Он пропустил мимо ушей упоминания о непонятных личностях, вино все же допил, значит, не совсем дерьмовое, а может, это не он осушил кубок, а хорошее воспитание это сделало. Пойми воспитанного человека, эти всегда брешут, из-за чего всегда уютно и приятно находиться в их обществе.

Я раскатал рулон с картой, края прижали кинжалом, чернильницей и тяжелыми золотыми кубками.

– Вот смотрите, – произнес он трезвым голосом, – здесь ваши сторонники. К счастью, их владения граничат одно с другим, они выступают как единое целое. Этот вот край – против вас. А эти лорды, смотрите, просто разбойники. Воспользовались удаленностью от короля Барбароссы, слабостью центральной власти…

Я навис над картой, изучая диспозицию. Среди гор, если присмотреться, можно рассмотреть красивый гордый замок.

– Здесь кто?

– Очень точно, – заметил барон одобрительно. – Поздравляю, вы сразу отыскали самое важное звено в обороне противника. Хотя, конечно, противник – лорды, когда всяк сам за себя, но это замок самого сэра Белоголового.

– Самого, – пробормотал я. – А чем он славен?

– Прежде всего, – ответил барон, – твердыня несокрушима. А еще она, как видите, на вершине горы. Она так и называется – Орлиная. Графа Белоголового одолеть можно только на равнине. Да и то если будет только со своим личным войском.

– Вассалов много?

Он вздохнул.

– И вассалов, а еще больше – родни. Все, как один, отважные рыцари. Сердца кипят доблестью, души жаждут подвигов. Сэр Ричард, начинать нужно не с Орлиной горы и не с Орлиного замка.

– А как?

– Сперва покорить, – сказал он наставительно, – тех, кого проще. Если под вашей властью окажется больше половины Армландии, еще часть можно склонить на свою сторону с помощью переговоров. А с оставшимися то ли воевать, то ли с помощью взаимных уступок…

Я внимательно всматривался в карту. Голова начала кружиться, я перешел на телескопическое зрение и теперь старался не шевелить головой и даже не двигать глазными яблоками, а то изображение слишком резко прыгает из стороны в сторону.

– Три ряда стен, – напомнил барон. – Представляете? Это три крепости, вложенные одна в другую. Двадцать исполинских башен из таких глыб, которые не пошатнуть никакими ударами таранов. Только в башнях может разместиться огромное войско, а что говорить про саму крепость?.. Известно, что когда семьдесят лет тому здесь проходил император Гард Беспощадный, он даже не попытался остановить свое огромное войско, чтобы захватить крепость. Он сразу увидел, что ее не взять, а терять время и репутацию искусного воителя не хотел. Сейчас там лордом, как я уже сказал, сэр Белоголовый, воин умелый, решительный и донельзя отважный. За ним идут в бой охотно, потому что первым бросается в бой, а выходит из него последним.

– Это хорошо, – сказал я задумчиво.

Он взглянул на меня быстро.

– Даже и не думайте! Он не дурак. Увидев со стен большое войско, просто запрет ворота и не высунет носа.

– А осада?

– Говорят, у него несметные запасы. Может спокойно пережидать осаду хоть двадцать лет.

– Это хорошо, – повторил я.

– Чем же хорошо?

– Что он так думает. И что другие так думают. И что даже вы так думаете! Уверенность порождает беспечность. Лишь бы не применили никаких магических штучек…

Он спросил настороженно:

– У вас есть какие-то подозрения?

Я покачал головой:

– Нет. Когда я захватил свой первый замок, я был один. А замком правил могучий колдун. Остальные даже не успели вмешаться. Второй и третий замок принадлежали грубым и диким воинам, что сами недавно захватили те крепости и не успели еще укрепиться. Но здесь, как я понимаю, замки родовитой знати.

– Верно. И что из этого?

Я вздохнул.

– За что еще уважаю церковь, так за узду, которую хочет набросить на человечество. Чтобы все – в пределах правил. Хоть война, хоть семейная жизнь. Даже привычки, с какой ноги слезать с постели, а с какой заходить в туалет. Потому и магию уничтожает, что от магии столько неожиданностей… Я вот тоже не хотел бы, чтобы по нашему войску пальнули из магических орудий. Или чтоб его атаковали невесть откуда взявшиеся драконы! Или мертвецы вылезли из могил.

