Дверь камеры захлопнулась за спиной Саймона. Приговорен к свободе. Приговор окончательный и бесповоротный, обжалованию не подлежит.
      – Ты долго собираешься здесь торчать? – спросил надзиратель.
      Клисс в последний раз оглянулся на закрытую дверь. В течение восьми лет это была его камера. Его раковина, его скорлупа, его крепость… С чем еще можно сравнить убежище, где ты спрятан и защищен от враждебного мира?
      Его обманули. Восемь лет назад ему обещали пожизненное заключение. Это устраивало всех – и Саймона, и тех, кто пострадал от его действий. Однако Ниарская Ассоциация Правозащитников добилась помилования (Саймон Клисс совершал преступления, будучи мейцанистом, а теперь его избавили от зависимости, так что нужно было дать ему шанс начать новую жизнь), и его выкинули отсюда, как умирающую собаку из конуры. Мнение самого Саймона насчет новой жизни никого не интересовало; когда он начинал объяснять, что не хочет на волю, нанятый правозащитниками проныра-адвокат обращал это в козырь: мол, сами видите, у Клисса есть совесть!
      Он побрел по длинному коридору, залитому светом плазменных ламп. Надзиратель и двое охранников шли следом, тележка с пожитками Саймона катилась впереди – механический провожатый, указывающий дорогу к вратам преисподней. Не обязательно умирать, чтобы попасть в преисподнюю: она снаружи, за стенами тюрьмы.
      Стальной шлюз. Лифт. Еще один шлюз. Тюремный двор накрыт раздвижной решеткой и мерцающим, как гигантский мыльный пузырь, силовым куполом. Ворота с последним шлюзом. Саймон замедлил шаги, охранников это злило.
      За воротами его встречали представители Ниарской Ассоциации Правозащитников и журналисты. Кто-то сунул ему в руки букет растрепанных белых цветов. Саймон попятился, но стальные створки позади уже успели сомкнуться. Его оставили на растерзание толпе, ветру и мартовскому солнцу: в преисподней была весна. Обжалованию не подлежит.
      Правозащитники поздравляли его с освобождением. Потом журналистка с ежиком зеленых волос и толстыми алыми ресницами, похожими на тычинки цветка, спросила, что Саймон собирается делать дальше. Хороший вопрос! Хотел бы он сам это знать.
      Что он собирается делать сегодня – это ему уже объяснили: он отправится вместе с правозащитниками на их банкет по случаю очередной победы над ниарским правосудием. Видимо, в качестве почетного гостя. Вытащить из тюрьмы эксцессера – это была непростая задача: восемь лет назад Саймона посадили отнюдь не за кражу бумажника из чужого кармана.
      Его начали деликатно подталкивать к аэробусу, Клисс вместе со всеми забрался внутрь. Букет мешал, он протянул его журналистке с алыми ресницами-тычинками. Та взяла цветы, улыбнулась и подала Саймону сверкнувшую лазерными переливами визитную карточку: Лейла Шемс, сетевой информ-клуб «Инфория». Значок в углу указывал на то, что карточка с прямым доступом. Саймон машинально спрятал ее в карман.
      Лейла Шемс смотрела выжидающе, яркие полные губы приоткрылись в улыбке, приглашая к контакту. Саймон забился в кресло возле иллюминатора и отвернулся: его всегда пугали напористые девицы, вдобавок у репортера «Инфории» слишком агрессивные духи. За восемь лет он привык к стерильной атмосфере тюремной камеры и сейчас, вдыхая аромат охваченных цветением призрачных джунглей, чувствовал себя жертвой газовой атаки.
      Аэробус поднялся в воздух, Саймон делал вид, что погружен в созерцание солнечного пространства за иллюминатором. Куда он теперь денется? Кому он нужен? Кто-то дотрагивался до его колена – наверное, Шемс, – но он не оборачивался. Вся эта жизнерадостная компания, которая выцарапала его из тюрьмы и куда-то тащит, чтобы использовать в своих интересах, внушала ему нарастающий ужас.
      Штаб-квартира Ассоциации размещалась в здании с позолоченным шпилем и колоннами из сияющего белого люминогласа. Аэробус опустился на парковочную площадку, пассажиры начали выходить. Снаружи их ждали слетевшиеся на банкет гости, в воздухе над лестницей развернулся большой мобильный экран для прямой трансляции. Саймон увидел там своих опекунов, улыбающихся и полных энтузиазма, Лейлу Шемс, похожую на цветущую ядовитую колючку, себя – тощего, бледного, с мертвецкой синевой под глазами. Каким же он выглядел потерянным! Длилось это несколько секунд, потом на экране остались правозащитники и журналисты, а Саймон Клисс исчез.
      Смыться надо вовремя, пока в тебя не вцепились мертвой хваткой. Он больше не арестант и может идти куда захочет, – это до сих пор казалось Саймону странным. Никто его не держал, так что он просто юркнул в толпу и быстро зашагал по улице, лавируя среди прохожих. На ходу поднял воротник поношенной спортивной куртки. Вещи остались в аэробусе… Там не было ничего ценного: одежда, которую прислали из какого-то благотворительного фонда, крем-депилятор, зубная щетка и книга – «Уголовное право Ниара», тюремная администрация вручает такую каждому, кто выходит на волю. Все это можно бросить.
      Трехъярусный тротуар петлял среди многоэтажных зданий. Саймон поднялся на второй ярус: здесь поменьше народа, чем внизу, и в то же время нет риска, что тебя заметят с воздуха – а то вдруг правозащитники снарядят погоню! За перилами то расцветали, то гасли рекламные голограммы: «Летайте космолайнерами „Трансвакуума“, „Заведи себе виртуальный гарем!“, „Хочешь быть самой красивой? Найди себя в Большой Галактической энциклопедии эталонов красоты! Заказать ее можно…“, „Застрахуйте свое тело от похищения! Если в ваше тело переместилась другая личность, вас выручит только страховка!“
      Саймон невольно втянул голову в плечи. Эта жуть появилась, пока он сидел в тюрьме, восемь лет назад не было никаких перемещений из тела в тело. А интересно, кому в таком случае выплачивают страховку? Об этом реклама умалчивала.
      Район был смутно знаком Саймону, он бывал здесь до того, как угодил за решетку. Вроде бы за следующим поворотом будет стеклянное здание в виде раскрытой книги, и у его подножия спуск в подземку. Так и есть. Саймон вздрогнул. На стеклянном фасаде кишели роботы – словно насекомые, облепившие падаль. Как на Рутане десять лет назад… Или не десять, а одиннадцать?..
      Саймон Клисс, один из ведущих эксцессеров «Перископа», натравил рутанианских религиозных экстремистов на ученых, исследовавших знаменитые хрустальные пляжи Рутаны; сколько же трупов лежало тогда среди сверкающих дюн, на веществе, напоминающем стеклянную крупу, и по ним ползали серые волосатые создания с тонкими хоботками – они обитали в норках на пляже. До чего проклятые роботы-чистильщики на них похожи…
      Он торопливо спустился вниз и направился к подземке, избегая смотреть на пожираемое роботами здание. Надо раздобыть какой-нибудь дешевый стимулятор, который обеспечит ему сносное самочувствие. И жилье – чтобы было где прятаться.
      Пневмопоезд доставил Клисса на западную окраину Хризополиса. Здесь можно недорого снять квартиру; к тому же Саймон, как только что вышедший из мест заключения, в течение двух месяцев имел право на бесплатное муниципальное жилье. Пришлось зарегистрироваться в районном полицейском отделении, зато он получил электронную карточку жильца-льготника и направился к длинному, как крепостная стена, серому дому. Он был насторожен и взвинчен: слишком уж все идет гладко – значит, впереди поджидает какая-то пакость.
      Робот-консьерж забрал карточку и выдал ключ от свободной квартиры. Лифт не работал – первая подлянка, отметил Саймон. Обшарпанные лестницы и коридоры, светлое покрытие стен исцарапано, испещрено матерными надписями, изъедено брызгами кислоты. Квартира номер 353 находилась в конце коридора, который упирался в застекленную лоджию. Из лоджии доносились невнятные голоса.
      Саймон знал, кто обычно гнездится в муниципальных домах: всякая малообразованная шушера, алкоголики, бомжи, которых власти силком загоняют в бесплатное жилье, лишь бы те не оскверняли своим присутствием подземку и городские скверы. И ему придется жить с ними бок о бок! Он остановился перед дверью, которая влажно блестела, словно ее недавно протер робот-уборщик, и все же выглядела безнадежно грязной из-за въевшихся в пластик пятен и потеков неопределенного происхождения.
      – Эй, паря!.. Ты, слышишь! Подь сюда!
      В голосе не было враждебности, только нетрезвая настойчивость. Поскольку Саймон не смог с первой попытки вставить электронный ключ в прорезь, он с улыбкой обернулся: некогда его, как и всех эксцессеров, учили избегать агрессии – гасить ее либо перенаправлять на другую цель.
      Из проема лоджии выглядывал небритый мужчина в испачканной пижаме с выцветшим, почти неразличимым призывом делать по утрам зарядку и клетчатых штанах до колен.
      – Ты это, новый жилец? – спросил он сипло. – Ну, иди сюда, познакомкаемся, что ли…
      Надо поддержать общение, иначе этот тип и его собутыльники невзлюбят Саймона. Ради собственной безопасности можно уделить им четверть часа. Но ни в коем случае не рассказывать о себе правду! Если здесь узнают, что он бывший эксцессер, ему несдобровать.
      Саймон перешагнул через порог. Небесно-голубые стены, солнечные блики на полу, за грязным стеклом, на фоне мартовского неба, виден фрагмент соседнего дома. Кто сказал, что преисподняя – мрачное местечко? Она может выглядеть как вполне цивилизованный и привлекательный мир, но Саймон ни на секунду не забывал о том, где находится.
      На складных стульчиках расположилось еще трое мужчин и две женщины – все немолодые, обрюзгшие, неряшливо одетые, с одутловатыми лицами. Саймон немного успокоился: не шпана. Может, лет сорок-пятьдесят назад они и были шпаной, но сейчас для них главное удовольствие – не набрасываться дружной стаей на одинокого прохожего, а сидеть в укромном уголке и глушить «Ремонтную» или «Хакерскую». На пластиковом ящике посередине стояло несколько бутылок и одноразовые стаканчики. Саймону сразу налили водки. Отхлебнув жгучей дряни, он закашлялся (в тюрьме отвык от спиртного) и подумал, что все-таки угодил на банкет, никуда от судьбы не денешься… Тогда уж стоило остаться с правозащитниками: те наверняка закупили для своего торжества напитки получше, чем «Хакерская» водка.
      Начались расспросы. Клисс признался, что отмотал срок (нет смысла это скрывать, раз зарегистрировался), что посадили его за угон аэрокара в невменяемом состоянии (среди его преступлений было, кажется, и такое). Присутствующие оживились: каждый из них хоть раз в жизни да попадал в каталажку. Саймон в этом и не сомневался – достаточно поглядеть на их рожи!
