Скоро реформаторы смогут обойтись без их поддержки, тогда они попрощаются с Эланой и вернутся к вольной жизни. Пока придется потерпеть… Но после визита на Ниар Тина и Поль все же рассчитывали на небольшой отпуск: обоим давно уже хотелось два-три дня провести на Незе.
      Лицо в зеркале было не просто некрасивым, оно было нелепо карикатурным и походило на рожицу пластмассовой куклы: вздернутый нос-пуговка, удивленно выгнутые брови, вздутые округлые щеки с ямочками, скошенный подбородок. И вдобавок – лысая, как колено, голова. Только глаза остались прежними: небольшие, бледно-голубые, в глубине зрачков бьется паника.
      – Нравится? – поинтересовался Эмми.
      Он сидел на краю стола, слегка покачивал ногой в блестящем ботинке, который при движении менял цвет от серебристо-серого до черного, и наблюдал за Саймоном с насмешливой полуулыбкой. Его роскошные каштаново-сине-сиреневые волосы разметались по плечам, а ногти мерцали, словно их покрывал прозрачный светящийся лак (видимо, так оно и было).
      Между прочим, рискует… Они здесь вдвоем, охранной автоматики не видно, а Саймон Клисс, когда был эксцессером, получил кое-какую боевую подготовку. Достаточную, чтобы сделать отбивную из этого самоуверенного красавчика, который подговорил хирурга его изуродовать! Преисподняя вновь показала свой оскал. Саймон видел Эмми в зеркале, у себя за спиной. Он повернулся… и остановился.
      Эмми – его работодатель, это во-первых. Надо сначала деньги получить, а потом уже бить работодателя. Во-вторых, те охранники, которые доставили Саймона сюда из косметической клиники, могут находиться в соседних помещениях – вдруг прибегут на шум. Он поступит умно: выполнит работу, заберет свой гонорар и после этого потихоньку устроит Эмми какую-нибудь пакость. Первоклассную такую пакость, в старых добрых традициях «Перископа».
      – Одобряю твое благоразумие, – ухмыльнулся Эмми. – Если бы ты на меня бросился, финал был бы плачевный… для тебя. Почему ты недоволен своим новым лицом?
      – Меня сделали уродом. Еще и лысым! Меня же теперь за Лиргисо примут – говорят, он, когда новое тело захватит, сразу делает эпиляцию, потому что у этих лярнийских полудурков никакие волосы не растут. Меня за него один раз уже приняли и чуть не удавили – из-за того, что я на плохую память пожаловался. Зачем вы оставили меня без волос? От меня же люди будут шарахаться! А это что – подбородок?.. Это, по-вашему, нос?! Траханные врачи в этой клинике! За такие пластические операции надо судить!
      Эмми, выслушивая претензии, довольно жмурился. Потом заметил:
      – Зато никто не захочет вселиться в твое тело, вот и блаженствуй. И никаких щупальцев вместо ушей. Кстати, Саймон, о твоем ухе… Ты его как будешь есть, с перцем или под сладким соусом?
      – С перцем, – буркнул Саймон. Его уже начинало коробить от этой шутки. – Эммануил, зачем вам это понадобилось? Сами не понимаете, что это глупо?
      – В интересах проекта. Ты в тюрьме смотрел телевизор?
      – Смотрел.
      Саймон стоял спиной к зеркалу и глядел на директора сверху вниз: холеный шалопай, который не нюхал настоящей репортерской работы, не мучился без дозы, не уходил от погонь, не сидел в тюрьме. Баловень преисподней. Он еще радуется, что удачно сострил! Посмотрим, как ты потом будешь радоваться…
      – Мультфильмы про Умазайку видел?
      – Про что?..
      – Про Умазайку. Существо такое, персонаж мультсериала.
