Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Васёк Трубачёв и его товарищи

ModernLib.Net / Детская проза / Осеева Валентина / Васёк Трубачёв и его товарищи - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 2)
Автор: Осеева Валентина
Жанр: Детская проза

 

 


— Трубачева возьмите! Дядя летчик! Вот он! Вот! Хромает!

Самолет скрылся в облаках.

Скоро совсем стемнело. Стал накрапывать дождик. Серое здание депо все еще не показывалось.

— Эх, не туда заехали! — с досадой сказал Васек. — Завезли нас к черту на кулички!

— А ты куда билет брал? — натягивая на голову куртку, осведомился Одинцов.

— Он думал — его прямо с доставкой на дом! — рассмеялся Саша.

Наконец показались первые строения.

Прощаясь на Вокзальной улице, мальчики советовались.

— Может, нам к твоему отцу всем вместе идти? — спрашивали Васька товарищи.

— Нет, чего там! Влетит, так за дело.

Павел Васильевич уже давно был дома. Выслушав рассказ сына, он молча вынул из портфеля конверт и сел писать письмо сестре.

Глава 5.

ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ ГРОЗНЫЙ

Иван Васильевич прихлебнул с блюдечка чай и выглянул в окно.

— Так и есть, — сказал он, нахлобучивая на голову меховую шапку и снимая с гвоздя ключ. — Хоть бы одни каникулы отдохнуть дали! И все этот Митя всех мутит! — ворчал он, открывая тяжелую школьную дверь.

У крыльца действительно стоял Митя в синем лыжном костюме, за ним — Саша Булгаков и Коля Одинцов. Все трое тащили на плечах лыжи.

— Опять ноги разрабатывать! Вчера на коньках, сегодня на лыжах, — пропуская их, ворчал сторож.

— У нас в плане лыжная экскурсия сегодня, — стряхивая с шапки снег, сказал Митя. — Не все, понимаете, освоили это дело. За каникулы надо подтянуться, — объяснил он, подбирая парные лыжи. — Да вы идите отдыхайте, Иван Васильевич. Мы только соберемся — и айда!

— «Отдыхайте»! — усмехнулся Иван Васильевич. — С вами отдохнешь, пожалуй…

На крыльце затопали, и в дверь вбежали школьники.

— Здравствуйте, Иван Васильевич! — с опаской поглядывая на сторожа, здоровались они.

Иван Васильевич недаром получил от ребят прозвище «Грозный».

Опираясь на толстую, суковатую палку, во всякую погоду стоял он на крыльце, встречая и провожая школьников. На прозвище «Грозный» старик нисколько не обижался.

— Я для вашего брата и есть грозный, потому что безобразия в школе допускать не могу, — сурово говорил он.

Увидев перелезавшего через забор школьника, старик звонко стучал об асфальт палкой:

— Куда лезешь? Где тебе ходить приказано?

— Дорогу потерял! — кричал озорник.

— У меня живо найдешь! Носом калитку откроешь!

Школьник с хохотом скатывался с забора и осторожно проходил мимо сторожа:

— Здравствуйте, Иван Васильевич!

— То-то «здравствуйте»! Дурная твоя голова вихрастая! На плечах ходуном ходит, всякое соображение растеряла! — ворчал Грозный, закрывая за мальчиком дверь.

И вдруг лицо его расплывалось в улыбке, около губ собирались добрые морщинки, и он, похлопывая по плечу какого-нибудь отличника, говорил:

— Инженер! Одно удовольствие от твоего житья-бытья получается. Матери поклон от Ивана Васильевича передай!

Или, грозно сдвинув брови и выпятив грудь, приглашал группу школьников:

— Проходите! Проходите!

Школьники замедляли шаг.

— Артисты! Одно слово — артисты! На собраниях про вас высказываются. Вам в школу, как в театр, на своей машине выезжать надо, а вы пешочком, а?

— Да ладно… уже ругали нас, — подходя ближе, нерешительно мямлил кто-нибудь из ребят.

— Сам! Самолично присутствовал! — ударяя себя в грудь, торжествующе говорил Грозный. — Все собрание тебя обсуждало. А кто ты есть, ежели на тебя посмотреть? — Грозный прищуривался и, оглядев с ног до головы ученика, презрительно говорил: — Сучок! Голый сучок, ничего не значащий! А тобой люди занимаются, выдолбить человека из тебя хотят.

