– Прислать сюда лучников, – сказал я неуверенно. – Все-таки защита!

Гунтер в сомнении покачал головой.

– Ваша милость, у нас нет их столько. Вы обещали дать лучников на охрану Больших Сверчков от сэра Гуинга Одноглазого. Это значит послать всех, кто уже научился бить из составных луков. Кампа.. кумпо…

– Композитных, – подсказал я.

– Да-да, их самых. Хорошие луки, ничего не скажешь! С одной стрелы прошибают рыцарские доспехи. Но научить стрелять из них не просто. Да и не каждого научишь… так что сюда послать просто некого.

Я зажмурился, помотал головой. В череп стучат горячие волны, на миг в глазах покраснело, я опомнился негоже мне, интеллигенту, впадать в примитивную ярость первобытного викинга или рыцаря, что почти одно и то же.

– Возвращаемся, – сказал я. – По дороге будем думать, как защитить своих людей. Возвращаемся! Я не могу посмотреть им в глаза и признаться, что ничего не могу поделать.

Тюрингем, стараясь быть самым услужливым из оруженосцев, то и дело заезжал далеко вперед, проверял дорогу, как он объяснял, хотя что ее проверять, едем не через дикую сельву, здесь обжитые земли, но однажды мы увидели, как несется навстречу, едва не загоняя коня, с истошным криком:

– Войско сэра Гуинга Одноглазого и лорда Гелейна осадили замок волшебницы Клаудии!

Гунтер покрутил головой:

– Давно пора. После того, как граф де Гелейн выдал дочь за сэра Одноглазого, их общая мощь выросла даже больше, чем вдвое. А земли, что теперь практически под одной рукой? С трех сторон окружили клочок, на котором замок Клаудии. Ее земля как клин в их владения… Любой бы постарался округлить!

Я поинтересовался:

– А что, не отобьется? Она ж волшебница!

Гунтер подумал, сказал с осторожностью:

– Одна львица против стаи волков… Все зависит от того, сколько волков. К тому же Одноглазый и сэр Гелейн все обдумали заранее. Такие вещи рассчитываются загодя, загодя… Еще до того, как решили о женитьбе, уже в планах захватили замок волшебницы и посадили туда внуков… так что не думаю, что она устоит.

Не устоит, подумал я. Слишком уверовала в свои силы, думает только, как пробраться в подвалы Галантлара, а теперь уже мои. Спит и видит, как будет там шарить, а я, прикованный к стене, стою и жалобно прошу ее дать хотя бы напиться…

Гунтер смотрел с ожиданием, в глубине глаз мелькнули веселые искорки. Я легонько сжал конские бока, единорог сделал первый скачок.

– Посмотрим, – крикнул я.

Ветер ударил в лицо с такой силой, как будто я налетел на подушку безопасности. Пригнувшись, я несколько мгновений слушал стук копыт, выпрямился, и конь, выскочив на вершину холма, тут же остановился.

По ту сторону долины на таком же пологом холме чистым желтым огнем горит в лучах полуденного солнца изумительный замок. Прошлый раз я видел его в лучах заходящего солнца, тогда он казался высеченным из непомерно огромного рубина: красный, даже багровый, а сейчас как будто из непомерно огромной глыбы янтаря изумительной красоты…

Внизу в долине шесть серых требушетов, все установлены в ровную линию. Требушеты похожи на колодезных журавлей, жуткий скрип доносится даже сюда. Я видел, как длинная неопрятная ложка описала дугу, вылетел огромный камень и понесся в сторону замка. Я машинально проследил за ним взглядом, камень уменьшался в размерах, донесся глухой стук. Не видно, появилась ли вмятина на янтарной стене, но, возможно, один из блоков в стене треснул. Внизу целая россыпь этих массивных булыжников, похожих на гору гниющего мусора. Когда стена будет разрушена хотя бы наполовину, по этой горке вскарабкаются нападающие.

Перед требушетами мельтешат крохотные фигурки всадников, пеших ратников. Все пялятся на замок, вылазки не ждут, иначе выслали бы на охрану дорогих метательных машин народу побольше. Один всадник понесся в сторону замка, что-то выкрикивает, машет руками.