      – Да что я вам, псих долбаный? – процедил Саймон, засунув сжатые кулаки в карманы куртки. Одежда на нем была новая и модная – выдали еще в тот день, когда Лейла притащила его в офис «Инфории». – Мультики смотрят сопливые дебильные детишки, в перерывах между кражей денег из папиных карманов, онанизмом, выполнением школьных уроков и другим таким же рукоблудием. Я – битый жизнью взрослый человек, зачем это мне? Сразу видно, Эмми, что вы пока еще недалеко ушли от тех детишек! – Он впервые назвал директора уменьшительным именем – пусть знает свое место. – Сколько вам лет, а?
      – Двадцать пять. – Эмми не выказал признаков обиды (возможно, наконец-то почувствовал старшинство собеседника) и как ни в чем не бывало продолжил: – Мультфильмы про Умазайку популярны на многих планетах, в том числе на той, где живет героиня твоего репортажа. Нам удалось выяснить, что девочке нравится этот сериал, поэтому в клинике тебе придали сходство с Умазайкой. Так тебе легче будет привлечь ее внимание. Саймон, я много слышал об эксцессерах, но ты меня бессовестно разочаровал! В тебе нет ни капли обаяния. То, чем обладаешь ты, я бы скорее назвал антиобаянием.
      – Соображать надо, – покровительственные нотки в голосе Клисса усилились. – Когда я работал в «Перископе», я сидел на мейцане – вот тогда я был обаятельным! Дайте мне хороший стимулятор, и от вашего разочарования останется один дурной запах. Ей-богу, Эмми, настоящей жизни вы и близко не знаете! Откуда же возьмется обаяние на пустом месте?
      – Есть и такое, но это превыше твоего понимания. – Эмми презрительно сощурил свои холодные золотисто-желтые глаза. – Стимуляторы будешь принимать под моим контролем, ясно?
      «Если я до них доберусь, плевал я на твой контроль», – подумал Саймон, а вслух сказал:
      – Ну конечно, Эмми, вы здесь босс. Радужку вам перекрасили в той же клинике, где измордовали меня?
      – Я не пользуюсь услугами дешевых клиник. Если тебе не нравится новое лицо, после выполнения работы мы восстановим твою прежнюю внешность, за счет фирмы. Посмотри мультфильмы про Умазайку, это поможет тебе войти в образ. Одного облика мало, ты должен будешь сымитировать стиль Умазайки. Надо, чтобы девочка сразу почувствовала к тебе симпатию. – Он смерил Саймона скептическим взглядом. – Учти, гонорар – только в случае успеха.
      «Да будет тебе успех! Если что, из пальца высосу, а голос и видеоряд потом синтезируем – никто не станет проверять на предмет синтеза материалы какого-то паршивенького информ-клуба».
      Эту мысль тут же вытеснила другая, тревожная: непохоже, что Эмми нужно всего лишь интервью. Он ведет темную игру, и что он хочет получить – непонятно.
      Сейчас он с отсутствующим видом смотрел мимо Саймона, в зеркало. Саймон кашлянул. Эмми взглянул на него.
      – Ты сказал, что тебя приняли за Лиргисо и чуть не убили. Как это получилось?
      – Когда я ушел от правозащитников и от вашей суки Лейлы, – Клисс мешковато опустился на стул напротив Медо, – я подался в муниципальный дом. Знаете, что такое муниципальные дома?
      – Нет.
      Ну что ж, он так и думал.
      – Эмми, вы живете в уютненькой теплице и никогда из нее носа не высовывали! Муниципальный дом – это коллектор для человеческого дерьма. Там оседают те, кому больше некуда пойти, вонючие плевки нашего якобы процветающего общества. Если бы я не согласился с ними выпить, меня могли прирезать. Все знают, что в муниципальном доме человеческая жизнь гроша не стоит. Они лезли в душу, а я не хотел говорить о себе, толпа ненавидит эксцессеров. Я сказал, что у меня амнезия, и тогда на меня набросились, избили до потери сознания, связали… Меня приняли за эту зеленую мразь в человеческом облике! Потом пришла полиция, и меня отпустили. – Саймон опустошенно вздохнул. – Полицейские ругались насчет массового психоза из-за Лиргисо, а вы сделали меня эпилированным, как этот лярнийский отморозок! Меня же на месте убьют, когда я отсюда выйду!
