– Потрогать? Не надо меня трогать!

– Это фигура речи. Никто не будет тебя трогать, зря, что ли, Армандо получает деньги… – Смайли небрежно мотнул головой вправо, и оказалось что Армандо тоже присутствует в зале, незаметный, но неотступно следующий за Настей. – Так вот, демонстрируя тебя публике, мы выигрываем время…

– То есть я работаю у вас приманкой?

– Ты помогаешь спасти мир от хаоса. Не самое плохое занятие, между прочим. Ты только улыбайся побольше, пусть все видят, что у тебя полный порядок в личной жизни, что ты уверена в завтрашнем дне…

– Я не уверена в своем завтрашнем дне.

– Напрасно. Лично я уверен, что завтра ты будешь спать до полудня, у тебя будет немного болеть голова, но в целом у тебя останутся положительные впечатления о нынешнем вечере…

– Амбер Андерсон в курсе, что вы назначили меня невестой Дениса?

– Почему ты спрашиваешь?

– Она будет в бешенстве…

– Не обращай внимания, – сказал Смайли. – Короля Лионеи зовут Утер, и он не против даже официального провозглашения тебя невестой Дениса Андерсона.

– Амбер меня тогда отравит. Или задушит.

– Это прелести придворной жизни, привыкай. А если серьезно, то не воспринимай ее слишком серьезно.

– А кого мне воспринимать серьезно?

– Вот его, – и Смайли склонил голову в вежливом поклоне. Настя посмотрела влево, увидела двоих мужчин и остолбенела. Она не знала, кого именно из них имел в виду Смайли, но дело было не в этом.

Первым из двоих был сутулый седой мужчина лет пятидесяти в очках с продолговатыми стеклами.

Вторым был Давид Гарджели.

Смайли все-таки имел в виду седого мужчину в очках:

– Эндрю Фишер, глава королевской администрации.

Седой легко коснулся Настиной руки.

– Несмотря на известные обстоятельства, – сказал он и сделал паузу, как бы предоставляя присутствующим возможность вообразить эти обстоятельства, – рад за Дениса. Превосходный вкус.

Настя подумала, что следующей его фразой будет «Все будет хорошо», однако Фишер ограничился сочувственным кивком головы и скорбным сжатием губ. Глаза его при этом оставались внимательными и холодными, что, наверное, было естественно, ведь он был не Настин дедушка, а второй человек в Лионее после короля Утера; человек, для которого власть была не унаследованным жребием, а ежедневной работой.

– Роберт, вы знаете, – снова пауза, – мистера Гарджели…. Анастасия, это – Давид Гарджели…

– Мы знакомы, – подал голос Давид.

– Знакомы, – отозвалась эхом Настя, которая из вежливости посмотрела в сторону Давида, но взгляд ее не поднялся выше зажима на шелковом галстуке Гарджели.

Знакомы – слишком простое слово, если учесть, что познакомил их покойный Михаил Гарджели, думая, что знакомит своего младшего брата со своей будущей женой.

Знакомы – слишком пресное слово, если учесть, что три месяца спустя Михаил Гарджели был убит и его младший брат имел все основания считать, что в этом виновата Настя.

Знакомы – слишком нейтральное слово, если вспомнить, что Давид Гарджели начал охоту на Настю, объявил награду за ее голову, пустил по ее следу банду болотных тварей, и бог знает чем бы это все кончилось, если бы не Филипп Петрович и Иннокентий.

Знакомы – слишком мирное слово, если знать, что последняя встреча Михаила Гарджели и Насти состоялась в подземном коридоре, что вел из вампирского дома в Старых Пряниках. Давид сказал тогда: «Эта женщина виновна в смерти моего брата». Иннокентий шагнул к нему с гранатой в руке, и Насте осталось только бежать что есть сил по этому коридору, слыша позади себя крики боли и грохот рушащихся стен.

За пару минут до взрыва Давид Гарджели показался Насте похожим на падшего ангела – бледное изящное создание, испачкавшее свои крылья пылью этого мира, отравившее себя разлитой в этом мире яростью и злобой. Теперь ангел сложил крылья в чехол и убрал в шкаф на верхнюю полку; туда же в особой шкатулке отправились ярость и злоба. Он стал обычным человеком в темном костюме, и этот обычный человек как ни в чем не бывало протянул Насте руку.

