Гек терзался; его не утешало и то, что в его родной камере заметно укрепилась дисциплина, и без того изрядная: даже курить сокамерники старались в углу, максимально далёком от того места, где разместился Гек. А уж когда он засыпал – затихала вся камера, сам староста бдительно стерёг его покой…

Так уж совпало, что свой восемнадцатый день рождения Гек отметил торжественно и пышно, хотя и анонимно, да и повод для празднования был другой.

В тот день во время ужина Чичероне опять подошёл к Геку и заговорил с ним так, словно со времени последней беседы прошло несколько часов, а не месяцев.

– Привет! – с улыбкой воскликнул Чичероне.

Гек кивнул.

– Что поделываешь сегодня вечером?

– Думаю сходить на пляж, позагорать…

– А ты не мог бы отложить это дело до завтра?

– Мог бы.

– Ну и чудесно. Дон Паоло просит, если ты можешь, зайти к нему сегодня вечером, – у него есть для тебя весточка от твоих родных и близких. Ты как?

– Что – как?

– Ну, зайдёшь?

– Ключи дома забыл. От камеры.

– Ты скажи – хочешь пойти? Если да – скажи да, без выкрутасов.

– Да, если этого хочет дон Паоло. А ты, если не хочешь выглядеть дураковатым, по делу говори, а не загадки загадывай.

– Я уже сказал. Пойдёшь? Если да, то за тобой зайдут.

– Конечно, пойду.

За Геком зашёл надзиратель…

Просторная камера, где содержался дон Паоло, была роскошно и вместе с тем уютно обставлена. В углу даже стоял цветной телевизор.

Посреди комнаты (её трудно было назвать камерой) раскинулся обширный, богато уставленный яствами стол. За столом уже сидело шесть человек, не считая самого дона Паоло, который лично встретил Гека и его сопровождающего у дверей своих «апартаментов». Он тепло поблагодарил стража порядка, сунул ему что-то в ладонь и, когда дверь закрылась, повернулся к Геку.

– Много слышал о тебе, Тони, – я правильно назвал твоё имя? Ты ведь Тони?

– Да, дон Паоло, это моё имя. Надеюсь, вы не слышали обо мне ничего дурного.

Дон неопределённо хекнул.

– Во всяком случае, хорошего слышал больше, иначе я бы не пригласил тебя поужинать с нами. Знакомься: это мои друзья, надёжные товарищи в беде и радости…

Он поочерёдно представил их по именам, усадил за стол Гека, а сам сел во главе. Гек отметил, что Чичероне здесь нет и что блюда стоят нетронутые.

– Ну что нахохлился, Тони? Отведай, не стесняйся, на столе все домашнее и, думаю, достаточно вкусное.

– Спасибо, дон Паоло, но я вроде как уже поужинал…

Дон Паоло засмеялся:

– Да уж знаю, каковы здесь ужины! После таких ужинов в камерах не продышаться от вони! Ешь-ешь, не ломайся. Только вот позвольте мне сказать небольшой тост, раз уж мы здесь собрались…

Дон произнёс небольшую цветистую речь о дружбе, сделал изрядный глоток из бокала, пододвинул поближе первое блюдо, и ужин начался. Ни проглоченный ранее тюремный ужин, ни тревога на сердце не помешали Геку отдать должное обильной и очень вкусной жратве; только вино он прихлёбывал очень аккуратно, запивая острую и жирную пищу, – за столом он всегда все запивал, даже суп. И сейчас ему хотелось пить, а попросить воды было неловко. На столе же было только вино – чёрное, красное, белое, жёлтое и ещё черт знает какое. ѓекатор выбрал жёлтое – менее противное, по его мнению, чем остальные.

– Кстати, Тони, спасибо тебе за услугу – хотя и непрошенную, а все же полезную.

Старый дон стремительно покончил с очередным блюдом и, видимо, вознамерился сделать небольшой перерыв.

– Извините меня великодушно, дон Паоло, я не совсем понимаю, что вы имеете в виду.

– Не притворяйся, скромник, я о тех двух негодяях, которых ты отделал… Карате, а? Или что другое, как оно там называется?

