте только просыпались. Кипятка еще нет, а тем более нет хлеба. Пришлось вернуться на вокзал, где, найдя место у столика, присел и задремал.
      Часов в восемь, нагрузив себя чемоданом, пошел опять к шатрам, перед которыми уже стояли длиннейшие очереди солдат, ожидавших получения кипятка, чая и булок. Не рассчитывая скоро дождаться своей очереди, я направился в город искать свой комитет "Румкомкрест" - так окрестили сокращенно наш центральный исполнительный комитет Совета крестьянских депутатов румынского фронта.
      Дежурный писарь комендантского управления штаба фронта, порывшись в книгах, дал справку, что для нашего комитета отведено помещение одного из магазинов на центральной площади Ясс, и любезно разъяснил, как туда пройти.
      По дороге к комитету встретил румына-менялу. Зная, что в Яссах ходят только румынские деньги, я попросил его разменять мне десять рублей, тот быстро отсчитал мне семьдесят лей.
      Вот и комитет. На весь состав комитета одна небольшая комната. Вход в нее прямо с улицы. Раньше здесь был магазин канцелярских принадлежностей. Торговый прилавок в нетронутом виде. На стенах полки для товара. В заднем правом углу - лестница чердака, использованная членами комитета под спальню. Раздевшись, бросил вещи в угол и поздоровался с присутствующими. Здесь были все члены комитета - Дементьев, Антонов, Свешников, Курдюмов, Сверчков, Федоров, Васильев, Святенко и Сергеев.
      В момент моего прихода сидели за прилавком с большим чайником. Это кстати. - Оленин, здорово! - шумно приветствовал меня Дементьев. Размундировывайся - и за чай!
      - Что же так плохо у вас, товарищи? - был первый мой вопрос. - Я надеялся застать комитет если не во дворце, то, по крайней мере, в просторном здании.
      - Не красна изба углами, красна пирогами, - бросил в ответ Сергеев.
      В Яссах большой продовольственный кризис. На протяжении почти двух километров, пройденных мной от вокзала до центра города, я не встретил ни одного открытого продовольственного или гастрономического магазина. Изредка встречались ручные ларьки с консервами.
      - Все еще маемся, помещения получить не можем. Хорошо, что этот магазин дали, а то хоть на улице обретайся. Одна комната - здесь и спим, и работаем, и обедаем.
      - Вы же собирались просить у Щербачева хорошее помещение?
      - Просили, ни черта не выходит.
      - Здесь работать невозможно. Нас десять человек, такой галдеж будет стоять, что не до работы. Надо принимать меры.
      - Принимали и принимаем. Штаб настроен к нам неважно. На словах все готов сделать, а на деле - ничего. Придется еще раз идти к Щербачеву.
      - Давайте искать квартиры для себя, - предложил я. - А это помещение пока будет нашей канцелярией.
      Выпив чаю с хлебом, я пошел искать себе комнату. Не зная ни румынского, ни французского (большинство жителей говорят на французском, ибо в Румынии это государственный язык), я долго бродил по городу безуспешно. Проехал даже в слободу скопцов - все-таки русские.
      Возвращаясь часа в четыре обратно в комитет, решил зайти в ресторан, здесь же на площади, пообедать.
      Ресторан имел вид гнусный. Почти без мебели, вместо стульев простые табуретки, столы непокрытые, грязная, забитая прислуга. Но еще более я возмутился, когда на мой вопрос, что можно поесть, мне было ответили:
      - Можно фасоль вареную, фасоль жареную, фасоль в масле.
      - А что кроме фасоли?
      - Горох.
      - Дайте кофе, - попросил я.
      Дали такой суррогат, что я не мог сделать и двух глотков. Выйдя из ресторана, попробовал поискать магазин, где можно было бы купить съестное. Обошел добрую половину Ясс, но, кроме рыбных консервов, в магазинах ничего не было. Хлеб в виде маленьких булочек продавался только до десяти утра.