По эту сторону требушетов в полусотне шагов два шатра: ярко красный и красный с оранжевым. Красный побольше, что естественно, да не сравняется вассал даже в такой мелочи с господином, костры, вокруг огня народ, что-то жарят, пекут, просто жгут поленья, бездумно глазеют в огонь. Чувствуют себя вольготно, сволочи.

За спиной простучали копыта, на взмыленных конях появились Гунтер, Зигфрид. В глазах Гунтера я увидел страх и почтение, Зигфрид смотрит почти с ужасом.

– Что у вас… за конь… – прохрипел он.

А Гунтер сразу сказал деловито:

– В красном – Конкейн, брат Гуинга Одноглазого, в оранжевом – Орандж, он всегда носит цвета своего имени. Неистовый воин, страшный в бою, с ним всегда его два брата. Им навстречу лучше не попадаться.

Зигфрид добавил с осторожностью:

– Да и вообще там человек сорок, если не пятьдесят.

– Но рыцарей только пятеро? – уточнил я.

– Не меньше, – согласился Гунтер. – Это Конкейн, Орандж с братьями, но среди тех, кто у костра, могут оказаться два-три однощитовых рыцаря.

Я задумался. Рыцари, как уже знаю по школьным урокам истории – товар штучный, не так просто собрать рыцарей в одном месте больше трех, если не для пира или турнира. В тыща двести девяносто пятом году в Эссексе, крупном графстве Англии, было всего двадцать четыре рыцаря, не считая одиннадцати старых и больных, которые не в состоянии были даже взобраться на коня, а все потому, что снарядить рыцаря дороже, чем в нынешней деревне купить бронетранспортер. В сражении при Линкольне, едва ли не самой крупной битве в Англии в тыща двести семьдесят первом, с одной стороны, яростно сражались восемьсот рыцарей, с другой – шестьсот. Погиб только один рыцарь, да и это считалось крупной потерей. Правда, сколько полегло простых воинов никто не считал, да и зачем – простых набрать и снарядить проще простого. Простых везде, как мух. И берутся откуда-то сами, как мухи.

– Похоже, – признал я, – леди Клаудии придется туго.

– Не просто туго, – сказал Гунтер с удовлетворением.

Я молчал, стараясь врубиться в ситуацию, но в голове пусто, ведь женщины и мысли вместе не приходят. В жизни обманывают только три вещи: часы, весы и женщины, видимо, этот Конкейн решил ответить на обман чисто по-мужски. Вроде бы и нехорошо так поступать с женщиной, все-таки слабый пол, но если этот слабый пол вздумать играть по правилам сильного, то что ж…

Зигфрид быстрым взглядом окинул расположение требушетов, количество всадников.

– Ей не выстоять, – произнес он. – Не знаю, что у нее за колдовство внутри замка, но отсюда ее замок разнесут по камешку.

– Не за одну неделю, – предположил я.

– Да хоть за год, – сказал он. – Насколько я слышал, у нее нет друзей?

– На помощь никто не придет, – подтвердил Гунтер злорадно. – Она всегда держалась от всех в сторонке. Все-таки… гм… колдунья, а здесь земли христианские…

– Зря не вышла замуж, – сказал я. – За кого-нибудь из соседних лордов. Или за дальних – неважно. Воинская мощь колдовству не помеха.

Гунтер хмыкнул.

– Иногда женщина не может найти себе мужа в мужья потому, что пьяные ей не нравятся, а трезвым не нравится она.

– Но она достаточно красива, – заметил я.

– Да, но колдуний у нас боятся… А ж говорю, что только по пьяни, когда ничего не страшно…

Даже в этом мире, мелькнула мысль, где еще не установились общие законы, а всяк феодал вводит свои, существует все же некая база, которой придерживаются все, пусть даже инстинктивно. Одни из таких законов зовутся моральными, это те, которые внутри нас, а другие – житейские, в том числе и такие, что всяк охраняет свой замок, не прочь, чтобы все остальные сгорели синим пламенем, однако же худой мир лучше доброй ссоры, и потому ссора со старым соседом хуже, чем с неизвестным, вторгшимся пусть даже к соседям.

