- Татьяна! Татьяна! - вызывали развеселившиеся колхозники.
      - Да не буду я, нехай кто другой спляшет! - смеясь, упиралась Татьяна.
      Степан Ильич, крепко прижимая к себе гармонь, кивнул головой жене:
      - Выходи, Татьянка!
      Татьяна вдруг сорвалась с места, ударила в ладоши и пошла в пляс. Отсвет от костра играл на ее оживленном лице, под черными круглыми бровями задорно блестели глаза.
      - "Гоп, кума, не журися, туды-сюды повернися!" - подпевала она в такт музыке.
      Татьяне хлопали долго, вызывали ее еще, но она, смеясь, схватила на руки сына и спрятала за ним разгоревшееся лицо.
      - Она больше не будет плясать, - обнимая мать, объявил Жорка. - Ось я зараз! - Он вырвался из рук матери и под бойкий плясовой мотив, кувыркнувшись в траве, болтнул в воздухе босыми пятками. - Эй, московские, дывиться! От як я можу! Гоп, гоп, гоп! - Он высоко подпрыгнул и упал на траву. - Эй, московские!..
      Кто-то из женщин дал ему легонько шлепка. Ребята хохотали до слез. Потом девочки сплясали русскую, Одинцов смешил рассказами, Белкин показывал фокусы.
      Учительница Марина Ивановна подсела поближе к костру, протянула над огнем руки и задушевно, тихо запела:
      ...Полюшко-поле,
      Полюшко, широко поле...
      Ребята дружно подхватили припев знакомой песни:
      Ехали да по полю герои,
      Эх, да Красной Армии герои...
      Наконец, усталые и довольные, все разошлись.
      В ушах у ребят долго еще звучали песни, музыка и бойкий голос хлопчика: "Эй, московские!.. От як я можу! Гоп, гоп, гоп!"
      Глава 4. ДНЕВНИК ОДИНЦОВА
      Жизнь нашего отряда
      19 июня 1941 г.
      Засекаю время - 21 ч. 05 м.
      Вчера Митя сказал, что пора начинать вести дневник, только теперь он будет называться не "Жизнь нашего класса", как было в школе, а "Жизнь нашего отряда", а если жизнь - значит, все, что есть, то и писать. Нам всем это очень понравилось, и мы сначала решили писать по очереди, а потом все ребята сказали, чтобы писал я один. "Одинцов, - говорят, - лучше всех умеет писать". Я, конечно, говорил: "Нет, нет, все умеют!" А Нюра Синицына и тут выскочила: "Конечно, все умеют, почему один Коля Одинцов?" Подумаешь, какое ее дело во все вмешиваться! Все равно ребята меня назначили.
      Вообще лучше бы Нюрка поменьше воображала, а то как приехали, так и пошла командовать. Вчера собрала все тапочки и спрятала. "Можно, - говорит, - и босиком ходить, тут тепло!" Подумаешь! Нам родители купили, а она распоряжается. Я раньше и сам хотел босиком бегать, а тут назло ей взял да и надел. Теперь из-за нее ногам жарко.
      Больше с ней ни в какую республику не поеду!
      А здорово тут гостить! Наша жизнь идет хорошо. Три дня мы только и делали, что веселились. По-украински это называется "гуляли". Вчера выступали у костра, никто не боялся, и все сошло хорошо. Ребята довольны. Митя - тоже. А Сергей Николаевич ходит с нами купаться, шутит - говорит, что здесь уж, так и быть, он нам волю даст, а в школе подтянет.
      А сегодня мы ходили в село Ярыжки. Было жарко, девчонки немного раскисли. Ярыжки все-таки далеко: туда ребята из нашего колхоза зимой бегают в школу по реке. В Ярыжках хороший клуб - его построили комсомольцы. Заведующий клубом тоже комсомолец. Его фамилия Коноплянко. Он такой тихий, сутулый, лицо бледное, а глаза голубые-голубые. Митя взял да подарил ему свою самопишущую ручку. Чудной... Сам ее на дорогу купил и в вагоне все нам показывал.
      Марина Ивановна тоже комсомолка. Игнат говорит, что она еще почище нашего учителя: кого хочет - того и подтянет.
