Марина очень любит и ценит дедушку Никича. Когда с ним случается "запойный грех", как говорит Лина, Марина никому не позволяет упрекать старика. Особенно часто ей приходится сдерживать Катю.
      "Подумай! Он опять пришел пьяный! Как же ему не совестно! У тебя дети! возмущается Катя. - Неужели же он не понимает этого?"
      "Он понимает и очень мучается. Запой - это болезнь, и я тебя прошу ни одним словом..." - волнуется сестра.
      "Да слышала, тысячу раз слышала! - машет рукой Катя. - Не беспокойся, пожалуйста. Я ничего не скажу. Но что он за человек после этого?"
      "Катя! - строго говорит сестра. - Нехорошо иметь такую короткую и неблагодарную память. Мы с тобой лучше всех знаем, что он за человек. Почему ты всегда путаешь крупное с мелким, Катя?"
      Катя недовольно замолкает.
      Но сегодня нервы у нее возбуждены волнением бессонной ночи, неизвестным человеком, который не пришел на службу к сестре и оставил после своих расспросов неприятное чувство брезгливости и тревоги, Динкой, которая досаждала ей с утра своими дурацкими выходками, и, наконец, Никичем, которому нужно весь вечер штопать и латать какие-нибудь обноски.
      - Бессовестный старик! - с сердцем бросает она, вспыхивая от негодования.
      - Катя! - строго останавливает ее сестра.
      - Он больной, Катя, - тихонько вступается Мышка.
      - Больные тоже бывают бессовестные, - не унимается Катя.
      Алина сидит, вытянувшись в струнку; заплетенные в косички волосы открывают ее торчащие уши, тонкая шея кажется слишком длинной. Она поднимает на тетку глаза и, глядя ей прямо в лицо, твердо говорит:
      - Он папин и наш. Никогда нельзя его ругать.
      - Он такой старенький, Катя... - умоляюще шепчет Мышка.
      Катя молчит. Слова Алины наглухо закрывают ей рот. Но Динка беспокойно шевелит губами; защита старших сестер вдохновляет ее поделиться впечатлениями вчерашней встречи с дедушкой Никичем.
      - Мамочка, - тихо говорит она, - он пришел еще вчера вечером... в одних только беленьких штанишках. Ему было так холодно, что он весь шатался, и даже нос у него был такой отмороженный, красненький с синеньким...
      - Это что еще за выдумки! - перебивает ее Катя. - Прекрати сейчас же свои чувствительные истории!
      - Конечно. Это ни к чему совсем, - пожимает плечами Алина.
      Мышка фыркает в кулачок и изо всех сил удерживается от смеха. Динка, сопя от обиды, толкает ее под столом ногой.
      - Дедушка Никич заболел. Я потом схожу к нему, - говорит мама. - Мышка, скажи Лине, чтобы давала второе.
      Лина входит расстроенная, с красными подушечками под глазами: ее тоже допек этот. "разнесчастный день", да еще Катя упрекнула за Никича, - мол, не тогда сказала, надо было после обеда.
      Марина смотрит на красные подушечки под глазами Лины и, чтобы подбодрить ее, весело напоминает:
      - Сегодня суббота, завтра к нам приедет Малайка! Малайка, общий любимец семьи Арсеньевых, много лет служил на элеваторе дворником. Он пришел на элеватор еще подростком, учился в воскресной школе Марины и, горячо привязавшись ко всей семье, был ее верным помощником и не раз выполнял поручения самого Арсеньева. В тяжелое время, когда начались повальные обыски, Малайку тоже не раз вызывали в полицию, но на все вопросы он упорно отвечал одно и то же: "Мы татарин, по-русски не понимаем".
      Когда Арсеньев вынужден был скрываться, Малайка приносил от него весточки и тайком устраивал ему свидания с Мариной. Теперь, оставшись один на элеваторе, Малайка тосковал. Он не любил нового инспектора и никогда не забывал в свободные дни навестить семью Арсеньева. Но не только "барина Мара" и выросшие на его глазах дети привлекали Малайку... Давней любовью его была Лина.
      - Обязательно приедет! - лукаво улыбается Марина. - Он, наверное, уж соскучился, наш Малайка!