Потому в этом крае, как и везде, сложилось некое равновесие, все следят друг за другом, никто не хочет, чтобы сосед вдруг внезапно нарастил мускулы, захватив замок другого соседа. Не потому, что тот был хороший, а потому что растолстевший захватчик теперь сможет угрожать и мне…

Авантюрист либо должен пытаться захватить чужой замок с наскока, успеть до того, пока не подойдут с войсками соседние лорды и не заставят снять осаду, либо…

Гунтер повторил за спиной с нескрываемым злорадством:

– Теперь ей точно каюк.

Я вздохнул, окинул взглядом янтарный замок. Солнце чуть изменило угол, и стены заблестели чистейшим золотом. У меня чаще застучало сердце, словно смотрю на дивное произведение искусства.

– Но взять не просто.

– Камней вдоволь, – заметил Гунтер. И дерева, из которого можно построить еще требушеты.

– А ее колдовство?

– Сюда не достанет, – заверил Гунтер. – Волшебники сильны только у себя, где все камни пропитаны магией. Но и там не спастись, вон Конкейн привел священника, видите? Тот с тонзурой рассеет все чары. Или хотя бы большую часть.

Я оглянулся на темно-зеленую стену леса. Над вершинами встревожено кружат птицы, не решаясь опуститься в гнезда.

– Тудор и Кабан в той стороне?

– Да, – ответил Гунтер, – но на помощь не придут, если об этом думаете. А в том березняке сейчас кто-то из людей барона де Пусе. Уж я его хитрые повадки знаю. Смотрят, потом поскачут с донесением к барону.

– Подумал, – признался я. – А что?

– Не придут, – убежденно повторил Гунтер.

– Здесь нет взаимовыручки?

– Только не с колдуньей, – сказал он с отвращением. – До этого она как-то ладила с Галантларом… Даже не ладила, у них была своя война друг с другом, но все-таки колдуны, друг друга поддерживали. А теперь одна. Конкейн просто успел напасть на нее первым. А так бы и Кабан тоже мог бы попытаться, хотя у него сейчас людей хватит только для обороны своего замка, но не для осады чужого.

– Значит, – произнес я, – выполняя в уме несложные подсчеты, – среди осаждающих рыцарей не больше восьми, это максимум… А вообще будем надеяться на пятерых. А раз однощитовые, то… однощитовые и есть однощитовые.

Я не хотел, чтобы звучало уничижительно, вон Зигфрид тоже однощитовик, но, с другой стороны, Зигфрид так и не сумел нигде закрепиться, как сеньор, что тоже черточка к характеру.

Гунтер кивнул:

– Пятерых? Хорошо, но будем готовы и к восьми. Ваша милость, мы последуем за вами хоть к черту в пекло. Но все-таки помните, мы с Ульманом не настолько хороши против рыцарей, как против таких же, как мы сами.

– Теперь ты рыцарь, – напомнил я.

Гунтер выпрямился, глаза сверкнули:

– Я не посрамлю, ваша милость!

– Он не отстанет, – подтвердил Зигфрид покровительственно. – Наш Гунтер слишком скромничает.

Я оглянулся, Ульман, Тюрингем и лучники уже подъехали, подозвал Ульмана.

– Видишь вон тех мерзавцев?..

Ульман посмотрел на осаждающих, потом на мой палец, снова на ведущих осаду, выискивая мерзавцев, но, судя по его честному лицу, увидел лишь большой отряд воинов под началом рыцарей, что осаждает замок проклятой колдуньи.

– Доставайте тетивы, – велел я, – готовьте стрелы. Сейчас проверим, научил ли вас чему-небудь Гунтер. Ваша задача – поразить как можно больше этих героев, что напали на одинокую женщину. Не старайтесь достать рыцарей, у них настоящие доспехи, только стрелы зря изведете.

Ульман продолжал смотреть на требушеты и людей вокруг них тем взглядом, каким мясник осматривает приведенных на бойню коров.

– Эти луки пробивают и рыцарские доспехи!

– Но не всегда, – поправил я, – и не наверняка. Так что пока бейте всех прочих, у кого в руках оружие. Их вам сразить проще. А мы постараемся вывести из строя рыцарей.