      Зато бросалось в глаза обилие косметических магазинов. Я не встретил ни одной женщины в возрасте до восьмидесяти лет, чтобы она не была накрашена, нарумянена и напудрена. Особенно неприятно видеть размалеванных пожилых женщин. Старуха, почти ковыляет, но губы обведены ярко-красной краской. Еще мерзостнее вид румынских офицеров, в изобилии слоняющихся по Яссам. Я не видел ни одного офицера, который бы не был перетянут корсетом и у которого не были бы накрашены губы и подведены глаза, не положены румяна и пудра на лицо.
      Воистину город проституток и проституированных мужчин.
      После того как Бухарест заняли немцы, румынский король Фердинанд перенес свою резиденцию в Яссы. Королевский двор занимает большой красивый особняк, обнесенный высокой железной решеткой. Через квартал от королевского дворца - штаб фронта. Командующий фронтом генерал Щербачев считается румынским офицерством лицом более авторитетным, чем румынский король.
      Поздно вечером вернулся в наш магазин.
      - Нашел квартиру? - встретили меня Дементьев и Свешников.
      - Какой черт нашел! Здесь не только квартиры, а и пожрать-то не найдешь где.
      - Садись с нами картошку есть.
      На стол поставили большой горшок с картошкой, сваренной наполовину с фасолью. Я с наслаждением съел несколько ложек.
      Свиридов уступил мне свой угол, в котором он спал на снопе соломы, сам же полез на чердак.
      Утром следующего дня мы открыли заседание нашего президиума.
      - Наши дела идут прекрасно, - говорил Дементьев. - Мы сможем развить большую агитацию среди солдат фронта. Мы можем выдвинуть свой список представителей в Учредительное собрание, и он соберет больше голосов, чем список какой-либо другой организации и партии. Для этого нужны средства и организационная работа. Наш комитет стоит на платформе Всероссийского крестьянского совета (я поморщился), значит, нам должны дать средства из штаба фронта и из Военного министерства.
      - Почему вы думаете, что мы можем брать средства от штаба фронта или от Военного министерства? Что мы агенты, что ли, этих организаций, работающие за плату?
      - Вы, Оленин, всегда перебарщиваете. Крестьянский Совет стоит на платформе соблюдения воинской дисциплины. Раз так, то командование должно нас всячески поддерживать.
      - Считаю, - заявил я, - что нам в первую очередь надо обсудить вопрос о нашем отношении к целому ряду политических вопросов, а уже потом делать выводы, кто нам может дать деньги или можем ли мы брать деньги от тех, кто нам будет их предлагать.
      - Какие же политические вопросы? - спросил Свешников. - Никаких политических вопросов здесь нет. Мы - организация крестьян. Крестьяне все единодушно желают довести войну до победного конца, но при условии, что их интересы будут защищаться соответствующей организацией. Такой организацией являемся мы. Чтоб наша организация могла работать, нам нужны средства. Эти средства нам могут дать только или сами солдаты, что сомнительно, ибо у солдат денег нет, или правительственные организации. Коль скоро мы стоим на страже интересов правительства, то, ясное дело, правительство должно нас обеспечить.
      - Не согласен, - резко возразил я. - Мы являемся общественной организацией, отражающей настроение солдатских масс, защищающей солдатские и крестьянские интересы. Интересы солдат-крестьян могут вступить в противоречие с интересами правительства и командования, поэтому мы ни в какой степени не должны зависеть от командования, тем более брать он него деньги. Будучи общественной организацией, мы должны жить на средства, выделенные организацией, интересы которой мы представляем, то есть на сборы солдат. Да и зачем нам много денег? Каждый из нас получает содержание. Зато мы должны требовать от фронта бесплатного помещения. Ведь штаб предоставляет бесплатное помещение Румчероду. На литературу и культурно-просветительную работу мы можем получить средства от солдат. Я знаю по опыту в своей дивизии, что стоит пустить подписной лист - и мы получим для комитета деньги, которых нам будет достаточно, чтобы выписать литературу и сделать ее достоянием всей солдатской массы. Совершенно не вижу надобности просить у генерала Щербачева или у военного министра субсидию. А вдруг завтра генерал Щербачев окажется контрреволюционером, как Корнилов? Тогда нам бросят упрек: "А, вы, голубчики, у них деньги брали, значит, вы их прихвостни".