      - Ишь нехристь, соскучился! По ком это ему скучать? - не поднимая глаз, говорит Лина, но полные губы ее невольно растягиваются в улыбку. - Может, по вас? А по мне нечего, я ему в пару не гожусь...
      - Ну и не надо! Я сама за Малайку замуж выйду, он хороший. Правда, мамочка? - весело говорит Динка.
      - Конечно. Каждая за него пойдет с удовольствием, - подтверждает мама.
      - Удовольствие! - фыркает Лина и, уже развеселясь, спрашивает: - А вы что над кушаньями-то мудруете? Ночевать, что ли, за столом хотите? Али третьего ждете? Дак третьего нынче нет!
      - Нет, есть, - говорит Марина. - На третье у нас яблоки и...
      - "Сытин"! - подсказывает Мышка. Она больше всяких сладостей и игрушек любит маленькие книжечки, на которых написано: "Типография т-ва И. Д. Сытина".
      - Сытин на третье! Вот так Сытин! - хохочет Динка.
      - Алина, принеси свертки! - говорит мать.
      Глава девятая
      МАМИНЫ ГОСТИНЦЫ
      Алина приносит свертки. Стол быстро освобождается. Катя вытирает голубую клеенку. Старшие сестры терпеливо ждут, пока мама разворачивает свертки, но Динка лезет с ногами на стул и топчется на нем, возвышаясь над всеми головами.
      - Ну, куда ты вылезла? - тянет ее за платье тетка. Динка быстро-быстро гладит ее по волосам:
      - Ничего, Катя! Пускай я буду тут! Не тащи меня!
      Мама вынимает из кулька три яблока. Одно из них очень большое и румяное.
      - Это детям, - говорит она.
      Алина берет самое большое яблоко и смотрит на Мышку.
      - Я дам это Динке, ладно?
      - Конечно, - рассеянно соглашается Мышка и жадно смотрит на аккуратно завязанную стопочку книг. Динка с радостью хватает яблоко.
      - Его даже есть жалко! - говорит она. Мама разворачивает еще один сверток.
      - А что ты привезла себе, мамочка? А Кате? - спрашивает Алина.
      - А дедушке Никичу? А Лине? - напоминает Мышка. Они знают, что если мама привозит какие-нибудь гостинцы, то она привозит их всем.
      - Подождите... Вам яблоки и книжки... Дедушке Никичу перочинный ножик. Он вот здесь. Разверни, Алина. Алина достает перочинный ножик.
      - Покажи. Острый? - спрашивает Динка. Она трогает лезвие ножа и деловито заявляет: - Хороший. Дедушка Никич как раз потерял свой, а ему надо!
      - Ну, значит, кстати, - радуется мама. - А вот Лине три гребешочка!
      - Лина! Лина! - перегнувшись через перила, кричат дети. Но пока Лина доходит до крыльца, Динка уже летит к ней навстречу и тащит ее за фартук.
      - Пойдем! Там такие гостинцы! Всем, всем гостинцы! - захлебываясь, говорит она.
      - Пришла-приехала баловница... Все свое жалованье небось растрынькала. Ну, купила б детям по яблочку, а то гляди чего тут, - подперев рукой щеку и глядя на стол, выговаривает Лина.
      Но Мышка уже снимает с нее головной платок и засовывает ей в волосы новые гребешки. Ободочки у гребешков выложены цветными камушками, и Лина очень довольна.
      - И угадает же, что кому! Андел ты наш, милушка бесталанная! - целуя маму, растроганно говорит Лина и тут же выкладывает все, что ее тревожит: - Ведь вот стратила денежки-то, а в булочной у нас за две недели не плочено. Туды-сюды раздадим, а как начнут энти сыщики про нас расспрашивать да распытывать, да сгонит нас хозяин с квартеры, куда без денег пойдем?
      - Что такое? - искренне удивляется Марина и смотрит на Катю.
      - Да глупости! Вечные Линины страхи! - смеется Катя и, видя, что Лина собирается что-то возразить, быстро предупреждает: - Лина, не забывайте...
      Но старшая девочка уже настораживается:
      - О чем это она говорит! Какие сыщики? Почему нас сгонят с квартиры?
      - А почему раньше сгоняли? Как узнают, что неблагонадежные, так и сгоняют. Ладно, попался хороший хозяин, ничем не антересуется, а то б живо... начинает опять Лина и, поняв, что проговорилась, машет рукой. - Терпения нет с этой жизнию!