      А когда мы шли по селу, нам показали старую, сгоревшую конюшню. А дед Михайло и рассказал, что в прошлом году весной ударила молния в дуб и загорелась конюшня, а старшие все на поле были. Так его внук Гена всех лошадей вывел, а одного жеребца сильно опалило, и Гена за ним ухаживал.
      Вот так Гена! Сейчас этого Гену послали на МТС зачем-то.
      А Игнат сам из Ярыжек. У него там родители.
      Мы в клубе всем пионерам подарки раздавали: книжки, шелковые галстуки и Севину картину им подарили. А они посмотрели и говорят: "Хорошая картина, про героев". И Севу похвалили.
      Комсомольцы из Ярыжек все на лесозаготовки уехали, остались только Коноплянко да учительница. Они с Митей и с Сергеем Николаевичем составили какой-то обоюдный план. Завтра на сборе будем обсуждать. Петька Русаков уже все подглядел - говорит: "Сначала в поход пойдем, а потом будем вместе с их пионерами помогать во всяких работах".
      Сегодня Мазин поймал рогатого жука, привязал его на веревочку и забросил в окошко к девочкам. Девочки такой визг подняли, что мы думали нам попадет из-за них. А потом Сева этого жука взял у Мазина для своей коллекции. Сева все с альбомом ходит, рисует и ловит всяких жуков. Даже к обеду сегодня опоздал!
      А дедушка Николай Григорьевич торопится на пасеку: там у него верный товарищ живет - тоже, безусловно, старый. А еще мы пойдем в гости к сестре учителя, Оксане Николаевне, в другой колхоз.
      Так и будем все гулять да гулять. Как-то потом за парты сядем?
      Дядя Степан нам всем очень нравится. Он очень партийный председатель, и колхоз у него богатый - скот такой, что когда идет по улице, так земля дрожит. А баба Ивга - мать Степана Ильича - какая-то и ласковая и строгая, ее все слушаются. Дядя Степан без ее совета ничего не делает. А что ж тут такого? Она ему мать. Татьяна у него тоже хорошая, веселая. А лучше всех Жорка. Вот боевой парень! Да смешной! Баба Ивга сшила ему длинные штаны на помочах и застегивает на одну пуговицу на животе. Так он пришел к нам и говорит: "Я бабины тии штаны на огороди закопаю, бо воны мини на пятки наступають!"
      Сейчас свой дневник кончаю, а то уже поздно. Митя стучит в стенку, чтоб ложились.
      Глава 5. НОВОЕ ЗНАКОМСТВО
      - Ну и чего?
      - Ну и ничего! Тогда побачишь!
      - Чудак ты!
      Васек засмеялся, соскочил с гнедого жеребца и бросил поводья сердитому мальчишке в засученных выше колен штанах и в вышитой рубашке.
      - Получай своего коня! Да брось злиться! А славный жеребец! - с видом знатока добавил он, поглаживая золотистую челку лошади. - Молодой еще. Сколько ему?
      - Сколько б ни было, так, без разрешенья, не имеешь права брать! отрезал хлопчик, вскидывая одну бровь и глядя на Васька все еще сердитыми глазами. - Я его воспитываю, понял?
      - Понял, - озадаченно протянул Васек, помогая хлопчику вытащить из хвоста лошади колючки. - Да ты, может быть, Михайлов внук, Гена? - вдруг догадался он.
      - Может быть, и Гена. Ну и чего?
      - Да ничего. Я про тебя слышал... Так это ты его из конюшни вывел, когда пожар был? - с живостью спросил Васек, окидывая взглядом крепкую, как лесной орех, голову Генки с темными завитками на ушах, тонкую загорелую шею и босые ноги. - Так это ты?
      - Я.
      - Молодец!
      Генка усмехнулся, прищурил глаз и миролюбиво спросил:
      - А ты що, московский?
      - Да, мы живем недалеко от Москвы... Мы к вам в гости приехали. В школе остановились... А ты что же... где живешь?
      Генка поднял голову и задумчиво поглядел на верхушки деревьев:
      - А я так... где пошлют... А сейчас до деда вертаюсь.
      - А у тебя, кроме деда, никого нет?
      - Никого.
      Васек глубоко вздохнул:
      - У меня тоже матери нет.
      - То, мабуть, плохо, - равнодушно сказал Генка, погладил лошадь и вдруг весело улыбнулся: - У меня дед бедовый!