      – Никуда ты отсюда не выйдешь, – холодно возразил Эмми. – Будешь сидеть здесь, наслаждаться своим отражением в зеркале и смотреть мультфильмы. Еще не хватало, чтобы наши конкуренты увидели тебя и присвоили идею.
      – И долго я буду здесь сидеть? – Клисс забеспокоился.
      – Пока не придет время взять интервью. Ты хотя бы знаешь, кто такой Лиргисо? Я наводил о нем справки. В отличие от тебя, Саймон, я предпочитаю получать точную информацию, а не пользоваться готовым продуктом массового психоза. На Лярне Лиргисо принадлежал к высшей аристократии расы энбоно, это разносторонне образованный интеллектуал, утонченный эстет. Он никогда бы не согласился занять твое место. – Эмми смерил Саймона брезгливым взглядом. – Лиргисо в подобном теле – это нонсенс.
      – Озверевшей толпе этого не объяснишь. – Клисс в ответ на его взгляд заносчиво поморщился. – Ладно, не тяну я на ходячий манекен, так мне же лучше. А вы не боитесь, что Лиргисо захватит ваше тело?
      – Нет.
      Надменная, почти торжествующая усмешка небожителя, которому безразлична возня простых смертных. Похоже, Эммануил Медо убежден в том, что неприятности могут произойти с кем угодно, только не с ним. Что ж, эксцессеру Саймону Клиссу уже приходилось втравливать ребят такого пошиба в неприятности.
      – Совсем ничего не боится только дурак, – он все же не удержался от намека на умственные способности своего нанимателя. – Эмми, подумайте, ведь этот склизкий лярнийский мертвец в краденом человеческом теле живет среди людей, бок о бок с нами!
      – Почему мертвец?
      – Потому что его собственное тело давно сдохло, а сам он жив. Это ведь ненормально! Кстати, он еще и гомик. Говорят, он жил с топ-моделью Вероникой Ло, хотя эта маленькая сучка в своих интервью все отрицает и орет на каждом углу, что она девственница, но мальчиков он тоже трахал. По телику сказали, он сотрудников своей фирмы принуждал к сожительству – ну, когда его разоблачили и был весь этот скандал год назад. Представляете, с виду человек, а на самом деле этакая тошнотворная дохлая нежить в человеческом теле, да еще норовит вашу задницу отыметь…
      Эмми уже не сидел на столе, а находился рядом с Саймоном. Клисс успел слабо удивиться, и тут его оторвало от стула, воротник удавкой врезался в горло… Господи, да что же происходит? Эмми рывком подтащил его к зеркалу. Мелькнула карикатурная личина Умазайки, на заднем плане – светлая комната без окон, опрокинутый стул. Зеркало стремительно надвинулось. Удар, противный хруст, обморочная темнота.
      Потом Саймон снова ощутил давление на горло. Без сознания он был несколько секунд, не больше… Болела голова. Эмми держал его за шиворот, так что ноги едва касались пола. Перед глазами слегка двоилось, что-то текло по лицу и мешало смотреть. Треснувшее зеркало забрызгано кровью. Лицо отраженного Саймона-Умазайки тоже в крови, а у отраженного Эмми лицо бледное и жесткое.
      – Произнеси вслух еще одну пошлость на эту тему, – голос Эмми походил на змеиное шипение, – и ты целые сутки будешь выть от боли! Саймон, ты меня понял?
      – Да, – выдавил Саймон.
      Эмми отшвырнул его. Молча повернулся и вышел.
      – Моралист хренов!.. – всхлипнул Саймон. И тут же опасливо огляделся: вдруг в комнате установлены видеокамеры?
      В течение некоторого времени он сидел на полу, привалившись спиной к стене. Голова по-прежнему болела. Осторожно ощупал лицо: к носу лучше не притрагиваться – сразу возникает острая пронизывающая боль; потом вытер о куртку липкие от крови пальцы. Это называется, устроился на работу! Бежать отсюда надо, наплевать и на деньги, и на внешность… Кстати, о внешности: почему бы не подать в суд на «Инфорию» и на ту клинику, где его так круто отделали? Тогда они как миленькие вернут ему прежний облик да еще компенсацию выплатят. Саймон чист перед законом: с того момента, как его выпустили из тюрьмы, он еще не успел натворить ничего такого, чем его можно прижать. Надо вызвать полицию.
