В убогой комнатенке он уложил Грасиелу на провисшую в середине кровать, подумал и снял с девочки шляпу. Грасиела слегка приподняла голову, когда он стягивал туфли с ее ног, но потом снова опустила ее на подушку и со вздохом заснула.

Бросив собственную шляпу на обшарпанный комод, Тай снял пояс вместе с оружием, сел на табурет у окна, расправил плечи и наконец-то задумался над невероятными событиями нынешнего вечера.

Проблема с гостиницей лишний раз подчеркнула тот печальный факт, что он ни черта не знает о детях. Особенно о девочках. Теперь ему ясно, что путешествие с маленькой девочкой — уже своего рода проблема. Он-то был уверен, что в поездке в Калифорнию его будет сопровождать Маргарита, и, понятное дело, считал, что именно она и станет заботиться о ребенке. У него и мысли не было, что Маргарита выйдет из игры и ему придется самому заниматься Грасиелой.

Тай поднял голову и хмуро взглянул на маленькую фигурку Грасиелы, на которую падал лунный свет из окна. Тай плохо помнил Маргариту, да знал ли ее вообще? Видел ее, когда она была еще ребенком. Волосы у Грасиелы были светло-каштановые, кожа белая, но ошибиться в ее мексиканском происхождении было тем не менее невозможно. Кроме глаз и формы губ, ничто в ней не напоминало о фамильных чертах Сандерсов.

Наклонившись вперед, Тай оперся локтями на колени и запустил одну руку в волосы, спадавшие ему на лоб.

Кол Сандерс отказался признать брак Роберта, потому что сама мысль о внуках мексиканского происхождения претила ему. Чтобы мексиканцы в один прекрасный день унаследовали плоды труда Сандерсов? Мерзость какая! Да ни за что на свете! Оскорблением было уже то, что земли Барранкасов соседствуют с землями Сандерсов. Человек, чьи предубеждения сложились еще в детстве, и вообразить не мог, что две семьи породнятся.

Колвин Сандерс в возрасте шестнадцати лет поступил на службу в американские вооруженные силы и участвовал в захвате Мексики в 1846 году[5]. Отец Тая потерял правую руку на бобовом поле возле Мехико-Сити, чем и закончилось его короткое участие в войне, и в то же время зародилась ненависть ко всему мексиканскому, ненависть, до самой его кончины три месяца назад пылавшая не менее жарко, чем смола, которой в свое время прижгли ему ампутированную руку.

Тай потер подбородок, потом запустил башмаком в крысу, которая скреблась в углу комнаты на дощатом полу.

То, что Роберт женился на мексиканке, казалось Таю некоей иронией жизни. Роберт был послушным сыном, он старался угождать отцу, в то время как Тай взбунтовался довольно рано. Задолго до наступления зрелости Тай понял, что они с отцом никогда не поймут друг друга. Они не могли находиться в одной комнате и не поспорить. Каждый упорно стоял на своем. Тай с детства мечтал, что покинет ранчо и избавится от деспотизма отца с той минуты, как сможет сам себя содержать, — и сделал это. Его отступничество ранило старика, но не смертельно.

Это Роберт, любимый сын, едва не свел отца в гроб, женившись на сеньорите. И в конечном итоге именно Тай обнаружил наибольшее сходство с Колом Сандерсом.

Сильно озабоченный, смотрел он из темноты на освещенное луной лицо дочери брата. Уже этот ребенок опровергал суждения Тая, усвоенные на коленях у отца.

Грасиела не была мексиканкой, как с презрением характеризовал ее Кол. Эта девочка — племянница Тая. Родная кровь. И осознание этого будоражило его мысли.

Тай выпрямился и снова стал прокручивать в голове недавние события. С чем же он справился? Вернее, не с чем, а с кем? Дженни Джонс. Неопределенная улыбка еле заметно тронула его губы, когда он представил ее себе такой, какой увидел, уходя с Грасиелой на руках: она старается освободиться от веревок, глаза полыхают холодным огнем, невнятные ругательства прорываются сквозь салфетку, которую он засунул ей в рот.