      Оба помолчали.
      - Ты мне вот что скажи, - неожиданно обратился к Ваську Генка, - был ты на Красной площади в праздник?
      Васек стал с жаром, рассказывать, как в праздник проходит по Красной площади демонстрация и как он однажды прошел близко-близко от трибуны.
      Это была мечта. На демонстрации в Москве Трубачевы были только один раз и шли в колонне железнодорожников довольно далеко от трибуны. Но Васек, увлекшись, повторял:
      - Совсем-совсем близко, ну прямо вот так...
      Он протягивал руку, касаясь Генкиной рубашки, А Генка жадно и завистливо слушал его, кивая головой и радостно вскидывая бровями.
      - Ну, слухай... А трибуна? То ж высоко, мабуть? - неожиданно спросил он, что-то соображая.
      - Ну да! Это, конечно, высоко все-таки... - покраснел Васек. - Я так, к примеру, ведь рассказываю... Мы же не одни были... Там народу тьма-тьмущая. Все хотят поближе пройти!
      - Это верно... Каждому хочется... Из всех республик идут и едут... Только я еще и одного разу не ездил! - с огорчением сказал Генка.
      - Поедешь еще, - утешил его Васек.
      - Это верно, что поеду, - вздохнул" Генка, снимая с жеребца уздечку и разглаживая на его лбу челку. - Сяду на Гнедка и геть!
      Он засмеялся н, пригнув морду коня, прижался к ней щекой. Жеребец тихонько заржал, черными губами пощекотал Генкину шею и шумно вздохнул ему в ухо.
      Васек протянул руку и погладил Гнедого.
      - Ох ты хороший! Глазищи-то какие! - с восторгом сказал он и, нагнувшись, сорвал пучок свежей травы. - На, ешь!
      Жеребец, лениво выбирая, понюхал траву.
      - Баловной! - сказал Генка с гордостью. - Ишь, перебирает! - Он легонько шлепнул жеребца по спине: - Ну, скачи в луговину!
      Конь понятливо тряхнул гривой и, обмахиваясь хвостом, пошел прочь.
      Генка сел на траву, обхватил руками коленки и, покусывая травинку, о чем-то задумался. Васек опустился рядом и, опираясь на локоть, смотрел вслед коню.
      Гнедой шел, раздвигая высокую, густую траву, иногда останавливаясь и поворачивая назад свою умную, красивую голову.
      В зеленых берегах плескалась река. Над головами мальчиков с шумом и писком пролетали птицы.
      Васек опрокинулся на спину и глядел, как по небу плывут и плывут куда-то пушистые белые облака.
      - Ты вот чего... Слухай! Возьми меня в Москву, а? - тихонько тронул его за плечо Генка.
      Васек растерянно пригладил свой чуб и сел. Глаза у Генки заблестели, он облизнул языком сухие, темные губы.
      - Чуешь? У меня одна думка есть. Хочется мне до Москвы дойти и всему поучиться там. Я бы всю мичуринскую науку перенял... Земля меня любит, и рука у меня на работу легкая. - Генка вскочил, вытащил из-за пояса аккуратно обернутую газетой книжку, послюнил палец и торопливо стал листать страницы. - Вот, смотри, что люди делают. Дывись! Это что, по-твоему?.. Слива? Нет, хлопче, то вишня! А черемуху розовую пробовал? Нет?
      - Черную ел... - припомнил Васек.
      - Черную? Ту, что рот вяжет... верно? А то розовая, гибридная. - Генка провел пальцем по строчке: - Читай! "Дает... замечательно красивые розовые сладкие ягоды... годные для варений... и конди... тер... ских,."
      - Кондитерских изделий, - подсказал Васек.
      - Кондитерских-то нехай. То хто як хоче... Тут самое главное что? А то, что человек до такого дела додумался! Вот где работа так работа! - Он любовно погладил книжку, заткнул ее за пояс и торжествующе сказал: - Вот туда меня и пошлют учиться!.. - Генка вдруг понизил голос: - Только тут одна загвоздка есть. Я кончил четыре класса в этом году, понял?
      - А нужно семилетку, понял? Иначе меня не примут.
      Васек покачал головой:
      - Верно, без семилетки у нас никуда не назначают. Ни одного человека теперь нет, чтобы школу не кончил!
