Глава 13

Негостеприимная земля и тяжелая жизнь портили характер и истощали до предела нервы усталых людей. За долгие годы Медведь перевидал многое и наблюдал, как мужчины ломались, как тонкие прутики, и набрасывались друг на друга, готовые убить. Он видел двух многолетних партнеров, перепиливших пополам каноэ, чтобы каждому досталась половина, когда их партнерство, а с ним и дружба закончились. Он видел, как люди сходили с ума и в своем безумии совершали дикие поступки на этом пути. Но никогда он еще не видел сцены, которая предстала его взору, когда он вернулся с охоты на кроликов.

У самой кромки озера двое мужчин лупили друг друга под горой одеял, но никто не обращал на это внимания. И ни один из них не пытался обогреться у костра. Зато многие дрались, лягали друг друга ногами, топтали упавших, и драка начиналась снова. В драке участвовали по меньшей мере триста человек, и сражались они так, будто бились в рукопашном бою с лютыми врагами. Это была самая жаркая потасовка, какую только Медведь видел в жизни. И он с трудом дождался момента, когда смог ринуться в самую гущу дерущихся.

Отбросив в сторону добытых кроликов и ружье, сорвав с рук перчатки и бросив их одному из тех, кто не участвовал в драке, а только наблюдал за ней, Медведь ввязался в потасовку, ища среди дерущихся Джека Хорвата. Это был весьма подходящий момент, чтобы поквитаться с ним. Но когда он нашел наконец Хорвата, тот сидел в стороне от дерущихся, вытирая кровь из разбитого носа. Медведь узнал от нескольких участников драки, что этот «неженка» позволил женщине побить его в рукопашной схватке.

Он удачно справился с двумя разъяренными драчунами, когда увидел Зою Уайлдер, размахивающую длинным обугленным поленом и готовую огреть им любого, кого она могла им достать. Потом он увидел и Клару в самой гуще сражения. Она до неприличия высоко подоткнула юбку, чтобы та не мешала двигаться. Любой мужчина, рискнувший к ней приблизиться, получал неслабый удар между ног. Пятеро поверженных бойцов уже лежали у ее ног, держась за причинные места, стеная и время от времени испытывая приступы рвоты.

Чувство долга пересилило желание Медведя получить удовольствие от такой славной потасовки. Кто-нибудь должен был вмешаться, чтобы вывести женщин из этой свалки и избавить их от опасности получить увечье. Он попытался обуздать Клару, выкрикивая ее имя, но шум стоял такой, что его голос терялся в нем. Расшвыривая дерущихся, попадавшихся ему на пути, он наконец добрался до нее. К тому времени, когда он достиг цели, она стояла к нему спиной и как раз нанесла сокрушительный удар еще одному обидчику, и он уже, корчась, лежал у ее ног.

Барретт слегка похлопал ее по плечу и окликнул по имени. Она стремительно обернулась и в тот же момент ловко нанесла ему удар коленом в уязвимое место. Земля закачалась у него под ногами, когда он рухнул от яростно нанесенного удара. Медведь еще успел заметить, как расширились ее глаза, а руки взлетели ко рту, до того как нестерпимая боль взорвалась в нем. Черт возьми, она снова уложила его на обе лопатки!

Предаваясь мрачным раздумьям, Медведь сидел сгорбившись перед палаткой, уставившись на пламя костра. Никогда в жизни не встречал он такой великолепной женщины, как эта Клара Клаус. И его злая доля заключалась в том, что она была достойной и уважаемой женщиной.

И все-таки он не мог выбросить ее из головы и не мог перестать наблюдать за ней. Теперь, когда дни стали значительно короче, у него появилась привычка стоять в темноте и наблюдать, как она ужинает со своими спутницами. Он обычно становился так, чтобы видеть, как огонь костра или фонаря освещает ее лицо и великолепную кожу. Теперь он уже знал, что она предпочитает готовить сама. Он узнал также, что она постоянно заправляла непослушную прядь волос за левое ухо. Когда она смеялась, то и он улыбался в темноте. Когда она хмурилась, и он вздыхал, а иногда пытался угадать, почему она хмурится, и порой ему даже приходила в голову дерзновенная мысль, что она вздыхает по нему.