– Клянусь Мадонной, дон Паоло, я тут ни при чем! – Гек покосился на сотрапезников. – Я ничего не видел и не…

– Ладно, – построжал дон Паоло, – хватит! Ещё будешь комедию ломать! Тут не дурачки перед тобою, всему знай меру. Иначе твои достоинства, прямо скажем, далёкие от совершенства, обернутся недостатками… Тебе, по-моему, уже говорили, что неумно клясться по всякому поводу, да ещё святыми вещами. – Дон перекрестился. – Итак, чья работа была?

– Моя, дон Паоло… – Гек опустил голову.

Дон выждал несколько секунд во всеобщем молчании, хлюпнул из бокала, подцепил кувшин и сам долил себе почти до краёв. Парнишка вновь озадачил его: смущение, отнюдь не гордость за лихой поступок, чувствовалось в нем. Все, кто докладывал дону Паоло об этом самом Тони, отмечали его необычность, непохожесть на сверстников. Сила и жестокая решительность сочетались в нем с терпением и скромностью в словах и поступках. Дон Паоло ещё помнил те времена, когда эти качества, плюс голова на плечах, считались идеалом для центральной и западной Сицилии, а умение стрелять и личное богатство играли куда менее важную роль в глазах простых людей, населяющих села и провинциальные городки. И не такими ему представлялись уроженцы Бабилона.

– Поначалу я подумал, что ты очень уж бойкий паренёк, из тех, кто тянет саженец за ветки, чтобы рос быстрее. Но похоже все-таки, что ты парень скромный и не дурак. Хотелось бы в это верить… И люди, которые знают тебя, неплохо о тебе отзывались. Да, они передают тебе привет.

Гек с готовностью кивнул и слегка приподнял голову, но глаза его по-прежнему были опущены долу.

– В тебе заметно хорошее воспитание: ты не наглец, уважаешь старших, не болтун и не строишь из себя пуп земли… Ты, должно быть, хороший сын. Надеюсь, ты чтишь и уважаешь своих родителей?

– У меня нет никого родных, дон Паоло.

– Ах, да! Ты из Бабилона, по рождению, а родители умерли. Извини, сынок, что потревожил их память… Они что, родом с севера были? Сордже… Сордже… Что-то я слышал о них; я правильно фамилию называю?

– Дон Паоло, – в замешательстве споткнулся Гек, – дело в том… я бы хотел…

– Что мнёшься, – удивился дон Паоло, – в туалет надо, что ли?

– Дон Паоло, я бы хотел, если возможно, поговорить об этом с вами наедине.

– Наедине? Но ведь я не духовное лицо, Антонио. Я не знаю, что ты собираешься рассказать, в каких грехах покаяться, если они у тебя есть. Ты можешь смело высказываться в присутствии этих людей. Они мои друзья, мне нечего скрывать от них, и тебе также не след от всех нас таиться. Поверь моему слову – все они честные и достойные люди…

«Особенно вон тот, с мордой палача!» – подумалось Геку.

– Так говори, что у тебя, Антонио?

– Дело в том, что я не Сордже. Меня действительно зовут Антонио, но моя настоящая фамилия – Руссо, а не Сордже.

– Как так, – ещё больше удивился дон Паоло, – а мне казалось…

– По моим нынешним документам я Сордже, а на самом деле – Руссо.

– Да, я понял уже… А зачем и у кого ты взял чужие документы?

– Свои документы я потерял, а эти мне помог выправить один человек, которого я уважаю, – сдавленно пояснил Гек. – С моей стороны было бы чёрной неблагодарностью рассказывать о нем и его делах без разрешения… Но если вы требуете…

– Я ничего не требую, интересуюсь – вот и все.

– Спрашивайте, дон Паоло, отвечу как на духу!

– Ну уж, как на духу… Ешь давай, а то остынет. Ешь да рассказывай. Руссо – известная фамилия, у тебя есть родственники у нас, на Сицилии?

– Нет. А может быть, и есть, я не знаю. Мне родители ничего не говорили об этом.

– А ты действительно сирота, или только по документам?

– Да. Отец давно уже умер, я ещё маленький был, а матушка в прошлом году.

– Печально… А братья, сестры?

