Делла не узнала всадника, подъезжавшего в сумерках к ее дому, но поняла, кто он такой, потому что волосы у нее встали дыбом. Она ждала его или подобного ему уже десять лет. И вот он появился. Поднявшись со скамейки на веранде, она оправила передник и ждала.
      Мужчина скакал на коне как солдат – высокий, подтянутый, в полной боевой готовности. Его плечи были напряжены, волевой подбородок гордо вздернут. Для таких, как он, война еще не закончилась.
      Делла заметила, что еще издали он внимательно рассмотрел и ее, и все вокруг. Ее крошечный домик, убогие сараи. Она готова была поклясться, что тяжело добытый опыт подсказал ему все, что необходимо знать солдату. Сколько у нее коров и кур, сколько комнат в доме, где можно спрятать имущество. И конечно же, он понял, что она здесь одна и никакой угрозы не представляет. Как будто бы подтверждая ее предположения, он осадил коня перед самым крыльцом и опустил руки. Напряжение в его фигуре чуть-чуть спало.
      – Миссис Уорд?
      Низкий голос. Без акцента. Нейтральный. Ни теплый, ни холодный. Этот человек был чужаком, с винтовкой и револьверами у луки седла, приехавшим к одинокой женщине. Он даже не попытался успокоить ее хотя бы улыбкой, сообщив ей свое имя или цель приезда.
      – Я ждала вас, – ответила Делла. Она догадалась, зачем он здесь.
      Незваный гость спешился и приподнял шляпу. Он был высок, как и предполагала Делла. Волосы темные, под плащом – пояс с оружием. Однако Делла не чувствовала страха. Да и вряд ли что-нибудь могло ее испугать.
      – Я приехал насчет вашего мужа.
      – Да.
      Сразу после войны Делла, несомненно, расплакалась бы, сбежала по ступенькам и принялась умолять этого человека рассказать ей все, что он знает. Теперь же она так долго жила в постоянной скорби под гнетущим чувством вины и собственной беспомощности, что сама не знала, хочет ли слышать те слова, которые этот мужчина собирался сказать.
      – Кто вы?
      – Мое имя Камерон, – произнес он, остановившись у крыльца.
      Делла судорожно сглотнула. К таким красивым, представительным мужчинам женщин обычно влечет. Но Делла чувствовала, как где-то внутри нарастает страх. Такие люди весьма опасны, жестоки и беспощадны, что проявляется даже в том, как они двигаются и держат себя. Делла подумала, что даже мужчины тщательно взвешивают слова, прежде чем обратиться к мистеру Камерону, а женщин задевает суровое безразличие в его глазах.
      Делле стало стыдно за свои растрепанные волосы, старое, выгоревшее платье и грязный передник. Она кивнула и жестом указала Камерону на дом:
      – Хотите кофе?
      – Благодарю вас.
      Когда они вошли внутрь, Делла сразу прошла к плите. Камерон остановился и осмотрелся вокруг. Разглядывать особо было нечего. Небольшая комнатка служила и кухней, и гостиной, и прачечной, и комнатой для рукоделия в зависимости оттого, что было нужно в данный момент. Позади этой комнаты располагалась спальня, а на небольшом чердачке Делла устроила своего рода кладовку. Камерон снял шляпу и плащ, положил на пол возле своего стула, не спросив у нее, снять ли ему ремень с оружием, хотя любой на его месте поступил бы именно так.
      – У меня есть пирог с изюмом. Свежий, утром испекла, – предложила Делла, доставая чашки с полки над плитой.
      – Нет, спасибо.
      – Полагаю, вы поужинали в городе.
      Делла разочарованно поджала губы. К ней нечасто заезжали гости, и поэтому ей очень не хотелось, чтобы этот человек сразу же уехал. А еще ей хотелось насколько возможно оттянуть ту минуту, когда он расскажет ей о муже, поэтому Делла решила накормить Камерона и отвлечь его разговором. Как это глупо! Мистер Камерон производил впечатление человека, столь же часто ведущего светские беседы, как и она сама. Делла поставила перед ним на стол чашку с кофе и сама села напротив. Камерон рассматривал ее так, словно они уже были знакомы и он пытался найти изменения в ее внешности с того времени, как видел ее в последний раз.
      – Мы с вами встречались раньше?
      А может, он просто грубый мужлан? Делла помнила, что друзья Кларенса отличались хорошим воспитанием. Но война все меняет. Теперь и сама Делла не блещет хорошими манерами.
      – Я был здесь несколько лет назад. Вы тогда работали в «Серебряной подвязке».
      Делла чуть было не выронила чашку.
      – Погодите…
      Да, что-то в его внешности показалось ей знакомым. Но почему, ради всего святого, она должна была запомнить именно этого человека из нескольких сотен ему подобных, посетивших «Подвязку»? Однако что-то в его лице… И тут она вспомнила.
      – Ночь тогда выдалась холодная. Вы стояли у печки. И сказали: «Не думал, что найду в салуне такую женщину, как вы».
      – А вы ответили: «Откуда вам знать, какая я».
      Как странно, что оба они запомнили такой коротенький разговор. Вдруг щеки Деллы залились румянцем, и она повернулась к расположенному над плитой окну. Ей не хотелось вспоминать о том времени, когда она работала в салуне, и сейчас было неприятно сидеть нос к носу с мужчиной, видевшим ее в дурацком костюме с коротенькой юбкой и с пером в волосах.
      Вспомнив его лицо таким, каким оно было тогда, Делла перевела взгляд на Камерона. Он немного пополнел, морщины на лбу и в уголках глаз стали глубже. Черты лица – более резкими. Огонь и ярость в глазах уступили место усталости. Он явно нуждался в отдыхе. Делла снова судорожно сглотнула. Влечение, смешанное с тревогой, сосредоточилось где-то в желудке.
      – Погодите минутку! – Она в гневе вцепилась в край стола. – Вы приезжали сюда несколько лет назад, чтобы найти меня, правда? – Камерон никак не отреагировал на ее слова. – Почему же ничего не рассказали о Кларенсе еще тогда?!
      – Мне следовало сделать это. – Подув на кофе, он поднес чашку к губам.
      Делла подошла к окну и выглянула наружу, стараясь унять бушевавший в груди ураган.
      Это был самый влажный июнь в северном Техасе за многие годы. Прерии и низкие холмы покрылись густой зеленью. В жаркий вечер, подобный этому, Делла, бросив вызов москитам, спустилась бы в заросли тополя, чтобы поболтать ногами в ручье. Или надела бы свою бесформенную мужскую шляпу и пропалывала бы огород до самой темноты. А может, осталась бы дома и наблюдала за тяжелыми облаками, закрывающими закатное небо.
      – Да, вам следовало сделать это, – наконец проговорила она. Гнев – пустая трата энергии. Он приехал к ней сейчас, и только это имеет значение. – Я знала, что должно быть еще что-то, помимо письма, которое получил отец Кларенса, – дрожащим голосом добавила Делла. – Что-то большее, чем простое официальное извещение. Должно было быть послание для меня…
      Тень от пристроенного к дому амбара вытянулась до самой дороги. Делла никогда не предполагала, что новости от Кларенса прибудут к ней вечером. Она всегда представляла себе, что вестник приедет утром. Представляла себе его одетым в форму. Какая глупость, особенно если учесть, что война закончилась давным-давно.
      Делла вернулась к столу.
      – Прошу меня простить.
      Бог свидетель – ей так хотелось обругать этого человека!
      – Я имела в виду, что лучше бы вы рассказали мне о Кларенсе еще тогда.
      Камерон не отрывал глаз от входной двери. Если бы его челюсти не напряглись, Делла подумала бы, что он вовсе не слушает ее. Тема закрыта. Сделав глубокий вдох, она отбросила раздражение и начала разговор, который прокручивала в своем воображении уже сотни тысяч раз.
      – Вы хорошо знали моего мужа, мистер Камерон?
      – Я был рядом, когда он умирал.
      – И Кларенс передал вам послание для меня?
      Порывшись в кармане куртки, Камерон вытащил аккуратно завернутый в промасленную ткань пакет. Делла вдруг подумала, что он носит его с собой уже почти десять лет. С одной стороны, это трогательно. С другой – данное обстоятельство ставило ее в тупик, расстраивало, и Делла почувствовала новый приступ ярости. Он не имел права поступать подобным образом. Со смешанным чувством негодования и ужаса Делла смотрела, как он разворачивает ткань и вытаскивает из нее сложенный в несколько раз лист бумаги.
      Во рту у нее пересохло, Делла нервно сжала ладони.
      – Это письмо? От Кларенса?
      Она задает идиотские вопросы. Конечно же, это письмо от Кларенса.
      – Миссис Уорд, я выйду на несколько минут.
      – Что? – Моргая, она подняла голову, вдруг осознав, что сидит не двигаясь. – Нет, в этом нет необходимости.
      Мистер Камерон, конечно же, прочел письмо. Ведь оно было без конверта, запечатанного сургучом.
      – Если вас расстраивает вон то пятно, то это кровь. Но она моя, а не вашего мужа.
      Она посмотрела на пятно, закрывающее большую часть послания. Делла откинулась на стуле. Она представляла себе, что послание будет устным. Ей и в голову не могло прийти, что Кларенс найдет время написать ответ на ее последнее, ужасное письмо.
      – Вы пьете, мистер Камерон?
      – Иногда.
      – Сейчас как раз самое время.
      Делла пила виски, лишь когда работала в салуне. Леди обычно пьют херес или пунш.
      – Это не очень хорошее виски, – сказала она, доставая бутылку. – Оно дешевое. Но действует как настоящее.
      Она налила темный напиток в два стакана и передала один Камерону.
      – Последнее, что я написала ему, было: «Я тебя ненавижу».
      Виски обожгло горло, словно струйка жидкого огня.
      За десять лет не прошло и дня, чтобы она не молила Бога повернуть время вспять и дать ей возможность написать мужу другое письмо. Или по крайней мере позволить ей стереть ту последнюю, жестокую строчку. Но прошлое не вернешь. Кларенс умер, уверенный, что она его ненавидит. Знай он, что она его любит, всеми силами постарался бы выжить.
      Мистер Камерон не отпрянул от нее в отвращении. И не задал вопроса, который она ожидала. И Делла сделала это за него:
      – Кем же надо быть, чтобы послать мужу-солдату письмо, заканчивающееся словами «я тебя ненавижу»?
      Делла, обхватив стакан с виски обеими руками, снова подошла к окну и повернулась спиной к сидящему за столом мужчине, на какое-то время забыв о его существовании.
      – Мне было семнадцать. Я носила под сердцем ребенка. И получила известие о смерти моей матери. Рабы сбежали от нас, и мы с миссис Уорд остались одни на хозяйстве. Это, наверное, было забавно. Потому что ни она, ни я толком не знали, что именно нужно делать. Прошел слух, что к нам идут янки и все сжигают на своем пути. Но мы не могли уехать, потому что мистер Уорд был болен, а миссис Уорд была близка к помешательству.
      Десять лет промелькнули как один день, и Делла опять вернулась в то время. Испуганная, беспомощная, она снова прислушивалась к грохочущим вдалеке артиллерийским залпам. Снова вдыхала запах нечистот, исходящий из комнаты, в которой лежал тяжело больной мистер Уорд, снова видела миссис Уорд, заламывающую руки и рыдающую. Некому было помочь Делле в родах, а времени оставалось все меньше и меньше. Некому было пожаловаться, не у кого спросить совета.
      – Я просто хотела, чтобы мой муж вернулся домой. Кларенс все исправил бы. Вернул бы все на свои места.
      – Мне нужно было, чтобы он вернулся к нам. Все знали, что эта проклятая война проиграна. Кларенсу не было смысла сражаться, рисковать своей жизнью. Не было смысла! Он нужен был дома.
      Сейчас Делле казалось невероятным, что когда-то она была такой юной, такой беспомощной. Весь мир словно перевернулся с ног на голову. Беременная, она находилась вдали от родного дома. Жила среди людей, которые так и не смогли ее простить за то, что она родилась северянкой. Каждую минуту своей тогдашней жизни она прожила в страхе, что Кларенса янки возьмут в плен, или ранят, или привезут домой разрезанного на куски.
      – Я просто хотела, чтобы он вернулся домой, – прошептала она. – И однажды, когда я злилась на Кларенса за то, что свой долг по отношению к Конфедерации он поставил выше долга по отношению ко мне… – Она лихорадочно вцепилась в стакан с виски. – Я потом молила Бога о том, чтобы Кларенс не получил то письмо. Но он, конечно же, его получил.
      Через несколько недель после его смерти Делла встретилась с полковником Джорджем. Желая утешить ее, старик заверил Деллу, что сам лично отдал ее письмо в руки Кларенса.
      Когда Делла отвернулась от окна, в комнате было уже темно. Женщина удивилась, увидев, что Камерон все еще сидит за столом. Он откинулся на стуле и, держа в руке стакан с виски, смотрел на нее.
      – Я отдала бы всю свою оставшуюся жизнь за то, чтобы никогда не написать того последнего письма, – с горечью в голосе проговорила Делла.
      Огрызком свечи она зажгла стоящую на столе лампу, опустилась на стул и посмотрела на Камерона.
      – Вы были там, – наконец проговорила она, осторожно касаясь кончиками пальцев ткани, в которую было завернуто письмо Кларенса. – Чтобы вы сказали своей жене, напиши она, что ненавидит вас?
      – У меня никогда не было жены.
      – Но ведь у вас есть воображение? – Жгучая ярость клокотала у нее в груди. – Представьте, что вы находитесь на войне, которая уже проиграна. В вас стреляют, забрасывают снарядами, но вы даже не можете объяснить, какой во всем этом смысл. Знаете лишь, что это ваш чертов долг и вы не вправе им пренебречь. Разве не так все происходило на самом деле?
      Камерон спокойно смотрел ей в глаза.
      – И вот приходит письмо от вашей жены, где она жалеет сама себя, где пытается устыдить вас, заставить дезертировать с поля боя. И письмо это заканчивается словами «я тебя ненавижу». Она знает, что вы можете погибнуть, понимает, что это, возможно, последние слова, которые вы от нее услышите. Но она все равно их пишет. Неужели вы так мало выпили, что не можете себе представить, что бы вы чувствовали и как отреагировали?
      Не отрывая от нее глаз, Камерон встал и надел шляпу. Перекинув через руку плащ, он сказал:
      – Ответы, которые вы ищете, находятся там. – Он кивнул в сторону пакета. – А может, и нет. Мне нужно напоить коня. Я еще зайду к вам перед отъездом.
      Дверь за ним с тихим стуком захлопнулась.
      Делла уронила голову на руки. Он приехал бог весть откуда, чтобы отдать ей это письмо, которое он вполне мог бы послать по почте. Может, он и опоздал на десять лет, но все же сам привез послание, выразив ей, таким образом, свое уважение. Более того, Камерон был другом ее мужа, и он находился рядом с Кларенсом, когда тот умирал. И несмотря на все это, Делле хотелось визжать, хотелось вцепиться ему в лицо и разодрать его до крови, и все потому, что он был здесь. Делла поднялась и вынесла на крыльцо фонарь.
      – Мистер Камерон?
      Он стоял позади коня, свет фонаря на него не падал.
      – Извините меня. Я была не очень вежлива с вами. Но я благодарна вам за то, что привезли письмо Кларенса. – Она прикусила губу, вдруг подумав о гостеприимстве и о манерах. Кларенс наверняка хотел бы, чтобы она приняла его друга. – Можете поставить свою лошадь в загон.
      В ночном воздухе пахло дождем. Тучи закрыли звезды.
      – Заночуете в амбаре, если не хотите промокнуть.
      Тут она подумала, что крыша амбара протекает, как решето.
      Помолчав, Делла тихо добавила:
      – А утром накормлю вас завтраком.
      Камерон не произносил ни слова.
      – Я хотела бы вас о многом спросить. И была бы признательна, если бы вы остались до утра. Сейчас я не могу этого сделать, слишком устала.
      – Буду вам благодарен за возможность воспользоваться вашим амбаром, – донесся наконец из темноты его голос.
      Скрип кожи дал ей понять, что Камерон сел в седло. Несколько долгих минут ничего не происходило, и Делла подумала о том, что она стоит, освещенная фонарем, и он видит ее, в то время как сам прячется под покровом тьмы.
      – Принести вам мыло? – спросила она.
      – У меня есть, спасибо. Спокойной ночи, миссис Уорд.
      – У боковой двери висит еще одна лампа, – добавила Делла, когда услышала, что его лошадь движется к углу дома.
      Камерон не ответил.
      Друзья Кларенса были людьми воспитанными, настоящими аристократами. И мистер Камерон не являлся исключением.
      Скорее всего мистер Камерон хорошо образован, вероятно, учился в университете в северных штатах или даже в Европе. Любил поговорить на философские темы, обсудить риторические вопросы. Он вырос в привилегированной среде, и, пока не началась война, матери достигших брачного возраста девиц, несомненно, рассматривали его как блестящую партию для своих дочерей.
      Война изменила мистера Камерона.
      Делла попыталась представить себе, каким стал бы Кларенс, если бы не погиб.
      Быть может, замкнулся бы в себе и отдалился от нее? Нахмурившись, она повернулась в сторону амбара. А могло ли случиться так, что Кларенс вернулся бы домой совершенно другим? Представить такое было так же сложно, как вообразить Камерона улыбающимся, беззаботным, любящим танцевать, гонять на лошадях и петь при лунном свете.
      Делла задула фонарь и прислушалась, чтобы уловить звуки, доносящиеся из амбара. Кто он? Почему у него с собой целый арсенал огнестрельного оружия? Что произошло с ним во время войны? Где он был все эти годы после ее окончания? У Деллы в голове роилось множество вопросов, но она знала, что не станет их задавать. Даже не была уверена, что сможет задать ему вопросы, касающиеся ее непосредственно.
      Делла закрыла глаза и кончиками пальцев потерла лоб.
      Затем посмотрела на юг, где блестели не закрытые тучами звезды. К горлу подступил комок.
      Может, Кларенс понял, что она написала то проклятое письмо от отчаяния и одиночества? Может, простил ее?
      Может, в его письме она найдет слова понимания и прощения?
      Надежда – это ужасная вещь. Она дразнит, обольщает, ловит в капкан.
      Сделав глубокий вдох, Делла собрала все свое мужество и выпрямилась. Медленно войдя в дом, она взяла окровавленный лист бумаги и развернула.
 
       Делла!
      Не «дорогая», не «милая Делли», не «моя родная». Просто «Делла».
       Ты хочешь, чтобы я превратился в труса, предал свое дело и своих товарищей? Но так может поступить лишь человек, не имеющий чести, забывший о чувстве долга.
       Я знаю, что нужен тебе и родителям. Как же ты можешь предположить, что меня не волнует по, что творится у меня дома? Я думаю о тебе постоянно. Волнуюсь о погибающих на полях посевах, о том, что наш дом могут ограбить или даже сжечь. Беспокоюсь о том, что мои отец может умереть или стать недееспособным. И о том, что мама может навредить своему здоровью, стараясь взять на себя слишком много забот. Беспокоюсь о том, что на твои плечи свалилось столько ответственности, и о том, сможешь ли ты принять то решение, которое должна принять. Я беспокоюсь о твоем здоровье и благополучии. Всем своим сердцем я желаю быть с тобой рядом, когда придет время родов.
       Но, Делла, я не могу. Пойми меня. Если бы даже я мог вернуться домой, я снова подвел бы тебя, как уже было не раз.
       Ты сейчас сердишься. Наш брак оказался совсем не таким, каким представлялся тебе в мечтах. Но, Делла, выходя за меня, ты знала, что я служу Конфедерации. Знала, что мы ведем войну. И ты согласилась во время беременности жить с моими родителями. Мне очень больно, что твоя любовь превратилась в ненависть. Мое сердце болит от…
 
      На этом письмо обрывалось, последние слова были размыты кровью.
      Несколько минут Делла сидела не шевелясь. Потом допила виски. Ее надежды превратились в прах.
      Кларенс погиб, веря в то, что Делла ненавидит его и раскаивается в том, что вышла за него. Он умер, считая, что предал ее и своих родителей. И все это по ее вине. Она не заслуживала прощения.
      Вытерев глаза тыльной стороной ладони, она принялась заворачивать письмо Кларенса обратно в ткань, но вдруг остановилась, заметив, что в нее завернуто что-то еще. Это было ее последнее письмо. И дубликат их с Кларенсом свадебной фотографии.
      Ей не нужно было читать то письмо. Потому что каждое слово, полное ненависти, было выжжено у нее в сердце. Отшвырнув его, Делла вытерла вспотевшие ладони о рукава, после чего придвинулась поближе к лампе и потянулась к фотографии.
      Кларенс на ней торжественно стоял, высокий, широкоплечий, красивый, в военном мундире. Одной рукой, затянутой в перчатку, он прижимал шляпу к груди. Другая лежала на плече Деллы. Ее свадебное платье элегантными складками ниспадало до самого пола и казалось сплошным водопадом лент и кружев. Сама она была без перчаток. Почему? Не могла вспомнить.
      Скудный свет лампы и коричневатый фон фотографии делали ее такой молодой, невинной и такой юной. Сколько ей было в день свадьбы? Всего шестнадцать. Она улыбалась, уверенная, что счастье будет длиться вечно, что их любовь выдержит любые испытания. Она совсем не знала жизни.
      Но Кларенс смотрел в объектив камеры с мрачной серьезностью. Делла вспомнила, как ругала его за то, что вид у него не счастливый, а скорее траурный. Теперь она поняла – он уже тогда знал, что впереди его ждут трудности и лишения. Что их брак не будет романтичным и сказочным, как рисовало Делле воображение.
      Какой же она была глупой тогда!
      Делла представляла себе, как будет встречать мужа, приехавшего домой на побывку, осыпать его поцелуями, как проведет в гостиную, наполненную разодетыми дамами и лихими офицерами в безукоризненных мундирах. А еще Делла представляла, как в дорожной коляске поедет в полк к Кларенсу на краткое, полное романтики свидание. Она представляла себе, как в кругу других храбрых юных жен готовит бинты для раненых, внося таким образом свою лепту в ход войны.
      Через неделю после того, как была сделана эта фотография, Кларенс вернулся в полк. За весь следующий год Делла видела его всего три раза. Не было ни романтических свиданий, ни веселых приемов. Одна задругой ее прекрасные фантазии умирали, задавленные свалившимися на плечи заботами и постоянным страхом за себя и близких.
      Делла несколько долгих ми нут разглядывал а вы цветшую фотографию. Боже, что это? Слезы?! Она много лет не позволяла себе плакать. Но сейчас, уронив голову на стол, зарыдала.

      Делла, всхлипывая, проснулась. У нее болела грудь, лицо было мокро от слез. Обычно воспоминания о ночных кошмарах не покидали ее в течение всего дня, наполняя сердце горечью и болью. Ей хотелось лежать вот так, свернувшись калачиком в постели. Но нужно было кормить скотину, полоть огород, гладить белье. Иногда Делла готова была проклясть свое монотонное существование, но бывали дни, когда она благословляла его, потому что только оно и заставляло ее подниматься с кровати.
      Она перекинула длинную косу через плечо, спустила ноги на пол. И только тут осознала, что снаружи доносится стук молотка – уютный, домашний, прекрасный звук, который она не слышала вот уже много лет. Тут Делла вспомнила о мистере Камероне.
      Охваченная любопытством, она подошла к окну. Камерон сидел на коньке крыши амбара, с закатанными рукавами. Во рту он держал несколько гвоздей. Поля шляпы роняли тень на его лицо, защищая от утреннего солнца. Камерон был полностью поглощен своим занятием. Но почему он даже сейчас не снял ремень с оружием?
      Он носит его как воспоминание о войне? Или причина в чем-то другом? Не ее дело, конечно, но пока Делла одевалась, эти вопросы не давали ей покоя.
      Делла расчесала волосы, уложила в толстый узел на затылке, уделив этому немного больше времени, чем обычно, после чего принялась готовить завтрак. Обычно по утрам она ограничивалась чашкой кофе. Или же доедала остатки ужина. Но мистер Камерон заслуживал большего. Делла была твердо уверена, что он из той породы людей, которые придают завтраку особое значение. Странно, но от этой мысли на душе у нее стало веселее. Готовить на одного – весьма неблагодарное занятие. И Делла рьяно взялась за дело.
      Запах ветчины, залитой яйцами, заставил Камерона слезть с крыши. Делла слышала, как он умывался в большой бочке для сбора дождевой воды, стоявшей под окном кухни. Она налила кофе и поставила чашку на стол.
      – Доброе утро, – поздоровался Камерон, войдя в дом.
      Сияв шляпу, он огляделся, подыскивая место, куда бы ее положить, и Делла вспомнила, что накануне он положил плащ и шляпу прямо на пол. В тот момент она была слишком утомлена, чтобы думать о таких мелочах, и сейчас устыдилась своих скверных манер. Ведь она была вдовой не кого-нибудь, а Кларенса Уорда.
      – Вы можете повесить свою шляпу на гвоздь за дверью. Она увидела, что он внимательно рассматривает детскую панамку и фартук, висевшие там же, возле ее шали и старой рабочей шляпы. Делла снова повернулась к плите.
      «Не спрашивай, – мысленно умоляла она его, – не надо. Не сейчас».
      – Можете повесить и свои пистолеты.
      – Пусть остаются на месте, – ответил он спокойно. Но женщина поняла, что этот вопрос обсуждению не подлежит.
      Делла отодвинула куски ветчины и стала поджаривать хлеб. Обычно мужчины не садятся за стол с оружием на ремне. Это просто не принято. И Делла подумала, что, наверное, у мистера Камерона есть на это свои причины. А ей в общем-то нет до этого никакого дела. Она испытывала радость оттого, что завтракала не одна. К черту этикет и правила хорошего тона. Она давно забыла о них. Положив в тарелку побольше яичницы и хлеба, Делла поставила ее перед Камероном и села.
      – Вы не промокли ночью в амбаре?
      – Мне удалось отыскать сухое местечко.
      – Надеюсь, вы любите хорошо прожаренные яйца.
      – Да, мэм. Это чудесный завтрак, и я благодарен вам за него.
      – Это самое меньшее, чем я могу вас отблагодарить, учитывая то, что вы сделали для меня. – Когда Камерон бросил на нее удивленный взгляд, Делла добавила: – Привезли письмо Кларенса, а потом еще починили крышу в амбаре.
      – Вы могли бы нанять для этой цели работника, – проговорил он через минуту.
      – У меня был один несколько лет назад. Но он умер, и я не стала искать замену.
      У нее был ежемесячный доход, но до того мизерный, что Делле приходилось экономить буквально на всем. А наемный работник слишком много ел.
      – Отчего он умер?
      Странно. Почему это его интересует?
      – Доктор Талли предположил, что у него были проблемы с сердцем. Фрэнк был человеком немолодым. Когда он не пришел утром завтракать, я отправилась его искать. Он лежал мертвым в своей постели.
      – Счастливчик, – заметил Камерон, отправляя в рот кусок яичницы.
      – Правда? Я не считаю, что смерть – такое уж великое счастье. Я имел в виду то, что он умер в своей постели.
      – А…
      Делла подумала о револьверах на его поясе. Камерон, видимо, не собирался умереть в собственной постели.
      Ее ночной кошмар снова встал перед глазами, она снова видела похоронный катафалк сквозь густую черную вуаль. К удивлению Деллы, страшный образ быстро исчез, не смея противостоять сидевшему напротив нее живому человеку. Сегодня у нее был кто-то, о ком она могла думать помимо себя самой, помимо мучивших ее кошмаров. И Бог свидетель, это было так приятно!
      Приехав в городок Ту-Крикс в Техасе, она с самого начала повела себя неправильно. Послевоенные цены заставили ее искать работу, а единственной свободной вакансией для женщины было место в «Серебряной подвязке». Поначалу горожане сторонились ее, ведь Делла работала только за еду. Но со временем все как-то поутихло.
      И все же некоторые до сих пор считали, что в «Серебряной подвязке» она продавала не только спиртные напитки. Правда, теперь женщины, хоть и немногие, уже отвечали на ее приветствия, а мужчины даже снимали шляпы, но друзей у нее здесь не было. Никого, с кем можно было отвести душу. Никому не было до нее дела.
      Вдруг оба, Делла и Камерон, словно осененные одной и той же идеей, поднялись из-за стола и вышли на веранду, прихватив с собой чашки с кофе. Опустившись в плетеные кресла, они принялись молча наблюдать за дорогой. В воздухе пахло едой, но Делле все же удалось уловить и другой запах. Запах Камерона. Мыло для бритья, солнечный свет и еще почти неуловимый, чисто мужской аромат, который всегда заставлял ее думать о лошадях и оружии, сигарах и бренди.
      Она чувствовала исходящее от его тела тепло, и в животе у нее вдруг все сжалось. Она просто сидела на веранде и пила кофе с другим человеком – и вдруг остро почувствовала одиночество, которого старалась не замечать все эти долгие годы. Рядом с ней сидел Камерон, но Делла чувствовала себя одной на всем белом свете. Она так долго мечтала о том, чтобы кто-то был рядом.
      Она посмотрела на него, но тут же смущенно опустила голову. Интересно, Камерон понял, что это значит для нее то, что она сидит рядом с ним? Вдыхает его мужской запах. И может в любую минуту заговорить, зная, что ее будут слушать…
      – В письме вашего мужа нашлись ответы на ваши вопросы?
      – Нет.
      Он и так это знал. Делла сделала глубокий вдох и крепче обхватила чашку с кофе. Время дружественного молчания закончилось. И Делла вновь вернулась к вопросам, которые все эти годы не давали ей покоя.
      – Кларенс… он говорил обо мне перед смертью?
      – Нет, мэм. Ваш муж умер быстро.
      Значит, у нее было только это письмо. Делла внимательно следила за ястребом, кружившим над прерией.
      – Он погиб с честью?
      – Да.
      – Он страдал?
      – Я этого не видел.
      Делла была уверена, что буквально забросает вопросами того, кто к ней наконец приедет. Но вопросов она больше не задавала. Знала, что на главный из них Камерон не сможет ответить. Не сможет сказать, что Кларенс все же простил ее. И теперь до конца жизни боль и чувство вины не покинут ее.
      – Я всегда знала, что кто-нибудь приедет рассказать мне о Кларенсе, – тихо проговорила она. Ястреб камнем упал в траву, но тут же снова взмыл ввысь. Когти его были пусты. – Я молилась, чтобы всему этому пришел конец. Обещала Богу, что, если Кларенс простил меня, я никогда больше не совершу плохих поступков. Не пропущу ни одной воскресной проповеди. Не оглянусь на свое прошлое. Если Бог пришлет мне весточку о том, что Кларенс простил меня, я смогу перенести все трудности, какие выпадут на мою долю. – Она опустила взгляд на свои огрубевшие пальцы, лихорадочно сжимавшие чашку. – Только глупцы пытаются заключить сделку с Богом.
      – Ваш муж не закончил письмо.
      – Вы читали его.
      Кларенс был уставшим, нетерпеливым, рассерженным. Но, даже если бы мой муж написал, что простил меня, он все равно погиб бы на поле боя, считая себя нелюбимым. Кларенс Уорд заслужил лучшую долю.
      Камерон не смотрел на нее, неотрывно следя за дорогой в город. Может, боялся, что Делла расплачется, но в ее глазах не было слез. Она плакала прошлой ночью. А обычно просыпалась после своих кошмаров с влажными глазами, но еще много лет назад выплакала все слезы.
      – И знаете, что самое худшее? Я не помню лица Кларенса.
      Увидев его на свадебной фотографии, Делла глазам своим не поверила. Она могла бы поклясться, что он был намного выше и что лицо его было квадратным, а вовсе не круглым. Собирались ли в уголках его глаз морщинки, когда он улыбался? А какой у него был голос? Она все начисто забыла и, устыдившись, отвернулась.
      – Прошло много лет, – проговорил через некоторое время Камерон.
      – Порой мне кажется, что все это было только вчера. Делла догадывалась, что мистер Камерон испытывает те же чувства. Что война для него еще не закончилась. Об этом говорили его настороженный взгляд, твердо сжатые губы, напряженная поза, когда он сидел верхом, и постоянная настороженность.
      – К нам скачут двое мужчин, – резко проговорил он, поднявшись и пристально глядя на дорогу.
      Вот оно, доказательство ее догадок. Прикрыв рукой глаза от солнца, Делла напрягла зрение и наконец заметила вдалеке облачко пыли. Прошло бы еще минут пять или даже десять, прежде чем она сама увидела бы незваных гостей.
      – А откуда вы знаете, что их двое?
      – Вы кого-нибудь ждете?
      Его вопрос заставил Деллу улыбнуться.
      – Сюда никто не приезжает. Что им тут делать?
      Камерон кивнул, после чего быстро зашел в дом. Вернулся со старым ружьем, которое Делла хранила за дверью.
      – Вы умеете этим пользоваться?
      – Да. – Она нахмурилась, глядя на оружие.
      Сколько лет прошло с тех пор, как она последний раз стреляла из него? Делла подняла голову.
      – А кого вы ждете?
      В его взгляде она увидела усталость. Резче обозначились морщинки на лбу.
      – Никого. Но они сюда едут.
      Он пожал плечами. Потом коснулся револьверов, висящих на поясе.
      – Оставайтесь на веранде, – бросил он через плечо и стал спускаться с крыльца. – Узнаю, что им нужно.
      Делла стояла у перил веранды, держа в руках ружье. Мужчины подъехали ближе, Делла узнала их и облегченно вздохнула.
      – Это всего лишь Хэнк Марли и Билл Уэстон, – крикнула она Камерону. – Они так же опасны, как степные псы.
      А кого, интересно, ожидал увидеть Камерон? Камерон кивнул, не сводя глаз с мужчин. Махнув рукой, он приказал:
      – Стойте там! Оружие на землю!
      – Это и правда он! Джеймс Камерон!
      – У нас и оружия-то нет, мистер Камерон.
      Хэнк Марли покачал головой:
      – Мы услышали, что вы в городе, спрашиваете, где живет миссис Уорд. И приехали, чтобы увидеть вас. Когда-нибудь мы сможем сказать своим детям, что пожимали вам руку!
      – Медленно повернитесь.
      Камерон держал правую руку на рукояти револьвера, внимательно рассматривая поворачивающихся вокруг своей оси мужчин.
      Деллу обуяло любопытство. Она отложила ружье в сторону и спустилась во двор. Хэнк Марли и Билл Уэстон лишь кивнули в ее сторону. Она не представляла для них никакого интереса, как если бы была простым пугалом на кукурузном поле. Оба разглядывали Камерона, словно пытаясь запечатлеть в памяти его лицо и позу.
      – Это правда, то, что написано в той книге о перестрелке в Додж-Сити?
      – Вы в самом деле уложили Кида Крайдера одним выстрелом?
      Их голоса дрожали от возбуждения, вопросы сыпались один за другим.
      – Вы поймали банду Мартина в Дейдвуде до того, как начал и охоту на преступников, объявленных в розыск за вознаграждение, или после?
      – Что вы предпочитаете: быть шерифом или гоняться за преступниками?
      – Вы нервничали, когда встретились лицом к лицу с братьями Кольт в Ларами?
      Изумленная, Делла постепенно начала понимать, что Джеймс Камерон – человек известный. И известность эта не очень-то ему нравится. Он сухо смотрел на засыпающих его вопросами парней, не произнося ни слова. Его лицо было напряжено, мысли витали где-то далеко. Когда у Хэнка Марли и Билла Уэстона иссякли вопросы, на которые они так и не получили ответов, Камерон вытянул руку вперед, по очереди потряс их ладони, потом молча повернулся и быстрым шагом направился к амбару.
      – Боже ж ты мой! – пролепетал Хэнк Марли, возбужденно разглядывая свою ладонь. – Мы только что пожали руку самому Джеймсу Камерону!
      – Никто нам не поверит! Мы стояли рядом с ним! И он даже пожал нам руки!
      – Прошу прощения, – проговорила Делла, когда они направились к своим лошадям. – Я… Вы говорите, кто-то написал о мистере Камероне книгу?
      Они посмотрели на нее с нескрываемым недоверием.
      – А вы что, не знаете, кто он?! – Они видели ее замешательство. – Джеймс Камерон – чуть ли не самый знаменитый законник на всем Западе!
      – Он вычистил не меньше дюжины городов и поймал больше преступников, чем вы можете себе представить. Про него и вправду написали книгу. И не одну. У меня не хватило смелости привезти сюда свой экземпляр и попросить его автограф.
      Мужчины охотно поведали Делле о сотнях закоренелых преступников, пойманных или даже убитых Джеймсом Камероном. О его легендарной храбрости и бесшабашности, готовности прийти на помощь закону и законопослушным гражданам. Они говорили и говорили, и женщине стало казаться, что этому не будет конца. У нее голова пошла кругом.
      – Джеймс Камерон не дорожит жизнью, – восторженно говорил Хэнк Марли. – Поэтому он непобедим!
      Билл Уэстон кивнул.
      Они уставились на крышу амбара, где Камерон усердно махал молотком, вгоняя гвозди один за другим. Солнечный свет матово поблескивал на его обнаженных предплечьях.
      Мужчины переглянулись, после чего Уэстон таинственным шепотом проговорил:
      – Если он задержится здесь, предупредите его относительно Джо Хаскера.
      Делла смотрела, как они выезжали со двора, и, как только скрылись из виду, повернулась к амбару и принялась изучать профиль Камерона, темнеющий на фоне ослепительно светлого неба. Она обдумывала услышанное. Его имя Джеймс. Он легендарная личность. Каждый мечтает пожать ему руку.
      Покачав головой, она вернулась на кухню.
      Теперь она знала, чем он занимался со времени окончания войны. Джеймс Камерон был шерифом и охотником за преступниками.
      Жители Запада почитали стрелков и убийц, будь то законник или правонарушитель. Журналисты воспевали головорезов, рыскавших по округе, убивавших и калечивших людей, и в то же время восхваляли охотившихся за ними людей, называя их «героями».
      Делла все еще не могла упорядочить свои мысли, а Камерон тем временем спустился с крыши и пошел к дому, видимо, собираясь поесть. Со лба у него стекал пот. Он остановился напротив ее огородика, окинув взглядом старое выцветшее платье Деллы и ее потрепанную мужскую шляпу с полями.
      – Тыквы?
      Делла воткнула садовый нож в землю и поднялась. На земле лежала большая куча выполотых сорняков.
      – Вообще-то мне не особенно нужны тыквы. Но вырастить что-либо на этой почве не так-то просто. Поэтому мне нравится выращивать что-нибудь крупное, чтобы было что показать в конце сезона.
      Впервые она увидела на его губах улыбку. И замерла от удивления. Он буквально преобразился. До чего красив! У Деллы замерло сердце. Она даже представить себе не могла, что его губы могут расслабиться, а глаза – потеплеть.
      – И что вы делаете со всеми этими тыквами?
      Делла пожала плечами:
      – Отдаю в школу, а еще в церковь. Думаю, они готовят из нее пироги или хлеб. А что остается, скармливаю своей свинье Бетси. Хотя она не очень любит тыкву.
      Всю зиму Делла питалась выращенными в огороде овощами: помидорами, кукурузой, картошкой, луком, горохом, морковью и бобами. Однако большую часть времени потела над этими проклятыми тыквами, и выращивать их ей нравилось больше всего.
      – В прошлом году в одной тыкве оказалось почти сорок фунтов весу! – сказала Делла, направляясь к бочке с Дождевой водой. Умывшись и сполоснув руки, она отошла в сторонку, уступив место Камерону. – А я не знала, что вы – знаменитость. – Делла поведала ему о тех историях, которые рассказывали ей Марли и Уэстон. – Это правда? Он взял из ее руки полотенце и вытер лицо.
      – В основном да. В книге многое приукрашено, чтобы увеличить спрос на нее.
      – А вы получаете деньги от продажи этих книг? – Поняв, что задала бестактный вопрос, Делла поспешно добавила: – Прошу прощения. Мне не следовало об этом спрашивать.
      – Издатель посылает мне банковский чек пару раз в год, – ответил Камерон, заметив, что Делла залилась румянцем. – Я никогда не просил, чтобы эти книги писали или публиковали. И ни разу в жизни не встречался с тем лживым сукиным сыном, что сочинил их.
      Возможно, другим знаменитым стрелкам и нравилась слава, но Джеймс Камерон был явно не из их числа.
      Они молча вошли в дом, и Делла выложила на тарелки ветчину и бобы, которые поставила вариться еще утром. Краешком глаза она наблюдала за Камероном. Он прошел в уголок, где Делла занималась шитьем, и разглядывал кукольное платьице, которое лежало в корзинке для рукоделия. Потом подошел к маленькой книжной полке и взял один из лежавших на ней школьных учебников.
      – Обед готов, – сказала Делла, поставив тарелку у того стула, который про себя уже называла местом Камерона.
      Джеймс застелил колени салфеткой и принялся за еду. Делла решила рассказать ему о Джо Хаскере.
      – Он настоящий смутьян, мистер Камерон. Потому что все время сиди г в тюрьме, а когда выходит, принимается за старое и снова попадает за решетку. Уверена, он окончит свои дни на виселице. – Камерон слушал совершенно спокойно. – Марли и Уэстон просили меня предупредить вас, что Джо Хаскер хвастает на каждом углу, что непременно покончит с Джеймсом Камероном.
      Кивнув, он намазал большой кусок хлеба маслом.
      – Мистер Камерон, я знаю Джо Хаскера. Он очень опасен. – Его равнодушие расстроило Деллу. – Марли и Уэстон считают, что Хаскер задумал убить вас.
      От его улыбки Делла чуть было не поперхнулась.
      – В каждом городе найдется хотя бы один Джо Хаскер, миссис Уорд.
      Взволнованная его улыбкой, Делла нахмурилась и опустила глаза.
      – Вас это нисколько не беспокоит? Поверьте, мистер Камерон, от Джо Хаскера могут быть большие проблемы.
      – Большие проблемы начались бы, если бы в Ту-Крикс приехал Монах Ловкач.
      – Кто такой Монах Ловкач? – Делла совершенно забыла о еде. Она не могла говорить об убийствах и при этом спокойно есть, словно речь идет о погоде.
      – Монах Ловкач убил двоих мужчин и женщину в Форт-Уэрте. Ловкач поклялся прикончить меня прежде, чем я сумею схватить его и отправить на виселицу.
      Делла всплеснула руками, недоверчиво глядя на Камерона.
      – Значит, здесь поблизости бродят двое, которые только и мечтают убить вас? – Неудивительно, что он не оставлял револьверов даже за едой.
      Может, он и спит с ними? Это нисколько не удивило бы Деллу.
      Камерон покачал головой:
      – Я поймал Ловкача. Он сидит в тюрьме в Форт-Уэрте. Мне очень не хотелось бы, чтобы он сбежал оттуда. – Он пожал плечами и снова приступил к еде.
      Делла ушам своим не верила. Значит, Марли и Уэстон правы! Камерон действительно не дорожит жизнью.
      Пораженная до глубины души, Делла задумалась. А сама она дорожит? Ведь впереди никакой радости. Только одиночество и каторжный труд. У нее нет будущего. Только прошлое. Так она и состарится, сидя вечерами на крыльце, глядя с тоской на дорогу. Ее судьба чем-то напоминала судьбу Камерона.
      – Как долго вы пробудете в Ту-Криксе?
      – Еще некоторое время. Надо закончить кое-какие дела, – неохотно ответил он. – Как только починю крышу амбара, отправлюсь в город.
      Делла собрала посуду. Она была разочарована, что Камерон приехал в северный Техас не только ради нее.
      – Если хотите, оставайтесь здесь, – произнесла она с деланным безразличием. – Сюда никто не проедет незамеченным. Ни Джо Хаскер, ни кто-либо другой.
      Сказав это, Делла почувствовала, что ему совершенно безразлично, появится здесь Джо Хаскер или нет. Он полагался на свое чутье и боевое мастерство, а главное, на волю судьбы.
      – Очень великодушно с вашей стороны предложить это, миссис Уорд, – спустя несколько минут проговорил он.
      – Думаю, спать на кровати гораздо удобнее, чем на стоге сена в амбаре. Что же до гостиничной еды, то я ее пробовала и могу вас заверить, что готовлю гораздо лучше тамошней кухарки.
      Она слышала, как скрипнул его стул за ее спиной, и почувствовала на себе взгляд Камерона.
      – Никак не ожидал, что вы умеете готовить.
      – Когда мы с Кларенсом поженились, – проговорила она, накачивая воду в бадью для мытья посуды, – я даже кофе не умела сварить. Но после того как наши рабы сбежали, мне пришлось быстро всему учиться, чтобы не умереть с голоду. Впрочем, голодать нам все же пришлось.
      Она выглянула в окно.
      – Был один старик по имени Доу, который не сбежал вместе со всеми, да благословит его Господь. Он очень помог нам, когда мы думали, что мистер Уорд умирает. Доу регулярно приносил нам мясо. Одному Богу известно, что это было за мясо. Я никогда не спрашивала. Не хотела знать. Еще он отыскивал для нас дикий лук. Доу научил меня готовить жаркое, и мы не умерли с голоду.
      – Нужно добавить побольше соли, и тогда любое блюдо станет съедобным.
      Делла кивнула.
      – После войны мы переехали в город, и миссис Уорд наняла нам служанку. Эта девушка почти ничего не умела делать, только готовить. Зато готовила замечательно. К тому времени я поняла, как это важно. – Она покачала головой, погрузила руки в мыльную воду. – Оказалось, что мне очень нравится готовить. – Но готовить для себя одной – все равно что актеру выступать перед пустым зрительным залом. – Поэтому если вы останетесь, то окажете мне большую услугу. Я смогу попрактиковаться в приготовлении некоторых блюд.
      Камерон сказал, что ему нужно закончить починку крыши, и откланялся. Неудивительно. Делла наверняка надоела ему своей болтовней. Ему совершенно неинтересно, как и когда она научилась готовить. Не хватало только рассказать ему о рецептах. Злясь на себя, Делла вымыла тарелки, после чего поставила на плиту жаркое, предназначенное на ужин. Днем она испечет ореховый пирог с ванильной глазурью.
      Добравшись до спальни, она откинула занавеску и уставилась на амбар, надеясь, что Камерон ее не видит. Он снова был на крыше, стуча молотком Как хорошо, что он побудет еще несколько дней.
      И она вознесла благодарственную молитву. Небеса не ниспослали ей прощения Кларенса. Зато ниспослали Камерона. Это было хоть каким-то утешением для ее измученного сердца.

      Артиллерия обстреливала заросшее травой поле, в воздух взлетали куски земли. Его отбросило назад, в заросли деревьев и кустарника Отрезанный от своих людей, в полном замешательстве, он всматривался во всполошенное взрывами поле. Его шансы на выживание, если он попытается перебраться через поле на север, невелики.
      Он не знал, какая из сторон обстреливает поляну, в любом случае это решение трудно было попять. Видимо, какому-то чересчур рьяному офицеру вздумалось приказать своим людям уничтожить пустое поле.
      Попытка перехитрить артиллерию была бы самоубийством. Он переждет бомбардировку, после чего попытается угадать, в каком направлении движется сражение и где сейчас его подразделение.
      Разразившись проклятиями, он углубился в заросли, высматривая какой-нибудь овражек или яму, где можно было бы в безопасности скоротать несколько часов. Наконец он обнаружил небольшой, поросший мхом овражек, подобравшись к склону, привалился к нему спиной и, отложив в сторону винтовку, принялся рыться в карманах, надеясь отыскать окурок сигары, который взял без спроса у ротного повара.
      Прежде чем зажечь сигару, он поднялся и внимательно осмотрелся, пытаясь обнаружить продирающуюся сквозь кустарник пехоту. Насколько ему было известно, поле боя смещалось, и теперь он вполне мог оказаться на вражеской территории. Снаряд попал вросшее на самом краю поля дерево, и оно с треском рухнуло на землю. Однако он так и не заметил какого-либо движения в подлеске.
      Он зажег сигару и оперся затылком о мшистый склон Вокруг гремели взрывы. Все говорили, что война скоро кончится. Останутся лишь воспоминания. Все они вернутся домой. Он представлял себе, как целый день будет блаженствовать в горячей ванне, а потом целый месяц – отсыпаться.
      Земля под ним содрогнулась – взрывом повалило еще одно огромное дерево. Как глупо, если его убьют или покалечат сейчас, когда война почти закончилась, и это после того, как ему удалось так долго участвовать в боях, не получив при этом сколько-нибудь серьезных ранений Такую смерть тяжелее всего перенести семье погибшего, ведь она наиболее бессмысленна – перед самым концом войны, когда исход уже предрешен. Но из семьи бостонских Камеронов он один остался в живых. Родители умерли. А в прошлом году умерла во время родов и его сестра Селия.
      Он вспоминал, как выглядела его сестра, и вдруг краем глаза уловил какое-то движение.
      Все эти годы Камерон часами рассматривал свадебную фотографию Кларенса и Деллы Уорд. Делла Уорд владела его мыслями, когда Джеймс скакал по бескрайним прериям Запада и когда сидел у одинокого ночного костра.
      Эта фотография всегда была с ним. Она побывала во всех шумных городках, где он работал шерифом. В последние годы Камерон иногда представлял себе, что Делла принадлежит ему, ему одному, и сейчас ждет, когда он вернется домой.
      Он так долго смотрел на молоденькую девушку на фотографии, что запомнил каждую черточку ее лица, каждую складочку платья, плавные изгибы ее высоких скул и нежной груди Он точно знал, в каких местах свет от вспышки попал на ее волосы, мог с точностью описать, во что она была одета в тот день. Ее красиво очерченные губы, казалось, только и ждали, когда страстный поцелуй разбудит их, вернет к жизни то, как она наклонилась к Кларенсу, говорило о том, какой Делла была уязвимой и как нуждалась в его защите – кроткая женщина-ребенок, требующая мужской заботы и внимания. Ее вырастили, чтобы она стала верной и нежной женой.
      Письмо Деллы к мужу лишь укрепило его мнение о ней.
      В каждой строчке – смятение и отчаяние. Он видел ее, молоденькую новобрачную, мечущуюся между долгом, страхом, ответственностью. Уже после первого прочтения письма Камерон понял всю импульсивность ее мольбы о помощи и кратковременность ее негодования и даже ненависти к человеку, посмевшему бросить ее в таких трудных обстоятельствах. Он догадался, что Делла почти сразу же пожалела о поспешно написанных строчках.
      Звон колокольчика, зовущего к обеду, прервал его мысли, и Камерон вбил последний гвоздь, после чего спустился с крыши амбара. Работа заняла у него три дня Камерон с удивлением осознал, что ему нравится физический труд под жарким техасским солнцем, нравится обливаться потом Он даже подумал, что когда-нибудь купит себе домик в этих местах, и улыбнулся при мысли об этом.
      Такие, как он, никогда не ведут оседлого образа жизни Он вспомнил мужчин, приехавших сюда лишь для того, чтобы пожать ему руку. На этот раз они приехали с миром, но Камерон прекрасно осознавал, что в будущем здесь может появиться меткий стрелок, которому удастся всадить пулю в Джеймса Камерона.
      – Тут жарко, – окликнула его Делла из кухни – Сегодня, наверное, сорок градусов, да еще весь день горит плита.
      Вода из бочки показалась Джеймсу приятно прохладной, и он с удовольствием ополоснул лицо и шею.
      – Что бы вы ни готовили – запах божественный.
      – Черепаший суп и картофельная запеканка с мясом. На сладкое – печеные яблоки. Думаю, мы поужинаем на веранде. Там все же прохладнее.
      Делла смущенно улыбнулась ему. Влажный локон прилип к ее щеке, она раскраснелась.
      Делла лишь отдаленно напоминала молоденькую девушку, смотревшую на него все эти годы с фотографии.
      Черты ее лица стали резкими, но это делало ее еще более привлекательной. Камерон не сомневался, что ее темные волосы уже много лет не видели щипцов для завивки. Делла завязывала их на затылке в большой пучок. Солнце и погода оставили вокруг ее губ и над бровями легкие следы, мягкие нежные руки стали красными и покрылись мозолями.
      Ее губы по-прежнему казались чувственными и немного загадочными, но она не скупилась на колкие грубые словечки. Она больше не была юной девушкой, нуждающейся в мужской защите. Однако самой заметной переменой было выражение ее светло-карих глаз, глубоких и выразительных.
      Юная красавица с фотографии исчезла. Ее место заняла независимая суровая женщина. В глазах ее затаилась печаль, сердце наполнилось горечью и гневом. Однако женского обаяния она не утратила.
      Камерону было больно, что ее мечты не сбылись. Если бы не война, Делла жила бы в роскоши, выезжала на балы с любимым мужем, имела огромный дом, многочисленных слуг, играла на фортепиано, вышивала, рисовала изящные миниатюры на китайских фарфоровых чашках, читала любовные романы, принимала гостей.
      А сейчас она трудилась с рассвета до заката, не зная отдыха, ни на что не надеясь.
      И все из-за этой проклятой войны. Войны и Джеймса Камерона.
      – Ужин будет готов через минуту, – объявила Делла, когда он поднялся на крыльцо.
      Стол на веранде был накрыт скатертью, на нем стояла ваза с веточками ивы.
      Когда только Делла успела их сорвать? Камерон повесил шляпу на гвоздь и, прислонившись к дверному косяку, наблюдал за суетившейся Деллой. Потом спохватился, что слишком пристально смотрит на нее, и быстро отвел взгляд.
      Вдруг он заметил на дверном косяке несколько меток и, наклонившись, разглядел начертанные карандашом надписи и поднимающиеся вверх горизонтальные черточки. Три года. Пять лет. Восемь лет. Девять лет. Нахмурившись, Камерон повернулся к книжной полке, где лежали школьные учебники.
      – Помогите мне, пожалуйста, донести миски с супом. – Делла сняла фартук и бросила на стул. – Все уже готово, я понесу вот эту.
      Все в комнате говорило о том, что здесь жил ребенок. То тут, то там попадались на глаза детские вещи, в амбаре он видел пару маленьких перчаток. На ветке дерева во дворе висели качели. Но где же ребенок? Камерон надеялся, что Делла скажет о нем что-нибудь, но этого не случилось.
      – Вы, кажется, уже закончили чинить крышу, – сказала она, пробуя суп.
      Интересно, что она чувствует при мысли о том, что он скоро уедет? Облегчение, разочарование?
      Отодвинув пустую миску, Камерон хмуро уставился на тарелку с картофельной запеканкой. Ему нужно закончить здесь дела и убираться подальше. Но прежде он должен сказать ей всю правду.
      Черт побери! За всю свою жизнь он соверши ч всего один трусливый поступок: несколько лет назад приехал сюда, в Ту-Крикс, и так и уехал, не сказав Делле правды. Но на этот раз он все ей скажет. И сделает это завтра.
      Но сегодня он еще будет наслаждаться ее редкими улыбками и звуком ее голоса. Камерон посмотрел на нее и вдруг представил себе, какой могла бы быть его жизнь, сложись все иначе.
      – Вы что-то не очень разговорчивы, – сказала она, когда они доедали печеные яблоки.
      – Просто отвык общаться с людьми.
      – То же самое могу сказать о себе, но у меня все немного по-другому. Я без умолку болтаю всякую ерунду. Заговорила вас до полусмерти.
      Он смотрел, как она разливает кофе по кружкам.
      – Вы позволите задать вам несколько вопросов?
      Она удивленно вскинула брови, и Камерон почувствовал, что краснеет.
      – Все эти годы… Есть много такого, что меня очень удивляет…
      – Например?
      – Например, почему вы живете в северном Техасе? Я целый год после войны искал вас в Джорджии.
      – Целый год?
      – От случая к случаю. Вы, наверное, знаете, какой хаос царил там после войны. А может, не знаете, потому что уже были здесь. Никто понятия не имел о том, что случилось с друзьями или соседями, люди умирали, переезжали, их переселяли в другие места.
      – Это долгая история, – проговорила она наконец, помешивая кофе.
      – Я нашел то, что осталось от плантации Уордов. И там была женщина, которая сказала, что вроде бы Уорды переехали куда-то в Атланту. На это ушло некоторое время, но мне все же удалось отыскать то место в Пичсайде. Через несколько недель я нашел людей, которые жили через дорогу. Семью по фамилии Бичер. Миссис Бичер сказала, что Уорды снова переехали, но была уверена, что вы отправились на Запад, в Техас.
      – Вы читали мое письмо Кларенсу, – проговорила она, устремив взгляд на ползущие по дороге длинные тени. – У меня с мистером и миссис Уорд были несколько натянутые отношения.
      – Потому что вы были северянкой?
      – Думаю, именно так они считали, однако ошибались. Я вовсе не была янки. Лишь по рождению, но думала совсем иначе. – Она тяжело вздохнула. – Мама отправила меня в Атланту навестить кузину, мне тогда было тринадцать. Спустя полгода, когда я уже собиралась домой, начались разговоры о войне. Путешествовать становилось опасно. Кузина предложила мне остаться в Атланте, пока все не уляжется, и моя мама согласилась. – Делла отпила глоток кофе. – Те годы произвели на меня сильное впечатление. Когда я вышла замуж за Кларенса, мне было шестнадцать. Все юноши, которых я знала, были южанами. Вообще все люди, с которыми я общалась, были южанами. Я была предана Югу. Именно там я видела свою будущую жизнь.
      – А проблемы с Уордами… они были против вашего с Кларенсом брака?
      Она сцепила руки на коленях.
      – Кларенс никогда не говорил об этом прямо, но потом я поняла, что его выбор ужаснул его родителей. Они сделали все, чтобы отговорить его от этого шага. Для них я всегда была янки. Особенно страдала миссис Уорд – ее сын женился на северянке. После войны я приехала сюда, потому что старалась как можно дальше убраться от Атланты, а тех денег, которые у меня были, хватило лишь до Техаса.
      – Если мои расспросы вас расстраивают… Поднявшись, она подошла к перилам, чтобы Камерон не мог видеть ее лица. Ее стройная фигурка была напряжена.
      – Кларенс ухаживал за мной, потом мы поженились. Те дни были самыми счастливыми в моей жизни, мистер Камерон Война свирепствовала на Юге, и все только об этом и говорили Мы давали солдатам провизию и лошадей, продавали украшения, чтобы сшить им форму. Читали о том, что рабы устраивают восстания и бунты, сжигают города. Но для меня все это не имело значения. Главным было то, что я влюблена и любима.
      Она взглянула ему в лицо.
      – Вокруг обсуждали сражения, а я говорила только о свадьбе. Вместо газет, изобилующих фамилиями генералов обеих сторон, читала романтическую поэзию. Глядя на луну, все представляли кровавые битвы, а я – лицо любимого. Расстраивают ли меня разговоры о военном времени? Нет, мистер Камерон Я была в те годы счастливой. Почти до конца воины. Мы с Кларенсом провели вместе всею неделю, после чего он вернулся в полк, а я отправилась на плантацию Уордов. Вот когда война стала для меня реальностью, грустно об этом вспоминать. Пока от нас не сбежали рабы, мы боялись, что они прирежут нас, когда мы будем спать. А если не рабы, то янки. Прирежут всех, кроме меня, разумеется, думала миссис Уорд, – янки признают во мне свою и заберут с собой. Еще мы очень боялись болезней. Дизентерия и лихорадка буквально косили истощенных людей. И мы понимали, что если хворь нас минует, то уж голод точно убьет.
      Камерон знал, что тогда творилось в деревнях и городах. Но никогда не слышал подобного описания тех событий – безучастного, монотонного.
      Не зная, как прореагировать на ее слова, он сказал:
      – Пожалуй, завтра начну ремонтировать ограду. Она тоже вышла из строя.
      – Миссис Уорд потеряла дом и имущество из-за янки, мистер Камерон. Янки убили ее единственного сына. А в доме у нее – северянка. Не нуждайся она так отчаянно в моей помощи, прикончила бы меня из охотничьего ружья своего мужа. Ничего, кроме ненависти, я у нее не вызывала.
      Поднявшись, Камерон поставил кружку на стол.
      – Благодарю вас за прекрасный ужин. Ее руки дрожали, лицо пылало.
      – Уорды не взяли меня в свой новый дом. Мистер Уорд дал мне документы на этот домик и денег, чтобы я смогла доехать сюда. Вот почему я оказалась в северном Техасе.
      – Прошу простить меня, я не имел права вторгаться на эту территорию.
      Делла задумчиво посмотрела на него, шумно выдохнула, и плечи ее поникли, когда она откинула со лба влажную прядь волос.
      – Нет, – она покачала головой, – вы просто задали мне конкретный вопрос. Это я вторглась на давно забытую территорию. Пожалуйста, сядьте и допейте кофе.
      Камерон неуверенно опустился на стул и не стал протестовать, когда она налила ему еще одну чашку крепкого дымящегося напитка.
      – Какая сегодня жара!
      Банальность собственных слов вызвала у Джеймса острый приступ отвращения к самому себе.
      – А вы часто говорите о войне, мистер Камерон?
      – Нет.
      – Думаю, так поступают почти все, пережившие этот ад. Но забыть о ней нельзя. Война перевернула всю жизнь.
      Наступило молчание. Они сидели, окутанные летними сумерками. Тени становились все длиннее. То и дело один из них лениво отгонял назойливого москита или мошку. Делла зашла в дом и, вернувшись с большим веером из пальмового листа, принялась им обмахиваться Камерон заметил влажные пятна у нее под мышками и под грудью и почувствовал, что и его рубашка прилипла к мокрой от пота спине. – В такие вечера я обычно ходила к ручью поболтать ногами в воде, – сказала она, нарушив молчание.
      Всплывший перед глазами образ заставил Камерона улыбнуться.
      – Я не делал ничего такого с тех самых пор, как был мальчишкой.
      – Я так и думала. Подобные действия напрочь порушили бы ваш образ бесстрашного шерифа и легендарного охотника за преступниками.
      Он, прищурившись, посмотрел на Деллу и понял, что она попросту его поддразнивает. Никто еще не шутил с Джеймсом Камероном. Просидев несколько мгновении в полном изумлении, он вдруг расхохотался:
      – Ну хорошо, зажигайте фонарь, и пойдем болтать ногами в воде.
      – Правда?! Подождите пару минут! Я только сниму чулки и подвяжу юбку.
      Камерон снял ботинки и носки, закатал брюки Когда из дома показалась Делла с фонарем в руке, они посмотрели на голые ноги друг друга и рассмеялись.
      До ручья было всего каких-нибудь пятьдесят ярдов Делла опустила фонарь на траву, зашла в воду и застонала от наслаждения.
      – Днем можно спрятаться в прохладной тени деревьев, а ночью любоваться звездами.
      Еще не темнело, но несколько ярких звезд сумели прорваться сквозь цепкие пальцы закатного солнца Камерон вошел в прохладную воду и ощутил, как она закрутилась вокруг лодыжек. Наклонившись, он принялся пригоршнями плескать воду себе в лицо и на шею, Делла последовала его примеру.
      – Прийти сюда было прекрасной мыслью.
      – Если хотите побегать и побрызгаться, обещаю хранить это в тайне – Крошечные капельки воды сверкали у нее на лице и шее, отражая последние лучи заходящего солнца. Обнаженные ноги белели над темной водой.
      Она что-то видит в нем, чего не замечают другие. Что именно? Почему из всех людей, каких он встречал в своей жизни, именно эта женщина вот так вот добродушно подшучивает над ним? Это было странно и даже абсурдно, но Джеймсу вдруг захотелось, чтобы она делала это снова и снова.
      Но Делла лишь опустилась на берег – ноги ее все еще покоились в воде – и вытащила печенье, которое принесла с собой в кармане.
      – Что стало бы с вами, если бы не было войны? – спросила она, протягивая ему печенье. – Вы все равно отправились бы на Запад?
      Камерон давно зарекся говорить о прошлом и никогда никому не объяснял своих мотивов или действий. Но после разговора на террасе чувствовал, что не может просто отмолчаться или отделаться ничего не значащей фразой.
      – Вскоре после начала войны я готовился стать адвокатом, – наконец сказал он. – Не надень я мундир, наверняка продолжил бы юридическую практику своей семьи там, на востоке.
      Наклонившись, она принялась обмывать водой стройную голень.
      – А ваш отец – адвокат?
      – Он был судьей.
      – Был?
      – Мои родители умерли много лет назад.
      – А есть у вас братья или сестры?
      – Была сестра, Селия, но умерла во время родов.
      – Я лезу не в свои дела, да?
      – Да.
      Она сцепила ладони на коленях и запрокинула голову, глядя на звезды.
      – Почему же вы решили поехать на Запад? Он удивленно уставился на Деллу.
      – Вы только что сами сказали, что вмешиваетесь не в свои дела.
      – Знаю. Но мне интересно. Почему вы оказались на Западе?
      С минуту Камерон размышлял, потом улыбка озарила его лицо. Глядя на эту очаровательную женщину-ребенка, он понял, почему Кларенс Уорд женился на ней вопреки воле родителей.
      – Я приехал на Запад, потому что здесь больше беззакония и преступности, – сказал он.
      Несколько минут она размышляла над его словами.
      – Во время войны вы научились убивать, – тихо проговорила она, избегая его взгляда. – И теперь занимаетесь тем же.
      Будь на ее месте кто-нибудь другой, Камерон, несомненно, положил бы конец этому разговору. Но Делла доверила ему часть своей истории.
      Он раскрошил печенье между пальцев.
      – Пока война не закончилась, я не задумывался об этом. Идя в атаку, видел только врагов.
      Он считал, что это закономерно. А иначе ни один солдат не смог бы выполнить своего долга и выстрелить в неприятеля.
      – Камерон? – нежно проговорила она, коснувшись его рукава.
      – Но потом понял, что враги такие же люди, как все остальные. Они вовсе не злые. Просто усталые и голодные и хотят вернуться домой, к семье, которая ждет их. Они честные и порядочные, но должны выполнять свой долг. Мы стоим по разные стороны баррикады и носим форму разных цветов. И только в этом наше различие.
      – Но что все-таки тогда произошло?
      Ну вот, время настало. Лучшей возможности рассказать ей правду не представится.
      Но Камерон чувствовал тепло ее плеча, ее нога в воде почти касалась его ступни. От ее кожи и волос исходили опьяняющий аромат яблок и изюма и истинно женская сладость. Она в любой момент могла отпустить новую безобидную шутку в его адрес. Камерону очень хотелось продлить это время душевной близости. Он так сильно нуждался в ней!
      Невыносимо было думать, что она возненавидит его. Только не теперь. Не сегодня.
      – Я непременно расскажу вам о том, что произошло, – проговорил он, второй раз в жизни проявив трусость. – Но не сейчас.
      Если бы она настаивала, Джеймс рассказал бы все, но Делла лишь кивнула.
      – Не знаю, сколько хороших порядочных людей я убил во время войны, – проговорил Камерон. Он ненавидел тех, кто намеренно подсчитывал умерщвленных на поле боя солдат неприятеля. – Я приехал на Запад убивать тех, кто действительно заслуживает смерти по более серьезной причине, чем другой цвет мундира.
      Уже совсем стемнело, и Камерон не видел выражения ее лица, а потому не понял, как она отреагировала на его слова. Та девчушка на фотографии была слишком юной, чтобы понять то, о чем он говорил, но сидящая рядом с ним женщина могла его понять.
      – Для нас с вами война никогда не закончится, – еле слышно проговорила она и посмотрела на звезды. – Я буду ненавидеть себя за то, что написала письмо, которого мне не следовало писать. А вы попытаетесь искупить вину за то, что выполняли свой долг. Мы не можем ни изменить, ни забыть прошлое.
      Ночь всегда полна различных звуков. Сверчки и лягушки заунывно гудели в подлеске, назойливые москиты монотонно звенели у самого лица. Спереди раздавались громкие всплески, где-то посреди прерии громко кричал койот.
      – Вас серьезно ранили? – спросила она, поднимаясь.
      Когда он спросил, какое именно ранение она имеет в виду, Делла напомнила:
      – Вы сказали, что кровь на письме Кларенса – ваша.
      – Рана была неглубокой. – Он пожал плечами и тоже встал. – Ни одна из тех ран, что я получил во время войны, не была особенно серьезной. Мне просто повезло.
      После войны удача тоже не оставляла его. Десятки раз он встречался лицом к лицу с безжалостными убийцами, разившими без промаха, но самым серьезным ранением была пуля в боку да пара царапин от ножа.
      Когда-нибудь удача все же покинет его. Камерон понимал, что это неизбежно для человека, избравшего подобный образ жизни.
      Но это его нисколько не волновало.