      Генка хлопнул по траве рукой и отвернулся. Васек придвинулся к нему и обнял его за плечи:
      - А ты чего же так спешишь? Учись!
      - Эге! Здорово, кума! Стара песня! - сердито усмехнулся Генка, стряхивая с плеча руку Васька. - Ты что думаешь, это ты первый мне сказал? Эге! Уж до тебя и Марина Ивановна то самое говорила и дядя Степан: учись, да и все! Я же с тобой, как с человеком, говорю! Мне практика нужна. Я арифметику и так пойму. Я способный, как черт! И упрямство у меня такое, что никто меня переупрямить не может. Что задумал, то сделаю! А другой раз и сам своему упрямству не рад. - Генка вдруг что-то вспомнил и нахмурился. - В эту зиму захотел я на лыжах научиться. А у нас мало кто ходит, больше на коньках бегаем. Ну, раз так мне в голову пришло, я съездил в район, достал себе лыжи и двинул с ними на речку. Ан, смотрю, не так-то просто научиться! То одна лыжа на другую наедет, то обе в сугроб врежутся. Нет, думаю себе, не пойдет так мое дело! Встал утром, взял кусок хлеба с салом, лыжи под мышку, да и в поле! А с поля - в лес! Заночевал на хуторе - и опять за свое. Два дня домой не заявлялся! Ходил, ходил... То мокрый стану, то обмерзну весь, а все хожу... - Генка ударил кулаком по коленке. - Аж пока не выучился!
      - Два дня? Ого! А дома-то не искали тебя?
      - Как - не искали! Целая история была! - Генка легонько свистнул. Марина Ивановна всех ребят подняла. Сама ходила меня искать, дядя Степан на Гнедом ездил по лесу. Один дед дома сидел. Дед хитрый! Он мою натуру знает. Зато когда я пришел, вызвали нас с дедом и говорят ему: "Стыдно тебе, дед, что хлопец у тебя такой самовольный растет! Мы его, как сироту, жалели, а он всех на ноги поднял да школу два дня пропустил..." Чуть не заплакал мой дед!
      - Ну, а ты что?
      - А я что? Я знал, зачем ходил... - Генка выплюнул изо рта травинку и засмеялся. Смех у него был чистый, звонкий, заливчатый.
      - Ну тебя! - невольно улыбнулся Васек, не видя ничего смешного во всей этой истории.
      - Нет, ты слухай... Вот пришли мы с дедом до дому, он мне и говорит: "Ты упрямый, но я тоже упрямый. Я, каже, в бога не верую, но який-нибудь черт обязательно есть. Вот он в тебе и сидит!" Дывлюсь: взял мой дед веревку, накрутил ее на руку да подступает ко мне...
      - Ну?
      - Ну що... Вдарил меня один раз, а у самого руки трясутся, аж жалко мне его стало. На що, кажу, диду, вы себя перетомляете, вы ж, кажу, старый. Мне-то ничего, а с вас может и дух вон!"
      Васек встал:
      - Да ты что же, издеваешься тут над всеми, что ли?
      - Ни, я не издеваюсь! Я ничуть не издеваюсь! - запротестовал Генка.
      - Да с тебя бы за это надо галстук снять! - твердо сказал Васек.
      - Галстук снять? - Генка перестал смеяться, пристально поглядел в глаза Трубачеву, потом скучно улыбнулся. - Догадливый ты... Может, что другое придумал бы... А галстук с меня и без тебя сняли... за мою дисциплину...
      Васек мащинально погладил на груди свой галстук.
      - Надо заслужить, - сказал он, уже с сочувствием глядя на Генку.
      Но Генка молча приклеивал листы подорожника к своим коричневым, блестящим от загара ногам.
      - Эй, слухай! - вдруг подмигнул он Ваську и, оглянувшись, зашептал: Что-то один ваш хлопчик с какой-то жестянкой лазит и срисовывает все?
      - Срисовывает? Малютин, верно. Какой он из себя?
      - Да такой какой-то... - Генка вытянул шею, широко раскрыл глаза, устремил их вдаль и стал что-то быстро-быстро рисовать пальцем на ладони.
      Васек подпрыгнул и хлопнул себя по коленкам.
      - Малютин! Малютин! Вот здорово! - Он поперхнулся от смеха. - Ой, не могу! Малютин!