– Младшая сестрёнка была, она в два годика умерла, почти сразу после отца. Так они вместе лежат, на кладбище Святого Серафима, – мы же католики.

– И мать там же?

– Нет, мама в другом городе. Мы до этого не так давно в Иневию перебрались жить, мама думала, легче будет…

– А матушка отчего умерла?

– Она через полгода умерла, в больнице. Только мы обживаться стали… И так быстро все случилось: вечером в больницу отвёл, а наутро пришёл – она уже скончалась… Врачи мудрёную какую-то болезнь назвали, но я так понял, что от сердца…

– Стенокардия?

– Вроде того, да я и не запоминал – что толку?

– Сочувствую тебе… И ты один остался… Сочувствую. Несладко пришлось одному?

– Всяко бывало. Работы не найти. Родители ни в каких профсоюзах не состояли, страховок не платили, да и сбережений не оставили. Подрабатывал где придётся… А потом решил: рвану в Европу, в Неаполь, авось заработаю.

– А почему не в Штаты? Там и сицилийцев, и бабилонцев полно.

– Не знаю, сюда проще…

– Но в Неаполь-то зачем? В этой помойке можно прожить сто лет, если не зарежут, и не встретить ни одного приличного человека из местных. Прости меня, Пресвятая Дева, но это сущая правда! Хотя, между нами, ваш Бабилон… Говорят, что у вас без пулемёта средь бела дня на улицу не выйти… Уж коли ты Руссо, да сицилиец…

– Наполовину, дон Паоло…

– Нельзя быть наполовину другом, наполовину верным нельзя быть, сицилийцем – то же самое! Или оно есть – или его нет. Запомни покрепче. Ну, дальше?

– А дальше спёрли у меня сумку с документами в Марселе – я ведь через Францию добирался…

– Нелегально?

– Почему нелегально, у нас с ними соглашение…

Последний опасный поворот сошёл более или менее гладко – не полезут же они проверять французское консульство. Гек уже начал рассказывать о знакомстве с моряками, но дон его остановил.

– Дальше я знаю твою историю, Антонио; с тобой поступили несправедливо. Но это будет тебе хорошим уроком: не доверяйся незнакомым людям – американцы они там, бушмены – и не гонись за лёгкими деньгами, все равно не впрок будут…

Слушая Гека, он не забывал о еде и теперь, насытившись, допивал крепкий кофе с молоком. Видно было, что он знает толк в еде, а язву в грош не ставит. Белая рубашка, облегавшая тяжёлое брюхо, потемнела от пота, щеки и шея налились багрянцем. Дон вытащил огромный носовой платок в цветную клетку и протёр себе лоб и шею. Один из сидящих метнулся в ближний к Геку угол и уже через секунду прилаживал вентилятор, чтобы дону Паоло стало попрохладнее. У толстяка в кругу друзей и партнёров было прозвище «Пуля», так не вязавшееся с его внешним видом и манерой держаться. Но носил он его недаром.

Марио и Бутера, «крёстные» Гека, подробно и не раз пересказывали дону все, что они слышали от «Тони» о его прошлом. Первый раз непосредственно после посадки, потом после истории с Фра Доминико и исключительно дотошно после эпопеи с «красными».

Дон распорядился через своего старшего сына, его доверенные люди звонили в Бабилон, чтобы тамошние друзья проверили достоверность сказанного. Все это необходимо было сделать тщательно, быстро и в полной тайне. Другое дело, что в Бабилоне некому было теперь заниматься чужими вопросами и проблемами, но ради дона Паоло кое-какие справки вроде наводили. Кроме того, дон внедрил в камеру Гека дополнительного наблюдающего. Острый и тонкий ум дона Паоло безошибочно вычленил Гека из прочего арестантского люда. Мало ли, что за этого Тони просили друзья его людей! Нужно ещё и проявить себя человеком, достойным внимания. И этот Тони проявил себя так, что одно время дон всерьёз обеспокоился: он подумал, что паренёк – орудие хитроумных конкурентов, которые и здесь не оставляют надежды до него добраться. Допросив Бутеру, дон поуспокоился – слишком тонка должна быть подобная задумка, в жизни так не бывает. Однако вниманием к Геку не остыл: парнишка был отнюдь не зауряден. Тем временем подоспели новости из Бабилона. Из-за целого урагана проблем, возникших там в прошлом году, местным было не до тщательных проверок, но так – все вроде сходилось…

«Попробую, – решился однажды дон. – Познакомлюсь лично, если подойдёт, возьму под крыло. Всем носы поутираю… И родственников у него нет…»

– …Мы, старики, конечно, и побрюзжать любим, и молодёжь поругиваем, а все же бывает, что и не зря. Тебе сколько лет – двадцать?