      - Лина, поставь лучше самовар! Так чаю хочется! - говорит Марина и, проводив Лину смеющимся взглядом, шутит: - Ну, неблагонадежные, теперь остается последний, очень интересный гостинец... Это нам с Катей!
      - А книжки, мамочка? - жалобно спрашивает Мышка.
      - А книжки будете смотреть после. Это удовольствие на целый вечер. Потерпи немного, Мышка!
      - Сейчас Кате с мамой. Ишь какая! Все ей да ей! Нехорошо, Мышка! - строго замечает и Алина. Мышка, краснея до слез, прячется за тетку.
      - А нам с Катей... - Марина, с улыбкой поглядывая на сестру, роется в сумочке. - Сейчас... сейчас...
      Дети в нетерпеливом ожидании смотрят на ее пальцы, которые быстро-быстро перебирают в сумочке какие-то бумажки, встряхивают платочек, торопливо роются в боковых отделениях...
      - Потеряла? - ахает Алина.
      - Нет, нет... Сейчас... подождите...
      - Вот носишь с собой всякую дрянь... - начинает Катя, но Марина с торжеством вытаскивает две тоненькие зеленые бумажки.
      - Это билеты в театр, - говорит она сияя. Катя всплескивает руками, глаза ее тоже сияют, и на щеках вспыхивает румянец.
      - Ну, подумай, Марина! Что ты только делаешь! - нежно упрекает она сестру. - С какой же это радости?
      - Не с радости, а с гадости, - смеется Марина. - Сегодня так скверно было на душе, так захотелось чего-нибудь хорошего! Пошла и купила билеты. И знаешь на что? На пьесу Толстого "Живой труп".
      - Неужели? - Катя хватает билеты, не в силах скрыть своей радости. - Это просто замечательно! Мне так хотелось пойти на эту вещь!
      Алина и Мышка разглядывают билеты и, видя, как счастливы мать и тетка, тоже радуются.
      - Идите, мамочка, идите! Я посмотрю за детьми! - говорит Алина.
      - А я за Динкой посмотрю! - обещает Мышка.
      - Да это еще не так скоро, - говорит мать. - Я просто заранее взяла билеты.
      - Как это - билеты на труп? - налегая на стол, громко спрашивает Динка.
      Но матери и тетке не до нее. Они уже советуются между собой, в чем пойти в театр и как оставить на этот вечер детей. - Какой труп, мама?.. - капризно тянет Динка.
      - Не приставай! - строго говорит Алина. - Все равно ты ничего не поймешь! Это такая пьеса. И слезь со стола сейчас же!
      Мышка тянет сестру за руку.
      - Пойдем, я тебе скажу. Живой труп - это не труп, - шепотом объясняет сестра, отводя Динку в сторону. - У нас есть он на чердаке, в папиных книжках.
      Динка недоверчиво смотрит на сестру.
      - Он живой? - так же шепотом спрашивает она.
      - Да нет... Ты не понимаешь... - пытается объяснить Мышка. - Это же не настоящий труп, а живой человек... просто он такой несчастненький.
      Динка почему-то вспоминает стихи: "Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца..."
      - Его притащили на чердак? - еще тише спрашивает она.
      - Кого? - таращит глаза Мышка.
      - Да этого... несчастненького... живого трупа, - показывая что-то руками, допытывается Динка.
      - Хи-хи-хи! - тоненько хихикает Мышка. - Хи-хи-хи! Это же книга... это пьеса... Она просто так называется, - заикаясь от смеха, говорит она.
      - А чего же ты врешь тут все! - сердито толкает ее Динка.
      - Хи-хи-хи! - пригнувшись к полу, заливается Мышка. Динка больно дергает сестру за волосы:
      - Вот тебе за твой труп! Дуришка-Мышка! Куриная голова!
      - Ты сама куриная голова! Я с тобой больше не вожусь, - обижается Мышка.
      - Дети, дети! - кричит Алина. - Не ссорьтесь! Пойдем смотреть книжки! Мышка, ты плакала?
      - Я не плакала, - подходя к столу и вытирая слезы, говорит Мышка.
      - Динка, что ты ей сделала?