      - Да стой! Тихо! Ты мне скажи: а чего он такой? Просто интересный хлопец. Очень он мне понравился!
      - Ну еще бы... Он у нас художник! - похвалился Васек.
      - А-а, - вскидывая брови, протянул Генка. - Художник! Я тоже за ним это заметил. А еще... Он каждую малую травку разглядывает, каждого жучка он так легонько берет да распрямляет его... - Генка подул на руку и нежно сказал: А ведь оно живое... Хиба ж ты ему крылья звяжешь, як воно летыть..
      Генка старался говорить по-русски, но незаметно для себя пересыпал свою речь певучими украинскими словами. Васек с интересом слушал его.
      - Воно ж живое, - повторил Генка. Глаза у него посветлели, он все еще держал протянутой свою ладонь и улыбался.
      В кустах громко заржал Гнедой. Мальчики оглянулись.
      Жеребец лег на спину и стал кататься по траве.
      - На дождь, - пояснил Генка, щуря на солнце глаза.
      - Плохо, - с сожалением сказал Васек. - Я дождь не люблю.
      - А то наплевать, что ты не любишь. Дождя треба. Нехай отавы растут. Мы траву по два раза косим. У нас земля... - Генка нагнулся, вырвал с корнем пучок травы, растер на ладони комочек черной земли, - як масло! Дывись, чи такая у вас земля, як у нас?
      Васек внимательно посмотрел на Генкину ладонь, силясь припомнить, какая земля под Москвой. Но в памяти его почему-то вставали аккуратно подстриженные городские клумбы.
      - Такой земли, як у нас, нигде не найдешь!
      Генка выпрямился, медленно повернул голову, окинул взглядом цветистый луг, речку, далекое желтеющее поле, лес и с гордостью сказал:
      - Вот она, наша земля!
      x x x
      - А я с Генкой познакомился! - сказал за обедом Васек. - Чудной парень. Просто особенный какой-то! Ему наш Малютин понравился.
      - Я? - удивился Сева. - Почему это? Да я его и не видел.
      - Зато он видел! Как ты рисуешь и как жуков разглядываешь. Здорово он тебя передразнивает!
      - Передразнивает? - Сева нахмурился.
      - Нет, ты не думай! Он не в плохом смысле. Он по-хорошему! Это такой парень...
      Васек рассказал про свою встречу с Генкой.
      Ребята слушали с любопытством.
      - Да вот он придет скоро, сами увидите. Эх, такой парень - и без галстука! - с огорчением вздохнул Васек.
      - Значит, провинился! - с уверенностью сказал Одинцов. - Иначе не наказали бы. Тут все хорошие!
      Мазин сморщил лоб и недовольно засопел:
      - Эх, вы! Чуть что - галстук снимать с человека!
      - А ты как думаешь? Дисциплина так дисциплина, а то всех распустить можно! Заслужит Генка - вернут ему галстук.
      Саша покачал головой:
      - Надо разобраться. У Генки ни отца, ни матери нет. Может, его обижают?
      - Ну нет! Кто его обижает? Наоборот. Игнат говорил, что его избаловали все, и дядя Степан даже. А конюх ему Гнедого в любое время дает, уж об этом на собрании один раз ставили вопрос. Кто его обидит! - с жаром сказал Васек.
      - Игнат еще говорил, что Генке всякие поручения доверяют, и на работу он мастер, руки у него золотые. Галстук он свой заслужит, как только начнется работа в огороде или в поле. Я у Игната все расспросил! - сообщил Петька Русаков.
      Ребята долго не могли уснуть после обеда. Они вскакивали, заглядывали в окно - не пришел ли Михайлов внук. Но на школьном дворе было тихо.
      Из окна была видна хата деда Михайла.
      Дед Михайло обычно спал на свежем воздухе под навесом, варил на железной печке обед и, сидя перед огнем на скамеечке, сапожничал.
      Рядом с навесом низкая дверь вела в хату-мазанку с глиняным, крепко убитым полом и с русской печью. Под окошком стояли стол и скамья, выкрашенные в коричневую краску. Новая кепка и школьная сумка с тетрадями висели в углу, рядом с расшитым полотенцем. На подоконнике стояла чернильница. Над ней жужжали и бились мухи, падали в чернила и, отяжелев, ползли по стеклу, оставляя за собой черный след.