Его почти испугало то, что он вступил в поединок с женщиной. С женщиной. Господи! Но она не оставила ему выбора.

И что за женщина!

Теперь, когда ему уже не нужно было защищать лицо и увертываться от ее быстрых ударов кулаками и коленками, он вспомнил мягкую тяжесть ее грудей, прижатых к его груди, и упругую твердость ее ягодиц у него под руками.

Груди были единственной мягкой частью ее тела. Остальное было крепким и твердым, как новый бочонок для виски. Мускулов ей хватает, подумал Тай, машинально коснувшись пальцем носа, который сильно болел.

Разных женщин ему приходилось встречать, в том числе шлюх, женщин-работниц, просто залихватских баб, но никто из них не походил на Дженни Джонс.

Если она убила напавшего на нее насильника, значит, не шлюха. Она зарабатывала себе на жизнь, но такой работой, за которую не взялась бы ни одна из знакомых ему трудящихся женщин. Она, без сомнения, баба с норовом, но скорее в силу обстоятельств. Он успел заметить, что она человек ранимый, несмотря на грубость манер и языка. Как ни странно, почувствовал он в ней и чистоту души, врожденную деликатность, которых уж никак не припишешь грубым, неженственным созданиям женского пола, пробивающим себе путь в мир мужчин.

Словом, Тай не мог в ней разобраться. И ее отношение к его племяннице тоже непонятно. Слова Дженни и сам ее тон убеждали Тая, что она не любит Грасиелу. И тем не менее он был свидетелем ее нежности по отношению к девочке, когда шел следом за ними к гостинице. Дженни могла выйти из игры, узнав, кто такой Тай, однако она этого не сделала.

Все, что касалось этой женщины, завораживало его, а такое с ним бывало редко. Он испытывал сожаление, что больше никогда ее не увидит и никогда не узнает, какие силы ее сформировали.

Тай негромко рассмеялся, осознав, что пытается представить, как бы выглядела Дженни Джонс в модном платье и с длинными волосами. Обычно он пытался мысленно раздеть женщину, и теперь его позабавило, что эту особу он старается воссоздать перед глазами в полном воскресном наряде.

Покачивая головой и посмеиваясь, Тай сложил руки на груди и привалился спиной к стене. Надо бы вздремнуть. Завтра его ожидает множество хлопот.

Первой из многих проблем были шпильки для волос. Тай гораздо больше знал о Вселенной, нежели о шпильках.

Сдвинув брови, он поглядел вниз на свою племянницу. Ее макушка еле доставала ему до нижнего ребра, однако он уже успел понять, что слова «малорослая и миниатюрная» еще не значат «робкая и послушная».

— Так ты настаиваешь? — спросил он.

— Надо просто поискать, — твердо заявила Грасиела, глядя на него влажными от огорчения глазами. — У меня волосы распущены. Это неправильно. Мне нужны шпильки.

— Твои волосы выглядят красиво, — неуверенно возразил Тай; ему и в самом деле так казалось. Пряди блестящих каштановых волос ниспадали почти до пояса. — Даю слово, что я не раз видел маленьких девочек с распущенными волосами.

— Настоящие молодые леди не должны появляться на людях с распущенными волосами, — блестя глазами, заявила Грасиела таким тоном, словно только полный болван мог бы не понять справедливость этого утверждения.

— Если это так важно для тебя, — капитулировал Тай, — то мы купим несколько шпилек.

По всей вероятности, она знает, где покупают эти самые шпильки. Тай уже успел сообразить, что унес девочку из гостиницы в том, в чем она была, не взяв никаких других вещей, и он задал следующий вопрос:

— Что еще тебе нужно? У меня в седельной сумке есть бумага. Составь список. Ты умеешь писать?

— Умею.

Он обратил внимание, что Грасиела уже несколько минут смотрит на него с каким-то неприятно настойчивым выражением.

— В чем дело? — спросил он.