Он посмотрел на меня с опаской:

– Втроем на пятерых? Это не турнир, ваша милость!.. К тому же там могут оказаться еще рыцари. Мы не видим, кто в шатрах.

Гунтер вклинился в разговор:

– Вот так и нападем?

– А что бы ты хотел? – спросил я.

Он пожал плечами.

– Ну, я слышал, рыцари бросают друг другу вызовы… Даже перчатки прямо в морды!

– Обойдутся, – ответил я твердо. – Так на всех перчаток не напасешься! Одну бросишь, а что со второй делать? Кто ее купит без пары? Эти требушетные герои вызов бросали, прежде чем напасть на слабую бедную женщину? Да еще и красивую? Шерше ля фам, то есть на войне, как на войне.

Гунтер и Зигфрид опустили забрала, пальцы на древках копий сжались так, что побелели костяшки. Я за их спинами вытащил из чехла лук Арианта, а когда пустили коней с холма, быстро наложил стрелу.

– Начали!

Стрела исчезла, звонко щелкнув тетивой по кожаной перчатке. Справа и слева треск сгибаемых луков, сухие щелчки, свист стрел. В небо взвился плотный рой и начал расходиться в стороны, пальцы выхватили вторую стрелу, быстро наложили на тетиву, одним движением отодвинул правую руку вперед.

Вторая и третья стрела еще в воздухе, когда моя первая ударила в шлем высокого рыцаря у требушета. Он только-только услышал топот рыцарских коней, обернулся, сдвинулся в сторону, быстро выхватывая меч, я поморщился, стрела пройдет мимо… однако то ли я промахнулся, то еще чего, но стрела ударила в то место, которое я держал взглядом.

Сердце стучит часто, чуть не захлебывается, вторая стрела ударила другого, а третья поразила тоже рыцаря. Именно в голову, как я и хотел. В этот момент Гунтер и Зигфрид уже налетели на требушеты, стрелять поздно, я вскочил в седло, конь сразу же ринулся с холма, земля замелькала под копытами, как шоссе на высокой скорости.

Я едва успел спрятать лук и выхватить меч, единорог ворвался в толпу воинов, где свирепствовали Гунтер и Зигфрид. Вдвоем завалили могучего рыцаря, еще одного стоптал мой конь, опрокинув вместе с яростно визжащим жеребцом, следующего я достал кончиком меча по плечу. И тут раздался крик, воины начали опускаться на колени с криками: «Сдаемся!.. Сдаемся!»

– Прекратить! – заорал я во всю мощь легких. – Они сдаются!

Гунтер и Зигфрид опустили мечи, оба тяжело дышат, еще не верят, что получилось так быстро и просто. У обоих помятые доспехи, но чужие рыцари повержены все, потому простые латники с такой готовностью побросали оружие.

С холма торопливо бегут наши лучники. Коленопреклоненными, то есть сдающимися в плен, мы насчитали тридцать человек, на земле стонут и корчатся раненые стрелами, я кивнул пленным, чтобы они сами же занялись своими ранеными, несколько человек с готовностью поспешили им на помощь. Гунтер и Ульман с подозрением осматривали павших рыцарей. Трое убиты моими стрелами, еще двое пострадали от моего меча, живы, но у одного разрублено плечо, второй стонет на земле, ударившись с такой силой, что как бы не сломал позвоночник. Шестой уже не поднимется: Гунтер раскроил ему череп боевым топором, а Зигфрид нанес с правого плеча ужасающую рану почти до середины грудной клетки, вот уж не думал, что рыцарь обладает таким ужасающе точным и сильным ударом.

Я велел лучникам:

– Возьмите топоры и разрушьте все требушеты!

Гунтер вмешался:

– Проще сжечь, ваша милость.

– Молодец, – одобрил я. – Гунтер, ты не жмись, поправляй всегда, когда брякну. А брякнуть можно только дурость, верно?

– Это не дурость, – сказал он смущенно, – просто сжечь быстрее.

– Я и говорю, молодец!