Она вздрогнула, увидела боковым зрением, что Смайли делает какие-то успокаивающие жесты, и чуть-чуть поднесла руку вперед, чтобы соприкоснуться с пальцами Давида Гарджели. Несмотря на все доводы разума и все жесты Смайли, какая-то часть Насти все равно ожидала, что в ту самую секунду, когда их руки соприкоснутся, Давид проявит свою истинную сущность, дьявольски захохочет, намертво вцепится в Настю и утащит ее в жуткие застенки, дабы наслаждаться мщением.

Все вышло гораздо скучнее. Их пальцы встретились и тут же расстались, причем у Насти осталось такое ощущение, будто она здоровалась с гипсовой статуей – рука Гарджели была не холодной, не горячей, она была никакой. Удивленная, она посмотрела выше зажима на галстуке и увидела равнодушно-спокойное лицо Давида, который смотрел сквозь Настю, не видя в ней ровным счетом ничего заслуживающего внимания.

– …хорошее впечатление, – донесся до ее слуха обрывок фразы. Фишер при этом смотрел на Настю, из чего следовало: глава королевской администрации говорил то ли с Настей, то ли о Насте. В любом случае она все пропустила мимо ушей и, предполагая, что выглядит полной дурой, пробормотала универсальный ответ на любой вопрос:

– Типа того.

Фишер кивнул, то ли соглашаясь с ее ответом, то ли сочувствуя династии Андерсонов, которой привалило такое вот счастье, что не может и двух слов связать на королевском балу. Если Давид Гарджели, по Настиным впечатлениям, был просто никаким, то Фишер столь же очевидно был холодным. Его взгляд остановился на Насте лишь на мгновение, однако ей показалось что в это мгновение он провел полную Настину инвентаризацию, оценил ее активы и пассивы, занес эти данные во все необходимые книги, сводки и таблицы и, завершив работу, поставил Насте на лоб незримый штамп, свидетельствующий, что та сочтена, взвешена и так далее.

– Почему он здесь? – тихо спросила она Смайли, когда Фишер и Гарджели смешались с толпой гостей.

– Он главный помощник короля Утера, шеф королевской администрации, как же ему не быть здесь?

– Гарджели – первый помощник?

– Нет, Фишер.

– А я спрашиваю про Гарджели!

Смайли пожал плечами:

– Почему бы ему не быть здесь?

– Почему?! На минуточку – он хотел меня убить!

– Тебе показалось.

– Что?!

– Ну-ну, успокойся, – Смайли взял ее за руку и повел в сторону длинного стола, заставленного закусками. – Это все в прошлом. Мы с ним договорились.

– В прошлом? Договорились?!

– Больше он не причинит тебе вреда. Он согласился все забыть…

– Он согласился?! Зато я не соглашалась забыть, как его болотные твари…

– Не очень красивая история, согласен, но пойми его состояние после смерти брата, после побега Иннокентия… Он был в ярости, он во всем винил тебя. Он не знал, что ты была лишь орудием…

– Никакое я ни орудие. Просто… – Она замялась, потому что не было ничего простого и однозначного во всей этой истории.

– Да, – по-своему понял ее Смайли. – Просто иногда все мы делаем ошибки. Теперь все встало на свои места. Давид Гарджели не может мстить невесте Дениса Андерсона, а династия Андерсонов не хочет ссориться с родом Гарджели, поэтому вопрос закрыт. Все счастливы и идут пить шампанское. Ты пьешь шампанское?

– Мне, пожалуй, понадобится ведро шампанского, чтобы во всем этом разобраться.

– Не проблема, – улыбнулся Смайли. – Что хорошо в королевских балах, здесь моментально исполняют любое твое желание. Ведро так ведро, дорогая…

– Почему с Гарджели нельзя ссориться? Он опасен?

– Все мы опасны, если нас прижать к стенке. Гарджели – тем более, потому что это особенная семья.

– Маги?

– И это тоже, хотя сам Давид, насколько я знаю, немного по другой части. Семья Гарджели оказывала важные услуги Большому Совету, династии Андерсонов. Нельзя ссориться с такими людьми, потому что тогда никто не будет тебе оказывать услуги. У Гарджели, конечно, есть свой пунктик – честь, месть и все такое прочее. Он хотел поквитаться за смерть брата…

– Тогда ему надо искать Покровского и остальных.

– Да, мы направили его энергию в нужном направлении. И сделали еще кое-что, так что теперь ты можешь спокойно спать по ночам, Давид Гарджели не влезет к тебе в окно с кинжалом в зубах… Выпьем за это?