Он подумал, кивнул.

– Вы правы, сэр Ричард, – сказал он неохотно, – у некоторых есть всякие штуки. Разные. Все помалкивают, все-таки церковь осуждает, да и не по-рыцарски таким пользоваться… Но когда припрет, кто-то может и ухватиться за последнюю возможность спасти шкуру и защитить замок!

– То-то и оно, – сказал я хмуро. – Одно дело, когда только у тебя, другое – когда и у других. Ладно, будем работать и над этим.

На другой день Миртус долго сверялся с картами и справочниками, рискуя тем, что сочтут неумехой, другие маги отвечают быстро и бодро, наконец сообщил осторожно, что трое суток будет ясная погода, а потом придет большая снежная буря. Каждый год налетает день в день, так что наверняка все повторится…

Сэр Альбрехт спросил скептически:

– А может и не повториться?

– Может, – ответил Миртус, он взглянул на меня исподлобья, – но вероятность мала.

– А точно сказать не можешь? – спросил Альбрехт настойчиво.

Миртус вздохнул и развел руками:

– Думаю, никто не может. Даже великие маги не могут поменять лето и зиму.

Я прервал:

– Хорошо, Миртус. Можешь идти… пока. Но скоро понадобишься. Я планирую поход, ты пойдешь с нами.

Он охнул.

– Ваша светлость… зимой?

– Да что вы все про зиму, – ответил я с досадой. – Другие ведь зимой тоже спят? То-то. Ладно, иди.

После его ухода Альбрехт произнес задумчиво:

– Сутки на сборы, а еще двое на то, чтобы добраться до Орлиной горы. А там нас буря благополучно погребет под снежным саваном. Все войско. Косточки отыщутся только весной.

– Всегда слушаю вас с удовольствием, – сказал я. – Вы такой оптимист, барон, такой оптимист!

Замок гудел от подвалов до крыши, никто никогда не воюет зимой, однако сеньор куда-то собрался, немыслимо, все же, к моему облегчению, рыцари оживились и быстро собрались в нижнем зале, уже в доспехах и при оружии. Я спустился с лестницы нарочито замедленно, все-таки заставлю себя хотя бы внешне выглядеть крупным феодалом, отечески улыбнулся и вскинул руки в приветствии.

– Счастлив видеть вас… в полном боевом! Надеюсь, все это пригодится.

Сэр Растер спросил торопливо:

– В поход?

Альбрехт сказал негромко:

– Сэр Растер, хоть иногда думайте, что спрашиваете.

Растер ответил обидчиво:

– Если сначала думать, а потом говорить, то другой успеет вставить свой анекдот раньше!

Я ответил Растеру и всем:

– Да, предстоит небольшая прогулка. По непроверенным агентурным, но заслуживающим доверия данным, нам придется столкнуться со злобными и ужасными орками!.. Так что будьте готовы. Кто чувствует себя плохо после вчерашнего перепоя, может остаться. Кому-то нужно охранять замок в наше отсутствие.

Выступили прямо с полудня; застоявшиеся кони достаточно бодро пошли по накатанной крестьянами дороге, солнце светит яркое, ясное, небо синее. В арьергарде на спокойном мерине едет Миртус, нахохленный и недоумевающий, с ним мешок всяких колдовских снадобий. Сэр Растер то и дело останавливается, пропуская мимо себя рыцарей и простых ратников. Он назначен главой основного отряда, горд настолько, что сам ржет, как его конь, придирчиво проверяет боевую готовность всех, даже рыцарей Макса, которым я отвел вспомогательную роль.

На десятой миле меня догнал Макс, вид смущенный, заговорил, понизив голос:

– Сэр Ричард, вы не сбились с пути?

– Вроде бы нет, – ответил я, – а что?

– В Орочий лес нужно взять левее, – напомнил он тихо.

– Ты прав, Макс, – сказал я поощряющее.

