1740 г.
      Блузетт Морган стремительно пересекла коралловые дюны, спускавшиеся к северной оконечности острова. Она так и кипела негодованием. Мысли о мести не давали ей покоя. Не выдержав, девушка выхватила шпагу и в гневе замахнулась на ни в чем не повинные кусты олеандра и низкую поросль хвои, пробивавшуюся сквозь песок. Но, расправившись с кустарником, Блу не почувствовала облегчения. Ее по-прежнему переполняли отчаяние и гнев.
      Достигнув самого края отмели, девушка воткнула шпагу в песок и, чуть наклонившись и опершись на рукоять, стала вглядываться в линию горизонта.
      – Дьявольщина! Будь все проклято!
      Это несправедливо, черт побери! Ей совершенно не хочется ехать в Англию. И у нее нет ни малейшего желания встречаться со своей матерью, леди Кэтрин Паджет. А если учесть, что эта благородная леди за последние восемнадцать лет ни разу не потрудилась дать о себе знать, то можно смело держать пари: Кэтрин Паджет и сама не слишком-то стремится увидеть Блузетт. Сделать из дочери Билли Моргана «настоящую леди»? Как бы не так! Сама мысль об этом была ей ненавистна. И уж конечно, никому не удастся заставить ее согласиться на брак с каким-нибудь титулованным английским хлыщом, которого выберет для нее мать.
      Но сколько ни билась Блу, ей так и не удалось убедить отца изменить решение. Он надумал во что бы то ни стало отправить ее в Англию и твердо стоял на своем.
      – Пора тебе приобрести наконец хорошие манеры и найти себе мужа, – заявил Морган. – Тебе уже восемнадцать, а ты даже представления не имеешь, как выглядит юбка. Воображаю, что скажет твоя мама. Она будет в ужасе!
      Блу гневно скрипнула зубами. Для Морганз-Маунд ее манеры достаточно хороши, а замуж ее совсем не тянет. Зачем ей такая обуза? Да и эти мерзкие громоздкие юбки ей совершенно ни к чему. Что же касается матери Блу, то восемнадцать лет назад она взошла на корабль и покинула остров. Покинула, даже не оглянувшись. Девушка лизнула большой палец и сплюнула на песок. Вот что она думает о леди Кэтрин Паджет.
      Счастье, что Бо Билли не было поблизости и он не видел этого жеста. Отец непременно отчитал бы Блу за неуважение к матери.
      – Леди Кэтрин не хотела бросать тебя, девочка, это я так решил. – Отец повторял это снова и снова, но Блу не желала его слушать, поступок матери нельзя было простить.
      – Ну как ты не понимаешь?! – горячился отец. – В Англии считается несмываемым позором родить ребенка вне брака. Если бы леди Кэтрин вернулась в Лондон соломенной вдовой, ее репутация была бы погублена навсегда.
      Но на острове можно было найти великое множество незамужних матерей, и ни одна из них не опасалась за свою репутацию. Так что Блу сочла доводы Бо Билли неубедительными и решила, что леди Кэтрин нет оправдания.
      Блу закрыла глаза и запрокинула голову. Теплый тропический ветер теребил ее черные локоны. Где же ей найти убежище? Негде. Даже Месье предал ее. Он заодно с Бо Билли, и помощи от него не дождешься. Теперь Блу не могла доверять ни отцу, ни Месье.
      Лишь одно она знала твердо. Во-первых, нельзя сдаваться, нужно упорно стоять на своем. Во-вторых, она никогда не простит леди Кэтрин за то, что та ее бросила. Отец утверждает, что в Англии смотрят с презрением на незамужних женщин с детьми? Какие глупости! Хоть на острове и говорили об Англии так, будто это по меньшей мере Святая земля, Блу решила, что болтовня насчет внебрачных младенцев всего лишь уловка, которую специально для отца придумала леди Кэтрин.
      Так она и сказала Месье. Но тот тяжко вздохнул, так что парик у него на голове съехал на сторону, и, нахмурившись, посмотрел на нее сквозь треснувшие стекла очков.