      По утрам, едва проснувшись, Делла спешила к окну, хотя не сомневалась, что Джеймс Камерон не тот человек, который уедет не попрощавшись. И все же ей хотелось удостовериться, что он еще здесь.
      Этим утром она увидела, что Камерон, сдвинув на затылок шляпу, тащит сгнившую часть ограды.
      – Я не могу выразить словами свою признательность за то, что вы так много сделали на моей ферме. Кларенс был бы чрезвычайно вам благодарен. Однако я все же считаю, что отдых вам не помешает. – Она заметила в его взгляде недоумение и добавила: – Вы, наверное, подумали о деньгах…
      – Не хочу совать нос в ваши дела.
      – Не то, что некоторые, – проговорила она с улыбкой. – У меня есть ежемесячный доход. Денег не много, но без них я бы просто не выжила.
      – Рад, что они у вас есть.
      Не очень-то удобно обсуждать финансовые вопросы с женщиной, и Камерон не отрывал взгляда от тарелки.
      – Деньги посылает мне отец Кларенса.
      Он поднял глаза.
      – Мистер Уорд?
      – Мистер Уорд перевел большую часть своего состояния в Европу в самом начале войны. И не потерял все, как это случилось со многими. – Она взяла солонку. – Вообще-то мистер Спирс, мой банкир, не говорит, кто именно посылает эти деньги. Но, кроме мистера Уорда, больше некому. Миссис Уорд, конечно, стала бы возражать, поэтому он шлет деньги анонимно, без ее ведома.
      Покончив с едой, Камерон сказал:
      – Я как-то не подумал об этом, но ведь Уорд должен посылать вам деньги. Он вам обязан. – В его глазах светилась холодная ярость. – Если я правильно понял ваше письмо к Кларенсу, вам приходилось выхаживать мистера Уорда, когда он страдал от серьезной болезни. Вы не дали ему умереть. К тому же вы – вдова его сына.
      – Думаю, именно поэтому он и посылает мне деньги. – Ей был непонятен его гнев. – Если бы не мистер Уорд, я до сих пор работала бы в «Серебряной подвязке». – При мысли об этом у Деллы по спине поползли мурашки.
      – Вместо того чтобы жить в богатстве и роскоши. – Он обвел взглядом ее тесную комнатку.
      – Я благодарна за то, что мне перепадает хоть что-то, – сухо проговорила Делла, жалея о том, что завела этот разговор.
      – Я запрягу лошадь в повозку.
      Камерон ушел в амбар, а Делла замерла у стола с грязными тарелками в руках, пытаясь взглянуть на свое убогое жилище его глазами.
      Она не могла пригласить его вечером посидеть в гостиной, потому что у нее было всего одно кресло. Рядом с ним, тоже у книжной полки, стоял маленький столик, на полу был постелен цветастый плетеный коврик, который согревал ее ноги в зимнюю стужу. Сейчас ничто из ее скудной обстановки не казалось Делле таким уютным и удобным, как обычно. Перед ее глазами была тесная убогая комнатка.
      Тарелки – старые и щербатые. Во всем доме нельзя было найти и трех одинаковых стаканов. Занавески на окнах выцвели так, что не стало видно рисунка.
      Делла густо покраснела, подошла к бачку и плюхнула в него тарелки. Ей все равно, что он думает о ее доме. Здесь есть все, что ей нужно, – и это главное. Какое он имеет право совать нос в ее дела? Если верить молве, у самого Камерона нет ничего, он скитается с места на место, спит на земле или в захудалых ночлежках, чужих сараях, а то и конюшнях! Если ему здесь не нравится, он может просто…
      Стоп! Что за мысли?!
      Камерон всего-навсего возмутился тем, что деньги, посылаемые отцом Кларенса, помогают ей кое-как сводить концы с концами. Видимо, Камерона шокировали условия, в которых жила вдова его друга. Конечно же, он не мог не заметить, как сильно она опустилась. Видимо, его возмутила та мизерная сумма, которую ей посылал мистер Уорд.
      Поднеся руку ко лбу, Делла выругала себя за непостоянство. Сначала она думает так, потом этак. Впрочем, это неудивительно. Она просто не привыкла к общению. Тем более с таким красивым мужчиной, как Камерон. Рано или поздно он задаст тот вопрос, на который она не хочет отвечать. Но сегодня он сделал ей комплимент. И это выбило ее из колеи.
      К тому времени как она надела шляпку и написала список покупок, Камерон уже пригнал повозку к дому и ждал Деллу, чтобы помочь ей сесть. Поколебавшись, она положила руку в перчатке на его ладонь. С тех пор как она прикасалась к мужчине, прошло уже много лет, и щеки Деллы предательски запылали.
      – Спасибо.
      На самом деле она скучала по таким вот маленьким проявлениям учтивости. И ей было очень приятно, что не нужно самой запрягать лошадь, а потом пачкать перчатки, управляясь с поводьями.
      Однако вид ее юбки, складками лежащей на коленях, приводил Деллу в замешательство. Как и то, что рядом был он – так близко, что, когда повозка подскакивала на неровной дороге, его плечо касалось ее плеча.
      – Я кое-что хочу у вас спросить.
      Делла отвернулась и принялась рассматривать уходящие вдаль бесконечные прерии. Из-за дождей в этом году появилось гораздо больше цветов, чем обычно, – яркими радужными пятнами они тут и там пестрели на бледно-зеленой траве. Конечно же, сейчас был не самый подходящий момент, чтобы задавать тот вопрос, которого она так боялась.
      – Спрашивайте, – проговорила она. В голосе ее звучало недовольство.
      – Я не злоупотребляю вашим гостеприимством? У Деллы словно камень с души свалился.
      – Восемь лет я живу как святая, мистер Камерон, но моя репутация безнадежно испорчена. У жителей Ту-Крикса длинная память, и они до сих пор видят во мне девку, работавшую в салуне. – Она пожала плечами. – Так что ваше пребывание в моем доме мне не может навредить.
      – Именно поэтому вы вторично не вышли замуж? – Он вскинул бровь. – Прошу прощения за столь личный вопрос, но я осмелился его задать, потому что в ту ночь вы были предельно откровенны со мной.
      – Я ничего не имею против ваших вопросов. – Делле показалось невероятным, что кто-то интересуется ею, и это ей льстило. – Вы были другом Кларенса, а значит, вы и мой друг. Иногда мне кажется, что мы с вами знакомы уже много-много лет.
      А иногда он казался ей очаровательной загадкой. Ведь он ничего не рассказывал о себе.
      – Лет пять назад ко мне пришел один мужчина. – Делла опустила глаза. – Сказал, что одинок, что ему нужна женщина и что мне на ферме нужен мужчина. Сказал, что сплетни, которые обо мне ходят, его не волнуют, и изъявил желание жениться.
      Камерон слушал молча, устремив взгляд на вырисовывавшийся впереди город.
      – Но этот мужчина ничего, кроме раздражения, у меня не вызвал своей самонадеянностью. Он был уверен, что делает мне великое одолжение. Я научилась наслаждаться своей независимостью, мистер Камерон. И одиночество меня не всегда тяготит. У меня нет ни малейшего желания выходить замуж. А вы? Вы когда-нибудь хотели жениться?
      – Я? – Он фыркнул. – Черт! Никогда.
      – Вам совсем не хочется обзавестись семьей? Улыбка сбежала с его губ, и Делла почувствовала, что в этом мире он так же одинок, как она.
      – Я нигде не задерживаюсь надолго и просто не задумывался об этом.
      – Не слишком похоже на город, правда? – проговорила Делла, когда они въехали на центральную улицу.
      Ту-Крикс в Техасе был основан как торговое поселение, пост, в месте слияния двух не пересыхающих речушек. Вокруг поста вырос город, и Ту-Крикс стал перевалочным пунктом по дороге из Форт-Уэрта в Санта-Фе. На покрытой пылью главной улице стояли две гостиницы, три салуна, множество всяких заведений и контор. Вечером по субботам, когда работники близлежащих ферм и ранчо приходили в город, тут бывало оживленно и весело. В будни же – тихо и безлюдно.
      – Одно здесь замечательно, – проговорила Делла, когда Камерон остановил повозку. – Растущие по берегам рек деревья.
      Камерон помог ей вылезти из повозки.
      – Банк вон там, на углу. Я возьму деньги и вернусь сюда. Потом зайду в лавку мистера Ярроу. А вы, наверное, займетесь своими делами?
      – У меня дела не в городе.
      Его ответ обескуражил Деллу своей лаконичностью.
      – Если ваши дела не в городе, – раздраженно проговорила она, – тогда где…
      В этот момент Джо Хаскер, сидевший на скамейке у банка, поднялся и загородил Делле дорогу.
      – Отойди в сторону и дай леди пройти.
      – Я не уступлю дорогу девке из салуна. – На лице Джо играла кривая ухмылка, в руке он держал револьвер.
      Делла поняла, что дело вовсе не в ней. Она была лишь предлогом. На самом деле мальчишка хотел вступить в противоборство с легендарным Камероном!
      Едва она успела подумать об этом, как ее оттолкнули в сторону. Когда она осторожно приоткрыла один глаз, то увидела, что Джо Хаскер лежит на земле обезоруженный, а над ним стоит Камерон и целится мальчишке промеж глаз. Все произошло мгновенно.
      – Полагаю, ты хочешь встать и извиниться перед леди? – Тон Камерона был таким же ледяным, как и взгляд. Камерон взвел курок, не дав ему опомниться. – У тебя две секунды, чтобы принять решение.
      Делла смотрела на них во все глаза. Выражение Лица Камерона не оставляло сомнений в том, что он не колеблясь нажмет на спуск и без сожалений прикончит Джо Хаскера.
      Хаскер вскочил. Глаза его были широко распахнуты, лицо покраснело.
      – Прошу прощения, мэм. Я был не прав. – Он покосился на Камерона. – Отдайте, пожалуйста, мои револьвер, мистер Камерон.
      – Заберешь его в конторе шерифа. – Джеймс сунул пистолет Хаскера за пояс, протянул Делле руку.
      Дрожа всем телом, она сделала глубокий вдох и ухватилась за его рукав. Когда сердце женщины перестало рваться из груди и к ней вернулся дар речи, Делла проговорила:
      – Этому мальчишке нужен был просто предлог, чтобы убить вас.
      – Увы, я его разочаровал.
      – Вы с легкостью застрелили бы его… – Ее сердце все еще глухо билось о грудную клетку, во рту пересохло. Делла только что чуть было не стала свидетельницей убийства. – Вы ведь знаете, что теперь он спрячется где-нибудь и несколько дней будет взращивать свою обиду. А потом придет за вами.
      Камерон посмотрел на нее и пожал плечами:
      – А может быть, шериф убедит его держаться от меня подальше и тем самым сохранить себе жизнь.
      Они молча вошли в банк, а когда снова вышли на улицу, там оказалось гораздо больше народу. Все с интересом смотрели на них.
      Теперь она поняла, почему он даже думать не хотел о женитьбе. Какой женщине понравится, что на ее мужа охотится каждый, кому не лень, по всему Западу? И какая жена могла бы мириться с тем, что ее муж служил мишенью для всех солдат-янки в армии Союза? По спине Деллы побежали мурашки. Ведь осознавать, что каждый раз, когда видишь любимого человека, может оказаться последним, – это кошмар. Нет, такого ей больше не нужно.
      Делла постарается всегда помнить об этом. Чтобы пережить горечь утраты, когда Камерон уедет. Ей будет очень недоставать его. Неделя его пребывания у нее в доме была для Деллы самым радостным событием за последние несколько лет. Но у этого мужчины нет будущего, и Делла не хотела связывать с ним свою жизнь. Не хотела постоянно трястись от страха, что его убьют.
      Но, черт бы ее побрал, она лелеет призрачные надежды и строит воздушные замки!
      Стоя в дальней части лавки мистера Ярроу, Делла взглянула на картофелину в своей руке и рассмеялась. Она только что приняла решение не выходить замуж за человека, у которого и в мыслях ничего подобного не было.
      – Интересно, что вас так насмешило?
      Делла улыбнулась. О Боже, как он красив! Ни один мужчина после смерти Кларенса не заставил дрогнуть ее сердце. Как жаль, что они совершенно не подходят друг другу. Камерон лукаво приподнял бровь, и Делла покачала головой:
      – Это я просто так. Смеялась над собственной глупостью. Дайте мне несуществующую нить, и я сотку вам ковер.
      Он взял у нее сетку и принялся складывать в нее картофель, который она ему подавала.
      – Моя сестра тоже любила пофантазировать.
      – Боже праведный! – Делла провела ладонями по лифу платья и невольно попятилась. – Джеймс Камерон рассказывает о себе?! Еще немного – и я упаду в обморок!
      Его губы искривились в усмешке, в глазах заплясали веселые огоньки.
      – Приношу свои извинения, постараюсь не допускать подобного впредь.
      Оба рассмеялись. Делла постаралась запомнить эту минуту: они стоят в лавке, окруженные запахами солений, земли и лука. Он уедет, а она еще долго будет хранить эти воспоминания, каждый раз переживая их заново.
      Если только… Она постаралась прогнать прочь мысли.
      – Это было самое вкусное блюдо из всех, которые мне когда-либо довелось отведать, – сказал Камерон.
      Она пожарила для него бифштекс размером с тарелку, на гарнир приготовила картофельный салате маисовыми лепешками, на сладкое – персиковый десерт и кофе.
      – Да в общем-то ничего особенного, – ответила Делла, покраснев от удовольствия.
      Из-за поездки в город многие домашние дела были отложены, поэтому ужинать они сели намного позже обычного. На землю уже опустилась ночь, и на веранде было гораздо прохладнее, чем накануне.
      – Расскажите мне о Кларенсе, – попросил он, наблюдая за игрой пламени от свечи на ее лице. Теперь, когда у него не будет ее фотографии, придется лишь вспоминать легкий изгиб ее бровей и линию губ.
      – Вы же были его другом и хорошо знали его, – произнесла она в замешательстве.
      – Представьте себе, что это не так. Расскажите мне о Кларенсе, каким вы видели его.
      – Что ж. – Она попробовала свой кофе, добавила еще сахара. – Он был любящим сыном, верным другом. – С минуту она размышляла. – Играл на пианино, любил охотиться. – Она задорно улыбнулась. – Знаете, он был болтуном. Боже, как же он любил поговорить! Выспрашиваете его, который час, а он выдает двадцатиминутную лекцию о том, откуда вообще взялись часы и как люди начали исчислять время!
      – А чем бы Кларенс занимался, если бы остался жив? – Именно этот вопрос он задавал себе снова и снова. Как бы Кларенс Уорд распорядился своей жизнью, если бы ему представился такой шанс?
      – В случае победы Юга Кларенс собирался купить побольше земли и выращивать разные зерновые культуры. Экспериментировать, выводить новые сорта. – Она сидела, склонив голову набок, и взгляд ее был устремлен в прошлое. – Когда стало очевидным, что Юг проигрывает, Кларенс перестал говорить о будущем. Честно говоря, я даже не знаю, что бы он сейчас делал. Как я уже говорила, мистер Уорд сумел спасти большую часть своего капитала. Возможно, Кларенс завел бы свое дело. А может, и нет. Он всегда говорил, что не очень дружит с цифрами.
      – Он был набожным?
      – Уорды имели свою скамью в церкви, и Кларенс всегда ходил с семьей на службы. – Она помолчала. – Как странно. Я даже не знаю, ходил он туда, чтобы угодить матери, или сам этого хотел.
      – Вы не обидитесь, если я спрошу, почему вы вышли замуж именно за Кларенса? – Он не сомневался, что ее руки добивались очень и очень многие.
      Она кивнула, потом устремила взгляд на уходящую в темноту дорогу.
      – Я была очень молода, мистер Камерон. И влюбилась в него. Хорош собой, прекрасно танцует, безукоризненные манеры. Из хорошей семьи. – Она умолкла.
      – О чем вы задумались? – спросил Камерон, внимательно глядя на нее.
      – Очень трудно найти правильный ответ на ваши вопросы, – призналась наконец она. – Я по-настоящему не знала Кларенса. И когда поняла это, была потрясена.
      Она нахмурилась и провела кончиком языка по верхней губе.
      – Я видела в Кларенсе наставника, покровителя. Надеялась, что он будет заботиться обо мне. Возможно, со временем мы нашли бы общий язык и жизнь наша наладилась.
      Трудно сказать. – Она бросила на него взгляд. – А каким вы видели Кларенса?
      Еще одна возможность рассказать ей все. Ведь именно ради этого он и приехал. Но Камерон никак не мог решиться.
      – Если не возражаете, я расскажу об этом в другой раз. – Он достал из нагрудного кармана часы. – Уже поздно.
      Камерон поднялся и невольно залюбовался Деллой: красиво очерченные губы, золотые искорки в глазах, блестящие волосы. Выходной наряд подчеркивал ее изящную фигуру. Живи она в городе, где злые языки не распускали бы о ней сплетни, каждый мужчина на сто миль вокруг попытался бы добиться ее расположения.
      – Спокойной ночи, миссис Уорд.
      – Спокойной ночи, мистер Камерон.
      Несколько мгновений они смотрели друг на друга, потом Камерон кивнул и, спустившись с террасы, растворился в темноте.
      Добравшись до амбара, он проверил скотину, после чего сел на пенек у двери и закурил сигару.
      Надо было сказать ей. Хватит тешить себя надеждой, что можно просто уехать отсюда, оставив все как есть. Честь требует, чтобы он раскрыл всю правду. Делла имеет право знать, кого кормит. Кому открыла свою душу. Имеет право его ненавидеть.
      Нельзя больше откладывать. Он и так провел здесь слишком много времени. Он должен был рассказать ей все еще в ту первую ночь. Как и намеревался. Но ему захотелось поближе узнать женщину, чью фотографию он носил с собой почти десять лет. Какой она была? Какой стала теперь? Он был вынужден признаться себе, что Делла превзошла все его ожидания.
      Покуривая сигару, разглядывая звезды над головой, Камерон вдруг подумал о том, каково это – быть любимым такой женщиной, как Делла Уорд. Кларенс был счастливчиком. Интересно, понимал ли он это?
      Камерон поднялся и посмотрел в сторону дома. Делла перенесла лампу в спальню, и он видел ее темный силуэт на занавесках. Интересно, заплетает она на ночь косу или спит с Распущенными волосами?
      В сердцах он изо всех сил ударил кулаком в стену амбара. Какой же он дурак! Давно пора убираться отсюда.
      Но прежде чем уехать, он должен спросить ее еще кое о чем. Сама Делла никогда не затрагивала эту тему, и Камерон осознавал, что его вопрос будет для нее болезненным.

      Артиллерийские залпы сотрясали землю, взметая в воздух куски земли и разодранные листья, обрушив все это на мятежника-конфедерата, вдруг появившегося на самом верху, над склоном. Тот согнулся, опустив голову, но потом вдруг резко дернулся, заметив притаившегося на дне оврага Камерона. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем оба выстрелили. Обжигающая боль пронзила предплечье, но Камерон едва ли заметил это. Все его внимание было приковано к алому цветку, распускавшемуся на форменном мундире конфедерата.
      Южанин уронил оружие и, упав на колени, схватился за грудь. Еще мгновение он смотрел на Камерона – как-то удивленно, растерянно, – потом глаза его закрылись, и он покатился вниз по склону, остановившись в нескольких футах от ног Камерона.
      Камерон целился из винтовки, пока не убедился, что мужчина мертв. Затем поднял голову и прислушался к разрывающим деревья взрывам, разбрасывающим вокруг грязь и пыль.
      Черт! Теперь он заперт в этом овраге, рядом – мертвый повстанец. А в лесу может оказаться еще несколько его соратников. Внимательно оглядев вершину склона, стараясь уловить малейшее движение, Камерон посмотрел на свою руку. Чтобы обследовать рану, пришлось снять мундир и отвернуть окровавленный рукав рубашки. Пуля прошла навылет, не задев кости. Ему снова повезло.
      Оторвав от рубашки полоску материи, он, как мог, перебинтовал рану, после чего продумал свои возможности. Попробовать прорваться? Интуиция подсказывала, что запас удачи на этот день он израсходовал. Пытаться увернуться от артиллерийского огня – все равно что играть в прятки со смертью. Остается лишь ждать, когда обстрел закончится.
      Опустившись на влажный папоротник, Камерон вцепился в свою винтовку и принялся изучать противоположный склон. Он видел лицо южанина.
      На протяжении всей этой несчастной войны он сознательно избегал того, чтобы смотреть на лица своих врагов. Даже во время ближнего боя лица противника расплывались, и Камерон радовался этому. Враг был для него единым чудовищным организмом. Его следовало бояться и ненавидеть.
      Но перед его внутренним взором все еще стоял тот конфедерат. Замерший на краю склона, с устало опущенными плечами и глазами, покрасневшими от дыма. Мундир его был запачкан и порван – такой же потрепанный и обветшалый, как и у самого Камерона. Южанин был среднего роста, с рыжеватыми волосами и серо-голубыми глазами. Он отдаленно напоминал Камерону Ховарда Эллисона, друга его детства. Вот почему он испытал такой ужас. Он вдруг понял, что этот конфедерат мог быть обычным человеком. Таким же, как Ховард Эллисон. Или как сам Камерон.
      Он закурил огрызок сигары. Поблизости снова падали снаряды, и Камерон почувствовал, как дрожит земля. Сколько еще ему придется здесь торчать?!
      Прошло некоторое время, и Камерон уже не мог сдержать любопытства. Он посмотрел вниз, на мертвого повстанца. На своем веку он повидал бессчетное множество трупов. Видел разорванных в клочья людей, присутствовал на операциях, видел, как ампутируют конечности. Наверняка лежащий у его ног человек тоже прошел через весь этот ужас.
      Насколько они с ним разные, если отбросить различие во взглядах? Этот вопрос взбудоражил Камерона.
      Повинуясь импульсу, он опустился рядом с телом и, поколебавшись с мгновение, обыскал его карманы, надеясь найти там ответ на мучивший его вопрос. Камерон чувствовал, что если узнает хоть что-нибудь об этом конфедерате, то уже не сможет жить по-прежнему. Но это не остановило его.
      Он нашел курительную трубку и почти пустой мешочек первоклассного табака. Спички в оловянной коробочке. Перочинный номе с ручкой из слоновой кости, золотые часы на тяжелой цепочке. И наконец, во внутреннем кармане его мундира он обнаружил пакет, завернутый в промасленную ткань.
      Прекрасно понимая, что он сейчас вторгнется в личную жизнь убитого им человека, но в то же время страстно желая узнать, кого же он лишил жизни, Камерон еще раз посмотрел на тело, потом отстранился от него.
      Когда он открывал пакет, руки его дрожали. Перед ним была фотография. Очень долго он рассматривал изображенных на ней юную девушку и молодого человека. Не было сомнений, что это свадебная фотография. Черт! Затем он прочел письмо от жены и незаконченный ответ на него.
      Он снова перечитал письма, после чего уронил голову и закрыл глаза. Имя этого мужчины – Кларенс Уорд. У него есть беременная жена, больной отец и потерявшая рассудок мать. Его дом превратился в руины, оказавшись на пути армии Союза, и юная жена Уорда в ужасе, потому что близится конец.
      Джеймс Камерон убил порядочного, честного человека, родные любят его и ждут. Убил лишь потому, что у них разный цвет мундира.
      Он посмотрел на Кларенса Уорда. В других обстоятельствах они, возможно, с удовольствием пообщались бы. Даже стали бы друзьями.
      Несправедливость, ошибочность и ужас этой войны, подобно яду, просачивались в жилы Камерона. Скольких еще хороших людей он убил? Простых, таких же, как он сам, которые выполняли свой долг и надеялись остаться в живых, пока не кончится все это безумие и они смогут вернуться домой, к своим семьям?
      Он мог выполнять свой долг, потому что враг для него не имел ни лица, ни имени. До сегодняшнего дня это было легко. В сером мундире – враг, а его долг – этого врага уничтожить. У врага не бывает молодых беременных жен или родителей. Он просто безликий безымянный противник.
      Боже! Он узнал лицо и имя лежащего у его ног солдата. Узнал кое-что о Кларенсе Уорде и его семье. И уже не сможет жить по-прежнему.
      Он убил слишком много простых людей лишь за то, что они носили мундир не того цвета, делал вдовами их жен. Он убивал людей, которые никому не причинили вреда, в том числе и ему. Поднявшись, он принялся изучать лицо Кларенса Уорда. Несправедливо, что Уорд, у которого есть семья, мертв. А Камерон, у которого нет никого, сумел выжить. Наклонившись, он опустил винтовку рядом с телом мистера Уорда, после чего принялся взбираться вверх по склону.
      Он направился на Север. Для Джеймса Камерона война закончилась.
 
      Это утро он провел, ухаживая за скотиной Деллы. Старая свинья была здоровой. Куры, которые совсем плохи, пойдут к столу, поэтому тут Камерон не особенно утруждал себя. Вплотную он занялся гривами и хвостами лошадей: подстриг их, после чего переключил внимание на копыта животных. А еще залечил порез на ухе молочной коровы.
      Дождя не было с той самой ночи, как он приехал, поэтому Камерон наполнил дождевые бочки из реки. И решил принести в сад еще пару бадей.
      Только сейчас он заметил сушившееся на веревке белье. Замерев на месте, он сощурился: среди выстиранных вещей были три его муслиновые рубашки, двое брюк, кальсоны и носки.
      Разозленный, он плюхнул на землю бадьи и направился к дому. Не удосужившись постучаться, вошел в открытую настежь дверь. Делла стояла у стола и, насвистывая колыбельную, гладила другую его рубашку.
      – Я не хочу, чтобы вы стирали и гладили мою одежду. Она улыбнулась, но тут же посерьезнела.
      – А почему?
      – Это неправильно.
      – Мне не трудно. Я все равно стирала.
      – Я все равно против.
      Она отставила утюг и, наклонив голову, изучала его лицо.
      – Мне кажется, постирать ваши вещи – самое малое, что я могу для вас сделать. Хотя стирка и глажка, конечно же, не требуют таких усилий, как починка крыши амбара и помощь на ферме. Но я стараюсь хоть чем-то вам помочь.
      Боже всемогущий! Повернувшись, он уставился на дорогу. Он понял, что Делла хотела ему сказать. И при других обстоятельствах был бы рад и даже благодарен за такую заботу.
      «Расскажи ей, – приказал он себе. – Расскажи ей все прямо сейчас. Расскажи, что она стоит в жаркой кухне и гладит рубашки человеку, который убил ее мужа».
      – Мистер Камерон?
      – Гладить – не то занятие, для которого вы были рождены.
      Ее жизнь рухнула именно в тот день, когда Кларенс Уорд скатился вниз по склону в овраг. Если правда то, что мистер Уорд сумел спасти свое состояние, тогда Кларенс вернулся бы домой к совсем другой жизни, но жизнь эта была бы хорошей. Делла Уорд, конечно же, не стала бы марать руки стиркой и потеть жарким августовским днем над раскаленным утюгом.
      – Именно это вас тревожит? – Она издала звук, похожий на смешок и на вздох облегчения одновременно. – Я скажу вам кое-что, мистер Камерон. – Он слышал, как она поставила утюг на плиту и взяла в руки другой, горячий. – Большинство полезных вещей – это не те занятия, для которых я была рождена. Но я научилась все это делать и даже получаю от этого удовольствие. Мне приятно, что я теперь умею готовить и стирать. Я с удовольствием работаю в саду, ухаживаю за скотиной. Опускаю руки в бачок с теплой мыльной водой. Мои тело и дух едины, и добилась этого я сама.
      – Я должен вам кое-что сказать.
      – Я так и думала. Это касается тех незаконченных дел, о которых вы говорили, да? – Она вопросительно изогнула бровь.
      Никогда в жизни он не видел женщины прекраснее. Воротничок платья расстегнут, на нежной коже блестят капельки пота. Несколько непослушных каштановых прядей выбились из прически и упали налицо. Губы слегка приоткрыты. Ему страстно захотелось подхватить ее на руки и отнести в спальню. Камерон представил себе, как снимает с нее потрепанное платье, стягивает тонкую рубашку, избавляет ее от панталон. И вот она стоит перед ним, влажная и блестящая от росинок пота, ее великолепное тело дрожит в предвкушении его ласк.
      Он плотно стиснул зубы и сжал кулаки. Значит, так он уважает человека, которого лишил жизни? Желая его жену? Выругавшись про себя, он устало вытер рукой лицо.
      Зачем он приехал сюда? Надо было просто послать пакет почтой в Ту-Крикс. И рассказать историю гибели Кларенса Уорда в письме.
      Но что теперь об этом рассуждать? Пустая трата времени. Честь требовала, чтобы он приехал к ней лично. Но почему тогда он никак не может рассказать ей правду? Что изменится от того, что Делла его возненавидит? Он уедет из Ту-Крикса и никогда больше не увидит ее. Да, в их прошлом есть много общего; он, Камерон, никогда не думал, что будет искать отношений с той девушкой с фотографии. Исход был известен с самого начала, и его не избежать.
      Он посмотрел на нее, доверчивую, порозовевшую от жары, и его решимость пошатнулась. Завтра. Он все ей расскажет завтра. Днем раньше, днем позже, не все ли равно? Он подарит себе еще один день разговоров и, может быть, улыбок. Еще один день будет смотреть на нее. И еще. Он должен задать ей один вопрос.
      – Я уеду до того, как вы затеете новую стирку, – вдруг проговорил он. Он не мог изменить того, что она уже постирала его одежду и теперь гладит ее. Но вполне мог избежать новой траты сил с ее стороны.
      Ее губы разочарованно изогнулись. Из-за того, что он уезжает? Или потому что он так и не объяснил, что за незаконченное дело у него в этих краях?
      – Видимо, вам нужно продолжить поиск преступников? – Она пробежала пальцами по воротничку его рубашки, потом провела по муслину тяжелым утюгом. – Вы ищете кого-то?
      Камерон пожал плечами, наблюдая за утюгом в ее руках.
      – До меня дошли слухи, что где-то между этим местом и Санта-Фе скрывается пара мошенников, промышляющих грабежом банков. Если я их не поймаю, это сделает какой-нибудь другой охотник за бандитами.
      – И это вас беспокоит?
      – Нет, черт побери!
      Перевернув его рубашку, она лукаво посмотрела на Камерона.
      – А вас вообще что-нибудь беспокоит? Есть на свете хоть что-то, чего бы вы хотели всей душой?
      Она задает чертовски сложные вопросы. Никто другой на это не осмелился бы. И он обязан ей ответить, ведь Делла всегда была с ним искренна. И еще потому, что она – Делла Уорд.
      – Да. Я хочу сравнять счет, – наконец ответил он. И, прежде чем она успела сказать, что это невозможно, добавил: – И еще кое-что. Прямо сейчас я хочу наполнить дождевую бочку водой и смазать дверные петли.
      Когда он вышел из дома, внутри него все кипело. То, что Делла гладила его рубашки, буквально потрясло Камерона, столкнуло его лицом к лицу с единственной его слабостью – Деллой Уорд.
      Если бы он сказал ей правду, ей и в голову не пришло бы обстирывать его.
      Он должен открыть ей правду до того, как она сделает ему еще какое-нибудь доброе дело.
      С той самой ночи, как они босиком бродили в ручье, Делла чувствовала, что Камерон хочет ей что-то сказать. Вначале она решила, что это как-то связано с Кларенсом, но они часто говорили о ее покойном муже, и у Камерона было более чем достаточно возможностей рассказать ей то, что он собирался. Возможно, он хотел поведать ей о своем таинственном незаконченном деле. Делла буквально сгорала от любопытства.
      Больше всего Делле хотелось, чтобы она узнала Джеймса Камерона до того, как война изменила его. Интересно, его голубые глаза сверкали и светились чаще, чем теперь? Легко ли было его рассмешить? Любил ли он поговорить или всегда был немногословным и замкнутым?
      – Сегодня вы что-то молчаливая, – проговорил он, кладя вилку и нож в пустую тарелку.
      – Никак не могу понять, почему вас разозлило, что я постирала и погладила ваши вещи.
      Любой другой на его месте воспользовался бы ее замечанием как возможностью все объяснить, но Камерон лишь кивнул. Было в Камероне что-то, что, с одной стороны, заставляло женщин буквально беситься, а с другой – прощать ему все.
      Деллу завораживал его взгляд. Казалось, он видел ее насквозь. Никто еще не смотрел на нее так.
      – Я предпочел бы, чтобы вы этого не делали, но все равно – спасибо.
      – Мне было приятно помочь вам, – искренне сказала Делла.
      – Вы насвистывали, когда я вошел. Делла улыбнулась:
      – Вот видите, как деградировали мои манеры!.. Может, хотите кофе?
      – Да, пожалуйста. А кто научил вас свистеть?
      – Соседский мальчишка. Моя мама была в шоке. – Боже, с тех пор, как приехал Камерон, она улыбается чаще, чем за все предыдущие десять лет!
      – Миссис Уорд, я скоро уезжаю.
      Эти слова повисли в воздухе, мгновенно рассеяв атмосферу дружелюбия. Делла уставилась на сгустившуюся за верандой тьму, поглотившую все, что не попадало в круг света, исходившего от маленькой лампы.
      Ей будет его не хватать. За это короткое время она успела привязаться к нему. У них появились общие привычки, общие заботы. Когда он уедет, она больше не будет накрывать стол на веранде. Будет есть на кухне, как было всегда. Не с кем будет перемолвиться словом, ее снова начнут мучить кошмары. Одиночество станет еще более невыносимым.
      – Прежде чем я уеду, мне хотелось бы задать вам один вопрос. Я думал об этом много лет.
      Ну вот. Этого вопроса она ждала и боялась. Делла уставилась на сложенные на коленях руки.
      – Я знаю, о чем вы хотите спросить.
      – Что случилось с вашим ребенком?
      У Деллы болезненно сжалось сердце, ей стало трудно дышать. Лицо покрылось мертвенной бледностью. Заметив это, Камерон мягко проговорил:
      – Я пришел к выводу, что ваш ребенок умер. Можете просто подтвердить это, и закроем тему.
      – Ее зовут Клер. В честь моей матери.
      – Она умерла недавно?
      – Попытаюсь вам все объяснить. – Она допила кофе, чтобы смочить пересохшее горло. – После гибели Кларенса мы бежали в Атланту, ведь плантацию Уордов сожгли. Там я и родила свою дочь.
      Делла поднялась и стала ходить взад-вперед по террасе.
      – Миссис Уорд потеряла свой дом, свое имущество и слуг. Потом сына. Янки отняли у нее все. А я была янки. После смерти Кларенса миссис Уорд велела мне убраться из дома. Я не ушла. Тогда она заперлась у себя в спальне и не выходила оттуда до той ночи, когда родилась Клер. – Делла тяжело вздохнула и, вцепившись в перила, невидящим взором уставилась в темноту. – Это было через неделю или около того после рождения Клер, когда я, как обычно, пошла в детскую покормить ее, – малышки там не оказалось.
      Я искала везде. В гостиной застала мистера Уорда, который по утрам читал там газеты.
      Ничто в ее голосе не выдавало ярости и ужаса, которые охватили ее в тот страшный момент. Ее голос звучал спокойно и бесстрастно, лишь слова лились бурным потоком.
      – Я сказала ему, что Клер пропала. В ответ мистер произнес длинную речь. Суть ее заключалась в следующем: Клер – это единственное, что осталось им от сына и в ней течет их кровь. Поэтому растить ее будут Уорды. А я должна немедленно уехать. Миссис Уорд не поправится, пока я не покину их дом.
      Слова застревали у нее в горле, горячий вечерний воздух не желал проникать в легкие, заставляя Деллу задыхаться.
      – У Уордов были деньги, у меня – нет. Уорды могли обеспечить Клер хорошую жизнь, я – не могла. И если я оставлю ее с Уордами, будет лучше для всех. Я взяла документ, который дал мне мистер Уорд, и деньги и приехала сюда.
      – А как же детская панамка на гвозде? А учебники? А отметки на дверном косяке?
      – Я представляла, что она здесь, со мной. Просто пошла погулять. Иногда я звала ее обедать и ждала, пока она прибежит. Слышала ее смех. – Делла не могла поверить, что рассказывает ему о своем безумии. – Воображение постоянно рисует мне ее образ.
      Делла не слышала, как Камерон встал, но внезапно почувствовала его руки на своей талии. На мгновение она оцепенела, но почти сразу оттаяла и прижалась к его надежному горячему телу, словно стараясь напитаться его силой.
      – Я помню ее запах, – прошептала Делла. – Ее волосики цвета спелой кукурузы. Ее ротик, похожий на розовый бутон.
      – Мне очень жаль, – прошептал Камерон.
      – Что ранит меня больше всего, о чем я просто не могу думать, так это то, что они, наверное, сказали ей, что я умерла. – Ее голос дрогнул, и она уткнулась лицом ему в грудь. Она не плакала, но глаза ее горели, а руки тряслись. – Для меня она такая настоящая, такая живая, а я для нее, должно быть…
      Камерон обнимал ее, вдыхая цитрусовый аромат, исходивший от ее волос. Он думал, что ее дочь мертва, но правда оказалась еще более ужасной. Из-за него Делла потеряла мужа, лишилась привычной жизни, у нее отняли ребенка. Из-за него маленькая девочка растет без родителей.
      Он может до конца жизни охотиться на преступников и расчищать целые города, но этим ему никогда не искупить своей вины перед этой женщиной и ее ребенком.