Он посмотрел на меня с надеждой.

– Мы… обходим какое-то препятствие?

Я покачал головой.

– Макс, ты первый заметил отклонение от маршрута, тебе и скажу первому… Мы не в Орочий лес идем! Мы вообще идем не в лес. Что нам там делать, когда грянет снежная буря?.. Но спасибо за доверие, что пошел. На самом деле цель – Орлиный замок.

Он охнул, округлил глаза.

– Сэр Ричард!

– Знаю, – ответил я, – но там нас не ждут. Даже летом никто не пытается взять Орлиный. Зимой же вообще смешно… А уж в снежную бурю…

Он захлопнул рот, подумал, спросил тихо:

– Атака будет во время бури? Когда нас не увидят?

– Примерно так, – ответил я. – Но только примерно. Спасибо за доверие, Макс!

Далеко впереди показался бредущий через целинный снег огромный белошкурый зверь, почти неотличимый от снега, размером побольше полярного медведя, с коротким хвостом и странно-человечьей мордой, даже лицом, хоть и звериным. Он шел легко, взрывая снег, позади остается широкая и утоптанная до самой промерзлой земли колея.

Я ощутил, что этот зверь даже тяжелее и плотнее, чем выглядит: из снега только голова и спина, а двигается так, словно идет через легкий туман. Рыцари оживленно переговаривались, кто-то даже взял копье на изготовку, выказывая рыцарскую доблесть и отвагу, но атаковать не спешили.

К нам подъехал барон Альбрехт, Макс вежливо попрощался и попросил позволения отбыть к своим рыцарям. Я кивнул, Макс пустил коня рысью.

Альбрехт задумчиво посмотрел ему вслед.

– Что-то он меня не больно любит. А я ведь его ничем не обидел…

– Он чистый рыцарь, – объяснил я.

– А я?

– А вы не чистый, – ответил я злорадно. – Кстати, что там за зверюка? В моем королевстве такие не водятся.

– Здесь тоже редкость, – ответил барон сумрачно. – Никто не знает, что за зверь. Никто никогда не видел детенышей.

– На них охотились?

Он хмыкнул.

– С нашими героями как же без этого? Сперва, правда, пытались еще мужики, мех вон какой шикарный… Да только никому не удавалось. Этот зверь, его назвали лешака, что-то вроде быка: на людей не нападает, даже не сразу начинает отбиваться.

– А если начинает?

Он отмахнулся.

– Для него завалить рыцаря с конем вместе – пустяк. Но никогда не терзает жертву. Так, сломает шею или раздавит грудь, потом уходит. В конце концов на них перестали обращать внимание. Ходит и ходит. Нам не мешает, мы – ему.

– Но самолюбие задевает, – отметил я, провожая взглядом лешаку. – Ишь, толстожопый… Цари мы или не цари на планете, которую Господь подарил нам?

– Права на царство надо еще доказывать, – напомнил барон. Глаза его насмешливо блеснули. – Как и на гроссграфство.

За сутки прошли половину пути, даже чуть больше, а к наступлению ночи показался высокий частокол небольшого городка, что уже выплескивается отдельными домами и даже улицами за пределы. Я напомнил рыцарям, что никаких бесчинств, мы не на чужой территории, не только грабить, даже насиловать нельзя, это будет прямым оскорблением своего сюзерена.

Впрочем, ночью в городе все равно почти никто не спал: горожане с тревогой прислушивались к веселью благородных, а рыцари разносили таверны, таскали в сараи на сеновалы девок, сэр Альбрехт напомнил строго, что если кто не расплатится, того отчислят из похода, и когда мы утром покидали город, то бургомистр раскланивался и вполне искренне приглашал приезжать чаще.

Солнце с утра встало ярко-красное, я бы сказал, зловеще-красное, а кто-то из рыцарей пробормотал старую примету: если солнце красно к вечеру – моряку бояться нечего, если красно поутру – моряку не по нутру…

Дорога шла между холмами, пару раз миновали настоящие горы, одна все же покатая, уже разрушающаяся, а другой будто всего несколько миллионов лет, что значит – молоденькая, свеженькая, только что родилась, с блестящей от гигантского разлома поверхностью.