      Динка сердито сопя, берет со стола свое яблоко. - Где мима? - спрашивает она вместо ответа. - Мама с Катей ушли на кухню. Не ходи туда, дай им отдохнуть от детей, - говорит Алина. - Займись чем нибудь.
      - Я буду есть яблоко, - угрюмо говорит Динка, усаживаясь на перила.
      - Ну, а мы будем читать! Вот книги, Мышка! - Алина поднимает со стула горку маленьких книжечек.
      - Ой, как много! - с восторгом говорит Мышка и, уткнувшись в книгу, забывает обо всем на свете.
      Алина тоже садится читать. На террасе становится очень тихо...
      Глава десятая
      УГРЫЗЕНИЯ СОВЕСТИ
      Динка остается одна. На коленях ее лежит яблоко, но она не ест его, а только гладит румяные бока. Везде так тихо, из кухни не доносится ни одного голоса, сестры сидят молча. В саду тоже скучно, солнце уже спряталось за калиткой, и кусты, не окрашенные в его теплый цвет, и дорожки, и листья на деревьях тускнеют... На Волге гудит пароход. Высокие пенистые волны бегут от него к берегу...
      Динка ежится, подбирает ноги. Никогда больше она не заплывет так далеко. Как они швыряли ее, переворачивали, эти пароходные волны... Вода набиралась ей в рот и в нос. Ведь она же и вправду тонула, а тот мальчик... его зовут Ленька... все время кричал ей: "Не бойся, не бойся", - а сам схватил ее за волосы.
      Динка трогает свою голову. Наверное, много волос выдернулось с корнем, потому что даже сейчас до головы больно дотронуться. Дурацкое это спасение за патлы...
      Динка снова вспоминает все с самого начала. "Никто ничего не знает, думает она. - Ни Алина, ни Мышка, ни мама... Если бы мама знала, как она поступила с тем мальчиком! Если б она видела, как его бил хозяин! Шел и бил, шел и бил. А берег длинный, длинный... Мама сшила бы мешочек, положила туда хлеб и сказала бы Динке: "Иди себе, девочка, куда знаешь, мне не нужна такая дочка". Динка плакала бы и кричала, а потом пошла... Пошла бы, как тот гномик на открытке, которую прислал папа. На этой открытке густой-густой лег. И в лесу идет гномик. На нем красный колпачок, в руке палочка, а за спиной узелок... Далеко-далеко, в самой чаще, горит огонек. "Вот, - сказала бы мама, - иди на этот огонек, - может, там есть добрые люди, которые примут тебя". На глаза у Динки набегают слезы. "Эх ты, паскуда!" - сказал ей тот паренек. Такое нехорошее слово сказал - наверное, это самое главное ругательство. И никто-никто не заступился, все смотрели такими злыми глазами, как будто хотели опять бросить ее в воду...
      Динка смотрит на Мышку, на Алину... Если убежать на кухню, к маме, Алина рассердится. Если бы все говорили, шумели, бегали, Динке было бы не так страшно. А сейчас... все молчат, и так страшно, так горько на сердце... Если бы пойти на баржу и сказать: "Ленька! Не сердись на меня..."
      Динка крепко сжимает яблоко, взгляд ее падает на его гладкие румяные бока.
      "Я отдам ему яблоко. Я скажу: "Возьми, Ленечка. Зачем ты меня спасал, даже волосы все выдернул, я теперь уже никогда не забуду, как тебя бил хозяин... Лучше бы мне утонуть и не жить на свете... А может, ты хочешь ножик с перламутровой ручкой? Так у меня есть, я тебе отдам, и открытки папины отдам, и цветные карандаши... Я прямо на баржу тебе принесу, я скажу: "Возьми, Ленечка". Я никого не забоюсь... Мне так плохо, Ленечка, я теперь уже не мамина дочка. И папы у меня нет. Папа тоже не стал бы меня любить из-за тебя. И Мышка не стала бы, и Алина... У меня, Лень, и пенальчик есть, и маленький топорик; что тебе надо, то и возьми, возьми, Ленечка..."
      Динка мысленно роется в своем ящике с игрушками и отбирает все самое ценное, самое дорогое ей. Жалостно и тоскливо у нее на сердце, вещь за вещью отдает она Леньке, повторяя одни и те же слова: "Возьми, Ленечка..."