      Днем Михайло суетился по двору: что-то прибирал, приколачивал, вступал в разговоры с ребятами и, подняв острую бородку, разглядывал их живыми, веселыми глазами. Потом вдруг, словно что-то вспомнив, мелкими шажками бежал под свой навес и, не добежав до него, останавливался посреди двора, к чему-то прислушиваясь. Видимо, он привык к неожиданным появлениям внука и всегда ждал его.
      Теперь Михайло сидел перед печкой и чистил картошку, сбрасывая на пол кожуру.
      - Может, Генка своего Гнедого потерял да ищет в лесу, - поглядывая в окошко, гадали ребята.
      Глава 6. В КОЛХОЗЕ
      - Пшеница у нас уродилась - чистое золото! - Степан Ильич осторожно срывал колос, большими темными пальцами вылущивал желтые крупные зерна и клал их на широкую ладонь. - Вот посмотрите... Это новый сорт "кооператорка". Мы с ней опыт делали - из озимой в яровую переводили. Может, слыхали про это?
      Ребята лезли со всех сторон - посмотреть на сорванный колос, на тучные зерна пшеницы.
      - Ого! Вот она как, булка-то, растет! - просунув голову, серьезно сказал Мазин.
      - А Мазин не видал, только едал, - сострил Одинцов.
      - У вас все кругом пшеница? - оглядывая поле, спросила Валя.
      - А вот подождите, пойдем и на гречу... А там далее овес начнется, до самого леса... Мне как раз туда заглянуть надо...
      Степан Ильич шагал по дороге, вел ребят по узеньким стежкам. Освещенные солнцем, желтели поля пшеницы, розовела греча, и отливали сизым цветом густые овсы. Вдалеке по лугу без устали ходила сенокосилка, оставляя за собой ровные ряды срезанной травы. Люди казались издали маленькими. Цветные платки и вышитые рубашки мелькали пестрыми пятнышками; под умелыми, ловкими руками колхозников росли огромные, как дома, стога. Где-то слышалась дружная песня, красиво выделялась втора, и девичий голос, заканчивающий песню на высокой ноте, долго звенел в чистом летнем воздухе...
      - Здорово, ребята, правда? - ахнула Нюра Синицына.
      - А работают как... ого! - восхищались ребята.
      - А у нас иначе нельзя. Выдалась погода, начался покос - все на луг! А то как пойдут дожди - беда! Сопреет сено и погибнет - чем тогда скотину кормить? - пояснил Степан Ильич.
      - А когда же они обедают? Так целый день без еды и работают? - спросила Надя Глушкова.
      - Как - без еды? У нас на стану поварихи для всех обед варят. Там и пообедают, там и отдохнут в холодке, там и газету почитают.
      - Добрый вечер! - пробегая мимо с граблями на плече, торопливо здоровались колхозницы. Лица у них были потные и горячие от солнца, руки до локтей исколоты сеном.
      - Эй, дивчина! - окликнул одну из них Степан Ильич. - Скажи там, чтоб вечерком кузнец ко мне зашел, чуешь?.. А вот интересно вам еще новую молотилку нашу посмотреть, - снова обратился он к ребятам. - Я ее на Сельскохозяйственной выставке облюбовал. Она у меня тоже москвичка, можно сказать...
      Он начал рассказывать, как работает молотилка.
      - Пойдемте на молотилку! - просили ребята.
      - Молотилку я вам потом покажу, а сейчас на скотный двор заглянем мимоходом.
      На скотном дворе их встретила доярка Христина; она была в белом халате и показалась ребятам докторшей. Доярка что-то шепнула Степану Ильичу, и он сразу пошел за ней, махнув рукой Мите, чтоб ребята подождали на дворе.
      - Она ему сказала, что корова Горлинка отелилась и что у нее хорошенький бычок родился! Я слышала! - запрыгала Лида Зорина.
      - Митя! Сергей Николаевич! Пойдемте смотреть! - пристали ребята.
      Но Сергей Николаевич остановил их:
      - Тише! Тише! Во-первых, тут шуметь не разрешается, а насчет новорожденного - это как хозяева хотят. У них тут свои правила. Подождем Степана Ильича и разглядим пока постройки. Видите, какие у них хоромы для коров настроены!