      Камерон прислонил свой стул к задней стене в «Серебряной подвязке». С этого места он видел всех и каждого, кто входил или выходил из салуна. Всегда стоять спиной к стене стало на Западе своего рода клише, но для таких людей, как он, это было просто необходимостью.
      Шериф Коудри налил им еще виски.
      – С Джо Хаскером проблем быть не должно. Когда я с ним закончил, его взял под контроль папочка. Я слышал вчера, что Хаскер-старший посылает юного Джо учиться в военную школу на восток.
      Камерон пару секунд вспоминал, кто такой Джо Хаскер, потом кивнул.
      Шериф крутил стакан между пухлыми пальцами.
      – По большей части этот городишко очень тихий. Но у малыша Хаскера есть дружки, такие же, как он сам.
      – Я уеду через несколько дней.
      – Вы же знаете, как это бывает, вы сами носили значок. Какая-нибудь знаменитость приезжает в город, и все хотят пожать ему руку и угостить виски. А потом начинаются всяческие догадки. Насколько он быстр? Рано или поздно какой-нибудь безмозглый щенок решит проверить это, и будут гибнуть люди.
      Шериф продолжал говорить, но Камерон слушал вполуха. Его взгляд не отрывался от одной из девушек-официанток, которая ловко убирала чужие руки с тех мест, на которых они быть не должны. Вернувшись к бару, она наклонилась и прошептала что-то на ухо мужчине, игравшему на фортепиано. Тот покачал головой и пожал плечами.
      Несколько лет назад Камерон сидел на этом же самом стуле и смотрел, как Делла скользит между старающимися потискать ее руками и шепчет что-то на ухо пианисту. В тот день он принял правильное решение – не сказал ей, зачем приехал. Однако, как оказалось, дело до конца не довел. Сегодня чуть раньше он исправил свою давнюю ошибку, отправив своему банкиру телеграмму с достаточно ясными инструкциями, чтобы тот его понял, и в то же время составленную так, чтобы не понял местный телеграфист.
      Его внимание привлекло вдруг то, что шериф назвал знакомые ему имена, и Камерон переключил свой слух на него.
      – Я бы и сам взял тех парней, но узнал о том, что они были здесь уже после их отъезда, – говорил шериф, явно чувствуя себя неуютно. – Они остались только на одну ночь.
      Шериф говорил о тех грабителях банков, что промышляли в Форт-Уэрте? Похоже на то.
      Проживи он хоть сотню лет, никогда Камерону не понять, о чем только думают эти преступники. Бандиты отправились именно туда, где он и рассчитывал их найти.
      – Какова вероятность того, что кто-либо рассказал им о моем местонахождении?
      Шериф пожал плечами:
      – Вероятность довольно велика. Ваш приезд, наверное, – единственное событие, которое местные жители обсуждают вот уже недели две. Сколько народу приезжало к дому миссис Уорд пожать вам руку? Человек сто? – Шериф долго и пристально смотрел на Камерона. – Вы поедете за ними, да?
      – Не в этот раз.
      Еще накануне он понял, что ему необходимо сделать. Он принял это решение еще до того, как Делла закончила рассказ о своей дочери, но только сейчас осознал это.
      – Ну что ж, – в конце концов проговорил Коудри, – видимо, вы не можете угнаться за всеми.
      Он хотел еще спросить: «Что же может быть важнее, чем отловить пару грязных мошенников?» – но, увидев выражение лица Камерона, благоразумно промолчал.
      – Мне пора возвращаться в дом миссис Уорд. – Камерон встал из-за стола. – Спасибо за выпивку.
      Коудри, конечно, хотелось узнать о таинственной связи Камерона и Деллы Уорд и почему тот живет у нее, но он воздержался от вопроса, будучи человеком здравомыслящим и рассудительным.
      Камерон тоже был человеком здравомыслящим, поэтому решил ехать через пастбище. Вряд ли у дороги его будет поджидать засада, но осторожность никогда не помешает. К тому же Камерону было о чем поразмышлять помимо сгущавшихся вокруг дороги теней.
      Когда он вернулся в амбар у домика Деллы, было уже поздно. Но он подозревал, что Делла тоже не спит, как и он.
      Поставив Отважного в загон, он подошел к дому и встал возле окна в ее спальню, прислушиваясь к доносящимся оттуда звукам.
      – Вы не спите? – тихонько спросил он, услышав внутри какое-то движение.
      – Мистер Камерон? – Ее голос звучал совсем не так, как если бы она только что спала. – Который час?
      Луна убывала, но звезды были все еще яркими.
      – Не знаю. Уже поздно.
      Занавески дернулись, и Камерон ощутил слабый запах лимона. Но Делла стояла в тени, и он не видел ничего, кроме ее силуэта.
      – Что случилось? Что-то не так в городе?
      – Я все обдумал и решил отправиться в Атланту за вашей дочерью. Вы можете поехать со мной или ждать нас тут.
      Она ахнула, подошла к окну и во все глаза уставилась на Камерона. Он все еще не мог разглядеть выражения ее лица.
      – Что… я…
      – Это справедливое решение.
      – Мистер Камерон… – Ее руки, прижатые к груди, заметно дрожали. – Не знаю, что и сказать. Все это выходит за рамки…
      – Вы успеете собраться за два дня? Молчание затянулось.
      – Миссис Уорд?
      – Думаю, сегодня нам будет не до сна. Так что заходите в дом. Я сварю кофе.
      Делла зажгла в кухне лампу и поставила на огонь кофейник.
      На один из своих вопросов он нашел ответ: она не распускала волосы на ночь, а заплетала их в косу.
      – Может, подождем до завтра? – Ему явно было не по себе. Камерон не привык видеть Деллу в ночной рубашке и почувствовал, как вспыхнуло желание.
      Камерон стал пятиться к двери.
      – Прошу прощения, миссис Уорд. Поговорим завтра утром.
      – Нет, мистер Камерон, сейчас. Никто не придет к нам в такое время. Садитесь.
      Они молчали до тех пор, пока кофе не был разлит по кружкам.
      – Ну вот. А теперь расскажите, почему вдруг решили привезти Клер. – Первое потрясение прошло, однако реакция Деллы была совсем не такой, как он ожидал.
      – Ваш муж не хотел бы, чтобы его дочь росла без матери.
      – В данных обстоятельствах не уверена, что соглашусь с вами, – в раздумье проговорила она. – С тех пор как я оставила Клер с Уордами, ничего не изменилось. Оглянитесь вокруг, мистер Камерон. Разве это подходящее место для маленькой девочки? Я не могу дать ей то, что могут Уорды.
      Он твердо смотрел на нее, но ничего не отвечал, стараясь осмыслить ее слова.
      – Здесь нет второй спальни, а там у Клер наверняка своя комната. Она освобождена от обязанностей по хозяйству. Слуги стирают ее одежду, готовят ей, убирают ее комнату. Она приглашает к себе в гости друзей. Ее шкаф набит красивыми платьями и шляпками. Неужели выдумаете, что Кларенс хотел бы, чтобы она поменяла ту свою жизнь на… это? – Делла развела руками.
      – Вы ее мать. И она должна быть с вами.
      – Большинство жителей Ту-Крикса обо мне невысокого мнения. Возможно, они не считают меня шлюхой, но и честной женщиной тоже. Вряд ли Кларенс хотел, чтобы этот позор пал и на его дочь. Чтобы она не училась игре на фортепиано, танцам или пению, не занималась вышиванием.
      – Вы не должны оставаться здесь, Делла. Вы с Клер можете начать все сначала где-нибудь в другом месте.
      Она посмотрела на него так, будто бы он потерял рассудок.
      – Если бы я могла позволить себе уехать и начать все заново где-нибудь в другом месте… – Она покачала головой. – Клер лучше оставаться там, где она живет сейчас.
      – И все-таки дочь должна жить с матерью.
      – На разрушенной ферме, на самом краю провинциального техасского городка? Обходиться без всех тех вещей, к которым она привыкла? Я люблю свою дочь. И хочу, чтобы у нее было счастливое детство.
      – Вы говорили, что часто представляли себе, будто она здесь, с вами.
      Боже правый! Ни одному мужчине не постичь женской логики. Он был уверен, что она зальется слезами и станет благодарить его. Но ошибся.
      – Я не сумасшедшая, – бросила она. – Когда я зову Клер обедать, то прекрасно знаю, что она не появится в дверном проеме. И тогда я представляю ее сидящей за столом, застеленным дамасской скатертью, представляю, как она ест из фарфоровых тарелок. И это придает мне сил и уверенности, мистер Камерон.
      – Называйте меня просто Камерон.
      – Я счастлива, что она изучает правила хорошего тона и живет среди людей, обладающих прекрасными манерами.
      – Позвольте мне кое о чем спросить вас. Вы часто видитесь с Уордами?
      – Нет. – Она подозрительно сощурилась. – А почему я должна с ними видеться?
      – Значит, вы не знаете наверняка, как живет ваша дочь? Она удивленно посмотрела на него:
      – Что вы имеете в виду?
      – Вы уверены, что состояние мистера Уорда не пострадало от войны?
      – Ну… он каждый месяц посылает мне деньги.
      – Не думаете ли вы, что ваши предположения не имеют под собой веских оснований? Насчет слуг, уроков, дорогих платьев и всего остального? Откуда вам знать, что Клер здорова и счастлива? Что она вообще жива?
      Делла вздрогнула, и кофе выплеснулся ей на рубашку.
      – Конечно же, она жива и здорова!
      – Но вы же не знаете этого наверняка!
      – Ну хорошо, черт возьми! Не знаю! Это вы хотели от меня услышать?! – Она отошла к двери и повернулась к нему спиной. – Случись что-нибудь ужасное, Уорды сообщили бы мне.
      – Да неужели?
      – Зачем вы все это говорите? Зачем заставляете меня страдать?
      Он не решался сказать ей, что его долг соединить две жизни, которые были оторваны друг от друга по его вине.
      – Воссоединить вас с Клер было бы самым правильным.
      – Разве Кларенс просил вас присматривать за нами? Может, вы что-то ему обещали?
      – Делла, чего вы боитесь?
      Она отвернулась, и ее коса, описав дугу, змеей опустилась ей на спину.
      – Все это пустые разговоры, потому что я все равно не могу позволить себе поехать на восток, – произнесла она безразличным тоном, вернувшись к столу.
      – Я могу.
      – Это уже выходит за границы дружбы. Вы не должны делать это ради Кларенса. Я очень признательна за ваше благородное намерение. Но это уже чересчур. Я даже не смогу возместить вам расходы на дорогу.
      – Лучшей наградой для меня будет сознание того, что вы с Клер снова вместе.
      Долгое время она сидела молча, не сводя глаз с Камерона.
      – Я хочу вам помочь, – упрямо проговорил он.
      – А что, если Клер не захочет меня видеть? – едва слышно произнесла она.
      Камерон не нашелся что ответить. Быть может, именно поэтому Делла не хочет поехать за дочерью, мелькнула мысль.
      – Этот мост вы сможете перейти, лишь когда доберетесь до него, – ответил он наконец.
      – Ей всего девять лет. Она совсем ребенок, Ей никогда не понять, почему я бросила ее. Возможно, ей сказали, что я умерла. Для нее будет потрясением узнать, что я жива.
      Ему захотелось обнять и утешить ее. И чтобы не поддаться минутной слабости, он встал и потянулся за шляпой.
      – Подумайте над моим предложением.
      Она подняла на него глаза, и Камерон прочел в них смятение.
      Камерон готов был свернуть горы, чтобы сделать ее счастливой.
      – Поговорим завтра, – бросил он.
      Она посмотрела на розовую полосу, залившую горизонт на востоке.
      – Завтра уже наступило, – тихо произнесла она. В голосе ее звучала печаль.
      В постель Делла не вернулась. Знала, что все равно не уснет. Мысль лихорадочно работала.
      Делла снова и снова спрашивала себя: почему Джеймс Камерон предложил поехать за Клер? Неспроста это, подумала она.
      Не только желание воссоединить мать с дочерью движет им. Быть может, у него есть на то свои причины. С па другой стороны, они ведь не совсем чужие друг другу. Прошлой ночью она нашла утешение в его объятиях, вдыхала его запах, ощущала силу его тела. Но бросить все да еще взять на себя расходы на поездку. Это более чем странно.
      Когда солнце поднялось над горизонтом, Делла допила очередную чашку кофе и снова задумалась о Клер. Какая она теперь? Какого цвета у нее волосы? Остались ли глаза голубыми? Похожа она на родню Деллы или Кларенса?
      Эти мысли причиняли ей боль. Но она была уверена, что Клер в безопасности, что о ней заботятся, и на сердце становилось легче.
      И вот Камерон пошатнул эту уверенность. Может, Клер болезненна. Может, ее вообще нет в живых. А может, миссис Уорд все еще не в своем уме и обижает малышку. Быть может, их деньги сгорели и Клер живет в нищете.
      Ничего этого Делла не знала.
      И очень сомневалась, что ее представления о роскоши и благоденствии соответствуют действительности.
      Когда Камерон пришел завтракать, она со стуком поставила перед ним тарелку и тяжело опустилась на стул.
      – А вы не будете есть?
      – Я слишком рассержена, и у меня нет аппетита. Он опустил вилку и нож.
      – Что же вас рассердило?
      – Я рада, что вы спросили, – ответила она сквозь сжатые зубы. – Я не могу представить себе, что вы – крестная фея, посланная к нам, чтобы творить чудеса. Или что вы – переодетый дьявол, жаждущий разрушить спокойствие моих мыслей, если можно считать, что оно у меня было.
      – Я просто мужчина, который треть своей жизни пытается делать хорошие дела.
      – Хорошие для кого, мистер Камерон? Может, ваше понимание слова «хорошо» не совпадает с моим. Вы когда-нибудь думали об этом? Когда принимали решения, касающиеся жизни других людей.
      – Да почему, черт побери, вас это так расстраивает? – Подавленное выражение его лица ясно говорило о том, что совсем не такой реакции ожидал он от Деллы, не на такой ответ надеялся.
      Она откинула назад волосы и вперила в него горящий взгляд.
      – Как вы смеете говорить о том, что собираетесь поехать за моей дочерью?! Кто дал вам право вмешиваться в ее и мою жизнь? И что именно вы собираетесь сделать? Украсть девочку у дедушки с бабушкой? Вы, незнакомец? А потом везти испуганную малышку за тысячу миль на запад и подкинуть ее мне под дверь, после чего помахать ручкой на прощание?
      Чем больше она говорила, тем сильнее разгорался ее гнев. Вскочив с места, Делла принялась мерить кухню шагами, яростно жестикулируя.
      – И что будет потом, мистер Камерон? Думаете, мы с Клер упадем друг к другу в объятия, радостные и счастливые? Или вы представляете себе женщину, которая ничего не знает о детях, и ошеломленного ребенка, который всю жизнь считал, что его мать мертва? Вы думаете о том, что Клер будет скучать по людям, вырастившим ее, по своей комнате, по вещам, к которым она привыкла, по своим друзьям? Думаете о том, как я буду страдать из-за того, что не могу обеспечить своему ребенку достойную жизнь?
      – Если проблема в деньгах, то я собираюсь…
      Она всплеснула руками:
      – Остановитесь! Не думаете же вы, что я стану клянчить у вас деньги?!
      – Боже милостивый! – Он встал, салфетка упала с его колен. – Никогда не встречал женщину, которая с ходу отвергает какую бы то ни было помощь.
      – А я никогда не встречала мужчину, жаждущего помочь женщине, которую он знает без году неделю! – Она яростно смотрела на него, уперев руки в бока. Волосы летали вокруг ее лица. – Если вы с Кларенсом были закадычными друзьями, почему не отдали мне это письмо десять лет назад? Почему ждали все это время?
      Он не ответил. Делла выбежала на веранду, спустилась по ступенькам, подошла к тополю и прижалась лбом к его стволу.
      – Я сделаю все, что вы захотите, – крикнул Камерон. – Если хотите вернуть дочь, я привезу ее сюда. А не хотите, оседлаю коня и уеду прямо сейчас. Словно меня здесь и не было.
      Она ударила кулаком по стволу.
      – Какое бы решение я ни приняла, до конца дней буду раскаиваться. Если мы привезем Клер сюда, возненавижу себя зато, что лишила ее хорошей жизни и блестящего будущего. Если оставлю ее там, буду грызть себя за то, что упустила возможность, которая никогда больше мне не представится.
      – Что вы хотите услышать от меня?
      – Ничего, черт побери!
      В глубине души она понимала, что Камерон – хороший человек, пытающийся сделать доброе дело. Что он ждет от нее благодарности.
      – Простите, – прошептала она, изо всех сил прижавшись к стволу. – А что, если она ненавидит меня?
      Вот он, страшный вопрос. Она не смогла бы произнести эти слова, если бы смотрела ему в глаза.
      – Вы же ее мать, – тихо проговорил Камерон.
      – Я бросила ее и уехала.
      – У вас не было выбора, Делла.
      – Был! Я могла выкрасть ее и сбежать. Или найти работу в Атланте и быть рядом с ней. Попроси я как следует, может, Уорды позволили бы мне остаться. Я могла бы сделать хоть что-то, но я просто села на тот проклятый поезд.
      Его большие ладони нежно опустились ей на плечи.
      – Куда бы вы сбежали без денег? Как прокормили бы себя и дочь? После войны работы в Атланте не было. Там царил хаос. А оставаться с Уордами?.. У вас не было выбора, Делла. И вы это знаете.
      Она повернулась и упала ему на грудь.
      – Она никогда не простит меня, никогда! – Она начала бить его кулаками в грудь. – Я позволила им забрать ее! Я потеряла свою малышку!
      Подхватив ее на руки, Джеймс понес Деллу подальше от дома, и когда опустил на землю, она открыла глаза. Они стояли у речки, Камерон протягивал ей влажный носовой платок.
      – Спасибо. – Она прижала прохладную ткань к пылающему лицу. – Что вы делаете?
      – Снимаю с вас туфли, чтобы вы могли опустить ноги в воду.
      Это было именно то, что ей нужно. Снять с нее чулки Камерон не решился, и Делла с наслаждением ощутила, как их пропитывает прохладная вода. Она почти сразу почувствовала себя лучше. Камерон сидел на берегу, пожевывая сухой стебелек. Делла подняла голову и сквозь хитросплетение тополиных ветвей посмотрела на небо.
      – Хоть бы пошел дождь.
      Но на лазурно-голубом небе не было ни облачка. Дул почти горячий ветер. Сад давно страдал без влаги, а трава на ферме стала от солнца почти коричневой.
      – Скажите, что я должна делать? – тихо спросила она.
      – Чтобы вы смогли переложить на меня всю вину, если раскаетесь в содеянном?
      Делла поморщилась.
      – Пожалуй, вы правы.
      – Никто не может принять это решение за вас, Делла.
      Когда он первый раз назвал ее по имени? Впрочем, мужчина, дважды державший ее в объятиях, может себе это позволить.
      – Я очень ценю ваши добрые намерения, – сказала она. Слова эти дались ей нелегко. – Никогда не думала, что мне может представиться такая возможность. И сейчас чувствую… ну, не знаю… смущение, неуверенность, страх.
      – Я не хотел этого.
      – Знаю. – Она коснулась его рукава, но быстро убрала руку. – У меня внутри все перевернулось. Я задумалась о тех вещах, которые давно похоронила, и вытащить их на Божий свет оказалось очень непросто.
      До того как Камерон появился в ее жизни, Делла могла бы сказать, что думает о Кларенсе и Клер каждый день, и это было бы правдой. Но теперь она поняла, что просто воздвигла стену, чтобы отгородиться от боли, которую причиняло осознание того, что она предала их.
      – Дело в том, что я безумно хочу увидеть ее. Просто увидеть. Убедиться в том, что она здорова и счастлива.
      – Это нетрудно сделать, – подумав, сказал Камерон. Она уставилась на него.
      – Потратить столько денег и преодолеть такое расстояние, просто чтобы взглянуть на кого-то? Но это бессмысленно!
      – Забудем о деньгах. У меня их много. За голову преступника платят немало. Деньги лежат в банке. Куда мне их тратить? – Он пожал плечами. – Поверьте, эта поездка не нарушит моих планов. Я могу себе это позволить.
      – Мы же просто посмотрим на нее. И все.
      – Если это именно то, чего вы хотите.
      – О Боже! Неужели это возможно?
      Она сможет увидеть Клер. Не станет портить ей жизнь, лишать достатка. Не заставит жить в нищете со своей недостойной матерью. Ей вообще не обязательно знать что-либо о Делле Уорд. Сама же Делла облегчит душу, взглянув на свою малышку.
      Клер не возненавидит ее. Она вообще не узнает, что мать была рядом.
      Ей хотелось кричать, визжать, бегать, кружиться. Обнять Камерона и найти слова благодарности.
      Она сцепила руки перед собой и вылезла из воды, вытирая ноги о траву.
      – А что вы хотите взамен? – тихо спросила она.
      Он замер, так странно посмотрел на нее, после чего повернулся и зашагал обратно к дому.
      Черт! Уронив голову, она прижала ладони к глазам. Но у него на это уйдет столько денег и времени!
      – Простите меня! – крикнула она ему вслед.
      Он не оглянулся.

      Воздух сырой и влажный. Переходящая в лето весна наполняет дворы яркими цветами, так подходящими для свадеб – или для похорон.
      Делла вдыхает аромат роз. Он такой насыщенный и тяжелый, что проникает даже сквозь толстые складки ее вуали, и она понимает, что всю оставшуюся жизнь будет ненавидеть этот запах.
      Мистер и миссис Уорд тихо идут позади нее. Их лица прячутся в тени, хотя солнечные лучи, отражающиеся отлакированного катафалка, такие яркие, что слепят Делле глаза.
      Она часто моргает. Железные колеса медленно катятся по булыжной мостовой. Ее сердце замирает каждый раз, как катафалк накреняется, попав колесом в выбоину.
      Окошечко в задней стороне катафалка украшено замысловато сплетенными золотыми листьями. Это двадцать четыре листа, растущих на одной длинной лозе. Сквозь стекло Делла старается не смотреть.
      Иногда звучит музыка, но она лишь смущает и вызывает головную боль. Тишину нарушает лишь цоканье лошадиных копыт по булыжнику. Копыта стучат в такт биению ее сердца. Его стук становится все громче и громче, пока наконец не вытесняет все другие звуки.
      Делла спотыкается, но ей удается удержать равновесие, и она идет дальше, едва поспевая за процессией. Вытирая слезы перчатками, она старается не упустить катафалк из поля зрения.
      – Не оставляйте меня!
      Но процессия продолжает удаляться. Делла приподнимает юбки и пытается бежать, но образовавшаяся внутри пустота делает ее легче воздуха, и Делла, как пи старается, не может сдвинуться с места.
      – Пожалуйста, подождите меня!
      Делла в панике проснулась. Ее сердце бешено колотилось, в ушах звенело. Сев на постели, она прижала простыню к влажному лицу, судорожно глотая воздух.
      Когда сердце немного успокоилось, Делла снова опустилась на подушку и уставилась в потолок, думая о Кларенсе.
      – Скажи мне, что делать, – прошептала она. – Пошли мне знак!
      К тому времени как она забралась в постель, ее хорошее настроение изрядно подпортили грызущие душу сомнения. Она увидит Клер, но станет ли ее жизнь от этого легче? Или тяжелее? Сможет ли она, вернувшись в Ту-Крикс, жить воспоминаниями, или же в ее сердце зародится надежда? А вдруг она не сможет удержаться от соблазна поговорить с дочерью?
      Прошлой ночью она подумала, что до Атланты не близкий путь.
      Ей придется провести с Камероном много дней. С одной стороны, осознание этого приятно взволновало Деллу, учитывая ее чувства к нему. С другой – эта поездка могла изменить всю ее жизнь. Впрочем, нынешняя ее жизнь была несладкой. Но Делла смирилась с постоянным чувством вины, сожаления, одиночества, гнева. Какие демоны проснутся в ней, когда она вновь встретится с прошлым?
      Камерон что-то скрывал от нее, она это чувствовала. Стоило ей взглянуть на него, как он, стиснув челюсть, отворачивался.
      Думая о том, что увидит Клер, Делла так разволновалась, что покачнулась и едва не упала с табуретки, на которой сидела.
      – Что с вами?
      Она разжала пальцы, которыми вцепилась в край стола, и заметила, что с порога на нее смотрит Камерон.
      – Я очень сожалею о том, что наговорила вам вчера у реки. Мне вовсе не нужно знать, почему вы предложили мне помощь.
      – Я уже сказал почему. – Он прошел к плите и налил себе кофе из кофейника. – Вы уже решили, как поступить со скотиной?
      – Я составила список тех, с кем могу поговорить. – Она колебалась. – Как вы думаете, мне следует заплатить им за то, что они присмотрят за моими животными? Или это их оскорбит? Много я заплатить не могу, но кое-какие деньги у меня все же есть.
      – Это ваши соседи, – пожав плечами, проговорил он, – не мои.
      Делла решила, что ей тоже не повредит чашечка кофе.
      – А вы правда можете позволить себе потратить столько времени на поездку? Разве вам не нужно ловить грабителей?
      – Если мы наткнемся на преступника где-нибудь по дороге в Санта-Фе, то непременно схватим его. – Он прошел к окну с чашкой в руках и выглянул наружу.
      – Мы?! – Она заморгала.
      – Такое возможно, впрочем сомневаюсь, что мы встретим преступников.
      Работая на солнце, Камерон вспотел, и влажные темные колечки волос спускались теперь ему на шею. Кожа его была темной от загара.
      Она любила смотреть на него и ухитрялась находить себе занятия в таких местах, где можно было бросить на него украдкой взгляд. Сначала она смотрела на него и радовалась тому новому чувству, которое рождалось в ней оттого, что рядом кто-то есть. Теперь же она поглядывала на него, потому что это был Камерон. Иногда при виде него у Деллы пересыхало во рту, и это смущало ее.
      Она вдруг поняла, что разглядывает его длинные ноги в пыльных сапогах, и, поджав губы, опустила голову.
      «Запомни, – предостерегла она себя, – у тебя нет будущего с человеком, за которым охотится каждый, кому не лень, по всему Западу. Если женщина любит мужчину, который не дорожит жизнью, ничего, кроме страданий, такая любовь не принесет».
      – Камерон? – Он не ответил, только приподнял голову. – Мне нелегко свыкнуться с мыслью что эта поездка вам дорого обойдется. Никогда не встречала таких мужчин. – Она покачала головой. – Нет слов, чтобы выразить вам свою благодарность.
      – Не надо так говорить.
      – Мне страшно отсюда уезжать. Я привыкла к этому месту. А там, снаружи, – она махнула рукой в сторону двери, – там все другое, новое.
      – Может, вам это понравится.
      – Это и пугает меня, – прошептала она. – А теперь о скотине. Завтра мы не можем уехать. Я должна договориться с людьми. На это уйдет весь день.
      – Я повезу продовольствие.
      – Вы повезете… Разве мы не возьмем с собой повозку?
      – Я думал, что все объяснил, – нахмурился он. – Мы поскачем в Санта-Фе, а там сядем на поезд.
      – Поскачем? На лошадях, что ли?
      – Надеюсь, вы умеете ездить верхом?
      О Боже!
      – Я не садилась на лошадь целую вечность.
      – Я проехался сегодня утром на вашем гнедом. Не думаю, что у вас с ним будут неприятности.
      – Наверное, вы говорите о Бобе. – Последний раз она седлала его… когда же это было?
      – А еще мы возьмем мула и пристроим их в Санта-Фе. Конечно же, они должны ехать верхом. Иначе ему придется возвращаться сюда за своей лошадью.
      – А сколько до Санта-Фе пути? Он пожал плечами:
      – Миль триста. Может, немного больше. Проехать больше трехсот миль верхом на лошади?
      – А по дороге нам будут попадаться города?
      – По большей части мы будем ночевать в прерии, на отрытом воздухе.
      Ночевать на воздухе. Во что, во имя Всевышнего, она собирается ввязаться?!
      Собирая вещи, Делла то складывала их в сумку, то вытаскивала, то опять складывала. Настроение у нее было ужасное.
      Камерон несколько раз говорил ей, что все ее вещи должны уместиться в седельных сумках. Мул понесет лишь амуницию для лагеря.
      Под конец Делла запаковала свой воскресный костюм – для поезда – и вместе с ним соответствующую нижнюю одежду, туфли и перчатки. Она взяла много блузок, запасную юбку для верховой езды и чулки. В щели напихала расчески, гребни и другие туалетные принадлежности. Взяла свою свадебную фотографию, последнее письмо Кларенса и маленький кошелек, в котором хранила несколько долларов и янтарные серьги.
      Камерон долго рассматривал раздутые седельные сумки, прежде чем повесить их на спину Бобу. Потом закрепил их. За все это время он не произнес ни слова. Лишь закончив, спросил:
      – Готовы?
      Делла, подставив лицо горячему августовскому ветру, смотрела на крошечную ферму. Теперь, когда скотины не было, она услышала вдруг скрип мельницы – звук, который обычно не замечала. А еще она никогда не позволяла себе увидеть, какими старыми и обветшалыми стали и дом, и амбар. Беспощадное техасское солнце и зимняя стужа суровы к постройкам. И к женщинам тоже.
      Откинув волосы назад, она надела свою старую рабочую шляпу и кивнула.
      – Готова.
      Если она сюда не вернется… что ж, здесь не осталось ничего, о чем стоит скучать. Это было печальным открытием, но Делла знала, что обязательно вернется.
      Камерон помог ей забраться в седло, подождал, пока она устроится поудобнее, и взял мула под уздцы. Проверив стремена и поводья Деллы, он сел на коня и поехал вниз по дороге.
      Не оглядываясь, Делла последовала за ним.
      Ехали они не спеша, дорога была нетрудной. Когда по пути попадался ручей или озерцо с пресной водой, делали привал. К середине дня Камерон заметил, что энтузиазм Деллы поубавился, с непривычки она очень устала.
      Когда он помог ей спешиться в тени у старого обрубленного дуба, Делла проковыляла к пеньку и со стоном опустилась на него.
      – Боже мой! Вы сказали, триста миль?
      – Возможно, немного больше. – Он протянул ей флягу. Делла намочила носовой платок и приложила к лицу.
      Жакет она давно сняла. Влажная от пота блузка липла к спине, под мышками образовались длинные мокрые пятна. Через час зазубренный край шляпы уже не сможет защищать от палящих лучей ее лицо, оно будет открыто солнцу.
      – Есть хотите?
      Если бы он путешествовал один, то съел бы кусок вяленого мяса или несколько печений, не слезая с лошади. Через неделю-другую, когда Делла привыкнет к верховой езде, он предложит не останавливаться в полдень – конечно, если жара не усилится.
      – Я, правда, не знаю, – сказала она. Сквозь платок ее голос звучал приглушенно. Влажная ткань быстро подсыхала. – При одной только мысли, что нужно встать, идти к Бобу, брать седельную сумку и нести ее снова сюда, мне становится плохо. Дайте передохнуть минутку.
      На рассвете она поджарила курочку и сварила с дюжину яиц. Взяла также свежей моркови и лука и несколько кусков пирога с изюмом, чтобы съесть его в первый день.
      – Я сам достану еду.
      Платок упал с ее лица, Делла прищурилась.
      – Не хочу, чтобы вы мне прислуживали. Готовить и подавать еду – моя обязанность.
      – Прекрасно, справляйтесь сами. А я сварю кофе.
      – Как можно в такую жару пить горячий кофе?
      Он не стал смотреть, как она с трудом поднимается и плетется к лошадям, а пошел собирать хворост для костра. Но слышал, как она то и дело бормочет: «О Господи, Боже ты мой!»
      На своем веку Камерон повидал немало неопытных наездников и понимал, как она себя чувствует. Все тело ноет. Особенно спина и плечи. Зато она не заметит, что спит на голой земле, чего очень боялась. Провалится в сон, как только закроет глаза.
      – Сколько, по-вашему, мы проехали? – спросила она, когда с едой было покончено. В конце концов она тоже согласилась выпить кофе, но от сахара отказалась. Камерон подозревал, что ей попросту не хочется идти за сахарницей.
      – Может, миль десять. – Если учесть все остановки, то проехали они самое большее восемь миль. Сам он мог проделать задень не меньше тридцати.
      – Не больно-то много, – сказала она. Набрав горсть песка, Делла смотрела, как он просачивается тонкими струйками между пальцев. – Вы знаете, я тут подумала… В здешних краях, наверное, полно змей?
      Она произнесла это беспечным тоном, и Камерон не сдержал улыбки.
      – Змеи любят нас не больше, чем мы их. Мы можем проехать до самой Атланты и не встретить на своем пути ни одной.
      – Прошлым августом ко мне в амбар заползла гремучая змея, и я пристрелила ее. До смерти напугала меня. Я не часто пользуюсь оружием.
      Она бросила взгляд на его револьверы и принялась помешивать остатки кофе.
      – Вы в кого-нибудь стреляли, не считая змей?
      Что бы она ни говорила, завораживало его, и он мысленно сравнивал молоденькую девушку на фотографии и женщину, в которую она превратилась.
      – Пару лет назад два красных волка съели у меня нескольких цыплят. Пришлось повозиться, но в конечном счете я их все-таки достала.
      – Теперь волки уже не доставляют столько хлопот. Их почти не осталось.
      – И еще был случай. Я тогда только-только поселилась на ферме. – Она нахмурилась. – Я уже легла спать и вдруг Услышала во дворе шум. Всю ночь просидела у окна с Ружьем в руках. Где-то за полночь мне показалось, что я вижу тень, направляющуюся к дому. Я выстрелила. С тех пор подобных проблем у меня не было.
      Камерон принялся убирать утварь и засыпать песком костер.
      Он поинтересовался, кто научил ее стрелять.
      – Это было так давно…
      – Может, тот же мальчик, который научил вас свистеть?
      – Вообще-то меня научил Кларенс.
      Она невольно погладила карман на юбке, и Камерон понял, что Делла, должно быть, носит там какую-то вещь, оставшуюся от мужа Он надеялся, что… нет, об этом не стоило и думать.
      – В том охотничьем клубе, в котором состоял Кларенс, был тир.
      До войны Камерон тоже состоял в охотничьем клубе. Теперь же эта мысль показалась ему нелепой, Джеймс даже не мог вспомнить, каким образом туда попал. Сейчас другие времена. И Джеймс Камерон стал другим.
      Он подсадил Деллу в седло и дал ей солнцезащитные очки.
      – Вам это понадобится.
      Она повертела очки.
      – А вам?
      Он похлопал по карману жилета.
      – Скоро солнце будет светить нам прямо в глаза.
      – Я читала о голубых линзах. Это сейчас очень модно. Может, она в очередной раз поддразнивает его. Камерон не мог бы это сказать с уверенностью. Как и всегда, когда дело касалось этой женщины. – Предпочитаю темные линзы, но в магазине были только синие.
      Делла нацепила очки и принялась озираться вокруг.
      – Как странно. О Боже, посмотрите на небо! Может, новизна голубого мира поможет ей избавиться от боли на следующие пять часов. Или хотя бы минут на двадцать. Улыбаясь, Камерон проверил лошадь, затем мула, после чего вскочил в седло.
      Делла оказалась гораздо крепче и сильнее, чем он предполагал.
      Его решение воссоединить Деллу с ее дочерью было импульсивным, но три дня назад казалось ему единственно правильным для нее, это ощущение не покидало Камерона и теперь. К тому же это путешествие давало ему возможность все время находиться рядом с Деллой. При этой мысли захватывало дух.
      Заметив невдалеке уютное местечко между искривленными мескитовыми деревьями, Камерон решил сделать привал, хотя было еще рано. Рядом пролегало русло пересохшей реки, но их это не волновало, потому что воды с собой они взяли предостаточно.
      – Вы всегда останавливаетесь в такое время? – спросила Делла.
      – А вы хотите ехать дальше?
      – Будь вы один, поступили бы именно так, верно?
      – Если бы я ехал один, не опасайся бы, что моя усталая спутница вывалится из седла. – Он поднял руки, чтобы помочь ей спешиться. – На сегодня достаточно.
      Едва коснувшись ногами земли, Делла упала.
      – Делла?!
      Она оттолкнула его и в сердцах проговорила:
      – Черт побери!
      Через несколько секунд она вздохнула, потом протянула ему руку, и Камерон помог ей подняться. Но Делла тут же согнулась пополам.
      – За всю свою жизнь я так не страдала… Ой, как больно! Черт! Простите меня, но… Черт!
      Она едва сдерживала слезы.
      – Дайте мне, пожалуйста, мазь. Камерон огляделся.
      – Вон в тех зарослях вы сможете смазать больные места. Он представил себе, как Делла задирает юбки и втирает мазь в бедра, попытался прогнать прочь эти мысли, но не смог.
      К тому времени как Делла вернулась, Камерон уже разбил лагерь, разложил остатки жареной курочки по тарелкам, котелок с кофе поставил на огонь. Расстелил походные постели, поместив свою с одной стороны костра, а ее – с другой.
      Тот, кто впервые разбил в этом месте лагерь, устроился очень даже неплохо. Рядом с костром лежали плоские камни, на которых было очень удобно сидеть.
      Садясь, Делла тихонько застонала, но тут же прикусила губу и замолкла.
      – По сравнению с этим камнем седло кажется просто периной, – проговорила она, расправляя юбки. – Мазь не очень-то помогает.
      – Слишком мало времени прошло. Лицо тоже надо намазать. – Он протянул ей миску с каким-то снадобьем. Щеки и лоб у Деллы обгорели на солнце.
      – Что это такое? – Делла понюхала содержимое и поморщилась.
      – Яичный белок с касторовым маслом. Поколебавшись, Делла сняла очки и принялась смазывать лицо.
      – Простите, что не помогала вам разбить лагерь. Впредь это не повторится.
      – Все нормально. Я привык это делать.
      – Если я вижу, что могу помочь, то не отступлюсь.
      Бывали минуты, когда она раздражала его. Упрямое выражение лица, сжатые губы, косой взгляд говорили о том, что лучше ей не перечить.
      Камерон не привык иметь дело с женщинами. Общался либо со шлюхами, предпочитавшими все взвалить на мужчину, либо с уважаемыми леди, которые боялись его и почти все время молчали либо, расчувствовавшись, изливали Камерону душу, заставляя его искать пути к отступлению.
      Он и до войны сторонился женщин.
      Мир прекрасного пола казался Камерону банальным и ограниченным. Он ничего не знал о вышивке, меню, китайской живописи или игре на фортепиано. А женщины не имели понятия о своде законов, лошадиных скачках и хорошем виски.
      Однако женщины Запада удивляли его. Здесь Камерон встретил женщину, которая знала о лошадях столько же, сколько и он сам. У многих женщин не было времени на светские рауты и праздное времяпрепровождение, потому что они работали – так же усердно, как и их мужья. Камерон даже встретил как-то пару милых дам, которые разбирались в политике не хуже мужчин.
      Но он никогда не проводил столько времени рядом с женщиной, как сейчас. Делла была загадочной и непредсказуемой. Только такая женщина могла его заинтересовать. Он восхищался ее храбростью, самоотверженностью, решительностью, чувством долга и чести.
      Делла на все имела свое мнение, граничащее с упрямством, и надеялась, что Камерон будет к ней прислушиваться, даже если ему придется отказаться от своих многолетних привычек. Интересно, как поступил бы на его месте более опытный мужчина.
      – Камерон?
      – Простите, я задумался.
      Она подождала минуту, как бы надеясь, что он поведает, о чем именно задумался. Но он молчал. Тогда Делла нетерпеливо размяла плечи и с трудом подавила зевок.
      – У нас много воды?
      Наклонившись вперед, Камерон поворошил поленья в костре. Он подумал о лошадях, кофе и флягах с водой.
      – Немало.
      – Прекрасно. Мне нужно кое-что постирать.
      Он в изумлении уставился на нее:
      – Постирать?
      – Да.
      Она отвела глаза, и Камерон сразу подумал о чулках и нижнем белье. Но сначала о ее бедрах. Он тоже отвел взгляд и мысленно чертыхнулся.
      – На стирку у нас воды не хватит.
      – Этого я и боялась, – печально проговорила она. – Что ж. А когда мы доедем до какого-нибудь города? Мы там останемся на ночь?
      – До следующего города примерно неделя пути. Мы можем заночевать там, если вы настаиваете.
      И если в этом городишке есть гостиница. Камерон не мог вспомнить.
      И вдруг он осознал, что еще одна его привычка изменилась. Путешествуя один, он никогда не кочевал от одной гостиницы до другой, предпочитая устраивать лагерь под открытым небом. Он не появлялся в городах, пока не возникала настоятельная необходимость помыться и срочно постирать одежду. Но теперь, видимо, все будет по-другому.
      Его охватило негодование, но оно улетучилось, стоило ему взглянуть на Деллу. Она выглядела такой печальной. У нее болели не только мышцы, но и суставы, лицо стянуло засохшим белком, и оно глянцевито поблескивало.
      Вдруг Делла подняла голову, и на лице ее сверкнула ослепительная улыбка.
      – Мы едем на поиски Клер! – тихо произнесла она. – Я увижу свою малышку. О, Камерон, я так счастлива!
      Счастлива? Джеймс посмотрел ей в глаза и понял, что она говорит искренне.
      Не в силах сдерживать зевоту, она извинилась так вежливо, как будто они сидели в гостиной, и отправилась обследовать свое спальное место.
      Камерон понятия не имел, как надо себя вести и какие правила соблюдать, когда путешествуешь с женщиной. Может, ему следует удалиться, дать ей возможность приготовиться ко сну? Или просто отвернуться? Притвориться, что нет ничего особенного в том, что он будет спать рядом с женщиной, о которой мечтал десять лет?
      Пока Камерон колебался, не зная, как поступить, Делла повернулась к нему спиной, стянула башмаки и залезла под одеяло прямо в одежде.
      «Слава Богу», – подумал Камерон, стараясь подавить охватившее его разочарование.
      Делла распустила волосы, достала щетку. Зачарованный, Джеймс наблюдал, как она расчесывает свои длинные темные волосы. Затем она заплела их в косу и сделала это гораздо быстрее, чем Камерон мог себе представить.
      Свернувшись калачиком, Делла бросила через плечо:
      – Спокойной ночи!
      – Спокойной ночи, – ответил он Голос его прозвучал неожиданно хрипло.
      Да, это будет трудное путешествие Камерон налил себе еще кофе и уставился на пылающие поленья. Он знал, что ему предстоит бессонная ночь.

      Окружающий ландшафт не радовал глаз. Редкие цветы потемнели от жары и торчали тут и там на островках засохшей жесткой травы. Иногда ветерок поднимал в воздух красный песок.
      Камерон сказал, что дорога слегка поднимается к западу, но Делла, как ни силилась, не смогла увидеть этого наклона. Ей казалось, что земля вокруг абсолютно ровная.
      На третий день пути Делла заметила, что вокруг довольно много опознавательных знаков.
      Иногда попадались овраги, слишком глубокие, чтобы их пересечь, л тогда приходилось их объезжать, а это отнимало лишний час или два. Постепенно Делла начала замечать маленькие холмики, заросли дуба или дикий орешник, рельеф все время менялся. Однажды она увидела небольшое стадо вилорогих антилоп, поднявших облако пыли, затем кроликов. И ее перестала волновать мысль о том, что у них не будет свежего мяса.
      Несмотря на все тяготы пути, Делла не могла не признать, что Камерон прав. Каждый новый день путешествия оказывался легче предыдущего, и чувствовала она себя лучше.
      Делла старалась не думать об усталости и сосредоточилась на Камероне.
      Он с легкостью держался в седле и внимательно вглядывался в расстилающиеся просторы. Оборачивался не часто. Делле льстила его уверенность, что она не отстанет, в то же время это злило ее, казалось, Камерон забыл о ее существовании.
      Со времени приезда Камерона она почти не вспоминала о покойном муже и, мучимая совестью, накануне снова и снова перечитывала его письмо, с болью вспоминая, что в порыве отчаяния написала, что ненавидит его. Поглощенная своими мыслями, Делла не слышала, что Камерон окликнул ее. И когда он подъехал к ней, удивленно вскинула голову.
      – Что, пора останавливаться?
      Ей казалось, что до захода еще как минимум часа два.
      – Сегодня мы разобьем лагерь пораньше. Видите вон там вяз, около четверти мили впереди?
      – Да, вижу. – Вязы редко росли на открытой местности. Под их обильной листвой можно было найти тень и прохладу.
      – Если не ошибаюсь, в паре ярдов от того дерева есть вода.
      Делла поняла, что Камерон хочет поднять ей настроение.
      – Как вы себя чувствуете?
      – Достаточно хорошо, чтобы не останавливаться так рано.
      Это было неправдой Когда Камерон сказал, что они сделают привал, у нее словно гора свалилась с плеч. Но она готова была ехать вперед, не обращая внимания на боль в спине и ногах, так же решительно, как собиралась менять его пресловутые привычки В конце концов, они предприняли это путешествие исключительно из-за нее.
      – Мы останавливаемся ради меня? Он внимательно разглядывал горизонт.
      – У меня предчувствие, что что-то должно произойти И я хочу разбить лагерь до того, как это случится.
      – А что должно?..
      В этот момент Камерон дернул мула за повод и сам двинулся по направлению к вязу. Мул послушно затрусил за ним следом.
      Раздосадованная, Делла вздохнула, потом пустила Боба шагом. С Камероном было куда легче ладить на ферме. Сейчас он постоянно раздражен, слова от него не добьешься.
      Быть может, он пожалел о том, что предложил ей поехать за Клер. Эта мысль занозой застряла в мозгу.
      – Камерон, нам нужно поговорить, – сказала она, когда они спешились. Боже, как хорошо оказаться под сенью дерева.
      – Позже, – ответил он.
      Двигаясь быстрее, чем обычно, он вырыл яму для костра и набросал в нее сухих веток и сучьев. Когда над хворостом заплясало пламя, он положил в костер ветки потолще. Затем подошел к мулу, чтобы достать утварь и одеяла.
      Делла взяла котелок для кофе – Камерон бросил его у самого костра.
      – Я найду ручей и наполню его.
      – Нет, оставайтесь здесь.
      Когда Делла удивленно подняла бровь, Камерон оглянулся через плечо на бескрайнюю прерию.
      – Я сам наполню котелок. Если хотите помочь, найдите ровное место для постелей.
      – Да, расстилать мне их запрещается, разрешено только найти «ровное место».
      Камерон смерил ее долгим взглядом, после чего быстрым шагом направился к маленькой ивовой рощице.
      Делла отодвинулась от костра, мечтая о лимонаде со льдом вместо горячего кофе. Каждое лето она мечтала о льде, стараясь вспомнить, как маленький холодный кусочек тает на языке.
      Камерон вернулся и оглядел расстеленные Деллой постели и два небольших бревнышка, которые она подкатила к костру, чтобы сесть на них. Меньше всего ей хотелось сейчас сидеть у костра, но когда солнце сядет и наступит ночная прохлада, погреться будет очень приятно.
      Сжав губы, она наблюдала, как Камерон готовит кофе и ставит котелок на огонь. Делла подумала, что он готовит этот напиток так же, как и она. Почему же ему непременно надо варить его самому?
      – Куда вы?
      Она показала ему узел с вещами, который достала из своей седельной сумки.
      – Пойду к ручью постираю.
      Он снял очки и принялся тереть глаза Было видно, что он раздосадован.
      – Я хочу, чтобы вы оставались тут.
      – А я хочу пососать кусочек льда.
      Она посмотрела на него, после чего начала пробираться сквозь кустарник в том направлении, куда Камерон ходил за водой.
      – Какая вы все-таки упрямая женщина, Делла! – Его голос прозвучал у нее за спиной.
      Делла пробиралась сквозь ивовую рощу, отпуская тонкие веточки так, что они легонько хлестали идущего позади Камерона.
      – Было время, когда я праздно сидела, ожидая, когда ко мне придут с визитом, но те времена давно прошли.
      Ступив на голую землю вокруг родника и образовавшегося ручейка, Делла принялась рассматривать звериные следы, видневшиеся по краям воды. Потом посмотрела на Камерона, ее глаза за синими линзами были прищурены.
      – Мне и так тяжко оттого, что вы за все платите. Я должна вносить и свою лепту И уж конечно, могу сама сварить кофе!
      Он склонился над ней так низко, что Делла почувствовала исходящий от его тела жар, ощутила терпкий мужской аромат.
      – Я веду кочевой образ жизни уже много лет. Я быстрее вас могу разбить лагерь, и мне это сделать гораздо проще. Кроме того, – процедил он сквозь зубы, – мне нравится заботиться о вас.
      Форма его рта всегда удивляла ее. Когда Камерон был раздражен или говорил с незнакомыми, его губы становились тонкими и твердыми, их очертания – резкими и четкими.
      Но Делла не верила тому, что эти губы говорили. Ни одному мужчине не хочется зависеть от женщины, если только он не ухаживает за ней или же не болен. В их ситуации не было ни того, ни другого.
      Она поднялась на носочки так, что оказалась почти нос к носу с ним.
      – Я настаиваю на том, чтобы всю работу делить поровну. Или будет так, или отвезите меня домой прямо сейчас.
      – Черт! – Отступив от нее, он сорвал с головы шляпу и в сердцах хлестнул ею себя по ноге. – Хорошо, – сказал он наконец, поворачиваясь к Делле. – Вы можете развести костер? А готовить на открытом огне?
      – Я могу научиться. – Она вздернула подбородок.
      – А вы знаете, как снарядить мула? У вас хватит сил оседлать лошадей?
      – Вы передумали везти меня в Атланту?
      – Что?
      – Поэтому ведете себя так отчужденно и странно? Надеетесь, что я предложу вернуться назад?
      Камерон смотрел на нее как на помешанную.
      – Хотите сказать, что решили вернуться?
      – Нет, черт вас возьми! – Она в сердцах топнула ногой. – Просто пытаюсь понять, почему вы себя так странно ведете.
      Чтобы занять чем-то руки, Делла опустилась на колени и набрала в ведро воды. Потом положила туда свои чулки и нижнее белье и бросила кусочек мыла. Только тут до нее дошло, что она при мужчине стирает столь интимные вещи.
      – Почему вы пошли сюда за мной? Разве в лагере нечего делать?
      Камерон посмотрел на ведро и отвернулся.
      – Никогда не знаешь, что скрывается за пределами лагеря. Не думаю, что вам грозит опасность, но мало ли что может случиться.
      Единственное, чего Делла боялась, – это змеи, поэтому, когда шла по нужде, старалась шуметь, чтобы их отпугнуть.
      – Здесь нет никого, кроме нас с вами.
      – Возможно. Но я все-таки подожду.
      Боже милостивый! Делла все постирала, прополоскала, отжала, вылила грязную воду и не спеша пошла в лагерь. Не стой он у нее над душой, она непременно помылась бы.
      – Будете наблюдать, как я развешиваю вещи на ветках сушиться?
      – Нет. Пойду подброшу дров в костер.
      – Прекрасно.
      Когда Делла вернулась, Камерон сидел, привалившись спиной к стволу вяза, и вертел в руках кружку с кофе. Его шляпа была сдвинута на затылок. Если бы отношения между ними не были такими натянутыми, от одного его вида у Деллы перехватило бы дыхание. Он был высоким, стройным, прекрасно сложенным. Гладкая загорелая кожа. Опасный человек с холодными глазами и револьверами на поясе. И они с ним одни, нет ни души на много миль вокруг.
      Делла тяжело вздохнула и налила себе кружку кофе, которого на самом деле не хотела. Солнце стояло низко над горизонтом, но должно было пройти еще не меньше полутора часов, прежде чем стемнеет окончательно и можно будет ложиться спать.
      – На вашей ферме мы работали, спали и ели по вашим правилам. Я не просил, чтобы в угоду мне вы меняли свои привычки. Здесь же я прошу вас уважать мои правила.
      – Неужели так трудно понять, что я всего-навсего хочу делать свою часть работы? Разве не по этой причине вы чинили крышу моего амбара и изгородь? Не потому, что не могли жить под моей крышей и сидеть за моим столом, ничего не давая взамен?
      – Это не одно и то же. Здесь постоянно нужно быть настороже, прислушиваться к каждому шороху.
      Она всплеснула руками, разлив при этом добрую половину кофе.
      – Камерон! На тридцать миль вокруг нет ни одной живой души!
      – Не могу с вами согласиться. Дело в том, что, выполняя работу по привычке, человек не думает. Когда же его привычки нарушаются, сосредоточиться бывает гораздо сложнее, и можно потерять бдительность.
      Наконец-то его отказ передать ей часть дел начал обретать смысл.
      – Путешествие со мной – это уже смена привычек, – сказала она, помолчав. – Но разве вы потеряли бдительность?
      – Посмотрим.
      Делла выплеснула остатки кофе и одернула юбки.
      – А что, по-вашему, может случиться?
      – Вам важно помнить одно, что не следует путаться под ногами. Непосредственно вам опасность не угрожает.
      Говоря это, Камерон, к ее удивлению, снял ремень с револьверами, с которыми никогда не расставался. Даже когда спал.
      – Куда вы все время смотрите? – спросила Делла, махнув рукой в сторону прерии. – Там ничего нет!
      Видимо, Камерон и сам это знал, потому что опустил оружие на землю и засучил рукава.
      Делла пошла к костру.
      И в этот момент тишину разорвал ужасный рык. Делла обернулась и замерла на месте: на песке стояло на четвереньках какое-то существо. Грязное, все в ветках и сухих листьях. В растрепанных волосах – песок.
      Мужчина вскочил на ноги. В одной руке он держал томагавк, в другой – нож.
      Завизжав от страха, Делла упала на колени. И тут вспомнила, что Камерон снял ремень с оружием!
      Дрожа, Делла смотрела, как Камерон двинулся на этого безумного.
      Времени думать не было. Завязалась драка. Делла закрыла глаза, а когда решилась их открыть, увидела, что мужчины катаются по земле в облаке пыли.
      Надо что-то делать, подумала Делла и, вскочив на ноги, огляделась. Дерущиеся находились как раз между ней и ремнем с оружием! Тут она заметила томагавк. Он был воткнут глубоко в землю довольно далеко от того места, где они дрались. Слава Богу! Но у безумца все еще оставался нож.
      Она все же добралась до пояса, но никак не могла вытащить револьвер из кобуры. Тут ей пришло в голову, что она может пристрелить Камерона.
      Делла пыталась разглядеть, кто находится в данный момент сверху, но тщетно, мужчины то и дело менялись местами. Судорожно сглотнув, она крепче сжала револьвер. Нужно подождать, пока они подкатятся к ней, приставить револьвер к голове дикаря и выстрелить. Этот план должен сработать.
      Но мужчины снова вскочили на ноги, дубася друг друга. В воздухе мелькали ноги и кулаки. Делла пыталась прицелиться в дикаря, но от пыли у нее слезились глаза. Нож куда-то исчез, противники сражались голыми руками.
      – Боже мои, это женщина!
      Сквозь клубы пыли она смотрела в удивленные глаза дикаря. Его кулак застыл в воздухе на полпути к лицу Камерона.
      Лучшей возможности ей не представится. Делла направила трясущийся револьвер на врага и нажала на спуск.
      Она попала бы ему прямо в грудь, если бы Камерон вдруг не стукнул ее по руке. Пуля вошла в ствол вяза.
      – Бога ради, Делла! Я же просил не вмешиваться!
      Их окутало густое облако пыли, но все же Делла заметила кровь на губе и подбородке Камерона. Кровь также сочилась из пореза на его плече.
      Один глаз дикаря быстро заплывал. Из носа и бедра текла кровь.
      – Отдайте мне револьвер. Что вам взбрело в голову?
      – Просто пыталась спасти вашу шкуру, вы, неблагодарный мерзавец!
      Она снова уставилась на мужчин. Сердце ее все еще бешено колотилось, ноздри щипало от запаха пороха и пыли.
      – Что здесь творится?
      – Это Люк Эппл. Люк, это миссис Уорд.
      – Очень приятно познакомиться. – Он вытер окровавленные пальцы о штаны, после чего, прищурившись, посмотрел на Камерона. – Еще минута, и я убил бы тебя.
      – Черта с два. Но, думаю, этот раунд окончен. Согласен?
      Мистер Эппл с нескрываемым интересом разглядывал Деллу.
      – Согласен. Исключительно ради леди. Но мы еще продолжим.
      – Буду признателен вам, если достанете аптечку, – обратился Камерон к Делле. – Она лежит в одной из седельных сумок, привязанных к мулу. – Он посмотрел на струйку крови, сочившуюся из бедра Люка Эппла. – Скажи, где привязан твой конь, и я приведу его.
      Только сейчас Делла заметила, что Люк Эппл уже немолод. То, что она приняла за песок в его волосах, оказалось сединой, загорелое лицо было испещрено морщинами. Его ладони и запястья напоминали сучковатые ветви дерева.
      – Я не сдвинусь с места, пока вы оба не объясните, что все это значит.
      Еще минуту назад они готовы были убить друг друга. Потом вдруг перестали драться, и оказалось, что они друзья.
      Люк Эппл опустился у подножия вяза и осторожно потрогал заплывающий глаз.
      – Джеймс Камерон убил племянника моей жены. Я поклялся ему отомстить. Только так можно было сохранить мир в семье.
      Камерон прижал пальцы к губе – они обагрились кровью.
      – Племянник его жены сжег ферму одного жителя Канзаса. Я пристрелил его, когда он насиловал тринадцатилетнюю дочь этого человека.
      – Боже! – Глаза у Деллы округлились.
      – Я не говорил, что этот ублюдок не заслужил подобной участи! Но он был членом моей семьи. Поэтому я и решил отомстить.
      – И давно это случилось?
      – Лет семь назад? – обратился Камерон к мистеру Эпплу.
      – Может, даже восемь.
      – И все восемь лет вы пытаетесь прикончить Камерона?
      – Бог мой, она говорит в точности так, как Зеленое Перо. – Он внимательно смотрел на Деллу. – Но чтобы отомстить, нужно время.
      – И сколько раз вы пытались его убить? – спросила Делла старика.
      – Не знаю. Я делаю это раз или два в год. – Он посмотрел на Камерона. – На этот раз ты ехал не так быстро, как обычно. И на третий день слежки мне удалось улучить момент, когда ты снял оружие. Ты теряешь бдительность. В следующий раз я непременно расправлюсь с тобой.
      – В следующий раз я похороню тебя и уеду, даже не оглянувшись. Ты уже не тот, что прежде. Я знал, что ты здесь.
      Испытывая отвращение к ним обоим, Делла пошла за аптечкой. Седельные сумки Камерона были упакованы очень аккуратно, и долго искать не пришлось. Тем временем она прокручивала в голове только что полученную информацию.
      Она никак не могла понять, как удалось Камерону узнать, что Люк Эппл поблизости. Но он это знал и намеренно снял ремень с оружием. Делле это показалось забавным, и когда она вернулась к мужчинам, выражение ее лица уже было не таким мрачным.
      Камерон снял рубашку и помог старику стянуть штаны.
      – Зеленое Перо сдерет с меня шкуру, когда увидит на штанах дыру.
      – Как она?
      – Толстая, противная и совершенно ненормальная. Как всегда, да хранит ее Господь.
      Камерон ухмыльнулся:
      – Передавай ей от меня поклон.
      – Черта с два. – Он посмотрел на Деллу. – Вы что, собираетесь промывать раны виски?
      – Именно так, потому что ничего подходящего я в аптечке не нашла.
      Бегло взглянув на раны, она убедилась, что порезы не глубокие, и почувствовала облегчение. При одной мысли о том, что придется зашивать кожу, ей становилось дурно.
      – Я взяла бутылку виски из вашей седельной сумки, – сказала она Камерону.
      – Где твое гостеприимство, Джеймс Камерон? – спросил Люк, кивнув в сторону бутылки, которую держала Делла. – Истекай ты кровью, я непременно предложил бы тебе выпить.
      Камерон хотел встать, но Делла не дала ему подняться. Сначала она налила виски себе и глотнула обжигающей жидкости. Женщины и мужчины, видимо, живут в разных мирах. Им никогда не понять друг друга.
      Она промыла раны виски, посыпала древесным углем, чтобы впитались яды, после чего забинтовала.
      – Вашему глазу, мистер Эппл, я ничем помочь не могу.
      – Знаю. Это не первый фонарь.
      – А у вас рана на губе будет трескаться каждый раз, как вы начнете говорить. Заживет не скоро, – повернулась Делла к Камерону. Ранка была маленькой, но в очень неудачном месте.
      – Не стоит об этом волноваться. – Он поднялся, расправил плечи и проверил, нет ли синяков и ссадин. – Я приведу твоего коня, – сказал он старику.
      – Я все на том же пегом. Он привязан вон там.
      – Займусь-ка я, пожалуй, ужином, – сказала Делла, предположив, что сумасшедший мститель заночует здесь. – Вы не собираетесь на нас снова нападать?
      Он улыбнулся ей:
      – Я ничего против вас не имею, мне нужен он. Я не нападаю на женщин. За кого вы меня принимаете?
      – Пока не могу сказать. – Она занялась готовкой, то и дело настороженно поглядывая на Эппла. Хотя знала, что Камерон не даст ее в обиду. – А за кого я должна вас принимать?
      – Давненько мне не задавали таких вопросов. – Он задумался. – Я восхищаюсь индейцами, люблю и уважаю их, и это, наверное, отличает меня от всех остальных людей. Конечно, они мне больше были по душе до того, как их загнали в Резервации. Им это не особо нравится. А кому бы понравилось? Я женился на индейской женщине, она моя третья жена. Зовут ее Зеленое Перо. Первая и вторая умерли.
      – А она и в самом деле противная и ненормальная? Ужин сегодня будет простым: бобы, бекон и булочки. Камерон называл такой ужин «три Б».
      – С ненормальными куда интереснее общаться. Характер у нее всегда был отвратительный. Еще до того, как стало плохо с головой. И с каждым днем все хуже и хуже.
      – А она не пыталась вас убить?
      – Пожалуй, что пыталась. Делла нервно кашлянула.
      – Однажды швырнула в меня кастрюлю с кипящей водой. На мое счастье, в тот день на мне было много одежды. Это и делает ненормальных женщин интересными. Никогда не знаешь, чего от них ждать. Один раз Зеленое Перо завела меня в прерию и оставила там умирать. Немощного старика! – Он покачал головой и глотнул виски. – Когда я наконец добрался до дома, она сказала, что не помнит такого. Но на всякий случай спросила, все ли я еще хочу взять вторую жену. – Он рассмеялся. – А ваш муж где, миссус?
      – Погиб в самом конце войны.
      Бобы с беконом выглядели весьма аппетитно, чего не скажешь о булочках.
      – Нельзя так долго быть вдовой.
      Делла не нашлась что ответить и принялась посыпать бобы солью и перцем. Других специй она не нашла.
      – Для женщины не может быть ничего лучше, чем положить глаз на Джеймса Камерона, – сказал Эппл. – Он хороший человек.
      Делла подняла бровь, стараясь сдержать улыбку.
      – Но не дорожит жизнью, – сдержав улыбку, сказала она и уже серьезным тоном добавила: – А вы на самом деле собирались убить его?
      Люк покосился на нее здоровым глазом.
      – А вы – меня?
      Наступило молчание.
      – Я восхищаюсь Джеймсом Камероном, – сказал мистер Эппл. – Жаль, что племянника моей жены убил не какой-нибудь другой законник. Мне совсем не хочется убивать Камерона.
      – Очень мило с вашей стороны, – проговорила Делла с долей сарказма в голосе.
      – Я знаю, – бодро ответил он. – Но вернемся к нашей теме. Женщина должна иметь мужа.
      В этот момент появился Камерон, ведя под уздцы пятнистую лошадь с пустыми седельными сумками. Время от времени он кряхтел и потирал рану на плече, но не просил помочь ему расседлать коня.
      После еды Камерон поблагодарил Деллу за ужин.
      – Особенно вкусными получились булочки.
      – Да, я давно таких не ел, – согласился мистер Эппл.
      Булочки почти не поднялись, а снизу слишком подпеклись, но Делла не стала говорить о том, как сложно готовить на походном костре. Она протерла тарелки и котелок песком, а Камерон с мистером Эпплом в это время обсуждали последние новости, попивая кофе, смешанный с виски. Камерон время от времени трогал свою губу, когда чувствовал, что кровь сочится сквозь мазь, которую нанесла ему на рану Делла.
      Она поглядывала на него поверх костра, размышляя над словами мистера Эппла о том, что женщина должна иметь мужа, и вдруг почувствовала жар внизу живота.
      – С вашего разрешения, я хотела бы просто… – махнула рукой в сторону своей постели и посмотрела на сидящих у костра мужчин. – Надеюсь, мне здесь ничто не грозит?
      Эппл закатил глаза:
      – Вы разочаровываете меня, миссус.
      Камерон улыбнулся, и огонь в животе Деллы разгорелся еще сильнее.
      – Люк так устал, что не в силах справиться даже с мошкой. Того и гляди заснет.
      – А вот это уже наглая ложь!
      – Все в порядке, вам ничто не грозит, – уже серьезно проговорил Камерон, глядя ей в глаза.
      Делла никогда еще не чувствовала себя такой защищенной, как в компании Джеймса Камерона. Осознание этого удивило ее, но Делла подумала, что удивляться не стоит. Ведь он – человек-легенда.
      «А еще он – подлый обманщик, – подумала Делла, засыпая. – Знал ведь, что старик прячется поблизости. Но снял ремень с оружием».
      Однако Джеймс Камерон скрывал еще кое-что, гораздо более серьезное, о чем Делла и не подозревала.

