На склоняющееся к западу солнце больно смотреть, весь мир под ним блестит и переливается огнями, словно везде просыпаны осколки слюды. Западная часть неба в клокочущих вулканах и тучах сизого пепла, солнце огромнеет и царственно алеет… …а во двор крепости все въезжают и въезжают телеги и подводы с бревнами, досками, черепицей, грудами битой дичи. Босоногие погонщики щелкают кнутами, направляя в сторону бойни стадо овец. Прошел отряд стражников, время сменить караулы, а возле кухни нарастает оживление, ворота винного подвала распахнуты, возле них сэр Растер размахивает руками, указывая, что и куда, а дюжие мужики выкатывают солидных размеров бочку…
      Я вздохнул, сэр Растер верен себе: если не поход - то пир, а для чего еще живет человек? Но для меня важнее вон те люди, крепкие и кряжистые мужчины, прибывшие в длинной повозке на тяжелых колесах. В упряжке не кони, а могучие волы, что значит: работники прибыли со своим инструментом, запросят больше.
      Пока пир не начался, я поспешно спустился. Каменотесы дружно сдернули с голов шапки и поклонились, но не чересчур, они не мои люди, а кто чересчур роняет достоинство, тому и платят меньше.
      Вперед выступил мужик с длинными волосами и бородой, где седых волос больше, чем черных, но здоровенный и мускулистый, как выросший на камнях дуб.
      - Мастер Маргулер, - назвался он. - Линдон Маргулер.
      - Приветствую, мастер Маргулер, - сказал я. - Работу вы знаете, вижу. И не новички. Аванс выдам сейчас, а к работе чем раньше приступите, тем больше заработаете. Плачу от объема вырубленного…
      Он спросил с сомнением:
      - Мы слышали, что рубить камень придется… гм…
      - Под Хребтом? - договорил за него я. - Все верно. И вы подумали, какой дурак этот лорд!.. Но раз платит хорошо, почему не принять даже такое предложение?.. Кто-то спорит, но вы все-таки приехали. И правильно сделали.
      Он смотрел несколько ошарашенно, каменотесы за его спиной переглядывались, на лицах смущение, отводили взгляды.
      Мастер Маргулер сказал осторожно:
      - Ну, это не наше дело обсуждать…
      - Ваше, - заверил я. - Обсуждайте сколько угодно! У нас свобода слова. Но работу делайте. Можете сразу, как приедете, начинать рубить камень, я там отметил от и до.
      - Там кто-то уже есть?
      - Вы уже третья бригада, - заверил я. - Первые две начали с того, что срубили себе бараки для жилья.
      - Разумно, - проворчал Маргулер. Он все еще посматривал на меня настороженно, я хоть и дурак со своей дурацкой затеей, но какой-то не такой дурак. - Мы тоже сделаем свой. У нас цех со своим уставом. И своим котлом.
      - Ваше право, - согласился я. - Лишь бы работе это не мешало. Пойдемте, мастер Маргулер, в мои покои. Получите плату на свою бригаду…
 
      Маргулер деловито пересчитывал монеты, когда вбежал раскрасневшийся и запыхавшийся паж в нарядном камзоле и разноцветных штанишках: одна штанина красная, другая - зеленая, отвесил церемонный поклон и прокричал звонким и срывающимся от усердия голосом:
      - Доблестный сэр Ричард! Ваши верные рыцари со всей почтительностью не начинают пир до вашего появления!
      Я поморщился, сказал мастеру:
      - Вам хорошо: камень долбите! А мне вот идти пить надо.
      Он впервые ухмыльнулся, в запавших медвежьих глазках появились веселые искорки понимания.
      - У всех свои трудности. Спасибо за щедрую плату, ваша светлость.
      - После завершения работы, - пообещал я, - всех ожидают премии!
      Он крякнул, но смолчал, только посмотрел на меня снова, как на припадочного. Я ответил широкой улыбкой, мол, а ты возьми и откажись от премии, раз не ждешь ее при жизни.
      - Спасибо, - повторил он осторожно. - С вашего позволения, мы завтра с утра и отбудем.
      Отлично, - сказал я. - Скажите о себе на кухне. Вас покормят за государственный счет…
      Он удивился:
      - Это за какой такой?
      - За мой, - сказал я сердито. - Могу я хоть когда-то не хвастаться своей щедростью?