— Да чего вы еще! — пробираясь к двери, бормотали оробевшие школьники. — Не будем мы больше, обещали ведь…

— И не будешь! Ни в каком разе не будешь! Мне и обещаниев твоих не нужно. Я сам к тебе подход подберу.

— Вот леший! И зачем только его на собрания пускают! Ведь он потом прохода не дает, — возмущались злополучные ребята. — На всех собраниях сидит! Отвернет ладонью ухо и слушает, — смеялись они.

Но сегодня Грозный ворчал для виду. У него было то особое, праздничное настроение, которое не хочется омрачать ни себе, ни другим. Открыв Мите пионерскую комнату, он вышел на крыльцо.

На дворе лежали горы снега. С улицы шли и бежали школьники. Лыжные костюмы ярко выделялись на белизне снега, поднятые лыжи торчали вверх, как молодые сосенки. Грозный улыбался, ласково кивал головой, то и дело приподнимая свою мохнатую шапку.

— С праздником, Иван Васильевич!

— И вас также!

Крепкий морозец стягивал шнурочком брови, красил щеки ребят и белил ресницы.

— Стой, стой! Где же это ты мелом испачкался? И щеки клюквой вымазал, — шутил Грозный с каким-нибудь мальчуганом.

Васек Трубачев торопился — во дворе уже никого не было.

— Иван Васильевич, прошли наши ребята?

— Прошли, прошли! А ты что же эдаким мотоциклетом пролетаешь? И «здравствуйте» тебе сказать некогда. Васек поспешно сорвал с головы вязаную шапку:

— Здравствуйте!

— Ишь ты, Мухомор! — любовно сказал сторож. Васек был одним из его любимцев. Еще в первом классе Грозный прозвал его Мухомором за темно-рыжий оттенок волос и веснушки на носу.

— Прошли, прошли твои товарищи!

Васек, прыгая через три ступеньки и волоча за собой лыжи, помчался на второй этаж.

В пионерской комнате толпились ребята. Митя, поминутно откидывая со лба непослушную прядь льняных волос, оживленно объяснял:

— Все зависит от правильности хода…

— Трубачев! — крикнул Саша Булгаков. — Сюда! Сейчас строиться будем. Мое звено в полном порядке.

— У меня Малютина нет, — сказал Коля Одинцов.

— А Зорина где? — спросил Васек.

Лида Зорина, запыхавшись, вбежала в комнату. Она была в красном пушистом костюме, черные косички выбивались из-под шапки.

— Я здесь! Девочки все пришли!

— Звеньевая, а опаздываешь! — строго сказал Васек.

— Я не опаздываю, я за Нюрой Синицыной заходила, — оправдывалась Лида.

Школьники выстроились в две шеренги перед крыльцом. На перекличке не оказалось Севы Малютина.

— Ему нельзя, — сказал Саша, староста класса. — Он больной.

— Больной-притворной, — пошутил кто-то из ребят.

— У Малютина порок сердца, — строго сказал Митя. — Смеяться тут нечему… Ну, пошли! — крикнул он, взмахнув лыжной палкой. — За мной!

* * *

Грозный стоит на крыльце, прикрыв ладонью глаза. За воротами, на снежной улице, одна за другой исчезают синие, зеленые фигурки лыжников, красным флажком мелькает между ними Лида Зорина…

Скрип лыж, голоса и смех затихают…

— Ну вот, значит… — говорит Грозный, направляясь к своей каморке.

Но несколько пар крепких кулачков барабанят в дверь:

— Откройте! Откройте!

— А, первачки! Промерзли?.. Ну, грейтесь, грейтесь! — ласково говорит сторож.

Закутанные в теплые платки, толстые и смешные, неуклюжие, как медвежата, размахивая лопатками, вваливаются первачки. За ними, смеясь, поднимается их учительница.

— Мы, Иван Васильевич, только погреться. А вы идите отдыхайте, — говорит она. — Мы во дворе будем.

Клубится снежная пыль. Красные от натуги малыши носят лопатками снег, лезут в сугробы.

Позвякивая ключами, сторож проходит в пионерскую комнату.