      Скотный двор был огорожен высоким забором. Посередине стояло длинное кирпичное здание с маленькими окошками и большой дверью. Ребята заглянули в окно; внутри помещение было разделено перегородками. В каждом стойле лежала свежая подстилка из соломы. Наверху на дощечках были написаны имена коров: "Волюшка", "Буренка", "Беляночка"...
      - Подождите! Ну, чего все вместе лезете! - ворчал Мазин, отгоняя ребят. - Пустят нас - тогда и посмотрим.
      Степан Ильич, весело улыбаясь, выглянул из коровника.
      - Оставил я вас... Доярка меня вызвала - теленочка посмотреть, - сказал он, широко открывая дверь и проходя вперед. - Ну вот, здесь у нас высокоудойные коровы помещаются. Сейчас они, конечно, на пастбище... Вот посмотрите, тут у каждой свой график есть: сколько она дает молока, какой жирности.
      - А теленочка покажете? - забегая вперед, спросила Надя Глушкова.
      - Теленочка, теленочка, Степан Ильич! - запросили ребята.
      - Все, все покажем, хоть и не полагается у нас новорожденных смотреть. Ну, да что с вами делать! Раз так интересуетесь - пойдем. Малыши у нас в изоляторе помещаются.
      Он повел ребят в небольшую светлую пристройку. Она была похожа на первое здание, только меньше, и казалась уютным домиком. У двери лежало грубое рядно и стоял веник. Ребята вытерли ноги и вошли в коридор.
      - Христина Семеновна! - громким шепотом позвал Степан Ильич.
      Доярка в белом халате приоткрыла дверь большой, светлой комнаты.
      - Вот теленочком интересуются ребята, - как бы оправдываясь, сказал Степан Ильич. - Они на минуточку, поглядят - и готово!
      Доярка ласково кивнула ребятам и озабоченно сказала:
      - Только что облизала его мать... Сейчас принесут... Пойдем - поглядите пока других. Только уж руками не трогайте - они еще маленькие.
      - Нет, нет! - зашептали ребята, на цыпочках проходя вслед за Христиной Семеновной.
      Телята лежали в отдельных клетках на сухих соломенных подстилках. Они поднимали большеглазые теплые, словно обшитые мехом, мордочки и удивленно глядели вокруг. Вместо рогов у них были смешные крутые бугорки.
      - Ой, ой, какие хорошенькие! Какие маленькие! - зашептали девочки.
      - Смотрите, смотрите - встает один! - присев на корточки, говорил Мазин. - Встает, честное слово!
      "Му-у... Му-у..." - пытаясь встать, мычал рыжий теленок, вытягивая голову с белой звездочкой на лбу.
      - Он по маме своей скучает, маленький еще, - сказала Лида Зорина.
      Сергей Николаевич подозвал ребят к табличке, висевшей на одной из клеток:
      - А ну-ка, почитаем, как эти малыши поправляются. Вот видите, здесь все написано: и как зовут, и сколько времени, и как он прибавил в весе.
      Две дивчины в белых фартуках внесли в ящике новорожденного теленка. Он был желтенький, с большими удивленными глазами. Шерстка его, тщательно облизанная матерью, блестела. Весь мокрый, он казался худеньким и дрожал. Христина Семеновна прикрыла его старым байковым одеяльцем.
      Ребята издали глядели на теленка с восторгом и нежностью.
      - Тетя Христиночка, как его назвали? Как назвали?
      - А вот и придумайте ему имя! Можно сказать, при вас родился. Сделаем вас шефами, - сказал, улыбаясь, Степан Ильич.
      Ребята стали наперебой предлагать имена:
      - Стрелок!
      - Богатырь!
      - Колокольчик! - громко прошептала Зорина.
      - Следопыт! - выкрикнул вдруг Петька.
      - Шш... шш... Тише ты! - зашикали на него ребята. - Тут детская, а он орет!
      Телята вдруг забеспокоились, тоненько замычал новорожденный. Доярка озабоченно взглянула на ребят.
      - Пойдемте, пойдемте! - заторопился Сергей Николаевич, выпроваживая всех за дверь. - Потом придумаем!
      - Тетя Христина, пусть будет Колокольчиком! - не стерпев, крикнула Лида Зорина со двора.
      - А теперь пойдем на птичник, - сказал Степан Ильич.