      Он улыбнулся и ушел, а я отправился вслед за пажом, что прямо раздувается от гордости. Вообще-то паж должен топать позади, но в нашем постоянно перестраиваемом муравейнике они лучше ориентируются, где что и как, а я в своей огромной крепости-городе могу и заблудиться.
      Большой зал с голыми жутковатыми стенами из литого камня, настолько гладкими, что кажутся металлическими. Ни одного ковра или шкуры, зато успели навезти и расставить под стенами светильники. Пахнет горящим маслом, ароматы приятные, что-то подмешивают для запаха, посреди три узких длинных стола, составлены подковой, пестро и ярко одетые рыцари слушают песню барда.
      Я остановился в дверном проеме, разом оглядывая как своих рыцарей, так и лордов, что уже отправили свои медлительные войска в их земли, а сами задержались на несколько дней, заканчивая пир. Сразу уехали только те, кто привел с собой небольшие конные отряды, они с ними и вернутся, а у кого еще и пешие, те все равно их обгонят по возвращении.
      За столом - Растер, Макс, Норберт - понятно, голытьба, если так уж начистоту, самые надежные для любого властителя люди, но гораздо важнее, что в зале барон Альбрехт, граф Ришар де Бюэй и другие владетельные лорды, у которых свои земли и крепкие замки. Могли бы, отбыв повинность перед сюзереном, с чувством выполненного долга поспешить вернуться в собственные владения, где вся законодательная, а также исполнительная власть - у них…
      Вместе держатся рыцари из Амило и Амальфи: Зигфрид, Тюрингем, Ульман, Вернигора, виконт Теодерих, еще с десяток приехавших вместе с ними. Хотя уже освоились со всеми и передружились, но все же чувствуют общие корни. Сближает и то, что не все они "чистые рыцари": если барон Альбрехт или даже малоприметный Норберт могут легко назвать по двенадцать поколений своих знатных предков, то эти почти все рыцари в первом поколении, сами чувствуют свою недостаточную рыцарственность и по манерам, и по знанию благородных обычаев.
      Асмер и Бернард тоже сидят вместе, хотя ни тот ни другой не комплексует из-за соседства знатных лордов. В Зорре, где жестокие бои равняют всех, ценится только доблесть, а не череда великих предков.
      Из новичков выделяется сэр Жоффруа де Шарни, уже немолодой, но крепкий, как дуб в расцвете сил, прокаленный походами и войнами, что вытопили из него не только жир, но и лишнее мясо, весь перевит жилами, крепкий и костистый. Он еще по прибытии под мои знамена сообщил гордо, что побывал даже в Иерусалиме и, наслушавшись о молодом и амбициозном гроссграфе, хочет предложить ему свой меч и услуги в надежде, что не придется доживать в старости, а удастся красиво погибнуть в бою за какое-нить справедливое дело.
      Чем-то он показался мне похожим на Макса, таким наш Максимилиан станет лет через двадцать-тридцать, и уже потому, что к Максу чувствую симпатию и доверие, сэра Жоффруа принял с сердечным теплом и сразу пригласил поучаствовать в пире.
      Появился отец Дитрих в сопровождении тихого монашка, в руках Великого Инквизитора толстенная Библия. Рыцари наперебой бросились к нему испрашивать благословения. Растер суетливо придвинул инквизитору кресло. Отец Дитрих с неохотой передал книгу монаху, даже я со своего места уловил запах свежей типографской краски, опустился на сиденье, разговоры сразу стали сдержаннее, исчезли грубые шуточки.
      Сэр Растер с оттоптанными медведями ушами первым сквозь шум и гам услышал скрип открываемой двери, я не успел сделать и пару шагов, как он заорал радостно и как бы с удивлением:
      - Сэр Ричард!
      Я улыбался и красиво помахивал рукой.
      - Да-да, я самый. Все свободны, всем сидеть.
      Начался пир, шумный, веселый и бестолковый, но бестолковость вижу только я, для всех остальных в нем заключен большой и сакральный смысл. Я, как положено, широко улыбался и милостиво наклонял голову, произнес тост из общих слов, все дружно и лихо осушили кубки, а затем уже пошло по накатанной.
      Я ухитрялся урывками думать о Тоннеле, в то же время улыбался и снова кивал, иногда пожимал плечами, даже не расслышав вопроса, снова поднимал кубок, улыбался, наклонял голову.