      – Мистер Морган оказал леди Кэтрин огромную услугу, оставив тебя, здесь, у себя, Блузетт, – вот что он ответил. Никто, кроме Месье, не называл отца Блу мистером Морганом. – Если бы леди Кэтрин вернулась в Англию с ребенком, рожденным от пирата, ее имя и репутация оказались бы навсегда погубленными. Оставив тебя на острове, мистер Морган помог твоей матери избежать громкого скандала. Он позволил ей сделать вид, будто, несмотря на похищение, ее честь не пострадала. Твой отец сделал это потому, что желал добра леди Кэтрин.
      Блу думала обо всем этом, пока не разболелась голова. «Видимо, в Англии чрезвычайно высоко ценят девственность», – заключила она. В это трудно было поверить, ведь девственность – всего лишь досадное недоразумение, обуза, мешающая женщине ощутить себя женщиной в полном смысле слова. И если уж на то пошло, то девственность – только свидетельство того, что несчастная девственница так и не вызвала у мужчины желания. «Леди Кэтрин должна была бы поблагодарить Бо Билли за то, что он избавил ее от этого недостатка, – рассуждала Блу. – И ей следовало бы гордиться результатом, то есть своим ребенком, а не скрывать его». Как странно… Неужели ее мать не испытывала такого же стыда и унижения от сознания своей девственности, как она сама? Это казалось невероятным.
      При мысли о собственной неполноценности Блу еще больше помрачнела. Ее душили слезы. Изящные руки девушки с силой сжали эфес шпаги. К ее бесконечному стыду, она, Блузетт, была единственной девственницей на острове, возможно, на всем Бермудском архипелаге. На острове Морганз-Маунд насчитывалось по меньшей мере пять десятков женщин, причем две из них были моложе Блу, но все они являлись настоящими, полноценными женщинами, а не такими, как она – нетронутыми, никому не нужными неудачницами. Это было невыносимо.
      Когда в местную гавань заходили корабли, чтобы пополнить запасы продовольствия и свежей воды, матросы тут же спускали трап и пускались во все тяжкие. В такие ночи вдоль всего берега пылали костры, слышались песни, устраивались пляски. Эль и ром лились тогда рекой, а соленые шутки сопровождались взрывами смеха. Наконец веселье достигало своего пика, разгоряченные моряки тащили островитянок в крытые пальмовыми листьями хижины, и теплые южные ночи оглашались хихиканьем и страстными стонами.
      Но никто так ни разу и не попытался затащить в хижину Блу Морган. Несколько раз она сама брала за руку понравившегося ей моряка и тянула его к своей хижине, но тут же раздавалось предостережение: «Это ведь дочка Бо Билли». Увы, ее избранник мгновенно скрывался в ближайших кустах, так что бедняжке оставалось только кусать губы от разочарования.
      Но самое обидное, что Бо Билли, казалось, не имел ничего против. Более того, Блу даже подозревала, что и отца тяготит ее затянувшаяся невинность. Впрочем, он непременно убил бы любого, проявившего неуважение к его дочери. Это не вызывало сомнений и было известно всякому, кто плавал в опасных водах Карибского моря. Вот почему Блу, поощряя своих случайных кавалеров, не слишком усердствовала.
      Предаваясь своим грустным мыслям, девушка окинула взглядом группу матросов, окруживших остов разбитого штормом испанского судна. В темных глазах Блу промелькнуло отчаяние. Иногда она говорила себе, что так и сойдет в могилу жалкой девственницей. На ее надгробном камне напишут: «Здесь покоится та, которую никто не пожелал».
      Конечно, это было не совсем так. В гавани Морганз-Маунд побывали десятки мужчин, которые рискнули бы навлечь на себя гнев Бо Билли, стоило его дочке лишь благосклонно кивнуть. Если бы Блу не была столь разборчива и снизила свои требования, она бы уже давно избавилась от опостылевшей ей девственности.