Зигфрид перевернул раненого в плечо, а разбившегося при падении приподнял и усадил, прислонив спиной к огромному валуну. Раненый застонал, с трудом вскинул руку. Зигфрид усадил и его, я соскочил с коня.

– Ну что, орлы, – поинтересовался я, – не выгорело?

Первый рыцарь смотрел на меня затуманенными болью глазами:

– Кто вы… сэр? Почему?

Я подошел ближе, смотрит без ненависти, в голубых глазах недоумение и страдание. Кровь все течет, уже не спасти, разве что быстро высвободить из железной раковины, разрубленной моим мечом, и сразу же на стол хирурга.

– Я не считаю правильным нападать на одинокую леди, – ответил я. – Сиди тихо.

Глава 8

Я опустился перед ним на колено, хотел было возложить на железные плечи ладони, заколебался, двое стрелков поняли, мигом сорвали шлем, потные светлые волосы хлынули такой волной, словно передо мной Жанна д'Арк или Ким Бессинджер. Он зло свернул глазами, но я властно опустил ладонь на лоб.

– Терпи, чадо неразумное.

Он дернулся, застыл. Я подержал пару секунд, оглянулся на второго. Зигфрид заботливо придерживает, все рыцари – братья, тот все пытался завалиться в сторону. С него тоже сорвали шлем, я возложил ладонь, ощутил слабость, этого расшибли куда серьезнее, явно сращиваю кости и внутренние органы, даже затошнило чуточку, перевел дыхание и отступил.

Первый вздрогнул, подвигал руками и шеей, проверяя себя. Медленно поднялся.

– Кто вы, сэр? – повторил он уже со страхом.

– Ричард де Амальфи, – ответил я. – Просто еду мимо, на птичек смотрю. Не скажу, что мы с леди Клаудией друзья… но повторяю, с моих христианских и вообще богоугодных позиций… эх, услышал бы меня отец Дитрих!.. я считаю, что недостойно нападать на одинокую женщину. Я вас вылечил, но вы все еще мои пленники. Не могу остаться здесь, чтобы вас держать за руки, нам ехать дальше. Так что выбирайте: либо повешу прямо здесь, либо даете клятву никогда не воевать против леди Клаудии.

Они переглянулись, помялись, первый сказал хмуро:

– Глупо лечить от тяжелой раны, чтобы повесить… Но если другого выбора нет, то я даю клятву.

– Как? – переспросил я.

Он вздохнул, взял в правую руку нагрудный крестик и сказал громко:

– Именем Господа клянусь, что если захочу выступить против леди Клаудии, то сперва испрошу у вас освобождение от моей клятвы.

Я подумал, кивнул:

– Логично. Это даже лучше, признаю. А то вдруг в самом деле леди и мне покажет ядовитые зубки… Ну а вы, благородный рыцарь?

Второй посмотрел на первого, сказал совсем желчно:

– На этом кресте Господом клянусь, что без вашего позволения ни словом, ни делом не причиню леди Клаудии вреда. Только на вашем месте, сэр, я бы поостерегся…

Я спросил с подозрением:

– Чего?

– Сделать женщину счастливой очень легко, – пояснил он. – Только это бывает очень дорого.

Я вздохнул с облегчением:

– Ах, это… Учту. На этом и покончим. А то мне, право, совестно брать с вас какие-то клятвы, как будто вы и без клятв не поступили бы именно так, как велит вам совесть порядочных людей. Мы вас оставляем здесь… В смысле, у вас тут дела уже другие, нетребушетные, а мы едем дальше. Пленных ратников связать и отправить под охраной в Амальфи, там решим их судьбу. Думаю, половина, если не больше, восхочет наняться к нам. Кстати, священник куда делся?

Ульман ответил раздраженно:

– Скрылся, как сквозь землю провалился! Да и священник ли? Что-то не верится. Священников люди с крестами на плащах не бьют, так он явно не совсем священник…

Остальные переглядывались, переставали улыбаться. Гунтер напомнил:

– Ваша милость, доспехи!

– Что? – не понял я.

– Доспехи побежденного – добыча!

Я отмахнулся.

– А у нас доспехи не лучше?.. Разве что коней… ладно, собирайте, что хотите, только быстро.