      Она завтра же раным-рано пойдет на баржу. Подарки утешают ее, но мама .. Как это один раз сказала мама?
      Еще тогда Катя обидела Лину, а потом ей стало жалко, она взяла свой новый шелковый платочек и велела Мышке отнести его Лине, а мама сказала: "За обиду не платят подарком, Лина не возьмет твой платок!" А потом пришла сама Лина и отдала Кате ее платок. Лина очень плакала и все говорила: "Ты мне сердце растревожила, а платок посылаешь на голову..."
      Так и Ленька скажет: "Наврала на меня, подвела под кулак, а теперь пришла: "Возьми, Ленечка..." Не нужны мне твои подарки: ни ножик с перламутровой ручкой, ни яблоко, ни открытки. Обида моя дороже этого стоит" "А что же гы хочешь за свою обиду, Ленька? Если б были у меня камни самоцветные из Мышкиных сказок... и волшебный самолет, и Конек-горбунок... все отдала бы я тебе..."
      "Нет, не нужен мне ковер-самолет, не нужны камни, и Конек-горбунок не нужен... Растревожила ты мне сердце обидой... Дороже этого она стоит..."
      "Тогда приду я к тебе, Ленька, и буду плакать... Долго-долго буду плакать из-за тебя..."
      "Что же, плачь, - говорит Ленька, - может, успокоится мое сердце от твоих слез и пройдет в нем обида... Ведь сказали же твоя мама, что за обиды не платят подарками, а вот когда плачет и раскаивается человек, то от слез его и обида уменьшается..."
      Яблоко с глухим стуком падает с колен Динки.
      - Дина! У тебя яблоко упало! - с раздражением говорит Алина. - Подними сейчас же!
      - Не надо мне его, - тихо отвечает Динка.
      Она сползает с перил и подходит к Мышке. Мышка сидит на стуле, подняв коленки и уткнувшись носом в книгу. Когда Мышка читает, то ее можно толкать, дергать за волосы, "выжимать" со стула, давить ей на ногу - она ничего не видит, кроме книги. Но Динка не может больше оставаться одна.
      - Мышка, - говорит она и тянет из рук сестры книжку. - Давай поиграем, побегаем... Расскажи мне сказку. Мышенька.
      - Оставь, не тронь меня, - бормочет Мышка, изо всех сил цепляясь за книгу. - Уйди, уйди...
      - Мышенька, не читай... пойдем со мной, - просит Динка. Мышка прижимает к себе книгу и смотрит на сестру далеким, отсутствующим взглядом.
      - Что тебе нужно?.. Алина! Возьми ее от меня? Она мне мешает! - взывает Мышка к старшей сестре.
      Алина вскакивает и сердито хватает Динку за руку:
      - Не смей трогать Мышку! Что ты лезешь ко всем! Вот я скажу маме!
      Слезы щекочут Динке горло, подступают к глазам.
      - Ладно, - бормочет она, - ладно... Я могу опять утонуть, если захочу.
      - Уходи и не бормочи тут! Сама не читаешь и другим не даешь. Уходи с террасы! - гонит ее Алина.
      Динка не сопротивляется. Но в саду уже становится темно, и идти некуда. Динка смотрит на усыпанную камнями дорожку, на черную землю под цветами. Алина зажигает на террасе лампу с зеленым абажуром. Зеленовато-желтый спет падает на дорожку.
      "Сейчас провалюсь сквозь землю, - думает Динка, - Сяду к черту на сковородку и скажу: "Зажарь меня и сожги с косточками". А черт скажет: "Ты в бога не веришь, тебя жарить нельзя".
      Динка глубоко вздыхает. Неправда все это: никакого черта нет. Если бы он и был, то даже на сковородке ей нет места. Все ее прогнали, бросили. Мама с Катей сидят в кухне. Там тоже горит огонек. Наверное, они все трос чинят белье для Никича. А Никич лежит в своей палатке и ни о чем не думает. Может, он спит? А может, проснулся, но не хочет выходить? "Пойду к Никичу", - решает Динка.
      Но калитка громко хлопает, и в наступающих сумерках вырастает высокая фигура.
      - Дядя Лека! - кричит Динка, мгновенно забывая все свои горести. - Дядя Лека приехал!