На стене возле праздничной стенгазеты висят плакаты и объявления.

Грозный надевает на нос очки:

— Где тут у них планы? На каникулы… Ага… Первые классы… так… Четвертые — экскурсия… так… Шестые — кружок фото… так… Восьмые — международный доклад… так… Шахматисты… — Он машет рукой и прячет очки. — Свято место пусто не бывает.

Глава 6.

НА ПРУДУ

К вечеру мороз утих. Небо было чистое, с редкими звездами. Васек Трубачев, Саша Булгаков и Коля Одинцов возвращались с лыжной прогулки втроем.

Они нарочно отстали от ребят, чтобы зайти на пруд.

— Пойдем? — предложил товарищам Васек. — Не хочется домой еще.

— Пойдем! На пруду, наверно, красиво сейчас. Я тоже не хочу домой… — согласился Одинцов. — Саша, пойдешь?

— Куда вы — туда и я!

Мальчики прошли парк и начали спускаться к пруду. Пушистые берега с занесенными снегом деревьями возвышались, как непроходимые горы.

Старые ели, глубоко зарывшись в сугробы, распластали на снегу свои густые, мохнатые ветви. Метель намела на пруду высокие снежные холмы. Вокруг было так тихо и пустынно, что мальчики говорили шепотом.

— Не пройдем, пожалуй, — провалимся, — пробуя наст, сказал Саша.

— Идите по моему следу. Айда… лесенкой. — Васек поднялся на горку и, пригнувшись, съехал вниз. Потом снял лыжи и бросил в сугроб. — Сюда! Одинцов! Саша! Мягко, как в кресле!

Мальчики уселись рядом. Все трое, запрокинув головы, смотрели в темное, глубокое небо.

— Смотрите, смотрите! Луна!

Из-за парка показалась огромная желтая луна.

— Ни на чем держится! — удивленно сказал Саша. — Вот-вот упадет.

— Вот если б упала!

— Хорошо бы! Мы бы ее сейчас в школу притащили, прямо в пионерскую комнату.

Саша обвел глазами белые застывшие холмы.

— А что, ребята, тут, наверно, зимой ни одна человеческая нога не ступала? — таинственным шепотом сказал он. Васек посмотрел на чистый, ровный снег:

— Следов нет.

— Тут один Дед Мороз живет… — пошутил Одинцов и осекся.

В лесу раздался треск сучьев. Тихий шум, похожий на завывание ветра, пронесся по берегам. И в тот же миг неподалеку от мальчиков что-то белое вдруг отделилось от сугроба и медленно съехало вниз.

— Трубачев! — прошептал Саша.

— Видали? — испуганно спросил Одинцов.

— Это снежный обвал, — равнодушно сказал Васек, на всякий случай подвигая к себе лыжные палки. Саша засмеялся.

— А меня мороз по коже пробрал, — откровенно сознался он.

— И меня… Идем лучше отсюда, — сказал Одинцов. — Не люблю я, когда снег… ползет.

— Ну, бояться еще! Мы, в случае чего, прямо голову оторвем! — Васек лихо сдвинул на затылок шапку.

— А кому отрывать? — усмехнулся Одинцов.

— Кто нападет! — сказал Васек, приглядываясь к белому холмику, который как-то странно покачивался в неровном свете луны. — Да никто не нападет. Я думаю, это показалось, — прибавил он.

Одинцов зажмурился:

— Ну да, бывает… привидится что-нибудь от снега.

— А вот на севере… — пугливо оглядываясь, добавил Саша. — Мне рассказывали…

Сзади снова раздался треск сучьев и тонкий протяжный вой. Мальчики переглянулись. Васек молча показал на белый холмик. Медленно покачиваясь на гладкой поверхности пруда, холмик полз к берегу.

— Стойте здесь… я проверю, — вдруг решился Васек. Саша схватил его за руку:

— Я с тобой.

— Вместе пойдем, — прошептал Одинцов.

— На лыжи! Становись! — громко скомандовал Васек. Ребята вскочили. Тихий вой, разрастаясь в грозное рычание, пронесся над прудом. В ответ ему из сугробов вырвались звуки, похожие не то на кошачье мяуканье, не то на собачий лай.

— Волки! — с ужасом прошептал Саша.

