Так вот, смотрю я на себя в зеркало и понимаю, что относится это не только к мужчинам. И почему именно тридцать лет? Мне не было еще и двадцати, когда на моей совести вдруг оказалось столько всякого добра… И леший Антоха в том числе. Отсюда мораль – тридцать лет, двадцать, мужчины, женщины, разницы никакой; все как слоны в посудной лавке. Обернешься – господи, неужели я все это натворила?

И господь тактично помалкивает.

Стыдно ли мне было, когда я поняла, что убила Антоху ни за что ни про что? Стыдно – немного не то слово. Меня чуть не стошнило. Поначалу.

А потом я встала и пошла дальше, потому что мне нужно было идти дальше; и никому не стало бы лучше, если бы я до конца дней сидела и оплакивала безвременный уход замечательного лешего по имени Антоха.

И вообще… Я тогда испугалась. Может быть, Антоха и вправду хотел позаботиться обо мне в хорошем смысле этого слова, но выглядело это…

Короче говоря, я себя не оправдываю, но я себя понимаю. Понимают ли меня остальные? Знаете, со временем это перестает иметь значение. У меня своя посудная лавка, у вас своя.

Так что если бы меня в тридцать лет взяли за шиворот и запихнули в изолированное помещение, я бы восприняла это как вполне естественное развитие событий.

К сожалению, мне никогда не исполнится тридцать.

Она подумала, что у Зеленого наконец кончились силы, и даже попыталась съехидничать по этому поводу, однако изо рта выкашлялось нечто нечленораздельное, так что ехидничать впору было именно над ней, маленьким измотанным человечком посреди большого леса.

– Вон там, – тихо сказал Зеленый, и Настя поняла, почему он застыл возле кривой сосны. Они пришли.

Зеленый поманил Настю пальцем, она подошла и осторожно выглянула из-под сосновых веток: в пяти шагах отсюда земля шла под уклон, давая выход корням деревьев, которые выглядели как засохшие щупальца захороненных здесь осьминогов. В низине лес расступался, обнажая овальной формы проплешину, и снова смыкался темными рядами сосен через пару километров. У самой границы леса стоял дом Горгон, точнее, два строения, одно побольше, другое поменьше, обнесенные довольно высоким деревянным забором.

– Они тут хорошо устроились, – прошептала Настя, как будто Горгоны на этом расстоянии могли ее услышать. – Домики, заборчики… – Она неожиданно услышала в своем голосе неудержимую злость, прорывающуюся сквозь шепот. Горгоны не имели права жить в таких вот аккуратных домиках в экологически чистых районах, они не имели права жить вообще. А когда Настя подумала, что, возможно, на заднем дворе у Горгон уже создается парк развлечений, подобный тому, что она видела у «Трех сестер»; что там уже стоят между аккуратно подстриженных кустиков неподвижные маленькие лешие с удивленными глазами….

– Мы с Антохой строили, – сказал Зеленый, и от этой фразы инстинктивно сжатые Настины кулаки разжались.

– Чего?

– Ну не только мы… Еще брательники помогали.

– То есть вы помогли Горгонам построить дом?

– Ага.

– Потому что вы тогда еще не знали, что они… Да? – попыталась Настя отыскать логику в этом рассказе.

– А если бы даже и знали, – спокойно сказал Зеленый. – Что ж, оставить их на земле спать? Они прошлой осенью пришли, холодать уже стало, так чего ж не помочь гостям обустроиться? Бабы все-таки, хоть и со змеюками на башке. А у парнишки ихнего нога еще болела, так что работник из него был никудышный…

– У парнишки?

– Ну, – сказал Зеленый, подумал и добавил: – А-а… Стало быть, это твой…

– Мой, – подтвердила Настя.

– Ну не знаю… – с какой-то новой, немного сварливой интонацией протянул Зеленый. – Дело, конечно, твое, только… Уж больно он гладкий. Я б свою дочь за такого не отдал…

– У тебя есть дочь?