– Ну… – неуверенно сказала Настя, беря с подноса у подошедшего официанта фужер. – Надо же когда-нибудь начинать напиваться… Бал все-таки.

Как будто дождавшись именно этого момента, оркестр перестал играть странную смесь свинга и танца живота и грянул нечто очень громкое и очень торжественное. Внутри этой пафосной звуковой атаки, однако, угадывалась простая и, вероятно, довольно старая мелодия, которую так до конца и не задушили симфонические украшательства. Настя пригубила шампанское и хотела спросить Смайли про здоровье Филиппа Петровича, но у Смайли вдруг сделалось какое-то странное лицо, а потом Настя заметила, что и прочие гости притихли и как по команде повернулись в одну и ту же сторону.

Король Утер Андерсон медленно шел по залу в сопровождении нескольких бородачей в черном, сдержанно улыбаясь и приветственно помахивая рукой. Гости почтительно расступались, кто-то кланялся королю, кто-то даже опускался на одно колено, кто-то стоял как ни в чем не бывало. Бородачи, как объяснил Смайли, были швейцарскими гвардейцами и охраняли Андерсонов уже лет двести. Судя по тому, что несколько из гвардейцев были темнокожими, швейцарского в этом подразделении осталось немного, может быть, одно название да топоры, которые они держали в руках.

Вслед за королем шагала не нуждавшаяся в представлении Амбер Андерсон (которая, на Настин пристрастный взгляд, выглядела как ходячая реклама ювелирных изделий). Потом шла какая-то пожилая женщина, разговаривавшая с подоспевшим Фишером; а за ними шел опирающийся на трость ОЧЕНЬ высокий человек с непропорционально маленькой головой, и эта непропорциональность вкупе с его довольно странной походкой навели Настю на простой вывод – это был вовсе не человек. Гигант сонно посматривал вокруг, словно был смертельно утомлен малопонятной суетой где-то там, внизу.

– Это Хейндрик Шесть Камней, – сказал Смайли. – Старейшина гигантов. Вот он точно видел драконов. Но вряд ли он станет тебе про них рассказывать.

– Да уж, – сказала Настя. Хейндрик в этом зале и сам выглядел как дракон – то есть как некто совершенно особенный, словно вырванный из иной эпохи, из другого мира.

Смайли замолк, наверное потому, что не мог разглядеть в окружении короля никого, кроме Хейндрика, а Настя завороженно наблюдала за прочими необычными фигурами. За гигантом Хейндриком шла пара леших, одетых, видимо, в традиционные одежды, нечто зеленое и длинное. Далее следовал оборотень в черном с золотом халате, и тут произошло нечто неожиданное, по крайней мере для Насти: по мере того как оборотень продвигался по залу, в толпе гостей происходили внезапные превращения, и те, кто еще минуту назад имел обычный людской облик, вдруг покрывались шерстью, оскаливали клыкастые пасти и вскидывали вверх когтистые лапы в традиционном приветствии Двуликих. Надо сказать, это впечатляло.

Почти то же самое произошло с Детьми ночи при появлении высокого красноглазого альбиноса в черном сюртуке, только вампиры не стали махать руками и демонстрировать зубы, они молча просочились сквозь толпу гостей и внезапно выстроились двойной шеренгой на пути альбиноса, почтительно склонив головы.

– Bay, – сказала Настя.

Смайли зевнул:

– Это Протокол, от него никуда… – Тут он замолчал, прислушиваясь к голосу в наушнике. – А теперь твой выход, Анастасия.

– Что еще за выход?! – немедленно запаниковала она. – Куда, зачем?

– Король Утер подойдет к тебе и поздоровается. Если кто-то из Большого Совета захочет последовать его примеру, будь спокойна и вежлива.

– А нельзя было заранее предупредить?! Я бы подготовилась…

– Это же не прыжки с парашютом, это просто обмен улыбками и прикосновениями. К чему тут готовиться? К тому же выражение ужаса, которое сейчас появилось на твоем лице, вполне можно принять за аристократическую бледность…

Но это было именно выражение ужаса, Настя только не знала, чего ужасаться больше – нависающей над ней, как подъемный кран, фигуры Хейндрика или клыкастой пасти посла Двуликих.