— Держите палки наготове, — стиснув зубы, сказал Васек. — Мы их сейчас…

— Нет! — испуганно остановил его Одинцов. — Куда ты? Надо домой!

— Домой, домой, — заторопился Саша. — Слышишь? Вой разрастался. Теперь уже казалось, что со всех сторон подкрадываются к мальчикам какие-то непонятные и страшные звери.

— Ничего, как-нибудь дорогу пробьем! — задыхаясь от волнения, сказал Васек. — За мной, ребята!

Зорко вглядываясь в каждый бугорок, мальчики благополучно миновали сугробы и вышли в парк.

— Стойте! — Васек поднял руку.

На пруду снова было таинственно и тихо.

— Тьфу! Что за чертовщина такая! Ребята, сознайтесь: кто испугался?

— Я, — улыбнулся Саша, зябко поводя плечами.

— И я, — сказал Одинцов.

— Ну и я, — сознался Васек, — потому что не волк, не человек…

— А может, просто кошки? — предположил Одинцов.

Все трое засмеялись.

А на пруду, когда затихли голоса, под ветвями ели тихо вдвинулась туго накрахмаленная морозом простыня, блеснул огонек, освещая глубину темной землянки, и высунулась голова Мазина. Белый холмик быстро-быстро пополз к старой ели.

— Ушли? — шепотом спросил Мазин.

— Ушли, — ответил Петя Русаков, сбрасывая с себя белый халат.

Глава 7.

НОВОСТИ

Встряхивая золотистым чубом, Васек, разгоряченный впечатлениями дня, рассказывал отцу:

— Мы с Митей в лес ездили, далеко-далеко… А потом еще с ребятами на пруд ходили.

— То-то я тебя еле дождался. Хотел разыскивать.

— А на пруду, папа, такая луна, громадная, и свет от нее… Нам даже показалось, что снег движется. Да еще как завоет кто-то, — засмеялся Васек, — мы даже испугались немножко.

— Вот и хорошо, что испугались. Не будете лазить где не надо, — хмуро сказал отец. Он был чем-то озабочен.

— Да ты что, папа, чудной какой-то сегодня? — удивился Васек.

— Чудной не чудной, а… — Павел Васильевич замялся, постучал пальцами по столу и строго сказал: — К нам тетя Дуня едет.

— Едет? — переспросил Васек, не зная, радоваться ему или печалиться.

Тетю Дуню — сестру отца — он никогда не видел. Она жила под Москвой на какой-то маленькой станции.

Павел Васильевич ожидал, что сын будет протестовать против приезда тетки, и приготовился к серьезному отпору, но Васек только спросил:

— А веселая она?

— Да как тебе сказать… особенного веселья я что-то у нее не замечал. Женщина старая, одинокая, хозяйка. А мы с тобой, можно сказать, холостяки. Где зашить, где пришить требуется, а то и сготовить чего.

— Каша у тебя пригорелая получается, — задумчиво сказал Васек.

— Вот-вот, — обрадовался отец, — самое теткино дело — кашу варить.

— Не хочу я тетки. Нам и вдвоем хорошо, — вдруг решительно заявил Васек.

— Хорошо-то хорошо, а с хозяйством мне все равно не сладить… Да, еще вот какая новость у меня, сынок…

Павел Васильевич почувствовал себя совершенно несчастным: ему предстояло еще раз огорчить Васька.

— Я, Рыжик, недельки на три в Харьков уеду. В тамошнее депо командируют меня. — Он тяжело вздохнул. — Значит, тут без тетки никак не обойтись, сынок.

Васек молчал. Ему было уже не до тетки.

— А когда ты уедешь? — тихо спросил он.

— Когда уеду? Ну, это еще не так скоро. Ты об этом не думай сейчас.

Васек тряхнул головой.

— Не скоро? Ну и ладно! А тетка пускай живет. Мне до нее никакого дела нет, — решил он.

Утром к Ваську забежал Одинцов. Павел Васильевич ушел на работу. Васек завтракал, густо намазывая маслом белый хлеб.

— Новость! — закричал с порога Одинцов. — У нас новый учитель будет после каникул. Мария Михайловна совсем ушла.