Стрелки, быстро обшарив карманы убитых и пленных, собрали монеты и, когда Зигфрид и Гунтер осмотрели и отобрали двух коней, уже сидели в седлах. Гунтер с жалостью оглянулся на сказочный замок.

– Ваша милость, к спасенной даже не заглянем?

– Не приглашали, – напомнил я.

– Так пригласят! Просто не успели.

– А колдовства не страшишься?

Он заколебался, сказал уже нерешительно:

– Но мы же ее спасли! Не станет же…

– Мы поедем мимо и дальше, – ответил я гордо. – Так красивше, понял? Рыцари должны быть красивыми. Умными пусть другие, кому они нужны, умники, а вот красивые – нарасхват. А теперь еще и обязательно – сексуальные.

– Истинную правду говорите, ваша милость, – сказал кто-то за спиной подобострастно. – Про умных кто вспомнит, о красивых – поют!

Все в седлах, заводные кони на длинных поводах, стрелки хвастаются наперебой, кто кого сшиб с седла, все восторгаются неожиданно быстрой и легкой победой. Лишь двое получили небольшие ранения, даже не раны, а ушибы, да еще Гунтер и Зигфрид выдержали несколько тяжелых ударов. У Гунтера кровь из носа, я хотел полечить, но он воспротивился, мол уже зажило, а вам, ваша милость, надо поберечь силы.

Мне казалось, что в окнах высокой башни замка поблескивает солнечный зайчик, но вряд ли у леди Клаудии есть подзорная труба… хотя у волшебницы все может оказаться.

Шли на рысях, напрямик не получится, сперва река с обрывистым берегом, потом небольшая пологая гора с неприятным косогором, где не только сапоги стопчешь, но и шею свихнешь.

А когда наконец гора растаяла, как пластилин под жарким солнцем, а река милостиво предложила брод, на другой стороне совсем близко во всей грозной красоте поднялся огромный замок, сложенный очень тщательно из массивных глыб, обработанных с ювелирной тщательностью.

– Замок барона Тудора по прозвищу Глиняный Берег, – объяснил Гунтер почтительно и напомнил: – Все века этой землей владеют Тудоры.

Я придержал коня, с некоторой завистью рассматривая замок, самый классический замок, в классическом понимании. То есть возведен в наиболее стратегически важном месте: на высоком холме, с трех сторон обрывистые склоны, пологий только с одной, рядом река да еще удобная дорога, где веками, если не тысячелетиями, идут караваны. Понятно, что владельцу и его отряду разбойников потребовались кузнецы, оружейники, булочники, кожевники, конюхи, что сперва селились в самом замке, а потом уже и за его пределами.

Теперь это уже целый город вокруг замка. Правда, город еще в том старом значении, когда горожане кормятся с огородов, у них пашни, сады, домашний скот и несметные стада уток и гусей. Пройдут десятилетия или даже века, город разрастется еще, уже сам защитится высокой крепостной стеной, а потом дома станут появляться и по эту сторону стены. Ведь сейчас трудно поверить, но когда-то все население Москвы жило за стенами кремля, который теперь пишем с прописной, чтобы отличать от всех остальных кремлей: ростовских, новгородских, орловских, владимирских… Сейчас Кремль – крохотное пятнышко на территории огромного мегаполиса.

Можно даже сказать, где будет крепостная стена: вон прямо от реки, чтобы заодно отгородиться еще и глубоким рвом, пустив в него реку.

– Молодцы, – признал я. – Верное решение. А у меня не замок, а черт знает что!..

Гунтер посмотрел, возражать не стал, все верно, здесь город под защитой могучего замка и его гарнизона, а у нас, увы – один замок, города нет вовсе, все деревушки и села живут обособленно, своего сюзерена страшатся едва ли не больше, чем враждебных соседей.

– Здесь барон Тудор, – сказал он так, словно я сразу должен был сказать «ага» и снять шляпу. – Сам он силен, свиреп и бесстрашен, у него под рукой отряд головорезов, что пойдет за ним в огонь и воду.

– А он какие деревни у меня оттяпал?