      Клисс огляделся. Комната, как в дешевом отеле, с пластиковыми карнизами под лепнину. Плафоны – окруженные псевдолепным бордюром безликие и безразличные стеклянные полусферы. Три штампованных стула; исцарапанный стол, на котором сидел Эмми; полосатая, как зебра, кушетка. И большое, в человеческий рост, зеркало в темной раме с рельефным орнаментом. Расколотое, заляпанное кровью. Саймон отвел взгляд.
      Двери – целых две. Ни окон, ни терминала – только телеблок, утопленный в стене.
      Саймон встал, шаркающей походкой пересек комнату. Дверь, за которой исчез Эмми, не открывалась. Он попробовал выбить ее плечом, но дверь только выглядела хлипкой. Он в ловушке. За второй дверью находился санузел, и никакого пути к свободе.
      Он вернулся в комнату, растянулся на кушетке, испачкав кровью и без того не слишком чистую полосатую обивку. Эмми ведь так и не сказал, когда «придет время» брать интервью! Темнит. В этой игре чем дальше, тем больше странностей.
      Громкий щелчок заставил Саймона вздрогнуть. Дверь открылась. Вошел Хинар, его желтые прилизанные волосы тускло блестели в свете плафонов, на лице – нормальном человеческом лице, и притом не разбитом! – застыло нарочито безучастное выражение.
      – Пошли, – бросил он сухо.
      – Куда? – спросил Клисс.
      – Лечиться.
      Ага, я вам все-таки нужен… Комната с медавтоматом находилась в конце коридора. По дороге Хинар и Саймон миновали нишу, в которой стоял сторожевой робот. Ни одного окна. Саймон понятия не имел, где находится: из клиники его привезли сюда в шлеме с закрытым непрозрачным щитком. Может, он и не в Хризополисе; может, он сейчас вообще в другом полушарии… В хардонийских горах либо на одном из островов Ледовитого архипелага, и тогда нечего рассчитывать на полицию, даже если удастся выбраться из дома. Надо завладеть передатчиком или прорваться к терминалу, но сначала – получить медицинскую помощь.
      Саймон уселся в кресло перед медавтоматом. Ушиб и отек мягких тканей лица, ушибленная рана на лбу, трещина в носовой перегородке… Брр.
      – Ваш босс всегда такой псих? – попытался он завязать беседу, пока манипуляторы обрабатывали поврежденные места. – Мы тихо-мирно разговаривали, вдруг он сорвался с места и разбил меня об зеркало… то есть зеркало об меня…
      Он запутался в словесной конструкции: как можно связно описать случившееся?
      – Босс – это босс, – равнодушно произнес шиайтианин.
      Потом Саймон, сидевший с закрытыми глазами, снова услышал голос Хинара и приготовился поддержать разговор (одна из заповедей эксцессера: располагай к себе и используй каждого, кто подвернется), однако желтокожий обращался не к нему:
      – Джемина? Это Хинар. Лейла не отвечает на вызов, где она сейчас?
      – Наша коммунистка на пресс-конференции в «Космоколлегиуме». – Сколько же дамского яда было в голосе Джемины – Саймон это отметил и сделал вывод, что женщина с птичьими глазами Лейлу недолюбливает. – А что такое?
      – Эмми сказал, пусть она перешлет нам мультфильмы.
      – Какие мультфильмы?
      – Она знает.
      Значит, Джемина не в курсе насчет нового проекта «Инфории»? А Лейла и Хинар в курсе, вот здесь какой расклад… Стоит учесть.
      – Почему Джемина называет Лейлу коммунисткой? – спросил Саймон.
      – Лейла из тех коммунистов, которые живут в Восточной Хардоне на побережье, – шиайтианин цедил слова неохотно, словно каждое было на вес золота. – Вставай, процедура закончена.