– Ну так, – с достоинством подтвердил Зеленый.

На языке у Насти жегся кислотной каплей неизбежный вопрос: «А у Антохи?», но каков бы ни был ответ, он уже ничего не мог изменить, разве что добавил бы неудовольствия собственным поведением, а этого неудовольствия и так уже было выше крыши. Поэтому она сглотнула кислотную каплю и криво улыбнулась Зеленому.

– Поначалу-то у него нога болела, тут все понятно, – сказал ей в ответ на улыбку Зеленый. – А потом-то нога прошла, только он ведь все равно без дела шатался… Бестолковый он какой-то. А ты вот за ним из города сюда притащилась. Хотя, может, в городе от него прок есть?

– Есть, – сказала Настя и, прежде чем озадачила себя вопросом, стоит говорить такое или нет, уже ляпнула: – Он наследник.

– Это вряд ли, – покачал головой Зеленый. – У наследника нюхалка должна быть подходящая, вот как у брательника моего… Не скажу, как зовут. Так вот, у него нюхалка, будто два моих кулака, и глазищи – во! Потому он как на след упадет, так и не слезет с него, пока не отыщет зверя или лешака, ну а уж про вас, человеков, и говорить нечего… А этот твой… – Зеленый презрительно скривился, чем напомнил Насте страхолюдного Гринча из американского рождественского фильма. – Вряд ли.

– Наследник – это значит сын короля, – пояснила Настя. – Король Утер Андерсон, слышал про такого?

Зеленый отрицательно помотал головой.

– Двенадцать Великих старых рас?

Зеленый изобразил полное безразличие. Потом до него дошло:

– Двенадцать? Это ж целая куча народу… Только в наших краях не водится никаких двенадцати… Мы да вот человеки в городах. Еще медведи, – он сделал ударение на последний слог. – Медведи, они, конечно, умные…

– Не уверена, что медведи относятся к двенадцати Великим старым расам…

– А кто ж тогда? – ухмыльнулся Зеленый. – Белки, что ли?

– Гномы, великаны, драконы, вампиры…

Зеленый посмотрел на нее взглядом, содержавшим предположение, что Настя недавно упала с дерева и сильно ударилась головой об землю.

– Даже и запоминать не буду, – сказал Зеленый. – У нас таких не водится, а стало быть, и знать мне про такие страсти не надо. Ну так что, идешь стрелять этих уродин со змеюками?

– Утром, – сказала Настя. – Рано утром. Когда взойдет солнце…

При чем тут было солнце? Она и сама толком не знала, просто чувствовала, что идти за жизнями Горгон надо утром, на рассвете. Это было как-то связано с отмщением, с восстановлением справедливости и еще с какими-то сильными словами, которые крутились у нее в голове.

– Утром так утром, – пожал плечами Зеленый. – Только патроны не потеряй, как в прошлый раз.

Это все еще была ночь, но уже слабеющая, постепенно собирающая вещи, чтобы вскоре юркнуть за дверь, досадливо морщась от наползающего с востока рассвета.

– С кем это ты балакаешь? – спросила темнота голосом Зеленого.

– Что? А? – Она не сразу сообразила, в чем дело, а когда сообразила, то раздраженно пробубнила про себя: «Люциус, скотина, скоро из-за тебя все станут считать меня чокнутой… Сама с собой разговариваю… Голоса и все такое. Жанна д'Арк, понимаешь ли, выискалась…»

– С Жанной было гораздо легче, – заметил Люциус. – Она больше мне доверяла и…

– И куда это ее привело? – саркастически отозвалась Настя.

– Ну это же не я, это вы, люди, привязали ее к столбу, принесли дрова и зажгли факелы.

– Да-да, конечно. Подставил бедную девушку…

Тут Настю посетила неожиданная мысль, и, разумеется, в ту же самую секунду она посетила и Люциуса.

– Интересно… – пробормотала Настя, выбралась из спального мешка и пошла искать Зеленого.