      – Ну и что вы за женщина, миссус?
      – Сегодня – замерзшая и промокшая.
      С самого утра моросил дождик, проникая между рукавами и перчатками, затекая за шиворот и даже в ботинки. Делла не сразу поняла, что в шляпе дыра, а когда спохватилась, волосы, собранные в узел на затылке, намокли. По лицу тоже текли струйки воды.
      – С полудня очень похолодало, – заметила Делла, поежившись, и стала дышать на пальцы, чтобы согреть их.
      Они с Люком сидели на покрывалах, расстеленных на влажной траве, и слушали, как капли дождя стучат по импровизированному тенту. Камерон ходил по лагерю, и сквозь пелену дождя можно было рассмотреть лишь его силуэт.
      – Как ему удалось развести костер? – Делла не видела самого костра, потому что мешал навес, но чувствовала запах свежесваренного кофе – сейчас, впервые за долгое время, ей захотелось выпить его.
      – Если мужчина не может разжечь костер, ему нужно жить в городе и не высовывать оттуда носа.
      – Не припомню, чтобы в середине августа было так холодно.
      – Ха! В прериях и не такое бывает. Особенно в конце лета. Сегодня холод, а завтра – невыносимая жара.
      – Почему в мокрую погоду ехать верхом труднее, чем в сухую? – спросила Делла.
      – Понятия не имею.
      – А почему он, – она кивнула в сторону Камерона, которого нельзя было разглядеть за пеленой дождя, – такой упрямый?
      Камерон помог Люку соорудить навес, после чего попросил Деллу и старика не мешаться у него под ногами. Делла Резонно заметила, что втроем они сделают все гораздо быстрее, тем более что все равно промокли. Но Камерон твердо решил разбивать лагерь в одиночку.
      – Это меня и волнует, – ответил он. – Не хватает только, чтобы вы разболелись.
      Как будто бы он не может подхватить лихорадку, а они такие слабые, что вот-вот свалятся с ног! Делла начала было спорить, говоря, что им тоже не нужно, чтобы он заболел, но Камерон не обратил на ее аргументы внимания, как будто бы ни разу в жизни не хворал.
      – Будь я молод, поступил бы точно так же, – сказал Люк Эппл, кутаясь в жесткую лошадиную попону. – В лагере должен быть порядок.
      – А женщины хотят помочь. Обязанности всегда нужно делить.
      – Даже на кухне?
      – Ну уж нет! – с улыбкой произнесла она.
      Делла не понимала, почему ее так разозлило, что Камерон отверг ее помощь. За последние два дня он пару раз, правда с неохотой, разрешал ей кое-что делать. Наполнить котелок водой, расстелить постели. Но она мечтала о другом, представляя себе, как они с Камероном работают бок о бок.
      Желая прогнать эти мысли, Делла нашла свое полотенце, сняла шляпу и стала распускать волосы, осторожно вынимая из них шпильки и аккуратно складывая их в карман. Затем энергично вытерла волосы, отчего капли разлетелись во все стороны.
      – Вы не ответили на мой вопрос, – сказал старик. – Я спросил, что вы за женщина, миссус.
      – Женщина, которая ничего не добилась в жизни, – задумчиво проговорила она. – Я была женой и матерью, но не преуспела ни в той, ни в другой роли. Плохо обошлась и с мужем, и с дочерью.
      – Продолжайте.
      – И внутри у меня живет гнев. Всепоглощающий, жгучий. – Делла вдруг осознала, что это чистая правда. Опустив полотенце, она посмотрела на унылый ландшафт. – Я поступала неправильно, позволила другим топтать себя, – прошептала она. Как могла она не понять, что не печаль отравляет ей жизнь, а гнев.
      – Но что-то же есть в вас хорошего, – возразил Люк.
      – Есть, конечно, – резко ответила она. – Я очень способная. Могу прожить на один доллар много дней, выращиваю самые большие тыквы, будь они прокляты, во всем городке Ту-Криксе, что в Техасе. Умею свистеть.
      – Я никогда не учился свистеть. И стараюсь не задерживаться в городах.
      – Думаю, именно поэтому мы там не остановились.
      Вчера они видели какой-то город, но объехали его стороной. Позже Камерон спросил, не рассчитывала ли она там остановиться. Делла пожала плечами. Она готова была на все, лишь бы очутиться в теплой сухой гостинице, поесть горячей пищи и поспать на мягкой кровати.
      – Вот кофе, – сказал Камерон, пройдя под навес. Его голос звучал слишком бодро, и это раздражало. Опустившись на землю, он скрестил ноги на индейский манер и посмотрел на влажные волосы Деллы.
      – Шляпа оказалась дырявой?
      – Как вы догадались?
      – А миссус сердитая, – заметил Люк.
      На нем все еще была его собственная широкополая Шляпа, обвязанная шнурком из змеиной кожи, с большим зеленым пером. У Камерона шляпа была обвязана бечевкой. Просто, но со вкусом.
      – Вы злитесь из-за чего-то конкретного или так, вообще?
      – Кажется, будто она злится на всех, а в действительности на себя саму.
      – Не могу понять, почему я злюсь. – Она отбросила полотенце и взяла чашку с горячим кофе. – Я злюсь на дождь, злюсь на вас за то, что чувствую себя бесполезной и зависимой. – Эти слова были адресованы Камерону. – И злюсь на вас зато, что напугали меня до смерти, напав на него. – Она повернулась к Люку.
      – Думаю, ваши слова справедливы, – решил Люк. Он поднял голову и принялся рассматривать натянутый над головой тент. – А я злюсь из-за того, что мне нужно ехать домой и сказать Зеленому Перу, что я в очередной раз не смог убить Джеймса Камерона.
      – Я тоже злюсь, – сказал Камерон. – Из-за того, что у меня не заживает губа и что из-за дождя мы так медленно продвигаемся вперед.
      Оба повернулись к Делле.
      – Я с каждой минутой становлюсь все злее, поскольку подозреваю, что вы попросту разыгрываете меня! – проговорила она.
      – Стану я вас разыгрывать, когда меня самого вот уже сорок лет называют бабой! Это приводит меня в ярость! – возразил Люк.
      – А я в ярости от того, что какие-то два чертовых ублюдка написали про меня книгу, и теперь она как мишень у меня на спине! – добавил Камерон.
      – Боже! Нам определенно надо кого-нибудь пристрелить! – сказал Люк. – Кого бы вам хотелось прикончить, миссус?
      – Что меня и в самом деле бесит, так это то, что матерью Кларенса была именно миссис Уорд!
      – Вам хотелось бы прикончить свою свекровь?
      Делла задумалась.
      – Она постоянно причиняла мне боль. Ей неведомы чувства благодарности и милосердия.
      – Но это было давно, – тихо проговорил Камерон. Время, проведенное в доме Уордов, было таким ужасным, таким мучительным, что Делла не могла так просто забыть о тех обидах. Она не могла избавиться от жутких воспоминаний, как ни старалась.
      – Когда миссис Уорд украла моего ребенка, а мистер Уорд ее поддержал, время для меня словно остановилось.
      Боль и грусть в ее душе уступили место жгучей ярости.
      – И я отдала ей свою дочь.
      Ей было не на чем выместить свой гнев, и не было способа погасить его. Он сжигал ее изнутри, и Делла вскочила и бросилась вон. Ей хотелось бежать и визжать, рвать на себе волосы и плакать.
      – Делла, постойте.
      Она развернулась так резко, что юбки взметнули в воздух облако влажной пыли. Трясущимся пальцем она ткнула ему в лицо:
      – Клянусь, если вы выйдете отсюда, я разорву вас на куски своими собственными зубами!
      И она выбежала на дождь.
      – Да что такое здесь происходит?
      Люк пожал плечами и поправил свое покрывало:
      – Черт меня подери, если бы я знал! Белым женщинам непросто путешествовать по этим местам.
      – Ты сказал что-то, что ее расстроило?
      – По крайней мере я этого не заметил.
      Однако Камерон решил, что гнев в сложившейся ситуации не помешает. Это возведет между ними стену, что само по себе неплохо. Но что вызвало такие ее чувства? Поначалу Камерон думал, что она злится из-за него. Теперь же ответ казался очевидным. Она знает, что скоро увидит дочь, и это заставляет Деллу вспоминать давние обиды и переживания.
      Подняв ее полотенце, Камерон вытер с лица и шеи капельки дождя. Потом допил ее кофе.
      – Ты человек женатый. Должен знать женщин, – сказал он Люку. – Что бы ты посоветовал? Найти ее и попытаться утешить? Неужели она сказала это серьезно?
      Люк задумался.
      – Ну, если женщина говорит, что разорвет тебя на части зубами, с этим не стоит шутить.
      – Она может заблудиться.
      – Она заблудилась много лет назад, сынок. Камерон посмотрел на Люка. Почему он так сильно привязан к этому старику? Он встал и поправил шляпу.
      Дождь лил как из ведра. За его пеленой на расстоянии нескольких шагов ничего не было видно.
      Куда могла пойти Делла? Камерон проверил костер, огонь погас. Трава была слишком густой, чтобы на ней оставались следы. Камерон не мог точно сказать, была Делла здесь или нет. Джеймс принялся оглядывать местность.
      Наклонив голову, он побрел к лошадям. Он найдет ее, даже если на это уйдет вся ночь.
      – Я же просила вас не ходить за мной!
      Делла сидела, прислонившись к мулу. Вода текла по ее одежде, мокрые волосы струились по спине. Делла кусала губу. Ее руки покраснели от холода.
      Боже! Он и понятия не имел, что сказать промокшей разгневанной женщине.
      – Если вы хотите варить кофе и готовить, я не стану возражать. – Делла отвернулась и прислонилась щекой к мулу. – Буду вам благодарен за помощь.
      – Уходите.
      – Я не очень люблю готовить, а у вас это хорошо получается.
      – Я не умею готовить на открытом огне.
      – Я научу вас.
      Она встала и покачала головой:
      – Я знаю, что вы действуете из лучших побуждений. И мне жаль, что я пообещала разорвать вас. Но сейчас мне нужно побыть одной.
      Он подошел к ней и положил руку на спину мула.
      – Я никогда никого не утешал. Скажите, чем я могу вам помочь?
      – Никто не может мне помочь. – Она отошла от мула и прижала к глазам кулаки. – Я должна была противостоять ей. Сказать все, что думаю. Я много раз мысленно говорила с Уордами. И не всегда осознаю, что снова и снова делаю это. – Она уронила руки. – Заново прокручиваю в голове всевозможные ситуации. В них я сильная, контролирую себя, не позволяю им оскорблять меня. И знаете, что самое худшее? Если бы я могла вернуться в прошлое и заново прожить те дни, я снова поступила бы точно так же. Я не смогла бы противостоять им. – Она ударила себя кулаками по бедрам. – Потому что они – родители Кларенса! И я позволила им забрать Клер!
      Камерон провел кончиками пальцев по ее холодной щеке.
      – Время нельзя повернуть вспять. Все в прошлом. Она отпрянула, будто от пощечины.
      – Но вы тоже живете прошлым. Десять лет пытались искупить свою воображаемую вину!
      – Вы полагаете, что я вообразил себе, что убивал хороших людей?
      – Когда вы убивали янки, Камерон, они не были хорошими людьми. По крайней мере в тот момент. Они пытались убить вас.
      – Я пришел сюда не для того, чтобы говорить о себе. Она смахнула с лица капли дождя.
      – Но это то же самое, разве нет? Вы? Я? Мы оба завязли в своем прошлом, как бабочки в паутине.
      Он смотрел на ее волосы, черные от дождя в сгущающихся сумерках. Она не сказала ничего нового, но ему не хотелось признать, что это правда.
      – Послушайте меня, – сказал он, обхватив ее плечи. – Мы едем на восток для того, чтобы исправить ваше прошлое. Мы не можем изменить того, что произошло с Клер, но изменить будущее вполне в наших силах. Делла! На этот раз вы можете поговорить с Уордами совсем по-другому.
      Деллу била дрожь.
      – Я не стану этого делать. Хочу только посмотреть на нее. – В глазах ее была мольба, смешанная со страхом. – Все кончено. Я никогда себе не прощу, что бросила свою дочь. Но если она счастлива, я не смогу увезти ее, обречь на нужду.
      Сейчас неподходящее время для споров. До Атланты еще далеко. Он постарается ее переубедить.
      – Пойдемте под навес, а то совсем промокнем.
      – Я знаю, что не права. – Она заломила руки, страстно желая, чтобы он понял ее. – Корю себя за то, что позволила этой женщине украсть моего ребенка, и в то же время хочу оставить все как есть.
      Понять это было не так уж сложно. Горечь наполнила все его существо, когда он осознал, что не сможет жить, как все остальные. И все же он гордился тем, что сделал за последние десять лет.
      Обвив ее плечи рукой, Джеймс осторожно повел Деллу под навес. На них повеяло теплом.
      Седло и попона Люка исчезли, но он выкопал под навесом небольшую ямку для костра. На огне готовились бобы, пахло свежесваренным кофе. Камерон выглянул наружу, но старика нигде не было видно. Его присутствия Камерон также не ощущал.
      – Может, поискать его? – с тревогой спросила Делла. – Куда он мог уйти?
      – Домой.
      – Ночью? В дождь?
      – Люк всю жизнь провел под открытым небом. В любой момент может разбить лагерь.
      Камерону было досадно, что он не услышал, как ускакал Люк. Старику это сильно польстило бы.
      – Я не успела попрощаться с ним! Не сказала, что он мне понравился, хотя я злилась на него.
      – Думаю, он и так это понял.
      Только сейчас Камерон заметил, что Люк принес его седло и седельные сумки и расстелил полотенца. Старый хитрый дьявол! Камерон с трудом сдержал улыбку, представляя, что старик навоображал себе.
      Под навесом было тепло, Делла сняла куртку, распустила волосы и обернула одно из полотенец вокруг головы.
      – Не знаю, что на меня нашло, – сказала она, опускаясь на землю рядом со своим седлом. – Я чувствую себя полной дурой. Ни с того ни с сего меня обуял гнев. Я была в ярости и не могла совладать с собой.
      Сняв куртку и шляпу, Камерон налил себе и Делле кофе, добавив в ее чашку сахара.
      – Я не была такой на ферме. – Она глотнула кофе, закрыла глаза и поблагодарила. – А вы когда-нибудь злитесь?
      – Иногда мне хочется пристрелить какого-нибудь сукина сына, вместо того чтобы вести его в суд.
      – И вы когда-нибудь поступали так?
      – Пару раз был недалек от этого решения. Есть хотите?
      Они съели бобы, которые приготовил Люк, после чего выставили котелок наружу, чтобы его промыло дождем. Бобы были пересолены, но булочки у Люка удались на славу.
      Что теперь?
      Он и Делла остались одни и слушали, как дождь барабанил по их крошечному импровизированному домику. Им предстояло спать совсем рядом. Камерон хотел завести разговор, но слова застревали в горле. Люк был своего рода связующим звеном между ними. В его присутствии разговор шел плавно и естественно.
      Смущенный, он бросил взгляд на Деллу. Она сняла с головы полотенце и вытирала волосы. Свет от костра смягчил выражение ее лица, и на мгновение Камерон увидел перед собой девушку с фотографии.
      Он никогда не представлял себе, что окажется с ней наедине. Что будет сидеть так близко, ощущая исходящий от нее запах дождя, что сможет коснуться ее, стоит только протянуть руку. Но такого права у него не было.
      Теперь он понял, что девушка с фотографии была призраком, плодом его воображения. Сейчас перед ним была женщина редкой красоты, само совершенство. Настоящая роза. А роза не бывает без колючек.
      – Давайте поговорим, – предложила Делла, когда молчание стало тягостным. Она потянулась за расческой. – О чем-нибудь, что не имеет отношения к прошлому.
      С самого детства он не видел, как женщина расчесывает мокрые волосы. Сколько для этого нужно терпения. Он видел, как она приводит себя в порядок, и от этой сцены у него все внутри сжалось.
      – Добавить вам виски в кофе? – Ему надо отвлечься. – Это поможет заснуть. – Скорее всего ему не удастся сегодня заснуть. – О чем бы вы хотели поговорить?
      – Не знаю. О чем угодно. Что доставляет вам удовольствие?
      – Чтение. Когда приезжаю в город, посещаю лекции, читальные залы, общественные мероприятия. Люблю также поработать руками. Еще люблю шахматы.
      – А что вы читаете?
      – В основном своды законов. Иногда – художественную литературу.
      Гребень медленно скользил по ее волосам. Пряди покороче, обрамлявшие лицо, уже подсыхали.
      Камерон продолжал:
      – Охотно читаю Марка Твена, с удовольствием прочел «Алису в Зазеркалье» Льюиса Кэрролла.
      В этом он не признавался еще никому.
      Делла посмотрела на него, на лице ее светилась улыбка.
      – Я тоже читала «Алису». На самом деле это не совсем детская сказка, правда?
      – А вам что доставляет удовольствие?
      Словно зачарованный, Камерон смотрел на Деллу, проворно заплетающую волосы в косу.
      – Примерно лет пять назад миссис Линей устроила из своего старого курятника библиотеку. Все приносили туда книги. Больше всего мне нравились книги, в которых кто-то делал пометки. Я старалась представить себе, почему именно это слово или строчка были важными для кого-то. Иногда мне удавалось это понять, иногда – нет.
      – А вы делаете в книгах пометки?
      – Никогда. – Она улыбнулась. – Думаю, вы тоже не делаете.
      – А что еще вам нравится?
      Она перевязала косу кусочком бечевки.
      – Работа в огороде для меня скорее обязанность, чем удовольствие. Кроме выращивания дурацких тыкв. Готовить мне приятно, когда есть для кого это делать. – Она наклонила голову и принялась теребить кончик косы. – Раньше я любила играть на фортепиано, хотя особым талантом не обладала. А вы любите танцевать?
      Он подтянул колени к животу и обхватил их руками. Если бы писака, издавший «Джеймс Камерон, американский герой», слышал их разговор, наверняка написал бы совсем другую книгу. Камерон улыбнулся:
      – Когда-то я очень любил танцевать. Чего не скажешь о последних годах.
      – А я обожала танцы. – Ее глаза горели в свете костра. – Обожала музыку и балы. Вальсирующих леди в роскошных белых платьях, похожих на цветы. Мужчин в черных костюмах, с зачесанными назад волосами. Помните, как там пахло? Свечами, духами и мастикой для паркета.
      Она носила высокую прическу, украшая волосы драгоценными камнями. Камерон представил себе, как танцует Делла, с блестящими глазами, в роскошном атласном платье, с расшитым веером в руках.
      – Это прекрасные воспоминания. – Она прикрыла рот ладонью, стараясь скрыть зевок, и перекинула косу через плечо. – День выдался тяжелый, пора и отдохнуть. Вы были правы насчет виски. У меня слипаются глаза. Вы тоже будете ложиться?
      – Еще немного посижу. Пока не догорит костер. Делла с облегчением вздохнула и забралась под одеяло.
      Ее башмаки стояли возле седла Боба, хотя Камерон мог поклясться, что не видел, как она их снимала.
      – Прошу прощения за сцену, которую устроила сегодня.
      – Я тоже был хорош.
      – Не думаю, – возразила она с улыбкой. – Что же, спокойной ночи.
      – Спокойной ночи, Делла.
      Делла легла на живот и обхватила руками подушку.
      – Вы уверены, что не стоит беспокоиться о мистере Эппле?
      – С Люком все в порядке.
      – Хм-м… Мне нравится шум дождя.
      В бутылке оставалось немного виски. Вылив его себе в кружку, Камерон выглянул наружу. Останься Люк, у них возникла бы проблема с ночлегом. Камерон ни за что не согласился бы положить Деллу между собой и Эпплом. Ведь стоило пошевелиться, и можно было случайно прикоснуться к ней. Сам он тоже не мог лечь посередине, поскольку встать оказалось бы очень трудно.
      Черт! Костер давно погас, а он все сидел, представляя себе, как прикасается к ее толстой блестящей косе.
      Камерон допил виски, напиток обжег горло. Он не вправе думать о подобных вещах.

      Утреннее солнце заливало прерию, превращая море травы в бескрайние искрящиеся волны. Вокруг шныряли кролики, вдалеке виднелось стадо антилоп. Над головой простиралось бескрайнее голубое небо без единого облачка.
      День становился все теплее, и Делла смогла расправить плечи. Она старалась думать о настоящем и выбросить из головы прошлое. Какое счастье, что она теперь может скакать весь день, не ощущая боли в теле, как прежде. К ее радости, день выдался и теплым, и солнечным.
      Когда перевалило за полдень, Камерон поехал бок о бок с Деллой.
      – Вы насвистывали, или мне показалось?
      – Это старая фривольная песенка под названием «Мэри Эйвелин». О девочке из салуна, которая потом стала выступать на сцене, насвистывая. Она не собиралась извиняться за то, что ей нравилось заниматься не женским делом.
      – Я знаю эту песню. – Камерон просвистел несколько тактов. – А вы можете ее спеть?
      – Конечно же, нет! Только просвистеть.
      – Начните сначала. Я постараюсь подстроиться. Делла удивленно уставилась на него. Какой удивительный человек. Упрямый и в то же время мягкий, уступчивый.
      Облизнув губы, Делла стала насвистывать мелодию, ожидая, когда к ней присоединится Камерон. Он это охотно сделал.
      Когда смолкли последние звуки песни, Делла, потрясенная, повернулась к Джеймсу.
      – Великолепно! – воскликнула она.
      Он усмехнулся. Джеймс Камерон усмехнулся. У Деллы взволнованно забилось сердце.
      – Мне так понравилось! – с энтузиазмом продолжала она. – А вы знаете песню «Девушка, которую я оставил дома»?
      Вторая песня была медленной и грустной, но они спели ее на два голоса, и вышло замечательно.
      Постороннему человеку показалось бы, что они тренировались годами, чтобы добиться такого результата.
      – Лошадям понравилось наше представление. – Наклонившись, Камерон потрепал холку Отважному. – Мой конь весь день ведет себя беспокойно. Думаю, музыка немного утихомирила его.
      – Если хотите немного размять его, я могла бы повести мула.
      Камерон колебался, и Делла приподняла бровь.
      – Да, это очередная уловка. Сначала я взяла на себя готовку, потом буду вести мула. А после этого возьму на себя заботу о животных. Затем начну копать яму для костра и устраивать лагерь. Думаю, недельки через две вам останется лишь смотреть в небо.
      Камерон расхохотался:
      – Я все же понадоблюсь вам, чтобы таскать седла и сумки.
      – Лишь до тех пор, пока я не подрасту дюймов на восемь и не укреплю мышцы. Давайте сюда повод мула.
      Камерон пустил Отважного галопом. Делла между тем радовалась в душе, что заставила Камерона смеяться.
      Он искренне хотел узнать и понять ее. Не потому что она была женой его друга. Его интересовала она сама.
      Ей это льстило.
      За все десять лет она ни разу не думала о браке всерьез, претендентов – а их было раз два и обчелся – отвергла. Ее прошлое связано с Кларенсом. Да и жена из нее никудышная.
      Однако внимание Камерона ее волновало. Хотя о замужестве она по-прежнему не думала. Что за муж, который не дорожит жизнью?
      Однако проведенное с Камероном время напомнило ей о том, что женщина, как и мужчина, не должна быть одна. Именно в этом ее и старался убедить Люк Эппл.
      Решив, что проживет всю жизнь одна, Делла поставила крест на своей интимной жизни. Гнала прочь все мысли о занятиях любовью, чувственные фантазии, плотские желания. И до того как Джеймс Камерон въехал к ней во двор, могла бы с чистой совестью сказать, что перестала об этом думать.
      Но теперь все было иначе. Можно отказаться от сладкого, когда в доме его вообще нет. Но если на столе появится роскошный торт, как тут удержаться? Ты представляешь его вкус, думаешь о том, какой кусок отрезала бы себе, как положила бы его на тарелку.
      Делла судорожно сглотнула и отвела взгляд от маячившей вдалеке фигуры.
      Странно, но интимная сторона брака никогда не волновала Деллу, хотя нельзя сказать, что занятия любовью с Кларенсом ей не нравились. Но скорее это было своего рода долгом, супружеской обязанностью, способом удовлетворить мужа и зачать ребенка.
      Иногда, лежа в своей походной постели, к своему ужасу, она задавалась вопросом: каково это – заниматься любовью с Камероном? И тогда горячая волна разливалась по всему ее телу.
      – У вас лицо покраснело. Все в порядке? – спросил Камерон, подъехав к ней.
      – Солнце жжет немилосердно. Просто не верится, что вчера был такой холод.
      Она старалась не смотреть на его мускулистые бедра и сильные загорелые руки.
      Чувствуя, как горят щеки и ноет низ живота, Делла приуныла. Он совершенно ей не подходит. А она просто недостойна его. Вот и все.
      – В миле отсюда есть прекрасное местечко для лагеря. Кивнув, Делла посмотрела на заходящее солнце.
      По мере того как Делла привыкала к верховой езде, Камерон все реже и реже делал остановки, но время, как ни странно, летело быстрее.
      – Если вы справитесь с мулом, я поскачу вперед и подстрелю нам на ужин кролика.
      – Все в порядке, мне нетрудно вести мула.
      Когда Делла подъехала к лагерю, Камерон уже выкопал яму для костра и освежевал двух кроликов – теперь мяса хватит и на сегодня, и на завтра. Камерон расседлал Боба.
      – Я помогу вам устроиться, но готовить – ваша обязанность.
      – Послушайте, если вам неприятно…
      – Я поразмыслил и решил изменить эту свою привычку.
      – Прекрасная мысль.
      Делла достала свою постель и принялась ее расстилать. Даже самые умные мужчины порой бывают на удивление тупыми.
      Делла напоминала себе об этом все то время, пока Камерон нависал над ее плечом, проверяя, как она варит кофе.
      – Я люблю класть в свежий кофе старую гущу. Так он становится более насыщенным и крепким, – сказал Джеймс.
      – Я так и сделала.
      Казалось, у Камерона нет других забот, кроме кофе.
      – А вы нашли мешочек с яичной скорлупой? Она придает кофе неповторимый…
      Выпрямившись, Делла уперла руки в бока и сощурилась.
      – Вы сами хотите этим заняться? Подняв руки, Камерон отступил назад.
      – Нет-нет. Вы прекрасно справляетесь.
      – Тогда налейте, пожалуйста, в котелок воды.
      Как приятно заняться чем-то полезным. Ее мать была бы рада. Она не хотела отпускать дочку в Атланту лишь потому, что, живя в доме со множеством слуг, девушка могла избаловаться. Так оно и вышло.
      Делла замерла с недочищенной картофелиной в руках, размышляя о том, сколько лет могла провести с матерью и как много потеряла, не сделав этого.
      – Из-за дождя уровень воды поднялся. Если вы хотите что-то помыть или постирать – воды теперь у нас предостаточно. – Камерон поставил котелок с водой. – У вас грустный вид.
      – Я вспомнила свою мать.
      – Расскажите мне о ней, – попросил он, когда они сидели, попивая кофе.
      – О моей матери? Она осталась вдовой, когда мне было четыре года. Отца я почти не помню. Мама всегда была занята. Стирала, шила, убирала. Она никогда не плакала, не повышала голоса. Вела себя в высшей степени достойно. Она не очень-то умела обращаться с детьми, и я поняла, что мы поймем друг друга, лишь когда я стану взрослой.
      – И вы поняли друг друга?
      – Я уехала в Атланту и больше не видела маму. К тому времени как мы с Кларенсом поженились, война была в самом разгаре, поэтому о поездках никто и не помышлял. Мама умерла незадолго до гибели Кларенса. А что случилось с вашей семьей?
      – Я уже говорил, что мой отец был судьей. Мать боролась за права женщин и вступала в разные общества. Нам с сестрой полагалось читать газеты, чтобы за ужином мы могли обсуждать главные темы.
      – Думаю, мне понравилась бы такая семья.
      – Судьи всегда возлагают на окружающих большие надежды. Но мы с Селией разочаровали отца. Он сделал все, чтобы она поступила в университет, но она выскочила замуж. И еще он был категорически против того, чтобы я шел на войну.
      – Как умерли ваши родители? – спросила Делла.
      – Отец посадил одного человека за решетку, и его жена застрелила «несправедливого», по ее мнению, судью. За год до этого мать заразилась корью на одном из своих собраний и скончалась через неделю.
      – А Селия умерла во время родов? – тихо спросила она.
      – Да.
      Как и Делла, Камерон был одинок, и это причиняло ему страдания.
      – Что ж, – проговорила Делла через минуту, – думаю, ужин готов.
      Время после ужина было самым тягостным. В такие вечера, как этот, когда в темном небе сверкали далекие звезды, а прерии казались пустынными и бескрайними, Делле хотелось верить в то, что они единственные люди во всей Вселенной.
      Что могут сказать друг другу два последних человека на земле? Особенно если одного из них снедают тайные мысли и фантазии, которые нельзя высказать вслух.
      Свет от костра падал на его губы. Делле хотелось зарыться пальцами в его волосы. И она снова подумала о том, похожи ли поцелуи одного мужчины на поцелуи другого. А заодно вспомнила, какие тугие мышцы на торсе Камерона и как он обнял ее там, на террасе.
      Делла попыталась взять себя в руки.
      – Хотите посвистеть? – Все, что угодно, лишь бы выбросить эти мысли из головы.
      – Если не возражаете.
      Сначала осторожно, потом все более уверенно они насвистывали разные мелодии.
      – У нас неплохо получается, – сказала Делла, когда они остановились. У нее уже устали губы. Наклонив голову, она хитро посмотрела на Джеймса. – Если вам когда-нибудь надоест быть легендой, мы сможем зарабатывать на сцене.
      Несколько мгновений он смотрел на нее в недоумении, потом рассмеялся:
      – Порой вы бываете очень игривой!
      Его слова были ей приятны, главным образом потому, что вот уже много лет она не считала себя игривой. Или кокетливой, что почти одно и то же. Делла смутилась и махнула рукой в сторону своей постели.
      – Уже поздно. Я просто… – Произносить слово «постель» в присутствии мужчины было нелегко… Маму это шокировало бы. И свекровь тоже. Как и любую женщину. Но Делле хотелось быть выше предрассудков, однако не получалось.
      – Спасибо, что разделили со мной такой прекрасный вечер.
      – Мне тоже было приятно.
      Глядя на него, она подумала, что вытягивать губы для свиста – это одно, а для поцелуя – совсем другое. Когда вытягиваешь губы для свиста – это может показаться забавным, но когда для поцелуя – тут уже не до смеха.
      Делла не знала, смотрит ли Камерон, как она забирается в постель, однако подозревала, что смотрит, и ощутила стыд. Но ей еще предстояло привести в порядок волосы. Иначе утром их не расчешешь. Да и спать с распущенными волосами не очень-то удобно.
      Она повернула голову к костру и успела краем глаза уловить движение: Камерон поспешно отвернулся. Значит, он все-таки смотрел на нее. Осознание этого вызвало у нее радость. Но Делла понимала, что это плохой знак.
      Вдруг ее осенило. Ведь можно заплести косу и так ходить весь день. Вокруг ни души.
      Делла повернулась спиной к костру. Она досчитала до ста и перевернулась на другой бок, украдкой наблюдая за Камероном сквозь опущенные ресницы. Он сидел у костра, следя за угасавшим пламенем, держа в руках кружку с кофе. Интересно, о чем он думает? О завтрашнем дне? О том, что ему приходится поступаться своими привычками? О том, почему стал легендой и героем?
      Или, может, о ней?
      С тихим стоном Делла повернулась на живот и уткнулась лицом в тощую подушку. Она не должна думать о нем. Только о Кларенсе и Клер.
      Куда ни взгляни, во все стороны тянулись бесконечные грядки с тыквами, простираясь плавными волнами кудрявых побегов и нежных цветков до самой линии горизонта.
      Прекрасные лепестки должны были бы порадовать ее, но вызывали лишь тревогу.
      Делла опустилась на колени между грядками, осознав, что она босая и в одной ночной рубашке. Она притянула руку к цветку, страстно желая заглянуть в него и в то же время страшась этого.
      С замиранием сердца она отогнула один лепесток и обнаружила внутри цветка ребенка. Малыш свернулся в бутоне, как в колыбельке.
      Малютка сердито махнул крошечным кулачком, и Делла отпрянула, к горлу подступил комок.
      Делла в панике стала метаться по грядкам, заглядывая в бутоны. В каждом лежал младенец.
      – Не бросай меня! – кричал он.
      – Возьми меня с собой!
      – Мама! Мама! Мама!
      Зажав уши, Делла кружилась в бескрайнем море распускающихся бутонов. Вьющиеся плети тянулись к пей, словно пытаясь опутать и удержать.
      – Я не могу позаботиться обо всех вас! Не могу! Слышат ли они ее? Понимают ли?
      Она видела крошечные личики, тревожные, охваченные гневом, испуганные. Она предала их. А они в ней нуждаются.
      – Простите меня! Пожалуйста, поймите! Я не могу взять вас с собой.
      Что с ними станется? Может, сорвется несколько бутонов. А сколько еще останется.
      – Делла? – Камерон осторожно потряс ее за плечо. – Проснитесь. Вам приснился кошмар.
      Она резко села, схватила Камерона за руки. Слезы ручьями текли из глаз.
      – Я не могу! – шептала она. В голосе ее слышалась мука. – Не могу позаботиться о них. – Тут взгляд ее прояснился. – Камерон? – Она нахмурилась.
      – Это был сон.
      – О Боже! – Отпустив его руки, Делла прижала трясущиеся пальцы к губам.
      – Я принесу вам кофе. – Чем еще он мог ей помочь? – Что вам приснилось? – спросил он, присев на землю у ее постели.
      – Огромное поле тыкв. Сотни, тысячи тыквенных побегов. И миллионы младенцев. Не так уж страшно. Но почему-то меня это повергло в шок.
      – Сны – странная вещь, – проговорил Камерон. Делла взяла кружку с кофе. Кошмар отступил.
      – А вам снятся страшные сны?
      – Иногда, – ответил он и добавил: – Думаю, это с каждым бывает.
      – А сны повторялись?
      Камерон пристально посмотрел на Деллу. Она, как обычно, затронула тему, которую он предпочел бы не обсуждать. И как обычно, он чувствовал, что должен объясниться, потому что они уже заговорили об этом и Делла поведала ему о своем сне. И теперь ждет его ответа.
      – Иногда мне снится, что я приехал в город и иду по центральной улице.
      – А в этом сне есть другие люди, или вы один?
      – Я всегда один. Но в стороне видны люди, целые семьи, они идут по своим делам. И не видят меня.
      – Продолжайте.
      – Я начинаю искать свою семью и вдруг вспоминаю, что у меня ее нет. И в этот момент вижу свое отражение в витрине магазина. Там я старый и седой.
      – И это вас расстраивает.
      – Да, – нехотя признался он, полагая, что, по мнению Деллы, в его кошмарах должна быть куча преступников или что-то в этом роде. Ей и в голову не могло прийти, что самый страшный кошмар для него – это оказаться посреди городка в полном одиночестве.
      Раздраженный, он вернулся к костру и разбил в сковороду несколько яиц. Ему необходимо было хоть чем-нибудь занять себя.
      Что особенного в этой Делле Уорд? Почему он изливает ей душу? Объясняет свои поступки? И почему для него так важно ее мнение о нем?
      – Я знаю, о чем вы сейчас думаете, – проговорила Делла, подходя к костру. Она уже умылась и привела в порядок волосы, но косу не расплела.
      – Нет, не знаете.
      – Вы думаете, что ночной кошмар должен быть страшнее сна. Вам приснилось, что вы идете по улице, и сон показался вам страшным. Это вас и привело в замешательство.
      Черт побери! Ведь она права. Камерон не нашелся что ответить и нахмурился.
      – Я думаю, сны – это послания нам свыше.
      – Чушь какая-то. – Камерон не верил в вещие сны.
      – Тогда что, по-вашему, сон?
      Делла сняла с огня сковороду, выложила яичницу на тарелку, добавила несколько ломтиков ветчины и протянула тарелку Камерону.
      – Многие мои сны больше похожи на воспоминания, но эти воспоминания искажены, изуродованы. Иногда снится то, чего никогда не было и не могло быть. Порой мне кажется, что сон вещий, но растолковать его я не могу.
      И знаете, что еще? – Она бросила на него взгляд. – Мне никогда не снятся Кларенс, Клер, моя мама. А так хотелось бы их увидеть во сне!
      Камерон вдруг подумал, что Делла снилась ему, лишь когда была запечатленным на фотографии образом, но исчезла из снов, как только появилась в его жизни.
      – И все же что вы подразумеваете под сном?
      – Не знаю.
      – Но должно же у вас быть мнение на этот счет?
      – Никогда не думал об этом. – Камерон неожиданно улыбнулся. – Судье, моему отцу, вы понравились бы.
      Делла смутилась, однако слова Камерона ей польстили.
      – Судья на все имел свое мнение. Был упрямцем и завзятым спорщиком.
      – Значит, вы считаете меня упрямой? – Она вскинула бровь и выжидающе посмотрела на него.
      Камерону хотелось ответить «нет», чтобы не задеть ее за живое, но он решил посмотреть на ее реакцию.
      – Конечно. Разве не так?
      Какое-то время они смотрели друг на друга. Потом лицо Деллы озарила улыбка.
      – Безусловно. Когда постоянно находишься наедине с собой, появляется собственное мнение буквально обо всем. Думаю, мне ваш судья тоже понравился бы. – Она вдруг наклонила голову так, как будто бы что-то озадачило ее. – Вы провели с самим собой столько времени, так что могли бы иметь собственное мнение на все случаи жизни.
      – Оно у меня есть. Просто я держу его при себе. А разногласия можно легко уладить с помощью оружия. Думай все одинаково, не о чем было бы говорить.
      – Тут я с вами не согласна. По-моему, очень приятно найти единомышленника.
      Весь день он обдумывал ее слова, то соглашаясь с ними, то, напротив, яро оспаривая. Но единственным выводом, к которому он пришел, был следующий: Делла тот человек, с которым действительно интересно путешествовать.
      – Ну хорошо, – проговорил он после ужина, мысленно готовясь к разговору, который не стал бы вести ни с кем на свете. – Допустим, сны – это знак свыше. Но кто его подает? Почему не может сказать об этом открыто? И почему сны так быстро забываются, а порой их вообще невозможно вспомнить? Скажите, что вы думаете по этому поводу, и я объясню, почему вы не правы.
      Делла всем телом подалась вперед, страстно желая продолжить этот увлекательный спор.
      Камерон не мог отвести от нее взгляда. Ее глаза сверкали и искрились, Камерон легко мог читать ее мысли по выражению ее глаз и губ. Когда она говорила, все ее тело говорило вместе с ней: Делла подавалась вперед, когда пыталась его в чем-то убедить, и отклонялась назад, когда смотрела на него скептически. Наклоняла голову, поднимала подбородок, яростно жестикулировала своими красными, огрубевшими от работы руками. Но ничего не было в ее облике такого, что не нравилось бы Камерону.
      – Это был очень интересный разговор, – проговорила она, когда они обсудили все до последней мысли друг друга, которые пришли им на ум относительно сновидений. Делла зевнула, прикрыв рот ладошкой. – Пожалуй, мне пора…
      Она, как всегда, искала замену слову «постель».
      – Спокойной ночи, – сказал Камерон.
      Резко поднявшись и сунув руки в карманы, Камерон подбросил ногой маленький камешек. Никогда еще он не путешествовал с женщиной и в самом начале думал, что постоянно будет ощущать неловкость.
      Однако с Деллой было легко. Она не ныла, не жаловалась на неудобства. Не чуждалась работы.
      В общем, лучшей спутницы Камерон и представить себе не мог. Она то и дело удивляла его, вызывая восхищение. Она нравилась ему как женщина, он хотел ее и понимал, что добром это не кончится.
      Когда Камерон вернулся в лагерь, Делла лежала на своей постели, зарывшись лицом в подушку. Он вылил себе в кружку остатки кофе и уселся около костра так, чтобы удобно было наблюдать за танцующими в ее волосах искорками.
      – Вы все еще злитесь? – спросил он тихо, опасаясь разбудить ее, если она уже уснула.
      – Да, но не на вас.
      Именно это он и хотел услышать.
      – Что ж, тогда еще раз спокойной ночи.
      Когда угольки в костре прогорели и тьма сгустилась, Камерон вспомнил, как, подхватив Деллу на руки, понес ее к речке. Тогда он желал ее так же сильно, как сейчас.
      Стиснув зубы, Камерон провел рукой по волосам, проклиная судьбу. Зачем она сводит мужчину и женщину, хотя им не суждено быть вместе?
      Если сны – это знак свыше, как говорит Делла, они подскажут ему, как справляться с чувствами и бушующим внутри пламенем, когда он расскажет Делле всю правду.

      – Мы уже проехали несколько городов, – проговорил Камерон, поравнявшись с Деллой. В этот день Отважный все время гарцевал, то и дело становясь на дыбы.
      – Я заметила.
      – Я вам уже говорил, что, если захотите, заедем в город и переночуем в какой-нибудь гостинице.
      К своему удивлению, Делла не была уверена, что хочет этого. Ей нравилось скакать верхом, спать на земле. Работать бок о бок с Камероном, помогая ему устраивать лагерь, и не думать о том, что ее одежда запачкана и измята.
      – У нас заканчиваются некоторые продукты. Если хотите поспать на мягком матрасе и принять ванну, мы могли бы остановиться на ночь в городке Рокасе. Я уже бывал там.
      – Рокас? Это по-испански «камни», не так ли?
      Далеко на западе, у самого горизонта, показалась восточная оконечность Скалистых гор. Среди травы все чаще попадались участки каменистой почвы.
      – Знаете, Камерон, мне кажется, вы проявили чрезмерный оптимизм, когда сказали, что до Санта-Фе мы будем добираться примерно три недели.
      – Или чуть больше.
      – Намного больше.
      Они ехали две недели с лишним, но еще не достигли гор, где придется замедлить ход.
      – Но я не против, – поразмыслив, проговорила Делла. – Путешествовать по прериям, спать под открытым небом – о таком приключении я и не мечтала.
      Она представила себе, как рассказывает об этом Клер, и жалела, что не взяла с собой бумагу и перо.
      Делай она пометки, легче было бы вспоминать эти удивительные ночи и небо, усыпанное звездами. Делла хотела сохранить в памяти запах лошадей, костра, шипящей на сковородке ветчины. Шелест ветра, гуляющего по траве, взметающего в воздух струйки песка. Впрочем, она не собиралась разговаривать с дочерью – хотела только взглянуть на нее.
      – Хорошо, давайте проведем ночь в Рокасе. Я хотела бы купить письменные принадлежности.
      Делла никогда не вела дневника, в ее жизни не было ничего такого, что стоило бы записать. Но теперь совсем другое дело. Жизнь ее полна впечатлении. И все благодаря Камерону. Делла осматривалась по сторонам. Что можно написать об этом городке?
      «Крошечный, жаркий, пыльный». Вот, собственно, и все. Самым большим зданием, выходящим фасадом на грязную бурую дорогу, именуемую Центральной улицей, оказался «Гранд-отель». Остальные постройки, по большей части лавки, были обшарпанными и выцветшими. Палящее солнце и ветер сделали свое дело, и, глядя на эти домишки, трудно было сказать, красили ли их когда-нибудь.
      Камерон ехал по Центральной улице, кивая направо и налево, приветствуя тех, кто высыпал из домов, чтобы посмотреть на гостей. Они подъехали к конюшне, и Джеймс пожал руку мужчине, которого представил Делле как Роберта Аллена.
      – Очень приятно с вами познакомиться, мэм.
      Делла теперь жалела о том, что не подколола свою косу к затылку и не надела чистую блузку, которую взяла с собой про запас. Пока Камерон беседовал с мистером Алленом, Делла оглядывалась по сторонам. К гостинице были пристроены просторная терраса и три лавки с кружевными занавесками на окнах.
      Внезапно ей захотелось принять ванну, да так нестерпимо, как никогда прежде. Ей захотелось смыть с кожи грязь и пыль, выбрать мусор из волос. Захотелось дышать лимоном или лавандой вместо лошадиного пота. И ей отчаянно хотелось скользнуть меж хрустящих чистых простыней на мягкую, словно пух, кровать.
      – Остановитесь в том же номере, что обычно, мистер Камерон? – спросил служащий гостиницы, разглядывая Деллу.
      – Да. А миссис Уорд поселите в соседнем. Служащий облизал кончик карандаша и с трудом записал ее имя в журнал.
      – Ванну принести в номер, или пойдете в баню? Камерон приподнял бровь, и Делла поспешно шепнула ему:
      – В номер.
      Она не останавливалась в гостиницах с тех самых пор, как проводила с Кларенсом медовый месяц. И теперь ей казалось, что стоять с мужчиной в вестибюле, заказывая номер на ночь, – верх неприличия.
      – Отнесите ванну в комнату леди, – сказал Камерон. – Подайте ей кофе с сахаром и чего-нибудь на десерт. София печет прекрасные пирожные. Мы оставим вещи для прачечной. И еще, ужинать будем в столовой в шесть часов.
      Делла не много знала о гостиницах, но понимала, что подобные заведения предназначены для приличных людей. Ей стоило подумать об этом раньше и, прежде, чем въехать в город, постараться хоть как-то привести себя в порядок.
      Наклонившись к Камерону, она прошептала:
      – Но ужинать в шесть часов неприлично!
      – Именно в это время мы с вами едим.
      Интересно, что подумал служащий, услышав этот ответ? Делла залилась румянцем.
      – Но теперь-то мы в городе. Может, поужинаем в восемь? Это удобнее.
      Камерон насмешливо посмотрел на нее:
      – Удобнее для кого? Вздохнув, она потерла лоб:
      – Иногда я говорю страшные глупости.
      Камерон заплатил служащему и бросил монетку мальчишке, чтобы тот отнес вещи в номера. Он проводил Деллу до лестницы.
      – Если хотите ужинать в восемь, я предупрежу слугу.
      – Восьмичасовые ужины ушли в прошлое. Сейчас мы едим в шесть. Удивительно, как некоторые вещи, о которых не думаешь много лет, могут вдруг всплыть из ниоткуда и завладеть твоими мыслями. Давайте поужинаем в шесть.
      – Теперь мы не в прериях, а в городе, мэм. Может, время и раннее, но мы не просто едим – мы ужинаем. Так что наденьте свое нарядное платье.
      – Камерон, я и так чувствую себя достаточно глупо. Чистая юбка и жакет – этого, думаю, вполне достаточно.
      Она собралась было наверх, но Камерон взял ее под локоть и повел вниз, к высоким двустворчатым дверям, и не проронив ни слова, открыл их.
      Делла рот раскрыла от удивления. В столовой «Гранд-отеля» стояли восемь столов, покрытых белоснежными скатертями, на них поблескивали серебряные приборы. Девочка, наполовину индианка, расставила дикие астры по вазочкам в центре стола. Мальчик, по всей видимости, ее брат, полировал тяжелые серебряные подсвечники. Заметив Деллу, он остановился и с любопытством посмотрел на нее.
      Камерон прикрыл двери и посмотрел на часы:
      – Сейчас час дня. Я постучусь к вам без пятнадцати шесть. До тех пор займитесь, чем хотите, можете немного вздремнуть.
      – Не этого я ожидала, – проговорила Делла, глядя на него. Обычно Камерон брился с утра, но сегодня темная щетина покрывала его лицо.
      Камерон не переставал ее удивлять. В ответ на ее слова он улыбнулся:
      – Если вам что-нибудь понадобится, дерните за веревку у двери, и служащий пошлет к вам кого-нибудь.
      Джеймс Камерон никогда полностью не расслаблялся, однако в прериях, вдали от людей, чувствовал себя более свободно. Теперь, когда он повернулся к входным дверям гостиницы, Делла заметила, как он напрягся. Камерон сощурился, плотно сжал губы. Морщинки вокруг губ и глаз стали более глубокими, руки лежали на рукоятях пистолетов, прикрепленных к поясу. Ледяной взгляд, твердый шаг. Он был похож на пуму, готовую броситься в атаку.
      Рокас ничем не отличался от других подобных мест. Те, кто хотел пожать руку хорошему стрелку, так и сделали те же, кто хотел добиться славы, пристрелив его, еще не собрались с духом.
      – Но обязательно соберутся. И ты это знаешь.
      Камерон и Шот Маркли сидели в «Бане и цирюльне Гэдда» На столе между ваннами с водой, в которых они отмокали, стояли большая пепельница, куда они стряхивали пепел с сигар, и два бокала виски рядом с бутылкой, принесенной Шотом. Ружье и револьвер лежали неподалеку, чтобы в случае необходимости до них легко было дотянуться.
      Камерон выпустил колечко дыма и смотрел, как оно летит вверх, к темному потолку.
      – Никто не живет вечно.
      – Я подумал, может, ты изменил свои жизненные позиции. Как-никак начал путешествовать с леди. Так ты скажешь, кто она такая? Я слышал, твоей даме не помешала бы хорошая ванна.
      – Ты уже знаешь, сколько выручил за скот? Или распродажа все еще продолжается?
      – Пытаешься увильнуть от вопроса, а? – ухмыльнулся Шот. – Ребята сейчас где-то в сутках пути от Абилина. Пасут скот, чтобы тот еще немного набрал весу, прежде чем они доберутся до конечного пункта. Цена за голову немного ниже, чем в прошлом году, однако, я думаю, ты будешь доволен полученной прибылью.
      Восемь лет назад Камерон помог Шоту Маркли и его жене купить ранчо. В то время он просто протянул руку помощи человеку, которого любил и в которого верил. Он не думал, что те деньги станут своего рода вложением. Но каждый год в банке Камерона появлялись новые суммы, на которых значилось: «Прибыль от инвестиции».
      Для человека, которому не на что и не на кого тратить деньги, средства не имеют такого уж большого значения. Прошло десять лет с тех пор, как он всерьез думал о финансах Но сегодня, когда он расплачивался в «Гранд-отеле», Камерон почувствовал прилив благодарности за то, что может позволить себе отвезти Деллу Уорд в Атланту и обратно домой, не думая, во сколько это обойдется Впервые у него был кто-то, на кого можно тратить деньги, и это ему нравилось. Камерон подумал о Санта-Фе – городе, в котором было множество магазинчиков с безделушками, которые всегда интересовали слабый пол.
      – Лаура убьет меня, если я не приглашу тебя и твою таинственную леди к нам на ужин.
      Камерон выпустил еще одно колечко дыма и глотнул виски.
      – Я уже заказал столик в гостинице.
      Его леди. Когда его имя употреблялось рядом с женским? Наверное, еще до войны. Ее звали мисс Гамильтон, если он ничего не путает. Смеющаяся красавица с темными глазами и мозгами меньше куриных. Армия Союза помогла ему тогда сбежать и выпутаться из ужасной ситуации с чрезмерно прилипчивой мисс Гамильтон и ее настойчивой мамашей.
      – Расскажи мне о новом шерифе, – попросил Камерон, стараясь избежать очередного вопроса о Делле – Прежде чем прийти сюда, я останавливался возле тюрьмы. И у меня сложилось впечатление, будто шериф Беннон все еще в силе.
      – У него ловко получается выдворять чужаков. Полагаю, первым делом он спросил: «Когда ты уезжаешь?» Однако в борьбе с местными головорезами он преуспел гораздо меньше. – Шот нахмурился. – Может, он пока еще приглядывается, стараясь понять, кто под чьим крылышком прячется. Однако подает надежды.
      – Кто-то, о ком я должен знать?
      – Не-а. Есть здесь несколько сорвиголов. Никого такого, с кем бы ты раньше не имел дела. Ты уедешь раньше, чем они прознают, что ты здесь был.
      Это маловероятно. Он пробыл в городе всего несколько часов, а молва о его прибытии уже достигла ушей Шота. Его друг уже знает о Делле и о том, что Камерон все еще ездит на Отважном. Неудивительно, если Шот разведает, какой сорт мыла Джеймс возит в седельной сумке. В маленьких городках новости распространяются со скоростью ветра.
      Когда в комнату вошел Эрни, цирюльник, и обернул вокруг лица Камерона горячее мокрое полотенце, Шот картинно закатил глаза.
      – Ванна, бритье, стрижка и ужин при свечах. Когда ждать свадьбы?
      – Пошел ты, Маркли.
      Шот рассмеялся и развалился в своей ванне.
      – Помни, если не пригласишь нас, Лаура найдет тебя и скальп с живого сдерет.
      – Черт побери, никакой свадьбы не будет!
      Он натянул полотенце на рот и погрузился в молчание. Хорошего настроения как не бывало.
      Как глупо и досадно нервничать из-за ужина с мужчиной, которого она так хорошо знала. Они ужинали вместе уже почти целый месяц! Но сегодня был первый вечер, когда они нарядно оденутся и вместе выйдут на люди. Эти необычные обстоятельства и были причиной ее возбуждения.
      Делла взглянула на часы, потом в зеркало и, нахмурившись, принялась укладывать челку. Она срезала опаленные кончики, и теперь челка была намного короче, чем ей хотелось бы. Черт!
      Но волосы были чистыми и блестящими. Делла уложила их на макушке изящными кольцами. «Почти элегантно», – подумала она, жалея, что под рукой нет какого-нибудь украшения, которое можно было бы воткнуть в прическу. И надела янтарные серьги.
      Она приложила жакет к воскресному костюму, который собиралась надеть в поезде. Выходного платья у нее не было, так что придется заменить его дорожным костюмом.
      Когда раздался стук в дверь, она старательно пощипала щеки и покусала губы, чтобы придать им цвет. Сгоревшая кожа облезла, и лицо приобрело золотистый оттенок. Ну и ладно. Вот уже много лет Делла не заботилась о том, чтобы ее кожа была молочно-белой.
      Когда она открыла дверь, у нее перехватило дыхание. Перед ней стоял Камерон, облаченный в вечерний костюм. Свежевыбритый, пахнущий дорогим одеколоном. Делла еще больше разволновалась. Несколько часов назад она и представить себе не могла Камерона в чем-то помимо его помятой куртки и дорожных штанов. Теперь же он выглядел так, будто никогда не носил ничего другого. Джеймс Камерон мог соблазнить женщину одним только взглядом. А вторым – разбить ей сердце.
      – Вы прекрасно выглядите, – мягко проговорил он, переводя глаза с ее волос на губы.
      Они изучали друг друга в неловком молчании, ошеломленные тем, как официальная одежда мгновенно сделала их незнакомыми друг другу. Спустя некоторое время оба двинулись вперед и тут же натолкнулись друг на друга.
      – Прошу прощения.
      – Нет, это я виноват. – Отступив назад, он махнул рукой в сторону коридора и предложил ей руку.
      – Когда я столкнулась с вами, то почувствовала… – Она обернулась, желая убедиться, что никого нет рядом. – Вы что, носите под сюртуком револьвер?
      – Конечно.
      Наверное, она никогда не привыкнет к тому, что с оружием можно сидеть за столом. То, что было естественным у костра, казалось диким здесь, в «Гранд-отеле».
      – Вы действительно считаете, что револьвер вам может понадобиться в столовой гостиницы?
      Приподняв юбки, она сошла с ним под руку вниз. Было приятно сознавать, что они – красивая пара.
      Улыбнувшись, Камерон зашел с Деллой в ресторан, и метрдотель проводил их к столику в глубине зала.
      На каждом столе горели свечи, но в этот ранний час лишь один был занят. На стенах, оклеенных красивыми обоями, висели зеркала, отражавшие пламя свечей, блеск столового серебра, сверкание хрусталя и великолепие тончайшего китайского фарфора.
      – Два виски, пожалуйста. – Метрдотель удалился, и Камерон бросил на Деллу взгляд поверх стоявших в вазе цветов. – Не хотите ли чай или херес вместо виски?
      Раньше она не осмелилась бы выпить на публике виски. Теперь все изменилось.
      – Думаю, здешнее виски намного лучше того, что я пила дома.
      – Вам понравилась ваша комната?
      – Очень. Большая, просторная. Сегодня я буду спать на большом мягком облаке. Вы кого-нибудь ждете?
      – Нет.
      Он сидел, прислонившись спиной к стене, что давало ему возможность видеть все помещение целиком и вход. Его взгляд неустанно обыскивал комнату, время от времени останавливаясь на Делле, после чего снова возвращался к дверям, и все повторялось вновь.
      В нем всегда будет жить солдат, подумала Делла. А может, привычка постоянно сохранять бдительность выработалась за то время, что он был шерифом, а потом охотился за преступниками. Делла восхищалась храбростью Камерона, его честностью и порядочностью. На сейчас он почти не слушал ее, и это привело женщину в замешательство.
      Делла глотнула виски. Прекрасно. Нет напитка лучше. А херес она вообще не любит.
      Внезапно Делла изменилась в лице. От Камерона это не ускользнуло.
      – Что-то не так, Делла?
      – Узнай вы, что я в прошлом совершила что-то плохое, нарушила правила, вы не изменили бы ко мне своего отношения?
      Надо же сказать такое мужчине! Ее мать, наверное, перевернулась в гробу.
      Сообразив, что сболтнула лишнее, Делла густо покраснела и махнула рукой.
      – Я нравлюсь вам, какой бы ни была?
      Он с улыбкой смотрел на нее.
      – Вы мне действительно нравитесь.
      – И вы мне тоже.
      Боже милостивый! Это ей виски ударило в голову. Не хватало только, чтобы она вручила Камерону ключи от своей комнаты и предложила подняться наверх. Деллу бросило в жар.
      Их взгляды встретились. По спине у нее побежали мурашки. Голубые глаза Камерона скользили по ее лицу, по линии губ, подбородка и шеи. Судорожно с трудом сглотнув, Делла попыталась отвести глаза, но не смогла. Ей стало трудно дышать.
      – У вас в глазах пляшут зеленые искорки, – хрипло проговорил Камерон.
      – А у вас возле верхней губы едва заметный шрам.
      В этот момент от дверей донесся какой-то шум. Камерон резко обернулся, вскочил и положил руку на рукоять револьвера, скрытого под сюртуком.
      – Отойдите от стола. Быстро!
      Делла взглянула через плечо и увидела, как какой-то мужчина ударил метрдотеля рукояткой длинноствольного револьвера, сбив его с ног.
      – Шевелитесь, Делла!
      Не прошло и секунды, как она уже стояла, прижавшись к стене, и, несмотря на испуг, следила за происходящим.
      Пара за соседним столиком в страхе переводила взгляд с возмутителя спокойствия на Камерона.
      Виновник происшествия был пьян и едва держался на ногах. С виду лет тридцати, он не был похож на злодея. Впрочем, кто знает, подумала Делла.
      – Это ты – Джеймс Камерон? – крикнул мужчина.
      – Я, – спокойно ответил Камерон, держа у бедра револьвер.
      – Я – Харви Мортон. Пришел твой смертный час. – Он опустил револьвер. – Ну, что же ты? Целься, Камерон!
      – Иди домой, Харви Мортон.
      – На счет три. Раз…
      – Ты уже показал себя. Ты смелый и решительный. Давай на этом закончим.
      – Два…
      – Черт!
      Делла видела, как Харви Мортон пошевелил губами, видимо, произнес «три». Рука Харви взметнулась вверх, и он выстрелил. Зеркало рядом с левым плечом Камерона взорвалось тысячей сверкающих осколков. Со стены недалеко от Деллы упал подсвечник.
      Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Камерон поднял руку и грянул выстрел. Харви Мортон посмотрел на свою грудь и рухнул на пол. Делла почувствовала, как содрогнулся пол. Харви Мортон перекатился на спину.
      Все еще прижимаясь к стене, Делла посмотрела на Камерона. Он был таким же невозмутимым, как и минуту назад. Все еще держа в руке револьвер, он направился к дверям.
      Там официант помогал подняться на ноги метрдотелю. Рядом стояли служащий гостиницы и несколько постояльцев. Вскоре пришел шериф. Осмотрев помещение и тело Харви Мортона, он взглянул на Камерона. Камерон пнул Мортона башмаком, после чего засунул револьвер в кобуру.
      – Я так и знал. – Шериф Беннон шагнул к Камерону. – Где вы, там и убийства. – И он в сердцах плюнул на пол.
      – Погодите-ка, – вмешался мужчина за другим столиком. – Этот человек, – он указал на Мортона, – явился сюда, когда мистер Камерон ужинал со своей женой, и пытался заставить мистера Камерона стреляться. Мистер Камерон отговаривал его. Затем позволил ему стрелять первым. Тот пальнул пару раз, прежде чем мистер Камерон в него выстрелил. Могу поклясться в этом в суде, если будет нужно.
      – Я тоже все видел, – поддержал его официант. – Это была самозащита.
      Шериф кивнул и посмотрел на Камерона.
      – Вы должны сегодня же покинуть город.
      – Об этом не может быть и речи, – возразил Камерон все так же спокойно.
      Но что-то в его взгляде заставило шерифа изменить свое решение.
      – Можете остаться на эту ночь. Так уж и быть. Уедете утром.
      – Это другое дело. – Камерон повернулся к официанту – Подавайте ужин.
      – Неужели у вас не пропал аппетит? – Делла ушам своим не верила – Ведь вы только что убили человека!
      Он стряхнул со стульев осколки зеркала.
      – Вот ваша салфетка.
      Выдвинув стул, он ждал, пока она сядет.
      Делла никак не могла прийти в себя. У нее дрожали руки, когда она положила салфетку на колени.
      – Вы раскаиваетесь в том, что убили его? Его взгляд был холодным и отчужденным.
      – Вы, вероятно, не заметили, что Харви Мортон выстрелил в меня. Дважды.
      Делла посмотрела на осколки зеркала на скатерти их стола.
      – Это другое. Почему, во имя Господа, вы просто стояли там и ждали, пока он выстрелит?
      Она вспомнила, что чуть не упала в обморок от страха, и во рту у нее снова пересохло.
      – Из револьвера Мортона, насколько мне известно, точно прицелиться невозможно. К тому же Мортон был пьян и стрелял наугад. – Камерон допил свое виски. – Ситуация очень неприятная. Для меня главное, чтобы это не квалифицировали как убийство. Только как самооборону. Именно поэтому я никогда не стреляю первым.
      – Он мог не промахнуться.
      – Мог.
      Делла внимательно изучала содержимое тарелки, которую перед ней поставил официант. Телятина, рис, томаты, кукуруза, бобы. Еще он принес полную корзинку горячих маисовых лепешек. Но Делле кусок не шел в горло. Она попросила официанта принести кофе. Камерон же спокойно ел свой ужин.
      Как грустно. Казалось, с тех пор, как они смотрели друг другу в глаза и шептались о зеленых искорках и маленьких шрамах, прошла целая вечность. Сейчас они не произносили ни слова.
      К концу ужина Камерон вдруг поднял голову, и их глаза встретились.
      «Его могли убить. Я не должна любить этого человека. Еще одних похорон я просто не переживу».
      «Даже если бы я не убил Кларенса Уорда, я не смог бы дать ей душевный покой, в котором она нуждается. Никогда».