— Нам надо поговорить.

Ну, стоит только подумать о дьяволе — и вот он тут как тут. Клара носила шляпу именно так, как ему нравилось. Это была зеленая зимняя фетровая шляпа, выношенная так, что приходилось сверху обвязывать ее шарфом, спускавшимся ей на уши и завязанным под подбородком. Из-под этого головного убора выбивалась и падала на лоб только ярко-рыжая кудрявая челка.

— Ну а почему, собственно, я должен с вами разговаривать? — спросил он, хотя весь напрягся при виде нее. Но все-таки сделал приветственный жест, указывая на складной стул. Он смотрел, как она усаживается, заботливо расправляя складки своей короткой юбки, коричневой, как оперение дикой утки. По цвету эта юбка очень подходила к ее глазам цвета кофе со сливками.

— Я пришла принести вам свои искренние извинения. — Персиковый цвет ее щек сменился пунцовым румянцем смущения. — Я ведь не знала, что это были вы. И я просто… — Она в отчаянии взмахнула рукой в варежке. — Мне потребовалось два дня, чтобы собраться с силами и прийти поговорить с вами.

Медведь знал, что она придет. Вот почему он заплатил королевский выкуп за шесть бутылок настоящего немецкого пива. Он вынес две из них и снова присел у огня.

— Извинения требуют подкрепления выпивкой.

— Благодарю вас. — Ее брови поползли вверх. — Бог мой! Где вы это достали?

Медведь изучал ее лицо, мысленно желая быть более респектабельным.

— Долгие годы мне предстоит слышать, как вы положили меня на обе лопатки в соревновании в силе и вторично побили меня во время потасовки.

— Я искренне сожалею об этом.

— Ни один ныне живущий мужчина не посмел бы похвастаться, что побил меня.

Единственным живым существом, кто сумел пригнуть его руку к столу или опрокинуть его на землю, была Клара Клаус. И это показалось ему таким нелепым, что он даже не знал, смеяться ему, браниться или с благоговением пасть к ее ногам.

— Как себя чувствует мисс Марч?

— Ей становится лучше. Она крепнет с каждым днем. Но больше всего страдает от того, что триста мужчин могли увидеть хотя бы дюйм ее обнаженного тела. — Клара улыбнулась и покачала головой: — Она почти ничего не помнит о случившемся. Если бы миссис Эддингтон не рассказала ей, Джульетта даже не вспомнила бы, как мистер Дир согревал ее под одеялами совершенно обнаженную. Впрочем, и он был в таком же виде. Она не хочет его видеть. Не собирается выходить из палатки. Но если не считать того, что она еще кашляет и чихает, а также чувствует себя безмерно униженной, с ней все в порядке.

В молчании они допили остатки пива, глядя друг на друга и прислушиваясь к шуму, царившему в лагере. Медведю понравилось, что Клара не попросила у него стакан, а пила прямо из бутылки, как все знакомые ему любители пива. Для респектабельной женщины она обладала некоторыми удивительными, оригинальными качествами.

Но для такого мужчины, как он, она была просто головной болью. Вот почему Медведь старался избегать ее и бесился и злился на самого себя, не будучи в силах отказать себе в удовольствии наблюдать за ней в темноте. Он так и не смог заставить себя держаться в стороне от нее.

— Мне надо вам кое-что сказать, — промолвил он наконец. Если она будет продолжать смотреть на него этими своими ясными и честными глазами, а он будет при этом предаваться мечтам о ее алых, как спелая земляника, губах, то ручаться за себя Барретт не мог. И опасался наделать глупостей. Ей пора было понять, что он не из того теста, из которого лепят мужей, в этом отношении у них не было будущего.

— Да, слушаю.

— Я все время думаю о вас. — Он смотрел на нее. — Откровенно говоря, я шныряю в темноте вокруг вашего костра, только чтобы взглянуть на вас.