      Сэр Растер, уже красномордый, очень веселый, наклонился к уху сэра Норберта и проревел весело:
      - Против кого молчим? Сэр Норберт, если ты глуп, то поступаешь умно, но если умен, то поступаешь глупо. Но ты ж не глуп, скажи тост!
      Норберт отнекивался, но на него насели, заорали, начали подталкивать, недовольный Норберт Дарабос наконец встал, кубок в правой руке, посмотрел на меня бесстрашно и прямо.
      - Сэр Ричард старше доблестью, чем годами. Мне повезло, что я среди его соратников. Полагаю, нам всем повезло. Так сдвинем же кубки, чтобы и дальше наш путь был так же прям и славен!
      Со звоном и радостным стуком кубки встретились над столами, красные капли щедро орошают красные скатерти, я улыбался и снова милостиво наклонял голову, отвечая на поднятые бокалы тех, кто не в силах ко мне дотянуться.
      Растер толкнул барона Альбрехта.
      - Теперь ты!
      Барон с улыбкой покачал головой.
      - Нет-нет.
      - Почему? Вон даже Норберт и то…
      Барон снова покачал головой.
      - Простите, но в чем я силен, сейчас не ко времени, а что сейчас ко времени, в том я не силен.
      - Ну вот, - сказал Растер разочарованно, - снова умничает, ничего не понятно… Ненавижу тех, кто помнит, что было на прошлом пиру!
      Сэр Варанг и сэр Ришар сдвинули головы и тихонько переговаривались, Растер дотянулся до Ришара и бухнул его по спине кулаком.
      - Граф, - взревел он мощно, - беседа должна быть столь же общим достоянием пирующих, как и это прекрасное вино! Не так ли, сэр Ричард?
      Я кивнул.
      - Когда за столом больше двух, говорят вслух.
      - Золотые слова, - проревел Растер. - Сэр Ришар, не расскажете ли, как вы весной поймали оленя с золотыми рогами? Говорят, ваши кони догоняют любого оленя так, будто бегают за черепахами!
      Сэр Ришар со сдержанной гордостью улыбнулся.
      - Как приятно, когда спрашивают о том, о чем самому хочется рассказать и без всякой просьбы! С удовольствием расскажу. Но в другой раз. Сейчас сам хочу спросить сэра Ричарда…
      Он замялся, я сказал громко:
      - Даже знаю, о чем. Спрашивайте.
      - О чем? - спросил сэр Ришар осторожно.
      - О тоннеле? - уточнил я. - Вижу-вижу, что у вас на уме…
      Сэр Ришар шутливо пощупал свое лицо.
      - Неужто я так прям? Неприлично даже… так вот поговаривают, вы послали к Хребту почти тысячу копейщиков?
      - Не только, - уточнил я, - там и мечники, и лучники. Два десятка с арбалетами. А что вас интересует?
      Он снова замялся, за столом начали стихать разговоры, прислушивались, я ловил на себе заинтересованные взгляды.
      - Да как-то непонятно, - пробормотал он. - От кого охранять камнерубов? Или друг от друга?
      Я сказал благожелательно:
      - Сэр Ришар, вы отказались участвовать в прорытии тоннеля под Хребтом. Так что, уж простите, не допущены к корпоративным тайнам. Но если хотите и рыбку съесть, и девственность сохранить, могу рекомендовать придвинуть ваши войска поближе к тому месту, где начались работы.
      Он посмотрел на меня в недоумении, взгляд его упал на пустой кубок передо мной, из-за спины выдвинулась рука с кувшином, из горлышка полилась темно-красная струя.
      Лицо Ришара прояснилось, он решил, что все понял.
      - Великий император Траян, - сказал он, - не разрешал исполнять приказы, данные после долго затянувшихся пиров.
      - Это не приказ, - сказал я, приятно улыбаясь, - совет… Но вы откажитесь, откажитесь!
      - Конечно, откажусь, - сказал он очень уверенно, даже чересчур уверенно. - Зачем бы я туда послал мои войска!
      - Правильно делаете, - одобрил я. - Это я так, по доброте своей сделал вам такое предложение. Вам с другого конца Армландии двигаться? Последним прибудете, когда все хлынут… ладно, наливайте, а то все такие серьезные… и меня как-то странно понимаете…
      Они в самом деле посматривали с недоумением, а отец Дитрих сказал очень заботливо:
      - Македоняне, потеряв Александра Великого, по силе стали равны циклопу, потерявшему глаз. На тебе вся Армландия, так что береги себя. Уже не ради себя, а ради этой прекрасной страны.