      Похоже, здесь давно уже не было новых жильцов, личность Саймона вызывала у этой компании назойливый интерес. За восемь лет заключения он растерял свои прежние навыки, поэтому сейчас мямлил, зависал и довольно бездарно темнил, а собутыльники от него не отставали. Одна дотошная стерва начала допытываться, почему он за угон аэрокара сидел восемь лет, если по этой статье не дают больше двух, и то при отягчающих обстоятельствах. Саймон выругался и сказал, что действительно отсидел два года, а «восемь» вырвалось случайно, перепутал. Больной он, поэтому иногда говорит не то.
      – Чем болеешь-то? – спросила женщина.
      И тут Саймона осенило.
      – Амнезия у меня! – объяснил он. – Потеря памяти. Что со мной случилось сегодня, я еще помню, а что было раньше – ну, совсем забыл… Я почти не помню, кто я такой.
      После этого он взял свой стаканчик и допил «Хакерскую». В лоджии воцарилась мертвая тишина, только с тупым упорством билась о стекло очнувшаяся от спячки муха да кто-то из компании хрипло и неровно дышал. Радуясь, что все заткнулись, Саймон поставил стаканчик на ящик, с трудом поднялся – руки и ноги отяжелели, он опрокинул продавленный складной стульчик. Собутыльники тоже повставали и начали переглядываться; он не мог понять, что означает эта странная игра взглядов, но ощутил беспокойство. Сидеть осталась только женщина с коллекцией блестящих заколок в засаленных волосах мышиного цвета, она прижала к щекам ладони и смотрела на Саймона так, словно готовилась закричать.
      – Ладно, я пойду, – сказал Саймон.
      Все закивали. Мужчина, который пригласил его, взял с ящика бутылку, размахнулся… Саймон успел понять, что сейчас произойдет: вот она, вторая подлянка!
      Очнулся он от того, что на лицо ему лили водку. Голова болела. Он лежал на полу все в той же лоджии, руки и ноги связаны.
      – Смотрит, гаденыш! – объявил тот, кто поливал его «Хакерской». – У-у, прорва… Сознавайся, в кого из нас вселиться хотел?
      – Щас полицию вызовем! – пригрозил другой. – А вы это, привяжите его к чему-нибудь… Если он тот самый, он исчезать умеет, предупреждали же!
      Женщина с заколками сорвала натянутую вдоль стекла бельевую веревку; мужчины один конец обмотали вокруг шеи Саймона, чуть не придушив его, а второй привязали к ручке облезлой двери.
      – Теперь не теле… как это… не телепокнешься! – злорадно сообщила Саймону женщина. – Ох и врал… Сколько за него Космопол отвалит, если он тот самый?
      – Много! – отозвался, расплываясь в пьяной улыбке, мужчина в грязной майке, с эмблемой спортивного клуба «Удар-Пульсар», то ли вживленной, то ли наклеенной возле правого виска. – Целый год будем пить! Усремся, но все пропьем!
      «Это что же, меня выпустили – и тут же объявили розыск? Зачем? Кто за этим стоит?»
      – А если он вместе с дверью исчезнет? – выказал опасение самый немногословный из компании. – Тогда у нас ни награды, ни двери…
      – Дык он же удавится, если начнет исчезать!
      – А если не удавится?
      Мужчина в пижаме вытащил из кармана передатчик и попытался с кем-то связаться, выругался, стукнул передатчиком о стенку и снова набрал код.
      – Полиция?.. Мы здесь это… Оборотня поймали! Говорит, амнезия, а у самого глаза так и бегают! Он точно не сможет без своей машины в живого человека перескочить?.. Вы это самое, прилетайте, заберите его, пока не исчез!
      Саймон уже перестал удивляться: в преисподней специфическая логика. Веревка давила на горло, но он не смел пошевелиться. Может быть, полицейские отвезут его обратно в тюрьму? Скорее бы… Алкаши сгрудились возле двери, все они сжимали в руках пустые бутылки и карманные ножи и смотрели на Клисса так, словно он был живой миной, готовой в любую секунду рвануть.
      Наконец послышался шум, в лоджию ворвался полицейский патруль.
      – Документы!
      – Во внутреннем кармане куртки, – прохрипел Саймон. – Если меня надо арестовать, зачем меня тогда сегодня выпустили?
      Вскоре Клисса идентифицировали, развязали и обругали за то, что спровоцировал ложный вызов. Один из полицейских включил браслет-передатчик и кому-то объяснил:
      – Как обычно. Здешняя пьянь поймала еще одного Лиргисо. Которого – двести шестьдесят четвертого?.. Этот массовый психоз у меня уже в печенках, штрафовать за это надо!
      – Он же вселиться в кого хошь может! – Алкаш в пижаме, услышав это, счел себя обиженным. – Сообщали же! Раз – и захватит чужое тело, а амнезия, говорили, верный признак, он же не помнит того, чего сам человек помнил…
      – Да кому нужны ваши насквозь проспиртованные тела! – скривился полицейский. – Журналисты…, психоз накачивают!
      И посмотрел на Саймона так, словно тот был одним из этих журналистов. Бывший эксцессер оскорбился (сравнить его с обыкновенным журналистом – все равно что пилота космолайнера сравнить с оператором автопогрузчика), однако благоразумно промолчал.
      Все получили по инъекции протрезвляющего препарата; Саймон тоже, но он-то как раз ничего не имел против, после «Хакерской» ему было нехорошо. Он покинул лоджию вместе с патрульными, поскорее отпер дверь триста пятьдесят третьей квартиры и юркнул внутрь.
      Две небольшие смежные комнаты, кухня, туалет, душевая. Все дочиста выскоблено роботом-уборщиком, но вид имеет неряшливый: пластик потускнел и потрескался, пол заляпан чем-то несмываемым, на стенах рубцы, словно кто-то здесь упражнялся в метании ножей. Слабый, но неистребимый запах чужого жилья. В окна бьет солнце. Саймон огляделся: никакой мебели, ни забытой прежними жильцами, ни выдвижной. Где он возьмет мебель?..
      Он сел на пол, расчерченный желтоватыми полосками на коричневые ромбы, в стороне от белесого с прозеленью пятна, очертаниями напоминающего раздавленную лягушку. Какая-то гадость… И весь сегодняшний день – гадость. Едва выйдя на свободу, Саймон тут же получил приветик с того света, от своего бывшего шефа: ему виделось в этом дурное предзнаменование. В тюрьме он стал суеверным.
      И Саймон Клисс, и Лиргисо, которого так боялись здешние обитатели, некогда работали на одного человека. По крайней мере, Саймон в ту пору считал своего шефа человеком. Ему и в голову не приходило, что Виллерт Руческел, благообразный пожилой джентльмен, собственник и руководитель скандально знаменитого «Перископа», может оказаться чем-то другим – например, захватившей человеческое тело инопланетной тварью.
      Работа эксцессеров отличалась от работы обыкновенных репортеров: не искать катастрофы и скандалы, а создавать их из ничего и снимать шокирующие документальные фильмы. Шеф любил повторять, что люди – это всего лишь живое сырье. Когда Саймон, уже в тюрьме, узнал, кем был на самом деле его шеф, он припомнил эти слова и задним числом ужаснулся.
      С «Перископом» восемь лет назад разделались мутант-экстрасенс Стив Баталов, которому компаньон Руческела приклеил кличку Гонщик, и его подружка Тина Хэдис, женщина-киборг, эмигрантка с Манокара. И ведь встретилась эта парочка благодаря Саймону! Он хотел сделать фильм о том, как манокарцы казнят ренегатку, а вместо этого влип в неприятности. Гонщик и киборг выяснили все насчет «Перископа» и сбросили информацию в ниарскую Сеть; Саймону еще повезло, что его арестовали: многих его коллег «живое сырье» растерзало без суда, на то здесь и преисподняя! Только шеф сумел сбежать, но три года спустя преследователи его настигли – вот тогда-то Саймон и узнал, на какого хозяина работал.
      Он сидел в тюрьме, в своей раковине-крепости, и никто не заставлял его смотреть телевизор, но он не мог удержаться: так принимают наркотик, вызывающий кошмарные видения. Саймон всегда был ксенофобом и считал это естественным для человека состоянием. Обнаружить, что твой бывший работодатель – вселившаяся в человеческое тело нелюдь, а ты столько раз находился с ним рядом, ты ему верил… От потрясения Саймон чуть не заболел.
      Виллерт Руческел (или Сефаргл, как его звали по-настоящему) изначально был энбоно – представителем одной из трех разумных рас, населяющих Лярн. Эта чертова планетка пряталась в каком-то особом пространственном кармане, и в Галактике о ней до поры до времени никто не знал. Зато на Лярне были посвященные, которые о Галактике знали. После вооруженного переворота низвергнутый император Сефаргл воспользовался древней установкой для перемещения сознания и сбежал от повстанцев в человеческом теле. На протяжении нескольких столетий он жил то на Ниаре, то на Земле, то на других планетах, меняя по мере надобности тела, и постоянно поддерживал связь с подпольной организацией своих сторонников на Лярне. Потом Стив Баталов и Тина Хэдис добрались и до него, и до пространственного кармана.
      Когда по телевизору показали энбоно, у Клисса началась истерика. Зеленые твари ростом с человека, усыпанные вживленными в кожу драгоценными камнями, с когтистыми шестипалыми руками, костяными гребнями и пучками подвижных слуховых отростков, похожих на миниатюрные щупальца. Мерзость… И таким был его шеф, которого Саймон считал стопроцентным человеком?! Клиссу внушали отвращение даже лысые серокожие незийцы и краснобровые гинтийцы, которые в остальном не отличались от людей, что уж говорить о лярнийских уродах! Он валялся на полу камеры, визжал от омерзения и рыдал, а тюремные медики суетились над ним и сыпали непонятными терминами.
      Сефаргла убил Лиргисо – его первый помощник на Лярне, переметнувшийся на сторону его преследователей. Несмотря на этот практичный поступок, Лиргисо грозило пожизненное заключение, но он сбежал из тюрьмы и повторил трюк своего покойного босса. Год назад его все-таки вычислили – все тот же Стив Баталов и какой-то сумасшедший полицейский с Неза. Ох и шума было! Преступник-энбоно в течение четырех лет скрывался под личиной Криса Мерлея, ниарского бизнесмена, генерального директора строительной компании «Кристалон». К тому времени, как его разоблачили, он успел истребить почти всех родственников Криса Мерлея. Взять его не удалось: вдруг выяснилось, что он тоже экстрасенс и владеет телепортацией. Позже было найдено мертвое тело Криса Мерлея, но Космопол и ниарские власти отнеслись к этой находке скептически.