      Глава одиннадцатая
      ДЯДЯ ЛЕКА
      - Дядечка! Дядечка! - раздаются за спиной Динки радостные голоса сестер, но она первая влетает в широкие объятия дяди Леки, виснет у него на шее, вдыхает знакомые запахи табака и леса.
      Дядя Лека служит лесничим и всегда живет в лесу. Он приезжает редко и ненадолго, но когда он приезжает, то все в доме становится праздничным. Олег Леонидович - страстный охотник Зимой у Марины перед кроватью лежит рыжая шкура убитого им медведя, а у детей не переводятся меховые варежки и беличьи телогрейки.
      - Мама! Катя! Дядя Лека приехал! - кричит Алина. Марина и Катя бегут по дорожке. Олег Леонидович обнимает сестер и, заглядывая им в глаза, спрашивает:
      - Ну, как вы тут? Живы, здоровы?
      Олег - высокий, худой, голубоглазый. На нем охотничья куртка и желтые краги. Когда он стоит рядом с сестрами, то всем сразу бросается в глаза удивительное сходство всех троих. У них одинаковые вьющиеся волосы, голубые глаза. Только у Кати волосы немного темнее и глаза зеленые, но и ее часто путают с Мариной.
      - Сестреночки мои, голубочки... Никак я не мог раньше вырваться, - целуя то одну, то другую сестру, говорит Олег. - Как вам тут живется? Как бедуется?
      Сестры наперерыв что-то рассказывают ему, что-то шепчут на ухо и спрашивают; он отвечает сразу обеим, и к дому они идут втроем, тесно обнявшись и улыбаясь друг другу.
      А дети, подпрыгивая, бегут сзади, и даже Алина не подходит дяде Леке, чтобы не помешать маме и Кате хорошенько поздороваться и излить свою радость.
      Олег - старший и единственный брат Марины и Кати. Они рано лишились матери и, когда отец женился на другой, тяжело страдали от сурового обращения мачехи. Единственной воспитательной мерой воздействия этой злой женщины были розги. Особенно доставалось Марине, потому что Катя была еще маленькой, а Олег уже учился в городе. Приезжая на каникулы и видя жестокое отношение мачехи к сестрам, Олег пробовал жаловаться отцу, но отец был болен, редко выходил из кабинета, и мачеха умела убедить его, что мальчик не желает считаться с ней, как с матерью, и нарочно клевещет на нее отцу. Олега перестали брать на каникулы домой; он терзался, писал отцу умоляющие письма, но мачеха жгла их, не передавая.
      Однажды Олег самовольно вырвался из пансиона и тайком приехал домой. Прорвавшись к отцу, он потребовал отдать ему обеих сестер или выгнать мачеху. Впервые после смерти матери отец откровенно объяснился с сыном и поверил ему. Олег получил разрешение взять Марину и поместить ее в частный пансион. Катя оставалась дома, но, когда через год отец умер, старший брат, приехал на похороны, тайком увез младшую сестру к себе. Боясь погони, он долго прятал сестру у знакомых, но мачеха и не думала разыскивать детей, не пробовала вернуть их домой и совершенно не интересовалась, на что они живут. Олег, боясь, что она потребует от него сестер, никогда не обращался к ней за помощью. В шестнадцать лет он уже окончил пансион и работал в частной конторе переписчиком, а в свободные часы бегал по урокам. Эти средства давали ему возможность платить в пансион за Марину и кое-как перебиваться с маленькой Катей.
      Время шло, старшая сестра подрастала и становилась в помощь брату; оба они, нагрузившись уроками, воспитывали младшую сестру. Катя долго не могла забыть истязания мачехи, она росла угрюмым, недоверчивым ребенком, дичилась чужих людей. Нежные заботы и ласки брата и сестры постепенно изменили ее характер, но на нем навсегда остался отпечаток грусти и суровости.
      Выйдя замуж, Марина взяла Катю к себе и с тех пор никогда с ней не расставалась. Олег женился, но по-прежнему заменял сестрам отца. Мачеху они больше никогда не видели, и от тяжелого детства у всех троих осталась только страстная, нежная привязанность друг к другу. Поэтому и сейчас приезд Олега был большим праздником для сестер
      "Ты такой худой, Олежка! Поживи хоть немного с нами, отдохни", - каждый раз просили Марина и Катя.