– В мае девятнадцать исполнится.

– Я в твои годы пас коз и кормил младших братьев и сестёр, шестеро их было: братьев двое и четыре сестры – невесты. Мама старая уже была, отец погиб, так что и мне через край досталось… Но у меня были друзья, они всегда помогали мне в трудную минуту, и я старался быть хорошим другом моим друзьям…

Дон неожиданно икнул, прервав свою речь, и, придерживая живот рукой, икнул ещё раз. Он отпил остывший кофе, на несколько секунд задержал дыхание.

– А ты вот – все один и один, Антонио. Это нехорошо, гордыня ли тому причиной, угрюмый нрав или нечистая совесть. Правильно я говорю, синьоры?

Синьоры, которые тоже не зевали за богатым столом, похоже, размякли и подобрели. Во время затянувшегося разговора, когда дон Паоло, казалось, вознамерился выслушать всю историю жизни Тони день за днём, они не решались его перебивать, только слушали. Теперь разговор становился общим, все оживились, заулыбались. Один из них, невысокий крепыш с большими седыми усами, предложил тост за дона Паоло – достойнейшего человека и христианина, но сам дон Паоло пить уже не стал. Он пригубил только и отодвинул бокал.

– Не знаю, как вы, синьоры, а я что-то устал сегодня и чувствую, что мне пора отдохнуть, – сказал он через некоторое время, когда веселье было в тихом разгаре. С этими словами он стал грузно выбираться из-за стола. Все поспешно последовали его примеру.

– Ты нравишься мне, Тони. Но мне кажется, что тебе не хватает друга, старшего брата, что ли, наставника, который мог бы уберечь тебя от неосторожных поступков, так свойственных молодости, помочь найти свою дорогу в жизни… Если тебе ещё не надоели нравоучения старика, вспоминай иногда обо мне, может, и я когда-нибудь смогу оказаться тебе полезным.

– Мне очень лестно, дон Паоло, что вы заметили меня и не очень строго осудили мои недостатки. Я постараюсь исправить их и сделать все, чтобы не потерять вашего расположения. Я был бы счастлив во всем следовать советам человека такого ума и такого сердца, как вы, дон Паоло!

Он взял протянутую для прощания руку дона Паоло в свои руки, склонился над квадратной ладонью и поцеловал перстень, надетый на безымянный палец. От пальцев густо разило чесноком. В комнате воцарилось напряжённое молчание.

– Ты скор… но умен, мой мальчик. Со временем, быть может, ты станешь одним из любимых моих сыновей… Я рад, что не ошибся в тебе…

Ты выбрал свой путь, и очень надолго. Я не говорю – навсегда, потому что все мы смертны, но сколько бы ни отпустил нам Господь, все мы будем идти вместе…

Мы живём в конце двадцатого столетия и не будем цепляться за бумажные образки, не будем резать пальцы. В наше быстротечное время важна суть вещей и не так уж необходимо соблюдение архаических форм. Мои друзья отныне и твои друзья, Тони!

Дон Паоло прижал его к своей потной груди и расцеловал в обе щеки. Были они почти одного роста, только Гекатор пуда на три полегче. Остальные присутствующие как по команде выстроились за доном Паоло и поочерёдно обнимали его, улыбаясь и поздравляя, кто сдержанно, кто горячо…

– А теперь – спокойной ночи, синьоры, спокойной ночи, Тони. Нам всем необходим отдых. Может быть, завтра тебя переведут в другую камеру, получше и поближе ко мне. А там, Бог даст, посмотрим, что можно для тебя сделать. Я думаю – так и будет, если я и мои слова ещё имеют вес в этом монастыре…

– Не сомневайся, Тони, имеют! – воскликнул длинноусый. – Дон Паоло весит куда больше девяноста килограммов!