      Саймон тогда смотрел выпуски новостей и радовался, что сидит в безопасном месте за решеткой. Граждан призывали соблюдать осторожность в контактах, не доверять обаятельным незнакомцам и немедленно сообщать в полицию, если кто-нибудь из окружающих вдруг начнет проявлять признаки амнезии. Новые соседи Саймона действовали по инструкции… Правда, их страх насчет того, что злодей с ходу в кого-нибудь «вселится», не имел оснований. Для перемещения нужна установка, начиненная сложнейшим оборудованием, похожая на сдвоенный саркофаг, – в тех передачах показывали ее примерные модели. Лиргисо обладал схемой такой установки. Сейчас он, вероятно, уже освоился в захваченном год назад теле и вряд ли просто так себя выдаст.
      Саймон поежился. Хорошо, что он такой хилый и непривлекательный, на его тело никто не польстится. Он свернулся на полу, вдыхая почти выветрившиеся запахи чужого жилья и какой-то дезинфицирующей дряни, и снова подумал о своем сходстве с выброшенной на улицу собакой.
      Пробуждение было мучительным. Он лежал на твердом, все затекло, голова болела, перед глазами – что-то желто-коричневое… Господи, во что превратилась его камера?! Здесь еще и холодно… Потом он вспомнил, что из тюрьмы его вышвырнули, и зажмурился от нахлынувшего отчаяния.
      – Зачем я дала тебе свою визитную карточку?
      Женский голос, презрительный и надменный. Саймон приподнял голову: на подоконнике сидела девушка. Меховые сапожки с блестящими зигзагообразными застежками. Костюм из малиновой кожи. Черные с красноватым отливом волосы ниспадают на плечи, густая челка до бровей. Длинные и толстые, как тычинки цветка, алые ресницы. Только по ресницам Саймон и узнал Лейлу Шемс, сотрудницу сетевого информ-клуба «Инфория».
      – Зачем?
      – Чтобы ты со мной связался.
      Саймон опять уронил голову на пол. Пусть его оставят в покое.
      Звук шагов. Он увидел совсем близко мохнатые бордовые сапожки Лейлы Шемс. Перекрещивающиеся зигзаги состояли из множества фигурных металлических сегментов. Дорогая обувь. Видимо, в «Инфории» журналистам платят не так уж плохо.
      – Зачем? – повторил Саймон.
      – Поедем к нам в офис. Тебя работа интересует?
      – Меня ничего не интересует. Иди… без меня.
      Он хотел сказать кое-что другое, но мелькнуло опасение, что Лейла его пнет.
      – Ну уж нет! Я обещала Эмми, что я тебя привезу, – и я тебя привезу. Вставай!
      – Зачем я вам понадобился?
      – Будешь у нас работать, понял?
      Саймон думал, что никогда не найдет приличную работу – с его-то криминальным эксцессерским прошлым! – а оказалось, что он в цене… Хотя кто знает, что такое «Инфория», и кто поручится, что Саймон Клисс понадобился им для приличной работы?
      – Я никуда не пойду. Я теперь здесь живу. Я после тюрьмы еще не адаптировался.
      – Послушай, у меня пистолет, заряженный капсулами с вектином. Подними свою тупую башку и посмотри! Сейчас получишь дозу и пойдешь со мной как миленький.
      Саймон посмотрел: Лейла и правда держала небольшой пистолет.
      – Не надо, – он вздохнул. – Я пойду сам. Только сначала соберусь.
      – Черт, как ты будешь собираться, если у тебя ничего нет? Пошли, Эмми ждет.
      – Эмми – это кто?
      – Это наш босс.
      «Такая же, как ты, сука», – про себя добавил Саймон.
      Эта стерва с ресницами-тычинками не позволила ему запереть дверь в туалет (а он собирался закрыться там и переждать, пока она не уйдет) и ткнула в спину стволом пистолета вместо ответа на вопрос, как она попала в квартиру. Воспользовалась электронной отмычкой, как же еще… Они спустились вниз, сели в аэрокар. Теперь у Саймона двое противников: Лейла и пилот.
      – Похищение… – еле слышно пробормотал Саймон, когда устроился в кресле.
      – Какое похищение, тебя на работу принимают! – процедила Лейла, но пистолет не убрала.
      Один из тех районов, где здания стоят на опорах-стеблях, вокруг них змеятся пешеходные эстакады, а внизу вся территория оккупирована мельтешащим наземным транспортом. Саймона пугали такие районы: ему казалось, что гигантский мегаполис, неживой, но тайно враждебный человеку, перешел здесь в наступление и исподтишка делает среду обитания неудобной для людей.
      Аэрокар опустился на крышу синего стеклянного многогранника, нанизанного на невидимую сверху колонну.
      – Выгружайся! – сквозь зубы приказала Лейла. Похоже, она вошла во вкус и чувствовала себя то ли спецагентом, то ли террористкой.
      Саймон с обреченным вздохом подчинился. На площадке стояло довольно много машин, в граненой башенке в центре находился лифт. Бежать некуда.
      Они спустились в холл седьмого этажа, где висела черная с алмазно мерцающими буквами табличка: «Информ-клуб „Инфория“. За дверью дежурил охранник – просто так отсюда не выйдешь. Саймон опять тоскливо вздохнул.
      – Не вздыхай! – поморщилась его провожатая. – Надоело уже!
      А фирма смахивает на приличную: офис в престижном районе, стильная обстановка… Может, и правда подвалил случай получить денежную работу, ни во что не вляпавшись? Чему здесь удивляться, эксцессеры – это сливки журналистики, как говаривал шеф (бр-р, лучше не вспоминать о том, что он собой представлял).
      Напряжение, не отпускавшее Саймона с той минуты, как он проснулся и обнаружил около себя Лейлу Шемс, начало угасать. Он развалился в кожаном кресле, закинул ногу на ногу, обвел взглядом помещение с большими экранами, утопленными в черных ворсистых стенах. Белый пол и белый потолок отличались друг от друга лишь тем, что на потолке сияла россыпь светильников. Окон не было. Лейла устроилась за плавно изогнутым белым столом – видимо, это ее рабочее место.
      За другим столом сидел шиайтианин с лимонно-желтой кожей, плоским костистым лицом и прилизанными, блестящими от лака желтыми волосами. Шиайтиане – это почти люди, но Саймон все равно их недолюбливал, потому что происходят они не с Земли, а с Шиайта.
      Стол в углу занимала высокая худая женщина раза в два старше Лейлы, с выпуклыми, как у птицы, глазами. Саймон решил, что это и есть Эмми, и с нетерпением ждал, когда же его ей представят, но она что-то просматривала у себя на мониторе и отвлекаться не собиралась.
      Появился робот-официант: кофе на четверых и сладкие булочки. Это хорошо, а то у Саймона уже начинает урчать в животе. Спасаться ему расхотелось. Пожалуй, когда его спросят, согласен ли он работать в «Инфории», он скажет «да».
      Женщина с блестящими птичьими глазами включила видеофон. Саймон прислушивался к разговору, и душа его постепенно оттаивала: знакомо, очень знакомо! Он попал к своим.
      – Ну, это же просто детский сад! – Ее приятный голос звучал покровительственно, с уничижительными нотками. – Сколько можно всех за ручку водить? Я была ра-зо-ча-ро-ва-на, понятно? – Многозначительная пауза, потом терпеливый вздох. – Даже не знаю, что это у вас получилось… Все не так, все совершенно не так!..
      Речь шла о выполнении какой-то работы, требующей поправок. Вскоре Саймон уловил, что поправки нужны всего две, в общем-то, пустяковые, но как эта женщина разделала исполнителя! Она сумела внушить ему, что работа в принципе никуда не годится; используя мимическую игру и тщательно подобранные интонации, она изображала искреннее огорчение по поводу своих обманутых надежд, пренебрежительное удивление, материнское сочувствие, усталость, милосердную готовность дать собеседнику последний шанс. Саймон чуть не хихикнул вслух: как бывший эксцессер, он знал толк в таких играх. Наверняка эта женщина заплатит исполнителю вдвое меньше первоначально оговоренной суммы, а тот еще будет чувствовать себя счастливым, и поделом дураку! Не исключено, что Саймона Клисса и эту Эмми обучали технике эмоционального манипулирования по одним и тем же методикам. Совсем как в «Перископе» в лучшие времена; Саймон понял, что он тут приживется.
      Женщина закончила разговор и выключила видеофон. Сейчас ее нездорово бледное моложавое лицо было грустным, одухотворенным и почему-то по-детски обиженным. Впрочем, Саймон сообразил, что это тоже игра, и про себя зааплодировал.
      – Лейла, Хинар, от Эмми было распоряжение, чтобы мы посмотрели прямую трансляцию прибытия манокарского президента, – произнесла она с упреком. – Это же смыкается с нашим проектом… Всех надо за ручку водить! Сейчас будет посадка в Леверре, и никто до сих пор не включил…
      «Ага, этих двоих она так же плющит, как того парня, – отметил Саймон. – Ушлая стерва!»
      – А сама Эмми когда будет? – поинтересовался он вслух.
      Женщина посмотрела на него так, как будто впервые заметила, терпеливо вздохнула – словно перед ней ребенок, сказавший глупость, – и после паузы сообщила:
      – Эмми – это не она, а он. Эммануил Медо, наш директор.
      – Я не знал, – попытался оправдаться Клисс.
      Она адресовала Саймону еще один усталый вздох (можно подумать, он давно уже изводит ее дурацкими высказываниями) и повернулась к вспыхнувшему на стене экрану.
      Космопорт в Леверре. Дипломатический сектор, где садятся корабли глав государств, членов Галактической Ассамблеи и послов высшего ранга. Делегация встречающих на гравиплатформе, в сером утреннем небе – окруженный аппаратами эскорта манокарский звездолет.
      Когда на Саймона восемь лет назад лавиной обрушились неприятности, Манокар сыграл в этом не последнюю роль. Во-первых, Тина Хэдис – оттуда. Киборгом она стала по случайности: космолайнер с группой манокарцев на борту попал в катастрофу, и военные с Тергарона обратились к пострадавшим с предложением – нужны были добровольцы для экспериментальной операции по превращению человека в боевого киборга нового типа. Тина согласилась. Позже эксцессер Саймон Клисс спровоцировал драку между ней и Пенгавом, который вскоре стал президентом Манокара: публика обожает такие скандальчики. С тех пор Тину преследовали манокарские спецслужбы, а Саймон нет-нет да и задавался вопросом: что с ним будет, если женщина-киборг узнает, кому она обязана столь веселой жизнью? Он почти решил эту проблему, сдав Тину манокарским агентам на Рошегене, но тут вмешался Гонщик, он же Стив Баталов, и выручил проклятого киборга.
      Это еще не все. Пусть Саймон не смог отснять материал о казни Тины Хэдис, он выкрутился: сделал фильм о криминальных похождениях сотрудника манокарских спецслужб Шидала. Кино получилось эффектное, шеф остался доволен, все было замечательно – пока сбежавший от своих Шидал не объявился на Ниаре и не начал гоняться за создателем фильма. Арестовали их вместе. Вовремя арестовали, мстительный манокарец чуть Саймона не поймал. Эксцессера отправили в тюрьму, а Шидал заявил, что он диссидент – борец против манокарского тоталитаризма, и попросил политического убежища. Потом его привлекла к сотрудничеству Ниарская Ассоциация Правозащитников, та самая, которой Саймон должен сказать спасибо за свое освобождение.