      Я сказал поспешно:
      - Святой отец, не волнуйтесь, я не переработаюсь.
      - Да кто знает…
      - Я знаю, - ответил я уверенно, самому стало весело, что обо мне такое лестное подумали. - Я такой.
      - У человека силы не беспредельны, увы.
      Я открыл рот для шуточки и закрыл. В самом деле смотрят с тревогой и даже то, что я почти откровенно признался в лени, поняли как хвастовство неиссякаемыми силами, что позволят мне работать и работать на благо. Ага, на благо. Работать.
      Я развел руками в великом смущении.
      - Дело не во мне… Святой отец, я хочу, чтобы, когда в других странах спрашивали, кто правит в Армландии, им отвечали: закон. Или: закон и порядок! А про гроссграфа упомянуть могли и забыть. Я бы такой формой правления только гордился.
      Он сурово улыбнулся:
      - Юность, юность…
      - Но это возможно, святой отец!
      Его сухие губы скептически изогнулись.
      - Как? Да, я знаю, в Элладе была демократия… Потому и пала под натиском сперва Александра, потом римлян, у которых во главе всегда люди.
      - Но разве там люди стояли выше закона? Римляне создали юриспруденцию!
      Он развел руками.
      - Закон всего не предусмотрит. Он может стать камнем на шее, что потянет ко дну глубокой реки. Однако в Риме люди в нужные моменты могли брать законы в свои руки. И потому Рим стал вечным.
      Рыцари с интересом прислушивались, барон Альбрехт заметил с некоторой ехидцей:
      - Где нет закона, нет и преступления, не так ли?
      Отец Дитрих подтвердил с улыбкой:
      - Формально, да.
      - Это аксиома! - сказал Альбрехт. - Потому сэр Ричард вообще-то должен бы тормозить принятие любых законов.
      - Э-э-э, - возразил я, - а как насчет заповеди: не судите, да не судимы будете, взявший меч от меча и сгинет, какой мерой меришь - такой отмерят и тебе…
      Они смотрели с пониманием: слишком уж в глубокие дебри я влез, умничаю, значит, такой вот лорд у них, даже Библию читал или хотя бы видел издали, только сэр Растер завозился и недовольно хрюкнул:
      - Сэр Ричард, в чем дело?.. Как нет закона? Наш закон - вы. Ваша воля - закон!
      Рыцари согласно зашумели.
      - Как говорит мой повар, - сказал я, - самое вкусное мясо не похоже на мясо, а самая вкусная рыба не похожа на рыбу. Потому и закон должен быть похож не на закон, а на божественный голос свыше. Мол, приказывает, а не вступает в дискуссии. Эй, что там медлят с горячим?
      Сэр Растер прогудел с достоинством:
      - Закон должен быть краток, чтобы любой дурак мог понять и усвоить. А то иной раз ломаешь голову, ломаешь, а все не поймешь, что сказано…
      Слуги торопливо вбегали в зал и убирали опустевшие тарелки с остатками салатов и холодных блюд, следом другие спешно ставили перед проголодавшимися господами горячее парующее мясо.
      Я отломил руками гусиную лапу, из-под стола раздалось рычащее напоминание, я бросил лапу туда, а для себя разорвал гуся пополам. Изнутри посыпалась горячая разварная гречка, золотыми зернами заблестела под ярким светом множества светильников по всему по широкому блюду.
      Я сказал твердо:
      - Народ любой страны будет полностью счастлив и управляем, если суметь желания большинства направить… скажем, не в политику, объявив ее грязным делом, о которую ни один порядочный человек не станет пачкать руки, и не в накопление богатства, дескать, трудом праведным не наживешь палат каменных, а в…
      Я задержал мясо перед пастью, подбирая профессию, все смотрят с ожиданием, я сказал:
      - К примеру, в бродячих актеров!.. в фокусников, что жонглируют факелами на площадях. Дескать, почетнее жонглировать факелами или ножами, чем обещаниями перед народом.
      Все перестали прислушиваться так внимательно, что даже горячее мясо осталось в тарелках или в руках, расслабились, начали переглядываться, а прямодушный Растер сказал с облегчением:
      - Все шутите, сэр Ричард! А мы уж подумали, что в самом деле надо обманывать… В актеров, ха-ха, надо же!
      - Ха-ха-ха, - расхохотался Макс. - В бродячих фигляров!