Камера взорвалась восхищённым хохотом: все были в полном восторге от великолепной остроты длинноусого. Дон нахмурился, напряг было губы, но не выдержал и тоже расплылся в улыбке. Гек лихорадочно пытался понять смысл чисто сицилийской шутки, на всякий случай тоже улыбнулся, но рта не раскрыл.

Звякнул ключ, щёлкнул замок, раскрылась дверь: на пороге стоял тот же надзиратель. Он поклонился дону Паоло и кивнул Геку… Они шли в полном молчании. Гулко звучали шаги в тёмных коридорах, на всем пути никто не попался им навстречу. Как будут расходиться остальные гости дона Паоло, Гекатор не знал, – видимо, их разведут аналогичным образом. А может, они уже сами дорогу знают.

Гек готов был поклясться, что длинноусого и ещё одного он никогда в тюрьме не встречал. С воли они приходят, что ли? Мрачная атмосфера ночной тюрьмы усугубляла чувство нехорошей озабоченности, даже тревоги. Гек был взвинчен и подавлен одновременно. Он многого ждал от этого долгожданного вечера, но чтобы вот так, с ходу, никого не зная «официально», войти в сицилийскую «семью»? Уж очень все это неожиданно и непонятно…

Гек ощущал себя тряпичной куклой-петрушкой, куда всякий волен сунуть свою грязную руку и вертеть им как вздумается… Идти в неизвестность – страшно, а остановиться и свернуть – ещё страшнее. Да и куда сворачивать – знать бы?

Глава 5

Дождик! К нам иди!…

Нет ему угомону:

Сбежал куда-то…

– Паолино, ради всего святого, побереги себя! Нельзя же думать только о других. Всем известно, какое у тебя отзывчивое сердце, – а о том, как оно болит, знаю только я… Ты и кофе пьёшь без меры, да ещё и на ночь, я просто убеждена в этом… Твои адвокаты думают о чем угодно, только не о тебе. Ты и так уже похудел и осунулся…

Дон Паоло вспомнил вдруг причитания своей дражайшей половины и невесело рассмеялся. Да, годы уходят безвозвратно, и ему уже давным-давно не двадцать лет.

А ведь было, было время, оно есть – только протереть глаза, оглянуться порезче… эх… И Стефания была совсем другой – звонкая, быстрая, как птичка, не ела – поклевывала… И сам-то он потный и лысый… И старый… Если бы только кофе на ночь… Да со всеми этими заботами – и со снотворным попробуй усни!

Если адвокаты не исхитрятся как-нибудь особенно ловко, сидеть ему ещё год, четыре месяца и два дня. А дела за воротами – чем дальше, тем туже. Из Корлеоне в прошлом году передали крайне неприятную весть: его близкий друг получил пожизненное заключение. Пять лет он успешно скрывался по всей Италии, то здесь, то на севере, – и кто-то предал… Лопнул банк, один из крупнейших. Друзья с обоих побережий потеряли массу денег и хорошо отлаженный канал их перекачки. В Бабилоне смута – ничего не понять, кто виноват? А здесь всякие там Риези наглеют на глазах… И проблемы эти безразмерные поднимутся в полный рост, как только он выберется отсюда. Молодёжь теряет уважение к старшим, особенно в больших городах. Да и собственные сыновья, чего уж душой кривить, мягкотелы и не шибко сообразительны. Все им легко достаётся за отцовской спиной, вот они и думают о бабах да машинах, а не о делах, словно он вечен…

А этот Тони совсем неплох. Резв чересчур и бездушен. И необразован, но разве не вся молодёжь такова? Зато по-хорошему смел и умен. Традиции чтит, не болтун… В парне чувствуются и сила, и характер: когда-нибудь он мог бы стать доном… Но он им не станет, нет. Сицилия кишит предателями и доносчиками, чтобы здесь жить и добиваться высот – нужны верные, беззаветно свои люди. Это вопрос крови, деньгами и страхом всего не решить. Но это и неплохо. Он будет служить и не помышлять о предательстве, ибо человек без роду и племени, сицилиец наполовину, принятый в семью через головы и недовольное урчание других, только в нем, в доне Паоло, сможет обрести опору и защиту. А если с ним что и случится, то потеря невелика – никто не взыщет…