      Антонов и Свиридов стали на мою точку зрения.
      - Нам газету издавать надо, - заявил Свешников.
      - Я тоже стою за газету, - ответил я, - но газета не такая уж дорогая штука. Газета будет платной, а работать в газете будем мы, получающие жалованье в своих частях.
      - Газета потребует больших расходов. Я знаком с газетным делом, упорствовал Свешников.
      - Не могу похвастаться знакомством с газетным делом, но думаю, что это дело не такое уже сложное, а главное, не такое убыточное, чтобы сразу требовать больших расходов.
      В результате трехчасового спора исполком комитета стал на мою сторону: денег не просить, а развить нашу работу так, чтобы деньги, необходимые для углубления этой работы, шли непосредственно от солдатских организаций фронта.
      Дементьев остался при особом мнении.
      - Я все же считаю, - заявил он в конце заседания, - что надо сорвать с паршивой собаки хоть шерсти клок. Если можно будет у того же Щербачева вырвать тысячу рублей на организацию нашего комитета, это будет для нас большим подспорьем.
      - Против такой постановки вопроса решительно возражаю, - заявил я. При первом же столкновении нас обвинят наши избиратели в сделке с генералитетом.
      После заседания вновь бродил по городу в поисках комнаты. Перед вечером наткнулся на увеселительное заведение, чуть ли не единственное в Яссах. Это - кафе, в котором до шести вечера дают только чай, кофе, фасоль, горох (других продуктов питания в Яссах ни в ресторанах, ни в кафе не имеется), а после шести подают вино и пиво. Я попал в кафе между пятью и шестью. Народу было немного. Но ближе к шести кафе начало быстро наполняться посетителями.
      - Три кружки! Пять кружек! - слышалось со всех сторон.
      Официанты таскали большие кружки пенящегося пива...
      Третьего октября делегация нашего ЦК - Дементьев, я и Антонов, направилась к генералу Щербачеву. Пришли в штаб фронта. Дежурный адъютант, узнав о цели нашего прихода, предложил прежде зайти к генералу Сытину, руководителю хозяйственно-материальной частью фронта.
      Сытин встретил нас обаятельной улыбкой и ласковым приветствием:
      - Новый комитет крестьянский? Очень рад с вами познакомиться. Я думаю, вы осуществите в вашей работе идеи, выдвинутые Всероссийским крестьянским комитетом.
      - Мы его филиал, - сказал Дементьев.
      - Очень приятно. Теперь так редко массовые демократические организации учитывают задачи и нужды фронта, если быть откровенным, кроме крестьянских организаций, абсолютно лояльных и даже активно содействующих командованию фронта, других у нас нет. Чем могу служить? Садитесь, господа.
      Сели.
      Речь держал Дементьев:
      - Мы, лояльная крестьянская организация фронта, хотим в своей работе принести посильную помощь фронту. Для того чтобы наша работа была продуктивной, а от нашей работы зависит настроение солдат фронта, среди которых девяносто пять процентов крестьян, надо, чтобы штаб фронта обеспечил нас средствами для работы.
      - Что же вы конкретно просите? - осведомился Сытин.
      - Помещение для комитета - раз, квартиры для членов этого комитета два и отпуск пяти тысяч рублей на первоначальные организационные нужды три.
      - Немного, - протяжно произнес Сытин. - Начну с последнего. Пяти тысяч, конечно, генерал Щербачев отпустить не сможет. Я думаю, что вы должны жить на кредиты по сметам Всероссийского Совета. Но аванс на развитие работы, так, примерно, в сумме полутора-двух тысяч рублей, конечно, генерал Щербачев дать сможет. Помещение для комитета - вопрос более трудный. Вы знаете, как забиты Яссы. Здесь и королевский двор, здесь и ставка фронта, масса эвакуированных жителей из городов, занятых немцами. Магазин какой-нибудь смогу дать.