      Но у нее имелась своя гордость, и она весьма придирчиво оценивала своих избранников. В конце концов, Блу была дочерью самого Бо Билли, и она не могла выбрать какого-нибудь бродягу, которого прибило к берегам острова, словно обломок кораблекрушения. Многие из тех, кто спускался по трапу корабля в местной гавани, до такой степени накачивались ромом, что с трудом добирались до хижины и падали там, точно куль с зерном. А это совершенно не устраивало Блу. От ее избранника должен был исходить запах свежести. Ему следовало быть таким же опрятным и любезным, как Месье. Его зубы не должны быть черными или гнилыми. И самое главное – ему надлежало в совершенстве владеть искусством превращения неопытной девушки в настоящую женщину. Изабелла утверждала, что для первого раза очень важно, чтобы мужчина был опытным. Она говорила, что свой первый раз женщина запоминает на всю жизнь; если же мужчина поведет себя не так, как положено, то он может навсегда отбить у женщины охоту… А Блу вовсе не хотела, чтобы такое случилось с ней.
      В связи с недавними событиями нерешенная проблема девственности приобрела особую важность. Блу не допускала и мысли, что появится в доме своей матери, так и не утратив невинности. Если леди Кэтрин настолько ценит девственность, что ради соблюдения ее видимости отказалась от собственной дочери, то у нее, Блу, есть еще одна веская причина как можно быстрее расстаться с невинностью. Она не желает ни в чем походить на мать.
      Девушка в задумчивости окинула взглядом синюю морскую гладь. Она пыталась угадать, сколько времени осталось у нее, прежде чем ее отправят в ненавистную Англию. Бо Билли поторопился послать письмо к леди Кэтрин, так что та уже ждет ее. Похоже, отец собирается в самое ближайшее время посадить ее на корабль.
      – Проклятие!
      Блу перебрала в памяти имена всех, кто мог хоть сколько-нибудь соответствовать ее требованиям – начиная с помощников Бо Билли и кончая простыми ныряльщиками, обшаривавшими затонувшие суда. Среди них имелись и такие, кто был достаточно опрятен и мог похвастать полным набором зубов, – но можно ли быть уверенной, что они достойно справятся со своей задачей? Впрочем, что толку думать об этом, если ни у одного из них не хватит духу предстать перед Бо Билли, когда дело будет уже сделано?
      Что ж, удивляться тут нечему. От Бермудских островов до Ямайки вряд ли найдется хоть один человек, который не боялся бы Бо Билли. До того как отец Блу бросил пиратский промысел и осел на Морганз-Маунд, он был настоящей грозой Карибского моря. Поговаривают, что он разграбил и потопил больше кораблей, чем сам капитан Кидд, а на каждый год из прожитых им сорока семи лет приходится по одному убитому человеку. Говорят, в молодости он не пропускал ни одной юбки и ни одна женщина не могла устоять перед его чарами. И якобы в былые времена на каждом из окрестных островов проливала слезы безутешная жена местного губернатора, мечтавшая о новой встрече с Джентльменом Биллом.
      Бо Билли посмеивался над этими рассказами, но даже и не думал опровергать их. Похоже, он получал удовольствие, поддерживая подобную репутацию, и Блу нисколько не осуждала его за это. Но из-за того ужаса, который внушал Бо Билли всем окружающим, его очаровательная дочь рисковала до конца своих дней остаться девственницей, и с этим Блу отнюдь не собиралась мириться.
      Выдернув шпагу из песка, Блузетт в ярости атаковала незадачливого краба, поддев его кончиком клинка и отшвырнув подальше. Затем начертила на розоватом песке круг и вонзила шпагу в середину. Погруженная в свои мысли, девушка не сразу услышала шаги. Потом наконец-то обернулась, сжимая в руке оружие. Узнав Моула, она нахмурилась: этот негодяй умудрился снискать дурную славу даже на Морганз-Маунд, хотя местные нравы и отличались простотой.
      – В чем дело? – проворчала Блу. Ей вдруг пришло в голову, что Моул, должно быть, уже давно следил за ней.