Гунтер качнул головой, ухмыльнулся:

– Никакие. Он недавно вернулся из долгого путешествия в Скрытые земли. Переведет дух, залечит раны, снова отправится. Наши мелочи его не интересуют.

Дальнозоркий Ульман сказал с тревогой:

– Нас заметили!

– Ну и что? – спросил я. – Мы на своей земле?

– Да, но…

– Что?

– Тревожно как-то. До его замка ближе, чем до нашего.

Я посмотрел на крепостную стену, темные фигурки двигаются, вроде бы указывают в нашу сторону. Ульман что-то говорил, я повернул коня в сторону замка. Гунтер, что неожиданно остался на месте, догнал, с тревогой заглянул мне в лицо. Я вздохнул:

– Надо напроситься к ним на разговор. Этот хотя бы не враг.

– Ваша милость… Но зачем?

– Гунтер, меня тоже интересуют эти Скрытые земли.

Он покачал головой.

– Правда? Вы никогда не говорили.

Да, хотел было ответить я, потому что впервые о них слышу, но лишь выпрямился, загадочно усмехнулся и вперил взор в приближающиеся врата. Дорога поднимается, мы выехали на самый верх вала, дальше глубокий ров с темной, но не пахнущей водой, довольно широкий, берега обрывистые, не выбраться. Дощатый мост поднят, решетка опущена, на воротах рядом с одинокой фигурой появились несколько человек, я видел, как нагибаются, и даже услышал скрип натягиваемых арбалетов.

Громкий голос прозвучал строго и требовательно:

– Назовитесь, благородный сэр!

Я выпрямился, открыл рот, но Гунтер остановил меня взмахом руки.

– Погодите, ваша милость. Я кое-что слышал про обитателей этого замка… Позвольте мне.

– Вали, – буркнул я.

Он выехал вперед и прокричал непривычно бундючно и напыщенно:

– Благородный сэр Ричард де Амальфи желает выказать почтение благородному сэру Тудору и заверить в дружественных чувствах и желании жить в мире и добрососедстве.

На воротах один из стражников исчез, мы ждали терпеливо, пока приведут старшего, никто нас не ждет, надо посоветоваться с руководством, руководство с еще более высокими боссами: никто не желает брать на себя ответственность, что впустили тех, кого впускать нежелательно.

Гунтер смотрел на замок холодно и бесстрастно, я тоже напустил на себя вид благородного человека, что значит, выдвинул вперед нижнюю челюсть и постарался смотреть на все, как глядит верблюд на весь мир.

Минут через десять решетка ворот заскрипела и начала подниматься. Некоторое время ползла вверх, я это видел, но проход оставался закрытым, наконец появились на свет толстые железные штыри в руку толщиной с острыми, как у копий, кончиками.

Мы медленно пустили коней, копыта звонко стучали по брусчатке, а на границе ворот звонко ударили по металлу. Я невольно скосил глаза вниз, в широкий металлической плите, вмурованной в земли и стиснутой булыжниками, чернеют отверстия, откуда вылезли длинные копья решетки.

За спиной решетка опустилась с тяжелым грохотом. Мы остановили коней в каменном туннеле башни, впереди светит залитый солнцем двор, тоже вымощенный булыжником, решетка поднята, лишь зловеще блестят на солнце острые кончики. Если обрушится в то время, когда будем проезжать, нас пронзит вместе с конями.

Со стороны двора показался человек в легких доспехах, помахал нам.

– Доблестные рыцари! Проезжайте во двор. Нет-нет, здесь не сдают мечи на входе. Все остальные пусть заезжают тоже. У нас хватит места, чтобы накормить всех.

Гунтер с облегчением вздохнул, все мы без оружия чувствуем себя почти не мужчинами. Кони охотно вынесли во внутренний двор. Набежала толпа расторопных слуг.

– Мы позаботимся, – сказал один торопливо. – Будут накормлены и напоены. Славный у вас конь, ваша милость!.. Таких, почитай в этих краях лет сто не видели.

– Конь как конь, – буркнул я. – У вас разве не все такие?

Навстречу вышел пышно одетый дворецкий, старый и дряхлый настолько, что не отходил от дверей, чтобы не рассыпаться от ветра. Проблеял дребезжащим голосом:

– Лорд Тудор а ля-Герд, изволит вас, доблестные рыцари, принять в малом кабинете. Следуйте за мной.