Зато с ненавистью все было четко и понятно – более всего на свете Настя сейчас ненавидела Амбер Андерсон, которая стояла за спиной короля Утера и мило улыбалась. Наверное, ей нравилось видеть на Настином лице ужас.

Это и был один из немногих эпизодов бала, когда я попала в объектив камеры. И это был мой единственный крупный план. Что ж, признаюсь честно – с такими крупными планами в Голливуде мне ничего не светило. Вот я туда и не поехала. Видеоотчет о королевском бале попал в мои руки уже в сильно отредактированном виде, поэтому ужасных гримас в моем исполнении там почти не осталось. Судя по этим записям, я приветствовала короля Утера и его приятелей по Большому Совету широкой улыбкой и хлопаньем ресниц, что свидетельствовало о моей опасной близости к обмороку. Ну да обошлось. Гигант Хейндрик меня вообще не заметил, посол Двуликих не стал со мной здороваться, лешие просто качнули головой, и только посол Подземных стражей, то бишь гномов, развернул церемонию по полной программе – с рукопожатием, похлопыванием по спине и даже поцелуем. Рукопожатие было более-менее ничего, с похлопыванием вышло не так удачно, потому что похлопали меня не по спине, а немного ниже – может, из-за разницы в росте, а может, потому, что посол был грязным извращенцем. Под видом поцелуя мне по лицу повозили жесткой мочалкой, которая при просмотре видеозаписи оказалась бородой посла. Впрочем, мне было уже абсолютно наплевать, что со щеки теперь неделю не сойдет красное пятно, я только ждала, когда же все это наконец закончится.

Когда же это закончилось, я чувствовала себя так, как будто по мне только что промаршировал взвод солдат. Не то чтобы у меня в жизни был такой опыт, да я даже и не знаю, сколько это точно – взвод солдат, поэтому, может, лучше сказать – как будто по мне проехал асфальтовый каток (хотя каток по мне тоже не ездил, но я его хотя бы видела)…

Короче говоря, я была довольна, что осталась жива и здорова. Хотя кто может оценить степень моей моральной травмы и всего такого прочего…

Фишер в своих поблескивающих очках подошел ко мне уже после того, как вся эта пестрая компания, напоминающая передвижной цирк, отвалила. Он тихо сказал:

– И еще раз. Добро пожаловать в Лионею.

Пауза.

– Анастасия.

Сочтена, взвешена и так далее.

Как только одна напасть торжественным шагом прошествовала мимо, вторая напасть подкралась сзади и сочувственно прошептала:

– Пытаешься вписаться в светскую жизнь?

– Пытаюсь не облить тебя шампанским, – ответила Настя. Смайли унесло вместе с приливом, именуемым королевской свитой, так что теперь Настя осталась сама по себе, и поскольку больше она здесь никого не знала, то вариантов оставалось немного: либо постепенно напиваться, либо пикироваться с Амбер. Либо и то и другое одновременно.

– Знакомые серьги, – широко улыбаясь, сообщила Амбер. – Кажется, я носила их в позапрошлом году. Теперь они в аренде у тебя…

– В школе принцесс разве не учат, что неприлично заглядывать другим людям в уши?

– …но я не в обиде. Абсолютно. Я понимаю, что тебе нечего было надеть сегодня. Ведь собственные драгоценности ты не смогла захватить, да?

Настя вздохнула. И ведь в руках этих людей – судьбы мира. Что за…

– Нет, не смогла, – сказала она. – У меня вообще практически нет драгоценностей. Пара серебряных колечек, еще какая-то мелочь. Ты это хотела услышать? Услышала? Все, вали отсюда.

– Как грубо, – с удовольствием произнесла Амбер.

– А кто тебе сказал, что я девочка-припевочка с пятеркой по вежливости? Я могу быть… – Настя взяла второй фужер. – Я могу быть прямо как ты, такой же навязчивой и самоуверенной стервой. Только мне для этого нужно еще немного выпить.

– Но ты на верном пути…

– О, да, я-то на верном пути, а вот вы все… Понятия не имею, куда вы направляетесь. И понятия не имею, за кого вы меня принимаете…

– Сегодня тебя представили послам Большого Совета как невесту моего брата. Разве ты – не она?

– Нет! – решительно сказала Настя. – Когда я была с твоим братом, я думала, что я имею дело с простым парнем, а не с таким чудом, к которому прилагаются Горгоны, Большой Совет, куча проблем и противная сестра в придачу!