      - Мы имеем магазин, - вставил Дементьев, - но он мало удовлетворителен. Тесно, холодно. Наступает зима...
      - Да, да, я понимаю вас, - перебил его Сытин. - Но я затрудняюсь сказать, где бы можно было найти лучшее. Все более или менее подходящие помещения заняты организациями, которые создались в период революции. Но мы вам так сочувствуем! Я прикажу коменданту штаба подыскать подходящее для вашей работы.
      Мы поблагодарили.
      - Теперь насчет вашего размещения. Сколько вас, членов комитета?
      - Десять.
      - Вот видите, десять. Вы как же хотите, чтобы каждый имел отдельный номер?
      - Если трудно дать отдельные, - сказал Дементьев, - хотя бы один на двоих.
      - Это упрощает вопрос. А может, на первое время вы согласились бы пользоваться одним номером втроем? Я полагаю, что номера три-четыре мы сможем вам выкроить. К тому же, вероятно, не все члены комитета будут постоянно налицо. Часть, вероятно, будет в командировках. Три номера я прикажу отвести в гостинице штаба фронта.
      - Мало, нам надо по меньшей мере пять.
      - Пока могу дать только три. Как только будет свободнее, мы вам еще предоставим.
      - А как же насчет первого вопроса? - спросил Дементьев. - Когда можно реализовать ваше сочувственное к этому отношение?
      - Немедленно после моего доклада генералу Щербачеву.
      - Когда это будет?
      - Я сегодня буду с ним обедать и по этому вопросу поговорю. Ваш телефон, господа?
      - Простите, господин генерал, мы упустили из виду, что нам и телефон крайне необходим.
      - Да, это необходимая вещь. Я сейчас же сделаю распоряжение. Еще имеются вопросы?
      - Больше нет, благодарим вас.
      - Очень рад был с вами познакомиться.
      Сытин встал из-за стола, протягивая нам по очереди руку.
      На этом расстались.
      На следующий день нам сообщили из комендатуры штаба, что для членов комитета отводятся три номера в центральной гостинице, что в дополнение к занимаемому нами помещению канцелярского магазина добавляют магазин в этом же здании, через комнату, и, наконец, что генерал Щербачев согласен отпустить тысячу рублей авансом в счет тех кредитов, которые могут поступить из центра.
      Итак, деньги есть, помещение есть. Теперь надо, чтобы наш центральный исполнительный комитет был признан в качестве самостоятельной фронтовой организации. Для этого надо ехать в Питер в Военное министерство и заручиться там всяческим содействием, мотивируя тем, что румынский фронт весьма отдален от столицы и без такой серьезной организации солдаты фронта обойтись не могут.
      Большинство высказалось за необходимость поставить в Питере вопрос об отпуске средств, необходимых для ведения культурно-просветительной работы на фронте, с одной стороны, и для создания самостоятельной газеты "Солдат-крестьянин", с другой.
      Кого послать?
      Учитывая, что я уже бывал в Питере, знаком с работниками крестьянского Совета и просветительного отдела Военного министерства, единогласно постановили командировать меня.
      Десятого октября, напутствуемый всяческими пожеланиями, заручившись местом в штабном вагоне, я выехал в Питер.
      Октябрьская революция
      За Киевом на одной из остановок неожиданно обнаружил эшелон 3-й дивизии. По распоряжению штаба главнокомандующего вся дивизия перебрасывается на Западный фронт в район Невеля.
      Причины переброски дивизии солдатам неизвестны: имеется ряд предположений. Первое - дивизия должна подкрепить ослабевшие части Западного фронта; по другой версии - должна составлять резерв в тылу этого фронта на случай возможного наступления немцев на Петроград, и, наконец, последняя версия, чтобы с ее помощью удерживать питерский гарнизон от выступлений против Временного правительства. Каждая из версий имеет свое обоснование, но верного назначения дивизии никто не знает.
      Приехав в Петроград, остановился в помещении крестьянского Совета, в комнате заведующего солдатской секцией Гвоздева. Настроение обитателей дома на Фонтанке, шесть растерянное. Все выбиты из колеи.