Мария Михайловна, прежняя учительница, давно уже не посещала класс, и четвертый «Б» около двух месяцев находился на попечении учителей других классов.

— Собственный учитель? — обрадовался Васек. — А Мария Михайловна что же?

Одинцов махнул рукой:

— Да она с нами состарилась совсем… Не с нами, а вообще… Ей шестьдесят лет скоро будет, а потом, после болезни еще…

— Жалко ее, — сказал Васек, — привыкли мы к ней.

— Жалко, конечно, — согласился Одинцов, — а все-таки учителю я рад. Бежим к Булгакову, расскажем ему!

— Да погоди. Я еще не позавтракал. Вот ешь лучше. — Васек пододвинул товарищу хлеб и масло. Оба с аппетитом принялись за еду.

— Все новости да новости, — сказал Васек. — А откуда ты узнал про учителя?

— Мне Грозный сказал. Я у него для Саши лыжи брал. Приношу сегодня, а он говорит: «После каникул держись, брат! Отменного учителя вам директор нашел».

— Так и сказал — отменного?

— Так и сказал. Уж он не соврет. Говорит, будто учитель на выставке был вчера. Все вещи смотрел. Хорошо, что Мазин свой пугач унес!

— Унес? — с живостью спросил Васек и досадливо сдвинул брови. — Так и не сказал, что за буквы… Ну, пошли к Саше.

На улице было людно. В сквере играли дети, на скамейках отдыхали взрослые. С деревьев, покрытых белым инеем, осыпалась снежная пыль.

Саша Булгаков жил недалеко. Пройдя широкий двор, мальчики постучали в низенькую дверь первого этажа длинного серого флигеля.

Им открыла женщина с приветливым лицом:

— Сашенька, к тебе!

В светлой кухоньке было много ребят. Они, видимо, гуляли и только что пришли со двора. Саша и его сестренка Нюта раздевали их. Маленькая девочка в одних, чулках бегала из комнаты в кухню с мокрым ботинком в руках. Толстый малыш, с такими же, как у Саши, круглыми черными глазами, хныкал, упираясь головой в Сашин живот, — он потерял варежку.

— Куда ты ее дел? — сердился на него Саша. — Найди сейчас же!

Увидев товарищей, он кивнул им головой:

— Раздевайтесь, ребята!

Коля Одинцов пробрался к Сашиной кровати и осторожно присел на краешек, с интересом наблюдая, как Саша справляется с детворой.

— Васек, — крикнул он, — иди сюда! Смотри, сколько детей у них. — Он притянул к себе товарища и зашептал ему в ухо: — У них чуть ли не двенадцать детей.

— Семь, — спокойно поправил его Саша, поднимаясь с колен и отряхивая пыль. — Вон седьмой. На кровати сидит.

Одинцов подпрыгнул и с испугом оглянулся: сзади него, обложенное со всех сторон подушками, копошилось маленькое существо с тремя светлыми волосками на макушке.

— Витюшка, грудной, — пояснил Саша.

— Да они, наверно, орут целый день! — засмеялся Васек.

— Бывает… — Саша поймал за штанишки толстого черноглазого малыша и крикнул: — Нютка, пришей ему пуговицу! Мне некогда.

Он отвернул борт курточки — там торчала иголка с туго накрученной ниткой.

— Я пришью, — сказала мать. — Иди. Товарищи небось заждались тебя. С малышами никогда дела не переделаешь, — улыбнулась она.

— Ну, зашей. — Саша быстро закрутил свою нитку обратно.

— Что это ты иголку с собой носишь? — спросил Васек.

— Ношу. Все время пригождается, — деловито ответил Саша.

Васек пожал плечами.

— Брось! Девчачье это дело, — презрительно сказал он. Саша не расслышал.

— Пойдем в комнату, — сказал он товарищам. В соседней комнате было тихо и просторно. Как только Саша закрыл за собой дверь, Одинцов сообщил:

— У нас новость!.. Трубачев, расскажи.

Васек с жаром начал рассказывать:

— После каникул у нас будет новый учитель. Отменный учитель! Сам Грозный сказал.

— Да что ты! — обрадовался Саша. — Вот хорошо! А то мы…

За дверью вдруг что-то с грохотом упало и началась невероятная возня. Саша тревожно прислушался:

— Кажется, мать ушла. — Он бросился к двери: — Я сейчас! Через секунду он вернулся.