Мы ехали вдоль этой отвесной стены, мимо меня проплывает заснеженная поверхность, кое-где с уступов уже нависают сосульки, я смотрел по большей части вперед, как вдруг будто электрический заряд пронзил тело. С уступа смотрит живыми любопытными глазами ярко-зеленый зверь с приподнятыми для взлета крыльями. Тело покрыто крупной изумрудной чешуей, пасть распахнута, как у собаки, которой жарко, блестят острые клыки, тоже зеленые, все тело налито взрывной силой и жаждой действия.

Лишь в следующую секунду я сообразил, что зверь отлит… или не отлит, а сделан как-то иначе из непонятного мне металла. И сразу пришла оторопь и горестное изумление: ну кому, кому понадобилось это дивное произведение искусства здесь, среди мертвых скал?

Рыцари, проходя мимо, крестились, шептали молитвы, плевали через плечо, хватались за амулеты. Барон Альбрехт, перехватив мой взгляд, заметил ровным голосом:

– Да, такое в наших краях случается.

– И часто?

– Кому как, – ответил он. – Народ привык не обращать внимания. Каждый все еще озабочен, как выжить!.. И рыцари, и даже крупные владетели. А это – остатки старого мира. Крестьяне у нас здравый люд. Сперва убеждаются: кусается или нет, вредит или нет, потом думают, как приспособить в коровниках и загонах для свиней, а если и это не удается, сразу теряют интерес. И проходят мимо, не замечая. Ну, как мимо трещин и выступов…

– Да, – согласился я, – сперва нужно накормить народ. И одеть. И обуть. А черед духовной пищи придет потом.

Он покосился на меня с непониманием.

– Духовной? Священники духовную ставят впереди. Никто не возьмет ложку, не прочитав молитвы.

– Я о другом, – объяснил я. – Когда, изнемогая от жажды, ползешь по раскаленной пустыне и думаешь только о глотке воды, весь мир сужается до чашки с водой! Но если доберешься до родника, напьешься от пуза, тогда только и замечаешь: батюшки, да какой же мир, оказывается, огромный! И сколько в нем чудесного!

Барон подумал, кивнул.

– Да только напиться трудно, сэр Ричард. Одному глотка хватит, а другой уже как корова раздулся, а все пьет и пьет! И никогда мира не увидит.

Глава 4

Когда Орлиная гора красиво и гордо замаячила на фоне синего неба с наползающими с востока серыми облаками, барон Альбрехт сказал предостерегающе:

– Снежная буря в самом деле будет нешуточная!

– Зато впереди приз! – сказал я.

– А если застанет по дороге?

– И должно застать, – ответил я. – При хорошей погоде, как вы сами говорили, нас из того орлиного гнезда заметят Бог знает с какого расстояния.

Он нахмурился, покрутил головой.

– Не знаю, не знаю. Зимой не воюют.

– У нас не война, – ответил я терпеливо. – А короткий рейд по захвату чужого замка. Только и всего. Мужайтесь, барон!

Небо постепенно заволакивало серыми облаками. Те сменились тучами, а тучи неспешно превращаются в огромный угольно-черный массив, широкий и тяжелый, как Уральские горы. Поднялся ветер, начал поднимать с земли снег. Сперва дул в спину, как бы обнадеживая, потом заходил то справа, то слева, а когда отдалились от города достаточно далеко и он убедился, что не вернемся, развернулся и злорадно набросился спереди.

Резко похолодало, ударил мороз. При каждом вдохе в горло забивало снег, а когда я пытался дышать только носом, не хватало кислорода. Пасть жгло, как кипятком, лицо стягивало холодом. Я на ходу прикрывал лицо ладонями, но ветер ухитрялся вдувать колючий снег даже под веки.

В довершение всего с неба начал сыпать снег, мелкий и противный, даже не снег, а ледяная крупа. Ветер и его подхватывал и с размаха швырял в лицо. Можно, конечно, опустить забрало, но так набивается в щель, а у подбородка начинает то таять, то превращаться в льдину.