      Со дня на день ожидается выступление большевиков; по словам Гвоздева, имеются агентурные сведения, что скрывавшиеся Ленин и Зиновьев прибыли в Петроград, находятся где-то в рабочих кварталах, подготовляя вооруженное восстание, намеченное будто бы на 20 октября.
      По распоряжению президиума крестьянского Совета весь наличный состав его членов вооружен револьверами; в самом здании Совета установлено несколько пулеметов.
      Наступило 20 октября. Холодный, студеный день. Заметно нервное настроение офицеров, солдат, рабочих, обывателей.
      Однако никакого выступления не произошло.
      - Очевидно, - говорил Гвоздев, - большевики не настолько сильны, чтобы выступить против Временного правительства с одним питерским гарнизоном. Фронт вряд ли их поддержит, особенно после только что закончившегося демократического совещания.
      - А как настроены питерские рабочие? - спросил я Гвоздева.
      - В Питере все за большевиками идут, но ведь Питер не вся страна.
      Закончив свое дело по подбору литературы, переговорив в Военном министерстве об утверждении фронтового крестьянского Совета, я решил вернуться на фронт, заехав в деревню.
      27 октября, после двухдневного пребывания в деревне, отправился на станцию Епифань, чтобы двинуться в Яссы.
      На станции узнал ошеломляющие новости: Временное правительство свергнуто, образован Совет Народных Комиссаров во главе с Лениным.
      По всем телеграфным проводам передаются вести о новой революции, воззвания остатков Временного правительства, руководителей Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов и крестьянского Совета и вместе с тем декреты нового, большевистского правительства.
      В Туле на вокзале на видных местах - телеграммы. Совет Народных Комиссаров принял Декрет о земле: вся земля немедленно передается народу; Декрет о новом правительстве, Декрет об отношении нового правительства к войне.
      Вписывается новая страница в историю.
      Удержатся ли большевики? Хватит ли сил? Против них сейчас же поднимется злобный вой имущих и привилегированных. Удастся ли заключить мир, не вызвав новой войны с союзниками?
      Каково мое отношение к перевороту? Сочувствую ли я большевикам? Их лозунги - лозунги трудящихся. Их требования - требования солдат.
      Временное правительство, заключившее союз с буржуазией, не есть правительство революционных масс.
      На фронт, в комитет! Фронт безусловно пойдет за большевиками!
      Поезд доехал лишь до Курска. Дальше поезда не идут.
      - Вот уже несколько дней, - говорят курские железнодорожники, - Киев не принимает поездов. В городе бои. Когда кончатся - сказать никто не может.
      Двое суток вертелся на вокзале, пока наконец не пристроился в санитарный поезд, вызванный в Киев. Доехал до Конотопа, где поезд был вновь задержан.
      Первый поезд пошел вне расписания, часто и подолгу стоял на станциях. В Нежине видел разгром большого винного склада. Винный склад, расположенный в полукилометре от железнодорожного вокзала, накануне был атакован населением при активной поддержке местного гарнизона. Охрана склада не выдержала, атакующие ворвались в склад и начали растаскивать водку.
      С прибытием нашего поезда бабы таскают по вагонам корзины с бутылками водки, предлагая их по номинальной цене. Вскоре в каждом купе началось питье.
      - Первые ласточки новой революции, - говорили злобствующие пассажиры. - Сразу к царскому методу прибегли - народ спаивать.
      - Да разве большевики спаивают? Громилы захватили склады, а обыватель торгует.
      - Временное правительство такого не допускало.
      После пятичасового стояния в Нежине отправились дальше. Перед станцией Дарница поезд был остановлен большим воинским караулом. В наш вагон одновременно с двух сторон вошли вооруженные красногвардейцы.
      - Предъявите документы! - был громкий окрик.
      Пассажиры потянулись за своими документами.
      - У кого есть оружие, немедленно предъявить!
      У меня оружия с собой не было. Подошедший красногвардеец, Видя перед собой офицера, обратился ко мне с вопросом:
      - Где револьвер? Я ответил:
      - На фронте.