— Я… — она бросила отчаянный взгляд на ночной горшок.

Яркий румянец окрасил щеки Грасиелы. Неожиданно для себя Тай понял, что тоже краснеет, лицо у него горело. Он так поспешно вскочил, что опрокинул стул.

— Я только… Я выйду в коридор на минуту или две. — Тут он ощутил и собственную потребность уединиться. — Не выходи из комнаты, пока я не вернусь. И не открывай дверь никому, кроме меня.

Он выскочил из комнаты, сбежал по лестнице, сделал свои дела и снова побежал наверх. У двери остановился в нерешительности. Сколько времени нужно ребенку, чтобы пописать? Он не мог так вот прямо войти туда, не зная, достаточно ли времени прошло. А вдруг недостаточно? Ругаясь про себя Тай постучался.

— Войдите, — послышался чопорный тоненький голосок.

— Я же тебе сказал, чтобы ты не открывала дверь никому, кроме меня!

— Но ведь это ты и есть, — вполне резонно возразила она, поднимая глаза от листа бумаги, который лежал перед ней на столе. — Как пишется слово «панталоны»?

— Ты же не знала, что это я. Надо было спросить. Он представил себе, как отыскивает магазин дамского белья, входит и спрашивает пару маленьких панталон. Ни разу в жизни не был он в таком магазине. И не думал, что попадет в него.

— Я могу написать слово «корсет», — сказала Трасиела, грызя кончик карандаша, — но не знаю, как написать «панталоны».

— Корсет? — Тай часто заморгал и уселся напротив Грасиелы. Усилием воли заставил себя отвести взгляд от маленькой, совершенно плоской груди племянницы, — Сколько тебе лет?

— Разве ты не знаешь? — строго произнесла она.

— Шесть? Ты слишком молода для корсета. Он тебе не понадобится еще по крайней мере несколько лет.

Тай поверить не мог, что ведет подобный разговор. Обсуждает нижнее белье с шестилетней девчушкой. Он никогда раньше не задумывался, с какого возраста женщины начинают носить корсет; скорее всего они ждали, пока не начнет формироваться грудь. В каком возрасте происходит это счастливое чудо, он не мог бы сказать точно, однако наверняка позже шести лет. Чувствуя, что жар почти обжигает ему шею, Тай рывком распустил воротник рубашки, пока тот его не задушил.

Глаза Грасиелы, так похожие на его глаза, были полны обиды,

— Дженни говорила то же самое, — с упреком произнесла она, словно от него ждала лучшего.

— Дженни права. — Убежденный теперь в своей правоте, Тай сказал уже совершенно уверенно: — Никаких корсетов. Что там еще у тебя в списке?

Грасиела глубоко вздохнула и прочитала вслух другие названия. Когда она кончила, Тай некоторое время смотрел на нее в полном молчании. Чтобы выполнить пожелания Грасиелы, ему пришлось бы купить по меньшей мере два чемодана. Он поверить не мог, что для маленькой девочки нужно столько вещей. И к тому же он не имел ни малейшего представления, как выглядят многие из этих женских штучек. Например, что такое, дьявол его побери, утюг для плойки?

— Мне очень жаль, но тебе придется ограничиться тем, что поместится в седельных сумках.

Свой собственный багаж Тай решил свести до минимума и оставить как можно больше места для вещей Грасиелы, но эти возможности ограниченны.

В глазах у Грасиелы вспыхнул неподдельный интерес.

— Мы поедем верхом на лошадях? Не на поезде? Очень хорошо. Мне не понравился поезд.

— А ты умеешь ездить верхом?

Грасиела вздернула голову.

— Конечно, умею.

«Вот это уже хорошо», — с облегчением подумал Тай. Куда удобнее, если она поедет на собственной лошади, чем сажать ее на седло позади себя. Надо, однако, найти лошадь хорошо обученную и не брыкливую. Плюс к тому прибавляется еще одна пара седельных сумок. Кстати, необходимо приобрести дополнительную скатку одеял и провизию.