      – Лейла, смотри, – оживился шиайтианин. – Телохранитель-экстрасенс.
      Корабль сел, по трапу спускалась группа неотличимых друг от друга людей в черных масках и бронежилетах. Вот они остановились перед встречающими; один из них показал на журналистов и перебросился несколькими фразами с подошедшим ниарским офицером. Возникла заминка: полиция хотела удалить двух репортеров, те протестовали.
      – Ничего себе, это же незаконно! – неодобрительно протянула женщина с птичьими глазами.
      – Это согласовано с властями, – возразил Хинар. – Реформаторы опасаются покушения.
      Двое журналистов, на которых указал человек в маске, перестали спорить и направились к полицейскому фургону.
      – Их арестуют? – заинтересовался Саймон.
      – Просто уберут подальше от манокарцев. – Хинар цедил объяснения, сохраняя на лице неприятную, слегка брезгливую гримасу. Клисс подумал, что желтокожий урод с Шиайта наверняка презирает настоящих людей. – Улик против них нет, они экстрасенсу не понравились.
      – Все эти парни – президентские экстрасенсы? – Клисс делал вид, что не замечает его мины. – Все пятеро?
      – Телохранитель-экстрасенс только один, остальные – это его телохранители.
      Как в бородатом анекдоте. Саймон ухмыльнулся, а шиайтианин отвернулся к экрану.
      – Я о нем слышала. – Женщина за столом в углу рассеянно посмотрела на свою сухощавую руку, напоминающую птичью лапу. – Говорят, он с Неза. Сначала работал в полиции, потом его оттуда выгнали за всякие фокусы, и он подался в телохранители к манокарскому президенту.
      – Мошенники – это сливки с сахаром современного общества, – усмехнулся Саймон.
      Женщина-птица снизошла до ответной улыбки, короткой и снисходительной. Стоит заручиться ее поддержкой: похоже, что в иерархии «Инфории» она стоит выше, чем Хинар и Лейла.
      По трапу спускались чиновники в роскошных мундирах, следом за ними появилась ее высокопревосходительство Элана Ришсем, президент Манокара. На ней было глухое черное платье с золотыми эполетами; вдовья вуаль, прикрепленная к прическе, откинута назад и колышется черным облаком, что еще год назад для манокарки в общественном месте было бы немыслимо. Светловолосая, с безупречной осанкой, тонкими чертами лица и крупноватым носом; обязательный для манокарской вдовы макияж – нарисованные морщинки – отсутствует, только губы слегка подведены коричневой помадой. Госпожа Ришсем приветливо улыбалась и держалась с королевским достоинством.
      Когда она сошла с трапа, к ней направился президент Ниара. Телохранители в масках – одеты они были одинаково, поди разберись, кто из них экстрасенс, – отступили в сторону.
      В течение нескольких веков Манокар был миром замкнутым и реакционным, но после смерти президента Пенгава его преемник Ришсем начал проводить реформы, направленные на либерализацию режима. Потом он внезапно бросил эту затею и вернулся к традиционному для Манокара курсу, а в позапрошлом году его убили. Новым президентом стала его вторая жена Элана Ришсем. Как ей это удалось – на Манокаре, где женщины не имеют почти никаких прав, – можно было только гадать. Все и гадали, пока не выяснилось, что за спиной у нее стоят Тина Хэдис и Стив Баталов. Все та же парочка монстров, столько крови попортившая Саймону Клиссу, теперь они еще и в политику ударились!
      Элана заявила, что продолжит реформы, начатые ее покойным супругом, – мол, такова была его последняя воля; в свое время он свернул их, поскольку на него оказывали давление, но она доведет дело до конца. С такой поддержкой доведет, кто бы сомневался…
      Как Саймон радовался, когда в новостях проскочило сообщение о том, что Тина Хэдис убита на Незе манокарскими агентами! Потом выяснилось, что это была ошибка. Клисс расстроился, но не удивился: монстры живучи.
      Тихий шорох раздвижной двери. Саймон оглянулся: в комнату вошел молодой человек лет двадцати пяти, стройный, длинноволосый, в костюме из темной переливчатой «зеркалки». Здороваться он не стал, молча присел на край Лейлиного стола. Зато Лейла, Хинар и женщина с птичьими глазами, обнаружив его присутствие, поздоровались очень тепло и вежливо. Саймон на всякий случай последовал их примеру.
      Выполнив протокол, президенты сели в белый с золотыми обводами аэролимузин, сопровождающие тоже направились к машинам. Трансляция закончилась.
      – Эмми, я раздобыла Саймона Клисса! – похвасталась Лейла.
      Саймон хмыкнул. Значит, его «раздобыли»?.. Если сразу не перехватишь инициативу, тобой будут помыкать, это ясно… Эмми смерил его ироническим взглядом, словно хотел сказать: «Я ожидал чего-то большего».
      Клисс, в свою очередь, разглядывал директора «Инфории»: красивое молодое лицо с благородно очерченным подбородком, безупречно прямой нос, холеные кисти рук. Глаза у Эмми были желтые, и вряд ли от природы – либо он носил золотистые контактные линзы, либо изменил цвет радужки в косметической клинике. Волосы трехцветные: каштановые пряди чередуются с сиреневыми и синими. Саймон подумал, что этот красавчик вполне мог бы работать манекеном.
      – Господин Клисс, это господин Эммануил Медо, наш директор, – официально представила женщина-птица. В ее голосе сквозил упрек: что же вы все о формальностях забыли, разве так можно?
      – Очень приятно. Джемина, узнайте, когда манокарский президент будет проводить пресс-конференцию, и оформите пропуск для Лейлы. Клисс, Лейла, пошли.
      Эмми встал и направился к двери. Саймон замешкался (а стоит ли вот так сразу подчиняться – может, лучше показать характер?), но Лейла толкнула его в спину, и он чуть не упал.
      Директорский кабинет был вдвое просторней того помещения, где сидели остальные сотрудники. Одну стену закрывали вертикальные жалюзи, другую занимала голограмма: охваченный цветением болотистый ландшафт под зеленоватым небом. Что-то инопланетное, тропическое.
      – Где это? – развязно спросил Саймон, кивнув на голостенку. Пора тряхнуть стариной и применить на практике эксцессерские навыки.
      – Не знаю, но мне нравится. – Эмми сбросил темную блестящую куртку (ее тут же утащил робот, выкатившийся из ниши) и уселся на подлокотник необъятного кожаного кресла за директорским столом. – Мне говорили, что это Рубикон.
      – Вас надули, – эксцессер сочувственно цокнул языком и покачал головой. – На Рубиконе солнце бледно-желтое, а здесь оно, видите, зеленое! Вам всучили синтезированный пейзаж под видом эксклюзивного снимка, они сплошь и рядом так делают. Я побывал на многих планетах и способен отличить фальшивку. Сразу видно, что это подделка! Посмотрите-ка вот сюда и сюда! – Он наугад ткнул пальцем в разные места голограммы. – Искусственность так и прет, как вонь из мусорного бака, но для того, чтобы это заметить, надо быть знатоком.
      – А вы знаток?
      Этот молодой директор с женским именем слишком самоуверен. Ощущение собственного превосходства окутывало его, как незримое, но мощное поле, – Саймон сразу это почувствовал. Сейчас Эмми смотрел с выжидающим прищуром; Лейла, повинуясь жесту босса, устроилась в кресле для посетителей и тоже ожидала продолжения.
      – У меня за плечами весь мой жизненный опыт, – снисходительно произнес Саймон. – Я старше вас, господин Медо. Я знаю, что такое жизнь и смерть, что такое победы и проигрыши… Я был эксцессером в «Перископе», за это меня оклеветали и бросили за решетку! Я пережил шок, когда узнал, что мой прежний шеф оказался осклизлой зеленой тварью в человеческом теле, с выдвижными срамными органами и мерзкими щупальцами вместо ушей! Тьфу, до сих пор противно…
      В лице Эмми что-то дрогнуло – наверное, ему тоже стало противно, но он овладел собой и ровным голосом осведомился:
      – Почему же осклизлой?
      – Потому что все негуманоиды осклизлые, других не бывает! Вы видели, как выглядят энбоно? Посмотришь на такую зеленую, как сопля, инопланетную пакость, и никакой блевотины не хватит…
      Эмми вроде бы слегка побледнел. Саймон понял, что кое в чем они родственные души: директор «Инфории» тоже ксенофоб.
      – Меня много преследовали. У эксцессеров масса недоброжелателей, нас редко кто понимает. Особенно мне досталось от чертовой киборгизованной суки Тины Хэдис, она хотела меня убить! Я такого от людей натерпелся…
      – С чего ты взял, что пейзаж синтезированный? – холодно перебил Эмми.
      – Потому что видно. – Клисс усмехнулся. – Дешевка! Вы небось большие деньги за эту картинку выложили, как за эксклюзив? Ну-ну… Вот так они и наживаются на неопытных заказчиках!
      – Ладно, Саймон… – Эмми провел рукой по лицу, отбросил назад трехцветные пряди. Он выглядел немного ошеломленным, и эксцессер поздравил себя с первой скромной победой. – Будем считать, что мы с тобой заключили пари. Если это фальшивка, я выплачу тебе сто тысяч кредиток. Но если этот пейзаж реально существует и я смогу его тебе предъявить… М-м, у тебя ведь нет денег… Тогда ты съешь свое левое ухо.
      – Эммануил, у вас довольно странные шутки. – Саймону стало неуютно: словно шел по теплому песочку и вдруг наступил в ледяную лужу.
      – Какие еще шутки? Мы с тобой заключили пари, Лейла свидетель. – Эмми смотрел на него с невинной улыбкой. – А теперь садись, и поговорим о работе. О той работе, которую ты должен будешь сделать.
      – Я еще не знаю, приму ли я ваше предложение… – Саймон развалился в кресле, демонстративно зевнул, похлопал ладонью по раскрытому рту. – Мы тут поболтали, однако вы меня пока не убедили. У меня есть еще варианты.
      Набить себе цену. Раз в него вцепилась «Инфория» – найдутся и другие желающие заполучить знаменитого Саймона Клисса; надо перебрать все возможности и остановиться на самой выгодной.
      – Вариантов у тебя всего два. Или ты работаешь у нас – или некий небезызвестный тебе господин Шидал скоро получит подарок: Саймона Клисса, упакованного и готового к употреблению. Шидал уже восемь лет мечтает с тобой расквитаться, очень уж ты досадил ему своим фильмом. – Эмми говорил мягко, но его взгляд оставался холодным. – Недавно я побывал на вечеринке у правозащитников и познакомился с этим приятным человеком. Он перебрал коньяка, да к тому же я кое-что добавил ему в коньяк, так что со мной он был откровенен. Когда я заговорил о тебе, он такое выдал… – Эмми картинно зажмурился. – Не могу не признать, воображение у него богатое, хотя я не понимаю его пристрастия к неэстетичным пыткам.