Затем пришла настоящая вьюга, я видел только силуэты двух едущих впереди всадников, дальше все скрывалось в белой пугающей тьме. Снег носится вихрями, тугими волнами, ударяет с такой силой, что кони шатаются и сбиваются с шага.

Сквозь белую пелену донесся хриплый голос Растера, больше похожий на лай большого простуженного пса:

– Держаться вместе!.. Не отставать!

Потом я увидел Макса, он суетливо растирал лицо ладонями, склонившись к самой конской шее. Ветер снова сменил направление, я начал тревожиться, что в такой метели просто заблудимся. Небо все темнело, видимость ухудшалась.

Сэр Растер во главе ударной группы догнал меня, прорычал сквозь рев ветра:

– Уже близко!

– Ночь впереди, – напомнил я.

– Ну и что? – удивился он. – Мимо горы не пройдем. Мы, можно сказать, о нее лбом ударимся… га-га-га!

Еще и ржет, мелькнуло у меня в голове. Нет, все-таки я неженка.

Захода солнца никто не видел, даже затянутого тучами неба не видно: пурга со всех сторон, но быстро стемнело, буря начала стихать, зато мороз усиливался. Ветер, сжалившись, дул в спину, словно подгоняя к замку, мол, самому хочется посмотреть, чем все кончится. Я покачивался в седле, Зайчику хоть бы хны, а у меня все тело окоченело, руки отказываются гнуться.

Усталые кони едва передвигали ноги. Мы рассчитывали достичь замка к вечеру, а сейчас уже ночь, а мы не добрались даже к подножию Орлиной горы. Ветер снова зло и пугающе задул прямо в лицо, но в небе наметились просветы. В слабом лунном луче передо мной бешено неслись мелкие иголочки-снежинки. Уши уже не мерзнут, я решил, что вместо них ледышки.

И еще: наступила тишина, я снова услышал хруст снега под конскими копытами, звяканье сбруи, деловитый звон доспехов. Но ветер не утих, просто перестал набрасываться то справа, то слева, а дует свирепо и упорно прямо в лицо.

Снег сыпется, как крупа из прорвавшегося гигантского мешка. Мороз пробирает до костей, я уже проклинал себя за глупейшую затею, когда ветер стих так резко, словно отрезало. И одновременно я услышал его злобный и разочарованный вой, он выл совсем рядом, уже не в состоянии дотянуться. Я не верил чуду, и его не произошло, донесся голос Растера:

– Всем спешиться!..

Я наконец понял: нечто огромное заслоняет нас от снежного урагана, это значит, достигли Орлиной горы.

– Охрана! – прокричал Растер. – Позаботиться о лошадях!.. Головной отряд – ко мне! Сэр Ричард, вы готовы?

– Совсем готов, – прокаркал я простуженным горлом. – Но пару слов обращения к народу… Никаких длинных речей, просто запомните: это уже наш замок!.. Наш. Мы не кочевники, что налетели, пограбили и убежали. А раз наш, то рубить там все и убивать всех – нельзя. Кто нам жрать подаст, если перебьем челядь?.. Убивать только тех, кто с оружием. Если оружие бросил – берете в плен.

Сэр Растер пробасил недовольно:

– Да слышали все это, сэр Ричард…

– Я хочу, чтоб и запомнили!

– Да запомнили, – повторил он с тоской. – Что это вы одно и то же…

– Потому что не запоминаете, – огрызнулся я. – Как горохом о стенку!.. Это мой замок, если уж хотите правду. А кто начнет устраивать поджоги, знайте – замыслил бунт и неповиновение сеньору!

В ответ прежнее молчание, но я чувствовал, что это проняло больше, чем абстрактные призывы к гуманизму.

– Все, – закончил я, – иду, иду…

Коней оставили больше потому, что какая-то коняка да ржанет, а это конец операции. Даже я слез с Зайчика, хотя в нем уверен, однако отец я нации или не отец?

– Мы за вами, – заверил Растер.

– Близко не подходите, – предупредил я.

– Но из виду не упустим, – сказал он сурово. – И не приказывайте такое.