— Еще мне нужна юбка для верховой езды, — заявила Грасиела и внесла новый пункт в свой список.

— Нам предстоит долгий путь. Не лучше ли надеть брюки? В них удобнее ездить верхом.

Грасиела подняла на него вспыхнувшие глаза.

— Это Дженни хотела одеть меня мальчиком. А я этого не хочу. Молодые леди не носят брюки.

— Понятно.

Однако Дженни рассуждала как вполне разумная женщина.

— Я от нее убежала, потому что она хотела остричь мои волосы.

Полился взволнованный рассказ о вчерашних приключениях. Тай слушал, и сердце у него все сильна сжималось. Господи, какое счастье, что его племянница осталась жива? Теперь он наконец понял сцену, свидетелем которой стал на вокзале. Вот почему девочка была такая оборванная и грязная, вот почему Дженни была в такой ярости.

— Ты причинила большое беспокойство мисс Джонс.

— Ну и пусть! — ответила Грасиела, пренебрежительно передернув плечиками. — Я ее ненавижу. Она убила мою маму.

Тай чувствовал, что должен что-то сказать, но не знал, что именно. Любые слова прозвучат так, словно он защищает Дженни, а он и без того чуял, что ветер дует в эту сторону. Но замечание Грасиелы беспокоило его. Если он понял правильно, то девочке было известно, что Маргарита сама решила стать на место Дженни у стены, ее никто не принуждал. Обвинять Дженни в смерти матери — весьма большая натяжка.

Тай откашлялся и заговорил о другом:

— Если ты готова, мы должны отправиться в корраль и купить пару лошадей. Потом приобретем нужные тебе вещи и двинемся на север.

Грасиела разочарованно подняла брови.

— Я думала, мы сначала купим вещи для меня. И когда мы будем есть?

— Ты не могла бы подождать с едой? Мы и так поздно беремся за дело.

Тай произвел кое-какие подсчеты в уме. Всякий, кто покупает лошадь, понаблюдав за ней не меньше чем целый день, поступает разумно. Кто покупает ее в течение нескольких часов, тот явный глупец. А кто делает это за два часа, как намеревался Тай, тот попросту безнадежен. Но ничего не поделаешь. Самое большее — он может потратить на покупку именно два часа. Потом, считай, еще час уйдет на магазин. Если учесть, как поздно они начинают, то из города удастся выехать не раньше полудня, то есть в наиболее жаркие часы. А это глупо и опасно. Один, он бы рискнул, но не с ребенком.

— Ладно, — пробурчал он в полном расстройстве чувств. — Позавтракаем прямо сейчас, а перёд отъездом съедим ленч. Выедем в таком случае около трех часов дня.

И тогда Грасиела сделала то, что просто потрясло Тая. Она примерно минуту разглядывала его хмурое лицо, потом похлопала Тая по руке и с кокетливой улыбкой поблагодарила по-испански:

— Благодарю, дядя Тай.

— Не стоит благодарности, я тоже голоден, — ответил он несколько смущенно — так его поразило обращение «дядя»; но ведь он-то думает о ней как о племяннице, почему же ей не называть его дядей?

Он не мог выбросить это из головы по крайней мере до половины завтрака. Обращаться к ней как к племяннице было бы в какой-то мере обманом: в голове у Тая все еще шла борьба с привитой ему на всю жизнь ненавистью к семье Барранкас, он хотел избавиться от нетерпимости отца по отношению к мексиканцам, да не так-то это просто. Но ее «дядя» было искренним и сердечным; Грасиела, несомненно, воспринимала его как члена своей семьи.

Тай не часто испытывал чувство стыда и потому не сразу сообразил, что означает странная неловкость в груди.

Дженни пребывала в диком раздражении. Колокола ближайшей церкви пробили девять раз, прежде чем горничная наконец пришла убрать комнату и вылить ночной горшок. Она увидела, что Дженни привязана к креслу, и в воплем выбежала из комнаты.