– Ты это серьезно? – отозвался Люциус.

– Серьезнее не бывает, – ответила она на ходу и после этого перестала обращать на Люциуса внимание.

Когда луч фонарика выловил Зеленого, тот недовольно поморщился и замахал рукой, словно отгоняя назойливое насекомое.

– Слушай… – начала было Настя, но тут на нее совершенно не ко времени напала зевота, так что прошла, пожалуй, целая минута, прежде чем она смогла продолжить. За эту минуту Зеленый успел спрыгнуть с дерева, поискать что-то в траве, выпрямиться, настороженно принюхаться, вспомнить про Настю, повернуться к ней и пробормотать с легким раздражением:

– Да слушаю, слушаю, чего там у тебя стряслось?

– Я вот думаю, – наконец справилась с нижней челюстью Настя. – Ты говоришь, Антоха не хотел на меня нападать…

– Ну, – равнодушно отозвался Зеленый.

– А если кто-то залез ему в голову и заставил его напасть на меня?

– В голову? Залез? Через ухо? Муравей, что ли?

– Нет, не муравей. Кто-то вроде злого духа, – Настя непроизвольно тряхнула головой, как будто от этого издевательский голос Люциуса мог вылететь из ее собственной головы.

– Злой дух? – Зеленый отрицательно покачал головой. – Им что, делать нечего, как по лешачьим головам шататься? У духов дела и поважнее имеются… Погоду делать или с другими духами воевать…

– Наверное, – сказала Настя, решив не продолжать этот разговор и не пытаться объяснить Зеленому, что некий злой дух решил повоевать руками покойного Антохи, а именно – остановить ее, Настю, не допустить возвращения Дениса Андерсона. Хотя, если все-таки протереть глаза и подумать хорошенько, имелись более простые и надежные способы угробить Настю на пути к Горгонам. К примеру, забраться в голову не к лешаку Антохе, а к пилоту самолета, на котором летели Настя и Покровский.

– Вот именно, – сказал Люциус. – Просто и надежно.

– Ага, – сказала Настя, делая вид, что разговаривает сама с собой. – Только это при условии, что злой дух может заставить пилота самолета сделать какую-нибудь глупость. А если нет? У пилота все-таки высшее образование, его не так-то просто сбить с толку. Лешего-то полегче обдурить…

– Замечательное человеческое свойство – выносить суждения о том, о чем не имеешь ни малейшего представления, – сказал Люциус. – Нет никакой разницы между пилотом и лешим. Если бы я захотел, чтобы ты была мертва, ты бы уже проводила время в компании червей.

– Ты просто не хочешь, чтобы я снова встретилась с Денисом.

– Напротив, сгораю от нетерепения! Хочу посмотреть, что из всего этого получится. С меня рано или поздно спросят, как такое вышло, а я не хочу показаться некомпетентным или ленивым…

– Начальства боишься! – позлорадствовала Настя, а потом уточнила: – Как «такое» вышло? Что – «такое»?

Люциус не ответил. Настя повертела головой, посветила вокруг фонариком, как будто надеялась уловить следы присутствия Люциуса, но таковых, конечно же, не оказалось.

– Пора, что ли? – сказал у нее за спиной Зеленый.

– Пора, – согласилась она и кивнула сама себе, соглашаясь с простой мыслью, что чем раньше все это кончится, тем лучше.

– Я тут посижу, – сказал Зеленый.

– Ладно, – сказала Настя, вытаскивая из рюкзака пистолет.

– Слышь, ты, тетка… – Ну.

– Я понимаю, эти дуры у тебя мужика стырили и все такое…

– Ну.

– Может, все-таки не до смерти их постреляешь, а? Так, слегонца, чтоб напугать, чтоб они свалили с наших краев, а?

Настя посмотрела на Зеленого. Объяснять ему, какие чувства были испытаны Настей на заднем дворе «Трех сестер», было бы долгим, сложным и вряд ли вообще исполнимым делом. Зеленый не хотел быть Страшным Мстей, а Настя только им и могла быть после увиденного.