      - Как офицер может быть без револьвера?
      - Револьвер мне нужен на фронте, а не в тылу.
      - Врете, покажите чемодан!
      Грубость красногвардейца меня возмутила.
      - Я представитель демократической революционной организации, и обращаться ко мне с грозными выкриками вы не смеете.
      - Ну, мы еще посмотрим, что это за демократическая организация!
      Красногвардеец решительно рванул чемодан. Из него посыпались вещи. Убедившись, что револьвера в чемодане нет, красногвардеец, толкнув ногой чемодан под лавку, направился в соседнее купе.
      - Ну, уж это безобразие! - возмутился я. - К представителю революционной фронтовой организации - и полное отсутствие доверия!
      Ехавшая в купе молодая женщина, которая говорила перед этим, что едет к мужу в Киев, как-то нерешительно заметила:
      - А ведь правы они. Сейчас так много разных "революционных демократических организаций" расплодилось, что, если каждому верить на слово, пожалуй, от нового правительства вскоре ничего не останется.
      Я внимательно посмотрел на женщину:
      - А вы случайно не большевичка?
      - Нет, - рассмеялась она, - но знаю, как представители разных "демократических организаций" на все корки честят большевиков.
      Въехали в Киев. Задержался на вокзале, чтобы выяснить положение. Извозчиков перед вокзалом нет.
      Из города доносится редкая ружейная стрельба. Неподалеку от вокзала на Фундуклеевской улице остатки баррикад, сооруженных из телеграфных столбов, мебели, притащенной из прилегающих домов, поваленных заборов. Проезд загроможден, по улицам можно ходить только пешеходам; трамваи не ходят.
      Далеко в город пойти побоялся, так как стрельба еще не стихла. На вокзале узнал: большевики победили Раду и сейчас вся власть в руках большевиков, которых поддержал киевский гарнизон, особенно технические части, расположенные в окрестностях.
      На вокзале и на платформе расклеены плакаты с декретами Совета Народных Комиссаров; воззвание от киевского Совета о том, что сопротивление контрреволюционной Рады сломлено, что Совет рабочих и солдатских депутатов взял власть и железной рукой водворит порядок.
      Поезда в Одессу не ходят, и, по словам коменданта станции, придется ждать не меньше двух дней, пока наладится регулярное движение. Переночевав на вокзале, утром отправился в город, занял номер в гостинице и в сопровождении одного саперного офицера, с которым познакомился на вокзале, объехал главнейшие улицы, с любопытством смотря на повреждения в результате бывших здесь несколько дней подряд боев. Крещатик, главная улица Киева, оправился уже на другой день: ярко светятся витрины магазинов, открылись кафе, публика лавой гуляет по широким тротуарам, как будто никаких боев и не было.
      Зашел на вокзал, где узнал, что первый поезд на Одессу идет завтра, но на него такое огромное количество пассажиров, что достать билет нет никакой возможности. Надо постараться получить специальное разрешение на проезд в штабном вагоне. Толкнулся к коменданту станции, которого застал за сдачей дел вновь назначенному от имени Совета рабочих и солдатских депутатов комиссару станции. Обратился к комиссару, рослому рабочему красногвардейцу:
      - Я еду из Питера к себе в комитет на румынский фронт. Наша организация - левая. Хотелось бы скорее попасть на место, чтобы информировать о положении дел здесь и в Петрограде.
      Комиссар внимательно просмотрел мои документы, задал несколько вопросов о работе крестьянского Совета, о членах президиума, об отношении к Румчероду и, очевидно, удовлетворившись моими ответами, сделал распоряжение предоставить мне место в штабном вагоне.
      В вагоне народу немного, в него сажают лишь тех, кто вызывает доверие у комиссара станции, однако два купе заняты штабными офицерами, едущими на румынский фронт из ставки.