      Бросив взгляд на его полотняные бриджи, Блузетт получила ответ на свой вопрос. Намерения Моула были вполне очевидны. Его грязные пальцы, обхватившие рукоять висевшей у пояса шпаги, сжимались и разжимались. Пожирая глазами девушку, он облизнул лоснящиеся от жира губы, продемонстрировав при этом отвратительные черные зубы. Его маленькие бегающие глазки не отрывались от шелковой блузки Блу, облегавшей высокую грудь девушки. Блу настороженно прищурилась, и Моул, опустив глаза, принялся рассматривать ее бедра, обтянутые черными бриджами.
      – Ты ведь знаешь, чего я хочу. Все мужчины на острове хотят того же. Но я буду первым.
      – Ты ошибаешься, – процедила Блузетт. Ей ужасно хотелось ввязаться в драку. – Я сама сделаю свой выбор, и, уж конечно, это будешь не ты.
      Моул ухмыльнулся и шагнул вперед, угрожая девушке шпагой. В ноздри Блу ударил застарелый запах пота.
      – Мне бы не хотелось сделать вам больно, мисс Блу, но придется, если не останется другого выхода. Уберите-ка свою шпагу.
      Какая поразительная самонадеянность! Неужели он думает, что она сложит оружие только потому, что какая-то жалкая крыса вздумала ей угрожать?! Неужели он полагает, что она готова уступить, признав его превосходство, даже не попытавшись вступить в поединок? Да скорее петух начнет откладывать яйца, чем такое случится. Нет, у нее есть своя гордость, и она способна постоять за себя с оружием в руках.
      Блу осторожно переступила с ноги на ногу, перенося вес с пяток на носки. Эфес шпаги удобно лежал в ее ладони, и девушка расслабила кисть, как учил ее Моутон.
      – Тебе придется попотеть, чтобы завоевать этот клинок, – сказала она с веселой улыбкой, – Возьми его, если сможешь.
      – Это дело решенное, – заявил Моул. – Я все равно тебя заполучу, хочешь ты того или нет. – В маленьких глазках Моула вспыхнул недобрый огонек. Он ощерил гнилые зубы, и девушка брезгливо поморщилась. От Моула разило ромом и потом, и даже свежий морской ветер не мог разогнать тяжелый запах. – Мне ведь все равно, достанешься ты мне целой или раненной, – добавил пират.
      – Это мы еще посмотрим, – ответила Блу, вращая кистью и описывая кончиком шпаги небольшие круги. – Вначале я тебе кое-что отрежу. – Она выразительно взглянула на его штаны.
      Если бы Месье услышал ее последние слова, он бы укоризненно покачал головой и бросил на Блу страдальческий взгляд сквозь треснутые стекла очков. Месье пытался привить своей воспитаннице хорошие манеры.
      Моул нахмурился и с угрожающим видом вскинул шпагу. Изабелла как-то сказала, что некоторым мужчинам хорошая драка может заменить женщину. «Должно быть, встречаются и такие, которые охотно совмещают одно с другим, так что схватка только распаляет их», – подумала Блу.
      – Если для начала ты предпочитаешь драку, а потом…
      – Никакого «потом» не будет, – перебила Блу.
      Они осторожно двинулись по кругу. Каждый старался оценить силы противника и занять более выгодную позицию. Хитрость Блу состояла в том, чтобы вынудить Моула стать лицом к солнцу, и девушке это удалось. Моул прищурился, защищаясь от ярких солнечных лучей. Блу же, откинув за спину длинные черные волосы, торжествующе улыбнулась. Теперь ей оставалось лишь атаковать противника. Это оказалось так же просто, как насадить курицу на вертел. Сделав молниеносный выпад, она с неожиданной силой обрушила удар на шпагу Моула, намереваясь его обезоружить. Но пират выдержал удар и не выпустил шпагу.
      Девушка поняла, что победить Моула будет не так-то просто. Что ж, это даже лучше. Криво усмехнувшись, Блу на мгновение замерла в ожидании ответного выпада и легко уклонилась от удара. И тут же, не давая противнику опомниться, она сделала стремительный выпад и атаковала его до того, как он успел сменить позицию. Этот натиск застал Моула врасплох, и пират попятился. Но уже в следующую секунду ему удалось легонько задеть острием шпаги плечо девушки и порвать на ней блузку. Блу поначалу даже не заметила этого.