      Но Олег никогда не отдыхал. Способный и деятельный, он вечно что-то изобретал и продавал свои маленькие изобретения какой-нибудь фирме, служил лесничим, охотился и баловал сестер подарками. В революционной деятельности семьи Арсеньевых он не принимал прямого участия, хотя охотничий домик его в лесу был постоянным и надежным местом для укрывающихся от полиции революционеров. Там же хранилась и подпольная типография, вывезенная с элеватора.
      - Вон бежит Лина! - освобождаясь от сестер, сказал Олег. - А как поживает дедушка Никич? - бегло спросил он.
      - Запил вчера... - сообщила Катя.
      - А!.. - понимающе кивнул Олег и пошел навстречу, Лине.
      - Здравствуй, здравствуй, моя Лина, чернобровая дивчина! - шутливо запел он, протягивая ей руку.
      - Гость ты наш неописуемый! - запричитала Лина, на ходу вытирая раскрасневшееся лицо широким рукавом. - Заявился, наконец, долгожданный наш!
      - Заявился! Заявился! И прямо к чаю! - шутит Олег.
      - Здрасте, Олег Леонидович! - церемонно закончила свои причитания Лина, подходя ближе и протягивая дощечкой руку. - Вот радости-то! - снова затараторила она. - А мне нынче под утро крыса приснилась! Так и сигаеть вкруг меня, так и сигаеть! Ну, думаю, обязательно гость какой-нибудь неописуемый заявится! Встала утресь и давай пироги ставить!
      - Пироги? Ну и молодец ты, Лина! То-то и мне нынче приснилось, что я вокруг твоих пирогов так и сигаю, так и сигаю! - шутит Олег.
      - Ишь насмешник! - хохочет Лина и, махнув рукой, бежит в кухню. - Катя, становь чашки, сейчас самовар несу!
      За чаем Олег дурачится с детьми, показывает фокусы, вытаскивает из рукава то вилку, то нож Повеселевшая Динка не сводит с него глаз; Алина обязательно хочет подловить дядю Леку и заглядывает ему в рукав, неисправимая читальщица Мышка держит на коленях недочитанную книгу и, пробегая тайком страницы, смеется из вежливости. Но она смеется невпопад, потому что, углубившись в чтение, не видит никого из окружающих
      - Мама, лежачего не бьют? - неожиданно спрашивает она, поднимая голову от книги
      За столом раздается общий хохот. Мышка сильно смущается и вместе с книгой юркает под стол. Но, когда хохот утихает, из-под скатерти снова показывается ее голова с прямыми прядями белых волос.
      - Лежачего не бьют? - тихо и настойчиво повторяет она свой вопрос.
      - Xа-xa-xa! Как раз бьют! - бойко отвечает Динка.
      - Ого! - поднимает брови Олег и с комическим недоумением смотрит на Марину.
      Сестра отвечает ему легким пожатием плеч, но щеки ее розовеют. А Динка уже уносится мыслями на берег, где лежат рядышком два ее врага - Минька и Трошка.
      - Еще как бьют! - с удовольствием говорит она.
      - Ну, это ты врешь! - вмешивается Олег. - Кто же бьет лежачего?
      - Если человек лежит, значит, он уже сдался. Он беззащитный, а кто же бьет беззащитного? - серьезно спрашивает мать.
      - В общем, этот лежачий может быть и не в прямом смысле слова лежачий, но как ей объяснить? - с улыбкой поворачивается к сестре Олег.
      Но Динка снисходительно улыбается и щурит глаза:
      - Лежачего не бьют, ну да... Пускай встанет и сам даст по шее?
      - Кто встанет? - спрашивает Катя. Динка настораживается. Она всегда настороже, когда в разговоре принимает участие Катя.
      - Ну, если этот лежачий вдруг встанет и сам начнет бить? - спрашивает она.
      - Динка, видно, подразумевает драку и хочет знать, как ей поступать, если враг ее уже упал и лежит, - догадывается Олег.
      - Да, - хитро улыбается Динка. - Как быть, если он лежачий?
      - Ну, если он упал, значит, ты оказалась сильнее. Зачем же тебе пользоваться своей силой и бить его еще? - пожимает плечами мама. - Ведь это же нечестно!
      - А если он не упал, а просто спит. Вот я так иду, иду, а он спит... Он тоже лежачий? И его тоже нельзя трогать? - заинтересовывается Динка.