С востока вставало солнце, постепенно вытесняя ночь, загоняя ее под камни, в чащу леса, в пещеры. Таков был непреложный ход вещей, и то, что собралась сделать Настя, было не менее непреложно.

Она обещала себе, что не позволит Горгонам спокойно существовать в этом мире, и сегодняшним утром должно было закончиться существование еще трех Горгон.

Она обещала Денису, что вернется за ним, и она вернулась.

В общем-то, никакого плана у нее опять не было. Была задача – спуститься к дому Горгон, перестрелять их всех и освободить Дениса. Вот и все. Наверное, утро больше подходило для такой затеи, потому что Горгоны будут спать, хотя… Хотя Настя поняла, что вообще-то почти ничего не знает о Горгонах, в том числе ничего не знает об их режиме дня. Может быть, у них как раз на рассветные часы и приходится пик умственной и физической активности? Может, именно в это время они выходят на охоту, и Настя направляется к ним как раз к завтраку, будто предзаказанная пицца с доставкой на дом…

К черту режим дня. Спуститься, застрелить Горгон, найти Дениса. Закончить все это сегодня. Закончить это раз и навсегда. Когда ей на ум пришли слова «закончить» и «навсегда», Настины ноги непроизвольно ускорили шаг, сбивая с травы росу.

Может, на открытом пространстве было прохладнее, может, это было нервное, только Настя беспрестанно поеживалась по пути к домам Горгон, думала о том, как здорово было бы сейчас выпить горячего чая с лимоном, а то и вообще забраться в ванную…

И обещая себе непременно сделать и то, и другое, и еще кучу всяких приятных вещей.

Сразу, как только она закончит с делами здесь, на этом куске всеми забытой земли, где только и могут укрыться убийцы детей, и не только детей, вообще – убийцы живого. Сестры Горгоны, имеющие способность убивать даже после собственной гибели. Настя помнила, как отрубленная голова Горгоны убила троих человек, бешено крутясь, словно пушечное ядро, и плюясь смертью. Поэтому Настя не собиралась даже близко подходить к Горгонам, ни к живым, ни к мертвым. Пистолет должен был помочь ей умертвить Горгон на расстоянии. Еще лучше, конечно, было бы прикончить Горгон не с пяти метров, а с расстояния в пару километров, с помощью какой-нибудь ракеты или пушки. Но у Насти не было с собой ни ракеты, ни пушки, к тому же при таком подходе шансы Дениса Андерсона на выживание автоматически округлялись до нуля. Так что…

Странно, но ладонь, сжимавшая пистолет, ухитрилась вспотеть, несмотря на утренний холод. Еще не хватало, чтобы оружие выскользнуло в траву за пять шагов до жилища Горгон; Настя осторожно переложила пистолет в боковой карман куртки, вытерла ладонь о джинсы и продолжила путь, слегка придерживая торчащую из кармана рукоять пистолета.

Чем ближе она подходила к цели, тем громче отдавались в ушах ее собственные шаги; Настя замедлила шаг, двинулась чуть ли не на цыпочках, непроизвольно вжав голову в плечи. Еще немного, и она, наверное, опустилась бы на четвереньки и поползла по мокрой траве по-пластунски, но тут на пути вырос забор, и преодолеть его ползком было решительно невозможно.

Настя выпрямилась, потрогала забор – тот оказался сделанным из обычных некрашеных досок, никакой магии, никаких фокусов. Вообще, жилище Горгон с близкого расстояния выглядело безыскусным, грубым, напрашивалось даже слово «убогий», однако Настя поостереглась применять его к обиталищу столь опасных тварей, для которых эти наскоро сбитые деревянные коробки были временным укрытием, обманкой для преследователей и чем угодно еще, только не настоящим домом.