– То есть ты была расстроена, когда все это обнаружилось… – слова Амбер были пропитаны иронией, как коржи торта у знатного кондитера, и Настю начинало тошнить от таких сладостей:

– Тебе, наверное, сложно это понять, но – да, я расстроилась! Потому что моя нормальная жизнь закончилась и началась другая, ненормальная, в которой меня принимают бог знает за кого! Ты, например, считаешь, что я окрутила твоего брата, чтобы добраться до королевского престола, оставив тебя и твои широко раскатанные губы ни с чем! Смайли получает удовольствие от того, что все так сложно закрутилось, и думает, что и я тоже должна прыгать от радости, что сижу теперь в центре этого бардака! Давид Гарджели думает, что я убийца, которой все сходит с рук, потому что она любовница королевского сына! Это что – все я?! Разве это – я?!

Она с размаху поставила пустой фужер на стол, отчего близстоящая посуда жалобно вздрогнула, стала искать взглядом следующий фужер, не нашла его, зато обнаружила сразу несколько пар настороженных глаз и поняла, что разговаривала слишком громко. И пожалуй, слишком быстро, чтобы Амбер поняла хотя бы половину сказанного. Госпожа Андерсон стояла с несколько растерянным выражением лица, но потом взяла себя в руки и, оттолкнувшись от одной из последних фраз, попробовала повести светскую беседу в более традиционном смысле этого выражения. Публичный скандал все же не входил в ее планы на этот вечер.

– Давид Гарджели? Милый молодой человек, хотя слишком меланхоличный. Я видела, как вы с ним мило общались… Подыскиваешь замену Денису, на случай если тот не вернется?

Оказывается, Амбер поняла из Настиных слов еще меньше, чем казалось поначалу. Для новой речи на ту же тему сил уже не было.

– Гарджели – хороший выбор, – продолжала Амбер, ободренная отсутствием возражений. – Отец уладил с ним все дела, так что теперь он будет чаще появляться в Лионее…

Уладил все дела. Почему-то Насте не нравились эти три составленных вместе слова применительно к Давиду Гарджели. А что сказал Смайли? «Мы с ним договорились. Больше он не причинит тебе вреда. Он согласился все забыть…» Человек, который поставил на уши отряд болотных тварей, чтобы поймать Настю? Человек, который напустил на нее армию накофеиненных гномов? Человек, который был готов буквально на все, лишь бы отомстить за смерть своего брата? Настя, конечно, не была виновата в смерти Гарджели-старшего, но она все же была виновна в обмане, она поставила Михаила Гарджели в такую ситуацию, из которой он уже не вышел живым…

И вдруг это все было забыто? С чего бы это?

– Что вы ему подарили? – спросила Настя.

– Подарили?

– Вы должны были подарить Давиду Гарджели что-то очень ценное, чтобы он отказался от мести.

«Точнее, – подумала Настя. – Чтобы он смотрел на меня как на пустое место».

– Угадала, это действительно ценный подарок. Абсолютное сокровище!

Почему-то у Насти появилось нехорошее, скребущее острыми коготками по сердцу предчувствие. Амбер между тем все улыбалась своими идеально ровными белоснежными зубами, и Настя задалась вопросом: а не было ли у нее, Насти, в роду милиционеров? А если нет, то откуда тогда это непреодолимое желание взять Амбер Андерсон за горло, оттащить в укромное место – или нет, терпения не хватит, достаточно будет завести за ближайшую колонну – и допросить с пристрастием. К примеру, сломать ей пару ногтей, потаскать за волосы, укусить за коленку, чтобы остался след и она не могла надевать короткие юбки… О, и в завершение, когда враг будет повержен, будет валяться на полу и рыдать, размазывая тушь по лицу, элегантно попинать Амбер носками туфель. Откуда такая жестокость? Кажется, из рассказов Монаховой. С ней что-то подобное было то ли на дискотеке в доме отдыха, то ли на корпоративной вечеринке по поводу Международного женского дня. В первом случае Монахова билась за тело пляжного спасателя, во втором – за бумажник вице-президента консалтинговой фирмы. Судя по ее рассказам, в обоих сражениях она вышла победительницей исключительно благодаря острым носам и металлическим набойкам своих туфель.

Настя посмотрела на свои туфли – у Амбер сегодня не было ни малейшего шанса.