Теперь я во главе отряда, на далеком острие. Ветер несколько раз менял направление, я закрывал глаза и вцеплялся в камень. Тропка совсем узкая, и хотя по ней в хорошую погоду проходят даже телеги, но их колеса стучат совсем рядом с бездной…

Проклятый ветер все усиливался. Дорога уже дважды обвилась вокруг горы серпантином, я одурел и мечтал остановиться и просто умереть вот так на обледенелых камнях, но сзади точно так же пробираются, а то и ползут рыцари и простые воины. Все верят, что их лорд – ого-го, а не охо-хо, и я ломился через встречный и боковой ветер, что то прижимал к стене, то пытался спихнуть в бездну.

Наконец в разрыве белой пелены увидел смутно белеющую, словно облитую молоком, высокую стену. Местный лорд с жиру бесился, выстроив такую высокую: при умелой обороне здесь можно держаться против любого войска вообще без стен.

Стиснув челюсти, я вслушивался изо всех сил, но только завывание бури, щелканье крупной ледяной крупы по обледенелому камню, на котором лежу. Снег уже не снег, а злая ледяная крупа, ветер сечет ею щеки и подбородок, вдувает не только в пасть, я ее старался не открывать, но и в ноздри. Войдя в личину исчезника, я снова пополз, прижимаясь к земле. Крепостная стена иногда пропадала полностью, только крутящаяся белая метель перед глазами, а потом я почти ударился о нее.

Пурга закрывает видимость, какой дурак будет всматриваться в белую кружащуюся мглу, я чувствовал себя почти голым. Все так же в личине исчезника поднялся и побежал к стене, на ходу снимая с плеча крюк с длинной веревкой.

Сэр Растер и его группа затаились за камнями. Снег их постоянно присыпает так обильно, что я забеспокоился, как бы не похоронил вовсе. Крючок на веревке все не желал взлетать к вершине стены, застывшие пальцы слушаются плохо. Даже я за воем и свистом не слышал металлического звона и скрежета. Наконец, разозлившись, я метнул со всей силы. Крюк так и остался там наверху, а когда я подергал, веревка натянулась.

– Ну, – сказал я, – теперь надо вспомнить уроки ползания по канату…

Хрипя и задыхаясь, я карабкался, опираясь ногами на веревочные узлы, перед глазами все ползут и ползут вниз серые глыбы, размножаются они там наверху, что ли. Наконец последний ряд закончился, я увидел поверх стены массивный замок в старинно-добротном стиле. Сдерживая стон, я перевалился на промерзший камень, ветер бросает на него снег и тут же сам сдувает, а я полежал, восстанавливая дыхание и, не восстановив, пошел, как грозный лев, на четвереньках, к башенке привратной стражи.

Дверь закрыта, стража внутри греется у переносной жаровни, какой дурак сунет нос на улицу… Я поколебался, но решил рискнуть, не люблю обнажать меч без надобности, я не мальчишка, а уже гроссграф или хотя бы коннетабль, а это тоже не хвост собачий, это почти государственник.

Обледенелые каменные ступени привели вниз. Я быстро осмотрел систему запоров, предусмотрена трехуровневая система защиты, но где сто мудрецов навяжут узлов, там один Александр Македонский с ходу решит проблему. Я тоже ученый малый, милая: быстро разрубил все гордиевы узлы: сперва с грохотом опустился подъемный мост, затем поднялись две металлические решетки, а засов из створок ворот я вытащил уже сам.

Ждать пришлось невыносимо долго, я страшился, что сухой стук падающего подъемного моста услышат даже в замке, но метель ревет и визжит на все голоса так яростно, что никто не высунул носа даже из караульной будки.

Ворота подались, я поспешно сбросил личину исчезника. Ворвались, засыпанные снегом, согбенные фигуры. Сэр Растер, блестя обнаженным мечом, в недоумении огляделся по сторонам.

– Вы что же… стражу порубили прямо в караулках?

Сказать, что не тронул, – признаться в гнилом интеллигентском человеколюбии, и я ответил гордо и с нужной долей напыщенности:

– Берите выше, сэр Растер!.. Я прошел так, что никто и не заметил!