Клара изумленно заморгала:

— Так вы шпионите за мной?

— Похоже на то. И я не хотел, чтобы вы об этом от кого-нибудь узнали, потому что я не гожусь для вас.

— Почему же вы так считаете?

— Я хозяин салуна, Клара.

— Знаю. Салун «Голый медведь». Вы выиграли его у Джека Хорвата.

— Что бы подумал ваш отец о том, что вы водите дружбу с владельцем салуна?

Он и так знал ответ, ее отец возражал бы.

Но она удивила его — просто недоуменно пожала плечами.

— Папа владел гостиницей. После его смерти гостиница перешла ко мне. Я думаю, он нашел бы некоторое сходство между вашим салуном и моей гостиницей.

— Так вам принадлежит гостиница?

— Она мне принадлежала, — сказала она, вздернув подбородок. В глазах ее блеснуло нечто похожее на подозрение. — Сейчас я не владею ничем.

— И что же это была за гостиница? — Эта новость совершенно ошарашила его. Он никогда не мог бы представить ее тратящей даром время на вышивание или расписывание фарфоровых горшочков.

— Это была одна из лучших гостиниц. Мы не продавали спиртных напитков, а только предоставляли кров и стол. Но у нас был лучший стол, лучшая кухня на всем побережье Орегона. И я говорю об этом с гордостью.

Медведь с минуту размышлял, потом его плечи опустились.

— Это не одно и то же. Не думаю, чтобы в вашей гостинице бывали ночные попойки с драками. Или было дешевое расстроенное пианино, под звуки которого головорезы дулись бы в карты. Не думаю, чтобы в вашей гостинице слонялись шлюхи в надежде вытянуть пару-другую баксов из ваших постояльцев, — добавил он, не сводя с нее глаз.

Она оставалась спокойной, какой, по его мнению, не должна была оставаться. Он думал, что она тотчас же встанет и величаво удалится при упоминании о шлюхах, работавших в его салуне.

— Я размышляю. А шлюхи отдают вам часть своего заработка? — спросила она со спокойствием, приведшим его в замешательство.

— Нет, — ответил он, когда обрел дар речи, — я беру с них по пятьдесят центов за каждый случай использования помещения над баром.

— И сколько же зарабатывает каждая шлюха за ночь?

Медведь не поверил своим ушам. Как она могла поддерживать с ним подобный разговор? Он не мог поверить и тому, что она не встала, не удалилась с намерением никогда больше с ним не разговаривать.

— Ну, бывает по-разному, — ответил он наконец. — Обычно они зарабатывают не больше доллара за ночь. Хотя Сэди, как правило, зарабатывает шесть.

— Ладно. Давайте-ка прикинем… — Она прикусила губу, глядя на серое небо над головой. — Если учесть непомерно высокие цены на Юконе, то, по всей вероятности, уборка и чистка комнаты, а также стирка обходятся вам не менее чем в пятьдесят центов. Это так?

Его мозг был отуманен недоверием, и с минуту он молчал, не в силах ответить.

— Вероятно.

— Медведь, — сказала Клара, наклоняя голову, чтобы лучше его видеть, — вам пора перестать сдавать комнаты шлюхам. Вы должны послать их работать в другое место.

— Нет, Клара, — сказал он мягко, почти печально. — Я деловой человек, и мое дело — содержать салун. А шлюхи — непременная принадлежность такого заведения. Я не ожидал, что такая женщина, как вы, поймет это, но с моей стороны было бы глупостью отказаться от доходной статьи своего бизнеса.

— Я прекрасно вас понимаю, потому что я тоже бизнесмен. — Она отпихнула пустую бутылку из-под пива в снег, потом подалась вперед, поближе к нему. — Но вы не получаете настоящего дохода. Вы теряете на этом деньги.

— И ках же вы это рассчитали?

— Ну, обратимся к простой арифметике. Вы получаете пятьдесят центов от каждой шлюхи, за исключением Сэди. Сэди платит немного больше.

— Нет, я получаю в ночь по доллару от каждой шлюхи.