– Абсолютное сокровище… – говорила между тем не ведающая о своей участи Амбер. – Жаль, что я не успела познакомиться с ним поближе, бабушка говорила, что он…

– Он? – Настя отвлеклась от созерцания туфель. – Сокровище – он?

– Иннокентий. Мы решили отдать его Давиду Гарджели. Вернуть на место то, что ты украла.

Настя не сразу поняла смысл этих слов, а когда поняла…

…на мгновение ей снова вспомнился мрачный подвал в доме Гарджели и бледная тень человека, распятая на дальней стене. И шепот, и звон цепей, и все, что было потом…

– С тобой все в порядке?

– Все отлично, – сказала Настя. – Все просто замечательно…

– Может быть, слишком много шампанского?

– В самый раз…

Воспоминание о доме Гарджели было как порыв холодного зимнего воздуха посреди этого весеннего торжества, как три ноты похоронного марша, невесть как влезшие посреди вальса. Возвращать Иннокентия в тот подвал было жестоко, но не об этом думала Настя.

Она думала о том, что где-то рядом должен быть Армандо, он должен наблюдать за ней…

– А может быть, действительно слишком много шампанского… – Настя пошатнулась, отступила назад и оперлась о стол. – Как-то я не очень ровно стою…

Когда она пошатнулась во второй раз, Армандо уже стоял сзади и деликатно поддержал Настю.

– Хотелось бы подышать свежим воздухом, – пробормотала она, Армандо послушно кивнул, и они не спеша направились к выходу, провожаемые снисходительным взглядом Амбер.

Впрочем, как потом оказалось, не ее взгляд был самым заинтересованным.

Настя и Армандо вышли к той самой лестнице, по которой два часа назад Настя поднималась к широко распахнутым дверям королевского дворца, впитывая в себя ауру праздника и не ведая, что срок действия этой ауры ограничен ста двадцатью с чем-то минутами. Настя вновь смотрела на усыпанную огнями вечернюю Лионею, но теперь это не было метафорой мира, лежащего у ее ног; это была просто праздничная иллюминация.

– Все в порядке? – спросил Армандо, выждав некоторое время.

– Да. – Теперь настал Настин черед широко улыбаться и дурить людям головы. – Немного закружилась голова, но теперь вроде бы стало получше. Я еще постою тут, подышу, ладно?

Армандо молча кивнул.

Он был милый. Милый, молчаливый, спокойный, сильный. Метр девяносто одних только достоинств. С ним было хорошо. Я имею в виду – хорошо было вот так молча стоять, чувствовать исходящую от него силу и уверенность и знать, что эти сила и уверенность находятся в моем полном распоряжении.

То есть не совсем так. Его силой и уверенностью распоряжались все-таки Смайли и Андерсоны, а мне они, так сказать, просто дали попользоваться всеми достоинствами Армандо (только не надо пошлостей, ладно?).

И когда мы стояли на этой лестнице, я вдруг поняла, что это обстоятельство может превратить достоинства Армандо в недостатки. Точнее, не просто «может», а уже превращает. Он был милый, спокойный, молчаливый, сильный, и мне тем более неприятно было делать то, что я собиралась сделать. Лучше бы на его месте оказался противный пузатый неврастеник с сальными волосами, но – увы! – среди людей Смайли таких шикарных персонажей не водилось.

Я тянула время. Я смотрела на огни ночной Лионеи и никак не могла сделать то, что неминуемо должно было разорвать эту ночь на «до» и «после», и не только ночь, но и мою жизнь, и жизнь других людей, и не только людей…

Впрочем, я не могла знать, куда меня это заведет. Другие могли знать, а я – нет.

Поэтому я еще раз посмотрела на огни Лионеи, вздохнула и…

– Армандо…

Он повернулся, посмотрел внимательными темными глазами. Милый, молчаливый, спокойный.

– …мне вроде бы стало получше, но…

Внимательные темные глаза.

– …принеси мне, пожалуйста, мою сумочку, там таблетки…

– Сумочку?

– Она или возле стола, где мы стояли с Амбер… Или на диванчике рядом с женским туалетом. Принеси, пожалуйста…

– Хорошо.

Даже затылок у него был милым, надежным, сильным. Настя выждала, пока Армандо удалится метров на двадцать, смешается с толпой и…

– Блин!!!