      Даже барон Альбрехт, который посматривал сперва с вопросом в глазах, рассмеялся, понимая, что сюзерен шутит. Нельзя представить, чтобы достойные юноши стремились не к ратным подвигам, не к управлению областью, краем, страной, а к тому, чтобы изображать и высмеивать тех, кто управляет страной, кто стремится к ратным подвигам, кто отдает жизнь во славу своей страны, сюзерена, церкви, святой Девы Марии.
      Я жевал, это дает возможность не отвечать сразу, а когда проглотил, уже все умные ответы благоразумно затолкал взад и заставил свои губы растянуться в примирительной улыбке.
      - Да-да, конечно…
      А сэр Норберт сказал глубокомысленно:
      - Вообще-то я могу представить, что из самых низов, где только воры и шлюхи, кто-то из детей, может, и стремится убежать в бродячие артисты. Достойные люди землю пашут, дома строят, коней куют, а недостойные, что работать не хотят и не умеют… гм… в актеры. Но, к счастью, есть еще благородное сословие, откуда никогда ни один человек не захочет уйти в столь низкую и недостойную профессию!
      Я кивнул.
      - Вы правы, сэр Норберт. А если вздумает - то он уже не из благородного сословия.
      Я торопливо обгладывал кости, хватал другие куски, по телу расползается приятное тепло. Барон Альбрехт насыщается не так торопливо, блюдет манеры. Я поглядывал искоса, он обычно улавливает, когда я что-то недосказываю или резко сворачиваю, чтобы не проговориться, но сейчас ничего не заподозрил. Такую резкую смену интересов и ценностей в обществе и представить не в состоянии.
      Но, проговорил холодно внутренний голос, это один из стержней власти. Направить желания большинства туда, где нам, властелинам, перестанут быть конкурентами. Пусть грезят не пугачевщиной или разинщиной, а возможностью находиться на виду толпы, самому постоянно любоваться собой и другим показывать, какой красивый, умный, мудрый, знающий, замечательный… Когда актеры по славе сравняются с политиками - сейчас об этой дикости даже брякнуть нельзя, засмеют или сочтут за шуточку - тогда народ окончательно превратим в толпу, в стадо баранов и заставим его повиноваться, будто сами двигаем их руками и ногами.
      И тогда раздолье для нас, умных, талантливых, дальновидных и хорошо знающих, что для народа нужно. Другое дело, захочет ли он это есть… Гм, заставим!
      Отец Дитрих поглядывал на монашка, застывшего с книгой у груди, будто держит грудного ребенка, но внимательно рассматривает, как я заметил, и веселящихся рыцарей. Брови то и дело сдвигаются на переносице, в глазах проскальзывает тревога.
      - Отец Дитрих, - сказал я, - они все - верные сыны церкви!
      Он поморщился.
      - Не сомневаюсь, сын мой. Но даже некоторая небрежность простительна… в некоторых случаях. Я не о вере, а об устойчивости беспокоюсь.
      - Нашей?
      - Да, Армландии. К сожалению, любыми переменами всегда стараются попользоваться соседи. Я только что получил сведения, что есть неприятности на границах…
      - С Турнедо? - догадался я.
      - Ну да, Гиллеберд будет первым, кто вас проверит на прочность. Пусть даже чужими руками.
      - Чужими? А где там чужие?
      - Руками якобы своевольных сеньоров, - пояснил он. - Для этой цели очень хороши буйные лорды, что бравируют независимостью. Иногда король их использует куда лучше, чем если бы были его верными подданными!
      Барон Альбрехт поинтересовался медленно:
      - Святой отец, туда совсем недавно отбыл сэр Тамплиер. Вы так быстро уже получили вести?
      Отец Дитрих буркнул:
      - У меня свои источники, барон.
      - Простите, святой отец.
      - Ничего, сын мой. У всех свои тайны.
      Сэр Растер спросил бодро:
      - Может быть, послать Тамплиеру военную помощь?
      - Лучше бы гуманитарную, - сказал я с тоской. - А еще лучше дипломатическую поддержку. Совсем ни к чему конфликты на границах!
      - Надо, сэр Ричард! - возразил Растер. - Врага надо учить!
      - А миром не получится? - спросил я. Посмотрел на их ошеломленные лица, пояснил торопливо: - Хороший полководец, как хороший врач, берется за клинок лишь в крайней надобности.