      – Все получается гораздо интереснее, чем я думала, – пробормотала она с усмешкой.
      Тут Блузетт наконец заметила, что ее шелковая блузка безнадежно испорчена. Увидела и кровь у себя на плече. Это привело девушку в ярость, и она решила, что пора взяться за дело серьезно. Да-да, скоро это ничтожество будет валяться на песке у ее ног!
      Уверенно сжимая в руке эфес шпаги, Блу принялась наносить стремительные удары, безжалостно тесня противника. Ее клинок сверкал и переливался в лучах солнца. Широко улыбаясь, девушка заставила Моула отступить к самой воде, туда, где пенные волны разбивались о коралловый берег. Точными молниеносными движениями кисти она разрезала рубаху на груди пирата, а затем располосовала его бриджи, пустив ему кровь. Порезы оказались довольно глубокими, хотя ни одна из ран не была смертельной.
      Наконец, сделав очередной выпад, Блу перерезала бечевку, на которой держались бриджи пирата. Тот громко выругался и ухватился свободной рукой за штаны. Блу продолжала теснить противника к огромной коряге, прибившейся к берегу. На губах девушки появилась торжествующая улыбка, когда она заметила страх в глазах пирата. Наконец Моул споткнулся о корягу и упал, распластавшись на песке. Блузетт отшвырнула в сторону его шпагу, а затем, сделав шаг вперед, приставила кончик своего клинка к горлу пирата. Моул тяжело дышал, судорожно хватая ртом воздух. Его грудь вздымалась и опадала. Блу с удовлетворением отметила, что у нее самой дыхание почти не сбилось.
      – Как мне лучше поступить? – в задумчивости проговорила девушка. – Лишить тебя жизни? Или, может быть, ограничиться тем, что у тебя в штанах?
      Выпучив глаза, Моул в ужасе уставился на Блузетт. Девушка же насмешливо улыбалась; ее темные глаза сверкали. Пират с трудом сглотнул, и его кадык дернулся. Сделав глубокий вдох, он пробормотал:
      – Я просто хотел пошутить, мисс Блу, только и всего. Я и не думал обидеть вас, клянусь.
      – Лжец, – заявила девушка.
      – Я бы ни за что не стал лгать вам, мисс Блу…
      Этот негодяй наверняка изнасиловал бы ее, если бы смог до нее добраться, а потом бесстыдно похвалялся бы этим. И конечно же, он навсегда отбил бы у нее охоту встречаться с мужчинами. Блу нисколько в этом не сомневалась.
      Продолжая улыбаться, девушка медленно провела острием шпаги по груди Моула. Когда же острый клинок уперся в пах пирата, лицо его исказилось от ужаса.
      – Господи Иисусе! Не делайте этого, мисс Блу. Умоляю вас! Я прошу прощения. Я никогда больше не стану докучать вам. Никогда, клянусь. Только не это! Господи, только не это!
      Блу задумалась. В конце концов, Моул заслуживал наказания.
      – Мисс Блу, я покину остров. Бог свидетель, я сяду на первое же судно. – Моул задыхался; казалось, он вот-вот разрыдается. – Вы ведь не сделаете этого, мисс Блу? Зачем вам это?
      Девушка колебалась – ей очень хотелось проучить Моула.
      Внезапно она уловила боковым зрением какое-то движение. Чуть повернув голову, заметила, как за ближайшей дюной что-то сверкнуло. «Золотая серьга в ухе Моутона», – тотчас же догадалась Блу. Молча скрестив на широкой груди руки, Моутон отрицательно покачал головой.
      – Черт возьми, этот негодяй хотел меня изнасиловать, – проворчала девушка.
      По-прежнему не произнося ни слова, Моутон снова покачал головой, приказывая Блу убрать оружие.
      Блу тяжело вздохнула и, обращаясь к Моулу, сказала:
      – Считай, тебе повезло. Но кое-что я все-таки оставлю себе на память. Это будет моим трофеем. – Серебристый клинок взвился в воздух – и на песок упал кончик левого уха Моула. Пират пронзительно завопил, но в его крике слышалось и облегчение. – Я хочу, чтобы к утру тебя уже не было на этом острове.