— Ничего. Это они в колхоз играют. Перевернули стулья и везут сдавать зерно, — с улыбкой пояснил он, закрывая за собой дверь. — Ну, Трубачев, рассказывай про учителя.

— Да ну тебя! — с досадой сказал Васек. — Что тебе рассказывать, если ты все время бегаешь!

— Да нет, это я так… думал — мама ушла. Ну, рассказывай, — умоляюще сказал Саша.

— Ну ладно! Так вот, этот учитель только для нашего класса, понимаешь? Это во-первых. А во-вторых…

Саша вдруг рванулся и снова исчез за дверью. На этот раз из соседней комнаты послышался отчаянный визг и плач.

Васек и Одинцов, толкая друг друга, выскочили вслед за Сашей. Оказалось, что толстый карапуз Валерка просунул голову между прутьями кровати и никак не мог вытащить ее обратно.

— Стой! Стой! — кричал ему Саша. — Поверни голову набок…

С помощью Коли и Васька он наконец вытащил братишку. Но товарищи уже собрались уходить.

— Куда же вы? Расскажите хоть про учителя.

— В школе расскажем! — крикнул Одинцов.

Васек только махнул рукой…

Вечером, забравшись к отцу на кровать, он с удовольствием делился с ним своей новостью:

— После каникул у нас будет новый учитель. Мария Михайловна совсем ушла. Ей восемьдесят лет уже.

— Восемьдесят лет! — удивился отец. — Ого-го! Совсем, верно, старушка с вами замучилась! Ты у меня один, и то я с тобой голову себе скрутил.

— Ну тебя! — недовольно сказал Васек, приподнимаясь на локте и заглядывая в лицо отцу. — Я небось председатель совета отряда… а ты говоришь!

— Вот-вот, мне и нужно, чтобы мой сын первый сорт был!

— «Первый сорт»… — протянул Васек. — Я еще не выучился, — он навертел на палец отцовский ус, — а ты нападаешь.

— Я не нападаю, — засмеялся Павел Васильевич. — Не трожь усы, всю красоту испортишь… Да спи уже, а то завтра тебя пушками не поднимешь. — Он обхватил сына за шею. — Спи.

Васек, лежа с открытыми глазами, думал о Саше, об Одинцове и о Севе Малютине.

— Хорошая, папа, картина у Малютина, но сам Севка какой-то тщедушный, — с сожалением сказал он.

Отец не ответил.

— Слышишь, папа?

— Слышу.

— А что ты слышишь?

— Тще-душный, — промычал, всхрапывая, Павел Васильевич.

Глава 8.

МАЗИН И РУСАКОВ

Мазин скучал. В землянке под старой елью было темно и тихо. У входа, завешенного белой простыней, валялась убитая из рогатки ворона. Снаружи крупными хлопьями валил снег. Иногда, отодвинув край простыни, Мазин зорко и настороженно оглядывал берег. Он ждал Русакова. Они не виделись с того памятного вечера, когда в их владениях побывал Трубачев со своими товарищами.

«Отец дома. Держит Петьку при себе», — соображал Мазин. Мазин и Русаков жили на одной улице, в одном доме. Дружба их началась с первого класса и навсегда укрепилась после одного случая. А случай, который сделал их закадычными друзьями, был такой. Однажды, стреляя в цель из рогатки, Русаков разбил цветное стекло в угловой даче. Испуганный, он прибежал к Мазину.

— Пропал я, Колька! Отец узнает — за ремень схватится!

Отец Пети рано овдовел и, сдав сына на попечение соседок, с головой ушел в работу. Весь день проводил он на обувной фабрике, где считался одним из лучших работников. Возвращаясь домой, он бегло интересовался здоровьем сына и, найдя в дневнике плохую отметку, сразу закипал гневом:

— Я с восьми лет сам на себя зарабатывал и дорогу пробивал себе тяжелым трудом, а тебе все даром дается! Отец для таких, как ты, целый день работает. Да разве один я? Вся страна не покладая рук трудится, чтоб из вас люди вышли! А вы что делаете? Безобразие! Распущенность! На тебя все соседи жалуются! Вот подожди, я когда-нибудь возьму ремень да поучу тебя так, как меня в свое время учили!