Давно она так не пугалась. В этом наверняка был какой-то знак – стоило отправить Армандо за сумочкой, и тут же тебя пугают до смерти; наверняка это должно было навести Настю на какие-то глубокомысленные выводы, только вот незадача – когда тебя пугают, ты просто путаешься и не делаешь никаких глубокомысленных выводов. Философские обобщение приходят позже, когда коленки перестают трястись.

– Я прошу прощения…

– Блин! – повторила Настя, и теперь в этом восклицании было меньше страха и больше раздражения из-за того, что происходят какие-то незапланированные происшествия. Нельзя сказать, что у нее был идеальный план в трех томах, где было предусмотрено все, кроме выскочившего как из-под земли красноглазого альбиноса в черном сюртуке, но тем не менее…

Посол Детей ночи склонил к Насте свое жутковатое лицо и прошептал:

– Не хотел вас пугать…

– Но у вас все равно получилось…

– И еще я не хотел говорить при всех, надеялся на минутку приватной беседы…

Настя кивала ему, как фарфоровый болванчик, а сама семенила в сторону лестницы. Вампир не ожидал такого невежливого поведения и, потеряв терпение, пожалуй, слишком быстро для дипломата, схватил Настю за руку.

И они оба замерли, удивленно разглядывая друг друга. Потом вампир разжал пальцы.

– Извините, – прошептал он. – Не знал, что вы так спешите. Не буду мешать…

Настя механически потерла руку, чтобы вернуть тепло коже в том месте, где ее коснулись холодные пальцы альбиноса.

– Да, – сказала она, приходя в себя после увиденных с опасно близкой дистанции бледно-желтых клыков вампира. – Не надо мне мешать.

И она побежала вниз по лестнице быстро, как только могла, не задерживаясь, не оглядываясь и не сожалея.

До конца лестницы оставалось еще ступеней десять, когда из длинного ряда припаркованных машин отделился лимузин, тот самый, на котором Настя приехала ко дворцу два часа назад. Машина остановилась, и водитель вылез было наружу, чтобы согласно Протоколу открыть дверцу, однако Насте было наплевать на Протокол, она махнула водителю рукой – «Go! Go!» – и сама забралась внутрь лимузина.

Когда водитель по интеркому осведомился насчет маршрута поездки, она коротко сказала:

– «Оверлук».

И уже про себя добавила: «Для начала».

Иннокентий оглядел ее и усмехнулся:

– Ты прямо Золушка, сбежавшая с бала за пять минут до полуночи.

– Вообще-то обе мои туфли при мне, – уточнила Настя. – Не для того я их покупала, чтобы разбрасывать потом на ступеньках, даже если это ступеньки королевского дворца. Я, знаешь ли, Золушка нового типа, я не хочу, чтобы меня нашли по этим следам. И вообще у меня такое подозрение, что это не моя карета превратится в тыкву, а королевский дворец превратится в какой-нибудь овощ. И я не хотела бы застрять в этом овоще…

Иннокентий почесал в затылке:

– Это ты пьяна? Или я пьян? Или мы оба пьяны? Я ни слова не понимаю из того, что ты говоришь…

– Напрягись. Вот тебе три простых слова: ты был прав.

– Я? Когда?

– Когда мы с тобой говорили про Андерсонов.

– Мы много чего про них говорили…

– Короче, они решили выдать тебя Давиду Гарджели.

– А-а, – протянул Иннокентий почти равнодушно.

– Что? Ты знал?

– Нет, не знал, но нетрудно было догадаться, что они выкинут такую штуку… На то они и Андерсоны, чтобы выдавать меня; на то он и я, чтобы быть выданным Андерсонами… – сказал Иннокентий. Он хмурился, но все равно оставался чересчур спокойным – для Насти. Она-то ждала взрыва эмоций и превращения Иннокентия в злобное создание, жаждущее разрушения и крови. Не потому, что Насте нравились злобные создания, разрушения и кровь, а потому, что она предполагала использовать преображенного Иннокентия в своих целях.

Однако было похоже, что вместо взрыва эмоций Иннокентий медленно погружался в депрессию. Насте этого было не нужно, депрессию она и сама могла себе устроить в любое время.

– И что, ты так и будешь стоять и ждать? – не выдержала она. На язык просилось язвительное «Ты мужчина или кто?», однако Иннокентий вполне мог ответить: «Или кто» – и погрузиться в глубокие раздумья о смысле своего существования. Настя пару раз видела его в подобном состоянии, и проку от Иннокентия в таком виде было крайне мало.

Так что язвительность пришлось придержать до лучших дней.