      Саймон открыл глаза. Передатчик торчал у Хинара из кармана джинсов. Оглушить и отнять, потом связаться с полицией… Лучше здесь, а не в коридоре – там дежурит боевой робот.
      Он поднял голову и наткнулся на тяжелый враждебный взгляд желтокожего. Пожалуй, стоит повременить, чтобы захватить шиайтианина врасплох, а то он вроде бы что-то заподозрил… Удар под дых заставил Саймона согнуться и застонать.
      – Помнишь, как ты восемь лет назад летал над курортами и всех подряд расстреливал? – спросил Хинар, когда он смог выпрямиться.
      Вот она, ярость озверевших обывателей…
      – Я же сидел на мейцане, – выдавил Саймон. – Я не ведал, что творю! Виноват не я, а шеф «Перископа».
      – Я тогда получил лучевой ожог, два с половиной месяца пролежал в больнице.
      – Я уже отмотал за это восемь лет! – Саймона захлестнула паника: он остался наедине с маньяком, зацикленным на мести, и на помощь позвать некого. – Я все искупил!
      – Эмми сказал, в разумных пределах бить тебя можно, – с ненавистью глядя ему в глаза, процедил шиайтианин. – Если дашь повод.
      – Я не дам повода! – Клисс на всякий случай поднял руки вверх. – Я давно уже во всем раскаялся и не могу отвечать за то, что делал в невменяемом состоянии!
      – Иди, – Хинар толкнул его к двери. Не просто толкнул, а больно ткнул в спину костяшками кулака.
      В комнате ничего не изменилось, разве что потеки крови на зеркале подсохли. Саймон скорчился на кушетке, прикрыл голову курткой от яркого света – выключатель он так и не нашел. Он мечтал вернуться в тюремную камеру.
      Широкие, как улицы, коридоры, сияние полированного камня, пылающие неоновые указатели. Манокарская делегация двигалась по заранее определенному маршруту. Тина сидела на диванчике в вагоне мини-поезда и посматривала на Поля: она безошибочно отличала его от телохранителей, хотя сама не понимала, каким образом. Поль откинулся на мягкую спинку. Со стороны казалось, что он задремал, а в действительности он непрерывно сканировал окружающее пространство, людей, нелюдей… Тина знала, что это утомительная работа.
      Для «Космоколлегиума» Поль Лагайм был персоной нон грата, что не вполне справедливо: год назад они вломились сюда втроем, но об участии Тины и Стива в этом инциденте дирекция бизнес-центра деликатно забыла. Правда, Тина Хэдис тогда выглядела не как Тина Хэдис, а Стив вел себя корректно и оружием не размахивал. Другое дело Поль – это он нокаутировал одного из здешних служащих и ворвался с бластером в Красный банкетный зал, где собралась на фуршет ниарская деловая элита. Цель была благая – захватить Лиргисо, к тому же Поль, которого только что вызволили из плена, находился в состоянии тяжелого стресса и с трудом себя контролировал. Его начальство на Незе все это учло, и под трибунал его не отдали, но из полиции выгнали.
      Ореховый зал был отделан натуральным орехом, мебель тоже деревянная, с кожаными подушечками. Стив уже проверил помещение и заодно весь «Космоколлегиум» на предмет взрывчатки – для него это просто – и снова исчез. Официальные мероприятия наводили на него тоску, и Тина вполне его понимала.
      Элана с приближенными расположилась на подиуме, вокруг застыли шестеро массивных андроидов с одинаковыми глянцевыми лицами – ходячие генераторы защитного поля: если поступит команда, они переключатся в активный режим и накроют своих подопечных силовым куполом. О президенте есть кому позаботиться, а для Тины главным охраняемым объектом был Поль.
      На него уже совершали покушение – три месяца назад, во время визита Эланы на Землю. Романтическим вечером на берегу Средиземного моря… Земные спецслужбы отреагировали вовремя, к тому же за Полем охотились сразу две конкурирующие группы, которые в самый ответственный момент сцепились между собой. На кого они работали, установить не удалось: уцелевшие скрылись, на поле боя остались только трупы.