      Моул закивал, но тут же простонал:
      – А что, если не будет корабля?
      – Тогда убирайся вплавь.
      – Да-да, так я и сделаю. – Моул с трудом поднялся на ноги. – Уберусь вплавь, мисс Блу, поверьте. – Он украдкой взглянул на Моутона, а затем поспешно попятился, прижимая руку к окровавленному уху. Отойдя на почтительное расстояние – шпага Блу уже не могла его достать, – он повернулся к девушке спиной и, придерживая на бегу бриджи, поспешил к дюнам.
      – Почему ты решил его пощадить? – Блу вопросительно посмотрела на Моутона – тот приблизился к ней, чтобы осмотреть рану на плече.
      Объясняясь при помощи жестов, Моутон ответил, что не хотел, чтобы Моула настигла такая быстрая смерть. Мол, местные мужчины непременно узнают о его «подвигах» и придумают для него более тяжкое наказание. Кроме того, заключил Моутон, леди не пристало наказывать мужчину «таким образом».
      Губы Блу дрогнули.
      – Только не говори, что ты с ними заодно; Я думала, что могу рассчитывать на тебя, думала, что ты на моей стороне. – Девушка внимательно смотрела на руки Моутона, которые вновь пришли в движение. – Но я вовсе не хочу быть леди! И мне нет дела до того, что думают Месье или Бо Билли. Неужели никого не интересует мое мнение?
      Не ответив на вопрос, Моутон склонился над плечом девушки и принялся разглядывать ее рану. Потом он с явным облегчением махнул рукой, подвел Блу к воде и осторожно промыл порез соленой водой.
      Блу стиснула зубы, но не издала ни звука, когда соль попала в рану.
      – Если бы я была настоящей леди, какую вы все собираетесь из меня сделать, я бы сейчас лежала на песке, избитая и изнасилованная. Вы бы этого хотели?
      Моутон насмешливо фыркнул и беззвучно рассмеялся. Его черные глаза лукаво блеснули. Этот человек сохранял грозный и зловещий вид, даже когда улыбался. Обнаженную грудь Моутона покрывало множество шрамов, а на могучей шее виднелся давний след от веревки. У него были толстые губы, широкий приплюснутый нос и абсолютно лысая голова, сверкающая на солнце. Казалось, Господь собрал Моутона из совершенно непригодных для других людей частей – слишком громоздких и уродливых, и в результате появился огромный мужчина необычайно устрашающего вида. Вероятно, всякий, кого судьба заносила на Морганз-Маунд, потом не раз просыпался среди ночи, обливаясь холодным потом, оттого что в ночном кошмаре ему привиделось жуткое лицо Моутона.
      Блу наблюдала за руками Моутона, пока тот отвечал. Затем вздохнула и сказала:
      – Я знаю, ты бы его остановил, но я не это имела в виду. А что, если бы тебя здесь не было? Ты ведь не можешь постоянно находиться рядом со мной. – Впрочем, Блу знала: Моутон все время был где-то поблизости. Сколько Блу себя помнила, суровый великан всегда находился рядом с ней, безмолвный и несокрушимый, как скала. Ее друг и защитник. – Ладно, хватит смеяться. Лучше покажи мне, как я могла избежать этого. – Блу выставила вперед раненое плечо.
      Моутон, казалось, заколебался, и девушка с усмешкой добавила:
      – Ведь я пока еще не леди, верно? Поэтому мне нужно знать, как лучше защитить себя.
      Блу не расставалась с Моутоном с самого раннего детства – он слово был ее тенью. Едва научившись ходить, она уже каталась, сидя на его могучем плече, а потом великан сопровождал ее повсюду, куда бы она ни отправилась. Он учил ее плавать и нырять, и они вместе погружались на дно и осматривали затонувшие суда. Моутон научил ее искусно владеть шпагой и ножом. И всегда сидел рядом, когда Блу брала уроки у Месье, а по ночам спал на пороге ее хижины. Моутон никогда не упускал Блу из виду – во всяком случае, всегда находился неподалеку, так что временами это ее даже раздражало.