      – Ну, это глупости. – Саймон чуть усмехнулся. – Кто ему позволит меня пытать? Есть же полиция…
      – Саймон, для бывшего эксцессера ты потрясающе наивен. Полиция не проблема, если я обеспечу Шидалу помещение и конспирацию.
      – Зачем? – пробормотал сникший Клисс.
      – Будешь на меня работать? – вместо ответа спросил Эмми.
      Холодный змеиный взгляд его неестественно желтых глаз пугал Саймона больше, чем угрозы насчет Шидала.
      – Что я должен сделать? – вздохнул эксцессер.
      – Подготовить для «Инфории» один эксклюзивный материал. За хорошие деньги.
      – Подготовлю, это раз плюнуть. За сколько?
      Сохранить хотя бы видимость независимости… Этот манекеноподобный красавчик не так прост, но он еще не знает, что такое эксцессер из «Перископа».
      – Десять тысяч. Накладные расходы за наш счет.
      – Вот с этого и нужно было начинать, господин Медо! – Саймон постарался изобразить ухмылку бывалого человека. – А то застращали меня Шидалом – и зачем? За десять тысяч я и так все сделаю, сколько надо навалю, мало не покажется!
      Эмми слегка поморщился.
      «Ага, я тебе неприятен! – злорадно отметил Клисс. – И все-таки ты меня терпишь – потому что я тебе нужен, потому что такие, как я, на вес золота!»
      – Одна из наших тем – реформы на Манокаре. Проблема в том, что здесь сложно найти что-нибудь эксклюзивное, не разработанное конкурентами… но мы нашли. Саймон, ты сумеешь подружиться с ребенком?
      – С каким ребенком?
      – С манокарским. Надо взять интервью у девочки-эмигрантки. С Манокара ее увезли год назад, сейчас она живет на другой планете. Ее родители были репрессированы – смертная казнь за должностной проступок, ты ведь имеешь представление о прежнем манокарском режиме? Девочку вывез оттуда один инопланетный авантюрист, романтическая и трогательная история. – Эмми задумчиво усмехнулся. – Мы хотим сделать о ней репортаж. Нас интересуют приключения девочки, ее отношение к переменам на родине, впечатления от внешнего мира… Ситуация уникальная, нам исключительно повезло. Материал сделаешь ты.
      Саймон глядел на директора, чуть приоткрыв рот и наморщив лоб. Он кое-чего не понимал, и в мозгу у него негромко, но настойчиво трезвонил сигнал тревоги. Да, все очень мило, легально, добропорядочно… Эксцессеров за такими материалами не посылают!
      – Почему я? Разве ваша Лейла не сможет?
      – Тут есть одна проблема. Опекуны девочки опасаются покушения и не разрешают ей общаться с посторонними. Мы уже пробовали с ними договориться, но это бесполезно. Не понимаю, чего они боятся: манокарские власти прекратили охоту за беглецами и отменили закон, который приравнивал эмиграцию к уголовному преступлению. Тем не менее девочка постоянно окружена телохранителями, не гуляет одна… Для того чтобы добраться до нее, нужен репортер с твоим опытом.
      Резонно… И все равно что-то не так! Саймон почти не сомневался в том, что его привлекли для грязной работы. Ох, как ему не хотелось связываться с Эмми… но этот тип не из тех, кому можно просто так сказать «нет».
      – Как я до нее доберусь, если я бывший эксцессер, только что из тюрьмы? Кто меня к ней подпустит? Господин Медо, я сожалею, но вам лучше нанять другого репортера. Ваш покорный слуга Саймон Клисс есть во всех полицейских картотеках, мои недоброжелатели постарались! – Саймон сбился на заискивающий тон: пусть его оставят в покое. – Меня узнают, а если загримироваться – есть же грим-сканеры, – меня убьют на месте, если разоблачат!
      – Сделаем тебе пластическую операцию.
      Дополнительные затраты. Вот теперь Саймон окончательно убедился в том, что работенка подвернулась дрянная: никто не пойдет на такие расходы ради обыкновенного репортажа о какой-то манокарской соплячке – репортаж их попросту не окупит. Или предполагается, что материал будет необыкновенный?.. С другой стороны, после пластической операции Саймон Клисс сможет затеряться в Галактике и вдобавок станет более привлекательным… Стоп! Быть привлекательным – это опасно. Эмми наверняка нравится и женщинам, и мужчинам с определенными наклонностями, и впечатление на всех производит благоприятное, но если здесь появится охотник за телами, которому понадобилась новая оболочка, – у кого больше шансов оказаться жертвой, у Саймона или у Эмми? Нет уж, лучше выглядеть так, чтобы не было желающих занять твое место!
      – Я не хочу хорошо выглядеть, – быстро возразил Клисс. – Чтоб никакая пакость не захотела в меня вселиться. Лиргисо до сих пор не поймали, а у него машина, чтобы переселяться в чужие тела. Представьте только, Эммануил, эта омерзительная бестия, безносая, сумчатая, с ушами-щупальцами, разгуливает среди нас в человеческом облике! А ну как это зеленое дерьмо опять захочет поменять оболочку, и кто ему первый подвернется… В общем, жуть. Жизнь вообще жуткая штука. Извините, что я о такой гадости, как Лиргисо. Я хочу сказать, что в наше время лучше не особенно выделяться из толпы, понимаете?
      Эмми молча сполз с подлокотника на сиденье черного директорского кресла, откинулся на спинку, прикоснулся к встроенному пульту. Из ниши тут же выкатился робот, налил коньяку в серебряную рюмку в виде нечеловеческого черепа и подал хозяину. Тот залпом выпил, а угощать Лейлу и Клисса не стал.
      – Да, Саймон, твое тело – это, конечно, сокровище… – Он отставил рюмку и насмешливо скривился. – Только в него и вселяться! Не бойся, после операции ты не станешь красивым. Ты всего лишь станешь другим. Лейла, отвези его… знаешь куда. Охрану я вызвал.
      Эмми чуть прищурил правый глаз. Девушка в ответ кивнула.
      – Куда? – забеспокоился Саймон. – Почему?.. Я думал, вы мне дадите аванс, думал, сниму номер в отеле… Мы ведь договорились!
      Лейла за шиворот потянула его с кресла.
      – Почему?! – пытаясь освободиться, повторил Саймон.
      – Ты знаешь о нашем проекте, а это коммерческая тайна, – отвернувшись к голограмме, бросил Медо. – Мы не можем допустить, чтобы конкуренты нас опередили. Поживешь пока под охраной, завтра тебе сделают операцию, – и добавил после паузы: – Обожаю этот пейзаж! Саймон, а ведь ты проиграл…
      – Что проиграл?.. – прохрипел увлекаемый к двери Клисс.
      – Пари.
      Они с Лейлой вернулись в комнату с белыми столами.
      – Подождем ребят здесь, – сказала девушка.
      – Произвел я впечатление на вашего босса?
      Беседа с Эмми загнала его в замешательство, зато в нем начал просыпаться после восьмилетней спячки прежний Саймон Клисс.
      – Еще какое! – фыркнула Лейла.
      Итак, все устроилось: он выполнит для «Инфории» оговоренную работу, даже если та отдает гнильцой, получит свои десять тысяч, а после, с новым лицом и под новым именем, предложит свои услуги какому-нибудь солидному информационному агентству. Правда, некоторые мелочи Саймона коробили… Он до сих пор не мог понять, как его угораздило заключить с Эмми пари, но потом успокоился – ведь это всего-навсего дурацкая шутка.

      – Я попробую телепортироваться, если ты будешь держать меня за руку.
      – Хорошо, я держу тебя за руку. Телепортируйся.
      Тина сидела на угловом диванчике и с интересом наблюдала за развитием ситуации.
      Посреди комнаты, на мозаичном круге, пестро-синем на кремовом фоне, стояли два человека. Один высокий, длиннолицый, жилистый; нос немного искривлен, глаза серые с рыжеватыми пятнами на радужке (сверхострое зрение киборга позволяло Тине различать на расстоянии в несколько метров даже такие детали). В карманах и карманчиках его свободно скроенного комбинезона лежало много чего полезного, от компьютерных кристаллов до небольшого бластера. Высшие манокарские чиновники давно махнули рукой и на то, что инопланетный советник госпожи президента одевается, как привык, не считаясь с протоколом, и на то, что он постоянно таскает с собой множество разнообразных предметов, в том числе запрещенных. Стива Баталова невозможно убить – он воскреснет и регенерирует, и невозможно где-либо запереть – с пространством у него иные отношения, чем у остальных людей. Должностным лицам не оставалось ничего, кроме как смириться с его неуничтожимостью и неподконтрольностью.
      Второй был в черной униформе президентского телохранителя. Среднего роста, худощавый, гибкий, темные карие глаза беспокойно светятся на мальчишеском лице. Полю Лагайму недавно исполнилось двадцать четыре, но выглядел он моложе – одна из причин, почему он предпочитал работать в маске. Другая причина заключалась в том, что у него имелась особая примета – вьющиеся огненно-рыжие волосы, гостинец для снайпера. Была и третья: год назад он попал в историю, после которой ему очень стоило остерегаться покушения. Поль был гражданином Неза и раньше работал в незийской полиции, но из-за той истории ему пришлось оттуда уйти.
      Текли секунды. Стив и Поль все так же стояли посреди синего круга, под застекленным куполом в центре сводчатой комнаты.
      – Видишь, где сидит Тина? – терпеливо спросил Стив. – Телепортируйся к ней. Я страхую, все будет в порядке. Если занесет не туда, я сразу нас вытащу.
      Опять молчание. Оба стояли, держась за руки, в потоке солнечного света.
      – Н-не могу, – сквозь зубы вздохнул Поль. – В другой раз, ладно?
      Кто-то деликатно постучал в дверь, припертую овальным мраморным столиком.
      – Господин Лагайм! – произнесли по-манокарски. – Ее высокопревосходительство госпожа президент через час отправляется на пресс-конференцию, будьте готовы.
      – Хорошо, – отозвался Поль, тоже по-манокарски.
      Дверь задвинули специально, чтобы никто из президентского окружения не смог подсмотреть, как телохранителя-экстрасенса учат телепортироваться, а он боится попробовать.
      Стив уже целый год пытался передать Полю и Тине свое умение, и у него хватало упорства не бросать это занятие, несмотря на отсутствие прогресса.
      Когда Стив говорил, что пространство – не препятствие, пространство – всего лишь видимость, а его протяженность условна, Тина еще могла все это умозрительно представить, но едва доходило по практики… Непреодолимый барьер. По словам Стива, для того чтобы телепортироваться, достаточно знать, что это возможно; как раз на этом Тина и спотыкалась: не было у нее такого знания.