Где-то в октябре дон Паоло пригласил Гека на партию в шашки. К тому времени Чичероне освободился по звонку, и его место в свите дона Паоло занял Гек. В силу своего нового положения он не был только мальчиком на побегушках, как Чичероне; скорее он находился на положении любящего племянника, ухаживающего за пожилым богатым дядюшкой. Ничего криминального ему не поручали. Но зато каждый вечер Гек обязан был рассказывать дону о тюремных новостях, о судьбах и характерах заключённых, об их проблемах, чаяниях и всем таком прочем. Он был крайне любопытен и всегда очень внимательно слушал Гекатора. А Гекатору для этого приходилось поступать поперёк себя: часами выслушивать нудные излияния собеседников, мечтающих заручиться сочувствием дона, изображать из себя рубаху-парня, собирать слухи и доносы, да при этом помалкивать самому, что, кстати, получалось у Гека проще всего. А вечером наоборот: дон в основном слушал, а Гек молотил без умолку, безуспешно пытаясь угадать, что из рассказанного пригодится дону, а что пройдёт мимо ушей. Дон прилично играл в шашки, легко побеждая окружающих, но на Геке нарвался: тот обыграл его одиннадцать раз подряд при девяти ничьих. Дону даже не удалось размочить результат. Злоба и гнев бушевали в изношенном стариковском сердце, однако он не дал воли своим эмоциям: объективно Тони не виноват – душой не кривил, не подлаживался и не поддавался, чтобы угодить своему патрону. С той поры повелось у них играть не больше одной партии, причём в поддавки, где Гек был не сильнее дона Паоло.

Игра шла вяло, с большими перерывами, и сегодня говорил дон.

– Ты что-нибудь слышал про «Счастливый квартет»?

– Нет, дон Паоло.

– А про Счастливчика?

– Боюсь соврать… Это американец, по-моему?

– Всему миру он был известен как американец, но родом он из наших.

– Да, я читал что-то. Его в аэропорту отравили лет десять тому назад?

– Тринадцать лет. Да только никто его не травил, свалил Счастливчика инфаркт. Но это действительно случилось, когда он ждал рейс из Штатов в Неаполе. Я там был и видел все своими глазами. Так проходит слава земная, – теперь его никто не помнит! А ведь я никогда более не встречал человека, которого уважал бы так глубоко и искренне, как дона Сальваторе, упокой Господь его душу, даже сравнивая его с нашими великими стариками. И он, ты знаешь, терпеть не мог, когда его так называли: «дон Сальваторе», предпочитал «мистер Лучано» или Чарли – для друзей. Только что-то я не припомню, чтобы здесь кто-нибудь из местных назвал его Чарли. Доны наши звали его Сальваторе, а он их Калоджеро, Джузеппе… Ох, я, помню, вертелся как змея под колесом: протягивает мне руку – дело было вскоре после войны, я был ещё молодой, но постарше тебя, – говорит: «Приветствую друзей!» Я беру протянутую руку, вижу, перстень-то на другой руке! А я был тогда деревня деревней, с важными особами редко доводилось беседовать, да-а… Ну, тут-то я и отмочил: скособочился возле руки и громко так: «Целую ваши ручки, дон мистер Луканиа!» Настоящая-то фамилия у него Луканиа была… Он как засмеётся: «Кум Пепе, какие у тебя ребята чудные, да с юмором! Как зовут тебя, добрый молодец?» – «Паолино», – говорю чуть ли не шёпотом, горло от волнения перехватило, а сам вижу, как дон Пепе кровью налился и меня взглядом буровит. У меня душа в пятки…

«Павлин?!»

«Паолино, дон… мистер…» – и уже не столько страшно, сколько стыдно. Одна была в тот момент мечта: провалиться сквозь землю до самого ада, и немедленно…

«Паолино… А то я было ослышался, извини… На слух легко перепутать. Ну-ну, мы оба ошиблись и вместе исправимся. Я буду звать тебя Паоло, а ты зови… зови меня дон Чарли. Уговорились?»