      – Моутон, покажи… – Девушка швырнула великану шпагу Моула.
      Двигаясь очень медленно, рассчитывая каждый шаг, чтобы Блу могла следить за его движениями, Моутон повторил серию выпадов Моула, а затем остановился и, нахмурив густые черные брови, посмотрел на свою ученицу.
      – Да, именно здесь я не успела отразить удар, – призналась Блу. Моутон кивнул и занес шпагу, целясь в кровоточащее плечо Блу. – Теперь я вижу, – сказала девушка, нахмурившись. Она скопировала позу Моутона и повторила его движение, внимательно наблюдая за своим наставником. Кончиком шпаги Блу попыталась коснуться обнаженного мускулистого плеча Моутона, но гигант ловким ударом выбил оружие из ее руки. – Ага! – Блу ослепительно улыбнулась. – Вот как мне нужно было сделать. Давай-ка попробуем еще раз. – Но в этот миг послышался удар колокола, и оба фехтовальщика обернулись. – Похоже, Моулу не придется пускаться вплавь, – заметила Блу, опуская клинок.
      Звон колокола предупреждал, что к бухте приближается корабль. С этой части острова гавань была не видна, и Блу могла только теряться в догадках, что за судно собирается причалить к Морганз-Маунд. Появление любого корабля считалось здесь, чрезвычайно важным событием. С самого раннего детства звон колокола наполнял сердце Блу восторгом и радостным ожиданием чуда. Сегодня ночью повсюду будут пылать праздничные костры. Будут музыка и танцы. Изабелла и другие женщины смогут наконец немного заработать. Когда они проснутся завтра утром, их соломенные тюфяки будут усыпаны сверкающими монетами. Одна лишь Блу Морган никому не нужна. Девушка тяжело вздохнула.
      Моутон услышал этот вздох и догадался, о чем подумала его воспитанница. Если бы он мог говорить, то объяснил бы этой глупышке, что в невинности нет ничего постыдного и что не стоит приносить в жертву свою девственность только для того, чтобы наказать леди Кэтрин.
      Если бы он мог говорить, то рассказал бы о Сарит и о том, какое счастье могут испытать мужчина и женщина, когда в их сердцах пылает огонь любви. Это ничуть не похоже на жалкие игры в темной хижине, напоминающие спаривание животных.
      Но Моутон не мог говорить. Двадцать лет назад воины визиря ворвались в деревню недалеко от Тарса. Им нужны были евнухи для гарема великого султана. Их привлек рост Моутона и его устрашающий вид. Несчастного схватили, перерезали голосовые связки и кастрировали. Это произошло на глазах у его возлюбленной Сарит. Когда остановилось кровотечение и стало ясно, что Моутон останется жив, его погрузили на корабль и отправили во дворец султана в Константинополь. Он бы и по сей день прислуживал там в серале, если бы во время плавания корабль не захватили пираты. Это была единственная вылазка Моргана в Средиземное море, и Моутон не уставал благодарить Аллаха за такое чудо. Он лишь мгновение колебался, когда Бо Билли зычно выкрикнул: «Кто со мной?!» Но уже в следующий миг великан перепрыгнул на борт пиратского судна и сам пустил первую торящую стрелу, чтобы поджечь парус на корабле турецкого визиря. В тот день Моутон поклялся служить верой и правдой тому, кто дал ему свободу. Долгие годы его жизнь и шпага принадлежали Бо Билли, и Моутон ни разу об этом не пожалел.
      Впрочем, Моутону так и не удалось уйти от своей судьбы, хотя гарем, который ему пришлось охранять, состоял всего лишь из одной женщины. Но эта женщина была для него дороже всех сокровищ Востока.
      Бросив ласковый взгляд на Блу, уверенно шагавшую рядом с ним, Моутон мечтательно улыбнулся. Он так гордился необыкновенной грацией и благородным обликом Блу, как будто сам произвел ее на свет. Моутон хорошо понимал Бо Билли. Он и сам желал для своей воспитанницы лучшей жизни. Да-да, ей следовало отправиться в Англию, потому что именно там ее место. Они уже подробнейшим образом обсудили это вместе с Бо Билли и Месье. Но им так не хотелось расставаться с Блу, что сначала было решено отправить ее на остров Сент-Джордж в самом дальнем конце Бермудского архипелага. Увы, от этой затеи пришлось отказаться. Ведь жизнь на острове Сент-Джордж вряд ли оказалась бы намного лучше здешней, а тамошнее поселение лишь с большой натяжкой можно было назвать городом.