      Стив в этой вселенной чужак, пришелец извне; он способен чувствовать структуру пространства, для большинства здешних обитателей неосязаемую. Пять лет назад он обнаружил перемычку, соединяющую Валгру с Лярном, – для него она выглядела как зияющая в трехмерном пространстве дыра, которую ни люди, ни лярнийцы увидеть не могли. Впрочем, у Стива тоже были свои барьеры: телепортироваться он мог в пределах той или иной солнечной системы, а для межзвездных путешествий пользовался транспортом. «Наверное, это не обязательно, – признался он однажды Тине, – только я чувствую: если я перейду определенную границу, эта вселенная взбунтуется против моего присутствия и вытолкнет меня. А ты останешься здесь».
      Для Поля дело обстояло иначе. Он не сомневался в реальности телепортации, но опасался, что его «занесет не туда». Один из его навязчивых страхов. Самостоятельно Поль телепортировался всего два раза – на Незе, еще до того, как все трое отправились на Манокар.
      Тренировка проходила в доме Ольги Лагайм, его сестры. Сначала Поль и страховавший его Стив из гостиной на втором этаже перенеслись во внутренний дворик, как и предполагалось. Тина стояла у окна; Поль крикнул ей, что сейчас они вернутся обратно. В следующую секунду оба исчезли, но в гостиной не появились; прошло еще несколько секунд… Вдруг они материализовались и свалились на пол, оба окровавленные, одежда испачкана пылью. Стив сразу же регенерировал, потом привел в порядок Поля, на все это ушло чуть больше минуты. Перемазанный кровью Поль побледнел, его трясло, связно говорить он вначале не мог. Наконец пришел в себя и сумел объяснить, что случилось.
      Он боялся, что вместо гостиной его «занесет» в один из соседних домов – там шел капитальный ремонт, и левое крыло постройки в тот день сносили. Так и получилось. Роботы, которые крушили толстые кирпичные стены, отреагировали на появление людей и остановились, но сделали это с неизбежной задержкой, так что людям досталось.
      – Пойми, нас туда не случайно забросило, – втолковывал Полю Стив. – Ты был зафиксирован на мыслях об этом месте – и ты телепортировался в это место, всего-навсего. На самом деле телепортация полностью тебе подконтрольна. Давай попробуем еще раз!
      Несмотря на все уговоры, Поль с тех пор не мог переломить себя и «попробовать еще раз». Он считал себя трусом и мучился из-за этого, но Тина его трусом не считала: склонность к навязчивым страхам и трусость – разные вещи. Когда он год назад без всякого прикрытия отправился искать ее и угодил в неприятности, это не был поступок труса. Когда в президентский дворец проникли трое киллеров, а Поль, оказавшийся рядом с Эланой, в одиночку их обезвредил, хотя мог сбежать, – это опять же довольно странный для труса образ действий, однако переубедить его Тина не могла: упрямства Полю не занимать.
      Сама она более-менее освоила телекинез, дистанционный контроль над техникой и в какой-то степени регенерацию. Поль тоже научился регенерировать, пусть не так быстро и эффективно, как Стив, а от остального отказался: он был уверен, что с такими способностями станет слишком опасным и начнет, сам того не желая, причинять окружающим вред. Это у него была еще одна фобия – и попробуй докажи ему, что он сильно переоценивает себя как угрозу для общества!
      По иронии обстоятельств, самым благодарным и продвинутым учеником Стива оказался Лиргисо. Его Стив ничему не учил, но полтора года назад Лиргисо захватил Тину, ввел ей мезген – сильнодействующий препарат из группы «сывороток правды» – и узнал все, что хотел. Тина, перемещенная в обыкновенное человеческое тело, осталась без фильтров киборга, которые защищали ее мозг от воздействия наркотиков, ядов и прочих тому подобных веществ, так что Лиргисо получил все методики Стива в подробнейшем изложении.
      У него уже была практика в таких занятиях: как-то он признался Тине, что еще на Лярне пытался учиться по древним магическим трактатам, овладел тогда энергетическим вампиризмом и кое-какими другими приемами. Лиргисо, в отличие от Поля, не мучился из-за того, что может кому-то навредить, он хотел быть опасным. Год назад его вторично похоронили, на сей раз как ниарского гражданина Криса Мерлея, но Тина не сомневалась в том, что он опять ускользнул.
      В дверь снова постучали.
      – Господин Лагайм! Вас, а также кроткую и плодородную госпожу Хэдис ожидает администратор третьего уровня господин Гредал для инструктажа.
      Тина усмехнулась. Вроде бы она уже всех отучила называть ее «кроткой и плодородной госпожой», но этот парень, видимо, из новеньких.
      Мраморный столик сам собой отъехал от двери и припарковался у стены. Тина и Поль вышли в холл: переливы стекла, серый полированный камень, серые ворсистые диванчики на тонких ножках – помещение насквозь просматривается, ничего лишнего, в соответствии с их пожеланиями. Здесь ожидали трое телохранителей и молодой курьер в мундире чиновника пятого уровня.
      – Вам часто случалось видеть кротких и плодородных киборгов? – спросила Тина у курьера.
      Тот не знал, что сказать, и от растерянности покраснел.
      – Меня надо называть «госпожа Хэдис» или «госпожа Тина», без этих наворотов.
      Тина, Поль и телохранители натянули черные маски. Форма у всех одинаковая, рост и сложение тоже, разве что Тина ниже остальных, но это единственное, чем она выделяется, грудь спрятана под бронежилетом. Со стороны невозможно определить, кто из пятерых Поль Лагайм, что и требуется.
      Они прошли в комнату с проекционной аппаратурой. Пресс-конференция состоится в галактическом бизнес-центре «Космоколлегиум», в Ореховом зале; трехмерная схема здания, голограммы помещений, предполагаемый маршрут…
      Сотрудник президентской службы безопасности Гредал на протяжении всего инструктажа сохранял скорбную серьезность, словно совершал священнодействие, и лишь в конце позволил себе осторожную подобострастную улыбку:
      – Господин Лагайм, когда я со своей группой гонялся за вами полтора года назад, вы с господином Баталовым действовали на редкость находчиво и неожиданно. Если бы я тогда знал, что преследую своего будущего коллегу! Безопасность ее высокопревосходительства в надежных руках, это отрадно… Вас настоятельно просят соблюсти один особый пункт: в «Космоколлегиуме» ни в коем случае не снимайте маску. Вам туда вход воспрещен после одного небезызвестного вам инцидента – Видимо, Гредал решил, что сумел сострить, так как опять растянул тонкие бледные губы в усмешке. – Наше руководство все уладило, и они согласились, чтобы вы сопровождали ее высокопревосходительство, но при условии, что никто вас не узнает. Вы же понимаете, иначе это ударит по их реноме… Поэтому, во избежание чего бы то ни было, оставайтесь в маске, словно она ваше второе лицо.
      Обращался он не к Полю, а к одному из телохранителей – лишнее подтверждение того, что маскировка работает.
      – Не беспокойтесь, никто из нас не снимет маску, – за всех ответила Тина.
      – В наши хагентах я не сомневаюсь, госпожа Хэдис, а вам и господину Лагайму осмелюсь напомнить на всякий случай, – наставительная интонация пряталась под почтительной, как масло под слоем джема на бутерброде. – Если речь идет о дисциплине, манокарские граждане во всей Галактике не знают себе равных! Строгая дисциплина – это тот краеугольный камень, вокруг которого Манокар вращается по своей планетарной орбите…
      Поль хихикнул, чем сразу себя выдал: телохранители-манокарцы ничего смешного в рассуждениях Гредала не находили. Инструктор повернулся к нему и укоризненно заметил:
      – Веселиться надо поменьше, господин Лагайм. Мы здесь не веселимся, а делаем общее дело, охраняем президента. И могу сказать вам, как коллега коллеге: если вы будете в присутствии посторонних не к месту смеяться, в два счета станет ясно, кто есть кто. А наша легендарная дисциплина – это главная гордость Манокара!
      «И единственная», – мысленно дополнила Тина.
      Она родилась на Манокаре, но не считала себя манокаркой. Существо человеческой расы и вдобавок – боевой киборг, этой идентификации ей хватало. Из обитаемых миров она больше всего любила Нез, киборгом ее сделали на Тергароне, однако ни Нез, ни Манокар, ни Тергарон не имели особых прав на Тину Хэдис.
      Год назад Стив и Тина изменили своим привычкам галактических скитальцев и осели на Манокаре – временно, чтобы помочь Элане Ришсем и ее единомышленникам провести реформы. Вместе с ними туда прилетел Поль. Благодаря своим экстрасенсорным способностям он нашел перемещенную в другое тело Тину да еще чуть не пристрелил Лиргисо: после этого ему не стоило оставаться дома и ждать, когда Лиргисо пожелает отыграться.
      За год и политика, и манокарский образ жизни надоели им до скрежета зубовного, но они не собирались уходить, пока не станет ясно, что перемены необратимы. Реформы Ришсема сорвал Лиргисо. Компромат, которым он шантажировал покойного президента, с точки зрения Тины, яйца выеденного не стоил, зато, с манокарской точки зрения, все это было очень серьезно. Стив и Тина считали себя ответственными за эту историю – ведь если бы Лиргисо не сбежал от них на Валгре, ничего бы не случилось – и решили помочь манокарским либералам. Власть их не интересовала – наверное, поэтому все у них получалось, хотя Манокар был на редкость инертной средой.
      Скоро реформаторы смогут обойтись без их поддержки, тогда они попрощаются с Эланой и вернутся к вольной жизни. Пока придется потерпеть… Но после визита на Ниар Тина и Поль все же рассчитывали на небольшой отпуск: обоим давно уже хотелось два-три дня провести на Незе.
      Лицо в зеркале было не просто некрасивым, оно было нелепо карикатурным и походило на рожицу пластмассовой куклы: вздернутый нос-пуговка, удивленно выгнутые брови, вздутые округлые щеки с ямочками, скошенный подбородок. И вдобавок – лысая, как колено, голова. Только глаза остались прежними: небольшие, бледно-голубые, в глубине зрачков бьется паника.
      – Нравится? – поинтересовался Эмми.
      Он сидел на краю стола, слегка покачивал ногой в блестящем ботинке, который при движении менял цвет от серебристо-серого до черного, и наблюдал за Саймоном с насмешливой полуулыбкой. Его роскошные каштаново-сине-сиреневые волосы разметались по плечам, а ногти мерцали, словно их покрывал прозрачный светящийся лак (видимо, так оно и было).
      Между прочим, рискует… Они здесь вдвоем, охранной автоматики не видно, а Саймон Клисс, когда был эксцессером, получил кое-какую боевую подготовку. Достаточную, чтобы сделать отбивную из этого самоуверенного красавчика, который подговорил хирурга его изуродовать! Преисподняя вновь показала свой оскал. Саймон видел Эмми в зеркале, у себя за спиной. Он повернулся… и остановился.