      На птичнике ребята видели белых, как снег, гусей и уток, крошечных желтых цыплят, только что выпущенных на травку. В свинарнике смотрели бело-розовых поросят с тоненькими, закрученными в колечки хвостиками и больших, жирных свиней, которые уже не могли ходить и только, лениво подняв свои мокрые пятачки, глядели на ребят маленькими глазками.
      Но больше всего ребятам полюбились телятки, и долго еще в ушах у них звучало тоненькое мычание новорожденного и голос доярки: "Руками не трогайте - они еще маленькие!"
      А Степан Ильич все шагал да шагал. Свежий ветер раздувал его вышитую рубашку, шевелил мягкие волосы...
      Ребята старались не отставать от могучего шага председателя, но усталые ноги уже не слушались их. Поля пшеницы и гречи, густые овсы и заливные луга все плыли и плыли перед их глазами.
      - Ну как, ребята? Может, устали? Домой вернемся? - спрашивал Сергей Николаевич.
      - Нет, нет! Еще посмотрим! Не устали! - дружно откликались ребята и снова бежали за председателем, окружая его тесной толпой.
      - Ну значит, нашу скотину вы видели, хлеба наши тоже, а другим разом я вам покажу новую мельницу. А старая вот тут, за леском...
      Степан Ильич стал рассказывать, как на этой мельнице давным-давно удавился старый пан.
      - Деды рассказывали - злой был, как собака, людей забивал до смерти.
      Ребята слушали, раскрыв рты.
      Сумерки уже легли на село, когда Сергей Николаевич решительно повернул назад:
      - Ну, Степан Ильич, ваши богатства за один день все равно не осмотришь, а ребята у нас еле плетутся...
      - Да нет, Сергей Николаевич, мы ничего! Пойдемте, пойдемте к старой мельнице!
      - К молотилке пойдемте!
      - Сергей Николаевич, да они совсем не устали, - уверял Митя.
      Степан Ильич смущенно улыбался, поглядывая то на ребят, то на Сергея Николаевича:
      - Нет, видно, другим разом, а то они, конечно, непривычны к нашей ходьбе.
      Степан Ильич зашагал к школе. На лужайке около школьных ворот сидели Коноплянко, Марина Ивановна и Игнат со своим отрядом.
      Ребята бросились к ним:
      - Где мы были! Что мы видели!
      - Где же вы были? - удивилась Марина Ивановна.
      - На скотном дворе были! И на грече, и на пшенице...
      Марина Ивановна, подняв вверх голову и обхватив руками колени, смотрела на ребят лучистыми серыми глазами и улыбалась. На щеке ее темнело маленькое родимое пятнышко.
      - Что же вам больше всего понравилось у нас?
      - Нам телятки понравились!.. - закричала Лида Зорина.
      Подошли Степан Ильич, Сергей Николаевич и Митя. Они, видимо, продолжали начатый разговор.
      - Ну, значит, так и порешим, - усаживаясь на траву, сказал Степан Ильич. - Сенокос сейчас идет хорошо. Погода стоит добрая, залежей нет. Помощь ваша нам тут не требуется... Отдохните, оглядитесь хорошенько, а тогда пожалуйста! Вот жнива будет - так тут уж весь народ на поле, никто дома не усидит. Игнат знает. У нас ни один колосок не заваляется! Это уж дело ребят. Вся ихняя бригада выходит. Вот и вы поможете тогда... Ну конечно, есть для вас и огородные работы, можно и на фермах поработать.
      Игнат Тарасюк предложил посылать на работы его отряд вместе с ребятами Трубачева.
      - Вместе будем работать! Вот и хорошо! - обрадовался Васек.
      - А у нас в Ярыжках свой клуб есть, - сказал Коноплянко.- Будем театр устраивать. На сцене и темный бор вырастет, и река побежит, и солнце взойдет, и ясный месяц засветит. Как нам нужно, так мы и сделаем...
      Коноплянко говорил очень тихо и ровно, не повышая голоса, но ребята слушали его с большим вниманием. Митя приготовил к концу разговора какой-то сюрприз. Губы у него разъезжались в улыбке, серьезный тон не удавался. Он сказал, что вполне полагается на ребят Трубачева и Тарасюка и что если они пообещали выполнить план летних работ, то выполнят и перевыполнят его.