      Раньше, до того как они остановились в Рокасе, Камерон ехал рядом с Деллой, но теперь стало ясно, что им следует соблюдать дистанцию, и он скакал впереди, как в первые дни путешествия. Горы становились все выше и выше, по мере того как путешественники въезжали в предгорье.
      Ближе к полудню в миле к югу от них проехали двое мужчин, направляясь на восток. Камерон обменялся приветствиями с полудюжиной пастухов, державших путь к Форт-Уэрту. С Деллой же они не перекинулись и десятком слов до самого вечера. Вместе разбили лагерь, сели у костра и стали ждать, пока поджарится кролик.
      – Я всегда думала, что в этом месте будет пусто – ни одной живой души, – заметила Делла, сняв шляпу. Она вынула несколько шпилек, и ее коса свободно упала на спину. – И меня сильно удивило, что с начала нашего путешествия мы встретили столько людей. По-моему, кофе готов. – Она хотела подняться.
      – Не вставайте. Сегодня как раз подходящий случай, чтобы выпить виски. – Он ушел и вернулся с бутылкой и кружками.
      Наполнив кружки и передав ей одну, он сказал:
      – Вы почти не говорили со мной вот уже три дня, Делла. Давайте обсудим случай в Рокасе и навсегда забудем о нем, идет?
      – Вы правы, сегодня действительно подходящий случай, чтобы выпить виски.
      – Вы спросили, жалею ли я о том, что убил Мортона. Но я не ответил. Конечно, жалею. – Ему хотелось бы на этом закончить, но Делла предпочитала обсуждать вещи и события с разных точек зрения. Может, все женщины такие? – Мне так хотелось наслаждаться чудесным вечером, но этот сукин сын все испортил. И сам погиб. Хотя у него был выбор. Мне жаль, что пришлось его убить, но другого выхода не было.
      – Вы совершенно правы.
      – Придурок журналист, который написал обо мне, совершенно справедливо сказал, что, когда человек достаточно известен, чтобы стать всеобщей мишенью, он будет в относительной безопасности, лишь когда противник знает, что любое нападение, любое противостояние – это вопрос жизни и смерти. Кто-то обязательно должен умереть. И это естественно.
      – Не понимаю, как вы можете так жить. Вы или герой, или мишень. Каждый, с кем вы встречаетесь, хочет либо пожать вам руку, либо всадить в голову пулю. Третьего не дано.
      Она была золотой серединой. И именно это делало ее особенной. Она восхищалась им, возможно, уважала его, но Камерон не чувствовал, что она рассматривает его как героя или опасного человека. Она не видела в нем легендарного охотника за бандитами, недостижимого и неприступного. В его присутствии она не чувствовала себя скованно и не смущалась.
      – А вы знаете что-нибудь о Харви Мортоне? – спросила она.
      – Предпочитаю не знать.
      – Женщина, которая принесла мне завтрак, рассказала, что он делал седла. Никто не знал, что у него есть оружие.
      Она собиралась рассказать ему все. Камерон допил свое виски и налил еще.
      – Они с друзьями начали пить вскоре после полудня. Друзья решили подшутить над Мортоном и подговорили его вызвать вас на состязание.
      – Состязание? То есть собирались поставить в ряд бутылки и сбивать их в то время, как пытались пристрелить друг друга? Я и седельщик? – Камерон провел рукой по волосам. – Боже!
      – Его дружки подумали, что вы откажетесь, и напоили Мортона, потому что он был единственным, отважившимся пойти к вам. Но что-то пошло не так. Вы могли стать жертвой простой глупой шутки!
      Шансы такого исхода были невелики, однако существовали. У Камерона словно камень с души свалился. Делла понимала его!
      – Но жертвой стал Мортон. – Она покачала головой. – Как печально!
      – Убить – нелегко. Даже того, кто покушается на твою жизнь.
      – Я никогда не видела, как убивают. Даже во время войны. Не знаю, может, мои слова задели вас за живое. Но мне казалось неправильным просто сидеть и есть как ни в чем не бывало. Как будто бы ничего не случилось!
      – Вы с самого начала знали, кто я и чем занимаюсь.
      – Одно дело – слышать о легендарном стрелке, а другое – видеть убийство собственными глазами.
      В тот вечер, когда он повел ее ужинать в Рокасе, Делла выглядела просто восхитительно. С такой женщиной каждый мужчина мечтал бы пройтись под руку. Но для него она была еще прекраснее, одетая в свое обычное платье и занимающаяся повседневными делами.
      Она опустилась на колени и пыталась получше приладить вертел с кроликом. В свете костра ее лицо казалось розовым, длинная коса лежала на спине. На фотографии у нее были изящные ухоженные руки, теперь Делла коротко стригла ногти.
      Он старался не думать о ее теле, но, конечно же, это ему не удавалось. На свадебной фотографии она была затянута в тугой корсет. И в тот вечер в «Гранд-отеле» на ней тоже был корсет. У себя на ферме и здесь, в прериях, она его не надевала. Камерон считал, что он совсем не нужен. Ее пышные груди отчетливо вырисовывались под белой тканью сорочки. Узкая талия и стройные бедра не оставили бы равнодушным ни одного Мужчину.
      Стиснув зубы, Камерон отвернулся и стал смотреть на залитый лунным светом склон горы. Через два дня они двинутся через горы, и ночи станут холоднее.
      – Я вовсе не осуждаю вас, – проговорила Делла. – Обществу нужны люди, готовые в нужный момент нажать на спуск. Просто я не привыкла к подобным ситуациям и болезненно реагирую на них.
      Он подумал, что Делла, возможно, впервые в жизни видела убийство. Это поразило его. Он не мог себе представить, что такое возможно. Тем более на Западе. Видимо, стал циничным, охотясь на преступников. Делла напомнила ему, что есть другой мир, где убийство – событие из ряда вон выходящее.
      – Камерон?
      Когда он повернулся, она стояла у костра с тарелками в руках. В глазах ее была печаль.
      – Я не смогла бы жить, как вы. Когда каждый день может оказаться последним. – Она сделала глубокий вдох и посмотрела ему в глаза. – Я не смогла бы так.
      В ее словах ему послышалось: «Держись от меня на расстоянии».
      Камерон ничего не ответил. Только кивнул. Так будет лучше, подумал он.
      За долгие часы, проведенные под палящим солнцем, он многое обдумал. Быть может, не стоит рассказывать Делле, что он убил Кларенса. Ведь это ничего не изменит. И тогда они с Деллой останутся друзьями.
      Он представлял себе, как заедет к ней в гости много лет спустя, как она обрадуется его приезду и к чему это может привести.
      И тут все его аргументы рассыпались в прах, желание сказать всю правду брало верх. Единственно правильное решение – это рассказать Делле подробности смерти ее мужа. Разве не для этого он разыскал ее? Иначе эта тайна всегда будет стоять между ними непреодолимой стеной.
      Но тот вечер в Рокасе… Она наклонилась к нему, освещенная свечами, ее губы были приоткрыты, глаза блестели. Тогда он понял, что ее к нему влечет.
      Сколько раз за все эти годы он, рассматривая ее свадебную фотографию, представлял себе, что она смотрит на него вот так? В тот момент у него перед глазами промельк– нули совсем другой мир и совсем другая жизнь. И на мгновение та жизнь показалась ему вполне реальной и достижимой.
      Теперь же он понимал, что, даже не расскажи он ей о Кларенсе, Делла никогда не сможет принять его образ жизни. Ни одна женщина не сможет. Но тогда, при свечах за столиком, Камерону хотелось думать, что он ошибается.
      Когда он повернулся, Делла уже разложила по тарелкам крольчатину и рис и протягивала ему тарелку. Камерону показалось, что она хочет сказать что-то еще, но не решается.
      Он взял у нее тарелку и сел на землю.
      – Если уж стал легендой, с этим ничего не поделаешь. – Он старался говорить спокойно, скрывая горечь. Но ведь он не хотел другой жизни. До тех пор, пока Делла не оказалась рядом с ним.
      – Я думала об этом. Даже если бы вы решили заняться чем-нибудь другим, слава о вас не даст вам покоя. Вы навсегда останетесь Джеймсом Камероном. И всегда найдется человек вроде Харви Мортона, или Джо Хаскера, или Люка Эппла.
      Когда посуда была вымыта, Камерон сел по одну сторону костра, а Делла – напротив. Камерон занялся чисткой револьверов, Делла починкой вещей. Подняв глаза, Камерон заметил, что Делла наблюдает за ним. Они посмотрели друг другу в глаза и поспешили отвести взгляд.
      В конце концов он расскажет ей о Кларенсе, и она возненавидит его. А пока он будет наслаждаться ее обществом и ее дружбой, не надеясь на большее.
      Однако избавиться от этой надежды очень нелегко. Особенно сейчас, когда он знает, что она к нему неравнодушна. В том, что сам он ее желает, Камерон не сомневался. Один лишь ее запах вызывал в нем безумное желание.
      Делла вытерла пот с висков и шеи. Камерон, как обычно, ехал впереди с такой легкостью, будто не ощущал изнуряющего зноя. Он указал ей на север, где на каменистом склоне паслось небольшое стадо оленей. Животные были почти такого же цвета, как окружавшие их камни и кустарник с золотой листвой.
      Она давно потеряла счет дням, но предполагала, что уже наступил сентябрь. Чем выше они забирались в горы, тем холоднее становились ночи. Однако днем горное солнце все еще палило нещадно.
      В пути Делла размышляла о многом. Но чаще всего о Камероне.
      Камерон обернулся и, удостоверившись, что она не слишком сильно отстала, свернул в расселину между двух скал.
      Делла снова вспомнила их романтический вечер в «Гранд-отеле». Неизвестно, чем бы он окончился, не появись там Харви Мортон с оружием в руках. Быть может, утром она проснулась бы полная сожалений и разочарований.
      После того вечера их отношения с Камероном сильно изменились. Делла постоянно напоминала себе, что Камерон в любую минуту может погибнуть.
      А что, если бы она была в другом настроении? Сказала бы что-то злое или резкое незадолго до того, как Харви Мортон ворвался в столовую?
      При этой мысли Делла сжалась от ужаса. Если они с Камероном когда-нибудь станут чем-то большим, чем просто друзья ми, ей придется взвешивать каждое слово. Она не сможет быть самой собой, вести себя непринужденно. Неизвестно, как он поведет себя, если она разозлится и наговорит ему лишнего. Она просто не успеет сказать: «Извини, я вовсе не это имела в виду».
      Она не сможет принять его образ жизни. Камерон прав – он навсегда останется легендой.
      Ее размышления прервал шум впереди. Делла пришпорила Боба, и тот пустился рысью. Еле заметная тропа между скал становилась все шире, переходя в широкую долину.
      Камерон рассматривал открывшуюся его взору картину. Возле четырех ярко раскрашенных повозок собралось человек двенадцать. Мужчины, женщины, дети – все говорили одновременно, на повышенных тонах, яростно жестикулируя. Вокруг них бегали собаки, невдалеке Делла заметила козу.
      – Семейство Балдофини, – объяснил Камерон, когда Делла поравнялась с ним. – Уверяют, что они – румынские цыгане.
      Кибитки были замысловато расписаны, на одной надписи гласили, что целительный бальзам графини Блатски быстро избавит от чесотки, сыпи, женских проблем, бессонницы, храпа, сифилиса и простуды. На другой была изображена женщина, колдующая над хрустальным шаром, а под картинкой написано, что можно узнать будущее за десять центов.
      Когда Делла и Камерон приблизились, цыгане на мгновение умолкли, но тут же снова загалдели.
      – Балдофини, – проговорила Делла. – Это румынская фамилия?
      – Понятия не имею. Не могу определить национальность по фамилиям. Но я не удивлюсь, если окажется, что это имя кто-то выдумал, полагая, что оно похоже на румынское. Ведь неизвестно, так ли это на самом деле.
      – А вы их знаете?
      – Видел раза два или три.
      Делла знала, что он больше ничего не расскажет, а для расспросов сейчас неподходящее время.
      – О чем они спорят? – поинтересовалась она минуту спустя. – И почему мы сидим тут и смотрим на них?
      Цыгане были людьми красивыми. У темноглазых мужчин точеные профили, тонкие руки и гладкая кожа. Женщины были просто красавицами, даже самая пожилая, стоявшая в самом центре. На них были яркие юбки и платки, в ушах – золотые серьги, руки увешаны браслетами.
      Камерон бросил на Деллу взгляд.
      – Цыганский барон, должно быть Бернард Мартинес, считает, что мы с вами должны заплатить пошлину, чтобы пройти мимо их кибиток. Барон считает, что мы предпочтем заплатить, потому что о цыганах ходит дурная слава, будто они всегда и везде стараются раздобыть денег и никогда своего не упустят. И он думает, что мы с этим согласимся.
      Делла недоверчиво нахмурилась.
      – Но ведь эта дорога им не принадлежит. Давайте просто проедем мимо. Здесь достаточно свободного места.
      – Если мы попытаемся проехать, не заплатив, они поставят последнюю кибитку поперек дороги, загородив ее.
      – И что, они спорят насчет того, должны мы платить или нет?
      Камерон кивнул:
      – Те, кто на нашей стороне, говорят, что если они пропустят нас так, без уплаты пошлины, то я буду у них в долгу, и когда в следующий раз они приедут в город, где я ношу значок, я не стану их арестовывать. Делла с изумлением посмотрела на него.
      – А что, вы раньше арестовывали Балдофини? Он усмехнулся:
      – Раз или два.
      В этот момент вперед вышла знойная темноглазая красавица и, положив руки на бедра, проговорила:
      – Джеймс Камерон. Если мы пропустим вас, не взяв денег, вы не арестуете нас при следующей встрече?
      – Если вы будете красть в моем городе, то я арестую вас. – Он пожал плечами. – Как велик размер вашей пошлины?
      – Подождите. – Красавица смерила его взглядом, после чего, откинув назад прекрасные волосы, вернулась к группке людей у кибиток. Спор возобновился, но на этот раз был не таким яростным.
      – Похоже, мы лишились сторонников, – проговорил Камерон.
      – Вы знаете женщину, которая говорила с нами? – Делла старалась говорить спокойно, но не была уверена, что у нее это получается.
      – Ее зовут Сильвана.
      Было что-то вызывающее в позе цыганской красавицы, в том, как она смотрела на Камерона. Делле стало не по себе. На этот раз вперед вышел красивый седой мужчина:
      – Разрешите представить вам миссис Уорд. Миссис Уорд, это барон Бернард.
      Делла испуганно посмотрела на Камерона.
      – Рада познакомиться, – пробормотала она.
      – А я как рад. – У барона был мексиканский акцент. – Вам придется заплатить пошлину.
      – Сколько?
      – Мы никак не можем сойтись во мнении, должны ли вы заплатить вдвойне, потому что вас двое, или же втройне, потому что с вами трое животных.
      Камерон опустил руку на пороховницу, притороченную к седлу.
      – Но ведь нам не надо проезжать мимо вас, ведь все мы едем в одном направлении, в сторону долины.
      Делла удивленно подняла брови. Она не могла понять ни по голосу Камерона, ни по выражению его лица, говорит он серьезно или просто забавляется ситуацией.
      – Такую возможность мы сразу же отвергли, – ответил барон.
      – Понятно. Итак, каков размер пошлины?
      – Вы можете проехать, – лукаво проговорил мужчина. – Сумму мы обговорим потом. Приходите вечером на наш костер, тогда и узнаете.
      Камерон кивнул.
      – Что принести?
      – Кофе, виски, сахар и табак.
      – Мы принесем кофе и табак. – Он кивнул Делле: – Езжайте вперед.
      Он не попросил ее вести мула, значит, не собирался воспользоваться револьверами. Но все же откинул полы куртки, выставив на всеобщее обозрение свой арсенал.
      Цокнув языком, Делла пустила Боба шагом мимо цыган и весело раскрашенных кибиток. Мужчины улыбались, демонстрируя ослепительно белые зубы, дети ухмылялись, глядя на нее. Сильвана стояла, опершись о колесо. Ее груди распирали тонкую белую ткань блузки, ловкие пальчики поигрывали с золотым кольцом, продетым в ухо.
      – Миссис Уорд. Делла Уорд!
      Натянув поводья, Делла с растерянным видом оглянулась. Рядом стояла беременная женщина с огромным животом. Ее лицо было Делле знакомо, но она никак не могла вспомнить, где ее видела.
      – Я Мари. Мари Сантос из «Серебряной подвязки». Это было очень давно, но…
      – Мари! Конечно же! – Тогда обе они были моложе, измотанные и обессиленные, лишенные надежды, одетые в чрезмерно коротенькие и облегающие костюмы. – Ты прекрасно выглядишь! Это твой первый ребенок? – Делла улыбалась, глядя на вздернутую на круглом животике юбку Мари.
      – Это наш третий, – с улыбкой сказала Мари. – Мы еще поговорим сегодня. – Она похлопала Деллу по ноге и отошла назад.
      – Поистине, мир тесен, – сказала Делла Камерону, когда они разбили лагерь.
      Прежде чем остановиться на ночлег, они проехали примерно треть пути до простирающейся внизу долины. Цыгане сделали привал на той же самой речушке, на расстоянии мили от них. Делла видела их кибитки, слышала гул голосов.
      – Ваша подруга замужем за Эдуардо, – проговорил Камерон, подбросив хворост в костер.
      Он рассказал, что Эдуардо играет на скрипке, хорошо ладите животными и скорее всего приходится племянником второй дочери сестры барона Бернарда.
      – На самом деле мы с Мари не были подругами, – заметила Делла, сев на своей постели. – Мы мало общались. – Она обхватила руками колени. – Но я помню одну ночь. Было холодно, шел дождь, в баре находилось всего несколько посетителей. Мы с ней делились своими мечтами.
      – И какова была ваша мечта?
      – Привезти дочь домой. А Мари мечтала выйти замуж за богатого фермера.
      Рассказывая, Делла расплела косу, расчесала волосы и заколола в пучок на затылке. Камерон, как обычно, в такие моменты старался не смотреть на нее. В благодарность она отворачивалась, когда Камерон брился по утрам.
      Вдруг она заметила, что Камерон не стал доставать посуду и припасы.
      – Мы что, будем есть с цыганами?
      – Мы принесем с собой кофе и табак, так что ничего не будем им должны за еду.
      – Спасибо вам за это путешествие, – тихо проговорила Делла. Слова эти шли от самого сердца. – За это время я повидала и сделала гораздо больше, чем за последние десять лет. Я никогда этого не забуду. Мне в голову не могло прийти, что проведу вечер с цыганами. – Или что проведет ночь в гостинице с мужчиной, не являющимся ее мужем. Или будет путешествовать с ним вдвоем. – Что ждет нас вечером?
      – Вам понравится.
      Цыгане расположили свои кибитки буквой «П», поставив их вплотную к склону горы, и развели огромный костер. Дни стали короткими, и уже сейчас зажгли фонари, прикрепленные к кибиткам. По всему лагерю витали запахи благовоний и готовящегося мяса, дыма и животных.
      Перед Деллой появилась Мари, толкая впереди себя двух маленьких девочек.
      – Это Рома, а это Элис.
      Девочки неуклюже присели в реверансах, после чего, хихикая, убежали.
      – Красавицы! Сколько им лет?
      – Пять и три.
      Мари подвела Деллу к одной из кибиток, и они сели на ступеньки, ведущие вверх и внутрь.
      – Тебе удалось привезти свою дочь домой?
      Делла осмотрела лагерь и наконец заметила Камерона. Тот стоял около лошадей и пил с каким-то мужчиной. Глубоко вздохнув, она объяснила, что едет в Атланту, чтобы разрешить ситуацию с дочерью.
      – А ты? Ты счастлива с цыганами?
      Мари рассмеялась и положила ладонь на свой огромный живот.
      – Скоро мы повернем на юг. Направляемся в Мексику. Там живут родители Эдуардо, они хотят, чтобы мы поселились на их ранчо. Я буду тосковать по кочевой жизни, но давно пора где-нибудь осесть. Да, я счастлива. – Она посмотрела на мужчин. – Некоторые удивляются, почему ты путешествуешь с Джеймсом Камероном.
      – Мистер Камерон был другом моего мужа. Он сопровождает меня в путешествии в Атланту.
      Черт! Делла почувствовала, что краснеет, и заметила, что это не ускользнуло от Мари. Мари кивнула и поднялась.
      – Пойдем поедим, потом мадам Блатски погадает тебе на картах, после чего будут музыка и танцы.
      – Мари, есть здесь кто-нибудь по имени Балдофини? Мари рассмеялась:
      – Бабушка барона Бернарда могла быть замужем за Балдофини, но я в этом не уверена. Да и какое это имеет значение? Все, кто кочует с нами в кибитках, считают себя Балдофини.
      Цыганки обслужили своих мужчин, после чего поели сами вместе с детьми за другим столом в противоположном конце лагеря. Они радушно приняли Деллу, но в основном говорили сами или кричали на детей. Иногда им удавалось втянуть Деллу в разговор, но ей было достаточно слушать их и наслаждаться едой.
      Она заметила, что Сильвана с нескрываемым пренебрежением разглядывает ее.
      – Цыгане знают, что такое свобода, – сказала Сильвана пожилой женщине, сидевшей справа от нее. – Мы носим волосы распущенными. И не боимся ярких цветов.
      Делла поняла, что это замечание в ее адрес. На цыганках были яркие юбки и платки, волосы ниспадали на спину, на руках и щиколотках позванивали браслеты. Сама же она сидела в бесцветном наряде, затянутая в корсет, с заколотыми волосами.
      – Говорят, если мужчина переспал с цыганкой, другая женщина не сможет его удовлетворить.
      – Правда? И кто же это сказал?
      Женщины улыбнулись Тейле, посмевшей бросить вызов Сильване.
      Черные глаза Сильваны блеснули.
      – А ты уверена в своем мужчине, Тейла?
      – Держись от Стефана подальше, не то я вырву у тебя сердце.
      Мари положила руку Делле на плечо.
      – Поела? Мадам Блатски хочет тебя видеть. – Когда они отошли от стола, она шепнула: – Не обращай внимания на Сильвану.
      – Похоже, я не понравилась Сильване с самого начала, – произнесла Делла.
      – Она злится, что ты путешествуешь с Джеймсом Камероном. Не много нашлось мужчин, отвергнувших Сильвану, и Джеймс Камерон один из них. Ей хотелось соблазнить его и бросить. Она удовлетворила бы свое тщеславие, а заодно насолила Раулю, заставив его ревновать.
      – Мы с мистером Камероном просто друзья. Сильване не о чем беспокоиться.
      И если Камерон настолько глуп, что позволит использовать себя, чтобы заставить ревновать другого мужчину, это его дело. Но Камерон не глуп, в этом Делла не сомневалась.
      Мари провела ее в одну из кибиток, где за столом, освещенным единственной свечкой, сидела пожилая женщина. Почувствовав запах благовоний, Делла огляделась. Стены кибитки обиты дорогой шерстью, потолок задрапирован. Позади женщины, вероятно, располагалась жилая часть кибитки, отгороженная голубыми бархатными занавесками.
      – Знаете, в этом нет необходимости, – нервно проговорила Делла. – Я не верю в предсказания.
      Мари замерла у дверей:
      – Возможно, поверишь.
      – Садись, – сказала старая цыганка.
      На голове ее красовался платок, скрывающий седые волосы. Но на лице ее не было морщин. Она оказалась не такой старой, как поначалу решила Делла. Как и все цыганки, она носила золотые серьги и браслеты, однако одежда не отличалась пестротой. Блузка, юбка и платок были белоснежными.
      – Сначала перетасуй карты, а потом покажешь ладонь. Ее акцент мог оказаться румынским. Делла со вздохом принялась тасовать карты. Цыгане оказались весьма гостеприимными, и ей не хотелось обидеть женщину.
      – А теперь дай мне руку.
      Пальцы женщины оказались на удивление теплыми, почти горячими. Она повернула ладонь Деллы к свету и пробежалась большим пальцем по линиям.
      – Ты потеряла всех близких, – проговорила женщина. – У тебя нет семьи, нет мужа.
      У Деллы пересохло во рту. Что из ее прошлого известно Мари и что та поведала мадам Блатски? Делла с трудом сдержалась, чтобы не выдернуть руку из цепких пальцев цыганки.
      – Ты здорова и сильна. Когда-то была уступчивой и покладистой, теперь стала упрямой и своенравной. – Женщина улыбнулась. – Вот отсюда и досюда многое изменилось. Теперь ты здравомыслящая, практичная, да?
      – Возможно.
      – О деньгах волноваться не стоит. Ты будешь обеспечена всю оставшуюся жизнь. – Женщина пожала плечами. – Дети. Трое. Двое из них будут очень близки.
      Делла не поверила и улыбнулась, пока цыганка раскладывала карты.
      – Как интересно. Карты показывают только твое прошлое. Оно окутало тебя, словно кокон. Никогда ничего подобного не видела. Даже твое будущее является твоим прошлым.
      Делла посмотрела на карты.
      – Так не бывает. – Она нахмурилась.
      – Я вижу обвинения и гнев. – Цыганка постучала пальцем по одной из карт и нахмурилась. – Но все несправедливо. Упреки – давным-давно, упреки – в скором будущем, и все – несправедливо.
      – Все справедливо, – заявила Делла, думая о том, что мистер и миссис Уорд украли ее дочь.
      – Посмотри. – Женщина ткнула следующую карту. – Тебя окружают тайны. – Она с любопытством посмотрела на Деллу. – Могущественные тайны, понимаешь?
      – Нет.
      – Но ты многое чувствуешь. Тайны, которые могут уничтожить И ты не хочешь их знать.
      Расстроенная словами гадалки, Делла решила уйти, но слишком велико было искушение узнать остальное.
      – Оставим это. Продолжайте.
      Цыганка склонилась над картами.
      – Будущее снова возвращается. Я вижу смерть, но это вовсе не смерть. Еще одну тайну я вижу в будущем, но она уже не только твоя. – Женщина покачала головой.
      – Что ж, спасибо, что уделили мне время.
      – Покажи еще раз ладонь. – Она взяла руку Деллы – Вот здесь, видишь? Линия разветвляется. Ты пойдешь либо в одном направлении, либо в другом. – Она снова обратилась к картам. – Столько вины и упреков. Вслед за виной приходит прощение. Сможешь ты простить или нет, зависит от того, какое направление ты выберешь.
      Делла порывисто поднялась, ее захлестнула волна гнева.
      – Есть вещи, которые нельзя простить.
      Она никогда не простит Уордов. И себе не простит, что оставила Клер.
      – Это дело твое, – тихо проговорила цыганка.
      Кое-что из того, что сказала мадам Блатски, было правдой. Делла действительно стала своенравной и практичной. Но остальное – просто бессмыслица. Например, то, что у Деллы будут дети. Многого она вообще не поняла.
      – Ну что, повезло? – спросила Мари, когда Делла вышла из кибитки.
      – Наверное, – ответила Делла. Она не хотела разочаровывать Мари. – Если верить мадам Блатски, у меня будут дети и мне не нужно беспокоиться о деньгах.
      – Это большое везение!
      Столы уже убрали, стулья расставили по кругу. Двое мужчин у костра играли на скрипках веселую мелодию. Дети танцевали и дурачились. Делла заметила среди малышей Рому и Элис и решила, что Эдуардо – один из красавцев скрипачей.
      – Я так рада за тебя, – сказала она Мари, пожимая ей руку. Судьбы у них сложились по-разному. Делла потратила десять лет впустую на полуразрушенной ферме, Мари же все эти годы кочевала с цыганами. Вышла замуж за Эдуардо, родила детей. – Я тебе завидую.
      – Мне тут нравится. Мне нравится быть Балдофини. – Глаза Мари сверкали. – Конечно, не так уж приятно, когда кто-нибудь, вроде шерифа Камерона, арестовывает одного из нас.
      – А тебя…
      – Нет, но Эдуардо… ну, мы заплатили штраф. Конечно, шериф Камерон всегда арестовывал нас заслуженно. Но некоторые придираются к нам просто потому, что мы – цыгане.
      Делла посмотрела на мужчин. Те разговаривали и смеялись. Очевидно, цыгане не держали на Камерона зла. Все они были спокойны и расслаблены. Они подчинялись каким-то своим законам, которых Делла не могла понять. И ей невольно вспомнился Люк Эппл.
      Недаром Камерон сказал, что Делле понравится этот вечер. Так оно и случилось. Детей отправили спать, после чего они с Мари вместе с остальными женщинами принялись за сладости, запивая их розовым вином. У костра начались танцы под одобрительные возгласы и аплодисменты.
      На скрипках и гитарах исполняли трогательные мелодии, от которых сердце рвалось на части.
      Сильвана что-то сказала музыкантам и начала двигаться прямо напротив Камерона, постепенно убыстряя темп и извиваясь под страстное пение скрипок. Ее глаза были закрыты, рот приоткрыт. Сильвана медленно сняла платок, освободив свои великолепные волосы, распахнула пламенные глаза и бросила страстный взгляд на Камерона. Улыбнувшись, она ударила в бубен, откинула назад волосы и подняла Руки над головой, тряся бубном и цокая кастаньетами. Она выписывала круги, потом вдруг замирала и снова выплясывала в бешеном ритме.
      У Деллы перехватило дыхание. Никогда в жизни не слышала она такой музыки: она будоражила кровь, заставляя сердце учащенно биться. Никогда не видела ничего более прекрасного и соблазнительного, чем изгибающаяся в танце Сильвана. Ее волосы летали за ней черным покрывалом, кастаньеты неустанно стучали, тело двигалось в неистовом ритме. Безумная музыка сплеталась с чувственным телом Сильваны, с ее вызывающими, откровенно соблазнительными движениями, адресованными лишь одному мужчине.
      Делла бросила взгляд на Камерона, и у нее упало сердце. Он смотрел на Сильвану, сощурившись, плотно сжав губы, но ни единый мускул не дрогнул на его лице. По мнению Деллы, именно такая женщина подходила Камерону.
      Музыка стихла, и наступившая тишина показалась тягостной. Сильвана остановилась, юбки обвили ее ноги. Губы ее были приоткрыты, черные глаза пылали. Тоненькая струйка пота стекала с шеи к затемненной ложбинке между грудей. Она посмотрела на Камерона, вскинув одну бровь.
      Делла задохнулась от ревности. Сейчас Камерон уведет Сильвану за кибитки, в темноту. Делла этого не вынесет.
      Но вместо этого – слава небесам! – Камерон зевнул. Он повернулся к Делле, кивнул в сторону их лагеря и прошептал:
      – Скоро?
      – Сейчас, – ответила Делла, и сердце ее подпрыгнуло от радости.
      Оба поднялись. Пока Камерон прощался и выказывал всяческое почтение хозяевам, не забыв заодно заплатить пошлину барону Бернарду, Делла поблагодарила женщин за гостеприимство. И почувствовала ярость Сильваны.
      Она подошла к костру и встретила темный взгляд цыганской красавицы.
      – Это был чудесный танец. – Она заставила себя улыбнуться. – Мне очень понравилось.
      – Тебе не удержать такого мужчину, – злобно прошипела Сильвана и бросилась к одной из кибиток.
      – Как замечательно, что мы встретились, – проговорила подошедшая сзади Мари.
      – Я рада, что мы снова встретились. Желаю тебе удачи на ранчо в Мексике.
      – А я желаю тебе того, что, как мне кажется, у тебя уже есть, – сказала Мари, сверкнув глазами в сторону Камерона.
      Цыганская музыка все еще горячила Делле кровь, и она торжествовала, что Камерон остался с ней, а не ушел с Сильваной. Она не заметила, как они добрались до своего лагеря.
      – Костер почти погас, – заметил Камерон, стоя над углями. – Разжечь его, или вы собираетесь спать?
      – Думаю, пора отдохнуть. Если захотите вернуться в цыганский лагерь, я справлюсь одна, не беспокойтесь.
      Он замер как громом пораженный.
      – Я устал. Сегодня был долгий день, завтра будет не легче. – Он расправил плечи и потер шею. – Я тоже с удовольствием лягу спать.
      – Сильвана танцевала для вас, – тихо проговорила Делла, желая увидеть его реакцию. – Неужели она нисколько не привлекает вас?
      – Черт побери, нет! Сильвана обшарит карманы так искусно, что вы никогда не узнаете об этом. А в складках широкой юбки унесет бесчисленное количество драгоценностей. Полагаю, законнику она не пара. – Он улыбнулся. – А танцевала она вовсе не для меня. Глупец, увлекшийся Сильваной, не заметит, как Рауль пырнет его ножом в спину. Весь этот маскарад и был затеян, чтобы вызвать ревность Рауля.
      «И мою», – подумала Делла, удивившись, как по собственнически относится к Камерону. Раньше она этого не осознавала.
      Они стояли у тлеющего костра и вдруг оказались так близко друг к другу, что Делла ощутила исходящий от Камерона запах мыла, дыма и аромат цыганского вина.
      – Я все еще слышу музыку. Дикую, сладкую, соблазняющую. Она струится по моим жилам.
      Он провел пальцами по ее щеке, и на нее нахлынула волна желания. Дыхание ее участилось.
      Камерон не сводил с нее глаз, потом обнял за талию и прижал к себе. Страсть заглушала голос рассудка, и Делла прильнула к Камерону.
      Проведя руками по его груди, она обхватила Камерона за шею. У него были густые мягкие волосы. Она чувствовала его дыхание на своей щеке.
      Когда он накрыл ее губы своими губами, у Деллы подкосились колени. Наконец-то! Казалось, этого поцелуя она ждала всю свою жизнь.
      Камерон оторвался от ее губ.
      – Делла… – Голос его звучал хрипло.
      Она приложила палец к его губам и покачала головой:
      – Спокойной ночи!
      Если она не справится с собой, обратного пути не будет. Они только что перешагнули запретную грань. Ей надо поразмыслить о случившемся.
      Спотыкаясь в темноте, она нащупала наконец свою постель и устало опустилась на землю. Кончиками пальцев коснулась дрожащих губ.
      В ту ночь ей приснился катафалк, и Делла проснулась вся дрожа, со слезами на глазах.

      Дорога Техас – Нью-Мексико достигала берегов реки Пекос к северо-западу от Форт-Самнер и, следуя вдоль долины реки, углублялась в горы Сангре-де-Кристо.
      – Путешествовать вдоль реки оказалось гораздо легче, чем я ожидала, – проговорила Делла. – Я думала, будут то подъемы, то спуски. – Приподняв поля шляпы, она посмотрела на вершины гор впереди, потом снова на реку. – Здесь полно воды и травы.
      И почтовых станций, и небольших глинобитных укрепленных пунктов, которых Камерон старательно избегал. Потому что считал эти места неподходящими для леди.
      – Думаю, еще неделя, и мы доберемся до Санта-Фе.
      – Когда мы двинулись в путь, вы говорили, что доберемся, за три недели. – Она откинулась в седле. – А мы тут уже недель семь-восемь? Или больше?
      – А вы согласились бы поехать, зная, что придется провести верхом на лошади больше двух месяцев?
      – Может быть, и нет, – поразмыслив, ответила Делла.
      Камерон скрыл правду, но не солгал. Если ехать без остановок галопом, этот путь можно проделать за три недели. Камерон убедился в этом на собственном опыте.
      – Впрочем, это единственный шанс для меня увидеться с дочерью. – Она повернулась лицом к реке. – Мои тыквы скоро созреют. Если, конечно, мистер Хейз их поливает. Только вряд ли.
      – Вы тоскуете по дому?
      – Бог мой, конечно же, нет! – Когда Делла снова повернулась к Камерону, коса описала полукруг за ее спиной. – Вспоминая людей, с которыми повстречалась, и о том, сколько всего узнала, я хочу, чтобы это путешествие никогда не кончалось. – На ее губах играла лучезарная улыбка. – Не знаю, смогу ли когда-нибудь отблагодарить вас за то, что вы для меня сделали.
      Пришпорив Отважного, Камерон поехал вперед, высматривая подходящее местечко для лагеря. Дни становились все короче, поэтому они останавливались на ночлег гораздо раньше. Немного времени удавалось сэкономить днем, поесть прямо в седле, но, по правде говоря, Камерон вовсе не торопился доехать до Санта-Фе и положить, таким образом, конец этой поездке наедине с Деллой Уорд.
      Всегда оставалась вероятность того, что она снова позволит ему поцеловать себя. Но время шло, и вероятность эта постепенно сходила на нет. Несмотря на это, Камерон ни на минуту не забывал тот вечер, с трудом преодолевая растущее день ото дня желание.
      Напрасно он ждал, что Делла заговорит о том случае.
      Как она может делать вид, что ничего не изменилось? – думал он с раздражением. Тот поцелуй накалил воздух между ними, и не важно, о чем они говорят или чем занимаются. Глядя на Деллу, он думал лишь о том, чтобы снова ее поцеловать. Она говорила, а ему вспоминался ее шепот, когда она пожелала ему спокойной ночи. Она ходила по лагерю, а Камерон будто снова чувствовал, как ее бедра прижимаются к его ногам. Сон всего в нескольких футах от нее превратился в настоящую пытку.
      – Сегодня вы особенно молчаливы, – заметил Камерон, когда после ужина они помыли посуду в реке. Это было еще одной проблемой. С того момента как они поцеловались, напряжение между ними росло с каждым днем. Они уже не могли непринужденно болтать друг с другом.
      – Есть кое-что, о чем я не перестаю думать с того вечера в лагере цыган, – сказала Делла. – Я хотела бы услышать ваше мнение на этот счет.
      Наконец-то. Настало время выяснить отношения. Делла принялась теребить кончик косы, и Камерон понял, что ей не по себе. Так же, как и ему. Он опустил уздечку, которую старался починить. Невозможно работать и одновременно говорить о поцелуях.
      – Я говорила вам, какую глупость мне предсказала мадам Блатски. Ну, о деньгах и детях. – Нахмурившись, она посмотрела ему в глаза. – С тех пор я поняла, что думаю о Кларенсе гораздо реже, чем раньше.
      Странный способ она выбрала, чтобы заговорить на волнующую их тему. Впрочем, у Деллы свой взгляд на вещи.
      – Продолжайте, – осторожно попросил он. Она заломила руки и закусила губу.
      – До того как вы приехали ко мне на ферму, не проходило и дня, чтобы я не думала о Кларенсе и Клер. Я не давала своей боли затихнуть. Я ее заслужила.
      Может быть, она вообще не собирается обсуждать то, что между ними произошло?
      – Цыганка сказала, что у меня будет несколько детей. Значит, я выйду замуж? Бывает, я целую неделю не вспоминаю о своем погибшем муже. О том, что написала ему «ненавижу тебя», о том, как он погиб. Но так не должно быть.
      Она не собирается говорить о поцелуе. Они так и будут держаться на расстоянии друг от друга, избегая встречаться взглядами, боясь случайного прикосновения.
      – Я не верю в предсказания. Но, предположим, я снова выйду замуж. Когда-нибудь, в будущем. Было бы неправильно выходить замуж за другого, если бы я каждый Божий день думала о Кларенсе, правда ведь? Но я не думаю о нем – это хорошо или плохо?
      – Именно об этом вы хотите узнать мое мнение?
      Она кивнула. Черт!
      – Насколько я помню, вы говорили, что не собираетесь снова выходить замуж.
      – Да, говорила, и это правда. Я не была хорошей женой. Но если хотя бы на минуту представить, что цыганка права: кто-то хочет на мне жениться и я не против. Вы были другом Кларенса. Как по-вашему, чего хотел бы Кларенс, как я должна поступить?
      Каждый раз, как Делла говорила, что Камерон и Кларенс были друзьями, Джеймсу становилось трудно дышать, a руки и ноги холодели.
      – Не знаю, чего хотел бы Кларенс. Но десять лет траура – вполне достаточно.
      – Меня еще кое-что беспокоит. По правде говоря, мой траур закончился давным-давно. Я не думаю о Кларенсе. Не знаю, почему думала о нем. Может, это было сожаление. Может, угрызения совести.
      Камерон понимал ее.
      – Десять лет самобичевания – тоже вполне достаточно. Если бы несколько месяцев назад ему сказали, что он предпочтет говорить о поцелуях, а не о Кларенсе Уорде, Камерон рассмеялся бы.
      – Вы не можете изменить того, что написали ему много лет назад. Хватит корить себя, надо жить дальше.
      – Как странно. – Она задумчиво смотрела на Камерона. – Цыганка говорила что-то о вине и прощении. Но она имела в виду родителей Кларенса.
      – Вы уверены? – Он поднял уздечку и принялся ее теребить.
      – Я больше не хочу это обсуждать.
      – А о чем-нибудь еще вы не хотели бы поговорить? – Он посмотрел ей в глаза. Языки пламени были слишком яркими, чтобы сказать наверняка, залились ли ее щеки румянцем, но Камерону показалось, что Делла поняла его намек.
      – Стоит ли обсуждать то, что не должно было случиться? Она права.
      – Прошу простить меня.
      – Тут нет ничьей вины. Дело в том, что было так просто, – Она густо покраснела. – Не стану отрицать.
      Но он мужчина, который не может предложить женщине долгое будущее, и он тот, кто убил ее мужа и разрушил ее жизнь. Когда он держал ее в объятиях и целовал, Камерону казалось, что все преграды можно преодолеть. Это лишний раз говорит о том, что любовь делает из нормального человека дурака.
      Любовь? Камерон резко выпрямился.
      Конечно же, он любит ее. Любил все эти десять лет. Любил ее образ на фотографии, любил ту юную сердитую и отважную девушку, которая требовала в письме, чтобы ее муж вернулся домой. И он любил ту женщину, которой она стала. Все еще сердитая, отважная, но закаленная жизнью. Она отбросила все условности и стала самой собой.
      Боже милостивый, как же он ее любил!
      – Камерон? – Облизнув губы, Делла робко смотрела на него.
      – Спущусь к реке, покурю.
      Если он останется еще хотя бы на минуту, то наговорит глупостей.
      На следующий день они ужинали с семьей, направлявшейся в Техас. Сын Элиотов был примерно того же возраста, что и Клер. Только чуточку выше и немного потяжелее. Словно зачарованная, Делла наблюдала за каждым его движением.
      В глубине души она мечтала не только увидеться с Клер, но и поговорить с ней. Не называя себя, чтобы не травмировать девочку.
      Но сейчас, глядя на сына Элиотов, Делла поняла, что не умеет обращаться с детьми. Она даже не знала, что ему сказать. Как же она сможет поговорить с Клер? Мать начинает узнавать своего ребенка в тот самый момент, когда впервые берет его на руки. И всю жизнь учится, узнает о нем новое. Они учатся вместе – мать и дитя.
      Как же наверстать упущенное? Деллу охватила паника. Она понятия не имела о том, что нужно десятилетнему ребенку. Почему он плачет или смеется?
      К концу вечера Элиоты засобирались в свой лагерь, попрощались и пожелали приятного путешествия. Элиоты называли Деллу «миссис Камерон». Ни Делла, ни Джеймс не сказали им правды. Зачем шокировать приличных людей?
      Когда Камерон предложил Делле эту поездку, у нее не возникло и мысли о том, что это может выглядеть непристойным, и она не подумала о компаньонке. Ей было все равно, что подумают окружающие.
      Но с тех пор все изменилось. И мнение окружающих для нее имело значение.
      Делла стояла в тени и прислушивалась к удаляющимся голосам Элиотов.
      – Замечательный вечер, – сказала она. Ужин в веселой компании отвлек Деллу от мыслей о Камероне.
      Камерон ничего не ответил. Он вообще почти все время молчал. С той самой ночи в лагере цыган. Прошло уже несколько недель, но Делла помнила мельчайшие подробности так живо, словно Камерон держал ее в объятиях только вчера.
      Она постаралась прогнать эти воспоминания.
      – Элиоты говорят без акцента, вы заметили? Когда живешь на Западе, региональные акценты обычно сглаживаются. В вашей речи не чувствуется южного выговора, думаю, что и в моей тоже.
      Камерон снова промолчал. Он стоял около лошадей, прислушиваясь к звукам ночи, глядя на убегающие вдаль темные воды реки.
      – По крайней мере Гарольд Элиот не хотел вас пристрелить. – Он относится к числу тех, кто жаждет пожать Камерону руку. Если бы не присутствие его сына, он непременно попросил бы рассказать о преступниках и стрельбе. – Элиоты мне очень понравились.
      Еще до того, как Элиоты присоединились к ним, Делла расчесала волосы, заколола их на затылке, надела чистую блузку. Теперь же она вынимала шпильки из волос.
      И вдруг ее обуял гнев. Делла с силой сжала шпильки и уставилась в одну точку. Она вовсе не миссис Камерон. И никогда не будет ею. Она никогда не будет сидеть у костра и с гордостью слушать, как ее ребенок декламирует стихотворение. Кларенс никогда не простит ее. Она никогда не простит Уордов за то, что они украли ее девочку. Ей уже не наверстать упущенные годы. Ей хотелось плакать, но не было слез.
      Она никогда больше не будет жить в красивом доме с кружевными занавесками на окнах. Не будет носить атласных платьев и бархатных пелерин. Никогда не пойдет на бал, не сможет проводить дни в безделье – ведь ее ждет сотня домашних дел.
      Делла подняла голову и посмотрела на звезды. Неужели это так важно для нее?
      Ей больше не придется с ужасом прислушиваться к залпам приближающейся артиллерии или смотреть, как пламя пожирает дом, в котором она жила. Не придется, стоя у дороги, следить за проезжающими мимо вереницами повозок с телами погибших солдат. Она не будет умирать с голоду или брести за катафалком.
      Она за многое должна быть благодарна.
      И в первую очередь Джеймсу Камерону. Казалось, что с тех пор, как они сидели в столовой гостиницы «Гранд-отель» и, глядя друг другу в глаза, говорили: «Вы мне нравитесь», – прошла целая вечность. Но злополучный поцелуй украл их душевную близость и взаимное доверие, и она не может сказать ему, как благодарна за то, что он был другом Кларенса. А также стал и ее другом. В тот день, когда к ее дому подъехал Джеймс Камерон, Делле улыбнулась удача. Он открыл ей целый мир, и благодаря ему она сможет увидеть свою дочь.
      Расчесывая волосы и заплетая косу, она наблюдала за Камероном. Он ходил между лошадьми и что-то нашептывал им. Любить его было бы так просто. В глубине души Делла верила, что сумела бы залечить его душевные раны. И что он тоже смог бы помочь ей исцелиться.
      Но надолго ли? На год? На три? На пять? Сколько лет придется провести в постоянном страхе за его жизнь?
      Нет. Она не смогла бы идти за увозящим его катафалком. Да он и не попросит об этом. Гордость для него превыше всего.
      – О, Камерон…
      Делла всем сердцем желала, чтобы для них все сложилось иначе.
      Три основные дороги вели в Санта-Фе, один из старейших городов на Западе. Крытые фургоны выстраивались вдоль улицы Сан-Франциско в ожидании очереди на уплату пошлины, прежде чем отправиться на поиски свободного пространства в одном из палаточных городков вблизи Рио-Санта-Фе. Повозки и экипажи сновали по узким улицам, не обращая внимания на пешеходов или другие транспортные средства. Извозчики кричали и размахивали кулаками.
      – Здесь настоящий хаос! – воскликнула Делла, сверкая глазами от возбуждения.
      Так оно и было. Их зажали между многочисленными фургонами, лишив возможности подобраться к конюшням. Сидя на Отважном, Камерон видел мексиканскую продовольственную лавку, французскую пекарню и огромную мусорную свалку. Слева от него спокойно покуривали два индейца, глазея, как полдюжины немецких иммигрантов яростно спорили между собой, укрывшись за спинами своих быков. Лаяли собаки, ржали лошади. Камерон с тоской вспоминал тишину и покой прерий.
      Фургоны, продвинувшись на несколько футов, снова останавливались. Камерон уже видел конюшни, но никто не хотел сдвинуться хоть чуть-чуть, чтобы их пропустить.
      – Не будем торопиться. – Делле пришлось кричать, чтобы он ее услышал. – Здесь так много интересного!
      Перед въездом в Санта-Фе Делла привела в порядок свой дорожный костюм, из-под жакета виднелась белоснежная блузка. Минувшим вечером Камерон начищал ее башмаки, в то время как сама Делла штопала перчатки. Этим утром впервые за несколько недель Делла уложила волосы в элегантный пучок, выпустив несколько прядок. Ее темные очки уже покрылись царапинами, но были ей очень к лицу. Камерон настоял, чтобы она надела плащ. В воздухе столбом стояла пыль.
      – Черт побери! Я знаю вас! – Из лавки вышел мужчина и уставился на Камерона. – Это Джеймс Камерон, – провозгласил он во всеуслышание и быстро оценил ситуацию на дороге.
      Камерон не узнал мужчину. Едва они въехали в город, как он расстегнул куртку и убедился в том, что легко сможет в случае чего дотянуться до револьверов. Джеймс положил ладонь на ствол винтовки и проверил, легко ли она выходит из кожаного чехла. В душе он надеялся, что здесь, где улица запружена народом, не должно случиться беды.
      – Эй, вы! Уберите своих быков и пропустите этого человека и его даму. Это знаменитый Джеймс Камерон!
      – Унд кто ист Джеймс Камерон? – Хозяин быков хмуро оглядывал Деллу и ее спутника.
      – Джеймс Камерон – самый знаменитый законник на Западе, вот кто он. Он может выхватить револьвер и застрелить вас на месте, мистер, вы опомниться не успеете.
      Мужчина из лавки и хозяин быков поставили животных поперек улицы, преградив движение в обоих направлениях. После чего мужчина махнул Камерону рукой:
      – Проезжайте, мистер Камерон!
      – Премного благодарен! – Камерон кивнул, коснувшись края шляпы.
      – Всегда рад оказать вам услугу.
      – Большое вам спасибо, сэр, – произнесла Делла.
      – Рад услужить, мэм.
      Будь Камерон один, отвел бы коня в конюшню, расседлал, перекинул седельные сумки через плечо и отправился бы в «Палас-отель». Но Делла не может явиться в отель, волоча седельные сумки. Поэтому Камерон велел хозяину конюшни отослать их вещи в номер, сам же, взяв Деллу под руку, повел ее через площадь.
      Он оставив ее в салоне для дам, а сам пошел договариваться о комнате. Когда он вернулся, Делла уже пила чай с печеньем в окружении полудюжины других леди. Заметив Камерона, Делла подошла к дверям.
      – Я словно бы перевела часы назад, в прошлое, – тихо проговорила она, ее карие глаза сверкали. – Каждая дама пытается превзойти других по изощренности манер. – Делла с трудом сдерживала смех. – Думаю, я опозорилась, и не раз.
      – Делла, вы видели, как много народу в городе. Мне удалось снять всего одну комнату. – Он внимательно следил за выражением ее лица. – Это номер для новобрачных. Вы остановитесь в нем, а я проведу ночь в конюшнях, – поспешно добавил он.
      Подумав с минуту, она заявила:
      – Только этого не хватало. Наверняка в номере есть диван. Вот и спите на нем. Все будет как обычно. Ведь наши постели всегда были неподалеку одна от другой. – Делла залилась румянцем. – То есть… ну… вы понимаете, что я имею в виду. Все в порядке, правда. – Она взяла его под руку. – Надеюсь, вы сказали служащему, что мы женаты?
      – Не знаю, что он подумал. Я заказал номер на свое имя, упомянув, что в комнате остановится леди. – Камерон оттянул воротничок рубашки и откашлялся. – Я вовсе не прочь расстелить свою походную постель в конюшне.
      – Вы заплатили за номер, значит, должны в нем спать. Не вижу в этом ничего плохого.
      Ее ладонь на его руке казалась горячей и тяжелой. Когда Делла двигалась, от нее исходил запах пыли, лаванды и башмачного крема. Камерон не знал, искренна она или же пытается соблюсти справедливость.
      Словно угадав его мысли, Делла сжала его руку и посмотрела ему в глаза, когда они поднимались по ступенькам.
      – Камерон. Я работала в салуне. Большинство жителей Ту-Крикса не были бы удивлены, узнав, что я делю комнату с мужчиной. Подобного рода вещи меня давно не волнуют.
      – Правда?
      – В большинстве случаев. – Она принялась рассматривать цветочный узор на ковре. – Мы-то с вами знаем, что в наших отношениях нет ничего предосудительного. А до остальных мне нет никакого дела.
      Она слишком доверяет ему. Многие часы он провел, мечтая о предосудительных отношениях с ней.
      – Еще рано. Я позабочусь о наших билетах и о животных. А вы можете походить по магазинам и отдохнуть.
      Когда они подошли к третьей двери, Делла отпустила его Руку.
      – Вряд ли я отправлюсь по магазинам.
      – Мне хотелось бы купить вам нарядное платье для ужина – Никогда в жизни он не говорил подобных вещей и представить себе не мог, что когда-нибудь скажет. Камерон почувствовал, как краснеет. – Это будет подарок ко дню рождения, – добавил он, когда Делла удивленно посмотрела на него.
      – Но день моего рождения еще нескоро.
      – Тогда просто награда за то, что отважились на такое длинное и тяжелое путешествие.
      – Оно действительно было длинным, но не таким уж тяжелым.
      – Черт побери, Делла, я просто хочу купить вам красивое платье, чтобы вы пошли в нем на ужин! – Он нервно теребил край шляпы. – И еще какую-нибудь безделушку, чтобы вы носили ее в волосах, как те женщины в гостинице в Рокасе.
      Делла напряглась.
      – Я и так уже перед вами в долгу. Во сколько вам обошелся этот номер? Во сколько обойдутся билеты на поезд? И сколько денег ушло на то, чтобы кормить меня все эти недели?
      – Да какое, черт побери, это имеет значение? Меня нисколько не волнуют деньги. Я могу себе это позволить. Если хотите меня отблагодарить, доставьте мне удовольствие и позвольте купить вам красивое платье.
      По выражению ее лица он видел, что необходимость отблагодарить его, приняв в подарок платье, привела ее в замешательство.
      Он открыл дверь в номер, пропуская ее внутрь.
      – Ой! – Она остановилась, и Камерон едва не натолкнулся на нее – Я не видела таких прекрасных комнат с тех самых пор, как сгорела плантация Уордов и я покинула Атланту.
      Высокие арочные окна гостиной выходили на балкон. Вот что Камерон заметил в первую очередь, но он решил, что Делла имеет в виду огромное количество столиков, тумбочек, кресел, богато украшенных ламп. Некоторые из этих предметов производили впечатление старинных, другие были современными. Все задрапировано, застелено, отделано ламбрекенами и украшено шнурами с кисточками. Камерон мельком взглянул на диван, где ему предстояло спать, и понял, что тот слишком короток, так что ноги будут свисать.
      – Посмотрите на эти папоротники. Я пыталась вырастить папоротники у себя на ферме, но не смогла. А ковер! Подумать только! Он выглядит как настоящий турецкий, а не подделка. – Делла заглянула в спальню. – Наши седельные сумки уже здесь. Мне нужно кое-что отправить в стирку, а кое-что починить.
      Затем она обнаружила ватерклозет и ванну на ножках с медными кранами.
      – О Господи! – Делла прижала руки к груди. – Ванна прямо тут, в номере!
      – Вижу, вам нравятся удобства, – сказал он, очень довольный.
      – А теперь вам следует выйти. – Схватив Камерона за руку, Делла потянула его к двери.
      – Выйти? Куда?
      – Не знаю. Но я собираюсь принять ванну и подольше полежать в воде прямо здесь, в комнате.
      Камерон рассмеялся. Он никогда еще не видел ее такой сияющей и счастливой.
      – Прочь, прочь, прочь. – Слегка подтолкнув, Делла проводила его до дверей номера. – О, Камерон, это чудесно.
      – Желаю хорошо провести время.
      Щеки ее пылали, глаза искрились.
      – Я зайду в баню и к цирюльнику, займусь кое-какими делами и вернусь… – он вынул часы из жилетного кармана, – …около семи. К обеду.
      – Да это через семь часов!
      – Достаточно времени, чтобы вы могли сделать все, что хотите. Можете осмотреть город, сходить за покупками или просто отдохнуть. Если проголодаетесь, закажите что-нибудь.
      – Я знаю. До свидания. – Она закрыла дверь.
      Так вот значит, каково это – иметь свою женщину. Чувствовать себя глупо счастливым, когда она счастлива. Стараться вызвать румянец на ее щеках и сияние в глазах.
      В приподнятом настроении Камерон надел шляпу набекрень и отправился на поиски шерифа Санта-Фе, чтобы сообщить ему о своем прибытии. Он собирался оставить свое оружие при себе, даже если это противоречило порядкам этого города.
      Как оказалось, шериф не имел никаких возражений. В другое время Камерон непременно принял бы приглашение шерифа зайти после ужина немного выпить и поболтать. Но на этот раз он не ощущал мучившей его прежде тревожной ноющей пустоты одиночества в груди. У него была Делла. По крайней мере сегодняшний вечер он проведет со своей женщиной.