      Эмми – его работодатель, это во-первых. Надо сначала деньги получить, а потом уже бить работодателя. Во-вторых, те охранники, которые доставили Саймона сюда из косметической клиники, могут находиться в соседних помещениях – вдруг прибегут на шум. Он поступит умно: выполнит работу, заберет свой гонорар и после этого потихоньку устроит Эмми какую-нибудь пакость. Первоклассную такую пакость, в старых добрых традициях «Перископа».
      – Одобряю твое благоразумие, – ухмыльнулся Эмми. – Если бы ты на меня бросился, финал был бы плачевный… для тебя. Почему ты недоволен своим новым лицом?
      – Меня сделали уродом. Еще и лысым! Меня же теперь за Лиргисо примут – говорят, он, когда новое тело захватит, сразу делает эпиляцию, потому что у этих лярнийских полудурков никакие волосы не растут. Меня за него один раз уже приняли и чуть не удавили – из-за того, что я на плохую память пожаловался. Зачем вы оставили меня без волос? От меня же люди будут шарахаться! А это что – подбородок?.. Это, по-вашему, нос?! Траханные врачи в этой клинике! За такие пластические операции надо судить!
      Эмми, выслушивая претензии, довольно жмурился. Потом заметил:
      – Зато никто не захочет вселиться в твое тело, вот и блаженствуй. И никаких щупальцев вместо ушей. Кстати, Саймон, о твоем ухе… Ты его как будешь есть, с перцем или под сладким соусом?
      – С перцем, – буркнул Саймон. Его уже начинало коробить от этой шутки. – Эммануил, зачем вам это понадобилось? Сами не понимаете, что это глупо?
      – В интересах проекта. Ты в тюрьме смотрел телевизор?
      – Смотрел.
      Саймон стоял спиной к зеркалу и глядел на директора сверху вниз: холеный шалопай, который не нюхал настоящей репортерской работы, не мучился без дозы, не уходил от погонь, не сидел в тюрьме. Баловень преисподней. Он еще радуется, что удачно сострил! Посмотрим, как ты потом будешь радоваться…
      – Мультфильмы про Умазайку видел?
      – Про что?..
      – Про Умазайку. Существо такое, персонаж мультсериала.
      – Да что я вам, псих долбаный? – процедил Саймон, засунув сжатые кулаки в карманы куртки. Одежда на нем была новая и модная – выдали еще в тот день, когда Лейла притащила его в офис «Инфории». – Мультики смотрят сопливые дебильные детишки, в перерывах между кражей денег из папиных карманов, онанизмом, выполнением школьных уроков и другим таким же рукоблудием. Я – битый жизнью взрослый человек, зачем это мне? Сразу видно, Эмми, что вы пока еще недалеко ушли от тех детишек! – Он впервые назвал директора уменьшительным именем – пусть знает свое место. – Сколько вам лет, а?
      – Двадцать пять. – Эмми не выказал признаков обиды (возможно, наконец-то почувствовал старшинство собеседника) и как ни в чем не бывало продолжил: – Мультфильмы про Умазайку популярны на многих планетах, в том числе на той, где живет героиня твоего репортажа. Нам удалось выяснить, что девочке нравится этот сериал, поэтому в клинике тебе придали сходство с Умазайкой. Так тебе легче будет привлечь ее внимание. Саймон, я много слышал об эксцессерах, но ты меня бессовестно разочаровал! В тебе нет ни капли обаяния. То, чем обладаешь ты, я бы скорее назвал антиобаянием.
      – Соображать надо, – покровительственные нотки в голосе Клисса усилились. – Когда я работал в «Перископе», я сидел на мейцане – вот тогда я был обаятельным! Дайте мне хороший стимулятор, и от вашего разочарования останется один дурной запах. Ей-богу, Эмми, настоящей жизни вы и близко не знаете! Откуда же возьмется обаяние на пустом месте?
      – Есть и такое, но это превыше твоего понимания. – Эмми презрительно сощурил свои холодные золотисто-желтые глаза. – Стимуляторы будешь принимать под моим контролем, ясно?
      «Если я до них доберусь, плевал я на твой контроль», – подумал Саймон, а вслух сказал:
      – Ну конечно, Эмми, вы здесь босс. Радужку вам перекрасили в той же клинике, где измордовали меня?
      – Я не пользуюсь услугами дешевых клиник. Если тебе не нравится новое лицо, после выполнения работы мы восстановим твою прежнюю внешность, за счет фирмы. Посмотри мультфильмы про Умазайку, это поможет тебе войти в образ. Одного облика мало, ты должен будешь сымитировать стиль Умазайки. Надо, чтобы девочка сразу почувствовала к тебе симпатию. – Он смерил Саймона скептическим взглядом. – Учти, гонорар – только в случае успеха.
      «Да будет тебе успех! Если что, из пальца высосу, а голос и видеоряд потом синтезируем – никто не станет проверять на предмет синтеза материалы какого-то паршивенького информ-клуба».
      Эту мысль тут же вытеснила другая, тревожная: непохоже, что Эмми нужно всего лишь интервью. Он ведет темную игру, и что он хочет получить – непонятно.
      Сейчас он с отсутствующим видом смотрел мимо Саймона, в зеркало. Саймон кашлянул. Эмми взглянул на него.
      – Ты сказал, что тебя приняли за Лиргисо и чуть не убили. Как это получилось?
      – Когда я ушел от правозащитников и от вашей суки Лейлы, – Клисс мешковато опустился на стул напротив Медо, – я подался в муниципальный дом. Знаете, что такое муниципальные дома?
      – Нет.
      Ну что ж, он так и думал.
      – Эмми, вы живете в уютненькой теплице и никогда из нее носа не высовывали! Муниципальный дом – это коллектор для человеческого дерьма. Там оседают те, кому больше некуда пойти, вонючие плевки нашего якобы процветающего общества. Если бы я не согласился с ними выпить, меня могли прирезать. Все знают, что в муниципальном доме человеческая жизнь гроша не стоит. Они лезли в душу, а я не хотел говорить о себе, толпа ненавидит эксцессеров. Я сказал, что у меня амнезия, и тогда на меня набросились, избили до потери сознания, связали… Меня приняли за эту зеленую мразь в человеческом облике! Потом пришла полиция, и меня отпустили. – Саймон опустошенно вздохнул. – Полицейские ругались насчет массового психоза из-за Лиргисо, а вы сделали меня эпилированным, как этот лярнийский отморозок! Меня же на месте убьют, когда я отсюда выйду!
      – Никуда ты отсюда не выйдешь, – холодно возразил Эмми. – Будешь сидеть здесь, наслаждаться своим отражением в зеркале и смотреть мультфильмы. Еще не хватало, чтобы наши конкуренты увидели тебя и присвоили идею.
      – И долго я буду здесь сидеть? – Клисс забеспокоился.
      – Пока не придет время взять интервью. Ты хотя бы знаешь, кто такой Лиргисо? Я наводил о нем справки. В отличие от тебя, Саймон, я предпочитаю получать точную информацию, а не пользоваться готовым продуктом массового психоза. На Лярне Лиргисо принадлежал к высшей аристократии расы энбоно, это разносторонне образованный интеллектуал, утонченный эстет. Он никогда бы не согласился занять твое место. – Эмми смерил Саймона брезгливым взглядом. – Лиргисо в подобном теле – это нонсенс.
      – Озверевшей толпе этого не объяснишь. – Клисс в ответ на его взгляд заносчиво поморщился. – Ладно, не тяну я на ходячий манекен, так мне же лучше. А вы не боитесь, что Лиргисо захватит ваше тело?
      – Нет.
      Надменная, почти торжествующая усмешка небожителя, которому безразлична возня простых смертных. Похоже, Эммануил Медо убежден в том, что неприятности могут произойти с кем угодно, только не с ним. Что ж, эксцессеру Саймону Клиссу уже приходилось втравливать ребят такого пошиба в неприятности.
      – Совсем ничего не боится только дурак, – он все же не удержался от намека на умственные способности своего нанимателя. – Эмми, подумайте, ведь этот склизкий лярнийский мертвец в краденом человеческом теле живет среди людей, бок о бок с нами!
      – Почему мертвец?
      – Потому что его собственное тело давно сдохло, а сам он жив. Это ведь ненормально! Кстати, он еще и гомик. Говорят, он жил с топ-моделью Вероникой Ло, хотя эта маленькая сучка в своих интервью все отрицает и орет на каждом углу, что она девственница, но мальчиков он тоже трахал. По телику сказали, он сотрудников своей фирмы принуждал к сожительству – ну, когда его разоблачили и был весь этот скандал год назад. Представляете, с виду человек, а на самом деле этакая тошнотворная дохлая нежить в человеческом теле, да еще норовит вашу задницу отыметь…
      Эмми уже не сидел на столе, а находился рядом с Саймоном. Клисс успел слабо удивиться, и тут его оторвало от стула, воротник удавкой врезался в горло… Господи, да что же происходит? Эмми рывком подтащил его к зеркалу. Мелькнула карикатурная личина Умазайки, на заднем плане – светлая комната без окон, опрокинутый стул. Зеркало стремительно надвинулось. Удар, противный хруст, обморочная темнота.
      Потом Саймон снова ощутил давление на горло. Без сознания он был несколько секунд, не больше… Болела голова. Эмми держал его за шиворот, так что ноги едва касались пола. Перед глазами слегка двоилось, что-то текло по лицу и мешало смотреть. Треснувшее зеркало забрызгано кровью. Лицо отраженного Саймона-Умазайки тоже в крови, а у отраженного Эмми лицо бледное и жесткое.
      – Произнеси вслух еще одну пошлость на эту тему, – голос Эмми походил на змеиное шипение, – и ты целые сутки будешь выть от боли! Саймон, ты меня понял?
      – Да, – выдавил Саймон.
      Эмми отшвырнул его. Молча повернулся и вышел.
      – Моралист хренов!.. – всхлипнул Саймон. И тут же опасливо огляделся: вдруг в комнате установлены видеокамеры?
      В течение некоторого времени он сидел на полу, привалившись спиной к стене. Голова по-прежнему болела. Осторожно ощупал лицо: к носу лучше не притрагиваться – сразу возникает острая пронизывающая боль; потом вытер о куртку липкие от крови пальцы. Это называется, устроился на работу! Бежать отсюда надо, наплевать и на деньги, и на внешность… Кстати, о внешности: почему бы не подать в суд на «Инфорию» и на ту клинику, где его так круто отделали? Тогда они как миленькие вернут ему прежний облик да еще компенсацию выплатят. Саймон чист перед законом: с того момента, как его выпустили из тюрьмы, он еще не успел натворить ничего такого, чем его можно прижать. Надо вызвать полицию.
      Клисс огляделся. Комната, как в дешевом отеле, с пластиковыми карнизами под лепнину. Плафоны – окруженные псевдолепным бордюром безликие и безразличные стеклянные полусферы. Три штампованных стула; исцарапанный стол, на котором сидел Эмми; полосатая, как зебра, кушетка. И большое, в человеческий рост, зеркало в темной раме с рельефным орнаментом. Расколотое, заляпанное кровью. Саймон отвел взгляд.