      Тина, Поль и трое манокарцев устроились сбоку от подиума, чтобы никому не мозолить глаза, и все равно заполнившие зал журналисты заинтересованно посматривали на людей в масках.
      – Зомби, – негромко произнес Поль.
      – Где?
      Тина включила пристегнутый к предплечью комп, Поль сделал то же самое, остальные трое скопировали их действия. Изображение поступает с мобильных видеокамер: зал, гости, у одного прилипла к груди пульсирующая алая точка – это Поль отметил его у себя на компе. Внизу появился текст: Руди Сабрин, «Волна прогресса». Тина вызвала Гредала и сообщила, что в зале зомби; Руди Сабрина выпроводили, невзирая на протесты.
      «Зомби» – значит, в мозгу у него сидит резидентная программа, заложенная под глубоким гипнозом. Поль, когда находился в измененном состоянии, такие программы видел – для него они выглядели как паразиты, сотканные из сероватого тумана, но при этом противоестественно плотные, намертво приросшие к своей жертве. Возможно, программа не имеет никакого отношения к манокарскому президенту, и все же лучше не рисковать: «зомби» за свои действия не отвечают.
      – С зомби просто, – шепнул Тине Поль, когда началась пресс-конференция. – Я вижу, что к нему присосалась эта штука, – и мы его не пускаем. Вот с другими сложнее… Между прочим, все здесь не подарок, но тогда две трети этой публики надо разогнать. Мне не нравится тощий тип с раздвоенной бородкой, – курсор перепрыгнул на упомянутую личность: Гурис Маварати, «Сногсшибательные новости». – И вон тот ангелочек с красными ресницами, – блондинка в костюмчике из белого атласа: Лейла Шемс, «Инфория». – И парень с Гинта, который все время скалится, как цепной пес, – Кьяг Се Вьерби, «Гонг Вселенной», по виду – типичный гинтиец.
      – Чем они тебе не нравятся? – так же тихо спросила Тина. – Они опасны?
      – В том-то и дело, что не знаю. Я вижу то, что вижу, но я не знаю, что это означает. Возможно, они опасны не для нас: к примеру, Маварати свел в могилу уже третью жену, а блондинка стравливает друг с другом своих поклонников, а гинтиец копает под своего шефа, чтобы занять его место. Я вижу, что в них, условно говоря, много зла, а дальше могу только строить догадки. С другой стороны, если сюда заявится кто-нибудь во всех отношениях положительный и при этом свято убежденный в том, что нашего президента ради всеобщего блага надо укокошить, я ведь могу и не раскусить его…
      Тина наступила ему на ногу: не стоит так говорить в присутствии манокарцев.
      – Я имею в виду не психопата, – продолжил Поль. – Это не проблема, психопата я сразу отличу, но вот если это будет носитель благих намерений, искренне уверенный в своей правоте… Вдруг я ничего не почувствую вовремя, что меня и беспокоит.
      – Кроме нас, есть еще телохранители-профессионалы, – напомнила Тина. – И андроиды. И Стив.
      Журналисты задавали вопросы, Элана отвечала – она держалась на публике молодцом, редкое для манокарки качество.
      – Я уже по горло сыт всем этим официозом, – снова услышала Тина жалобный шепот Поля. – В отпуск хочу…
      – Будет тебе отпуск. Устроим.
      Умазайка жил в домике на толстой ветви гигантского дерева. На землю он спускался по веревочной лестнице и по ней же поднимался обратно. Он был некрасивый, но симпатичный и добрый, безоговорочно верил всем встречным и мечтал с кем-нибудь подружиться. Бзик у него такой был – найти друга. В общем, бредятина, рассчитанная на сопливых малолетних дебилов, а для человека, побитого жизнью и отсидевшего, смотреть такую чушь – только лишнюю головную боль зарабатывать.
      Когда Саймон сказал об этом Лейле, та заявила, что его взяли в «Инфорию» репортером, а не критиком, так что пусть он заткнется и молча накапливает материал для вхождения в образ.