Гунтер тихонечко отступил, Зигфрид занял его место, все-таки он рыцарь из рыцарского рода, я ответил дворецкому учтиво:

– Следуем.

– Ваши люди останутся здесь, – предупредил он дребезжащим голосом. – За них не беспокойтесь.

– Что вы, что вы, – сказал я учтиво, хотя на душе заскребли кошки.

На удивление, булыжником вымощена не узкая дорожка, а вся площадь перед донжоном. Дворецкий шел медленно, с трудом, я видел, как хочется остановиться, перевести дух, чуть было не подхватил его под локоть, но здесь такое не принято, и хотя фронтир, но уже четкая граница между господами и слугами, так что топай, Ричард из Амальфи, ты теперь уже не просто Ричард, а Ричард де.

Рядом со мной идет, тоже выпятив подбородок, Зигфрид, а Гунтер увильнул, остался с лучниками. Распахнулись огромные двери, больше похожие на ворота. Мы вошли, задирая головы, надо выглядеть сурово и внушительно, даже внушающе.

Дворецкий провозгласил:

– Ричард де Амальфи, гость благородного Тудора а ля-Герда!..

Люди в одеждах несколько старомодного покроя поклонились, отступили к стенам, давая дорогу. Я огляделся, где же сам хозяин, но дворецкий повел сквозь расступившихся дальше, мы с Зигфридом старались особо не рассматривать обстановку, не деревенщины, но я был впечатлен: замок изнутри куда богаче и значительнее, чем снаружи. Огромный холл, знамена, прапора и гербы на щитах, многие щиты со следами жестоких боев, два вообще расколоты: то ли взяты в боях от знатных врагов, то ли достались как реликвии прадедов, много развешанного по стенам оружия, везде роскошные гобелены.

Лестница повела на второй этаж, я уж подумал, что придется дворецкого вносить на руках, но дед как-то собрался, поднялся, лишь вроде бы слегка и ненадолго зависал на перилах. Мы прошли через афиладу небольших залов, уставленных рыцарскими статуями в нишах. Из стен торчат медные светильники старинной и очень искуссной работы, горят через один, вообще-то зря, из узких окон и так льется достаточно яркий свет.

Мы остановились перед богато украшенной львами, коронами и скрещенными мечами дверью киноварного цвета. Дворецкий перевел дыхание, с трудом распахнул обе половинки и провозгласил достаточно громко, хотя и дребезжаще:

– Сэр Ричард де Амальфи к лорду Устинаксу!

Почему к Устинаксу, успел подумать я, но повинуясь взгляду Зигфрида, вместе с ним шагнул в помещение, названное дворецким кабинетом. Если не обращать внимание на размеры, это в самом деле кабинет: огромный стол с письменными приборами, старинные шкафы с обилием книг, часть книг на столе, часть стопкой на соседнем столике.

За столом в массивном кресле восседает, глядя строго и неприязненно, совершенно седой, очень старый человек с высохшим пергаментным лицом. Длинные волосы падают на плечи жидкими прядями, плечи покрывает меховая мантия, это понятно, стариков кровь уже не греет, щеки запали, нос крючком, но глаза смотрят интенсивно, в них ни грана старческой немощи, слабоумия.

Дворецкий еще раз провозгласил:

– Сэр Ричард де Амальфи со своим спутником сэром Зигфридом!

Старик несколько мгновений рассматривал нас, наконец сделал небрежное движение дланью.

– Возьми, – произнес он тоже дребезжащим, но тем не менее властным голосом, – сэра Зигфрида и… займи его чем-нибудь.

Дворецкий вопросительно взглянул на Зигфрида, тот нахмурился, вздернул голову, реагируя на оскорбление, молча повернулся и вышел. Когда дворецкий прикрыл за ними обоими дверь, старик сказал так же ровно:

– Мой сын Тудор, едва вернувшись из дальних земель, сейчас гоняет в лесу какого-нибудь несчастного оленя. Или кабана. В таких случаях замок снова на мне, как было все это время.