— Я имею в виду ваш доход после того, как вы потратитесь на уборку и стирку. Но если бы вы превратили ваши комнаты в настоящий отель, вы могли бы заработать на этом пять, а то и шесть долларов за ночь, а возможно, и больше, и расходы ваши остались бы такими же. Вы могли бы получать по четыре-пять долларов в ночь за каждую сданную комнату.

Его рот раскрылся, и Медведь продолжал недоуменно глазеть на нее. Потом вскочил на ноги и принялся расхаживать взад и вперед, тихонько чертыхаясь.

Она была права! И будь проклят он со всеми своими потрохами и шкурой, если до сих пор не понял этого. Джек Хорват имел дело с девками, а Медведь просто унаследовал его бизнес и продолжал дело так, как вел его Хорват: Единственным слабым звеном в аргументах Клары было то, что касалось цены за комнату в отеле в Доусоне. Он ведь мог бы зарабатывать и двенадцать долларов за ночь. Если бы он сменил интерьер, то мог бы заработать и двадцать. Черт побери! Ведь в «Гранд-Отеле» в двух кварталах от его салуна брали по тридцать пять за комнату. Когда открылся «Гранд-Отель», все в городе смеялись и говорили, что ни один человек в здравом уме не станет платить тридцать пять долларов за комнату, только чтобы провести там ночь. И все они ошиблись. «Гранд-Отель» был переполнен каждую ночь.

— Если я осуществлю это, то сколочу целое состояние, — сказал он внезапно охрипшим голосом, глядя на нее сверху вниз.

Она улыбалась, и глаза ее сияли. Бог мой! Ну что за чудо эта женщина!

— Я готов поцеловать вас в знак благодарности, — сказал Медведь, давая ей возможность увидеть, что он грубое животное, и с достоинством удалиться. Но улыбка ее стала еще шире, и она склонила голову, явно кокетничая:

— Думаю, вы слишком джентльмен, чтобы погубить мою репутацию, поцеловав меня на глазах у публики.

Господи! Медведь почувствовал, что колени у него подгибаются. Она вовсе не собиралась уходить и не сказала «нет».

Стоя рядом с ним, Клара подняла бровь и одарила его долгим и внимательным взглядом, от которого в груди у Медведя образовался комок, а значительно ниже пояса все отвердело. Достаточно было одного ее медлительного взгляда, и он готов был преступить все запреты. Ему хотелось сгрести ее своими огромными ручищами, бросить на снег и целовать, не говоря о других занятиях, целовать до умопомрачения. Наконец Клара опустила глаза, улыбнулась и удалилась от его костра, не прибавив больше ни слова.

Другие могли видеть в ней всего лишь крупную, укутанную в теплые одежды женщину, похожую в них на куль, опирающийся на ноги в высоких ботинках, с зеленой фетровой шляпой, увенчивающей голову. Но Барретт видел в ней желанную женщину с пышными формами и изгибами там, где им полагалось быть. К тому же она была крепкой и обладала сильными мускулами. Это была единственная женщина, которую он встретил в жизни, заставившая его почувствовать свою уязвимость. Она дважды победила его. И от этого казалась ему самой обворожительной особой на свете.

Опустившись на свой складной стул, чувствуя, что голова его в огне, он изучал брошенную ею на снег бутылку из-под пива и думал о том, что совсем недавно ее губы сжимали горлышко этой бутылки. Господи! Потом он попытался усилием воли заставить себя отвлечься и переключиться на личные дела. Почти тотчас же Медведь вспомнил о своей хижине на озере Беннетт. Ему часто приходило на ум, что следовало бы построить перевалочный пункт в месте, где пересекались дороги между Дайей и Скагуэем. Но к тому времени, когда он добирался до озера Беннетт, он чертовски уставал и ему отчаянно хотелось выспаться в настоящей постели, а не на жесткой земле или на походной кровати, слишком короткой и узкой для человека его роста и комплекции.