– А-а-а, – сказал он озадаченно, умом понимая, что если я так говорю, то это класс выше, но не принимая еще отважным сердцем благородного рыцаря. – Тогда пусть ими займется сэр Альбрехт… А кто говорил про три ряда крепостных стен? Где они?.. Я с вами в донжон.

Говорит он твердо, что и понятно: самый свирепый и решительный должен быть в самом опасном месте. Из снежной пурги появился Митчелл, тоже блестя обнаженным мечом, очень обескураженный.

– И что? – спросил он почти глупо. – Вот так просто?

– Не спеши, – предостерег я. – Все подтянулись?

– Почти все, – доложил он. – Только Миртуса…

– Что?

– Да двое несут, несут.

– Пусть не спешат, – рассудил я. – Итак, головной отряд – в донжон.

Из белого крутящегося кошмара вынырнула закапюшененная фигура, запыхавшийся сэр Альбрехт доложил:

– Казармы, как вы и велели, сэр Ричард, блокированы!.. Я с вами.

– В казармах много народу, – предостерег я.

– Там я оставил стеречь своих людей, – возразил он. – Две двери подперты, окна закрыты. Никто не выйдет!

– Хорошо. Начали.

Почти всей группой мы пробежали через воющий снежный ад, за несколько шагов до ворот донжона я сорвал с пояса молот и швырнул в дверь. За воем и свистом даже мы не услышали треска и грохота. Осколки двери исчезли, подхваченные бурей, а белый от ярости ветер злорадно вломился в пролом раньше рыцарей.

Из метели вынырнули двое, волоча Миртуса. Он прохрипел:

– Погодите… Вдруг там магическая защита…

– Успевай, – посоветовал я и, поспешно повесив молот на место, с обнаженным клинком прыгнул в донжон. Буря вбросила в выбитую дверь такую массу снега, что в холле сразу стало по щиколотку, а когда мы пробежали наискось и распахнули дверь в нижний зал, ветер ухитрился и туда вдуть снежное облако.

Язычки огня редких светильников заколебались и погасли. Мы оказались в кромешной тьме. Я поспешно создал шарик огня, и в его тусклом свете все начали разбегаться: группа по лестнице, остальные врывались во все двери, ведущие из зала в каморки, где не только челядь, но любят ночевать и солдаты охраны. К тому же я велел не убивать челядь, но не запрещал насиловать, это уж было бы совсем дико и не только противоречило бы кодексу войны, но и лишало бы половины прелести всех побед и завоеваний.

Запыхавшийся Миртус уже сбросил тяжелый плащ и с двумя амулетами в руках выискивал следы магии, что-то обезоруживал, что-то нейтрализировал, затем взял некий след и метнулся к неприметной двери. Я кивком головы послал за ним двух простых воинов. Те беспрекословно бросились следом, хотя, конечно, всяк мечтает взобраться наверх и пограбить. Я ведь объявил себя хозяином этого замка и подвластных ему земель, но не всякой мелочи, что в кладовках, на столах, стенах, в сундуках.

Наконец под рев врывающейся в распахнутые двери снежной бури раздались крики, лязг оружия. Ураган резко смолк, это двое рыцарей из группы Альдера закрыли двери и остались там с обнаженными мечами, чтобы никто не ускользнул из захваченного здания. Я напомнил себе, что их надо отметить особо, это суперстойкость, когда приходится стоять на месте и видеть, как другие разносят замок, убивают, грабят, насилуют, упиваются торжеством победителей.

По всему замку уже не бой, а резня, я запоздало крикнул барону Альбрехту:

– Надеюсь, у графа Белоголового нет трех или десятка прекрасных дочерей?

Альбрехт оскалил зубы:

– Вас это волнует?

– Еще бы!

Он покачал головой:

– Не понимаю вас. Иногда выглядите таким прожженным циником, а иногда о такой ерунде беспокоитесь! Не волнуйтесь, нет у него дочерей. Вовсе.

– А жена?

Он отмахнулся.