До того, как управляющий явился освободить Дженни, колокола успели отзвонить десять, а потом она потеряла много драгоценного времени, чтобы убедить управляющего не поднимать шума и никому не сообщать о происшествии. Все, чего она хотела, — это побыстрее убраться отсюда и разыскать Сандерса и ребенка.

К тому времени, как она выскочила из дверей отеля и ринулась по улице, солнце стояло высоко и палило во всю мочь. Дженни обливалась потом и была близка к панике. Она не думала, что Сандерс уедет на поезде в северном направлении, но этот поезд ушел примерно час назад, и уверенности у Дженни не было.

Все свои надежды она возлагала на то, что Сандерс направится в корраль. Если она опоздает и не застанет его, то неизвестно, как быть дальше.

Дженни поспешала к окраине города и перебирала в уме свои резоны. Сандерс заявил, что уедет с Грасиелой на поезде, значит, на самом деле он намерен уехать верхом. А лошади у него нет.

Прошлым вечером Дженни присматривалась к каждому пассажиру, сошедшему с поезда, отыскивая среди них Луиса или Чуло, и она знала, что ковбоя среди этих пассажиров не было. Он, как видно, соскочил в последнюю минуту.

Но ведь в Верде-Флорес у него, само собой, была лошадь — только на лошади мог он добраться оттуда до безымянной деревни. Дженни знала, как мужчины относятся к хорошей лошади, и не сомневалась, что Тай взял ее с собой в поезд. Но у него не было времени вывести эту лошадь из вагона, ведь он должен был следить за Дженни и Грасиелой, когда они шли к гостинице.

Значит, ему теперь придется купить другую лошадь. И сегодня он непременно отправится в корраль, скорее раньше, чем позже. Если ковбой намерен по-быстрому покинуть Дуранго, то покупка лошади — первое дело на сегодня. Какой же из этого вывод? Сандерс давно уже купил коня, и Дженни его упустила.

Черт побери! Закусив губу, Дженни ускорила бег. К тому времени, как она добралась до корраля, горло у нее горело, а в бок словно воткнули кинжал. Даже уличное движение замерло на время сиесты. Проклиная все на свете, Дженни почти повалилась в тень под деревом и еле перевела дыхание, благодарная за этот клочок тени. Когда она уже могла дышать без боли, то подняла глаза и вгляделась в облако пыли над загонами для лошадей.

Дженни не сразу увидела ковбоя, но ее взгляд, словно магнитом, притянуло к темно-бордовому пятну. Великое облегчение снизошло на нее. Слава Богу, что они задержались — не важно, по какой причине.

Сощурив глаза, Дженни уставилась на Грасиелу, полускрытую облаком пыли. На девчонке был новый костюм для верховой езды. Волосы закреплены шпильками в прическу, как и подобает настоящей леди. Грасиела стояла и ждала возле двух битком набитых седельных сумок, терпеливо сложив руки в перчатках.

Лишенная особой веселости усмешка тронула губы Дженни. Она поняла, почему ковбой запоздал в корраль. Ясное дело: все утро они ходили по магазинам. Поскольку норов дрянной девчонки был Дженни хорошо известен, она была убеждена, что этот поход прошел не слишком гладко. Ладно, слава Богу!

Дженни надвинула шляпу пониже на глаза, откинула пончо с груди и направилась к загону, который находился подальше от ковбоя и Грасиелы.

Ей тоже надо было купить лошадь.

Они выехали из Дуранго почти в четыре часа, и вплоть до этого времени Тай не знал ни минуты отдыха. Все тянулось куда дольше, чем он себе представлял. В магазине готового платья Грасиела все примеряла, и этот процесс казался бесконечным, потом портниха подгоняла где нужно, а это тоже отняло уйму времени. Потом наступил черед обуви, чего Тай не предусмотрел. Надеть, снять, расшнуровать, зашнуровать, обсудить цвет и так далее. Тай переминался с ноги на ногу, то и дело смотрел на часы, но это не сократило поход по магазинам ни на одну минуту.