Забор оказался вовсе не таким высоким, как выглядел издали, но перелезать его Настя не решилась. Она нашла калитку, которая открывалась снаружи простым поворотом деревянной защелки ромбовидной формы; кто-то из художественно одаренных леших попытался раскрасить ее под рыбу, при невыясненных обстоятельствах лишившуюся хвоста. От этой калитки и от этой защелки попахивало какой-то деревенской бесхитростностью, которую Настя последний раз встречала лет пятнадцать назад в бабушкином доме в деревне Незабудкино Пензенской области и которую за давностью лет полагала благополучно вымершей.

Однако поскольку Настя знала, кто проживает за этой калиткой, то деревянная рыбка и все прочее моментально конвертировались не в беззаботную наивность забытых цивилизацией селян, а в коварный расчет прирожденных убийц.

Калитка длинно и заспанно скрипнула, но этим все и ограничилось. Настя оказалась в десяти шагах от небольшого деревянного дома, который больше походил на огромный ящик или, в крайнем случае, на сарай; окон в доме не было, дверей Настя тоже не смогла разглядеть. И тогда ей в голову пришла идея, что это сооружение вполне походит на тюрьму и, стало быть, Денис Андерсон находится именно здесь; а вон тот дом, побольше, – жилище собственно Горгон. В таком раскладе был свой резон, и Настя, воодушевленная тем, что у нее появилось хоть что-то похожее на план, двинулась вдоль глухой стены «тюремного дома». Где-то здесь должна была найтись дверь, может быть, скрытая, потайная, и Настя прилипла к бревенчатой стене, ощупывая ее, прислушиваясь, принюхиваясь и только что не пробуя на вкус. Так она дошла до угла, осторожно выглянула, никого не увидела и приступила к обследованию следующей стены…

Которая оказалась столь же глухой и безнадежной. И следующая тоже. И следующая. И еще одна. То есть всего-то стен было четыре, из чего можно сделать вывод, что Настя стала обходить дом по второму разу.

Озадаченная, она отошла от стены и посмотрела вверх. Неужели в этот дом можно было попасть только через крышу? Горгоны умели летать? Еще чего не хватало…

Что-то ей подсказывало, может быть, интуиция, а может быть, ее пессимистически настроенный кузен страх, что не стоит тратить время на этот тюремный сарай, надо двигаться дальше, к следующему дому, иначе весь эффект неожиданности пропадет…

Или уже пропал?

– Вообще-то, все приличные девушки в такую рань еще спят, – сказал кто-то за спиной. Настя подумала сначала, что это очередная выходка Люциуса, несвоевременная настолько, насколько это вообще возможно, но потом…

Потом она вспомнила, что нечто подобное ей недавно уже говорили, в другом месте, в другое время суток, но та же самая малоприятная персона.

– Я так говорю не потому, что знал много приличных девушек, точнее сказать, я за свою жизнь не знал ни одной приличной девушки… Но в журналах пишут именно так. В шесть часов утра порядочные девушки нежатся в своих мягких постельках… М-м-м… Так вот, нежатся в обнимку с розовыми собачками или голубыми слониками, видят сны о прекрасных принцах… Но уж никак не шляются по лесам в грязных куртках с немытыми волосами и… Ни фига себе, с огнестрельным оружием в кармане. Зуб даю, с незарегистрированным огнестрельным оружием. Правильно, гражданка Колесникова?

Настя обернулась и увидела мерно колеблющуюся в утреннем воздухе фигуру капитана Сахновича. Что бы там с ним ни случилось на пражском кладбище, Сахнович выглядел вполне нормально, насколько нормально может выглядеть призрак. Немного не по сезону смотрелась на нем дубленка, в которой Сахнович когда-то бегал по заснеженному саду Михаила Гарджели, но все же это было наименьшей из странностей в полупрозрачном силуэте, висящем в нескольких сантиметрах над землей.