А его хижина принадлежала только ему одному! Там он мог бы чувствовать себя в полном уединении. Широкая улыбка появилась на его губах, потом он запрокинул голову и издал громкий и счастливый вопль, обращенный к небу.

Теперь ему оставалось только дождаться момента, когда лед на озере Кратер окончательно затвердеет, и тогда он сможет вместе с Кларой двинуться к Длинному озеру и дальше, к Глубокому озеру, потом к озеру Линдерман и, наконец, к берегам озера Беннетт. Эти переходы займут примерно четыре недели, самое большее пять, и тогда он сможет вкусить от этих сладостных, как спелая земляника, и столь желанных губ.

— Бен приходил в последнее время?

— Вы же сказали нам, что не хотите его видеть, — ответила Зоя, стараясь заставить себя быть терпеливой.

Джульетта без сил упала на свою походную кровать. Руки ее бессильно свесились по обе стороны постели. Она уставилась на трубу от печурки, выходившую наружу сквозь потолок палатки.

— Я должна поблагодарить его, но мне тяжело с ним встречаться В душе я чувствую, что мне следует поблагодарить его лично, — сказала Джульетта с несчастным видом, — но ведь он видел меня обнаженной. — Она прикрыла глаза ладонью. — Как вы с Кларой допустили это?

— О, вероятно, потому, что пытались спасти вашу жизнь. Или нам следовало подумать и обсудить, что предпринять, и решить, что для вас хуже — испытывать смущение по поводу этого неудобства или умереть. И нам пришло в голову, что все-таки лучше не дать вам замерзнуть насмерть на берегу озера, хотя мы, конечно, могли оставить на вас промерзшую насквозь одежду и не позволить Бену Диру увидеть вас нагой, а ведь он пытался согреть и спасти вас. Если для вас это будет некоторым утешением, я могу вам сказать, что предпочла бы оставить вас замерзать. — Зоя скорчила гримаску и вздохнула.

Когда она считала, что Джульетта умирает, то клялась, что никогда больше не станет грубо с ней обращаться, если та выживет. Но Зоя уже десятки раз нарушила эту клятву. Чтобы быть справедливой, следовало признать, что и Клара ее раздражала. К тому же были верные признаки того, что и она раздражала их обеих. Находиться втроем в тесной палатке почти неделю было бы тяжким испытанием для любого.

Она снова вздохнула, на этот раз испытав острую тоску по дому, и помешала в котле, который они держали в палатке и где теперь кипятили и стирали белье. За стенами палатки уже неделю бушевала буря, неизвестно откуда обрушившаяся на озеро Кратер и его берега, и температура резко скакнула вниз, и на этой отметке на несколько градусов ниже нуля термометр застыл. Внутри палатки, где стояла походная печка, было достаточно тепло, даже жарко, что вынуждало их раздеваться до нижнего белья. И все-таки они покрывались липким потом. И страдали в этом вынужденном заточении от скуки и безделья.

— Кажется, буря окончилась, — заметила Джульетта, и голос ее звучал равнодушно, будто ей было все равно. Она оставалась апатичной и вялой с тех самых пор, как чуть было не погибла подо льдом.

— Прошлой ночью снег и ветер временами прекращались, — согласилась Зоя, продолжая помешивать воду в котле с бельем. Кипятить белье было несложно. Проблема заключалась в том, чтобы высушить выстиранную одежду. Поэтому они и не делали попыток стирать нечто более крупное, чем носовые платки, чулки и нижнее белье. Эти предметы туалета они могли развесить для сушки на спинках кроватей, но что-либо более крупное и тяжелое спускалось до самой земли, не высыхало до конца и занимало слишком много места в тесной палатке.

— Зоя! — Голос Клары послышался снаружи, потому что они не открывали клапана, если того не требовали особые обстоятельства. — Здесь Том. Он хочет, чтобы вы пошли с ним на озеро. Он покажет вам, как управлять санями.