      – Я все равно не войду в образ без стимуляторов, – предупредил Саймон.
      – Потом. Сначала без них попробуй.
      Она вела себя бесцеремонно и бестактно, а порой начинала дурачиться, как подросток с противным характером. Коммунистка, что с нее взять.
      Коммунисты, которые обитали в Восточной Хардоне, были странным народом. Они ютились в собственноручно построенных хижинах на скалистом побережье, кормились рыбной ловлей, собирательством и гуманитарной помощью, поклонялись Великому Ленину. Фактически это была религиозная община, но сами они называли себя политической партией. Их учение гласило, что когда-нибудь в Галактике победит мировая революция и наступит светлое будущее, тогда они смогут пользоваться благами цивилизации наравне со всеми, а пока нельзя. Пока они должны держаться особняком, чтобы сохранить в нетронутом виде свою идеологию, завещанную Великим Лениным. Изредка их проповедники (так называемые агитаторы) появлялись на улицах городов, приставали к прохожим, пытались обратить кого-нибудь в свою веру, но обычно хардонийские коммунисты никому не мешали и никого не трогали.
      Как понял Саймон, Лейлу Эмми подобрал в Восточной Хардоне с полгода назад. Привез в Хризополис, взял на работу в свою фирму. Чем она ему приглянулась? Инфантильная нахалка двадцати двух лет от роду, мордашка смазливая, но ничего выдающегося. Правда, она великолепно ориентировалась в Сети; пока она торчала у Саймона, Эмми несколько раз связывался с ней и консультировался насчет каких-то сайтов и адресов, и Лейла без запинки выдавала информацию – быстрее, чем справочный автомат.
      Ничего удивительного, хардонийские коммунисты жили по Заветам Великого Ленина, один из которых гласил: «Учиться, учиться и учиться». Несмотря на свой примитивный, почти первобытный уклад, они были ребятами достаточно образованными, однако знания держали про запас – до наступления светлого будущего; их учение не рекомендовало им использовать свой интеллектуальный потенциал на благо общества, в котором не изжита частная собственность. Видимо, покинувшая единоверцев Лейла специализировалась на информатике.
      – Я вижу, ты хорошо знаешь Сеть?
      Сам Клисс избегал пользоваться Сетью: там он особенно остро ощущал неопределенность окружающего мира и свою беззащитность, да и байки насчет враждебного человеку виртуального разума не казались ему такими уж безосновательными.
      – Еще бы! Одно время я каждый день там сидела по десять-двенадцать часов безвылазно.
      – Хорошее, наверное, было времечко? – попытался подольститься к девушке Саймон.
      – Поганое было времечко, – буркнула Лейла.
      Саймон по-прежнему оставался узником в комнате с полосатой кушеткой и разбитым зеркалом. Это зеркало стало его кошмаром. Черепаха-уборщик, которую впустил к нему на второй день Хинар, убрала пятна с пола, но не стала трогать засохшие бурые потеки на поверхности зеркала. Когда Клисс пожаловался на это Хинару, тот равнодушно пожал плечами.
      Ясно, это Эмми распорядился оставить все как есть. И вытереть нечем – в комнате не нашлось ничего, что могло бы сойти за тряпку. Саймон намочил под краном ладони и попытался помыть растрескавшееся стекло: ничего не получилось, только размазал потеки в мутные кровавые разводы и порезал палец об острую кромку трещины. Господи, что же сделать, чтобы это напоминание о дикой сцене не мозолило глаза? Разбить зеркало так, чтобы осколки осыпались и осталась пустая рама? А вдруг Эмми после этого окончательно взбесится?
      Саймон спросил у Лейлы, часто ли босс практикует рукоприкладство, но та посоветовала ему заткнуться и молча смотреть мультики.
      – Ты делаешь все, что он скажет, как будто ты не самостоятельная личность, а запрограммированный автомат, – Клисс решил сыграть на ее самолюбии. – Странно, ты ведь кажешься неглупой девушкой, ты журналистка! Неужели сама не чувствуешь, что эта авантюра с манокарской девчонкой дурно пахнет? Кто такой для тебя Эмми?