Пистолет как-то сам собой скользнул Насте в руку, Сахнович заметил это и хохотнул:

– Ну давай-давай, порадуй старика, устрой мне праздник с фейерверком… Убей меня еще раз.

– Где Денис? – спросила Настя, не убирая пистолет.

– Здесь, – махнул рукой Сахнович.

– Горгоны?

– Тоже здесь. Все здесь. Тебя только не хватало. Теперь можно начинать дискотеку.

Как-то очень не к месту, а может быть, и как раз кстати, Настя вспомнила прошлую осень, себя в палате с решетками на окнах и Сахновича, похожего на тень в сером костюме. Он уже тогда был призраком? Или стал им позже? Неважно. Сейчас Насте казалось, что серый капитан был призраком всегда, и в голову ей пришли строгие слова, сказанные Сахновичем тогда, во время их первой встречи: «Вы не понимаете всей серьезности своего положения».

«Не понимаю, – согласилась мысленно Настя. – И это хорошо, потому что если бы понимала, то, наверное, со мной случилось бы что-нибудь нехорошее. Типа обморока. Или чего похуже».

– Дискотеку? – переспросила она с нарочито тупым выражением лица, смотря при этом не на Сахновича, а немного в сторону, чтобы вовремя уловить взглядом опасность, а потом при помощи магического устройства под названием «пистолет» уложить эту опасность носом в землю.

– Дискотеку или что-нибудь в таком же духе, что-нибудь повеселее, – пояснил Сахнович. – А то у меня челюсти от скуки сводит. Конечно, если я призрак, так меня можно поставить в караул на неделю и забыть! Ведь призракам некуда торопиться, так, Колесникова?

– Угу, – сказала Настя, выделив из раздраженной тирады Сахновича слово «караул». Призрак был поставлен охранять Горгон, это был стражник, и стражника по всем законам жанра следовало прикончить, пока он не подал сигнал тревоги. Однако Настя совершенно не представляла, как можно прикончить призрака с помощью подручных средств.

– Неделю, значит? – переспросила она, чтобы отдалить тот момент, когда Сахнович завопит или как-то еще подаст сигнал своим хозяевам. – Да, скучноватая, должно быть, работенка.

– А кого это волнует? – отозвался Сахнович. – Их это совершенно не волнует, я для них как чайник или утюг, моего мнения не спрашивают, пользуются, и все. Пойди сюда, сходи туда, постой тут…

– Сочувствую, – автоматически проговорила Настя.

– Да иди ты! – огрызнулся Сахнович. – Сытый голодного не разумеет, а уж живой мертвого и подавно. Дважды мертвого, если быть точным. Первый раз Тема Покровский с перепугу мне башку прострелил, а во второй раз эта рыжая стерва послала по садику прогуляться…

– Да, эта Соня, которая Лиза, – посочувствовала Настя. – Она та еще… – Ей вдруг показалось, что между ней и призраком Сахновича устанавливается нечто вроде контакта; и может быть, если повести разговор с умом и наобещать призраку с три короба от имени королевского двора Андерсонов, можно будет перевербовать Сахновича на свою сторону, как это уже вышло с Покровским…

Который, правда, вскоре после перевербовки пропал. И который, если честно, сам себя перевербовал еще до случайной встречи с Настей на пражской улице.

Тем не менее она попробовала.

– Так ты теперь работаешь на этих, – Настя скривилась. – На Горгон?

– Нет, – сказал Сахнович. – Хозяин у меня другой, а тут я типа в командировке.

– А-а, – понимающе кивнула Настя, а в следующую секунду перестала вообще что-либо понимать. Дверь во втором доме открылась, и на крыльцо вышел мужчина, в котором Настя узнала Артема Покровского, живого и вроде бы даже здорового (если не считать безусловного вреда, который наносился организму Покровского выкуриваемой в данный момент сигаретой).