Зоя перестала помешивать белье и стала соображать, сколько усилий ей потребуется для того, чтобы одеться в столь тесном пространстве. Учитывая, что они поместили посреди палатки печку, они могли теперь одеваться только по очереди. К тому же приходилось следить за тем, чтобы кайма или подол платья не попали в печку и не загорелись. За эти дни сгорело целых четыре палатки.

— Ступайте же скорее! — сказала Джульетта, закрывая лицо согнутой рукой. — За мной больше не требуется ухода.

Но Зоя и не думала о Джульетте. Она думала о Томе. Они мало видели друг друга в последнее время, со дня пикника у подножия ледников.

— Скажите ему, что мне надо одеться.

Когда Зоя наконец вышла из палатки, укутанная до бровей, она заметила, что Клара смела снег с палатки и сколола лед с горы вещей, громоздившейся возле их жилища, чтобы добраться до припасов. Сегодня энергия Клары и ее неиссякаемая бодрость и жизнерадостность необычайно раздражали Зою. Ей не понравился и особый блеск в глазах Тома, когда он оглядывал ее, завернутую в несколько слоев одежды, как кочан капусты. На ней была тяжелая толстая вельветовая юбка поверх нескольких шерстяных нижних юбок, а сверху толстый шерстяной свитер и не пробиваемая ветром куртка. Поверх них она надела еще плащ, шея ее была замотана толстым шарфом. Ее туалет довершала пара варежек, надетая поверх пары перчаток. Ее юбки были столь несгибаемыми, что она не могла наклониться, чтобы увидеть свои ботинки.

— Ты потешаешься надо мной? — спросила она сквозь прикрывавший рот шарф.

— Отнюдь нет.

Но Зоя видела, как углы его губ изогнулись в улыбке. Он обернулся к Кларе:

— Разве заметно, что я смеюсь над ней?

— Нет, это я потешаюсь. — Глаза Зои превратились в щелочки, видные выше шарфа, обмотанного вокруг ее шеи и рта. — Мы выглядим как пингвины в нашей неуклюжей одежде. А что вы знаете о пингвинах?

— Мы в плохом настроении, верно? — спросил Том, поднимая бровь. Он отодвинул шарф, и она увидела его улыбку.

— Мне то слишком холодно, то слишком жарко. Я целую неделю проторчала в палатке как узница. Джульетта сводит меня с ума. Мы все начинаем походить друг на друга. У нас нет никаких упражнений, никаких развлечений. И меня просто тошнит от «аляскинской земляники» и пончиков. Мне хочется вопить из-за этой однообразной пищи.

«Аляскинской земляникой» называли розоватые, наполовину сваренные бобы, насчет которых острили все в лагере, когда уже не было сил жаловаться. Ни у кого не хватало энергии готовить что-нибудь другое, даже если и удавалось найти нечто более привлекательное в промерзших насквозь ящиках и коробках.

— Когда нам удастся двинуться отсюда дальше?

По крайней мере человек сто уже повернули обратно. Возможно, они и не сделали бы этого, если бы зима уже не вступила в свои права и не зашла так далеко, если бы они имели возможность переплыть озера и спуститься вниз по реке или по рекам, сколько бы их ни встретилось на пути. Но слишком низкая температура и долгие переходы по льду расхолаживали их. Зоя с завистью в сердце наблюдала их отступление.

— Сегодня не много желающих попасть в Доусон. — Том шел с ней рядом, стараясь приноровиться к ее походке. — Наша группа может двинуться дальше завтра утром.

— Прекрасно.

Когда они добрались до берега озера, Том остановился и откинул подбитый мехом капюшон своей куртки.

— На прошлой неделе это ведь ты начала потасовку, — сказал он, качая головой и улыбаясь. — Никогда не видел ничего подобного.

Зоя закрыла глаза и сжалась.

— Я горжусь тобой, Зоя. — Том стоял рядом с ней, засунув руки в карманы куртки, и смотрел на нее с нежностью. — Если бы ты не дала по морде этому Джеку Хорвату первая, это сделал бы я.

Зоя отвернулась, стараясь не смотреть на Тома.

— А я стыжусь себя, — сказала она тихо. Как могла она стать совершеннее и лучше, если не умела управлять собой и тем кусочком Ньюкасла, что все еще жил в ней?