      Сэр Растер ответил с достоинством:
      - Так эта надобность всегда при нас!
      - Народ у нас такой, - поддержал барон Альбрехт, - великодушие правителя, как и вежливость, толкует как слабость.
      - И не только правителя, - уточнил Растер и нахмурился грозно. - Приходится идти напролом и раздавать зуботычины всем встречным… заранее, а то подумают, что слаб!
      Я спросил удивленно:
      - Что, уже пришла пора? Мы еще экономику не подняли! Даже поднимать не начали! Не-е-ет, сперва укрепимся. Я хочу воевать так, чтобы противник сразу видел: лучше сдаться сразу, это дешевле.
      Барон уточнил деловито:
      - Значит, воевать будем скоро? Я только хотел уточнить этот момент.
      - А вопрос задать подтолкнули сэра Растера? - сказал я укоряющее. - Эх, барон… К сожалению, воевать приходится всегда раньше, чем хотелось бы. Так что держите ячмень сухим.

      Сэр Растер провозгласил новый тост, я подал знак, чтобы на меня не обращали внимания, поднялся и вышел из зала. Если для Растера окончание войны в Армландии - сигнал к бесконечному пиру, пока не придет пора нанести превентивный удар по вероятному противнику, то у меня сердце колотится от перевозбуждения: щас возьмусь, щас наконец-то горы переверну, Тоннель прорублю, Юг и Север соединю и сам встану таможенником, Армландию заэталоню для всех соседних королевств, подниму вэвэпэ на небывалый уровень, разовью науку и хайтэк, все у меня от счастья запоют и даже запляшут, гады…
      Дворец выстроен из желтого камня, и когда я быстро шел в сторону выхода вдоль длинного ряда колонн, в широкие окна льется закатный свет солнца, окна горят, словно огромное солнце стоит прямо за окнами. По всему залу оранжево- красноватый свет, а стены словно из старого доброго янтаря, потемневшего от времени, но сохранившего в своих глубинах накопленный солнечный свет.
      На Юге случился тот ужас, который я видел в другом месте: обмен ценностей на удобства. В том мире, откуда я пришел, ценностей фактически не осталось. Одни отменены, как "ограничивающие человека", другие втоптаны в грязь и осмеяны, потому что не дают наслаждаться тем, что раньше считалось смертным грехом: плотскими утехами, чревоугодием…
      Зато взамен получили неслыханные удобства, что принесли высокие технологии. Да, обмен ценностей на удобства. Но здесь я добился полного контроля над громадной территорией, и в рамках Армландии смогу совместить высокую мораль и высокую технологию… Да, смогу, и пошли вы все! Несогласных буду вешать прямо на городской стене поближе к воротам.
      Стражи у выхода вытянулись, я сказал: "Вольно", охраняют пока не ворота в донжон, а пустой проем. Здесь пока нет ворот, как и в саму крепость: против простых дружно возражают все рыцари, а поставить вычурные требует времени.
      С широкого крыльца, не то мраморного, не то еще из какого-то не самого дешевого камня, я вдохнул ароматный вечерний воздух. Далеко-далеко над стеной возвышаются синеющие к вечеру горы, все еще свежо и чисто вздымаются из пооранжевевших облаков. Над ними бездонное покрасневшее небо, уже грозное и грозящее огнем…
      Деревьев и вообще долину отсюда не видно, но и она, как полагаю, сейчас из зеленого быстро окрашивается в багровый цвет заката, по ней от приземистых деревьев бегут длинные черные тени, такие непропорционально грозные в сравнении с мелкими и невзрачными стволами…
      Может, мелькнула мысль, выехать к Хребту прямо сейчас? Ну и что, если на ночь? Ни Зайчик, ни Бобик ночи не боятся. Зато сразу успею войти в курс дела, что уже сделано, что нужно сделать…
      Говорят, мы быстро подмечаем в себе малейшие достоинства и медленно обнаруживаем недостатки, но я не таков, я недостатков вообще не имею, у меня одни достоинства, потому я без всяких колебаний свистнул конюху.
      Он примчался, глаза преданные, руки по швам.
      - Что угодно вашей светлости?
      - Оседлай Зайчика! - велел я.
      Он охнул:
      - Ваша светлость, куда на ночь глядя?.. Говорят, здесь темные призраки оживают с заходом солнца…
      - Вот и хорошо, - сказал я. - Будет с кем перемолвиться по дороге. Если, конечно, они за мной поспеют.