      Камерон был всего в нескольких шагах от входа в баню и цирюльню, когда человек, которого он заметил мимоходом, окликнул его по имени тем особым, знакомым тоном, который давно ему осточертел. В том, что случилось потом, не было ничего нового или непривычного. Мужчины выхватили револьверы, и мгновение спустя громила испустил дух, а хорошее настроение Камерона улетучилось.
      – Хорошо, что я не знаменит, – заметил шериф Роллинз получасом позже. Они стояли в тени навеса над входом в баню и цирюльню, наблюдая, как служащие похоронного бюро забрасывают труп в заднюю часть черного фургона.
      – Не позволяй журналисту писать о тебе книгу. Лживый ублюдок нарисует мишень у тебя на спине.
      Камерон знал Джеда Роллинза уже много лет. И они дюжину раз обсуждали с ним цену известности и славы.
      – Арнольд Мецгер – так звали человека, которого ты только что застрелил. Но рано или поздно он все равно оказался бы на виселице. Мецгер был замешан в трех грабежах и по меньшей мере двух убийствах. У меня есть доказательства, но их недостаточно для суда. Ты оказал мне и жителям этого города большую услугу. – Шериф Роллинз поджал губы. – Тебе повезло, Камерон. Он мог подстрелить тебя. Мецгер умел обращаться с оружием.
      – Я заметил.
      – Слух об этом распространился далеко вокруг. И это плохо. С каждым разом, как какой-нибудь болван наставляет на тебя револьвер, мишень на твоей спине становится чуть шире. – Шериф на прощание пожал Камерону руку. – Чертовски жаль.
      Один момент беспокоил Камерона в этой перестрелке, и он думал о нем, пока пил виски и отмывал дорожную грязь в глубокой горячей ванне.
      На какую-то долю секунды он замешкался, заколебался. Вспомнил о Делле и подумал, что не хотел бы умереть. Но тот, кто колеблется в перестрелке, рано или поздно рискует получить пулю.
      Было и еще кое-что. Обычно он гордился своей холодной выдержкой, но в этот раз он был разъярен, когда стрелял. Стоит ему прибыть куда-нибудь, как все уже знают, что Джеймс Камерон в городе, и пытаются так или иначе достать его. Но Арнольд Мецгер действительно заслуживал смерти. И это, как всегда, утешало.
      Откинувшись на край ванны, Камерон хмуро смотрел на пар, собирающийся под потолком. Он до смерти устал от всевозможных вызовов, стрельбы, от всего своего образа жизни. Странность в том, что до этой поездки он не позволял себе ни осознать, ни признать этот факт.
      А сможет ли он жить по-другому? Люди, носившие значок, были самыми одинокими на всем Западе. Хочется ли ему снова нацепить значок, охотиться за преступниками, неделями прочесывать„бескрайние прерии, разыскивая людские отбросы?
      Выбор его ограничен и, вне зависимости от того, что он выберет, сводится к ожиданию кого-то, кто окажется моложе его и сумеет быстрее нажать на спуск.
      Может, поехать к побережью? Камерон уже обдумывал этот вариант, но ведь молва о нем догонит его рано или поздно.
      Кроме того, у него здесь много работы. Ведь нет недостатка в бандитах, напрашивающихся на то, чтобы их повесили или пристрелили, и именно этим Камерон и хотел заниматься – уравновешивать чашу весов справедливыми поступками.
      Имеет ли смысл угомониться, осесть наконец и жить мирной жизнью? У него нет семьи, и вряд ли она появится. Никому нет дела до того, жив Джеймс Камерон или мертв.
      Не повстречай он Деллу Уорд, у него не было бы этих душевных терзаний, этого диалога с самим собой.
      Сам собой напрашивался давно мучивший его вопрос: когда открыть ей всю правду? Он решил сделать это по приезде в Атланту.
      Он представлял себе ее реакцию, поэтому не тешил себя ложными надеждами. Если он подождет и расскажет ей все в Атланте, то по крайней мере сможет убедиться, что она воссоединилась с дочерью. Если же Делла не пожелает с ним разговаривать и возвращаться на Запад, значит, она находится с людьми, которые ей помогут.
      А до тех пор он сможет насладиться каждой минутой, проведенной с Деллой. У него останется море воспоминаний, которые будут утешать его в долгие одинокие вечера. Только бы у него хватило выдержки привезти Деллу в Атланту, не прикоснувшись к ней.
      И все же именно об этом он постоянно думал. Ему хотелось заключить ее в объятия, хотя он понимал, что лишь усугубит ситуацию, дав Делле лишний повод возненавидеть его.
      Покинув Деллу, Камерон первым делом отправился в (самый модный магазин женского платья в Санта-Фе. Делла поняла это, когда в дверь постучался посыльный, он принес платье и накидку. Платье из кремового фая с изумрудного Цвета вставками из атласа и крепдешина, а накидка – немного темнее, с капюшоном, который скрывал прическу.
      Делла смотрелась в зеркало, пристраивая локоны то туда, то сюда, когда снова раздался стук в дверь. На этот раз пришел посыльный из галантерейного магазина Эдлстона. В свертке оказались средней длины перчатки, с полдюжины различных заколок и украшений для волос и еще изысканный веер из пергамента, расшитый лентами.
      Из салона обуви Мальвани принесли зеленые шелковые туфли с расшитыми блестками каблучками. Блестки делали туфли слишком вульгарными, неподходящими для леди. Но так Делла подумала бы раньше. А сейчас была от них без ума.
      Следующий посыльный вручил ей сверток, на котором не значилось ни названия магазина, ни фирмы. В нем лежало нижнее белье. Она тут же представила себе, как серьезный суровый Джеймс Камерон выбирает женские панталоны, и рассмеялась. Одни предметы оказались слишком примитивными для такого великолепного платья. Другие больше подходили для куртизанки, как, например, ярко-розовые чулки с подвязками.
      Делла решила, что не может принять такие вещи от мужчины. Одно дело цветы и конфеты, и совсем другое – подобного рода подарки. Однако же она не могла насмотреться на них. Может, пора менять взгляды, наступил новый век?
      Она и так в неоплатном долгу перед Камероном. Но он сказал, что ему будет приятно купить ей новое платье. Выбрал все эти вещи сам, без нее, и не хотел благодарности.
      Приложив платье к себе, Делла взглянула в зеркало Джеймс Камерон был другом Кларенса. Джеймс Камерон не стал бы дарить ей платье, если бы рассчитывал на что-то, чего Кларенс не одобрил бы.
      Тут она подумала, что Кларенс никогда ей ничего не дарил. К тому же раздобыть подарок в военное время было очень нелегко. В те тяжелые годы Делла больше обрадовалась бы куску говядины, чем самому роскошному платью.
      В общем, она искала оправдания, чтобы принять подарки Камерона. Ведь она жаждала иметь такие вещи.
      – Черт! – пробормотала она, надевая украшения. – Скажи ему просто «благодарю». Ведь именно это он хочет от тебя услышать.
      Уже давно, с тех самых пор, как была молоденькой девушкой, Делла не наряжалась так тщательно к обеду. Она хотела, чтобы при виде ее Джеймс Камерон потерял дар речи. Чтобы у него остановилось сердце и подогнулись колени.
      Делла рассмеялась и принялась наряжаться.
      Женщины считают, что выглядят наиболее привлекательно, когда наряжены к обеду. Но Камерону Делла казалась самой прекрасной, когда была одета в простое платье и занята повседневными делами.
      Тем не менее, когда она открыла дверь и он увидел ее, к горлу подкатил комок. Она была прелестна. Чудесным образом превратилась в принцессу.
      – Именно на такое выражение лица я и надеялась, – со смехом проговорила Делла. – Заходите Думаю, вы заказывали виски. Мальчик принес его минут двадцать назад Я уже попробовала, это самый лучший и крепкий виски, который я когда-либо пила. – Она покосилась на Камерона. – Вы тоже прекрасно выглядите.
      Он побрился и подстригся, как подобает на востоке, на нем был новый костюм. Он все еще помнил, как завязывают галстук, но отвык от тесного воротничка.
      Делла взяла из его рук бокал с виски и вдруг нахмурилась.
      – Это один из тех редких дней, когда я вижу вас без револьверов!
      Он дотронулся до краешка своего сюртука.
      – Я взял свой маленький карманный револьвер. Практически женское оружие, – добавил он небрежно.
      – Хотите, я понесу его вместо вас?
      Ее глаза сверкали, и Камерон понял, что она просто поддразнивает его. Он улыбнулся, наслаждаясь моментом.
      – Человек, который продал мне этот костюм, утверждал, что наплечная кобура испортит все впечатление. Однако на вашем платье оружие будет смотреться великолепно.
      – Спасибо, Камерон. И мечтать не могла о таком платье. Осторожно, чтобы не испортить складки, она провела пальцами по волнистой отделке изумрудного крепдешина. Камерон знал, что это крепдешин, продавщица ему сказала.
      – Оно прелестно.
      Он мог бы добавить, что платье сидит на ней как влитое, но это было бы бестактно. Словно он разглядывает ее фигуру. Впрочем, так оно и было, но он старался на нее не пялиться.
      – Если вы готовы…
      – Только возьму перчатки и накидку.
      Она задержалась в фойе, у зеркала, поправляя капюшон на тщательно сооруженной прическе.
      Эти маленькие женские привычки забавляли Камерона. Он наблюдал, как она пощипывает себе щеки, а потом делает шаг назад, чтобы посмотреть на себя как бы со стороны, и Камерону казалось, что он сумел заглянуть в таинственный женский мир, куда большинству мужчин путь заказан. До этого он нечасто вникал в женские дела и не думал о том, как сближают мужчину и женщину такие вот маленькие тайны.
      Когда они вышли из гостиницы, Делла взяла Камерона под руку, и его мускулы тут же напряглись.
      – Тут совсем недалеко, но все же стоило вызвать экипаж, – проговорил Камерон, только сейчас заметив у ее платья шлейф. Пешеходная дорожка была очень пыльной и неровной, совсем неподходящей для леди со шлейфом и на каблуках. На сверкающих каблуках, вспомнил Камерон, надеясь, что он еще сумеет углядеть ее каблучки или даже лодыжки.
      Она подняла на него глаза.
      – Вечер прекрасный. Сухо и не очень холодно. Я с удовольствием пройдусь.
      Камерон смотрел на темный изгиб ее ресниц и кокетливую улыбку. Она с ним флиртует? При этой мысли у него перехватило дыхание. Но Камерон тут же сказал себе, что это лишь игра его воображения.
      А может, и нет. Обычно выражение лица у Деллы было серьезным. Или задумчивым. Сегодня же она выглядела мечтательной, точь-в-точь как на свадебной фотографии. Таинственной, очаровательной.
      Остро чувствуя прикосновение ее ладони к своему предплечью и вдыхая легкий аромат ее духов, Камерон вел Деллу через площадь к ресторанчику «Король быков».
      Это было прекрасное заведение, если не считать названия, конечно. В дневное время площадь была заполнена торговцами, продающими всевозможные товары. Сейчас же по ней спокойно можно было пройти туда, где располагались различные бары, рестораны и гостиницы.
      Вот уже почти десять лет Камерон всегда был один и в десятках городов наблюдал за парами, идущими вдоль улицы. Иногда он задумывался о том, что же они говорят друг другу. Как нашли друг друга и что свело их вместе? Сейчас же он заметил, что на них смотрят другие. Гордо расправив плечи, он с чувством собственника теснее прижал к себе руку Деллы.
      – Я выбрал ресторан «Король быков», потому что там проверяют оружие при входе, – объяснил Камерон, проводя Деллу внутрь. Она удивленно подняла бровь, он покачал головой и улыбнулся без тени юмора.
      Когда его спросили, есть ли у него оружие, Камерон сказал, что нет, скрыв свой маленький револьверчик. По мнению Камерона, установленные правила не должны были распространяться на него. Как обычно, он попросил, чтобы им предоставили столик, откуда просматривался весь зал, и сел спиной к обитой шелком стене.
      – Как здесь красиво! – тихо проговорила Делла.
      Их посадили за угловой столик, иначе Делле пришлось бы сидеть лицом к стене.
      На столиках – серебро, хрусталь, белоснежные льняные скатерти, кремового цвета свечи и тепличные розы. Камерон рассеянно смотрел на все это великолепие. Ничего не изменилось с тех пор, как пару лет назад он здесь обедал с губернатором. Насколько ему было известно, в стенах «Короля быков» никогда не было стрельбы.
      – Мы что-то празднуем? – спросила Делла, когда он заказал шампанское и устрицы.
      – В каком-то смысле – да. К тому же я должен вам обед после того фиаско в Рокасе.
      – Вы ничего мне не должны, Камерон.
      Канделябры источали тусклый свет, но его было достаточно, чтобы он сумел разглядеть красные искорки в темных волосах Деллы. Ее глаза мягко светились и в полутьме казались бездонными.
      – Думаю, у нас действительно праздник. Путешествие подходит к концу.
      Она удивленно подняла бровь.
      – Но от Нью-Мексико до Атланты путь неблизкий.
      – На поезде всего дней десять. Самая длинная часть пути позади.
      – Десять дней, – повторила она.
      – Мы остановимся в Сент-Луисе на ночь, после чего пересядем на поезд, который идет до Атланты.
      С этого момента они не очень-то много времени проведут вместе. Их будут окружать люди в поезде, в вагоне-ресторане, и спать они будут в разных вагонах. Они не часто говорили о вещах, о которых нельзя говорить в церкви, но все же Камерон предпочел бы, если бы они с Деллой были одни.
      Он знал, что с ней ведет себя иначе, чем с другими. С ней легко вести беседу, за последние несколько недель он смеялся больше, чем за все предыдущие годы. В ее компании он мог расслабиться, мог делать приятные, но глупые вещи, например, свистеть или рассказывать сказки.
      Он рассказал ей о своем прошлом больше, чем кому бы то ни было.
      Она осветила его дух и разум. Поэтому Камерон старался не думать о том, что рано или поздно им придется расстаться.
      – За вас и вашу дочь, – проговорил он. Они подняли бокалы и чокнулись. Камерон не очень любил шампанское, но леди обычно предпочитают этот напиток, по крайней мере так ему сказали. – Надеюсь, вы жаждете встречи с ней.
      Ей стало трудно дышать.
      – Я не собираюсь говорить с Клер. Я хочу только посмотреть на нее.
      – Вы поступите так, как сочтете нужным, Делла. Это ваше право.
      В этот вечер ее глаза казались скорее золотисто-зелеными, чем карими, губы – полнее и мягче. Камерону хотелось распустить ей волосы, взять их в руки и насладиться этим ощущением.
      Она повертела салфетку в руках и подняла глаза на Камерона.
      – Всего десять дней. – Она нахмурилась. – Чем мы ближе к цели, тем сильнее я волнуюсь. Мне даже страшно.
      – Чего же вы боитесь?
      – Всего. Боюсь, что Клер там нет. Или же она тяжело больна, прикована к постели. – Она прижала пальцы к губам, и ее глаза потемнели от боли. – Боюсь, что она окажется высокомерной и испорченной. Не захочет со мной говорить, проявит равнодушие. Я даже не знаю, что ей сказать, если вдруг решу заговорить. Все эти мысли меня сводят с ума.
      – Вам ничего не надо делать, – через минуту проговорил он. – Если вы и в самом деле…
      – Нет. Я хочу увидеть ее больше всего на свете. Я просто… я просто боюсь, что одного взгляда на нее мне будет недостаточно.
      – Вы можете…
      – Нет, Камерон. Я не хочу ломать ей жизнь. Я, конечно, эгоистка, но не до такой степени. Не хочу причинять кому бы то ни было боль. – Делла едва сдерживала слезы. – Прошу прощения, – прошептала она, пока Камерон лихорадочно соображал, как ее успокоить. – Меня потрясло то, что всего через неделю я увижу свою малышку.
      А он через неделю или десять дней прочтет в ее глазах лишь ненависть и отвращение.
      – Давайте не будем об этом. Не сегодня. – Она отпила шампанское и улыбнулась.
      На ней были розовые чулки. Камерон прочистил горло и потянулся к галстуку. Черные подвязки с алыми розами.
      – Что вы делали после того, как ушли из гостиницы? Посетили шерифа?
      Розовые чулки на ее молочно-белых бедрах. Черт! Зачем он мучает себя? Ему стало душно, и он оттянул воротничок. Делла повторила свой вопрос, и Камерон рассеянно посмотрел на нее.
      – Я знаю шерифа Роллинза много лет. Он предпочитает знать, кто приехал в его город. И еще он хорошо играет в шашки.
      Он не рассказал ей о том, что пристрелил Мецгера, и надеялся, что никто ей об этом не расскажет. Но когда Делла, вскинув бровь, посмотрела на него, Камерон понял, что она все знает. Обреченно вздохнув, он признался, что у него случилась неприятность.
      – Я рада, что меня там не было, – тихо произнесла Делла. – Не хочу видеть, как кто-то в вас стреляет.
      – Я везунчик. Разве я вам этого не говорил? – Он подозвал официанта и заказал ужин.
      – Я рада, – проговорила Делла. Было видно, что она борется с собой. Камерон знал, что она хочет ему сказать однажды его везение может закончиться.
      – Все это прекратится, как только мы сядем в поезд и поедем на восток Там вряд ли меня кто-нибудь узнает А если и узнает, нападать не станет. – Он пожал плечами. – За пределами Сент-Луиса не многие носят оружие.
      – Но вы будете в числе этих немногих, да? – Это было скорее утверждение, чем вопрос – Может, не станете надевать свой пояс, но револьвер возьмете.
      – Кто рассказал вам о Мецгере?
      – Один из посыльных. – Она наклонила голову и внимательно посмотрела на него. – Наверное, приятно сознавать, что мир избавился от злодея. Посыльный сказал, что Мецгер был страшным человеком.
      – Я просто защищался, вот и все. И теперь на одного преступника стало меньше.
      За обедом они говорили на менее душещипательные темы, но за кофе она снова вернулась к вопросу о его репутации.
      – Вы могли бы уехать на любое побережье, где вам на каждом шагу не грозила бы опасность Оставаясь здесь, вы совершаете героический поступок.
      – А что я буду делать на дальнем востоке или еще дальше западу?
      – По крайней мере не будете все время следить за дверьми, как делаете это весь сегодняшний вечер. – Ее улыбка развеяла его подозрения. Она его поняла. – Вы могли бы заняться судебной практикой, разве нет?
      – Пожалуй, да.
      – Вы по-прежнему могли бы творить справедливость, но делали бы это в зале суда, а не в прериях.
      Она не понимала одного. Быть одиноким гораздо легче в пустынных прериях, а не в заполненном людьми городе. На Западе полно таких, как он, – молчаливых, одиноких, которые никогда не обзаводятся семьей. Они ездят из города в город – иногда открыто, иногда тайком – в поисках той жизни, о которой мечтали в юности. И разыскивая того, кто выхватит пистолет первым.
      – Может, когда-нибудь я так и сделаю. – Он сказал это, чтобы успокоить ее. Не портить ей настроение.
      Она поняла, что скрывалось за его словами. Длинная одинокая жизнь у океана привлекает не больше, чем короткая, но полная риска под открытым небом. Но почему он уверен, что всегда будет один? Он красив, состоятелен, умен, великодушен, обаятелен. Просто нужно время, чтобы прорвать его оборону.
      Ему нужно сменить место жительства. На Западе у него нет будущего. Что он может предложить женщине? Вдовий траур? Если же он уедет из этих мест, все изменится. И тогда они с Камероном смогут быть вместе.
      Делла вдруг вспомнила, что цыганка нагадала ей детей, и чуть покраснела.
      Когда они уходили из ресторана, Делла бросила на Камерона осторожный взгляд. Он, как всегда, был напряжен и прижимал ее руку к себе.
      Делле казалось, что он хочет ей что-то сказать. Впрочем, вряд ли он станет распространяться о своих чувствах. Иногда он как-то странно смотрел на нее, но по-прежнему ничего не говорил.
      Поглощенная своими мыслями, она споткнулась.
      – Мы слишком быстро идем?
      Она остановилась, потерла лоб и пошла медленнее. Она и сама не собиралась замуж, пока цыганка не нагадала ей детей.
      – Черт! Почему жизнь такая сложная штука?
      – Что вы имеете в виду?
      – Хотя бы нас с вами. – Она выдернула руку. – Вы хотите мне что-то сказать, но не можете. Я хочу выслушать, но не знаю, готова ли.
      Но больше всего ей хотелось его целовать. Отдаться его ласкам, забыв обо всем на свете.
      Делла открыла глаза. Ее била дрожь.
      – Бог мой, – тихо проговорил он, коснулся пальцем ее щеки, провел по губам. – Делла.
      Она поняла, что Камерон угадал ее мысли. Она дотронулась языком до его пальца, почувствовав вкус соли и мыла. Ее тело словно пронзила молния. И она прижалась к его груди. Ей было все равно, смотрит на них кто-нибудь или нет. Она стояла не двигаясь. Камерон обнял ее за талию.
      Он заглянул ей в глаза, молча взял за руку и быстро преодолел оставшееся до гостиницы расстояние. Не произнося ни слова, они, тяжело дыша, остановились у двери номера.
      Внезапно она оказалась в его объятиях, их губы слились в страстном поцелуе.
      Он все крепче и крепче прижимал Деллу к себе. Она прильнула к нему, ощутив его возбужденную плоть. Он покрыл торопливыми поцелуями ее шею и вернулся к губам.
      Охваченная желанием, Делла готова была капитулировать. Она с самого начала знала, чувствовала, что этот момент настанет.
      – Камерон, – прошептала она, учащенно дыша. – Я… мы… Они стояли посреди коридора.
      – Открой дверь… – Она положила ладонь ему на грудь и почувствовала, как бьется его сердце.
      Выпрямившись, Камерон посмотрел на нее. Коснулся ее шеи, и Делла почувствовала, как дрожат его пальцы. Он лихорадочно выпустил воздух, на его скулах заиграли желваки. Отступив на шаг, Камерон стал искать ключ от номера.
      Как только дверь открылась, Делла схватила Джеймса за Руку и потащила внутрь, но он не сдвинулся с места.
      – Камерон?
      Было видно, что он борется с собой.
      – Увидимся утром. – Его голос был хриплым от страсти.
      – В чем дело?
      Он заговорил было, но потом чертыхнулся и быстрым шагом пошел прочь. На лестнице оглянулся, поймав ее взгляд, после чего сбежал вниз и исчез из виду.

      Ей снился тот же сон. Она проснулась с сильной головной болью и терзавшим ее чувством вины. Утерев слезы краем простыни, она вдруг ощутила такую же сильную вспышку злости на Кларенса, как и в тот день, когда написала ему последнее письмо.
      Должна ли она оставаться одинокой и целомудренной всю оставшуюся жизнь? Этого ли хотел бы Кларенс? Появился мужчина, который буквально возродил ее к жизни. За последние недели она насвистывала, и смеялась, и разговаривала больше, чем за все последние годы. Она словно сбросила оцепенение и пробудилась от глубокого тяжелого сна. Так ли это ужасно?
      Сев на постели, Делла откинула назад волосы и закрыла лицо ладонями. Она плохо обошлась с Кларенсом. Если бы она могла, то написала бы ему совсем другое письмо. Она все отдала бы, только бы Кларенс умер с уверенностью, что она любит его. Но время не повернешь вспять. Видит Бог, она раскаялась и страдает.
      Цыганка сказала, что все в ее жизни связано с прошлым.
      Это чистая правда. Камерон покинул ее, когда вспомнил, что она была женой его друга. Делла поняла это прошлой ночью. Прошлое вторглось в настоящее и омрачило его. А ужасный сон, где она бредет за катафалком Кларенса? Да и настоящее путешествие, разве не встреча с прошлым?
      Нет ничего удивительного в том, что сон стал приходить к ней чаще, думала она, одеваясь и упаковывая вещи в небольшой дорожный сундучок, который один из разносчиков доставил вчера в номер. Сон отражал запутанную смесь эмоций, которые с каждым шагом, приближающим их к Атланте, все сильнее овладевали ею. Сегодня она просто цепенела от страха.
      После того, что произошло накануне, ей не хотелось видеть Камерона. Но встреча была неизбежной, он ждал ее в вестибюле.
      «Я не могла уснуть, думая о тебе и желая тебя. Я не хочу, чтобы ты покинул меня, ты должен это знать. Я уважаю твое достоинство и очень благодарна тебе за то, что ты уважаешь мое. Но мы взрослые люди, нуждающиеся друг в друге, и нам хорошо вместе. Я ничего не прошу у тебя, я ничего не жду. Я только хочу…»
      – Доброе утро, миссис Уорд.
      – Доброе утро, мистер Камерон.
      Оба выдавили из себя кривые улыбки и отвели глаза. Делла расправила юбку своего темно-синего дорожного костюмa, подправила поля шляпы. Огляделась и увидела свой дорожный сундучок.
      Бородатый мужчина в грязных кожаных штанах и широком длинном плаще ввалился в вестибюль.
      – Карета до железнодорожной станции отходит через десять минут. Этот сундук отправляется?
      Камерон посмотрел на ее сундучок, затем обернулся.
      – Предстоит поездка в двадцать миль по скверным дорогам, карета переполнена. – Он вертел в руках свою шляпу. – Что касается прошлой ночи…
      – Вы не должны ничего объяснять, – пробормотала она, разглядывая сумочку, которую держала в руке. – Я все поняла.
      – Сомневаюсь. – Камерон надел шляпу и протянул Делле руку.
      – Поездка до станции займет большую часть дня, мы прибудем к отходу поезда и поужинаем уже в вагоне.
      Ей стало ясно, что у них не будет возможности остаться наедине.
      – Камерон? Я схожу с ума, думая о том, что снова увижу Клер и Уордов. Мне то радостно, то страшно. – Она взглянула ему в глаза. – Я никогда не забуду того, что вы для меня сделали.
      – Вы со мной прощаетесь? Еще не пришло время. – Едва заметная улыбка тронула его губы.
      Прощаться? Эта мысль встревожила ее. Она просто не мыслила своего существования без Камерона.
      Им необходимо откровенно поговорить друг с другом. Вздохнув, Делла оперлась о руку Камерона, и он помог ей забраться в карету. Она с трудом втиснулась между двумя мужчинами, пропахшими табаком и сосисками.
      Камерон заглянул внутрь, и каменного выражения его лица оказалось достаточно, чтобы все разговоры разом смолкли.
      – Я поеду наверху, с кучером, – сказал он, захлопнув дверцу.
      Делла жалела, что тоже не может ехать наверху. Ничего не могло быть лучше путешествия верхом на свежем воздухе.
      Темные тучи сгущались над горами к северо-западу, окрасив небо в свинцово-серый цвет. Сильно похолодало. Кучер, время от времени поглядывая на небо, щелкал кнутом, погоняя лошадей, надеясь добраться до станции раньше, чем их настигнет непогода. Должно быть, в горах уже шел снег. Камерон заметил белые пятна вдоль дороги, когда они с грохотом мчались через перевал Кахо. Еще каких-нибудь шесть недель, и Кахо станет непроходим. Жителям Санта-Фе придется пополнять запасы поставками с запада и юга.
      Когда-нибудь города Атчисон, Топика и Санта-Фе соберут деньги, чтобы прорубить тоннель в горах и проложить железную дорогу до Санта-Фе. Камерон ничуть в этом не сомневался. Он вкладывал свои сбережения в различные железные дороги, включая Атчисон, Топику и Санта-Фе. Рельсы вторгались в горы и равнины с обоих побережий.
      Все меняется, думал он, сидя рядом с кучером и поеживаясь на холодном ветру. Время от времени вспыхивают восстания индейцев, но в основном индейские войны уже закончились. В конечном счете все территории станут штатами. Фермы и ранчо вырастали на Великих равнинах с необычайной быстротой. Люди, подобные ему, получали значок шерифа и наводили порядок в пограничных городах. Когда Камерон впервые отправился на запад, можно было несколько дней провести в седле и не встретить ни одной живой души. Теперь же не проходило дня, чтобы ему кто-нибудь не попался на пути.
      Пройдет несколько лет, и Запад перестанет быть диким; он станет больше похож на цивилизованный край. Когда это случится, возможно, будет лучше отправиться в Калифорнию, где круглый год тепло и легче выносить тяготы цивилизованного общества. Камерон вдохнул холодный воздух и ему в нос попали снежинки. Мысль о Калифорнии показалась весьма соблазнительной, особенно сейчас, когда ветер швырял ледяные иглы в лицо.
      Делла сказала ему, что поняла, почему он ушел от нее прошлой ночью. Камерон, прищурившись, смотрел на дорогу, пытаясь догадаться, что она имела в виду. По крайней мере она не казалась раздраженной. В отличие от него.
      Ведь чертовски несправедливо, что, когда он наконец нашел единственную в мире женщину, ради которой стоит жить, этой женщиной оказалась жена Кларенса Уорда.
      Но что превратило эту несправедливость в трагедию, так это его смутные надежды, будто она может принадлежать ему. Она бросилась ему в объятия и с нежностью смотрела на него.
      Если это означало, что он мог бы обладать Деллой, ему следовало отправиться в Калифорнию следующим же поездом. Вместо того чтобы ловить или отстреливать преступников, он вершил бы свои дела в зале суда. Он отправлял бы ублюдков в тюрьму или на виселицу и таким образом вершил бы справедливость. Он охотно стал бы выполнять эту важную работу, если бы мог обладать Деллой.
      Уставившись в сумеречное пространство, Камерон вспоминал, как они с Деллой насвистывали в пути. Вспоминал их беседы, ее смех, дразнящие взгляды. Вспомнил он и прошлую ночь, ее розовые чулки. Желваки заходили у него на скулах, а руки непроизвольно сжались в кулаки.
      В идеальном мире они с Деллой отправились бы в Атланту, забрали Клер, поселились бы в Калифорнии и жили счастливо. Он наконец обрел бы семью. Это была чудовищная несправедливость.
      – Господи, мистер. – Кучер отвел глаза. – Я только сказал, что мы будем на станции примерно через десять минут.
      Камерон не заметил, что уставился на него. Он отвернулся и стал смотреть на кружившиеся в воздухе снежинки.
      Еще десять дней, возможно, немного больше, и всему придет конец.
      На станцию они приехали, когда уже совсем стемнело. Платформа была покрыта снегом. Облака шипящего пара вырывались из недр паровоза, и жерло топки светилось сквозь снежную пелену, словно тусклый огненный глаз.
      Кондуктор каждому указывал путь от кареты до поезда, и мужчины спешили отправить свои вещи в багажный вагон. Поскольку вагон-ресторан уже закрылся, проводник, стоявший рядом с кондуктором, раздавал пассажирам дорожный ужин в коробках.
      – В это трудно поверить, не правда ли?
      После душной кареты Делла впитывала холодный свежий воздух как нектар, наслаждаясь легкими прикосновениями снежинок к щекам.
      – Помните, как жарко было в тот день, когда вы подъехали к моему дому?
      Этот день мог случиться годы назад, потому что казалось, будто Делла знала Джеймса Камерона целую вечность. Сейчас она понимала, что он голоден и в плохом настроении, потому что каретой и лошадьми правил кучер, а не он, Камерон. И его будет раздражать езда в поезде в качестве пассажира, а не машиниста. Улыбаясь, она взяла его за руку и увлекла за собой.
      – Поспешим, не то поезд уедет без нас.
      Только один пассажирский вагон использовался на маршруте к восточной границе. Остальные были товарными или же просто закрыты, чтобы использовать их на последующих этапах пути. Делла и Камерон могли занять отдельные места и вытянуть ноги, но, не сговариваясь, сели на одну скамью.
      – Совсем неплохой ужин.
      В коробке у Деллы оказались два куска жареного цыпленка, свежие булочки, крутое яйцо, яблоко и кусок глазированного фруктового торта, завернутый в газету. Готовая пища, не требующая посуды и приборов. Удачно придумано, подумала Делла и положила затянутую в перчатку руку на рукав Камерона.
      – Я десять лет не ездила на поезде. Это так увлекательно.
      – Я и не предполагал, что поезда ходили так далеко на запад в то время.
      – Они и не ходили. Большую часть пути приходилось ехать в карете.
      Естественно, они сидели в последнем ряду. Позади них располагались только туалет и пузатая печь, за которой присматривал мальчик. Впереди расположились пассажиры из кареты, разделенные пустыми сиденьями.
      Раздался свисток, пронзительный и протяжный, и Делла радостно улыбнулась. Глаза ее искрились. Поезд дернулся, и сцепы с лязгом замкнулись. Поезд снова дернулся, и Делла почувствовала, как вибрирует пол под ногами. Склонившись к окну, она наблюдала, как платформа уплывает назад, скрываясь за снежной завесой.
      – До этого момента мне не верилось, что это реально, – прошептала Делла, имея в виду мощь колес, вращающихся под ними. – Мы действительно едем домой.
      В глазах ее мелькнул страх, и она с силой стиснула коробку с ужином.
      – Интересно, живет ли еще в Атланте моя кузина? После войны мы с ней не поддерживали связь.
      Кондуктор прошел вдоль вагона по рядам, проверяя билеты, и объявил, что до завтрашнего дня они не смогут попасть в спальный вагон. Отчитав мальчика, задремавшего возле печи, кондуктор вернулся в головную часть вагона, по пути подкручивая лампы, чтобы притушить свет.
      Делла отложила в сторону коробку с ужином и повернулась лицом к холодному темному окну. Все будет выглядеть иначе. Она покидала город в руинах. Теперь все здания вновь отстроены. И Атланта, должно быть, выглядит так, как в ее снах, – и знакомая, и чужая.
      Стоит ли попытаться отыскать старых друзей? Кусая губы, она разглядывала снежинки, стремительно проносящиеся за окном, и мыслями возвращалась к прошлому. В ее памяти вспыхивали имена и лица, люди, о которых она долгие годы даже не вспоминала.
      Было бы приятно встретиться с некоторыми из них.
      – Полагаю, нам не стоит задерживаться там, – произнесла она в раздумье.
      Ведь не осталось никого, с кем ей действительно хотелось бы увидеться. Только Клер.
      – Может быть, на неделю.
      Камерон положил ноги на спинку скамьи напротив и стал есть яблоко.
      – Это ваша поездка. Все будет так, как вы хотите. Внезапная мысль осенила ее, и она обратила к нему полные раскаяния глаза.
      – О, Камерон. Я была так недогадлива и эгоистична. Есть кто-нибудь, с кем вам хотелось бы увидеться? Места, которые вы хотели бы посетить?
      Он перестал есть яблоко и задумался.
      – Боже милостивый. Извините меня! Я даже не спросила, откуда вы родом.
      Зачем она это сказала? Теперь все усложнится.
      – Мой отец принадлежал к третьему поколению Камеронов, обосновавшихся в Уинтропе.
      – Уинтроп. – Наморщив лоб, Делла старалась припомнить, доводилось ли ей слышать это название. – В каком направлении от Атланты расположен Уинтроп?
      – К северу.
      Делла коснулась его рукава.
      – Мы могли бы заехать туда на пару дней, если хотите. Мне было бы приятно увидеть, где вы выросли.
      – Нет.
      Столь краткий ответ вызвал у нее легкую полуулыбку досады. Но Делла была слишком измучена поездкой в карете, чтобы задать еще вопросы. Ее клонило в сон.
      – Я съем яйцо и кусочек торта, а затем немного подремлю, – сказала она.
      Но задремать было не так-то просто. Голова то и дело падала вперед. Тогда она прислонилась головой к окну, но от замерзшего стекла шел холод.
      – Положите голову мне на плечо, – хрипло произнес Камерон.
      Делла так и сделала. Это было самое безопасное место на земле. Прижавшись к нему, ощущая жар его тела, Делла уснула.
      Рука у Камерона затекла, а затем и вовсе онемела, но он даже не шевельнулся, чтобы не побеспокоить Деллу. Он был бы счастлив, если бы время остановилось и всю оставшуюся жизнь он провел в мчащемся поезде, держа в объятиях Деллу Уорд.
      – Некоторые утверждают, что езда в поезде вредит здоровью.
      – Я в это не верю, – сказал, улыбаясь, Камерон.
      – В «Ту-Крикс-газетт» печатались жаркие дебаты о том, что поезда противны природе и не угодны Богу.
      – Быть может, издатель «Ту-Крикс-газетт» никогда не ездил поездом?
      – Я тоже так думаю.
      Делла кивнула, когда официант, одетый во все белое, предложил ей еще кофе, прежде чем унести тарелки после завтрака.
      После трех дней пути Делла уже не была так возбуждена, как вначале. Ее дорожный костюм постепенно приобретал все более непрезентабельный вид. В вагоне было то слишком холодно, то слишком жарко. Мальчик, присматривавший за печкой, то раскалял ее докрасна, так что пламя ревело в трубе, то забывал подбросить дров, и пламя затухало в золе, а бездельник замечал это, лишь когда окна начинали покрываться льдом изнутри.
      На каждой остановке по пути через Великие равнины пассажиров становилось все больше. В вагоне почти не осталось свободных сидений. Младенцы плакали, дети постарше носились по проходам, в помещении устоялся специфический запах, свойственный местам скопления людей. Добавили еще спальных вагонов, но в них не было особых удобств. Делла спала в вагоне для леди на тонком матрасе, разложенном прямо на деревянной скамье.
      Больше всего в поездке ей нравились те моменты, когда они ходили в вагон-ресторан или покидали поезд на остановках, в то время как паровоз заправлялся топливом, а пассажиры выходили прогуляться по платформе и подышать свежим воздухом.
      Трудные времена наступали, когда приходилось час за часом сидеть на скамье, чувствуя плечом плечо Камерона, и иногда прижиматься к нему, чтобы немного вздремнуть в течение дол того дня.
      Физический контакт между ними так сильно возбуждал ее, что место соприкосновения их тел было единственным, о чем она могла думать в такие минуты. Те несколько дюймов плеча, или бедра, или колена становились единственной частью ее тела, которая представлялась живой, которую она действительно могла ощущать. Когда электрические импульсы становились сильнее, чем ее нервы могли выдержать, она отодвигалась от Камерона и подставляла щеку потоку холодного воздуха от окна, надеясь охладить свои мысли, столь же разгоряченные, как и пузатая печка.
      В настоящий момент она сидела выпрямившись и убеждала себя, что поток чувственности, исходящий из точки, где рукав ее жакета соприкасался с рукавом Камерона, не более чем благодарность и признание того, что в данный момент она не одинока.
      Делла говорила себе, что женщина может позволить себе мечтать о том, чтобы сблизиться с мужчиной, не имея в виду ни любви, ни брачных обязательств. Она обдумывала этот вопрос в течение многих часов и пришла к заключению, что девушки искренне считают, что любовь и обязательства должны предшествовать сближению с мужчиной, и это, безусловно, разумная позиция. Но зрелые женщины, такие, как она, могут сойтись с мужчиной просто для удовольствия.
      Одно дело – желание, страсть, другое – любовь. А она не хотела любить Камерона. Разумеется, до тех пор, пока он сам не полюбит ее и не захочет уехать прочь от своего легендарного прошлого.
      Когда поезд пересекал Канзас, Делла убедилась в том, что Камерон прав. Лишь несколько военных, оказавшихся в поезде, носили портупею, и то тут, то там мужчины ковбойского типа щеголяли кобурой на поясном ремне. Но в большинстве своем пассажиры были фермерами или бизнесменами и путешествовали без оружия.
      – Леди и джентльмены, прошу вашего внимания! Голос кондуктора прервал ее размышления.
      – Мы остановимся в Сент-Джозефе, штат Миссури, на три часа. В этом городе есть кафе и несколько отличных ресторанов. Вы сможете полюбоваться прекрасными видами реки Миссури, а при желании – прогуляться вдоль доков. Можете купить свежие газеты в вестибюле отеля «Саратога», а у входа в отель есть галантерейная лавка. – Кондуктор достал медные часы из жилетного кармана. – Возвращайтесь на платформу в четыре часа.
      – Вы голодны? – спросил Камерон.
      Сегодня его глаза были пронзительно голубыми, как утреннее небо, и он был так красив, что у Деллы перехватило дыхание.
      Во время короткой остановки в Додж-Сити, штат Канзас, Камерон распорядился принести из багажного вагона свой сундук. Когда Делла увидела его вновь, он уже упаковал свой плащ и ковбойскую шляпу стетсон, брюки и рубашку для верховой езды. Теперь он был одет в черный костюм-тройку и шляпу с узкими полями и выглядел бы как бизнесмен, если бы не сапоги. И Делла очень сомневалась, что многие бизнесмены носят револьвер в наплечной кобуре.
      – Если вы не умираете с голоду, я бы предпочла немного прогуляться. Размять ноги и насладиться свежим воздухом. – Делла натянула перчатки и поправила шляпу. – Это огромное удовольствие.
      Обычно поезд останавливался не более чем на тридцать или сорок минут.
      Делла взяла Камерона под руку, и они направились к спуску к реке. У Деллы сразу же поднялось настроение. Это было великолепно – находиться на свежем воздухе и иметь возможность свободно поговорить, не опасаясь, что кто-то их подслушает. Они почти уже добрались до доков, когда до нее наконец дошло, что никто из прохожих не обращал на них ни малейшего внимания.
      – Никто не узнает вас, – сказала она, взглянув на Камерона. Теперь ей уже были известны эти приметы. Это внезапное удивление при узнавании, за которым следовали попытки не обнаружить себя, которые, однако, обычно пересиливались стремлением поговорить с Камероном и пожать ему руку. Но иногда за взглядом узнавания следовало осторожное изучение, и она почти видела этого человека, оценивающего свои шансы на случай, если он выхватит револьвер.
      – Я также не видела здесь много оружия.
      Камерон подвел ее к скамье, с которой хорошо были видны верфь, толпы людей и большой грузовой пароход.
      – Здесь не носят с собой так много оружия, как на Западе, но все же больше, чем выдумаете. Однако можно позволить себе немного расслабиться. – Он подошел к уличному торговцу и возвратился с чашками горячего шоколада. – Вижу, вы успокоились. Думаете о дочери?
      – По правде говоря, пытаюсь не думать.
      Когда Делла думала о Клер, у нее все переворачивалось внутри и ей становилось дурно. Что может она сказать ребенку, которого бросила?
      «Привет, я та самая мать, которая покинула тебя и оставила на воспитание бабушке с мерзким характером и находящемуся у нее под каблуком болезненному дедушке».
      Делла склонилась над чашкой и закрыла глаза.
      Она снова запаниковала, представив себе, что Клер отнесется к ней с презрением. Станет упрекать.
      Камерон безучастно стоял перед ней и, глядя на реку, пил свой шоколад.
      – Камерон? – Голос ее был чуть громче, чем шепот. – Вы вините меня в том, что я оставила дочь с Уордами?
      – Нет.
      – Миссис Уорд – ядовитая женщина. Если Клер чем-то напоминает ей меня, возможно, Уорды плохо обращаются с ней. У миссис Уорд язык словно бритва, а мистер Уорд никогда не противоречит ей. Он не стал бы вмешиваться, если бы она дурно обошлась с Клер. Ведь я знала это и все же оставила им ребенка.
      – Хватит, Делла. У вас не было выбора.
      – У меня был выбор, что написать в том последнем письме Кларенсу. Я не была хорошей женой.
      Он обернулся к ней, нахмурившись.
      – Вам было семнадцать, вы носили под сердцем ребенка. Жили с людьми, которые не любили вас. Вы были испуганны и одиноки.
      И Делла вдруг осознала, что, если бы написала это последнее ужасное письмо Джеймсу Камерону, он бы все понял. Он понимал ее лучше, чем когда-либо понимал Кларенс. Камерон знал ее сердце.
      И Делла поняла бы это. Тогда бы не было места стыду и не было бы нужды в прощении. Никакие письма, никакие вспышки раздражения не поколебали бы их веры друг в друга.
      Камерон понял, что заставило ее оставить Клер Уордам. И не винил ее в этом.
      Делла едва сдержала слезы благодарности.
      Испытывала ли она его? Она сама не знала. Предпочитала думать, что проверяет справедливость своих предположений.
      Как правило, мужчины не отличаются способностью понимать намеки, Камерон не являлся в этом смысле исключением. Так что придется поговорить с ним начистоту.
      Она облизнула губы, взглянула на Камерона, затем снова перевела взгляд на реку.
      – Знаете, с тех пор как мы побывали в цыганском таборе, я постоянно задаю себе вопрос, что подумал бы Кларенс, если бы я когда-нибудь решилась…
      Она чуть было не сказала «выйти замуж», но остановилась, когда поняла, что это может встревожить Камерона.
      – …начать встречаться с другим мужчиной.
      Она заметила, что Камерон слушает ее очень внимательно.
      – Я пришла к заключению, что Кларенс скорее всего не стал бы возражать, если бы речь шла о мужчине, которого он бы одобрил. К примеру, о близком друге.
      Камерон промолчал Делла вздохнула.
      – Как вы думаете?
      – Думаю, нам следует отправиться в город, найти хороший ресторан и пораньше поужинать.
      Совсем не это ей хотелось от него услышать.
      Лицо ее вспыхнуло от смущения. Она чуть ли не умоляла Камерона ухаживать за ней, а он сменил тему разговора.
      Делла не произнесла ни слова, пока они шли в ресторан в отеле «Саратога». Молчал и Камерон. Настроение у обоих испортилось. Они заняли столик и стали просматривать меню.
      – Я выпью виски, – сказал Камерон официанту. Делла взглянула на него.
      – Не рановато ли для виски?
      – Нет.
      – А мне бокал мадеры.
      Вина никогда не привлекали ее, в особенности мадера, но другого она не могла быстро припомнить.
      – Один мой друг мне сказал, что женщины умеют загнать в угол, и ты, сам того не желая, своим ответом причиняешь боль.
      Делла вздернула подбородок.
      – Прошу меня извинить за то, что загнала вас в угол. Почему бы ему не сменить тему и не поберечь их обоих?
      Она попросила его ухаживать за ней, а он не только не поблагодарил ее, а грубо сменил предмет разговора. Вопрос закрыт.
      – Вы должны знать, что я отношусь к вам с большим уважением. – Камерон говорил спокойно, но каждое слово давалось ему с трудом. – Нет сомнений, что меня сильно влечет к вам. Если бы я мог… – Он махнул рукой. – Но я не могу. По причинам, которые вам не понять.
      Все же она в нем не ошиблась. И не выставила себя полной дурой.
      – Возможно, я пойму, – сказала она, с нежностью глядя на него. – Если вы изложите их.
      – Я это сделаю, но не сейчас.
      Временами она забывала, как он опасен. Но теперь, глядя в его холодные глаза и услышав предостережение в его голосе, она ощутила дрожь.
      Склонив голову, она попыталась увидеть его таким, каким он выглядел в глазах остальных людей. Суров. Холоден. Красив. Безжалостен. Легендарный герой, несущий смерть и разрушение. Одинокий и неприступный.
      – Камерон. – Голос ее упал до шепота. – Что вы собираетесь мне рассказать? Сделайте это прямо сейчас.
      Он покачал головой:
      – Подождите еще немного.
      Выражение его глаз напугало ее. Она увидела в них безнадежность, печаль и ярость, набирающую силу подобно буре.
      Позднее тем же вечером Делла прислонилась лбом к холодному окну и смотрела наружу, словно ожидая увидеть вспышку молнии впереди поезда. Ее снова охватил страх, отбив всякое желание продолжать путь. Не глядя, она протянула руку, нащупала ладонь Камерона и с облегчением вздохнула, когда их пальцы переплелись.
      Он признался, что его влечет к ней, и, Бог свидетель, у нее подкашиваются ноги, когда он смотрит на нее. Что бы он ни собирался ей сказать, что бы ни ждало их впереди, они справятся с этим.