Том взял ее за плечи и повернул лицом к себе.

— Нет никакой причины стыдиться того, что ты защитила подругу.

— Леди не вступают в кулачные бои.

— И тебя это волнует? — Его пальцы крепче сжали плечи Зои. — Здесь живут по иным правилам, Зоя. Если ты не боец, то не выживешь на Юконе. И даже можешь погибнуть. Такие качества, как твердость и верность, здесь ценятся очень высоко.

— Так ты меня представляешь такой? — спросила Зоя, напуганная до безумия. — Такой жесткой?

— Можешь в этом не сомневаться. Ты достаточно сильна и тверда, чтобы получить то, что хочешь. Требуются большая сила воли и твердость, чтобы преуспеть в таком большом городе, как Сиэтл, а ты это сумела. Но еще больше твердости требуется, чтобы преуспеть в таком месте, как Доусон, и вынести все, что сулит жизнь в подобном месте.

От этой похвалы Зоя почувствовала себя чуть лучше, но когда она осознала, что он похвалил ее за не подобающие леди действия, то совсем пала духом. Не было ничего достойного восхищения в том, что она учинила драку.

Том продолжал ей улыбаться.

— Ты и Клара становитесь местными знаменитостями. Здесь, на трассе, нет ни одного мужчины, который бы хотел оказаться у вас на дороге. Все знают, что ты умеешь стрелять и держишь в палатке ружье, а теперь им стало известно, что и в кулачном бою ты умеешь постоять за себя.

— Я не хочу говорить об этом, — заявила Зоя, ступая на лед.

Клара сказала ей, что он уже стал надежным и прочным. Похоже, Клара знала все, и это усугубляло раздражение Зои против нее.

— Скажи, что мы собираемся делать?

Том последовал за ней, и она почувствовала на себе его мрачный взгляд.

В течение следующего часа он учил ее управлять санями на льду. Четверо из его клиентов повернули назад к озеру Кратер, поэтому теперь у него оказались лишние сани и собаки.

— Раз у нас стало меньше клиентов и груза, мы сможем продвигаться вперед быстрее.

У чилкутов был план поставить полотняные паруса на лишние сани и доверить попутному ветру толкать сани с грузом через озеро. Если удача будет им сопутствовать, к тому времени, когда Зоя и ее спутницы прибудут на место, для них уже будет разбит лагерь и поставлены палатки. И они поедут на санях, в которые будут впряжены собаки.

— В таком случае зачем мне знать, как ставить паруса?

— Любое дело, которое ты освоишь здесь, сноровка в любом ремесле — все равно что деньги в банке.

Его слова показались Зое разумными.

— Почему у наших саней не металлические, а деревянные полозья в отличие от других? — спросила она, оглядываясь вокруг.

— Металлические полозья примерзают ко льду в сильные морозы.

Том показал ей, как смачивать водой деревянные полозья, после чего они покрывались тонкой корочкой льда. Потом продемонстрировал, как запрягать собак. Показал, где следует стоять и как управлять животными. Через час она узнала столько нового, что все начало путаться у нее в голове. Единственное, что застряло в памяти Зои, было предупреждение, что погонщик собак не должен добавлять собственный вес к грузу на санях.

— Ну, об этом можно не беспокоиться. Собаки будут мчаться вперед и тащить за собой сани. Я буду на передних санях, а Медведь Барретт согласился управлять последней упряжкой. Бен Дир поведет сани вслед за Джульеттой, чтобы не спускать с нее глаз. Ни ты, ни другие леди не будут подвергаться опасности.

Зоя уставилась на него:

— Послушай, я все-таки хочу уяснить. Я должна буду бежать за санями весь путь до Длинного озера? Потом бежать через озеро Линдерман до озера Беннетт?

Со смехом он кивнул ей.

— Ты можешь остаться в этом лагере, пока не наступит весна и не растает лед, и тогда ты сможешь взять лодку или плот и спуститься на них вниз по реке.