«Да, дон Чарли, – говорю. – Простите меня за неловкость…»

«Уже простил. Пепе, ну что ты надулся, ей-богу, все уладилось. Не ругай парня, он не виноват, что у нас в Штатах иные порядки, нежели у вас… И, кстати, искать больше никого не надо, он мне вполне подходит, пусть этот Паолино при мне побудет, о`кей?»

Вот так мы с ним познакомились. И доном Чарли звал его только я один на всей Сицилии! И меня с тех пор почти никто не зовёт Паолино. И дон Пепе жив до сих пор, но очень стар, все время болеет и давно отошёл от дел. Но нахлобучку все же он мне тогда устроил…

Время шло. Дон Чарли занялся «порошком», возглавил это дело, а мы долго ещё, как говаривал дон Пепе, грызли другую кость, по старинке горбатились. Потом наши тоже подключились, но к тому моменту судьба нас развела, мы двигались в одном направлении, но пути наши не пересекались. Изредка встречались мы как партнёры, я всегда радовался этим встречам, но что поделать – у меня был другой босс, а у него другие помощники. К ним-то я и подвожу свой рассказ, Тони… Знаешь ли ты дона Анджело?

– Это который здесь же сидит, в очках?

– Сидит он не в очках, он их носит. Так ты его знаешь?

– Я знаю, о ком вы говорите, дон Паоло, но лично не знаком. При нем ещё пара мордоворотов отирается?

– Их сейчас перевели в другое место… Так вот, Тони, он один из тех, кто ходил под доном Чарли, упокой Господь его душу. Когда дон Чарли был жив, все катилось как по маслу. И места на всех хватало, и денег. А когда он умер, его ребята оказались в затруднительном положении, поскольку обрушились мосты и связи международные. А бизнес, как ты понимаешь, не терпит остановок; ну и отодвинули в сторону Анджело с братцем, ещё кое-кого – весь квартет счастливый. А эти орлы не придумали ничего лучшего, как с помощью динамита и машин-ганов урвать себе кусок чужого пирога. Заварилась такая поганая каша – вспоминать тошно… Многие достойные люди погибли, из тех, кого я знал и с кем дружбу водил. Сам я в те годы уже кое-что значил, меня уважали. К тому времени заимел небольшую фабричку стекольную, с депутатами свёл знакомства. Мне эти войны – как покойнику зубные протезы, но и в стороне не отсидишься! Одним словом, этот дон Анджело оказался выродком. А когда ещё и братец его бесследно исчез, тут уж он совсем с цепи сорвался. Мы и доныне расхлёбываем плоды его ублюдочных претензий.

И покуда эта падаль дышит одним с нами воздухом, Тони, множество честных, нормальных людей обречены жить в тревоге за своё благополучие и благополучие родных и близких. Что ты на это скажешь, Тони?

– Дон Паоло, вы лучше меня разбираетесь в людях, но клянусь вам, что мне он с первого взгляда, даже чисто физически был неприятен. Его взгляд, голос, манеры – все вместе и по отдельности…

– Опять «клянусь»! Не заставляй меня повторяться и учить тебя хорошим манерам, Тони. Это проявляет тебя отнюдь не с лучшей стороны… Так что бы ты мог мне посоветовать в сложившейся ситуации?

– Не знаю. Но я во всем готов следовать вашим советам, дон Паоло.

– Ну а сам-то что думаешь, до моих советов?

– Дон Паоло, если вы скажете, чтобы я его охранял, то я с него пылинки сдувать буду, что бы при этом я не думал…

– Ты, наверное, воображаешь о себе, что очень хитрый, да? Ох, смотри…

– Дон Паоло, какое бы решение вы ни приняли, я не могу… ну, не мне его оспаривать, а уж тем более забегать вперёд. Это не от хитрости, дон Паоло, кл… поверьте мне!

– Ну так что бы ты мне посоветовал?

– Убить. Убить дона Анджело.