      Путешествие верхом через штат Миссури до железнодорожной станции в Сент-Луисе казалось бесконечным Камерону нечего было сказать, молчала и Делла. Он полагал, что все ее мысли заняты предстоящим свиданием с дочерью. Возможно, она обдумывала, что сказать мистеру и миссис Уорд, или размышляла, как увидеть Клер, не поговорив с Уордами.
      Мысли его обратились назад, к докам Сент-Джозефа. За все те годы, что он носил с собой ее фотографию, и мечтал, и не мог решиться, ему в голову не могло прийти, что Делла перехватит инициативу и предложит ему ухаживать за ней.
      Если бы прошлое было иным – и, видит Бог, он хотел бы этого, – он бы не упустил случая осуществить свои мечты. Теперь же сознание того, что Делла благоволит ему и охотно примет его ухаживания, причиняло ему боль.
      Так не должно продолжаться. Из-за того что он был слаб и страстно желал ее, он позволил событиям выйти из-под контроля. Скрестив руки на груди, он мысленно бичевал себя. Он отвратительно повел себя в Санта-Фе, когда утратил контроль и поцеловал ее в коридоре гостиницы. Он не мог совладать с собой, всякий раз его решимость рушилась под влиянием ее улыбки, сияния глаз или подобных электрическому разряду прикосновений кончиков ее пальцев к его рукаву.
      Из-за того что он так одинок и погружен в воспоминания, он позволил ей предположить, что держится на расстоянии, потому что она была женой его друга. Поскольку он не сделал ничего, чтобы изменить это представление, он сильно обидел ее там, в доках Сент-Джо.
      Завтра поезд прибывает в Сент-Луис. И следующим же утром они направятся на юг, в Атланту, на одном из этих новых скорых поездов, идущих почти без остановок.
      – Камерон?
      Он вопросительно взглянул на Деллу.
      – С вами все в порядке?
      – Почему вы спрашиваете?
      – Раньше я не слышала, чтобы вы вздыхали.
      Он вздохнул? Камерон ушам своим не поверил.
      – Вам просто послышалось, – ответил он.
      Она удивленно приподняла бровь и стала смотреть на проплывающие за окном фермы Камерон расстегнул воротник и удивился, почему мальчик, присматривающий за печкой, все еще топит. В вагоне было жарко, как августовским днем, и это не благоприятствовало составлению самой важной и самой разрушительной речи в его жизни.
      Когда-то он ловко управлялся со словами – прирожденный юрист, если верить его отцу, судье. Потом началась война. Задолго до того, как он повстречал Кларенса Уорда, слова начали иссякать, словно пересыхать в его горле. После случая с Кларенсом Уордом и после того, как он отправился на Запад, не много было такого, о чем стоило бы говорить. И он избавился от привычки разговаривать.
      «Я обманул тебя. Я не был другом твоего мужа. Я – тот янки, который убил Кларенса, обшарил его карманы и украл его личные вещи».
      В свое время он считал, что нет таких присяжных, которых он не смог бы убедить в правильности своей точки зрения. Самонадеянно, да. Но десять лет назад слова приходили легко и звучали убедительно.
      «Все, что ты, по-твоему, знаешь обо мне, – ложь. Я не был знаком с Кларенсом Уордом, не служил вместе с ним, не был его другом».
      Нелегко сказать все это. Смягчить известие о смерти любимого даже десять лет спустя. Он убил ее мужа, из-за него она потеряла дочь и лишилась дома. Он никогда себе этого не простит. Как же она сможет простить его?
      Когда кондуктор прошел по вагонам, объявляя, что открылся вагон-ресторан, Камерон покачал головой и вытащил часы. Вот и день прошел, а он совсем немного поговорил с Деллой. Оба они блуждали в прошлом, и им не было прощения.
      Железнодорожная станция в Сент-Луисе изобиловала рельсовыми путями, колясками и людьми в коричневой униформе. Вокзал был огромен, изысканно украшен, переполнен людьми и буквально ошеломлял. Делла вцепилась в руку Камерона, стараясь не выпускать из поля зрения их багаж, тогда как толпы людей стремительно двигались мимо них, торопясь к посадочным платформам или же спеша выйти на улицу.
      Почти все были элегантно одеты, и Делла вдруг осознала, насколько провинциально выглядят они с Камероном. Эта мысль вызвала у нее улыбку. Ее дорожный костюм, крик моды в Ту-Криксе в Техасе, безнадежно устарел в Сент-Луисе, а ее зимняя шляпа была просто в плачевном состоянии. Она решила, что Камерон экипирован лучше, чем она, потому что мода для мужчин меняется медленнее, но его сапоги и ширина лацканов выводили и его за пределы нынешней моды.
      Наибольшее впечатление на Деллу произвело то, что как на вокзале, так и часом позже в отеле она не увидела ни одного мужчины с оружием на поясном ремне. Заметила, как несколько мужчин обменялись понимающими взглядами с Камероном, но в этом не было ничего личного. Скорее признание родственной души и попытка распознать оружие, спрятанное в сапоге или под сюртуком. Делла не заметила никого, кто носил бы на поясе револьверы в кобуре.
      – Вы сможете здесь отдохнуть и расслабиться? – спросила она с любопытством, когда Камерон пересек вестибюль и подошел туда, где оставил ее возле кадки с пальмой. – Или вы все еще опасаетесь, что кто-нибудь окликнет вас и выхватит пистолет?
      Камерон улыбнулся, но взгляд его ничуть не потеплел.
      – Об этом я не беспокоюсь.
      Слегка подталкивая ее ладонью в спину, он повел ее к застеленной ковром лестнице, где их уже поджидал коридорный с их багажом.
      – Нам на четвертый этаж.
      Конечно, он не беспокоился. Камерон никогда не дорожил жизнью. Делла подобрала юбки.
      – Я рада, что удалось получить комнаты. Тут везде столько народу. Я боялась, что отель переполнен.
      Они решили поселиться поближе к вокзалу и, последовав совету кучера, остановились в отеле «Ривер-Манс». Когда слуга открыл дверь в номер Деллы и она вошла в просторную комнату с высоким потолком и прекрасным видом из окна, Делла мысленно поблагодарила кучера.
      – Я загляну к джентльмену, мэм, потом вернусь и разожгу у вас огонь. – Слуга указал на дрова, аккуратно сложенные в облицованном изразцами камине.
      – Спасибо.
      Огонь пришелся бы весьма кстати в такую холодную сырую погоду.
      Но Делле показалось глупым, что слуга собирался вернуться, когда она и сама могла бы развести огонь. Однако тут все было по-другому. Женщины не занимались подобными делами. Пока Делла ждала возвращения коридорного, она обнаружила ватерклозет, а затем со вздохом облегчения бросилась на мягкую постель. Скамьи в поезде были короткими, узкими и жесткими; Делла решила, что куда удобнее спать на земле, чем в спальном вагоне.
      Последняя дверь, которую она исследовала, скрывала за собой еще одну дверь. Сначала Делла не поняла, что перед ней. Затем вторая дверь распахнулась, и она с удивлением увидела Камерона. Какое-то время они молча смотрели друг на друга, затем Камерон резко повернулся к коридорному слуге.
      – Дежурный администратор сказал, что это последние свободные номера. Я хочу, чтобы вы спустились в вестибюль и выяснили, так ли это. Мы предпочли бы изолированные комнаты. Сообщите дежурному, что цена не имеет значения.
      – Да, сэр.
      Коридорный мельком взглянул на Деллу и поспешно вышел из номера Камерона через дверь, ведущую в коридор.
      – Дежурный не сказал, что номера смежные. Если нам не удастся переехать, естественно, я не нарушу вашего…
      – Я знаю, – поспешно сказала Делла, чувствуя, что краснеет. – Ничего страшного. Правда. – Она отступила назад. – Я просто запру свою дверь, а вы – свою.
      Делла закрыла дверь, прислонилась к ней и глубоко вздохнула. Ну что ж. То, что их номера сообщаются между собой, не имеет никакого значения. Если что и могло быть дурно истолковано, то это их совместные ночевки в прерии. Сон в походных постелях всего в нескольких футах друг от друга. Такое положение дел предоставляло гораздо больше возможностей для нарушения приличий.
      Послышался стук в соединяющую их номера дверь.
      – Делла, – Камерон нахмурился, когда она открыла. – Коридорный говорит, что это действительно последние свободные комнаты. Попробуем устроиться в другой гостинице.
      Делла даже не представляла себе, насколько устала, пока не задумалась о том, что придется расплатиться в этом отеле, найти карету для переезда, отыскать другую гостиницу, снова устраиваться.
      – Вам не кажется это глупым, а, Камерон? Мы ведь взрослые люди. Нет никаких проблем. – Раздался стук в дверь. – Должно быть, это коридорный пришел разжечь огонь.
      Прежде чем отворить коридорному, она плотно закрыла дверь в номер Камерона, прижала пальцы ко лбу и улыбнулась. Для взрослого человека, которого совершенно не заботит наличие двери в смежную комнату, она слишком поспешно закрыла эту дверь, чтобы коридорный не успел заметить, что она снова разговаривала с Камероном.
      Когда, растопив камин, коридорный ушел, она выпрямилась и легонько постучала в дверь Камерона. Он тотчас же открыл.
      – Что мы теперь будем делать? – спросила Делла. Она говорила нарочито бодрым голосом, словно для нее было совершенно естественно, что их комнаты так удачно соединены между собой. И она должна была признать, что это расположение создает определенные удобства.
      Камерон достал карманные часы.
      – Наш поезд отходит рано утром, в семь часов.
      – Тогда надо пораньше лечь спать. – Ей было видно, как за его спиной пляшут языки пламени в камине. – Я не особенно голодна. Меня вполне устроит легкий ужин, для которого не нужно специально переодеваться.
      – Я тоже так думаю. – Он вернул часы в карман жилета. – Встретимся через час или полтора. Этого достаточно, чтобы отдохнуть и слегка освежиться.
      – Превосходно.
      – Отлично. – Он и не подумал отступить, а так и стоял в дверном проеме, глядя на нее с тем непонятно напряженным выражением глаз, от которого все внутри у нее сжималось.
      – Ну что ж. – Делла облизнула губы. Она подумала, что будет нехорошо закрыть дверь прямо перед его носом. – До встречи.
      Она слегка подтолкнула дверь, надеясь, что он сделает то же самое. Когда оставалась щель величиной с дюйм, она украдкой заглянула в нее и увидела, что он уже закрыл свою дверь Прекрасно. Действительно, не было особой нужды снова открывать эти двери. Разве что.
      Делла отворила свою дверь и постучалась к нему Камерон открыл так быстро, что она вздрогнула Он уже снял сюртук и стоял перед ней в рубашке и жилете.
      – Я только… Я подумала, не вздремнуть ли мне немного. Не могли бы вы разбудить меня через час?
      Камерон откашлялся.
      – Буду рад.
      – Спасибо. – Она одарила его притворно радостной улыбкой и закрыла дверь прежде, чем успела подумать, кто из них сделает это раньше.
      Стоя перед комодом с большим зеркалом, она сняла шляпу и взглянула на отражение двери, соединяющей их номера. Следует ли ей запереть свою дверь? Но это означало бы отсутствие доверия. Однако если это доверие имеет под собой основание, то Камерон никогда не узнает, что она заперла свою дверь. Но если она действительно доверяет ему и убеждена, что он будет вести себя как джентльмен, то нет нужды даже и думать о том, чтобы запирать дверь.
      – Какой же ты бываешь дурой, – пробормотала она, снимая дорожный костюм и со вздохом облегчения и удовольствия устраиваясь на кровати.
      Если Джеймс Камерон не заслуживает доверия, значит, его не заслуживает ни один мужчине на земле. Вдруг Делла широко раскрыла глаза и села на кровати, уставившись на дверь в соседний номер.
      Камерон никогда бы не переступил порог этой двери.
      Он – человек чести, чистый и благородный. Ничто не могло вынудить его войти в эту дверь с непристойными мыслями. Втайне разочарованная, Делла уснула, жалея об упущенных возможностях.
      Что за чертовщина! Казалось, в комнате нет ничего, кроме этой проклятой двери.
      Камерон пытался заняться корреспонденцией, но поминутно застывал с пером в руке, поднимая голову и с ожиданием глядя на дверь в надежде, что Делла вновь постучит. Затем он взбил подушки и, взгромоздившись на постель, попытался читать. Но, прочитав несколько абзацев, вновь бросал взгляд на дверь, ждал, затем снова принимался читать те же строки и снова смотрел на дверь. В конце концов он отшвырнул книгу.
      Просто уму непостижимо, почему эта пресловутая дверь приобрела для него такую важность и стала таким искушением.
      Не много было такого, что Делла могла бы делать за этой дверью, чего он не видел на многочисленных ночевках в прерии. Он знал, что она засыпает, уткнувшись лицом в подушку, а когда погружается в глубокий сон, переворачивается на бок. Слышал, как она мирно и нежно посапывает во сне.
      Он знал, как эротично выглядят ее поднятые руки, когда она расчесывает волосы в конце дня. Как она заплетает косу.
      Он наблюдал, как она умывает лицо и шею, стараясь не глядеть на ее нижнее белье, развешанное после стирки на кустах.
      Он видел, как в конце дня она сбрасывает ботинки и с довольным видом шевелит пальцами ног.
      Ему знакомы были все изгибы и линии ее тела во всех положениях и позах.
      После довольно долгого разглядывания двери в смежную комнату Камерон сунул руки в рукава сюртука и нахлобучил на голову шляпу. Лучше уж он подождет внизу, в баре, пока не настанет время будить ее. И будет отчаянно пытаться не думать о том, какая ему предстоит долгая бессонная ночь и как он будет лежать в темноте, уставившись на злополучную дверь, и мечтать о чуде.
      Чертыхнувшись, Камерон вышел в коридор.
      Деллу разбудил стук Камерона. Но когда она отворила дверь, его дверь уже была закрыта. Что ж, прекрасно. По крайней мере он не увидел ее раскрасневшейся после сна, в рубашке и панталонах.
      Зевая и потягиваясь, Делла подошла к сундуку и вытащила то, что собиралась надеть к ужину. Зимний костюм из серой шерсти с отделкой в сине-серую клетку. В Ту-Криксе она надела бы этот костюм на торжественный ужин в церковном доме, если бы решила посетить подобное празднество, что с ней случалось редко.
      За несколько недель, проведенных с Камероном, она гораздо чаще обедала вне дома, чем за все десять лет, предшествовавших его появлению.
      – Моя жизнь полностью изменилась с тех пор, как вы появились у моего дома, – сказала Делла, когда они расположились в скромном ресторане, в квартале от «Ривер-Манс». – Иногда мне хочется себя ущипнуть, чтобы убедиться, что это не сон.
      Камерон улыбнулся, намазывая булочку маслом.
      – Надо же! Сегодня я как раз вспоминал, как вы стирали чулки в маленьком илистом пруду. Мне кажется, на равнинах бывали времена, когда вы предпочли бы, чтобы это был сон.
      – Всего раз или два, – согласилась она. – Не так уж это много. У себя на ферме я, бывало, просыпалась и просто лежала в постели, пытаясь придумать причину, чтобы встать. – Она выровняла свой столовый прибор. – Поэтому я и завела животных. Тут уж надо было вставать и кормить их.
      С тех пор как Камерон вошел в ее жизнь, Делла стремилась поскорее вскочить и узнать, что принесет ей грядущий день. Она словно стала другим человеком. Благодаря ему.
      Делла подняла голову и взглянула на хорошо знакомый упрямый подбородок. На губы, о которых мечтала. Заглянула в глаза, которые могли стать холодными, как зимние озера, или нежно скользнуть по ее щеке и шее.
      – Путешествие близится к концу, не так ли? – прошептала она.
      – Для меня большая честь сопровождать вас.
      Непрошеные слезы навернулись ей на глаза, она опустила голову и подняла ее, лишь когда они поели и официант поставил перед ними кофе и пирог.
      – После того как я увижу Клер и, может быть, поговорю с ней… когда придет время снова покинуть ее…
      – Тогда вы вернетесь в Санта-Фе. – Он отодвинул кофе и пирог в сторону. – Я найму кого-нибудь, кто отвезет вас в Ту-Крикс, если это то, чего вы хотите.
      – У меня нет выбора. Куда еще я могу отправиться? А вы не могли бы отвезти меня на ферму?
      – Нет.
      – Я знаю, – сказала она со слабой улыбкой. – Вы не станете объяснять почему. Но мне бы хотелось это услышать.
      Делла даже представить себе не могла, что можно остановиться на ночевку в прерии с кем-то, кроме Камерона. У них установился определенный порядок, они хорошо сработались. Знали, когда говорить, а когда помолчать. Когда составить друг другу компанию, а когда не нарушать уединения. Делла не желала отправляться в длительную верховую поездку с незнакомцем.
      – Камерон? Когда все это закончится, увижу ли я вас когда-нибудь снова?
      Он отвернулся и стал смотреть в окно на проезжавшие по улице экипажи, и Делла поняла, что ответ был «нет». И разочарованно подумала, что есть вещи, которых она так и не поняла.
      Делла закрыла глаза и потерла виски.
      – У меня болит голова с тех самых пор, как мы покинули Санта-Фе.
      И еще ночные кошмары. Катафалк, плантации Уордов, бесконечные ряды могильных плит, тыквы и младенцы в цветах.
      – Вы сказали, что я вернусь в Санта-Фе. А вы? Каковы ваши планы?
      Его взгляд стал непроницаемым.
      – Мы поговорим об этом, когда придет время, – сказал он.
      Делла промолчала, и он нахмурился.
      – Если случится что-то, что помешает мне отвезти вас в Санта-Фе, я организую вам сопровождение для безопасного возвращения домой.
      – Что может помешать вам сопровождать меня? – Она пристально посмотрела на него.
      – Все в свое время, – произнес он наконец.
      – Сейчас самое подходящее время.
      – Нет, Делла.
      Категоричность его тона подчеркнула то холодное, жесткое выражение лица, которое ей уже приходилось видеть у Камерона, когда он встречался с незнакомцами. Большинство людей при этом, взглянув на него, предпочитали отступить.
      Поскольку она не рассматривала Камерона как холодного, жестокого или неприступного, то была склонна пренебречь тем, что именно так оценивает его весь остальной мир и именно этого он и хочет. Этот великолепный мужчина, зверь, относился к ней с заботой и нежностью, но в то же время мог быть резким и беспощадным.
      Когда Делла осознала, что их глаза встретились и прикованы друг к другу и атмосфера вокруг них изменилась, у нее пересохло во рту. Обычно она относила напряженность, возникающую между ними, на счет раздражения или расстройства и разочарования, смотря по обстановке. Такое объяснение легче было принять, чем назвать напряженность ее настоящим именем. Но она почувствовала, как участилось ее дыхание, и поняла, что испытывает самое обычное вожделение. Она уже долгое время испытывала это чувство и безуспешно пыталась бороться с ним.
      – Я очень вспыльчива, и у меня скверный характер, – прошептала она, чувствуя настоятельную необходимость возвести преграду между ними.
      – Не имеет значения. – Он уставился на ее губы.
      – Я очень злопамятна. До сих пор ненавижу Уордов и не могу их простить. – Она смотрела, как на его скулах заходили желваки.
      – Это не важно.
      О Господи, влечение к нему взяло верх над рассудком. Они балансировали на краю пропасти, и ничто не могло помешать им сорваться вниз.
      – Я собираюсь отвести вас в отель, – процедил он сквозь зубы. – Потом зайду в мужской клуб покурить и выпить.
      Она ничего не понимала. Минуту назад она готова была поклясться, что он хочет ее так же сильно, как и она его.
      – Камерон, – прошептала она, – что случилось? – Она не могла ошибиться. Она видела желание в его тяжелом взгляде. – Эта недосказанность, этот секрет слишком долго стоят между нами. Во имя Господа, прошу вас, расскажите мне все, и давайте покончим с этим.
      На лице его отразилось страдание. Глаза наполнились болью. Она положила ладонь на его сжатый кулак.
      – О, Камерон, простите меня. Что бы там ни было – простите.
      Из его груди вырвался стон.
      – Ни слова больше. Ни слова.
      Он отдернул кулак и резко поднялся.
      – Я должен был сказать вам это очень давно. То, что я промолчал, пятнает мою честь.
      Он на мгновение закрыл глаза, затем пристально посмотрел на нее:
      – Клянусь вам. Я все расскажу после того, как вы Увидитесь с дочерью.
      Его боль и отчаяние испугали Деллу. Она полагала, что он не способен на подобные чувства. И не только она.
      Она молча встала и взяла его за руку. Страх победил, взяв верх над ее любопытством. Ей расхотелось узнать тайну, которую он так долго скрывал.

      Прошел уже час с тех пор, как Делла погасила лампы. Только огонь в камине освещал и согревал комнату. Сидя в постели, женщина медленными равномерными движениями расчесывала волосы, внимательно прислушиваясь к звукам, доносящимся из смежного номера.
      Камерон вернулся около получаса назад, она услышала звук захлопнувшейся двери, затем шаги. Несколькими минутами позже до нее донесся душистый аромат одной из его тонких сигар, и она представила себе, как он, расположившись в постели, курит в темноте. Должно быть, ему тоже не спалось нынешней ночью.
      Опустив расческу, она невидящими глазами уставилась на затухающие язычки пламени, мерцающие в камине. Разве так уж предосудительно, что двух одиноких людей влечет друг к другу?
      Она и Камерон уже взрослые зрелые люди, прекрасно понимающие, что плотские отношения ни к чему не обязывают. Тут не может возникнуть какого-либо недопонимания. И они не стали бы меньше уважать друг друга, если бы сошлись. Она в этом уверена, потому что знает себя и знает его. Возможно, завтра возникнет некоторая неловкость, но она рассеется, как утренний туман. Конечно, занятия любовью могут усложнить их отношения, которые и так уже достаточно запутаны, но с этими сложностями нетрудно справиться.
      Он хочет ее. Делла была уверена в этом.
      Но сам он ни за что не войдет в эту дверь. Не предаст свою дружбу с Кларенсом, будет всегда выступать в роли ее защитника.
      Если им суждено найти успокоение в объятиях друг друга, Делла должна сама пойти к нему. Она судорожно сглотнула и устремила взгляд на дверь. Может ли она, забыв стыд, сделать первый шаг? Может. Теперь она уже не та, что была прежде.
      Делла опустила расческу на колени. Руки ее дрожали. «Не думай об этом, просто делай».
      Соскользнув с кровати, она босиком подкралась к двери и открыла створку со своей стороны. Затем с сильно бьющимся сердцем глубоко вздохнула и осторожно вошла в его комнату.
      Огонь в камине почти погас, но свет из ее комнаты, проникавший через дверной проем, освещал кровать. Он лежал, откинувшись на подушки, с сигарой в руке.
      Делла облизнула губы, моля провидение, чтобы он хоть что-нибудь сказал. Она не видела выражения его лица.
      – Джеймс, – робко произнесла она, – если ты отошлешь меня обратно, я умру от унижения.
      Не отрывая от нее глаз, Камерон погасил сигару в пепельнице на прикроватной тумбочке. Она не догадывалась, что свет из ее комнаты, проникавший сквозь дверной проем, делает прозрачной ее ночную рубашку, позволяя видеть ее тонкую талию и стройные длинные ноги. У него пересохло в горле, и он мгновенно возбудился.
      Камерон понимал, как следует поступить по чести. Но также понимал, чего ей стоило прийти к нему. Он оскорбит ее, если отвергнет. Сначала он должен принять ее, а уж затем открыть ей всю правду. Видит Бог, сейчас не самый лучший момент для этого.
      Он протянул к ней руки:
      – Иди сюда.
      Она вздохнула с облегчением, быстро пробежала разделяющее их пространство и, поколебавшись, взобралась на кровать.
      – Слава Богу. Я боялась, ты можешь не…
      Он обхватил ладонями ее лицо, ощутив ее губы, нежные щеки и приоткрытые манящие губы.
      Он нежно обнял ее и прижал к себе, чувствуя сквозь рубашку теплоту ее грудей.
      – Нам нужно поговорить, – хриплым голосом сказал он.
      Почти с первого момента, как он увидел ее, ему хотелось зарыться руками в ее распущенные волосы, и теперь он сделал это, пропуская сквозь пальцы шелковые пряди. Ее волосы были гуще и роскошнее, чем он себе представлял, но столь же прекрасными и эротичными, какими он видел их в своих мечтах. Делла в его постели. Камерон испытал благоговейный восторг. Склонив голову, он вдыхал аромат ее кожи, и из груди его вырвался стон. Он должен отослать ее прочь. Сейчас же. Но он так давно любит ее. Так нуждается в ней. В это мгновение перед ним предстала его жизнь, какой она была раньше и какой будет всегда, – унылой и одинокой. Ни один человек не был так близок ему, как эта женщина, которую он сейчас обнимал. Как же он может отослать ее прочь?
      – Джеймс, поцелуй меня.
      Он с силой прижался губами к ее губам, словно наказывая ее за то, что она отдает ему нечто, чего он не может себе позволить. Он похищал и захватывал, брал все, что она предлагала, и даже больше. Когда они, разгоряченные, тяжело дыша, наконец отстранились друг от друга, он почувствовал, что никогда в жизни не желал женщину так сильно.
      – Боже мой, – прошептала она, широко раскрыв глаза. – Я и не представляла себе, что можно так целовать!
      – Делла, послушай меня. – Какой же он негодяй – целовал ее, не имея на это никакого права. Желая ее так, что у него тряслись руки. – Подожди. Нам надо поговорить.
      – Сейчас? – Она поцеловала его в шею.
      – О Господи! – Прежде чем она смогла снова обнять его, он сдержал стон, схватил ее за руки. – Именно сейчас.
      Она запрокинула голову, в глазах ее было желание.
      – Потом скажешь то, что хотел, не к спеху.
      Делла снова поцеловала Камерона и стала расстегивать его рубашку.
      Сгорая от страсти, он предпринял последнюю попытку:
      – Знала бы ты, что я собираюсь сказать.
      – Ш-ш… – Она стянула с него рубашку и положила руки ему на плечи. – Подожди еще немного.
      Дрожащими пальцами Камерон потянул завязку у ее шеи, затем следующую, открывая глубокий вырез, позволяющий в скудном свете огня видеть кремовую кожу. Он не мог больше сдерживаться, потому что ждал этого всю жизнь.
      – Подожди, – прошептал он у ее губ.
      Выскользнув из постели, он разжег огонь, чтобы лучше видеть ее. Затем снял брюки и улыбнулся, когда она Резко втянула в себя воздух.
      Взяв ее за руку, он вытащил ее из постели и, крепко прижав к себе, принялся страстно целовать.
      Он хотел сам снять с нее сорочку, медленно, дюйм за дюймом, стягивая ее и наблюдая, как кружевной край постепенно открывает ее ноги, бедра, блестящий каштановый треугольник, тонкую талию. Он снова покрыл ее лицо поцелуями, прежде чем подтянуть сорочку к ее полным, тяжелым грудям. Учащенно дыша, Делла заглянула ему в глаза и подняла руки. Он снял с нее сорочку и бросил на пол.
      – Нет, – сказал он, нежно отстраняя ее руки, когда она попыталась застенчиво прикрыться из скромности. – Позволь мне смотреть на тебя.
      Золотые и оранжевые тени играли на ее совершенных формах. Он не мог вообразить себе женщину более прекрасную.
      – До чего же ты хороша! – прошептал он в благоговейном восторге.
      – Ты тоже.
      Она пробежалась пальцами по шраму на его плече, коснулась свежего шрама на груди. Поднеся ладонь к шраму, оставленному Люком Эпплом, Делла закрыла глаза и покачнулась.
      Он подхватил ее на руки, ощущая прикосновение ее волос к руке и обнаженному плечу, пока укладывал ее на кровать. Она попыталась сесть, потянувшись к нему, но он покачал головой и нежно уложил ее на подушки.
      В первый раз, насколько он себя помнил, ему хотелось заниматься любовью, а не просто иметь женщину. Сегодняшняя ночь означала много больше, чем просто удовлетворение желания. Видеть ее с запрокинутой головой и трогательно изогнутой шеей, ласкать ее, любить ее было его сокровенной мечтой, которую он лелеял долгие годы и которой не суждено было осуществиться.
      Он целовал ее медленно, тщательно, ощущая вкус ее кожи, ласкал каждую грудь, прижимаясь ухом к ее телу, прислушиваясь к биению ее сердца, такому же громкому и учащенному, как и у него самого. Он провел языком по внутренней стороне ее руки, ладонями поглаживая бедра.
      Когда его пальцы достигли ее лона, Делла застонала и стала извиваться всем телом, воспламеняя его своим желанием. Впервые в жизни наслаждение, испытанное женщиной, было для Камерона гораздо важнее, чем его собственное.
      Движения его были неторопливы, несвойственная ему нежность захлестнула его. Наконец его язык проник в ее жаркое влажное лоно, доведя ее до исступления. Только тогда Камерон приподнялся и вошел в нее. У нее перехватило дыхание, и она изогнулась навстречу ему, сотрясаясь в конвульсиях. Он поцеловал ее и, не в силах сдерживаться, взорвался, испытав ни с чем не сравнимое наслаждение.
      Это было самое ужасное, что он когда-либо совершил.
      Глядя в ее сияющие глаза, он почувствовал отвращение к себе.
      – Я и представить себе не могла, что это так чудесно, – прошептала она, прикоснувшись к его губам. Изумление сияло в ее глазах. – Я думала, что знаю, но даже не имела понятия.
      – Не двигайся.
      Высвободившись из ее объятии, он выскользнул из кровати и налил воды в тазик, стоявший на комоде. Смочив полотенце, он вернулся и сел возле нее, отирая пот с ее лба и шеи.
      – Хочешь выпить? У меня есть виски.
      – Только воды, пожалуйста.
      Огонь в очаге почти погас, но он не стал его разжигать. Сознание недопустимости того, что он позволил себе по отношению к ней, заставляло его сердце сжиматься от стыда. Должно быть, это написано у него на лице, думал он, натягивая брюки. И позже, до мельчайших подробностей вспоминая прошедшую ночь, он признал, что ему следовало бы еще больше стыдиться, так как, испытывая ненависть к себе за совершенный поступок, он тем не менее ни на мгновение не раскаялся.
      Когда она выпила воды и затянула тесемки на своей ночной сорочке, Камерон отбросил к изголовью подушки и заключил Деллу в объятия. Она положила голову ему на плечо. Ему доставляло огромное удовольствие ощущать прикосновение ее шелковых волос и хотелось вот так, обнявшись, говорить о любви. Но время работало против них. В считанные минуты все должно было измениться. Он почувствовал, как она напряглась.
      – Не надо, – прошептала она. – Только не сегодня. Твой секрет может подождать до завтра. Пожалуйста, Джеймс.
      – Не сказав тебе правды с самого начала, я причинил нам обоим огромный вред.
      Он сжал ее в объятиях, вдыхая аромат ее волос и кожи. Еще мгновение – и она отшатнется от него.
      – Не верю, что ты способен кому-нибудь причинить зло. – Делла прижала ладонь к его сердцу.
      Ей придется в это поверить.
      – Я рассказывал тебе о войне, – начал он, устремив взгляд в темноту! Лучше бы ему отправиться под пули, чем признаться в том, что он сделал. – Но кое-что скрыл от тебя.
      – Я с самого начала знала, что ты чего-то не договариваешь, – произнесла она.
      Он рассказал ей о том дне в лесу, когда война для него закончилась. О том человеке в сером мундире, появившемся на краю оврага, и о том, как оба они выстрелили.
      Он почувствовал, что она замерла.
      – Подожди. Ты сказал – в сером мундире, но ты имел в виду синий.
      – Синий мундир был на мне, Делла.
      Она села, уставившись на него в замешательстве.
      – Не может быть, – прошептала она едва слышно. – Тогда бы ты был янки.
      – Мы оба выстрелили. – Глядя ей в лицо, он спрашивал себя, могла ли она почувствовать запах пороха или артиллерийские залпы в отдалении. Он мог, и это казалось так реально. – Солдат конфедератов скатился в овраг.
      Она впилась взглядом в его широко раскрытые темные глаза, не желая верить услышанному.
      – Нас обоих загнал в эту ловушку артиллерийский обстрел. Мне захотелось узнать, кто он, и я обшарил его карманы.
      – Это был тот человек, о котором ты мне говорил, солдат, благодаря которому враг для тебя обрел лицо.
      Он едва ли расслышал ее слова, но уловил суровость в ее тоне, увидел, как поднимается и опускается ее грудь.
      – Это ведь был последний человек, которого ты убил, Разве не так? Как его звали, Джеймс?
      Она задала вопрос, но отодвинулась от него на постели и замотала головой. Одинокая слезинка покатилась по ее Щеке, но она стряхнула ее.
      – Назови его имя!
      Он провел ладонью по лицу.
      – Ты знаешь, кто это был, Делла. Это был Кларенс Уорд.
      Она невольно зажала ладонью рот. Ее глаза широко раскрылись, лицо побелело. Она беззвучно пошевелила губами.
      – Не знаю, почему я взял ваши письма и свадебную фотографию.
      Приблизиться к ней или коснуться было бы кощунством. Но ему хотелось обнять и утешить ее.
      – Я пожалел, что взял эти вещи, потому что понял, что должен вернуть их тебе.
      – Я часто задумывалась над тем, как это случилось, видел ли Кларенс человека, убившего его. Но когда выпадал случай спросить об обстоятельствах, не решалась. – Она покачала головой. – О Господи. Ты сказал, что был с ним, когда он умер, и я полагала…
      Ему невыносимо было видеть ужас на ее лице, он спустил ноги с кровати и, наклонившись вперед и упершись локтями в колени, с силой потер подбородок. Больше нечего было сказать. Он вперил взгляд в мерцание тлеющих угольков и слушал.
      – Все, что со мной случилось, произошло из-за того, что ты выстрелил из винтовки в тот день. Я потеряла мужа, моя дочь потеряла отца. Уорды потеряли сына. Я вынуждена была жить на грязной ферме в Техасе, потому что ты застрял за линией фронта. Из-за тебя я десять лет не видела свою дочь. Я осталась одна, с запятнанной репутацией, за тысячи миль от всего, что мне дорого. И все из-за того, что ты убил моего мужа. В тот день изменилась вся моя жизнь. – Из ее груди вырвался стон. – О Боже! Я спала с тобой!
      Она отодвинулась в дальний конец кровати.
      – Я тебе отдалась!
      Ему нечего было сказать. Он повернулся к ней и увидел отвращение, исказившее ее черты.
      – Ты сукин сын! Как ты мог! Как ты посмел уложить в постель жену человека, которого убил?!
      Она бросилась на него, замахнувшись кулаком, но он не уклонился от удара. Она ударила его достаточно сильно, и его голова мотнулась в сторону. Когда он снова повернулся к ней, она ударила его еще раз, и у него из носа потекла тоненькая струйка крови. Но ничто не могло ранить его так глубоко, как отвращение и ненависть, пылавшие в ее глазах.
      Делла выбралась из кровати, убежала в свою комнату и с шумом захлопнула дверь. Он услышал, как щелкнул замок.
      Камерон не пошел за ней. В эту минуту она охотнее приветствовала бы дьявола, чем открыла бы дверь Джеймсу Камерону. Нужно дать ей время. Он пойдет к ней утром, у нее наверняка возникнет множество вопросов.
      Но утром Деллы в комнате не оказалось.
      Он вышиб дверь в комнату Деллы и обнаружил, что она бросила выходное платье и все остальные его подарки. Обрывки горелой бумаги виднелись в золе очага. Он разобрал несколько слов и понял, что она сожгла дневник, который начала вести во время поездки.
      Подойдя к окну, он перегнулся через подоконник и выглянул наружу. Куда бы она могла пойти? Он ведь охотник и временно ее найдет. Но что будет потом?
      Делла остановила извозчика и велела отвезти ее в гостиницу в дальней части города, приличную, но недорогую. Пятьдесят центов за ночь, включая завтрак, показалось Делле дороговато, но извозчик клялся, что дешевле не бывает. За дополнительный пятицентовик извозчик отнес ее небольшой сундучок в отведенную ей комнату и оставил Деллу одну. Она села на край постели. Стула в комнате не было.
      Делла смутно представляла себе, как далеко находится от железнодорожной станции. От «Ривер-Манс», вот что важно.
      После ухода извозчика Делла заперла дверь, вытряхнула из сумочки деньги и пересчитала. Она выехала из Ту-Крикса в Техасе с десятью долларами. Поскольку Камерон во время путешествия сам за все платил, она потратила всего доллар семьдесят пять центов Двадцать центов заплатила извозчику. Оплатила три ночи пребывания в гостинице, после чего у нее осталось шесть долларов и пятьдесят пять центов.
      Этого было достаточно, чтобы продержаться несколько дней, пока она решит, что делать дальше.
      Но сначала… Она сняла шляпу и положила ее на видавший виды комод. Затем повесила дорожный костюм в шкаф, а под ним поставила ботинки. Чулки, панталоны, корсет и сорочка отправились в ящик комода, а Делла облачилась в свою старинную вылинявшую ночную рубашку. Эту рубашку давно пора было отправить в мусорное ведро, но когда весь мир обрушился вокруг, Делла ухватилась за нее, как за талисман. Она сама не знала, зачем захватила ее с собой, но была рада, что сделала это.
      Делла опустила штору, забралась на кровать, почти такую же жесткую, как пол, скользнула под одеяло и накрыла голову подушкой.
      И тут она разрыдалась, давая выход терзавшему ее отчаянию. Мужчина, которого она уже начинала любить, оказался убийцей ее мужа. И все, что она знала о Камероне, оказалось ложью. Он не был южанином, не был другом Кларенса. Он сознательно обманывал ее.
      Делла сутки не выходила из своей комнаты. В гневе она металась из угла в угол, то впадая в беспамятство изнуряющего сна, то просыпаясь с переполненным яростью сердцем и затуманенной обрывками дурных снов головой.
      Ведь она готовила Камерону пищу, стирала и гладила его белье. Она шутила и смеялась вместе с ним Он вызывал ее восхищение. Она даже воображала, что способна его полюбить. И что хуже всего, забралась к нему в постель и едва ли не умоляла заняться с ней любовью. Вот сукин сын!
      Когда она думала о том, что занималась любовью с убийцей Кларенса, ее сердце разрывалось от отчаяния и бешенства, ей хотелось кричать, рвать на себе волосы, крушить все вокруг. Ей хотелось выстрелить Джеймсу Камерону прямо в его черное сердце.
      Наутро второго дня она встала у окна и принялась глядеть на летящие за окном снежинки. Они таяли, достигая земли.
      Она заказала чаи с тостами, но когда служанка их принесла, ее стошнило.
      Однако не тосты были причиной ее скверного самочувствия. Ей следовало быть настойчивее, постараться узнать больше, выяснить все подробности. Ведь она чувствовала, что Камерон чего-то недоговаривает. Но в глубине души не хотела ничего знать.
      Камерон, надо отдать ему должное, никогда не лгал ей открыто. Но скрыл от нее правду. Он позволял ей делать неправильные выводы и не поправил, когда она предположила, что он был другом Кларенса. Или когда спрашивала его мнение о Кларенсе. Он был виновен в том, что позволял ей гладить его рубашки, хотя отлично понимал, что она не стала бы этого делать, если бы знала, кто он такой в действительности. Он был виновен в том, что позволил ей забраться к нему в постель.
      Она оказалась настоящей дурой. Будь она повнимательнее, заметила бы уклончивость Камерона. Она не проявила настойчивости, потому что не хотела слышать правду.
      Прошлой ночью она спросила, откуда он родом. Из Уинтроп, ответил он. И как же она поступила? Тут же решила, что это Уинтроп в штате Джорджия, а не в окрестностях Бостона, хотя ребенком ей приходилось бывать там.
      Отвернувшись от окна, она прижала ладони к глазам. Он должен был сразу сказать ей правду.
      Быть может, она смирилась бы с ней, откройся он ей в ту первую ночь. Возможно даже, он вызвал бы ее восхищение, поскольку отважился взглянуть в глаза вдове человека, которого убил. И она все равно разрешила бы ему переночевать в своем амбаре.
      Но Камерон предпочел ее обмануть.
      Делла оделась, набросила шаль поверх дорожного костюма и решила выйти. Слава Богу, перед гостиницей было немноголюдно. Изредка проезжающие экипажи и повозки разбрызгивали ледяную слякоть на дощатый тротуар. Приблизившись к кованым железным воротам небольшого парка Делла свернула туда, чтобы не идти по грязной дороге, и побрела по вымощенной камнем тропинке под обнаженными бурыми ветвями вязов.
      Но ни холодный воздух, ни тающие на щеках хлопья снега не смогли охладить ее гнев. Она переспала с убийцей Кларенса.
      Камерон должен был сказать ей правду, прежде чем… если быть честной, он пытался… но она остановила его… она сказала ему, что умрет от унижения, если он отвергнет ее, поэтому он пустил ее в свою постель и снова пытался сказать ей правду… но она не захотела выслушать ее.
      Женщина стряхнула снег с деревянной скамьи и, тяжело опустившись на нее, потерла виски. Камерон носил с собой письма и фотографию долгих десять лет. Почему? Потому что не смел взглянуть ей в лицо, зная, что сломал ей жизнь?
      Это не могло быть единственной причиной. Камерон отыскал ее в салуне, но ушел, не отдав ей фотографию и письма. Поступи он тогда честно, ей не пришлось бы сейчас сидеть в заснеженном парке в Сент-Луисе.
      На полпути к своей дочери.
      Это был еще один обман. Он не делал доброе дело для жены друга. Просто хотел искупить свою вину.
      Ночью она уже почти заснула, когда ей пришла в голову мысль, заставившая ее вскочить.
      Джеймс Камерон нашел ее, когда она работала в салуне, они оба вспоминали эту краткую встречу. Но, поговорив с ней, он сразу же ушел. И вскоре после этого ей ежемесячно стали поступать деньги.
      – О Господи, – прошептала она, зажмурившись.
      Теперь она поняла, что деньги приходили не от мистера Уорда, а от Камерона. Вот почему он не отдал ей эти письма десять лет назад. Она бы заметила, что деньги начали приходить сразу же после того, как он принес ей письма. Она могла бы догадаться, что он пытается облегчить свою совесть, помогая женщине, которую сделал вдовой.
      Снова укладываясь на подушки, она уставилась в потолок. Все эти годы деньги Камерона каждый месяц поступали в банк, что дало ей возможность оставить работу в салуне.
      Она припомнила его замечания по поводу фермы. Должно быть, он полагал, что дополняет содержание, которое она получает от отца Кларенса, не подозревая, что лишь благодаря его помощи она смогла выжить.
      И если она телеграфирует в банк Ту-Крикса, чтобы ей перевели некоторую сумму денег, достаточную для завершения поездки в Атланту, это будут деньги Камерона. Джеймс Камерон являлся частью ее жизни уже десять лет, только она об этом не знала.
      Следующие несколько дней Делла просыпалась на рассвете, одевалась и отправлялась гулять по улицам Сент-Луиса. Только иногда она обращала внимание на дома или магазины, мимо которых проходила. По большей же части она уносилась мыслями в прошлое, обдумывая все, начиная с того дня, как она юной девушкой прибыла в Атланту, вплоть до ночи, когда переспала с янки, убившим ее мужа.
      На четвертый день утром Делла вновь вернулась в небольшой, по-зимнему темный парк и села на знакомую скамью. Настало время подсчитать ресурсы и принять решение.
      Денег почти не осталось. Придется телеграфировать ее банкиру в Ту-Крикс.
      Делла все же решила добраться до Атланты. Ведь большая часть пути уже пройдена, а ей так хотелось увидеть дочь.
      Поглощенная своими мыслями, она вдруг почувствовала, что кто-то сел рядом, и ощутила изысканный аромат крепкого кофе.
      Она резко повернула голову.
      – Ты! – Делла напряглась. – Как ты нашел меня?
      Это был глупый вопрос, она поняла это, как только слова сорвались с языка.
      Камерон поставил одну чашку на скамью между ними, а вторую взял в руки.
      – Прошу тебя, Делла, выслушай меня. Я буду краток.

      – Я не стану просить прощения за то, что убил Кларенса Уорда.
      Камерон понимал, что эти слова лишь усугубят тяжесть положения. Будь оно все проклято.
      – Мне хочется плеснуть этот кофе тебе в лицо, – процедила Делла сквозь зубы. – У меня для этого тысяча причин.
      – Шла война. Не убей я Кларенса, он убил бы меня. Только одному из нас суждено было выжить. Я не боюсь смерти, но и не позволю с легкостью лишить меня жизни. Человек, который меня осилит, должен быть проворнее, чем я, лучше и удачливее меня. Кларенс был не таков, во всяком случае, в тот момент.
      – Нет смысла об этом говорить. – Она коснулась чашки, но не подняла ее. – Мне холодно. Я возвращаюсь в гостиницу.
      – Я купил офицерский патент и отправился на войну. Десять лет ждал, прежде чем вернуть то, что принадлежало тебе по праву. Не сказал правды, зная, что ты станешь меня презирать. Эти три поступка я никогда себе не прощу.
      – Презирать – мягко сказано. Ты должен был сразу сказать мне правду! Возможно, ничего бы не изменилось или изменилось бы все. Каждый пошел бы своей дорогой. – Глаза ее сверкали, нервно подергивалась щека, но она осталась сидеть на скамье.
      – Что сделано, то сделано, но я бы хотел тебе помочь улучшить твою жизнь.
      – Это ужасно, что именно ты убил Кларенса.
      – Его мог убить любой солдат-янки.
      – И после этого ты пустил меня в свою постель.
      – Тут мне нечего возразить, – помолчав, сказал он.
      Делла стиснула кулаки.
      – Ты явился в мой дом, сидел за моим столом. Я считала тебя другом моего мужа! Мало того! Влюбилась в тебя!
      Все десять лет он мысленно представлял себе этот разговор. Ее слова и выражение лица не были для него неожиданностью и не должны были бы так ранить его.
      – Я хочу увидеть, чем кончится эта поездка.
      – Плевать я хотела на то, что ты хочешь.
      – Думаю, ты тоже этого хочешь, Делла. Хочешь увидеться с Клер, поговорить с ней, выяснить, сможете ли вы жить вместе. Я знаю. – Он поднял руку. – Ты говорила, что хочешь только взглянуть на нее. Но может быть, эта встреча положит начало вашей совместной жизни.
      Она с презрением посмотрела на него.
      – Думаешь, я поеду с тобой дальше, будто ничего не случилось?
      – Я обещал отвезти тебя к дочери и хочу выполнить свое обещание. Тебе не придется сидеть рядом со мной в поезде или делить со мной трапезы. Мы продолжим путь на любых приемлемых для тебя условиях.
      Наступило молчание.
      – Это ты каждый месяц посылал мне деньги? – заговорила Делла. Он не ответил, и она вздохнула. – Я так и думала. Расскажи-ка мне кое-что, Камерон.
      Снова Камерон. В ночь, когда она пришла к нему, она назвала его Джеймсом. Никто не называл его так.
      – Мне хотелось бы понять. Ты посылал мне деньги, теперь везешь к дочери. Это помогает тебе освободиться от угрызений совести? Когда эта поездка закончится, ты сможешь отбросить воспоминания о войне и окончательно освободиться от нее?
      – Я убил сотню людей, у которых были жены, родители, дети, ждавшие их возвращения, – ответил он. – Если бы мне были известны имена этих людей, я попытался бы сделать что-то во искупление своей вины. Но мне известно имя только одного солдата Конфедерации.
      – Поэтому ты будешь охотиться и убивать преступников, чьи имена и обстоятельства тебе известны. – Она встретилась с ним взглядом. – Помогая мне, ты не можешь изменить ни своих воспоминаний, ни того, что ты чувствуешь или считаешь своим долгом.
      – А что еще я могу сделать?
      – Ты сказал, что, когда убил последнего человека на этой войне, враг для тебя как бы обрел лицо. – Делла поднялась со скамьи. – Теперь и мой враг обрел лицо.
      – Осталось еще кое-что, – сказал он, тоже поднявшись. – Больше мы уже не будем возвращаться к этому.
      Она отступила назад, не отрывая от него взгляда.
      – Я не воспользовался тобой, чтобы удовлетворить мимолетную прихоть. Думаю, ты и сама это знаешь, иначе не пришла бы ко мне в ту ночь. Долгих десять лет я почти каждый день смотрел на твою фотографию, Делла. Иногда мне казалось, что я любил тебя всю жизнь – Она побледнела. – Но когда ты пришла ко мне в постель, я должен был остановить тебя и рассказать всю правду. Нет. Мне следовало это сделать в тот самый вечер, когда я подъехал к твоему дому.
      – Ты злоупотребил моим доверием. Воспользовался обстоятельствами, – прошептала она.
      – Единственное, что я получил от тебя, – это воспоминания. Это все, чего я желал. – Когда она отвернулась от него, он вытащил из кармана часы. – У нас в запасе три часа до отхода поезда. Ты едешь или хочешь, чтобы я отправил тебя обратно в Техас?
      Она подняла голову, глаза ее сверкали.
      – Ты должен мне эту поездку, Камерон!
      – Я тоже так считаю.
      Делла двинулась за ним, отказавшись принять предложенную им руку и поддернув сбоку юбку, чтобы подол не касался его ног.
      Камерон посмотрел на грузовую повозку, с грохотом проезжавшую мимо небольшой калитки парка, и поправил шляпу.
      – Мы отправим твой сундук на станцию, и у нас еще останется время для легкого ужина. Нам обязательно следует поесть, потому что на этой железнодорожной линии нет вагонов-ресторанов.
      Она покачала головой.
      – Я и не собираюсь идти с тобой в ресторан. Когда мы приехали, какой-то человек продавал на платформе горячую картошку. Это все, что мне нужно.
      До ее гостиницы они шли молча, и, пока она собирала вещи, он ждал ее в небольшом, скудно обставленном вестибюле.
      Камерон следил за Деллой в течение двух дней, пытаясь решить, когда и как лучше подойти к ней. Он понимал, что ему нечего ей сказать, чтобы облегчить ее боль или смягчить ее ненависть. Целью его было убедить ее продолжить путь в Атланту. Камерон мог смириться с ее ненавистью, это было неотвратимо, и он ожидал этого. Но он не смог бы смириться с тем, что она не найдет свою дочь.
      Камерон вспоминал, как свет от очага падал на ее ночную сорочку, когда она стояла в дверях. Вспоминал ее нежные губы и влажную теплоту кожи. Не важно, что случится с ним в грядущие годы, – он никогда не забудет ту ночь, когда она смотрела на него с любовью и называла «Джеймс».
      Делла предпочла бы ехать в другом вагоне. На худой конец сидеть отдельно. Однако излюбленное занятие пассажиров – обсуждение попутчиков. Поэтому она молча сидела рядом с Камероном, скрестив руки на груди и отвернувшись к окну. Их молчание и напряженные позы говорили о том, что между ними не все ладно, но это не вызывало такого интереса, какой возник бы, сиди они в разных местах.
      – Нет, благодарю вас, – сказала Делла, когда кондуктор пронес по вагону коробки с завтраками.
      Внутри, должно быть, был бутерброд с сыром, два кусочка жареного цыпленка и печенье или кусок глазированного торта. Неважно, было ли это утро, день или вечер, еда в коробках всегда была одна и та же.
      Камерон тоже покачал головой, но попросил кофе и предположил, что и она не откажется от чашки. Не далее как на прошлой неделе она поддразнивала его тем, что при малейшей возможности он не упустит случая выпить кофе.
      По мере продвижения поезда на юго-восток за окном все чаще и чаще мелькали хорошо ухоженные фермы. Поскольку этот поезд перевозил грузы и почту, он останавливался почти в каждом городе, поэтому до Атланты надо было добираться целых восемь дней. На экспресс они опоздали.
      – Тебе надо поесть, – сказал Камерон. Он расплатился с кондуктором и передал ей чашечку кофе. Она молчала. – Ты не сказала и дюжины слов за последние три дня.
      Они миновали поля с пасущимися на них лошадьми и коровами, и Делла задавалась вопросом, каково это – жить рядом с животными того же размера и облика, но с которыми невозможно общаться, потому что они принадлежат к другому виду.
      Она искоса взглянула на Камерона, затем снова стала смотреть в окно.
      – Мне нечего сказать.
      Совсем недавно она болтала без умолку, подумал Камерон, но у него хватило такта не высказывать эту мысль вслух. Им многое следовало бы обсудить и выяснить. В тот день, когда они сидели в парке, Делла призналась, что едва не влюбилась в него, а Камерон – что влюбился в нее по фотографии, которую десять лет носил с собой. В других обстоятельствах они могли бы неделями обсуждать эти неожиданные открытия. По крайней мере Делла. Камерон кивал бы, бормотал что-то, теребя воротник, а она смеялась бы над его смущением.
      Но Камерон убил ее мужа. Отправил Кларенса в могилу и навсегда изменил ее жизнь.
      Закрыв глаза, она опустила голову и потерла лоб.
      – Это мог быть любой янки, ты абсолютно прав. Только случайно это оказался ты, – прошептала она. – С твоей точки зрения, это мог быть любой конфедерат, появившийся в тот день. Только случайно это оказался Кларенс. – Камерон ничего не сказал. – На мгновение я обвинила тебя в том, что Кларенс умер с мыслью, что я ненавижу его. Но это неправда. Это моя вина.
      Камерон даже не взглянул на нее, но она видела, как он сжал кофейную чашку.
      – Я знаю, в тот день ты выполнял свой долг воина. Действовал в целях самозащиты. Но у меня такое чувство, будто меня предали. Ты убил моего мужа и лгал мне.
      – Я никогда тебе не лгал.
      – Просто умолчал. – Она повернулась к нему. – Я верила в твою честность и благородство. А ты обманул меня!
      На его лице не отразилось никаких эмоций, в глазах была усталость.
      – Я знал, что ты возненавидишь меня, когда узнаешь правду. А мне хотелось хоть немного побыть с тобой. Я вовсе не собирался обманывать тебя, Делла. Просто так получилось, и я был этому рад.
      Губы ее приоткрылись. Он обманул ее, ввел в заблуждение, потому что влюбился в девочку на фотографии, которой не существовало уже долгие годы.
      – О, Камерон, – едва слышно произнесла она. – Ты был разочарован?
      – Ничуть. Именно такой я и ожидал тебя увидеть. Но ты оказалась лучше.
      У нее слезы подступили к горлу. Камерон не относился к числу мужчин, нашептывающих женщине на ушко сладкие слова. Он сказал то, что думал.
      Делла отвернулась к окну. Уму непостижимо. Она сидит рядом с человеком, который убил ее мужа. Она занималась с ним любовью. Она никогда не простит Камерону его обман.
      Он заставил ее страдать. Она потеряла друга, любовника.
      Но даже теперь она тосковала по нему и страстно его желала. Ей хотелось броситься ему в объятия и излить душу. Рассказать о дурных предчувствиях и постоянном страхе, связанных с Клер и Уордами.
      – Делла…
      – Нам не о чем разговаривать, – сказала она.
      Тревога Деллы росла с каждым днем. Все ее мысли были заняты Камероном. Кларенс отошел на задний план, и ее не терзали, как прежде, чувство вины и раскаяние. Не очень часто размышляла она и о Клер. Но встреча с ней обретала реальность. Завтра они окажутся в одном с ней городе. Делла почувствовала приступ тошноты и схватилась за живот.
      – С тобой все в порядке?
      – Я плохо спала сегодня. Думаю, ты тоже. Спальные места в этом поезде были очень неудобными.
      – С одной стороны, мне хочется поскорее доехать и найти гостиницу с приличными кроватями, с другой стороны, я испытываю желание вернуться в Техас.
      Камерон отложил газету, купленную на последней станции, где поезд простоял достаточно долго, чтобы пассажиры могли подышать свежим воздухом.
      – Я говорил, что это будет непросто.
      – Я передумала, – внезапно заявила Делла. – Не хочу видеться с Клер. Это бессмысленно. Я долго думала и решила, что лучше ничего не знать о ней.
      – Не городи чушь, – нахмурился Камерон.
      – Воображение рисует ее мне улыбающейся, веселой. А другой я не хочу ее видеть.
      – Делла…
      Она схватила его за руку.
      – Прости меня, Камерон. Я зря потратила твое время и деньги. Я действительно не хочу ее видеть.
      Он промолчал, и она снова заговорила:
      – Мы останемся на ночь, отоспимся на удобных кроватях, отдохнем и отправимся в Санта-Фе. Не смотри на меня так.
      К горлу подступали рыдания, но слез уже не было.
      – Чем я могу тебе помочь? – спустя мгновение спросил Камерон.
      – Ничем.
      Она отстранилась от него и обхватила себя руками, глядя в окно. Поезд извивался между холмами, и когда они вышли подышать воздухом, царила приятная прохлада, однако Деллу била дрожь. Где-то глубоко внутри, так что это не было заметно.
      Позднее, уже вечером, она сказала:
      – Ты был в армии Шермана.
      Ее не интересовала война, она слышать о ней не хотела. Но имя генерала Шермана знали все. Шерман разгромил южан. Это был полный крах.
      – Мы покинули плантацию, – продолжила Делла. – Взяли все, что можно было погрузить в повозку, и отправились в Атланту. Через неделю Атланта пала.
      Она взглянула на Камерона, затем снова уставилась в темное окно.
      – К тому времени ты уже ушел из армии, направляясь на север.
      Армию Шермана обвиняли в жестокости. Хорошо, что Камерон не принимал в этом участия.
      – Все здесь кажется мне незнакомым.
      – Я помню пожары. Люди бежали, не хватало мужчин, чтобы подносить воду и бороться с огнем. Жилые кварталы горели неделями. Кусок скверного мяса стоил столько, сколько в мирное время стоила хорошая упряжная лошадь.
      Вряд ли стоило говорить об этом. Но это были последние воспоминания Деллы об Атланте. Она произвела на свет Клер, когда в воздухе пахло золой и дымом. Тогда Атланта находилась в руках янки, но большая часть армии Союза прошла вперед, двигаясь к побережью.
      Губы Камерона были плотно сжаты, взгляд затвердел и стал ледяным.
      – Первое время будет казаться, что не стоило сюда ехать.
      Делла кивнула:
      – У меня такое ощущение, словно ничего не изменилось. Мы проснемся, выглянем в окно и увидим зарево пожара, улицы, усыпанные битым кирпичом, и покинутые дома.
      Где-то заплакал ребенок. Сердце у Деллы болезненно сжалось. Клер была всего в нескольких милях от нее.
      Этой ночью Делле снова снилось, будто она идет за катафалком. Ей хочется заглянуть внутрь через заднее окно, сквозь вьющиеся по стеклу золотые узоры, но чувство вины останавливает ее. Она понимает, какое причинила Кларенсу зло. А у себя за спиной она слышит рыдания миссис Уорд.
      Задыхаясь, Делла проснулась на вагонной скамье. Все они были там. Мистер и миссис Уорд, Кларенс, Клер. Даже Камерон был частью прошлого, которое не хотело ее отпускать.