Петька со страхом смотрел на отца. Этот большой, сильный человек с черной густой шевелюрой и сросшимися бровями, под которыми трудно было угадать цвет его глаз, был чужим и непонятным мальчику.

Иногда отец вдруг останавливался посреди комнаты и, глядя на сына усталыми, хмурыми глазами, говорил:

— Ты пойми… Человек должен понимать слова, а не палку! Что у тебя, самолюбия нет, что ли?

Петька съеживался и молчал.

Разбитое стекло в угловой даче беспокоило Петю. Он сидел у товарища, с тревогой поглядывая на дверь.

— Да, может, отец не узнает, — утешал его Мазин.

Петя безнадежно махал рукой:

— Хозяева видели, как я побежал.

Мазину было жалко товарища. Он что-то соображал про себя, пыхтел, надувая толстые щеки, и, когда Петя Русаков, просидев у него целый час, собрался уходить, сказал:

— Пойдем вместе. Я скажу на себя, а ты будто в канавке сидел.

— В какой канавке?

— Ну за домом… Кораблики пускал.

Случай этот происходил весной.

— Кораблики… — протянул Русаков. — А чего же я побежал тогда?

— Мало ли чего! Побежал, чтобы на тебя не подумали, — вот и все. Понятно?

Русаков просветлел:

— И правда, может, обойдется?

— Обязательно обойдется. Верти кораблики. Сейчас намочим их во дворе — и айда к твоему отцу!

Петя сделал из газеты два кораблика, во дворе товарищи прополоскали их в грязной луже и храбро направились к дому Русакова.

— Постой, а вдруг твоя мать узнает? — тревожно спросил Петя. — И голова у нее заболит от этого. Жалко ее. Он остановился.

— Не ной, — мрачно сказал Мазин. — Пойдем лучше!

Отец Русакова уже все знал. Он встретил сына на пороге, красный от гнева.

— Опять мне на тебя люди жалуются!

— Я, пап… — дрожащим голосом начал Петя.

Мазин толстым грибком вырос перед разгневанным родителем и вытащил из кармана рогатку:

— Петя ни при чем. Он кораблики пускал.

— Я, папа, кораблики…

— Какие еще кораблики? — загремел Русаков-отец. — Ко мне взрослые люди приходят, на моего сына жалуются!

— Это из угловой дачи к вам приходят? — осведомился Мазин. — Так я у них стекло разбил. Я нечаянно… в воробья метил, а попал в стекло. А Петя испугался и побежал. Вот они на него и сказали. Не разобрались как следует и напали… А еще взрослые! — объяснял Коля Мазин, глядя прямо в глаза Русакову и закрывая Петю своей крепкой, приземистой фигурой.

— Не разобрались, — мямлил Петя, выглядывая из-за плеча товарища.

— «Не разобрались»! — передразнил его отец, уже смягченный признанием Мазина. — Лазите черт знает где!.. А ты тоже хорош! У тебя мать труженица, больная женщина, а ты ей сюрпризы устраиваешь, — напал он на Колю.

— Я не сюрпризы, я нечаянно.

— «Нечаянно»! И Петьку моего сбиваешь на всякие дурацкие шалости… Ты где был, когда твой приятель в стекло камнем запустил? — обратился он к сыну.

— Я в канавке кораблики пускал, — шмыгнул носом Петя и вытащил из кармана размокшие бумажные кораблики.

— Чтобы я больше не видел всей этой гадости! — закричал отец. — Выбрось эту дрянь в помойное ведро сейчас же! А рогатку я сам… — Он обеими руками сдавил рогатку. Она не поддавалась. — В печку!

— Лучше в помойную яму или в пруд. Давай, папа, мы выбросим! — с готовностью предложил свои услуги Петя.

— Молчи! И ступай сам с этими людьми объясняться. Скажи… приятеля хорошего имеешь, вот что!

Когда мальчики вышли, Мазин сказал:

— Сбегай в аптеку за порошком от мигрени, а я пойду в угловую дачу сознаваться.

Вечером Мазин ходил за своей матерью и говорил:

— Ты, мама, приляг… И не волнуйся. Ни один человек не проживет так, чтобы стекла не разбить.