Настя несколько секунд изумленно смотрела на Покровского, потом перевела взгляд на Сахновича, точнее, на то место, где только что находился призрак Сахновича, ибо сейчас его там уже не было, и это внезапное исчезновение стало финальным звоночком, неоспоримым симптомом, что сейчас что-то случится, что-то нехорошее, что-то опасное, что-то такое, для чего у Насти и был припасен пистолет в потеющей ладони.

Она выставила этот пистолет перед собой, чтобы успеть среагировать на опасность, и она успела – как только какая-то фигура показалась из-за утла второго дома, Настя нажала на спуск, и громкий выстрел положил конец затянувшейся лживой тишине этого утра. Пистолет дернулся в ее руках, и было непонятно, куда ушла пуля; Покровский на крыльце замер, и вообще на пару секунд все замерло, будто бы мир затаил дыхание, а потом…

Неправдоподобная, нелепая фигура снова показалась, точнее, вывалилась из-за угла второго дома и быстро двинулась по направлению к Насте, пошатываясь из стороны в стороны. Это была Горгона, замотанная в какое-то белое одеяние; Горгона, которая не прятала свои волосы под платком или шапкой. Эти волосы шевелились, шипели, переплетались друг с другом, и именно этих волос Настя и боялась более всего; боялась не того, что они могут с ней сделать, а самого их жутко нечеловеческого вида. Поэтому Настя поспешно стала жать на курок, дважды выстрелив просто в сторону Горгоны и лишь на третий раз взявшись за оружие обеими руками и прицелившись в центр шатающегося белого кокона. Горгона словно споткнулась и рухнула наземь, а Настя, с запозданием вспомнив, что и умирающая Горгона смертельно опасна, отпрыгнула в сторону, отвела взгляд от бьющегося в конвульсиях существа…

И тогда появилась еще одна Горгона, точно так же, из-за угла второго дома (Покровского уже не было на крыльце, когда и куда он пропал, Настя не заметила, не до того ей было), в точно такой же одежде, похожей на простыню. Настя теперь стреляла спокойнее, но все равно потратила четыре патрона, прежде чем Горгона упала на колени, сложилась пополам и легла рядом с мертвой сестрой.

Оставалась еще одна Горгона и неизвестное количество патронов в обойме (Настя как-то их пересчитывала, но сейчас все цифры вылетели у нее из головы).

Она медленно двинулась вперед, держа угол дома на прицеле, но вдруг боковым зрением уловила движение слева и резко повернулась туда.

Из колодца, что находился почти у самого забора, высунулась голова с шевелящимися волосами, потом показались руки, а потом и вся Горгона сноровисто выбралась из колодца наружу, и, как только это случилось, Настя нажала на курок, торопливо посылая пулю за пулей, не слишком надеясь на собственную меткость, больше уповая на удачу (ведь она сейчас делала правильные вещи, она истребляла зло, и удача ей как бы полагалась по закону); тем не менее пули одна за другой шли мимо, и только на пятом или шестом патроне, когда Настя уже готова была закричать от досады и ужаса, Горгона как бы нехотя села на землю, схватилась за плечо и привалилась к стенке колодца, будто уснув.

Настя выстрелила в нее еще раз, для верности, огляделась и, не веря до конца в произошедшее, прижала теплый пистолет к груди. Она это сделала, она истребила Горгон, она сквиталась с ними за тот маленький сад с четырнадцатью статуями…

Теперь найти Дениса, а потом…

Потом что-то твердое ударило Настю по голове, выбив из нее и силы, и сознание, и так до конца и не развернувшуюся радость этой фальшивой победы.