      Нет, Блу следовало отправиться к матери. Только там у нее будет достойная жизнь. Леди Кэтрин проследит, чтобы у ее дочери были такие же красивые платья, как те, которые людям Бо Билли иногда доводилось доставать из сундуков, взяв на абордаж какое-нибудь богатое судно. Их дорогая девочка будет жить в каменном доме со стеклянными окнами, в таком же, как на картинках в книжках Месье. И леди Кэтрин устроит ее брак с каким-нибудь толстосумом. У него будет множество роскошных карет, и он будет хорошо обращаться с Блу и никогда не станет бить ее – пусть даже она иногда этого и заслуживает.
      Вспомнив о леди Кэтрин, Моутон невольно нахмурился. Как она примет Блузетт? Как отнесется к дочери, которую видела в последний раз еще младенцем? Письмо Бо Билли, написанное Месье, будет для нее как гром среди ясного неба. Должно быть, она придет в ужас, оттого что ей не оставили никакого выбора. В письме говорится, что Месье располагает документальным свидетельством о браке, заключенном между Бо Билли и леди Кэтрин, и что он, Месье, готов передать эту бумагу лондонским газетам, если Блу не будет оказан достойный прием или если с ней будут дурно обращаться. То, что означенный документ являлся фальшивкой, не имело значения. Его публикация все равно привела бы к грандиозному скандалу.
      – Это «Уильям Портер», – сказала Блу, когда они взобрались на дюну и смогли разглядеть бухту. – Я не видела прежде этого судна.
      Девушка невольно ускорила шаг. Ее спутник от нее не отставал, и вскоре они добрались до лагеря и шагнули в тень кедров, чьи серебристые ветви сплетались высоко над землей, образуя шатер. Неподалеку, напротив огромной хижины, где собирались все обитатели острова, когда Бо Билли произносил речь, росло высоченное каучуковое дерево, дававшее еще более густую тень.
      Вокруг общей хижины теснилось множество маленьких лачуг, принадлежавших местным жителям. Эти крохотные домики с крышами из пальмовых листьев были скрыты от посторонних глаз буйными зарослями папоротника и густыми кустами олеандра и дикой розы. Между ними и общей хижиной размещались кухня, погреб с припасами и огромный чан для сбора дождевой воды.
      Но главной достопримечательностью здесь считались пакгаузы на верхней оконечности острова – то были единственные каменные строения на Морганз-Маунд. Когда люди Бо Билли доставали что-нибудь стоящее со дна моря, находки тотчас же отправлялись в пакгаузы. Когда тем, кто промышлял морским разбоем, нужно было срочно избавиться от награбленного, они привозили свое добро к Бо Билли, и не было места надежнее, чем его знаменитые пакгаузы. А кое-кому из любопытствующих пришлось расстаться с жизнью из-за того, что они слишком близко подобрались к каменным стенам хранилища.
      Блу заметила на берегу двух доверенных людей Бо Билли – они открыли двери ближайшего пакгауза. Значит, «Уильям Портер» должен вот-вот причалить. Девушка ступила на пристань и стала рядом с отцом.
      – Почему ты так уверен, что «Уильям Портер» доставит товар, который стоит купить?
      Бо Билли с усмешкой ответил:
      – Товар будет замечательный, Малышка, сама увидишь. Да и как может быть иначе, если сам Герцог за штурвалом?
      – Герцог?
      – Для нас большая честь, что он решил наведаться к нам на Морганз-Маунд. Думаю, что на сей раз я сумею неплохо заработать.
      Покосившись на отца, Блу поняла, что он уже подсчитывает барыши. Дважды в год Бо Билли отправлялся в сторону Северной Каролины и сбывал свои товары на мысе Гаттерас.