Мать Коли Мазина работала в швейной мастерской. Коля никогда не видел свою мать здоровой. Она постоянно жаловалась, что от шума швейных машинок у нее болит голова. Малейшая неприятность также вызывала у нее мигрень, и тогда она тихо стонала, уткнувшись в подушку головой, обвязанной мокрым полотенцем, а Коля готовил ей чай, размешивал ложечкой сахар и бегал по аптекам, спрашивая везде, не изобретено ли какое-нибудь новое средство от мигрени. Дома, пока мать была на работе, Коля успевал приготовить обед, наколоть дров, сбегать за хлебом. Поэтому, когда мать жаловалась соседкам: «Не знаю, хватит ли моих сил воспитать сына», — соседки украдкой переглядывались. «Хватит ли у него-то сил ухаживать за такой больной матерью?» — думали они про себя, жалея мальчика.

После случая со стеклом ребята выработали особую систему самозащиты.

Теперь, что бы ни случилось, перед отцом Русакова виновным всегда выступал Мазин, а перед матерью Мазина — Петя.

— Вы, гражданка Мазина, обратите внимание на своего сына. Он и моего вконец испортить может, — внушительно говорил Русаков-отец матери Мазина.

— Подумайте! — возмущалась та. — Да как он может мне такие вещи говорить! Ведь чего только его Петя не выделывает! Он добьется того, что я не позволю своему сыну играть с Петей.

В конце концов родители, к большому огорчению мальчиков, категорически запретили им встречаться.

Мать Мазина пообещала Коле, что она окончательно потеряет голову, если он будет продолжать дружбу с Петей, а Русаков-отец посулил своему сыну спустить с него три шкуры, если еще раз увидит его вместе с Мазиным.

Петя, который вечно дрожал за одну свою шкуру, не мог даже представить себе, что значит спустить три. Мазин тоже забеспокоился:

— Конечно, в школе нас никто не проверит.

— А после школы я один буду? — шмыгнул носом Петя.

— Не хнычь! — сердито сказал Мазин. — И заруби себе на носу, Петька: нет такой беды, из которой нельзя вылезти. Я это проверил.

Выход действительно нашелся.

Через два дня после этого разговора на берегу заросшего, затянутого зеленой ряской пруда, где тучами кружились комары и мошки, а по вечерам, надуваясь, кричали лягушки, Мазин и Русаков уже рыли себе землянку под разлапистыми ветвями старой ели. Они приходили сюда поодиночке, работали изо всех сил и, уходя, оставляли друг другу короткие записки:

Двинулся на полметра в ширину. МЗС.

Углубился вход. РЗС.

К началу занятий в школе землянка была готова. На пруду редко бывали люди: в густом кустарнике, заросшем крапивой, не было тропинок. Землянка, тщательно замаскированная дерном, была почти незаметна.

Мазин и Русаков ликовали:

— Поди ищи нас теперь!

— А в случае нападения можно и отстреляться, — говорил Мазин.

Недостатка в стрелах, пугачах и рогатках не было. Мальчики усердно тренировались в стрельбе. Около землянки на дереве висели белые кружочки, пробитые стрелами.

— Петька, целься в правый кружок, а я в левый! Следопыту надо бить без промаха! — поучал Мазин.

С наступлением осенних дождей Мазин притащил из дома клеенку, а Русаков — дождевой плащ. В землянке и в проливной дождь было тепло и сухо.

Мазин достал где-то азбуку следопыта и требовал от Петьки, чтобы он срисовал ее и выучил наизусть. Зимой товарищи ходили на лыжах в лес. Ставили силки, но зайцев в этих местах не было.

Сегодня Мазину посчастливилось — он убил ворону.

Прождав товарища до позднего вечера, Мазин взял клочок бумаги и написал: «Убил дичь. Придешь — освежуй».

На другой день товарищи встретились.

— Отец был дома, — пояснил Петя. — Он премию получил, гостей назвал. Много. И одна тетенька там была. Он ей говорит: «Вот мой Петр» — это про меня. А она ему: «Ну, какой же это Петр — это просто Петя!»

— Ладно! — прервал его Мазин, вынимая перочинный нож и вытаскивая из угла убитую ворону. — На, свежуй дичь, а я огонь разведу.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10