      – Эмми – единственный, кто мне помог, – прищурив обрамленные толстыми красными тычинками глаза, процедила Лейла. – А все остальные – дерьмо, они для меня пальцем пошевелить не хотели, только трепались. Я сделаю все, что он скажет, и мне наплевать, что ты об этом думаешь. А если будешь про него гадости говорить, я попрошу Хинара забить тебе кляп в глотку.
      Она не стала отрицать, что авантюра с девчонкой дурно пахнет, – это Саймон отметил уже после, когда утихла обида. Косвенное подтверждение того, что он связался с шайкой преступников. И ладно бы за хороший куш, а то ведь ему пока ни гроша не заплатили и вдобавок изуродовали!
      – Видишь, какое у меня лицо? – пожаловался Саймон в перерыве между просмотром двух дурацких историй про Умазайку. – Разве можно жить в таком виде? Это ведь ад!
      Если удастся добиться от Лейлы сочувствия, с ней будет проще – Саймон умел манипулировать теми, кто его жалел.
      – Пластические операции делают запросто. – Ничуть не тронутая девушка взяла со стола бутылку с шоколадной сандой, которую принесла с собой, плеснула в стакан. – Об аде ты ничего не знаешь. Ад – это когда у тебя кости полужидкие, как студень, и ты не можешь двигаться без сервокостюма и понимаешь, что это навсегда, потому что неизлечимо.
      – Так не бывает, – возразил Саймон. – Сейчас все излечимо.
      – Не все. Одна моя подруга этим болела. Ее звали Дина Вански. Ее мать облучилась на Асклобе, когда была беременная, и не стала, дура, делать аборт из религиозных соображений, хотя врачи ее уговаривали.
      – Из ваших коммунистов? – Он еще не потерял надежды установить с помощницей Эмми доверительные отношения.
      – Вански христиане, но у них вилла недалеко от коммунистического поселка. Я знала Дину Вански. – Лейла гибко потянулась, коснувшись лопатками спинки стула, потом взяла пульт, и на экране опять появился круглый, желтый в красный горошек домик Умазайки, уже опротивевший Саймону до чертиков. – Смотри давай!
      Не дождешься от нее сострадания. Зато после ее ухода Клисс придумал, как решить проблему с зеркалом: занавесил его своей курткой.
      Извилистая улица петляла среди спиралевидно закрученных зданий с пандусами вместо лестниц: традиционная желийская архитектура, весь этот район принадлежит желийцам. Пространство меж построек заполняли сугробы и композиции из камней, какие на Желе считаются произведениями искусства. Когда Тина, Стив и Поль проходили мимо, ближайшая композиция пошевелилась – погруженный в созерцание желиец. Пока он стоял неподвижно, его можно было принять в сумерках за одно из причудливых нагромождений кусков мрамора, гранита и кварца; даже Тина с ее сверхострым зрением не сразу распознала в нем живое существо. Фонарей здесь не было, желийцы в них не нуждались: их органы восприятия позволяли свободно ориентироваться в темноте.
      Еще один изгиб – и открылась набережная канала с цветной светящейся водой. Над каналом плавали голограммы, их отражения превращали воду в переливчатую поверхность неясной природы. Город затоплен искусственным светом, далеко отодвинутое небо кажется сиреневым и блеклым.
      – …На Манокаре мне делать нечего, реформы мало что изменили. Хорошо, сняты бессмысленные запреты, отменены телесные наказания, информационной блокады больше нет – но люди остались прежними, с теми же барьерами и предрассудками. Вы заметили, что многих манокарцев одно мое присутствие загоняет в ступор?
      – Еще бы, – отозвался Поль. – Интересно, почему у них к Элане такого нет? Женщина-президент – это ведь тоже не по их правилам, и ничего, за год привыкли.
      – С Эланой все иначе. Она не сама по себе, она вдова президента Ришсема, убитого врагами Манокара.