– Жена представилась перед Богом полгода назад, а он все выбирает побогаче…

– Слава Богу, – выдохнул я с великим облегчением. – Ну не люблю вытирать слезы всяким там сироткам!.. Мне бы так, чтобы кто-то порешил их до того, как узнаю, что эту досадную проблему уже решили, пусть и негуманно. В порядке сопутствующих неизбежных потерь среди гражданского населения.

– Больно вы сентиментальный, – буркнул он с неодобрением. – Впрочем, политик не должен этим заниматься лично, вы правы. Это пятнает, если лично. Политик должен дистанцироваться, а если где что в его владениях случается ­вопреки кодексу, то это вассалы, а то и простолюдины пошалили, вы за всем уследить не можете, но все же выказываете сочувствие и сожаление…

Он говорил несколько рассеянно и осматривался с мечом в руке по всему залу. Мне тоже не очень верилось, что захватили неприступный замок так легко. Барон встретил мой взгляд, на губах мелькнула слабая усмешка.

– Вы были правы, сэр Ричард.

– Слишком легко, – согласился я. – Даже не верится. Задницей чую, что это еще не все…

– А что может быть еще? – спросил он с сомнением. – Впрочем, пойду посмотрю. Сэр Растер иногда увлекается…

Через заснеженный дверной проем вошли Митчелл и трое его людей, Митчелл доложил с ходу:

– Из казармы пытались вырваться.

– И как?

Он кровожадно ухмыльнулся.

– Троих положили сразу. Остальные выходить не решаются.

– Эх, – сказал я с досадой. – Двери же были подперты? Или нет?.. Ладно, пойдем.

Мы вышли в слабый рассвет, восточная часть горизонта быстро светлеет, в небе вспыхнуло красным первое облачко.

Казармой для солдат служит массивное каменное здание, длинное, угрюмое, с узкими окнами-бойницами, зарешеченными толстыми железными прутьями. Двери подперты бревнами, но с той стороны прорубили топорами широкие дыры. На этом наступательный порыв угас: арбалетчики Растера и лучники Митчелла послали в пролом столько стрел, и больше никто не пытался рубить двери.

Снег оглушающее скрипит под сапогами, я подошел к ­казарме ближе, но встал так, чтобы не всадили болт из арбалета.

– Эй вы там!.. – прокричал я зычно. – Сейчас с вами говорит гроссграф Армландии, великий и ужасный сэр Ричард!.. Эту свинячью постройку, которую здесь именовали замком, я захватил легко и без потерь. Владелец замка убит…

Один из воинов примчался с головой Белоголового в руках и с разбега забросил в выбитые двери. Слышно было, как там раздаются проклятия и звон металла.

Я крикнул победно:

– Убиты все, кто не бросил меч! Вы тоже будете убиты, если не выйдете без оружия и с поднятыми кверху руками. Мы пленных не берем, понятно?.. С другой стороны, мне нужны люди, которые будут служить мне. Это доступно?.. А вам не лучше ли принести присягу могущественному лорду, который уже доказал свою силу, чем хранить верность дохлому трупу убитого?..

После долгой паузы донесся угрюмый голос:

– А что насчет жалованья?

– Хороший вопрос, – одобрил я. – Жалованье останется прежним. Так что ничего не изменится, кроме хозяина. Но хоть какое-то разнообразие, верно?

Через пару минут из казармы начали выходить с поднятыми руками одетые в хорошие доспехи люди, но без оружия и даже без поясов. Я перевел дыхание, все хорошо, кивнул Альбрехту и Растеру, действуйте, а сам вернулся в донжон.

В холле, в зале и даже на лестнице ни одного убитого. Только на втором этаже перешагнул через пару трупов в ночном белье, да еще на третьем несколько убитых лежат поперек коридора, все полуголые, а один и вовсе голый, но с оружием в руках, так что все правильно: сопротивлялись – получите.

В дальней комнате трясутся две насмерть перепуганные молодые служанки, пышненькие, накрашенные, с глубокими вырезами платьев. Если вспомнить, что граф Белоголовый был вдовцом, то понятно, какую функцию эти выполняли в его покоях.