На грубо сколоченном столе лежали ружье и книга. Ружье смотрело двумя стволами на Настю, по обложке закрытой книги постукивали длинные темные ногти Горгоны. Это сочетание – ружье и книга – наверняка было неслучайным, наверняка в нем содержалось какое-то послание, и Настя, несмотря на боль в голове и ребрах, кажется, догадалась, какое именно. Ружье и книга дополняли друг друга, делая все происходящее крайне серьезным делом; ружье олицетворяло беспощадность намерений, а книга свидетельствовала о глубинных основаниях принятых решений. Не просто пуля в лоб, не просто пустые слова, но союз пули и слова. Вздумай кто изваять статую правосудия, адаптированную к реалиям этого места и времени, Горгона с ружьем и книгой была бы вполне убедительной моделью. Тем более что у этой Горгоны были правильные, пусть и немного жесткие, черты лица, и по-своему она была красива, если не обращать внимания на шевелящиеся волосы. Впрочем, вокруг головы Горгоны был повязан широкий черный платок, и змей было почти не видно; отчего сидящую напротив Насти Горгону можно было принять за женщину лет тридцати пяти, слегка огрубевшую от жизни вдалеке от цивилизации, но тем не менее…

Тем не менее платок не мог обмануть Настю, она знала, что перед ней сидит чудовище, пусть с правильными чертами лица и с книгой. И потому Настя не ждала правосудия.

– Голова болит? – поинтересовалась Горгона. – Надо, чтоб болела. Потому что я старалась. Готовилась к этому удару с прошлой осени. Только я хотела не сзади тебе вдарить, а спереди, чтоб прямо в морду, чтоб зубы во все стороны, чтоб нос расплющить…

Весь этот поток красноречия мерно лился мимо Насти, ибо ее голова после пары крепких ударов не была способна обрабатывать такой массив информации. Настя смотрела себе под ноги и пыталась понять хотя бы одну из множества непонятных вещей: почему Горгон оказалось не три, а больше? Можно было свалить все на лгуна Люциуса, но ведь и раньше Настя слышала, что Горгоны живут такими вот тройственными союзами. «Три сестры» поэтому так и назывались, но тут…

Перед ней, разложив на столе книгу и ружье, сидела четвертая Горгона, а в дом Настю затаскивали еще по крайней мере две сестрички со змеящимися волосами. Создавалось впечатление, что Настя нарвалась на какой-то съезд или конференцию Горгон. Ну что ж, везение продолжалось по полной программе.

– …подвесить на крюк, и чтобы кровь медленно-медленно стекала… – продолжала делиться мечтами Горгона.

– Да? – вяло проговорила Настя. – Да.

– Что же не вдарила, как хотела? Побоялась?

– Нет, не побоялась. Планы изменились.

– Планы… – пробормотала Настя. – Планы…

Вот так вот, даже у Горгон есть планы, и наверняка продуманные, проработанные, не то что у нее, Насти Колесниковой. Спуститься к дому Горгон, перестрелять чудовищ, освободить Дениса Андерсона, отправить его в Лионею и поехать домой. Никому не кажется, что этот гениальный план где-то дал сбой? К дому Горгон она, конечно, спустилась и…

И на этом все закончилось. Ей треснули по башке прикладом ружья, затащили в дом к Горгонам и теперь, видимо, сожрут на завтрак. Это в худшем случае. В лучшем ей могла быть уготована участь окаменевшей фигуры в мемориальном парке Горгон.

Оставалось непонятным, почему ей не связали руки или ноги. То есть разумеется, что после удара по голове Настя чувствовала себя препогано, но неужели она производила впечатление такой вот тряпки, которая неспособна даже на попытку побега? Хотя какой там, к лешему, побег – оружия у нее теперь нет, кругом одни Горгоны…

И к слову о леших – надежд Зеленого она ох как не оправдала. Полный провал. Полное ничтожество. Голова раскалывается. Убейте уж меня поскорее, что ли…

– Так что там у вас с планами? – спросила Настя. – Что вы там напридумывали на мой счет? Не хочешь поделиться?

– Очень хочу, – неожиданно улыбнулась Горгона. – Ты узнаешь о наших планах, и они тебе понравятся. Очень понравятся.

Это было сказано без издевки, без иронии, это было сказано совершенно серьезно и, как показалось Насте, искренне. Она ответила тем же, ибо стесняться и изображать из себя благовоспитанную даму было не место и не время.