Старика передёрнуло от открыто произнесённого, да ещё и повторенного слова «убить». Крови он не боялся никогда, сам убивал многажды, но вековые традиции, выучка и опыт, диктующие осторожность во всем, вычеркнули из профессионального лексикона дона Паоло и его коллег слова, прямо обозначающие деяния, жёстко преследуемые законом. Он, конечно, понял тайное возмущение своего ординарца, намеренно нагло нарушившего табу на неприятный термин, но не рассердился. Он оценил уважительную ловкость и деликатность, с которой Тони, ведя свою часть разговора, пытался уйти от ответственности за принятое не им решение. И выдержки не потерял, и огрызнулся даже, мерзавец сопливый! Но придраться не к чему. Он специально загнал парня в угол и теперь с некоторым удовлетворением признал про себя: у парнишки есть характер.

– Быть по сему. Но уж если ты все решил, так, может, и исполнителей назначишь?

– Я ни на что не претендую, дон Паоло, но я вижу: вы сердитесь на меня. Скажите за что, я постараюсь загладить свои ошибки!

– Лучше я дам тебе один совет, Тони. Он пригодится тебе на всю жизнь, сколько бы она ни продлилась: никогда не вставай на цыпочки, равновесие потеряешь… Ладно, я не сержусь, перейдём к делу. Я заранее проведал о твоём решении и подготовил тебе в помощь двоих ребят…

Дона Анджело зарезали в коридоре тюремной больницы. Все было в крови: стены, пол, носилки. По обыкновению, никто ничего не видел. И если бы Гек и те, кто были с ним, догадались оставить на месте происшествия нож… Кто знает – вдруг это сам дон Анджело, не в силах терпеть страдания из-за больных почек, наложил на себя руки?

– А-а, Тони! Рад тебя видеть, сынок. Как поживает твой аппендикс?

– Ложная тревога, дон Паоло. Приступ прошёл, и резать не стали.

– Я слышал, что камешек сам вытряхнулся из башмака?

– Да, дон Паоло. Видимо, он очень многим натёр ноги.

– Угу. Ну, садись: сыграем. Фу, от тебя лекарствами разит за километр…

И все. И как будто ничего не случилось. Разве что с десяток бульварных газет попытались вдохнуть сенсацию в сообщения о смерти опального главаря одной из самых свирепых и своевольных преступных группировок. Каждая из газет строила собственные версии убийства. Дон Анджело, вопреки своему имени, слыл отнюдь не ангелом по обе стороны океана, хотя в Штатах о нем знали только из прессы. Но во время большой войны шестидесятых он сумел противопоставить себя всем: новым ребятам из восточного Палермо, традиционным донам старых времён, традиционным донам из молодой поросли, гангстерам из Штатов и даже своему заместителю по собственной «семье». Даже известный нью-йоркский раскольник Боннано, своего рода аналог дона Анджело в Штатах, и тот хотел его крови. Где уж тут было выжить.

Престиж дона Паоло, и до этого незыблемый, ещё более укрепился: отныне в пределах тюрьмы не было узников, не зависящих от его воли и благорасположения. Друзья поспешили в очередной раз продемонстрировать ему своё уважение: резко возрос поток посетителей с улыбками, подарками и цветами. Сам начальник тюрьмы стал искателен и вежлив как никогда, хотя и ранее у дона Паоло не было ни малейшего повода, чтобы упрекнуть его в нелюбезности и чёрствости к нуждам почтённого пожилого синьора, томящегося в неволе. Кое-что перепало и Геку: теперь он питался куда вкуснее, имел больше свободного времени. Кроме того, дон Паоло организовал для молодых людей из своей свиты, включая Гека, свидания с проститутками тут же в тюрьме, в специально обустроенных камерах. Он даже взял на себя все расходы, так что раз в неделю юные холостяки предавались развлечениям, бесплатным и в то же время бесценным по тюремным меркам. Дон Паоло слыл моралистом и добрым католиком: он не содержал любовниц, никогда не пользовался услугами шлюх, но он знал жизнь и с пониманием относился к потребностям молодёжи, и так уже лишённой самой желанной и сладостной ценности в жизни – свободы. Гек сориентировался быстро: он выбрал двадцатилетнюю мулатку, крепко сбитую и выносливую, и отводил душу только с ней. Лайза слабо понимала по-итальянски, это вполне его устраивало.