Закончилось все покупкой нижнего белья, и у Тая возникло, острое желание, чтобы подобный опыт никогда больше не повторился. Потом они зашли перекусить, но Грасиела, можно сказать, играла со своей едой, отправляя в рот крошечные кусочки в промежутках между болтовней о своих платьях. Почти все, что ей заказали, осталось на тарелке.

Время, потерянное зря в коррале, было на совести Тая. Он совершил ошибку, настояв, чтобы она вначале проехалась на лошади, выбранной для нее; только после этого он намеревался заплатить. Далее они покупали седла и ждали, пока подгонят стремена для Грасиелы. И это после долгой дискуссии, во время которой девчонка требовала, чтобы ей купили женское седло, а Тай настаивал на обычном. Он победил в споре, но Грасиела перестала с ним разговаривать. Ее молчание невероятно раздражало Тая.

Скрипя зубами, он повернулся и взглянул на нее. И тотчас из его легких вырвался долгий вздох. Девочка казалась такой крошечной и хрупкой на спине у рослой кобылы, что в голове у Тая немедленно возникли картины возможных несчастий. Грасиела может упасть с лошади и сломать руку или ногу. Лошадь может ее сбросить, девочка сломает шею и умрет. Кобыла споткнется, упадет и придавит ребенка. Тай не знал, пуглива ли кобыла, но ему представлялось, что она вдруг понесла и ускакала с ребенком на спине, а тогда…

Ах, проклятие! Тай раздраженно тряхнул головой. Он вообще-то не из тех, кто придумывает воображаемые несчастья, так почему же он занимается этим сейчас?

Собственно, и придумывать ни к чему, у него хватает настоящих тревог. Грасиела заявила, что умеет ездить верхом, но это лишь отчасти соответствовало истине. Она умела сидеть на спине у лошади, когда та идет шагом, но едва кобыла перешла на рысь, Грасиела с криком повалилась на переднюю луку седла, сильно перепуганная.

— Грасиела, — обратился к ней Тай, подъезжая поближе на своем мерине, — нам надо двигаться побыстрее, иначе мы достигнем границы лет через двадцать, не раньше.

В таком случае корсет понадобился бы ей задолго до приезда в Калифорнию, а Тай состарился бы.

Грасиела глянула на него и снизошла до ответа:

— Я никогда не ездила верхом одна. То есть ездила, но только когда кто-нибудь держал поводья или шел пешком рядом.

Тай наконец сообразил, что верховая езда для Грасиелы — что-то вроде игры под присмотром взрослых, и ему надо решать, как быть дальше.

— Вот что мы сделаем, — сказал он наконец. — Продадим твою лошадь, а ты поедешь позади меня на моем коне.

— Ты говорил, что это моя лошадь! Ты обещал, что я сама буду ехать на ней. Ты обещал!

Господи, он довел ее до слез! Тай с испугом посмотрел на повисшие на ресницах Грасиелы слезинки, радужно сверкающие в лучах предзакатного солнца. Он прямо-таки оцепенел оттого, что это крохотное создание плачет по его вине.

— Дженни не нарушила бы обещание! — Слеза сбежала по щеке Грасиелы. — Дженни говорит, что тот, кто нарушает обещание, не стоит даже поганого плевка. — Еще одна слеза скатилась на корсаж темно-бордового костюма для верховой езды.

— Погоди, не плачь. — Тай всегда чувствовал себя совершенно беспомощным при виде женщины в слезах, а плачущий ребенок — это еще хуже. — Мы не будем сейчас ничего решать. Поговорим позже, когда ты успокоишься. — Собственно, он и сам был весьма неспокоен. — Ты бы вытерла нос, а?

К его великому облегчению, она достала из-за обшлага белоснежный платок, не выпустив из рук поводьев.

— Дженни говорит, что обещание — это святое. — Голос Грасиелы звучал приглушенно через платок. — Дженни говорит, кто нарушит обещание, может только приставить ружье к своей голове.

Да пошли они подальше, эти ее «Дженни говорит»!

— Уймись, — сухо заметил он.