      Когда публика в вагоне поуспокоилась и смогла рассмотреть друг друга, едущие из ставки офицеры сообщили подробности выступления большевиков в Петрограде. Поздней ночью 25 октября большевики повели наступление одновременно в нескольких пунктах, захватив телеграф, телефон, вызвали из Кронштадта крейсер "Аврора" и пошли на Зимний дворец, в котором в это время заседало Временное правительство. Правительство успело вызвать верные ему части, главным образом юнкеров и женские батальоны, помещавшиеся в Михайловском замке. Юнкера и женские батальоны долго сдерживали наступление большевиков на Зимний дворец, но не выдержали.
      При этом множество юнкеров было переколото, большое количество женского батальона перебито.
      С "Авроры" из тяжелых орудий стреляли по Зимнему дворцу. Керенскому удалось бежать переодетым в Гатчину, где он связался со ставкой, вызывая верные Временному правительству войска. Другие министры арестованы и посажены в Петропавловскую крепость.
      В ставку сейчас прибыли представители демократических организаций, - в частности Авксентьев, председатель предпарламента, - ведутся переговоры об организации наступления на большевиков.
      - Совнарком занимается тем, что пишет декреты, - издевались офицеры, рассылает воззвания: "Всем, всем, всем!"
      Штабные офицеры большие надежды возлагают на Корнилова, сумевшего бежать из-под ареста на Дон.
      Прибыл в Яссы ночью. Разбудил наличный состав членов комитета и рассказал им о том, что видел и слышал.
      - В Яссах полное спокойствие, - начал рассказывать Дементьев. - По радио, а потом из одесских газет мы узнали о захвате власти большевиками. Ставка фронта опубликовала сообщение, что не признает нового правительства и впредь, до восстановления Временного правительства, будет исполнять лишь распоряжения, идущие от штаба верховного главнокомандующего генерала Духонина, что Декрета о ведении мирных переговоров не признает и по-прежнему будет идти в полном единении с союзниками. Румчерод, в свою очередь, не признает Совнарком, называет большевиков авантюристами и захватчиками. В армиях против большевиков репрессии. Но солдаты жаждут мира. У нас внутри кавардак. Свешников и Курдюмов на стену лезут, что большевики арестовали Временное правительство.
      Тут же, ночью, разгорелись ожесточенные споры.
      Я и Дементьев настаивали на том, чтобы немедленно сделать публичное заявление, что мы присоединяемся к новой революции и признаем Совет Народных Комиссаров. Антонов, Курдюмов и другие резко против. Под утро уже к нам присоединились Сергеев, Сверчков и Свиридов, однако большинства не было. Отложили прения на следующий день, причем мне поручили составить обращение к солдатам-крестьянам по поводу Декрета Совнаркома о земле.
      На другой день я зачитал проект письма к дивизионным солдатским крестьянским организациям.
      В этом письме я указывал, что свергнутое Временное правительство восемь месяцев водило за нос трудовое крестьянство посулами о земле. Связанное коалицией с буржуазией, Временное правительство во главе с Керенским сознательно стремилось оттянуть взятие земли от помещиков, ибо надеялось, что Учредительное собрание выкупит землю.
      Новое правительство - Совет Народных Комиссаров - учло стремление крестьян и немедленно издало Декрет об отобрании земли от помещиков. Заканчивалось письмо словами: "Да здравствует Совет Народных Комиссаров!"
      После ожесточенных споров мой проект письма был принят, за исключением последней фразы.
      Из Петрограда идут беспрерывные радиотелеграммы с различными сведениями. РОСТА сообщает о ходе переговоров между большевиками и Комитетом общественного спасения во главе с Авксентьевым. Переговоры ведутся об организации социалистического правительства, от трудовиков до большевиков включительно. В переговорах участвует профессиональная организация железнодорожников - Викжель, который, в свою очередь, рассылает радиограммы с требованием призвать к порядку захватчиков и насильников, вывести Ленина из Совнаркома, избрать на пост председателя правительства Чернова.
      Со всех сторон летят информации одна противоречивее другой, запутывая и без того запутанное представление о том, что творится в Петрограде.
      Союз офицеров при ставке выступил с воззванием об отпоре новому правительству.