      - Ну, это уж совсем подло, Дина! - хмурится мать. - Как ты не понимаешь таких простых вещей!
      - А если человек просто упал... За ним гнались, а он бежал, бежал и упал вот тогда разве можно его бить, мама? - взволнованно спрашивает Мышка, все еще находясь во власти прочитанной страницы.
      - Есть такие негодяи, что и бьют, - серьезно отвечает Олег.
      Но Динка не согласна. Ей сразу представляется, как главный ее враг, Минька, вдруг вскочил и удирает от нее во, все лопатки; у Миньки длинные ноги, его бы ни за что не догнать, но вот счастье: Минька споткнулся и упал!
      - Ого-го! - хохочет вдруг Динка. - Лежачего не бьют? А сидячего? Упал! Ого-го! Так я бы ему крикнула: сядь, убоище, сядь!
      - А ты не знаешь, кто упал! Ты не знаешь! - вдруг обрушивается на сестру Мышка.
      - А я посмотрю на его харю, так сразу узнаю! - старается перекричать ее Динка.
      Взрослые озадаченно смотрят друг на друга. Олег вдруг разражается громким хохотом.
      - Я пропал, Марина! Я пропал! - хохоча, повторяет он. - Твое изысканное воспитание дает блестящие результаты! Ха-ха! Я погиб!
      Катя, зараженная смехом брата, тоже начинает смеяться.
      - Да перестань, Олег! С ней же ничего нельзя предвидеть! - оправдывается Марина, с трудом удерживаясь сама от смеха. - Динка, ты совсем не понимаешь, что болтает твой язык! Ведь мы смеемся над твоей глупостью! - говорит она дочке.
      - Это плохие слова, Дина, и маме стыдно за тебя! - вступает Алина, не понимая, как могут смеяться взрослые", видя такое безобразие. - Надо говорить "лицо", а не так, как ты... - поправляет она сестру.
      - У хорошего - лицо, у плохого - харя, - решительно заключает Динка.
      - Правильно! - вскакивает вдруг Олег. - У хорошего - лицо, у плохого харя! Коротко и ясно! Марочка, не сбивай ее!
      - Нет, неправильно! Это грубое слово, и если она сама может его произносить, то другим противно слушать! - горячится мать.
      - Она не должна даже знать таких слов! - вставляет Катя.
      - Ну, а если узнала? И совершенно правильно поняла их? Так чего вы от нее хотите?
      Динка со снисходительной усмешкой смотрит на взрослых. Она знает и другие слова, похуже этого! Подумаешь, "харя"! Есть о чем спорить! Послушали бы, как грузчики на пристани ругаются!
      Но девочке становится скучно. Она вообще не любит, когда много говорят об одном и том же. А у взрослых языки КАК у ночного сторожа колотушка: тра-та-та... тра-та-та... САМИ кричат и друг друга перебивают, а детям делают замечания
      - Мама! Пойдем к пианино! Мама! Давайте вылезать из-за стола!.. - капризно тянет Динка.
      Марина и Катя мгновенно забывают обо всем на свете.
      - Олежка, спой! Спой! - обнимая брата, просят они. Любимая вещь в доме пианино - стоит в маленькой комнате, заменяющей в дождливые дни столовую. Алина зажигает свечи, Олег достает папку с нотами, мать придвигает к пианино свой стул. Мышка усаживается с Катей в одно кресло, Алина устраивается на подоконнике, Динка долго возит по комнате свой стул: ей обязательно надо видеть лицо дяди Леки, когда он поет. Наконец и она усаживается, обхватив руками колени.
      - Ну, вы уселись? - спрашивает Олег и хлопает в ладоши. - Начали! "Песня жаворонка". Кто написал? Какой композитор? Живо! - обращается он к девочкам.
      - Рахманинов! Нет, Глинка! - гадает Мышка.
      - Алябьев, - говорит Алина.
      - А ты, егоза, как думаешь? - спрашивает дядя Лека Динку.
      - Я никак о нем не думаю.
      - Нехорошо. Песни любишь, музыку любишь, а не хочешь даже знать, кто написал. Ну, начали! Марина берег первые аккорды.
      - "Между небом и землей жаворонок вьется..." - тихо и медленно начинает Олег.