— Я просто рассказываю, что говорит Дженни.

— Я все отлично понял, ясно? Дженни Джонс не нарушает обещаний.

Сжав губы, Тай смотрел на заходящее солнце. В будущем надо хорошенько обдумывать, что и как говорить. Ясно, что дети любое слово принимают за чистую монету.

Он все еще размышлял над всем этим, когда они остановились, чтобы разбить лагерь на ночь. Тай механически делал все, что нужно, — привязывал и поил лошадей, выкапывал в земле очаг и доставал провизию, но его не оставляла мысль — как ускорить их продвижение?

— Я могу набрать воды в кофейник, — сказала Грасиела.

— Я сам, — с отсутствующим видом возразил он. «Не хватало еще, чтобы она упала в ручей». Вернувшись от ручья, Тай увидел, что Грасиела расстелила одеяла.

— Я могу повесить кофейник над огнем.

— Я уже повесил.

Она надула губы, уселась на положенное на землю седло и сложила руки на коленях.

— Я не умею готовить, — сообщила она, глядя, как он достает кастрюльку с длинной ручкой. — Ты меня научишь?

Черта с два он подпустит ее близко к огню!

— Разве тебе надо учиться готовить? Тай накрошил вареное мясо ножом, добавил сушеного лука и завернул эту смесь в лепешки, которые уложил потом в кастрюлю и поставил подогреть. Нарезал еще мяса.

— Дженни говорит, я уже должна была научиться готовить.

Тай поглядел на Грасиелу поверх языков пламени, лижущих дно кофейника.

— Ты все время заявляешь, что ненавидишь Дженни Джонс, а сама то и дело повторяешь ее слова. По-моему, она тебе нравится.

— Ничего подобного. Она не леди. У нее волосы между ног. — Грасиелу передернуло. — Ты не считаешь, что это безобразно?

Тай замер, и лепешка упала из онемевших пальцев в грязь. Он наклонил голову, посмотрел на лепешку, нарочито медленно поднял ее и отряхнул налипший песок. Потом неестественно откашлялся.

Ему до смерти хотелось оказаться в любом другом месте на земле, только не здесь с этим ребенком. Сидел и молча ругал Роберта, уговорившего его пуститься в это путешествие. Ругал Маргариту за то, что она забеременела. Ругал себя за только что обнаруженную способность смущаться, о существовании которой до сих пор не подозревал.

— Дженни говорит, что у всех женщин между ног растут волосы, — продолжала Грасиела, высоко вздернутые брови которой выражали величайшее недоверие. — Ведь это неправда?

О Господи! Его просто корчило! В последний раз он испытывал такое ощущение очень давно — в школьные годы. Тай поднес близко к глазам свой нож и принялся рассматривать лезвие.

— Это ведь ты, кажется, говорила, что Дженни никогда не лжет?

А ведь на ноже зазубринка, он раньше не замечал. Надо будет сточить ее.

Грасиела испустила тяжелый вздох, плечи ее опустились, и она уставилась на кончики ног.

— Значит, это правда, — очень грустно произнесла она. — Но я вовсе не собираюсь отпускать волосы у себя между ног.

Тай умирал, просто умирал. Когда ему показалось, что он уже может что-то выговорить, он с натугой прочистил горло и сказал не своим голосом:

— Вот эти две уже горячие. Возьми себе тарелку. Мысли его отказывались повиноваться. Видение обнаженной Дженни… Он, черт возьми, прямо-таки видит пушистый треугольник, такой же рыжий, как языки пламени, пляшущие в костре.

— Послушай, — заговорил он, стараясь отогнать от себя картину, которую мужчине не пристало воображать в присутствии невинного ребенка, — как нам быть с лошадью, мы с тобой решим завтра, хорошо? Нам, понимаешь ли, надо поторапливаться. Будем ехать то шагом, то рысью, то шагом, то рысью, пока ты не привыкнешь.

