Возглас "долой!" подхватили, и Елена взлетела на бульдозер, подсаженная какими-то молодцами, бульдозер развернулся и пошел по Моховой, а следом за ним тронулись потоки людей, волоча на себе картины. А дальше... А дальше случилось и вовсе невероятное. Откуда-то с улочки на проспект стало вытекать... стадо коров. Рыжих и черных. Коровы, одуревшие от гула и грохота, орали благим матом, а прибывшие с ними пастухи щелчками кнутов гнали их вперед. Марш победно двинулся по улицам, оставляя за собой обрывки полотен, осколки пивных бутылок и коровьи лепешки.
      Музыка, грохот, мычание коров, звуки автомобильных сирен. Город встал, онемел, застыл, хлопая глазами окон и балконных дверей. Художники сами швыряли свои полотна на мостовую, под ноги идущим. Это было настолько невероятно, что утрачивалось само ощущение реальности. Нет, Москва не видала подобного.
      - Даешь дорогу! - вопил какой-то пацан.
      В начале колонны что-то запели, похоже, "Ой мороз, мороз...". Елена хохотала, сидя на бульдозере...
      ...Она очнулась. В трамвае. Фантасмагория развеялась. Но с какого момента она началась? Были ли все эти люди? Приглашали ли они ее на телевидение? Разбила ли она экспонат галереи? Ушла ли из школы? Или сейчас, стряхнув сон с ресниц, она выйдет из трамвая на знакомой остановке и все будет как всегда?
      А что, это и правда было бы здорово - прогнать стадо коров по главной улице Москвы. Елена щелкнула замком сумочки, зачем-то сунув несчастливый билетик между ежедневником и пачкой бумажных платочков. Для коллекции, что ли? Коллекции бытовых мелочей, которые вскоре исчезнут, потому что заменятся другими, а мы и не заметим, хотя они существуют подле нас так недвусмысленно, казалось бы, так надежно.
      Через месяц в школе № 963 заново выкрасили подоконники и оконные рамы. Прокрасили даже внутри рам. Летняя практика для старшеклассников была организована Еленой исключительно на добровольных началах, но каждый школяр считал своим долгом принять участие в веселом каникулярном гомоне, неожиданно наполнившем классы.
      Елена много читала, и в основном литературу по возрастной психологии и педагогике. Созрело несколько идей, и следующий учебный год обещал быть интересным и для нее, и для пацанов.
      "Ну что ж, не справилась", - сказала Карина. Кирилл пропал из поля зрения, но, по слухам, собирался вскоре жениться на Майке. Богаделов уже пригласил Майю на смену прежней телеведущей, и она неплохо справлялась. Митя неожиданно для всех бросил работу и аспирантуру какого-то заштатного учебного заведения, где числился, и пошел в армию. Елена видела его в форме милиционера, он вытянулся и похудел, в лице прибавилось взрослости.
      Широкорад, Стив Безобразов, еще какие-то знакомые первое время надоедали звонками, затем поотваливались по одному, и звонки прекратились. А Елена собиралась в августе, прихватив с собой Фрая, съездить в Подмосковье на недельку, если позволят средства и если школа отпустит.
      Но школа не отпускала. Предстояло еще оформление стендов в пушкинском классе, ученики были обеспокоены грядущим введением двенадцатилетки, и им надо было как-то объяснить, зачем ее вводят, а объяснить это совсем не просто.
      Раз в неделю Елена Алексеевна занималась с Савченко русским языком, но незаметно для нее самой эти уроки превратились в занятия живописью. И теперь она, как когда-то Татьяна Федоровна, даже копируя ее мягкую интонацию, говорила:
      - Рисунок надо выполнять остро отточенным карандашом. А этот огрызок лучше отложить в сторону. - и, сама заточив грифель с двух сторон, в форме лопаточки, подавала карандаш Андрею. - Старайся не нажимать, пусть контуры предметов будут как можно более светлыми....
      Но она видела, скоро Андрей сам будет вправе давать ей советы по рисунку, и тихо становилась у него за спиной, глядя на то, как на листе проступают пузатые банки и мятые драпировки во всей своей осязаемости.
      Москва, 2001-2002