      У моста через реку Чаттахучи на воде сверкали солнечные блики. Окутанный тучами сажи и белыми облаками пара поезд со свистом ворвался на конечную станцию.
      Паровоз остановился, путешествие закончилось.
      – Делла?
      Оглянувшись, Делла обнаружила, что в вагоне никого не осталось, только они с Камероном. Остальные пассажиры высыпали на платформу, где их встречали родственники и друзья, сновали носильщики с тележками, доверху груженными сундуками и чемоданами.
      Делла едва держалась на ногах. К горлу снова подступила тошнота.
      Коснувшись ее руки, Камерон пристально вгляделся в ее лицо.
      – Ты побледнела. Плохо себя чувствуешь?
      – У меня буквально раскалывается голова.
      Тревога все усиливалась. Слышала ли Клер свисток паровоза? Далеко ли она?
      Камерон обвил рукой ее талию и помог подняться.
      – Давай-ка отправимся в гостиницу, и ты ляжешь в постель. Немного отдыха и полноценного сна на хорошем матрасе, и ты будешь в полном порядке.
      Воздух на юге совсем другой, решила Делла, когда они спустились на платформу. Более теплый и влажный, но не сырой. Местные жители сказали бы, что день выдался прохладный, а запах дыма говорил о том, что горожане развели огонь и обогревают свои дома. Но Делле, закаленной жизнью на Западе, погода показалась теплой и приятной. Она взглянула на толстые ветви высоких дубов, нависающие над платформой, и подумала о том, что дома идет снег. Это был совсем иной мир.
      Теперь совершенно чужой ей. Когда они ехали в экипаже, Делла сквозь окна разглядывала улицы. Без сомнения, здесь сохранились здания, пережившие войну, но она не узнавала ни дома, ни названия магазинов. Лишь некоторые названия улиц. Народу было полно. Также, как и экипажей.
      Впрочем, Делла не могла хорошо знать Атланту, поскольку прожила здесь совсем недолго. Причем большую часть времени провела в уединении, готовясь к рождению ребенка, а потом приходя в себя после родов. Здесь она похоронила мужа, позволила отнять у нее дочь. Ни одного счастливого воспоминания.
      В гостинице Камерой проводил ее наверх, в снятый для нее номер. Делла задержалась в фойе перед зеркалом, чтобы удалить булавки из шляпы, и первым делом отметила, что их номера не соединены дверью. Почувствовав облегчение и в то же время разочарование, она немного расслабилась.
      Пока коридорный и горничная заносили в номер багаж Деллы и разжигали в камине огонь, Камерон стоял, отвернувшись к окну. Когда они вышли, он заговорил:
      – Я распорядился, чтобы служанка принесла тебе чаю и тосты.
      – Что ты собираешься делать, пока я буду отдыхать, дрожа от страха перед завтрашним днем?
      – Ты на самом деле боишься увидеть Клер?
      – Я просто в панике. – Она прижала руку ко лбу. – Я чувствую, что эта встреча принесет только несчастье.
      В парке в Сент-Луисе она поклялась не доверять больше Камерону, не делиться с ним своими мыслями и чувствами. Однако не выдержала. Камерон единственный понимал ее, заботился о ней, старался утешить.
      Делла тяжело вздохнула, демонстративно повернулась к нему спиной и, вытянув руки, стала греть их над огнем. Она слышала, как он стащил куртку и щелкнул крышкой карманных часов.
      – Позавтракаем вместе? – спросил он, направляясь к двери. – Встречаемся в столовой, скажем, часов в восемь.
      – Хорошо. Камерон? – Она повернула голову и встретилась с ним взглядом. – Я хотела вот о чем спросить… Ты рад, что не нужно больше беспокоиться из-за головорезов, наставляющих на тебя револьвер?
      Прошло по меньшей мере две недели с тех пор, как Делла заметила, что кто-то пристально смотрел на Камерона, словно узнал его.
      – Ничего хорошего в этом нет. – Он нахмурился. – Так недолго стать беспечным, забыв об осторожности.
      Ничего подобного с ним не случится. Он солдат до мозга костей. Слишком много лет провел в опасности, будучи постоянно начеку, трезво оценивая обстановку, улавливая малейшие нюансы. Теперь он немного расслабился, вот и все.
      – Увидимся утром, – сказала Делла, глядя на пламя и желая одного – найти покой и утешение в объятиях врага.
      Оказалось, не так-то легко найти Меркатора Уорда. К середине дня Камерон узнал, что Уорд не занимался бизнесом, его имя никогда не появлялось в газетах и он никогда не подвергался аресту. Уордов не оказалось там, где они жили десять лет назад, и никто из соседей не помнил их и не мог сообщить никаких сведений.
      Только к концу дня Камерону удалось найти церковного старосту, который помнил Меркатора и Инид Уорд.
      – Высокомерные люди, – сказал староста, неодобрительно скривив губы. – В особенности миссис Уорд. Характер у нее, мягко выражаясь, трудный.
      – Не могли бы вы припомнить их теперешний адрес? – спросил Камерон. Он прошел вслед за старостой через боковую дверь в служебное помещение маленькой церкви, пропахшее свечным воском и лимонной политурой.
      – Вот, пожалуйста. – Староста пролистал толстую регистрационную книгу прихода, прочел вслух адрес и объяснил, что это за чертой собственно города. – В новых кварталах, построенных уже после войны.
      Теперь жизнь делилась на «до войны» и «после войны».
      Камерон нанял карету и отправился по адресу Уордов, предупредив кучера, чтобы остановился у дома на другой стороне улицы. Сидя в карете, Камерон курил сигару и наблюдал, как в доме начали зажигать огни, когда солнце спустилось за горизонт.
      Дом располагался посреди холмистого, покрытого лесом участка примерно в акр величиной. Как и следовало ожидать, он был выстроен из огнеупорного красного кирпича и украшен белыми ставнями и верандой. Камерон заметил тщательно подстриженную траву, кусты азалий и вымощенные камнем дорожки. Дом был больше того, который Уорды арендовали, впервые приехав в Атланту, но значительно меньше господского дома в поместье, который описывала Делла.
      Камерон наблюдал в течение часа, и за это время никто не входил и не выходил из дома. По внешнему виду нельзя было определить, сколько человек живет в доме и там ли они вообще, но чутье подсказывало, что хозяйство небольшое.
      В конце концов мысли Камерона вернулись к вопросу, заданному Деллой. Большую часть своей взрослой жизни Камерону удавалось оставаться в живых благодаря наблюдательности и постоянной настороженности. Но теперь он почувствовал себя обычным человеком.
      Камерону понравилось быть неизвестным. Впервые за многие годы он не должен был оправдывать ожидания других или что-то доказывать. Теперь если на него кто-то глазел дольше, чем следовало, то, встретившись с ним взглядом, Камерон понимал, что привлек внимание своим высоким ростом и импозантностью, а не потому, что незнакомец раздумывает, вытащить ли ему пистолет или убраться с дороги.
      Не так-то легко было бы вернуться к жизни, где все, что он делает и говорит, замечают и обсуждают, поскольку он человек-легенда.
      Но это была та жизнь, которую он выбрал. Как он уже говорил Делле, он не знал имен тех славных людей, которых убил во время войны, но он знал имена и дела тех преступников, которых отдавал в руки правосудия. Это был его путь к искуплению.
      Камерон выбросил все это из головы на следующее же утро, когда встретил Деллу за завтраком. В последние несколько дней в центре его внимания будут Делла и Клер. Он рассказал Делле, что ему удалось найти Уордов.
      – Ты ее видел? – спросила Делла, затаив дыхание. Она облизнула губы и опустила ложку.
      – Я никого не видел.
      Он откинулся на стуле, внимательно глядя на Деллу. Бледность покрывала ее лицо, под глазами легли темные круги.
      – Тебе хоть немного лучше?
      – Это была трудная ночь. Скверные сны и дурные мысли. – Она отодвинула тарелку с овсянкой и нахмурилась. – Интересно, что они наговорили ей обо мне?
      Камерон взвесил все, что узнал об Уордах от Деллы, от их прежних соседей и от церковного старосты. Судя по тому, что ее родственники не отличались ни добротой, ни благородством, они вряд ли стали бы говорить что-либо лестное и приятное в адрес невестки, которую не любили.
      – Понятия не имею.
      – Попробуй представить себе. Не можешь?
      Ее вспыльчивый нрав давал о себе знать, как и в ту первую ночь, когда они встретились. И теперь, как и тогда, он ничем не мог ей помочь.
      – Нет, – наконец сказал он сдержанным тоном. – Я не собираюсь строить предположения, что могли бы сказать люди, которых я не знаю, кому-то еще, с кем я тоже не знаком.
      Потупив взгляд, она покачала головой:
      – Извини. Нервы у меня на пределе. Единственное, чего я хочу, – это убежать и забыть обо всем.
      И Камерон задумался, следовало ли отправляться в Атланту. Он не ожидал, что Делла будет так нервничать.
      – Ты продумала свою встречу с дочерью?
      Делла подняла голову.
      – Нет. Я просто хочу увидеть ее. А как это сделать, понятия не имею.
      – Понимаю.
      – Если ей сказали, что я умерла, пусть думает, что это так. Я подойду к дому. Может быть, она выйдет, и я посмотрю на нее.
      – Пойдешь одна?
      Она растерялась, и у него защемило сердце.
      – Ни за что! Ведь это была твоя идея. – Она схватила его;а руку. – Джеймс Камерон, ты не можешь бросить меня в последнюю минуту.
      – Я буду с тобой.
      Волнение в ее голосе и взгляде встревожило его. Он погладил ее руку.
      – Делла, я знаю, ты проклинаешь меня, и не напрасно. Она кивнула, словно читая его мысли, как было когда-то.
      – Давай надень или два забудем об этом. Мне нужен друг, Камерон. Чтобы поддержать меня, когда я сдамся и отступлюсь.
      – Ты не можешь сдаться, – произнес он тихо. – В нужный момент ты поймешь, что надо делать.
      – Я же сказала, что просто хочу ее увидеть.
      Карета остановилась напротив дома Уордов. Зимнее солнце оживляло кирпичные стены, ярко вспыхивая в оконных стеклах.
      Делла вдохнула запах кофе, который принес Камерон.
      – Хороший дом. Прекрасное место для ребенка. – Она выглянула в окно. – Уверена, Клер имеет все, что ей нужно. Красивые платья, ленты и туфли на все случаи жизни. И конечно же, свою комнату.
      Камерон готов был с этим поспорить. У него создалось впечатление, что дом слишком велик для его немногочисленных обитателей. Скорее всего там живет маленькая семья и несколько слуг. Взгляд его переместился на конюшню. Она не казалась заброшенной, но Камерон узнал прошлой ночью, что здесь нет лошадей. Уорд либо держал их где-то в другом месте, либо при необходимости арендовал экипаж в конюшне, расположенной двумя кварталами ниже по холму. Запыленные окна конюшни свидетельствовали о том, что Уордам редко требуется экипаж.
      – Видишь, штора наверху шевельнулась? – Делла стиснула руки. – Третье окно справа на третьем этаже?
      – Я не заметил.
      – Возможно, мне показалось. – Она вздохнула. – Не исключено, что Клер и миссис Уорд куда-нибудь уехали. И если вернутся, пока мы здесь, миссис Уорд узнает меня. – Делла поправила прическу, отогнула поля шляпы. – Я, конечно, изменилась, но не так уж сильно. Она может устроить скандал. Сказать: «Вот мать, которая тебя бросила!»
      – Сомневаюсь. – Он не нашелся что еще сказать.
      Часом позже парадная дверь отворилась, вышла женщина в переднике и принялась подметать веранду и парадное крыльцо.
      – Я не знаю, кто это, – прошептала Делла, прижав руки к груди. Она закрыла глаза – Думаю, Клер вышла куда-то и вернется через несколько минут. Она увидит, что мы сидим здесь, и, конечно, это покажется ей странным. Не знаю, стоит ли называть себя. Но в глубине души мне хочется сказать ей, что я ее мать. Хотя знаю, что это будет для нее страшным ударом. Чувствую, что эта встреча закончится катастрофой, и тогда я потеряю всякую возможность наладить с ней отношения.
      Камерон взял ее руки в свои.
      – Клер всего девять лет. Вряд ли ее выпускают из дома одну.
      – Да, конечно. – Делла высвободила руки и потерла щеки. – Подожди. Может быть, она пошла в школу. Нет, Уорды никогда бы не отдали свою внучку в обычную школу. Наняли бы учителей. Но мы никого не видели. – Она сжала его запястье. – Я хочу поговорить с Клер. Это выше моих сил. Давай уедем. Прямо сейчас. Мне достаточно знать, что она живет в этом прекрасном доме. Что она в безопасности и наверняка счастлива. Камерон, я хочу уехать.
      Он посмотрел на нее и велел кучеру отвезти их в город. Как только дом исчез из виду, Делла немного успокоилась, дыхание ее выровнялось.
      – Ты посмотрел на меня как на умалишенную.
      – Конечно же, нет. Но ты явно не в себе.
      Он взял ее за руку.
      – Не могу объяснить, что со мной случилось, – нахмурившись, сказала она. – Но я почувствовала тяжесть в груди и поняла, что не следовало сюда приезжать. Все эти годы я воображала, будто Клер рядом, в соседней комнате. Представляю себе, как она выглядит, знаю черты ее лица, ее характер. Но что, если она совсем не такая? – Делла округлила глаза. – А вдруг она догадается, кто я? Это было бы ужасно. Но еще ужаснее, если она отвергнет меня.
      Камерон подумал, что они правильно поступили, вернувшись в отель.
      Проводив Деллу наверх, в ее номер, и усадив за стол перед блюдом с бисквитами и кофейником свежего, пахнущего Цикорием кофе, Камерон кашлянул, надеясь вывести ее из глубокой задумчивости.
      – Я поступила глупо, – сказала она тихо. – Мне страстно хочется обнять мое дитя, и в то же время я этого боюсь.
      – Могу я дать тебе совет? – спросил Камерон, садясь рядом с ней.
      – Помоги мне, – просто сказала она.
      – Может быть, следовало послать Уордам записку с просьбой разрешить нам нанести им визит?
      Делла отдернула руку.
      – Они ни за что не согласятся принять меня.
      – Согласятся, опасаясь, что ты попытаешься сблизиться с Клер. Судя по тому, что ты мне о них говорила, Уорды захотят контролировать все твои встречи с Клер. Они хорошо знают ее характер и сами решат, стоит ли ей говорить, что ты здесь.
      – Они подумают, что я хочу забрать у них девочку.
      – Забрать? Прекрасная идея.
      – Прекрати! Ты же видел, где я живу. – Делла отвернулась. – Ее место здесь.
      – Может быть, и твое место здесь, Делла. Ты об этом не думала? Дом, насколько я понимаю, тебе нравится. Ты могла бы поселиться поблизости.
      – Я не могу себе позволить жить в Атланте.
      Камерон прищурился, взгляд его стал жестким.
      – А вот об этом я позабочусь. Меркатор Уорд имеет определенные обязательства перед вдовой своего сына и матерью своей внучки. Или он признает это, после того как мы с ним потолкуем, или же я найму адвоката, пусть выяснит, что причитается тебе в наследство после смерти Кларенса. Могут ли права бабушки с дедушкой превосходить права родителей? Очень сомневаюсь в этом. Когда мистер Уорд это поймет, он не станет нарушать закон и назначит тебе содержание, вполне достаточное, чтобы ты могла жить, где пожелаешь, и ни в чем себя не стеснять. Делла тяжело вздохнула:
      – Мне не хотелось бы ронять достоинство и брать деньги у мистера Уорда. – Их взгляды встретились. – Но выбора нет.
      Ведь если она откажется от содержания мистера Уорда, Камерон по-прежнему будет ежемесячно высылать ей деньги.
      – Итак, я побеседую с мистером Уордом. Пошлешь Уордам записку с просьбой принять нас?
      – Мне невыносима сама мысль, что я должна просить у них разрешения повидаться с собственной дочерью!
      – Это лишь первый шаг, Делла. Ты просто просишь пас принять, чтобы поговорить о Клер.
      – По крайней мере у нас есть план. – Она понурилась. – Ах, Камерон!
      Никогда еще он не видел Деллу такой беспомощной и уязвимой.
      Губы ее дрожали, когда она снова заговорила:
      – Интуиция мне подсказывает, что все должно остаться как есть. Что я не должна видеть Клер.
      Камерон привез ее в Атланту, а дальше пусть решает сама, как ей быть.
      – Все зависит от тебя, – мрачно произнес он. – Если хочешь, уедем.
      Делла подошла к окну и несколько минут молча смотрела на улицу.
      – Не знаю, стоит ли мне с ней встречаться, – сказала она наконец. – Решу после разговора с Уордами. Ты прав, я должна поговорить с ними. Убедиться в том, что Клер в безопасности, что ей хорошо и она счастлива.
      Делла подошла к бюро и взяла лист почтовой бумаги с грифом отеля.
      – Сейчас напишу записку.
      – А я наведу справки об адвокатах. – Он взглянул на карманные часы. – Поужинаем вместе, или наше перемирие распространяется только надела, связанные с Клер?
      Она подумала, затем сказала:
      – Мы могли бы вместе пообедать. Но не обольщайся. Ты плохо поступил со мной, и я не могу тебя простить.
      – Понятно.
      Настроение у Камерона поднялось.
      Делла продолжала внимательно смотреть на него.
      – Думаю, не стоит говорить Уордам, кто ты такой. Я представлю тебя как друга.
      – Что же, мудрое решение.
      – Мне не хотелось бы им лгать.
      – Но я действительно твой друг, Делла. Она склонилась над бюро.
      – Есть повод выпить. Выбери ресторан, где тебе не будет стыдно, если перед ужином я выпью виски, а после ужина ликер.
      Ответ мистера Уорда пришел, когда Делла и Камерон выходили из ее номера. Делла приняла конверт от посыльного и сразу же сунула его в руки Камерона.
      – Читай. Я не могу.
      – Уорд приглашает нас на чашку кофе завтра в десять утра. – Он взглянул на нее. – Должно быть, ты упомянула обо мне.
      – Да. – Она слегка покраснела. – Я упомянула, что путешествую с другом семьи.
      Она изучающе взглянула на него, оценивая выражение лица, и вздернула подбородок.
      – К тому же ты был другом Кларенса. Оказывал поддержку его жене, когда его собственные родители не пожелали этого делать. Теперь пытаешься воссоединить его жену и дочь.
      Он также убил Кларенса и спал с его женой, но в данный момент Делла не позволяла себе думать об этом. Мало-помалу она обрела некое равновесие, компромисс в своем сознании. Был Камерон, который совершил непростительные поступки. И был другой Камерон, с которым она сблизилась, которого любила. Сейчас Делле нужен был этот другой Камерон, его сила, его светлая голова, его дружба.
      Использовала ли она его в меньшей степени, чем он ее?
      Этот вопрос вновь возник перед ней ночью, когда она никак не могла уснуть. Ответа на этот вопрос она не знала.
      Зато знала, что следует благодарить Бога, что у них не смежные номера. Иначе голос сердца заглушил бы голос рассудка и она пошла бы к нему, как в ту памятную ночь.

      – Несколько лет назад я была на церковном собрании и встретила там человека, который чудесным образом выжил, оказавшись в самой гуще бегущего стада.
      Стояла холодная погода, или это ей так казалось, но Делла чувствовала, что буквально заледенела.
      – Он говорил, что ощущал, как дрожит под ногами земля, и слышал рев животных и стук копыт задолго до того, как заметил устремившийся на него скот.
      Из окна кареты Делла видела дома, соседствующие с домом Уордов. Они уже почти доехали.
      – Я чувствую, как дрожит земля.
      Карета остановилась у вымощенной камнем дорожки, ведущей к крыльцу.
      – Тебе страшно увидеть Клер? Или ты боишься Уордов? – спокойно спросил Камерон.
      Нахмурившись, Делла теребила перчатки.
      – Миссис Уорд говорила мне ужасные вещи. Когда Кларенс возвращался домой, он старался, чтобы мы не общались. Она жаловалась на меня в своих письмах к нему. Мистер Уорд порой мне сочувствовал, но обычно пожимал плечами и говорил, что ему с ней жить, поэтому он не собирается за меня вступаться. Она вскрывала и читала мои письма к Кларенсу и читала его письма ко мне. Однажды она мне сказала, что моя мать отправила меня к кузине, чтобы иметь возможность охотиться за мужчинами. – Делла не могла сдержать гнев. – А ведь она даже не знала мою мать!
      Глубоко вздохнув, Делла постаралась подавить ярость, вспыхнувшую в ней с той же силой, как когда она еще жила с Уордами. Тогда она молча терпела. Ни разу не повысила голос, не сказала грубости, постоянно напоминая себе, что Инид Уорд – мать.
      И миссис Уорд этим пользовалась. Она изводила невестку, издевалась над ней, как могла. Кончилось тем, что Уорды отняли у нее Клер и вынудили уехать из Атланты. Противостоять им у Деллы не было сил.
      – Сейчас все иначе, – сказал Камерон. – Ты повзрослела и не позволишь манипулировать собой.
      – И я не одна.
      Он кивнул:
      – Да, это так.
      – Камерон? – Она пристально взглянула в его загорелое лицо, в пронзительно голубые глаза, и сердце ее замерло. Он ей понравился с первого взгляда. – Ты ведь будешь ощущать неловкость при встрече с Уордами?
      – Да.
      – Никогда не знаешь, что тебя ждет, не правда ли? Она радовалась, что он сейчас с ней, хотя должна была его ненавидеть. Знали бы Уорды, кто такой Камерон… Делла сжала губы и покачала головой. В мире столько несправедливости.
      – Ты готов?
      – Как всегда.
      Камерон выпрыгнул из кареты, опустил ступеньку и помог Делле выйти. Она оправила юбку и жакет, вспомнив, какое значение миссис Уорд придавала внешнему виду. С тех пор прошло десять лет.
      Делла хмуро взглянула на дом. Скорее всего Клер там нет. Уорды куда-нибудь ее отослали.
      Поколебавшись, Делла взяла Камерона под руку. Каждый шаг ей давался с трудом.
      – Они не посмеют помешать мне увидеться с дочерью, – произнесла Делла.
      Камерон сжал ее руку.
      – Я уже нашел адвоката. Если понадобится, мы прямо отсюда отправимся к нему в контору.
      Камерон поднял тяжелый медный дверной молоток.
      – Я проклинаю этих людей за то, что отняли у меня ребенка. Им не удастся снова избавиться от меня!
      Та же темнокожая женщина, которая накануне подметала крыльцо, открыла им дверь и с любопытством взглянула на Деллу.
      – Хозяин ждет вас. Входите.
      В холле было так тихо, что Делла слышала стук собственного сердца. Она изо всех сил старалась держать себя в руках, но успела заметить дорогие обои и отполированные до блеска паркетный пол и перила.
      Женщина оправила белоснежный передник и повела их по широкому коридору к двойным дверям гостиной, уставленной стульями, кушетками, дюжиной маленьких столиков, и все это было украшено прозрачными, отделанными бахромой драпировками.
      Взгляд Деллы был прикован к огню, поэтому она не сразу заметила Меркатора Уорда, сидевшего в глубоком кресле у камина. Когда он заговорил, она вздрогнула.
      – Извините, что не могу встать. – Он указал на ногу, покоившуюся на мягкой скамеечке. – Приступ подагры. Случается со мной каждый год примерно в это же время.
      У Деллы пересохло во рту. Она с трудом узнала мистера Уорда в больном старике, закутанном в шерстяную шаль, которую миссис Уорд связала, когда Кларенс был еще ребенком. Волосы его поредели и стали совершенно седыми. Дорогая одежда лишь подчеркивала его худобу.
      Делла глубоко вздохнула и облизнула губы.
      – Отец Уорд, это Джеймс Камерон. Мистер Камерон оказал мне любезность сопровождать меня из Техаса в Атланту.
      Камерон склонился пожать руку мистеру Уорду и взглянул ему в глаза.
      – Я защищаю интересы миссис Уорд. В связи с этим мы с вами должны обсудить ряд вопросов. Может быть, завтра?
      – Не думаю, что нам есть что обсуждать, сэр; должен заметить, что этот ваш визит привел меня в замешательство. Если вам угодно снова прийти завтра и обсудить ряд вопросов, полагаю, мы можем это сделать. Я был уверен, что никогда больше не увижу тебя, – обратился он к Делле. – Садитесь, садитесь. Менди? Я знаю, что ты там, в коридоре. Подай кофе.
      Интересно, находится ли в коридоре также и миссис Уорд? Делла прижала руку к сердцу и опустилась в кресло, стараясь унять бьющееся сердце.
      – Миссис Уорд собирается к нам присоединиться?
      Делла с трудом сдерживалась, чтобы не выбежать из гостиной.
      Мистер Уорд удивленно взглянул на нее, и выражение его лица так напомнило ей Кларенса, что она опустила голову и стиснула руки на коленях. Как могла она забыть, что у Кларенса была ямочка на подбородке?
      – Вы, очевидно, не знаете. Миссис Уорд оставила нас около восьми лет назад. – Он рассматривал Деллу, сплетя пальцы под подбородком. – Она так и не оправилась после войны. Женщины тяжело ее пережили. Она забрала у них братьев, мужей, детей. Забрала их драгоценности, деньги, семейные реликвии. Забрала дома. Такое трудно было вынести. Доктор сказал, что миссис Уорд умерла из-за больного сердца. Но это война ее убила.
      Делла не выразила сожаления, это было бы лицемерием с ее стороны, сказала лишь:
      – Уверена что вы скучаете по ней. Вам ее не хватает.
      – Да, так и есть.
      Менди ввезла в гостиную сервировочный столик и поставила перед Деллой. Подождала, пока Делла кивнет, взглянула на мистера Уорда и вышла.
      Тяжелый серебряный кофейный набор был продан в первые же дни войны. Сейчас на столике стояли кофейник из цветного фарфора, такие же чашки и тарелки для булочек, тостов и мармелада. Атмосфера накалялась. Делла налила кофе мужчинам, затем отпила глоток из своей чашки и отставила ее в сторону.
      Время от времени она прислушивалась к звукам, доносившимся сверку. И исподтишка разглядывала гостиную, пытаясь найти следы пребывания молодой леди.
      – Ну что ж, – произнес мистер Уорд, – ты сказала, что приехала в Джорджию из Техаса. Ты что, живешь теперь там?
      – Я живу на ферме, которую вы отдали мне, – холодно ответила она.
      – Да что ты говоришь? Никогда бы не подумал, что ты согласишься там жить.
      – Что же, по-вашему, мне оставалось делать?
      – Продать эту землю и переехать в ближайший город. Не понимаю, почему ты снова не вышла замуж, такая привлекательная женщина. Я говорил миссис Уорд, что не пройдет и года, как ты выйдешь замуж. – Он пристально посмотрел на Камерона – Я ведь купил эту ферму заочно. Никогда ее не видел.
      – А жаль, – заметил Камерон с упреком в голосе.
      – Зачем ты приехала, Делла?
      – Чтобы увидеть Клер, – ответил за нее Камерон, поскольку Делла не нашла сил ответить.
      Делла словно оцепенела. Сердце бешено колотилось. В ушах звенело.
      – Клер? – Уорд нахмурился.
      – Клер, дочь Деллы и вашего сына, – подтвердил Камерон.
      Впившись взглядом в Уорда, Делла поднялась на трясущихся ногах. Кровь отхлынула от лица, и она пошатнулась.
      – Нет, – прошептала она – Нет, не говорите.
      – Клер умерла много лет назад, – удивленно сказал Меркатор Уорд, – Разве ты не помнишь? Она была совсем крошкой. Неделя или две от роду.
      – О Господи.
      У Деллы все поплыло перед глазами. Она опустилась на колени.
      Уорд, подняв брови, посмотрел на Камерона, затем на нее.
      – Ты должна помнить. Мы сопровождали катафалк на старое кладбище и похоронили ребенка рядом с Кларенсом.
      – Нет.
      Слезы душили ее. Катафалк. Она видела его во сне. А в катафалке крошечный белый гробик.
      – Нет, нет, нет, нет, нет!
      Схватившись за живот, она склонилась почти до самого пола.
      – Мое дитя! Мое дитя!
      Сильные руки подняли ее. Делла вцепилась в лацканы сюртука Камерона и посмотрела на него сквозь слезы.
      – Моя малышка мертва! Она умерла! О, Камерон. Помоги мне. Мой ребенок умер!
      – О Господи, девочка. Это случилось много лет назад. У нее что, не все в порядке с головой, мистер Камерон?
      Даже теперь ее мозг возвел защитную стену, не желая принять случившееся. Склонившись на плечо Камерона, Делла шептала:
      – Она не умерла. Вы ее спрятали, правда?
      Она повернулась, намереваясь бежать на верхний этаж. Ведь она видела вчера, как шевельнулась занавеска. Клер, должно быть, наверху.
      – Делла.
      Крепкие руки Камерона удержали ее. В его глазах она прочла печаль и сочувствие. Выражение его лица вынудило ее наконец осознать то, что она отказывалась принять все эти десять лет и не хотела признать сейчас.
      Пальцы ее впились в его рукава.
      – Я не хочу, чтобы это было правдой.
      – Я знаю. – Он погладил ее руки и взял в ладони ее лицо. – Я знаю.
      – Пока Клер жива, мне есть ради чего жить.
      Колени ее подогнулись, и она упала на грудь Камерона.
      Он подхватил ее на руки и вынес из дома Меркатора Уорда.
      Был только полдень – слишком рано для выпивки, но Камерон распорядился подать бутылку виски в номер.
      – Вот, глотни.
      Она отпила виски и вытерла слезы.
      – Как могла мать забыть, что ее ребенок умер? Как могло такое случиться?
      Камерон сел возле нее и вложил ей в руку свой носовой платок. Ему нечего было сказать, не было слов, которые могли бы утешить ее Он мог только быть рядом и слушать.
      – Я ни разу не усомнилась в том, что она жива. И всем сердцем любила ее. – Слезы струились по ее щекам. – Я была убеждена, что Уорды украли ее у меня, что заботятся о ней и она растет счастливой. – Она отпила еще виски. – Я сошла с ума, Камерон?
      – Только в этом вопросе.
      – Уорды говорили и делали ужасные вещи, но они не совершили того, за что я их больше всего ненавидела и проклинала. – В ее хриплом голосе звучала горечь. – Не отняли у меня Клер.
      Она вытерла глаза.
      – Извини. Я не могу сдержать слезы. – Она закрыла лицо руками, содрогаясь от рыданий. – Я как будто бы вновь ее потеряла.
      Мужчины теряются, видя женские слезы. И особенно в этом случае. Делла оплакивала ребенка, которого она родила от человека, убитого Камероном. Спустя некоторое время он вышел на террасу. Легкий туман висел над горным хребтом Блу-Ридж, напоминая ему о временах, которые он хотел бы забыть. Закурив сигару, он смотрел на столб пара, удаляющийся от станции. Перед войной Атланта была крупным железнодорожным узлом. Тогда здесь сходились по меньшей мере полдюжины железнодорожных линий. Камерон не знал, как сейчас обстоят дела.
      Настало время подумать, что делать дальше.
      Когда он смотрел на Деллу, то видел солдата, которого убил, последнего в длинной цепи неплохих парней. Глядя на Камерона, Делла вспоминала, что потеряла все, что любила и чем дорожила. Может быть, теперь, когда она вынуждена осознать и принять смерть Клер, ей удастся оставить прошлое позади. Но лишь в том случае, если он покинет ее.
      Он мог дать ей достаточно денег на обратный путь в Техас и поговорит с Меркатором Уордом о назначении ей содержания и о наследстве. А тогда…
      Делла сбросила туфли, пересекла террасу, подошла к Камерону сзади, обвила руками его талию и прижалась к нему.
      – О, Джеймс! – Голос ее, полный страдания, был так тих, что он едва расслышал слова – Моя дочурка мертва. Я не в силах этого выдержать.
      Теперь наконец он мог обнять и утешить ее. Повернувшись, он обхватил ее руками, положив подбородок ей на макушку. Она утонула в его объятиях.
      – Скажи, чем я могу тебе помочь, – произнес он хрипло.
      – Отведи меня в постель и просто обними, – прошептала она. – Дай мне выплакаться, пока не усну.
      Он задвинул шторы, сбросил ботинки, сдвинул подушки к изголовью, потом улегся и протянул ей руки. Она поколебалась, оглядывая его долгим оценивающим взглядом, затем, подняв юбку, коленями стала на кровать. Через мгновение она уже вытянулась рядом с ним, положив голову ему на плечо. Он обнял ее и прижал к себе.
      Она положила ладонь ему на грудь, затем рассеянно потянула за пуговицу.
      – Я сказала, что думала, будто Клер живет с Уордами. Но это не совсем так. Многие годы меня преследовал сон, в котором я иду за катафалком, ее катафалком, а не Кларенса, как я пыталась себя убедить.
      Жар ее тела согревал его правый бок. Он погладил ее руку и попытался приподняться, думая о мягкой полноте ее грудей, прижавшихся к нему. Сегодня она собрала волосы в пучок на макушке, и он ощущал аромат лимона и уксуса, которыми она пользовалась для ополаскивания волос после мытья головы. И еще от нее пахло виски.
      Ему приятно было узнать, что она смешивает лимон с уксусом для ополаскивания волос и что не прочь иногда, не в пример большинству женщин, побаловаться рюмкой виски. Ему приходилось видеть ее белье, вывешенное после стирки на кустах в прерии, он знал, что ее рубашки, нижние юбки и панталоны совсем простенькие, отделанные лишь тонкой полоской дешевого кружева. Он пробовал ее стряпню и высоко ценил булочки, которые она пекла. Он видел, как она гладит белье, слышал, как она свистит. Видел ее смеющейся от радости и плачущей от боли.
      Он будет любить ее до последнего дня своей жизни. Никакая женщина не заменит ее.
      Он посмотрел на ее шелковистую макушку. Пока он предавался размышлениям, Делла расстегнула ему рубашку и просунула под нее руку От прикосновения ее пальцев он напрягся.
      – Джеймс, – пробормотала она хриплым шепотом. – Я думала…
      – Да? – слово вырвалось, словно стон, потому что пальцы ее скользнули к его талии.
      – Я не стану ненавидеть тебя больше, если ты еще раз воспользуешься мною.
      Приподнявшись над ней, он взглянул в ее влажные карие глаза с зелеными и золотистыми крапинками.
      – Ты уверена?
      – Наше перемирие почти закончилось. – Она посмотрела на его губы, и у него пересохло во рту – Нам нужно поговорить. Но не сейчас.
      Он потянулся к мелким пуговичкам ее лифа, но вдруг заколебался.
      – Делла, все это выглядит так, словно я воспользовался случаем.
      – Это я пользуюсь случаем. – Она отбросила его руку и сама расстегнула пуговицы. – Мне необходимо хоть ненадолго избавиться от боли. Я не хочу думать ни о прошлом, ни о будущем. Хочу забыться прямо сейчас. И ты должен мне в этом помочь.
      Ее лиф распахнулся, открыв нежные выпуклости грудей. Камерон больше не колебался.
      Он неторопливо раздел ее, затем сбросил с себя одежду и стал покрывать поцелуями ее тело.
      Делла отвечала на его ласки с такой же страстью, забыв обо всем на свете. Кошмар последних дней отступил. Делла словно заново родилась. Только сейчас она поняла, как сильно любит Камерона.
      – Делла…
      Он вошел в нее нежно, почти с благоговением.
      И начался их полет на вершину блаженства. Они достигли ее в один и тот же момент.
      Отдышавшись наконец, Делла запечатлела на его губах поцелуй.
      – Теперь я смогу уснуть.
      Камерон разбудил ее в семь часов к ужину, который заказал в номер. Потом снова уложил в постель и лег рядом, закурив в темноте, прислушиваясь к ее дыханию и думая о будущем.
      Делла сказала, что их перемирие скоро закончится. Нельзя было выразиться яснее.

      – Я ненадолго, – сказала Делла, когда кучер помог ей выйти из кареты. – Минут на двадцать, не больше. Не беспокойся обо мне.
      Она вдохнула аромат цветов, которые держала в руках.
      – Ты найдешь участок Уордов?
      Она могла бы найти его с закрытыми глазами. Делла направилась к увенчанным аркой кованым витым железным воротам. Третий раз в жизни она проходила под этой аркой на старое городское кладбище.
      Приди она сюда впервые, легко могла бы заблудиться. Узкие, вымощенные гравием дорожки расходились во всех направлениях, то огибая островки высоких сосен, то разделяя участки с высеченными каменными плитами. В некоторых местах участки были отделены живыми изгородями из кустов сирени или вербены. Но сейчас, зимой, они потеряли листву. В других секторах семейные участки обозначались низкими каменными стенами.
      Делла свернула вправо – мимо высокого ангела с крыльями – и поднялась на холм, пройдя под ветвями нескольких старых толстых дубов, пока не достигла каменной скамьи, защищенной от ветра кустами покрытой листьями азалии. Скамья стояла перед участком, окаймленным белыми камнями, образующими квадрат, в центре его возвышалась красивая гранитная плита с именем Уорда.
      Делла медленно обошла участок, изучая доски с именами родителей мистера Уорда, его деда и бабки, его предков и родственников. Наконец она подошла к плите, предназначенной для Меркатора Уорда. На ней уже были выгравированы его имя, дата рождения и стих из Библии. Все, кроме даты смерти. Рядом располагалась плита Инид Уорд. «Возлюбленной жене и матери». Ей было пятьдесят девять, когда она умерла.
      Делла несколько минут стояла у могилы миссис Уорд, стараясь не смотреть на следующие два надгробия.
      Сначала она отметила, что соседние участки заросли травой. Должно быть, мистер Уорд платил кому-то, чтобы фамильный участок содержали в порядке, так как трава была коротко подстрижена на зимние месяцы и совсем не было сорняков. Ограждающие камни сверкали свежей побелкой.
      Наконец Делла заставила себя прочесть надпись на могиле Кларенса: его имя, даты рождения и смерти, его звание, две медали, которыми он был награжден, и битва, в которой он погиб.
      А затем… Маленькую надгробную плиту Клер прижимал к груди каменный ангел. Она прожила на свете всего восемь дней. Стихи были простыми:
 
Теперь я покоюсь в земле, мирно сплю
И Бога спасти мою душу молю…
 
      Слезы навернулись Делле на глаза. Половину цветов она положила к подножию могильной плиты Клер, вторую половину – к подножию могильной плиты Кларенса.
      – Проклятие! – Краем глаза Делла видела могилу миссис Уорд. – Черт бы ее побрал.
      Но не желая быть мелочной и подлой, Делла взяла несколько цветков с могил Кларенса и Клер и отнесла на могилу миссис Уорд.
      – Ты не заслужила эти цветы, Инид Уорд, но я не стану уподобляться тебе.
      Делла долго стояла, глядя на надгробия Кларенса и Клер, размышляла о жизни и о семье, которой у нее никогда не было. Наконец она вытащила из сумочки ложку. Делла взяла ее в отеле. У подножия надгробного камня Кларенса земля оказалась глинистой и тучной, и было нетрудно выкопать в ней ложкой ямку. Делла свернула в трубочку оба письма и фотографию и засунула в ямку, после чего засыпала землей. Затем села на белые камни, в футе от могилы Кларенса, закрыла глаза и подставила лицо слабым лучам утреннего солнца.
      – Ты знал, что я не питаю к тебе ненависти, – тихо произнесла она. – Должен был знать. Конечно, ты был обижен и измучен, когда писал мне ответ на мое последнее письмо.
      Делла говорила с могильным камнем, ощущая, как гнев и чувство вины покидают ее, принося освобождение.
      – Если бы ты дописал письмо и отослал мне, то потом сожалел бы о нем так же сильно, как я о своем. Если бы ты не погиб, Кларенс, то простил бы своей юной жене ее глупость и жалобы на судьбу.
      Делла услышала, как хрустит гравий под сапогам и Камерона, поднимавшегося на холм, и встала.
      – Ты был хорошим человеком, Кларенс Уорд. Я рада, что знала тебя, хоть и недолго.
      Сначала она увидела шляпу Камерона, потом его лицо, а затем и всю его высокую фигуру. В руке у него были цветы. Он подошел к ней, снял шляпу, прижал к груди и, шагнув вперед, положил цветы на могилу Кларенса.
      – О, Джеймс, – прошептала Делла, взяв его за руки. И тут ее осенило. – Я была слепа. Ты искал того же, в чем нуждалась я.
      Она вдохнула и выдохнула воздух.
      – Я прощаю тебя, Джеймс Камерон, – произнесла она тихо, глядя ему в глаза. – Ты исполнял свой воинский долг. Так же, как и Кларенс.
      – Господи! – Он схватил ее в объятия и зарылся лицом в ее волосы, сбив набок шляпку. – Я так ждал… я даже не знаю…
      Делла заглянула ему в глаза и коснулась рукой его щеки.
      – Ты можешь простить себя?
      – А ты? – Его руки сомкнулись на ее талии.
      – Никогда не думала, что смогу, но война закончилась, Джеймс.
      Они обнялись, и Делла повернулась к могилам.
      – Пришло время проститься, – прошептала она. – Я вас обоих любила и всегда буду любить, но теперь наступила пора сказать «прощай».
      Она скользнула взглядом в сторону могилы Инид Уорд, глубоко вздохнула и мысленно произнесла то, что должно было быть сказано: «Я никогда не забуду ваших слов и поступков. Но я прощаю вас».
      Делла обернулась, чтобы бросить последний прощальный взгляд, и взяла Камерона под руку.
      Ничто больше не удерживало их в Атланте. Делла уговорила Камерона отменить свою встречу с Меркатором Уордом, и они помчались на станцию, чтобы успеть на дневной поезд до Сент-Луиса.
      – Уорд в долгу перед тобой, Делла, – сказал Камерон, когда они сидели на последних местах в последнем вагоне. – Кроме того, ты единственная из семьи, кто у него остался.
      – Разве ты видел камень, ожидающий меня на семейном кладбище? – скривив губы, сказала Делла.
      Они захватили дорожный завтрак с собой из отеля, и она заглянула в коробку. Очень неплохо.
      – Я не хочу его денег.
      Камерон ничего не сказал, лишь внимательно посмотрел на нее, пытаясь понять, о чем она думает.
      – Занятно, что мистер Уорд ожидал, что я продам ферму. Мне это даже не пришло в голову. То ли во мне нет коммерческой жилки, то ли я была слишком молода и недостаточно смела, чтобы начать новую жизнь в городе. А следовало бы. В городе, возможно, нашлась бы приличная работа, а не салун, испортивший мне репутацию.
      – И теперь ты подумываешь о продаже?
      Делла снова открыла коробку с завтраком и задумчиво взглянула на Камерона.
      – Я разрабатываю план.
      – Может, поделишься им со мной?
      – По правде говоря, хотелось бы.
      – Говори же, – напомнил он спустя минуту.
      Она протянула ему крутое яйцо и салфетку.
      – Я пока не готова. Мне нужно решить, насколько я эгоистична и как мне с этим жить. Есть и еще кое-что, в чем я должна убедиться, прежде чем принять решение. Надеюсь, к тому времени, как мы прибудем в Санта-Фе, в голове у меня все станет на свои места. Как ты думаешь, сколько времени это займет?
      – Десять или одиннадцать дней.
      – Хорошо. – Она постучала яйцом по скамейке и принялась счищать скорлупу в салфетку. – Думаю, ты снова начнешь носить оружие, когда мы достигнем Сент-Луиса.
      – Даже за несколько дней до этого.
      Делла кивнула. У нее сложились дружеские отношения с Джеймсом Камероном, который был янки, выстрелившим в ее мужа и убившим его. И когда она увидела, как он, прижав к сердцу шляпу, возложил цветы на могилу Кларенса, то поняла, что не может больше ненавидеть его. И нашла в себе силы простить ему его обман.
      Но это была не единственная проблема, которую им предстояло решить.
      Проблемы возникли, как только они проехали Сент-Луис. Поезд остановился около полудня, чтобы принять грузы и почту в маленьком городке примерно в пятидесяти милях к западу от Сент-Луиса. Делла предложила размять ноги и подышать свежим воздухом, и Камерон вышел следом за ней из вагона.
      – Здесь совсем другой климат, – сказала она, кутаясь в толстую шаль. – Как ты думаешь, выпадет снег?
      – Похоже на то, – ответил Камерон, даже не взглянув на небо.
      Выйдя из вагона, он стал внимательно осматривать людей на платформе и остановил взгляд на мужчине, стоявшем у входа на вокзал.
      Мужчина тоже смотрел на Камерона, словно силясь припомнить, где мог его видеть. И тут мужчину осенило. Та к это же тот самый шериф, который арестовал его за поднятую в салуне стрельбу: тогда этот шериф носил эмблему Понка-Сити, штат Оклахома. Возмутитель спокойствия провел тогда шесть дней за решеткой и вынужден был возместить убытки. Крошечный штрих в памяти Камерона. Но не такой уж малозначительный для мужчины, стоявшего в дверном проеме. Камерон вспомнил этот случай, но имя мужчины ускользнуло из памяти.
      Джеймс Камерон коснулся револьвера на бедре, довольный, что избавился от своего цивильного облачения в Сент-Луисе. Носить оружие в модном сюртуке или ботинках было неудобно и малоэффективно.
      Делла выжидательно улыбалась, и Камерон понял, что она что-то спросила.
      – Извини, что ты сказала?
      – Я предлагаю войти в здание и выпить свежего кофе. Чувствуешь запах? Дама в коричневой шляпке сказала, что там стоит торговец с тележкой, он сварил кофе всего час назад.
      Камерон обдумывал, как пройти мимо мужчины, избежав нежелательных действий с его стороны. Случайное столкновение. Не то выражение лица. Неправильно понятое слово. Камерон сотни раз видел такое – головорез, ищущий повода. На платформе было слишком много свидетелей, чтобы рисковать.
      – Ты иди, – сказал он Делле. – Я пока останусь и выкурю сигару.
      – Ты упустишь возможность выпить чашку кофе? Ты? – Она вопросительно изогнула бровь. – Можно курить и там.
      – Знаю. Но на воздухе лучше.
      Она пожала плечами и вошла в здание вокзала. В этот момент Джеймс Камерон понял, что он больше не стрелок и не охотник за головами.
      Впервые с тех пор, как он переехал на Запад, он старался уклониться от стычки. Почуяв опасность, избегал ее, вместо того чтобы противостоять.
      Впервые за долгие десять лет опасался быть убитым. Это открытие чертовски потрясло и отрезвило его.
      Он полюбил женщину, и рано или поздно эта любовь приведет его к смерти.
      Тот, кто не дорожит жизнью, всегда имеет преимущество. Опасающийся за свою жизнь слишком осторожен, слишком медлителен. Он колеблется. В критический момент задумывается о смерти и о тех, кого уже никогда не увидит.
      Камерон размышлял о своем открытии все время, пока поезд пересекал Канзас и потом, замедляя ход, поднимался в горы. Мужчина в поезд не сел. Должно быть, провожал кого-то. Но в последующие дни Камерона узнавали и другие. К счастью, все они стремились пожать Камерону руку, а не сразиться с ним. Но поскольку он снова оказался на территории, где прослыл легендой, следовало ожидать неприятностей.
      – Ты молчишь, как скала, – сказала Делла, опуская на колени газету.
      Пузатая печь позади них не работала, и окно покрылось тонким слоем льда. Делла закуталась в шаль и достала большие перчатки для верховой езды, чтобы согреть руки.
      – Просто я думаю кое о чем.
      Он думал в том числе и о том, как тоскует по ней каждую ночь, когда она отправляется в спальный вагон для леди, а он – в спальный вагон для джентльменов.
      – Что ты собираешься делать, Камерон?
      – Ты о чем?
      – Кондуктор сказал, что мы прибываем на конечную станцию завтра. Затем дилижансом отправимся в Санта-Фе. В город прибудем на исходе дня, и нам придется остановиться в гостинице. – Она опустила глаза и слегка покраснела. – На следующий день ты найдешь того человека, о котором упоминал, и наймешь его, чтобы он доставил меня в Ту-Крикс. – Она пристально посмотрела на него. – А потом что ты собираешься делать? Что дальше, Джеймс Камерон?
      Ему нравилось слышать свое имя из ее уст, но она называла его Джеймсом только в минуты сильного душевного волнения.
      – Это один из вопросов, который я обдумывал. Я пытался решить, так ли приятно преследовать преступников в судебном порядке, как их ловить.
      Она вскинула брови.
      – Ты смог бы оставить должность шерифа?
      – Пока я лишь размышляю об этом. – Понимает ли она, что изменила всю его жизнь? – Охота за преступниками слишком долго составляла смысл моей жизни, чтобы полностью отказаться от нее. Но то же самое можно делать и другими методами.
      Путешествием в Атланту война для Деллы закончилась. За время долгой поездки в поезде она делилась с Джеймсом воспоминаниями, рассказывала неспешно, тщательно подбирая слова, пытаясь убедить его в достоверности картин, возникающих в памяти. Она говорила спокойно, то с нежностью в голосе, то с глубокой горечью. Камерон понимал, что так она прощается с прошлым, прежде чем забыть о нем навсегда.
      Сам он не мог этого сделать. Прощение Деллы изгнало призрак Кларенса, и Камерон был ей благодарен за это. Он мог забыть о том дне в овраге, когда появился Кларенс. Его смерть больше не будет преследовать Джеймса. Но были дюжины ребят в сером. Славных ребят, которые требовали искупления за свое поражение и смерть.
      Он должен оплатить этот долг. Но как это сделать, когда стало слишком опасно, да и бессмысленно, пользоваться оружием? Его отец, судья, был бы рад, узнав, какое направление приняли теперь мысли сына. А Делла тоже была бы рада, подумал вдруг Камерон.
      – Ты все еще меня ненавидишь? – спросил он.
      Это было бы справедливо. Но иногда он вспоминал, как в парке Сент-Луиса она призналась ему в любви.
      Делла ответила не сразу. Она сложила газету, которую читала, убрала ее и повернулась к заледеневшему окну. За ним царила тьма.
      – Нет, – наконец произнесла она едва слышно.
      Бурная радость охватила Камерона, мгновенно уступив место разочарованию. Ведь это не значит, что она любит его. Словно угадав его мысли, Делла прижалась к нему:
      – Нам о многом надо поговорить, Джеймс.
      Джеймс! Он снова испытал радость.
      – Полагаю, разговор требует конфиденциальности, – заметил он, устремив взгляд перед собой. – Поговорим завтра за ужином в Санта-Фе.
      Она все еще смотрела в темное окно.
      – Ты собираешься снять номер в гостинице?
      – Да.
      Она кивнула:
      – Думаю, мы поужинаем, а потом закажем виски в номер. Завтрашняя ночь вполне подходящий для этого случай.
      Ему плохо спалось на узкой и короткой вагонной скамье. В полпятого утра он встал, оделся и вышел в пассажирский вагон. Закурил сигару, оперся ногой на переднюю скамью и соскоблил лед с окна, чтобы можно было видеть звезды, мерцающие в темноте холодного утра.
      Он понятия не имел, о чем она хочет поговорить. Но у него были собственные соображения, которые следовало обсудить. Делла Уорд не вернется в Ту-Крикс. Если ему удастся убедить ее в этом. Но окажутся ли для нее достаточно вескими его аргументы? Вот в чем вопрос.
      Делла взяла его под руку, когда они вышли из ресторана и пересекали Плаза-сквер.
      – Я поглотила огромное количество пищи и твоих денег, – сказала она, взглянув на небо, усыпанное мириадами звезд. – Я и забыла, что за ужасное испытание – провести целый день в седле. Меня все еще мутит.
      – Ты устала?
      – Это был долгий день.
      Ей пришлось вспомнить, сколько нервного напряжения требует пребывание в городе, когда рядом Камерон. Каждый посетитель ресторана может оказаться стрелком. На каждом шагу ждет засада.
      – Я сам предложил отложить разговор, и вот сейчас самое время обсудить множество накопившихся проблем.
      Она кивнула.
      Придя в номер, Делла убрала на вешалку их верхнюю одежду и шляпы и причесала волосы, а Камерон тем временем зажег лампы и разлил по бокалам виски.
      Они сели за стол и какое-то время молча смотрели друг на друга. Ей так нравился этот мужчина! Высокий, синеглазый, с безупречной формой бровей, красиво очерченными губами и ослепительно белыми зубами. Он коснулся своим бокалом ее бокала.
      – Я знаю, тебе есть что сказать. Мне тоже. Это было несколько неожиданно.
      – Начинай ты, если хочешь.
      Делла вдруг почувствовала смущение, подумав о речи, которую приготовила заранее. Если она неправильно поняла его слова, сказанные в парке Сент-Луиса, то рискует выставить себя полной дурой.
      – Нет, только после тебя.
      Они улыбнулись и заговорили одновременно:
      – Извини, Джеймс, но тебе следует расстаться со своим оружием.
      – А ты не должна возвращаться в Ту-Крикс в Техасе.
      Они выпили по глотку виски. Делла подождала, пока напиток обожжет горло, и улыбнулась. Оставалось еще кое-что урегулировать, но, судя по всему, все шло как по маслу. Джеймс тоже это понимал. Он подарил ей задумчивую полуулыбку, от которой у нее слабели колени.
      Камерон поднялся, медленно расстегнул жилет, затем рубашку.
      – Ты хочешь, чтобы я расстался с оружием. Иначе не согласишься жить со мной.
      – Не соглашусь. Не хочу постоянно опасаться за твою жизнь.
      Она залпом допила виски, поднялась, поставила ногу на сиденье стула. Расшнуровала ботинки, сбросила их, задрала юбку и спустила подвязки.
      – Я не хочу похоронить еще и второго мужа.
      – Ты примирилась с… с тем, что случилось в прошлом, с тем, как мы встретились?
      Он имел в виду Кларенса.
      – Конечно, хорошо бы у нас с тобой все сложилось по-другому. Этот день всегда будет смущать меня. Это был самый ужасный день и в то же время самый лучший, потому что привел тебя ко мне. Но, Камерон! Стоит ли ворошить прошлое?
      Делла вытащила одну ногу из юбки, сбросив с плеч блузку, потянула шнуровку корсета, с удовольствием глядя на выражение его лица, когда ее груди вывалились наружу.
      – Минуту назад… ты сказала «муж»?
      – Да. Я умоляю вас осчастливить бедную вдову, которую вы так безжалостно использовали, сэр.
      Он был потрясен, и, глядя на него, Делла не выдержала и рассмеялась:
      – Это шутка, Джеймс.
      Подойдя к ней, он обнял ее и прижал к себе.
      – Ты не знаешь, что значит использовать.
      – Так покажи мне, – прошептала она.
      В эту ночь ни один из них не искал нежности. Оба жаждали грубой страсти. Он овладел ею на ковре, целуя крепко и требовательно. Делла оказывалась то на нем, то под ним, извиваясь всем телом.
      Они вместе пришли к финишу и теперь в полном изнеможении лежали в объятиях друг друга. Делла знала, что эту ночь она не забудет до конца дней.
      – Ты прав, – сонно произнесла Делла, положив ноги ему на колени, когда они, облачившись в халаты, сидели на диване с бокалами виски в руках. – Вот это и значит использовать. Что же, мне понравилось.
      Камерон рассмеялся:
      – Ты знаешь, как ты прекрасна? С распущенными волосами и раскрасневшимся лицом.
      – Я люблю тебя, Джеймс. Скажи, что ты тоже любишь меня. Мне это необходимо услышать.
      – Я люблю тебя. Любил все эти десять лет. Хотя видел только твою фотографию. А когда узнал тебя, полюбил еще сильнее. – Голос его понизился до хриплого баритона. – Я и представить себе не мог, что такое может случиться.
      – Ты начал подумывать о том, чтобы расстаться с оружием, когда мы ехали поездом, верно?
      – Носиться по всему Западу, охотясь за преступниками, – неподходящая жизнь для женатого мужчины. – Его лицо озарила улыбка. – Господи, Боже мой! Женатого!
      Он подлил еще виски ей и себе.
      – Хорошо бы обосноваться в Сан-Франциско. Я без труда устроюсь там прокурором. Что скажешь?
      – Я имею представление об этом городе. Думаю, мне там понравится. – Она решила телеграфировать своему банкиру в Ту-Крикс о распоряжении продать ферму. – Никогда никого не любила так сильно, как тебя, Джеймс.
      Делла искренне восхищалась Джеймсом. Ей нравилось в нем буквально все.
      – Я не хочу тебя потерять. Но если твоя репутация последует за нами в Сан-Франциско, не исключено, что найдется охотник тебя подстрелить, а у тебя не будет оружия, чтобы защититься.
      – Я тоже об этом думал, – сказал Джеймс. – Можно, конечно, изменить имя, но этого недостаточно.
      Делла едва сдерживала зевоту и решила отложить разговор.
      – Давай пойдем спать.
      Когда на рассвете она проснулась, Камерон сидел рядом с ней, откинувшись на подушки.
      – Ты что, всю ночь не спал? – встревожилась Делла.
      – Я нашел решение, – сказал он, взяв ее за руку. – Это положит конец проклятой легенде, и никто больше не будет разыскивать нас.
      – И что же это за решение?
      – Я должен умереть.

      Договориться обо всем оказалось легче, чем Камерон предполагал. Организацию взял на себя шериф Джед Роллинз.
      – Мы готовы, – сказал он Делле после ужина в их излюбленном ресторане «Темный броненосец».
      – Надеюсь, это произойдет не здесь?
      – Не здесь.
      – Когда? – Ее глаза округлились от страха.
      – Тебе лучше этого не знать.
      Делла вздернула подбородок. Пламя свечей отражалось в ее глазах, и ему показалось, что она никогда не выглядела так восхитительно.
      – Я давно собираюсь тебе кое-что сказать, еще с той ночи, когда мы прибыли в Санта-Фе. Но никак не могла выбрать подходящий момент.
      – Пожалуй, я догадываюсь, что ты собираешься сказать.
      – В самом деле? – Она вскинула брови. – Сильно сомневаюсь.
      – Ты телеграфировала своему банкиру в Ту-Крикс и распорядилась продать ферму.
      – Да, это так. Но сказать я хочу совсем о другом. – Она загадочно улыбнулась.
      Он взял ее за руку и большим пальцем потер бриллиантовое кольцо, которое подарил ей на днях.
      – Ты договорилась со священником? Нет, не то. Раз ты собиралась сказать мне об этом в ту ночь, когда мы приехали…
      – И мы решили обвенчаться в Сан-Франциско.
      Очаровательный румянец окрасил ее щеки при упоминании о венчании.
      – Не могу догадаться, – сказал он, сделав знак официанту принести счет.
      – Сейчас не лучшее время сообщать тебе об этом. Но если все пойдет не так, и…
      Она сжала его руку. Это удивило Камерона. Делла никогда не проявляла своих чувств прилюдно, также как и Камерон. Он осмотрел ресторан и улыбнулся, глядя на огоньки в ее глазах.
      – Джеймс… Я беременна.
      Камерон остолбенел. Он даже забыл оглядеть ресторан, чтобы оценить вновь прибывших, не заметил, как официант положил на стол счет. Он почти перестал дышать.
      Рассмеявшись, она высвободила руку.
      – Ты переломаешь мне кости, – сказала она, улыбаясь.
      – Я не знаю, что… а ты уверена?
      – Я не хотела тебе говорить, пока не было полной уверенности.
      Должно быть, он выглядел так, будто его поразила молния. Делла одарила его нежной улыбкой и прошептала:
      – О, Джеймс. Я так тебя люблю!
      – Но когда?..
      – В ту первую ночь, когда я пришла к тебе в наш первый приезд в Сент-Луис.
      – Боже мой. – Он откинулся на стуле и смотрел на нее сквозь пламя свечей. – Ты и я… у нас будет ребенок.
      К черту, плевать на всю эту публику. Камерон вскочил на ноги и, обежав вокруг стола, схватил ее в объятия. Смеясь, она с нежностью смотрела ему в глаза, и он нашел в ее взгляде все, о чем только мог мечтать. Он обхватил ладонями ее лицо. Ее щеки были так нежны, как лепестки розы.
      – У нас будет ребенок.
      – Да, – прошептала она. Затем положила ладонь ему на грудь. – Люди смотрят.
      – Ну и пусть. Мне все равно. Делла, о Господи! У нас будет ребенок.
      Это было чудесно. Невероятно. Лучшей новости он не слышал за всю свою жизнь.
      – Пойдем отсюда.
      Как только они вышли наружу и на несколько шагов отошли от ресторана, Делла бросилась в объятия Камерона. Он нежно поцеловал ее.
      – Я люблю тебя, Делла. И всегда буду любить.
      Внезапно из темноты раздался окрик:
      – Джеймс Камерон! Отойди от этой женщины.
      Еще одна пара вышла из ресторана. Люк Эппл улучил момент и вступил в полосу света у открывшихся дверей.
      Делла закрыла глаза, и Камерон, прежде чем отпустить ее, почувствовал, как она дрожит. С побледневшим лицом и округлившимися от страха и любви глазами она взглянула на него. Затем отступила назад, поближе к очевидцам, застывшим у входа в ресторан.
      – Я собираюсь убить тебя, Джеймс Камерон, уложить в могилу.
      Старина Люк был обряжен в свежевыстиранные штаны, волосы его были в порядке.
      – Но ты должен выстрелить первым.
      Камерон никогда не стрелял первым, но Люк собирался объявить самозащиту, и у Камерона не было выбора.
      – Думаешь, тебе удастся подстрелить меня, старик?
      Камерон положил ладонь на рукоять револьвера.
      – О да. Сегодня удача тебе изменит.
      Чем бы это ни кончилось, Камерон пожелал, чтобы именно Люк Эппл поставил жирную точку в истории его жизни на Западе.
      Краем глаза Камерон видел Деллу, стоявшую под лампами. Она в отчаянии ломала руки.
      У него было все, ради чего стоит жить. Вот почему он не решался выхватить револьвер.
      – Ну давай, Камерон! Покончим с этим раз и навсегда.
      Джеймс взглянул на Деллу, стоявшую на свету, стараясь запечатлеть ее образ, затем выхватил револьвер и выстрелил. Две пули пронзили Камерону бок. Он выронил револьвер и увидел красное пятно, расплывающееся на его куртке. Кровь уже пропитала рубашку и жилет. Видимо, рана была серьезная.
      Огни ресторана уже не казались такими яркими. Колени его подогнулись, и он начал оседать на землю.
      «Так вот каково это – умирать», – подумал он, стараясь не выпускать из поля зрения Деллу.
      Казалось, он качается в волнах теплого серого моря уже очень долгое время. Его мучили то голод, то жажда. А главное – он был сильно возбужден, ожидая отца.
      Непонятно каким образом он оказался в маленькой лодчонке лицом к лицу с судьей.
      – Вы хорошо выглядите, сэр. – Это было правдой. Его отец казался молодым и здоровым. – Но вы опоздали.
      – Ты спешишь? – Губы отца изогнулись в улыбке.
      – Делла волнуется.
      Никто никогда не ждал его прежде. Он не хотел, чтобы она волновалась.
      – Мне нужно вернуться.
      Отец кивнул, улыбнулся и похлопал Камерона по коленке.
      – Я предполагал, что ты способен на такие чувства. Не беспокойся, сын. Твой час еще не пробил.
      Затем он снова качался на волнах, а лодка уносилась прочь, скрывая его отца в клубах тумана, нависающего над морем.
      Время от времени ему казалось, что он слышит ее голос, что ловит ее взгляд. Он пытался сказать ей, чтобы она не беспокоилась, что его время еще не пришло. Он не знал, слышен ли его голос. Но однажды он открыл глаза, и она была рядом, у его постели, положив холодную руку ему на лоб.
      – Делла…
      – О, слава Богу! – В изнеможении она рухнула на стул. – Слава Богу.
      Камерон протянул руку, пытаясь коснуться ее волос, но не смог, не было сил. Делла вытерла слезы.
      – Отдыхай. Не пытайся говорить, просто отдыхай. Думаю, худшее позади.
      Она не отходила от его постели. Мыла его, кормила, даже когда он уверял ее, что может сделать это сам. Она читала ему, насвистывала мелодии, которые ему нравились, меняла повязки на груди и заставляла пить противные лекарства.
      Наконец она сочла, что он достаточно окреп, чтобы поговорить о чем-то более значительном, чем погода или его температура.
      – Твой план едва не обернулся против тебя самого, – сказала она, натягивая простыню ему на грудь. – Ты, черт бы тебя подрал, едва не умер. Док Уэствуд не надеялся, что ты выживешь.
      Осторожно двигаясь, Камерон проверил, все ли у него цело. Теперь он мог поднимать руки. Грудь еще давала о себе знать, но острая боль прошла.
      – Я мог бы поклясться, что Люк Эппл не очень-то метко стреляет. Ни разу не видел, чтобы он воспользовался револьвером. Я попал в него, верно?
      – Ты прострелил ему мягкую часть бедра. Пуля прошла навылет. Он еще до завтрака был на ногах.
      – Я рад.
      Она пощупала его лоб.
      – Люк явился на твои похороны. Устроил небольшой скандал. Я перебросилась с ним парой слов после службы. Он сказал, что, если ты выживешь, я должна поблагодарить тебя за то, что ты доверил ему убить тебя. Сказал, что ты непременно выживешь, и попросил передать тебе, что ему будет тебя не хватать. В то время я не знала, выживешь ты или нет. Еще он сказал, что очень гордится тем, что ему доверили наш секрет.
      – Перестань суетиться и сядь рядом со мной.
      Она была, как всегда, прекрасна. В простом домашнем платье, блестящие волосы собраны в пучок на затылке.
      – У меня были красивые похороны?
      – Думаю, да. Тело, которое привез шериф, было так похоже на тебя, что я чуть не упала в обморок. Шериф Роллинз начал было рассказывать мне, кто это был, но я не захотела знать. – Она вздохнула. – Собралась уйма народу.
      – Теперь расскажи мне о себе. Как ты себя чувствуешь?
      – Усталой.
      Она скользнула в постель рядом с ним, положила голову на подушку и взглянула ему в глаза.
      – Как только ты окончательно поправишься, мы тайком покинем город в собственном дилижансе. Отправимся в Денвер, а там пересядем на поезд до побережья.
      – Извини, что пришлось отложить венчание.
      Она коснулась его губ.
      – Это не важно. Камерон, я люблю тебя. Я едва не сошла с ума, когда ты находился между жизнью и смертью.
      Он улыбнулся, поцеловал ее ладонь и прижал к своей щеке. Его никто никогда не любил, никто о нем не заботился. Эта чудесная женщина любит его. У них будет ребенок. Он обрел семью, и его ждет новая жизнь в Сан-Франциско.
      Он зарылся лицом в ее волосы и крепко зажмурился.
      – Я люблю тебя, Делла.
      В глазах отставного стрелка стояли слезы.