Тай знавал рыжеволосую шлюху в Сан-Франциско. Кожа у нее была белая, как молоко, а там, внизу, — язычок пламени. Бог мой, нельзя же думать о таких вещах в присутствии малолетней племянницы! Да что же он за человек? Слегка вспотев и стараясь сосредоточиться на завтрашнем пути, он налил чашку кофе и наблюдал за тем, как Грасиела ест.

— Дядя Тай!

— Что?

— Я говорила, что умею мыть тарелки? Дженни показала мне, как это делать. Ты чистишь их песком, а потом вытираешь мокрым полотенцем.

— Замечательно, — сказал Тай, уставившись на огонь и гадая, белая ли кожа у Дженни Джонс и как выглядит рыжий треугольничек там, внизу.

— Я устала. Я хочу лечь спать. — Тай не отозвался на эти слова, и тогда Грасиела заговорила погромче: — Ты должен отвернуться, тогда я разденусь и надену ночную рубашку.

Он повернулся так быстро, что кофе выплеснулся из чашки. К черту Роберта! Это брату следовало находиться здесь, а вовсе не ему. Роберт вполне мог подождать, пока утвердят завещание отца. Несколько месяцев не составили бы особой разницы.

— Я готова прочитать молитвы.

— Очень хорошо. А что я должен делать?

Он осторожно повернулся и увидел, что она стоит на коленях возле разостланной постели, одетая в белую кружевную ночную рубашку.

— Тебе тоже надо опуститься на колени и слушать.

— Это я могу.

Тай решил, что послушать молитвы ему не вредно. Может, даже полезно для успокоения грешных мыслей. И все же хорошо, что никто не увидит, как он опускается на колени.

— Сложи руки вот так.

Тай опустился коленями на твердую землю и глянул в темноту.

— Давай-ка читай твои молитвы.

Грасиела прочитала «Отче наш», потом попросила Бога благословить порядочно народу. Поучительно было узнать, как много кузенов в семье Барранкас. Интересно, сколько из них приняли участие в поисках Грасиелы?

Помолчав, девочка приоткрыла один глаз.

— Я не знаю, что мне сказать о Дженни. Она уехала, поэтому я думаю, что не должна больше просить Бога убить ее, но она все равно заслуживает наказания за то, что убила мою маму.

— Ты просила Бога убить Дженни Джонс? — спросил пораженный Тай.

Грасиела кивнула со всей серьезностью и добавила:

— Но он до сих пор этого не сделал.

Тай уставился на нее.

— И Дженни знает, что ты просишь Бога наказать ее?

— А как мне просить Бога наказать ее? Перечислить наказания или пусть он сам решит, что лучше?

— Грасиела, — заговорил он медленно и осторожно, так как ступал на неизведанную территорию — ты ведь знаешь, что Дженни не убивала твою маму.

— Должна была умереть Дженни, а не моя мама!

Ее подбородок взлетел вверх движением, которое живо напомнило Таю его отца.

Он взглянул на новый поток слез и решил не лезть в это дело.

— Почему бы тебе просто не сказать «аминь»?

Грасиела снова закрыла глаза.

— Господи, тебе больше не нужно убивать Дженни, но ты все равно хорошенько накажи ее. Пусть она плачет и истекает кровью. Она должна очень-очень пожалеть о том, что убила мою маму. Аминь.

Тай заморгал часто-часто. Его племянница молилась о крови и смерти, а он считал ее невинным агнцем!

— Ты можешь поцеловать меня на сон грядущий, — сказала она, улыбаясь и подставляя ему щеку. Тай глянул во тьму через плечо и слегка коснулся губами щеки Грасиелы.

— А теперь закутай меня.

Натянув ей одеяло до самого подбородка, он встал и посмотрел на нее сверху. Его кровожадная маленькая племянница была похожа на ангела с ее рассыпавшимися вокруг лица кудрями и ресницами, упавшими на щеки.

Покачав головой, он вернулся к костру и сел на камень допить кофе. Ничего себе выдался денек! У Тая ломило плечи от усталости, но он подозревал, что скоро не уснет.