      Двери – целых две. Ни окон, ни терминала – только телеблок, утопленный в стене.
      Саймон встал, шаркающей походкой пересек комнату. Дверь, за которой исчез Эмми, не открывалась. Он попробовал выбить ее плечом, но дверь только выглядела хлипкой. Он в ловушке. За второй дверью находился санузел, и никакого пути к свободе.
      Он вернулся в комнату, растянулся на кушетке, испачкав кровью и без того не слишком чистую полосатую обивку. Эмми ведь так и не сказал, когда «придет время» брать интервью! Темнит. В этой игре чем дальше, тем больше странностей.
      Громкий щелчок заставил Саймона вздрогнуть. Дверь открылась. Вошел Хинар, его желтые прилизанные волосы тускло блестели в свете плафонов, на лице – нормальном человеческом лице, и притом не разбитом! – застыло нарочито безучастное выражение.
      – Пошли, – бросил он сухо.
      – Куда? – спросил Клисс.
      – Лечиться.
      Ага, я вам все-таки нужен… Комната с медавтоматом находилась в конце коридора. По дороге Хинар и Саймон миновали нишу, в которой стоял сторожевой робот. Ни одного окна. Саймон понятия не имел, где находится: из клиники его привезли сюда в шлеме с закрытым непрозрачным щитком. Может, он и не в Хризополисе; может, он сейчас вообще в другом полушарии… В хардонийских горах либо на одном из островов Ледовитого архипелага, и тогда нечего рассчитывать на полицию, даже если удастся выбраться из дома. Надо завладеть передатчиком или прорваться к терминалу, но сначала – получить медицинскую помощь.
      Саймон уселся в кресло перед медавтоматом. Ушиб и отек мягких тканей лица, ушибленная рана на лбу, трещина в носовой перегородке… Брр.
      – Ваш босс всегда такой псих? – попытался он завязать беседу, пока манипуляторы обрабатывали поврежденные места. – Мы тихо-мирно разговаривали, вдруг он сорвался с места и разбил меня об зеркало… то есть зеркало об меня…
      Он запутался в словесной конструкции: как можно связно описать случившееся?
      – Босс – это босс, – равнодушно произнес шиайтианин.
      Потом Саймон, сидевший с закрытыми глазами, снова услышал голос Хинара и приготовился поддержать разговор (одна из заповедей эксцессера: располагай к себе и используй каждого, кто подвернется), однако желтокожий обращался не к нему:
      – Джемина? Это Хинар. Лейла не отвечает на вызов, где она сейчас?
      – Наша коммунистка на пресс-конференции в «Космоколлегиуме». – Сколько же дамского яда было в голосе Джемины – Саймон это отметил и сделал вывод, что женщина с птичьими глазами Лейлу недолюбливает. – А что такое?
      – Эмми сказал, пусть она перешлет нам мультфильмы.
      – Какие мультфильмы?
      – Она знает.
      Значит, Джемина не в курсе насчет нового проекта «Инфории»? А Лейла и Хинар в курсе, вот здесь какой расклад… Стоит учесть.
      – Почему Джемина называет Лейлу коммунисткой? – спросил Саймон.
      – Лейла из тех коммунистов, которые живут в Восточной Хардоне на побережье, – шиайтианин цедил слова неохотно, словно каждое было на вес золота. – Вставай, процедура закончена.
      Саймон открыл глаза. Передатчик торчал у Хинара из кармана джинсов. Оглушить и отнять, потом связаться с полицией… Лучше здесь, а не в коридоре – там дежурит боевой робот.
      Он поднял голову и наткнулся на тяжелый враждебный взгляд желтокожего. Пожалуй, стоит повременить, чтобы захватить шиайтианина врасплох, а то он вроде бы что-то заподозрил… Удар под дых заставил Саймона согнуться и застонать.
      – Помнишь, как ты восемь лет назад летал над курортами и всех подряд расстреливал? – спросил Хинар, когда он смог выпрямиться.
      Вот она, ярость озверевших обывателей…
      – Я же сидел на мейцане, – выдавил Саймон. – Я не ведал, что творю! Виноват не я, а шеф «Перископа».
      – Я тогда получил лучевой ожог, два с половиной месяца пролежал в больнице.
      – Я уже отмотал за это восемь лет! – Саймона захлестнула паника: он остался наедине с маньяком, зацикленным на мести, и на помощь позвать некого. – Я все искупил!
      – Эмми сказал, в разумных пределах бить тебя можно, – с ненавистью глядя ему в глаза, процедил шиайтианин. – Если дашь повод.
      – Я не дам повода! – Клисс на всякий случай поднял руки вверх. – Я давно уже во всем раскаялся и не могу отвечать за то, что делал в невменяемом состоянии!
      – Иди, – Хинар толкнул его к двери. Не просто толкнул, а больно ткнул в спину костяшками кулака.
      В комнате ничего не изменилось, разве что потеки крови на зеркале подсохли. Саймон скорчился на кушетке, прикрыл голову курткой от яркого света – выключатель он так и не нашел. Он мечтал вернуться в тюремную камеру.
      Широкие, как улицы, коридоры, сияние полированного камня, пылающие неоновые указатели. Манокарская делегация двигалась по заранее определенному маршруту. Тина сидела на диванчике в вагоне мини-поезда и посматривала на Поля: она безошибочно отличала его от телохранителей, хотя сама не понимала, каким образом. Поль откинулся на мягкую спинку. Со стороны казалось, что он задремал, а в действительности он непрерывно сканировал окружающее пространство, людей, нелюдей… Тина знала, что это утомительная работа.
      Для «Космоколлегиума» Поль Лагайм был персоной нон грата, что не вполне справедливо: год назад они вломились сюда втроем, но об участии Тины и Стива в этом инциденте дирекция бизнес-центра деликатно забыла. Правда, Тина Хэдис тогда выглядела не как Тина Хэдис, а Стив вел себя корректно и оружием не размахивал. Другое дело Поль – это он нокаутировал одного из здешних служащих и ворвался с бластером в Красный банкетный зал, где собралась на фуршет ниарская деловая элита. Цель была благая – захватить Лиргисо, к тому же Поль, которого только что вызволили из плена, находился в состоянии тяжелого стресса и с трудом себя контролировал. Его начальство на Незе все это учло, и под трибунал его не отдали, но из полиции выгнали.
      Ореховый зал был отделан натуральным орехом, мебель тоже деревянная, с кожаными подушечками. Стив уже проверил помещение и заодно весь «Космоколлегиум» на предмет взрывчатки – для него это просто – и снова исчез. Официальные мероприятия наводили на него тоску, и Тина вполне его понимала.
      Элана с приближенными расположилась на подиуме, вокруг застыли шестеро массивных андроидов с одинаковыми глянцевыми лицами – ходячие генераторы защитного поля: если поступит команда, они переключатся в активный режим и накроют своих подопечных силовым куполом. О президенте есть кому позаботиться, а для Тины главным охраняемым объектом был Поль.
      На него уже совершали покушение – три месяца назад, во время визита Эланы на Землю. Романтическим вечером на берегу Средиземного моря… Земные спецслужбы отреагировали вовремя, к тому же за Полем охотились сразу две конкурирующие группы, которые в самый ответственный момент сцепились между собой. На кого они работали, установить не удалось: уцелевшие скрылись, на поле боя остались только трупы.
      Тина, Поль и трое манокарцев устроились сбоку от подиума, чтобы никому не мозолить глаза, и все равно заполнившие зал журналисты заинтересованно посматривали на людей в масках.
      – Зомби, – негромко произнес Поль.
      – Где?
      Тина включила пристегнутый к предплечью комп, Поль сделал то же самое, остальные трое скопировали их действия. Изображение поступает с мобильных видеокамер: зал, гости, у одного прилипла к груди пульсирующая алая точка – это Поль отметил его у себя на компе. Внизу появился текст: Руди Сабрин, «Волна прогресса». Тина вызвала Гредала и сообщила, что в зале зомби; Руди Сабрина выпроводили, невзирая на протесты.
      «Зомби» – значит, в мозгу у него сидит резидентная программа, заложенная под глубоким гипнозом. Поль, когда находился в измененном состоянии, такие программы видел – для него они выглядели как паразиты, сотканные из сероватого тумана, но при этом противоестественно плотные, намертво приросшие к своей жертве. Возможно, программа не имеет никакого отношения к манокарскому президенту, и все же лучше не рисковать: «зомби» за свои действия не отвечают.
      – С зомби просто, – шепнул Тине Поль, когда началась пресс-конференция. – Я вижу, что к нему присосалась эта штука, – и мы его не пускаем. Вот с другими сложнее… Между прочим, все здесь не подарок, но тогда две трети этой публики надо разогнать. Мне не нравится тощий тип с раздвоенной бородкой, – курсор перепрыгнул на упомянутую личность: Гурис Маварати, «Сногсшибательные новости». – И вон тот ангелочек с красными ресницами, – блондинка в костюмчике из белого атласа: Лейла Шемс, «Инфория». – И парень с Гинта, который все время скалится, как цепной пес, – Кьяг Се Вьерби, «Гонг Вселенной», по виду – типичный гинтиец.
      – Чем они тебе не нравятся? – так же тихо спросила Тина. – Они опасны?
      – В том-то и дело, что не знаю. Я вижу то, что вижу, но я не знаю, что это означает. Возможно, они опасны не для нас: к примеру, Маварати свел в могилу уже третью жену, а блондинка стравливает друг с другом своих поклонников, а гинтиец копает под своего шефа, чтобы занять его место. Я вижу, что в них, условно говоря, много зла, а дальше могу только строить догадки. С другой стороны, если сюда заявится кто-нибудь во всех отношениях положительный и при этом свято убежденный в том, что нашего президента ради всеобщего блага надо укокошить, я ведь могу и не раскусить его…
      Тина наступила ему на ногу: не стоит так говорить в присутствии манокарцев.
      – Я имею в виду не психопата, – продолжил Поль. – Это не проблема, психопата я сразу отличу, но вот если это будет носитель благих намерений, искренне уверенный в своей правоте… Вдруг я ничего не почувствую вовремя, что меня и беспокоит.
      – Кроме нас, есть еще телохранители-профессионалы, – напомнила Тина. – И андроиды. И Стив.
      Журналисты задавали вопросы, Элана отвечала – она держалась на публике молодцом, редкое для манокарки качество.
      – Я уже по горло сыт всем этим официозом, – снова услышала Тина жалобный шепот Поля. – В отпуск хочу…
      – Будет тебе отпуск. Устроим.
      Умазайка жил в домике на толстой ветви гигантского дерева. На землю он спускался по веревочной лестнице и по ней же поднимался обратно. Он был некрасивый, но симпатичный и добрый, безоговорочно верил всем встречным и мечтал с кем-нибудь подружиться. Бзик у него такой был – найти друга. В общем, бредятина, рассчитанная на сопливых малолетних дебилов, а для человека, побитого жизнью и отсидевшего, смотреть такую чушь – только лишнюю головную боль зарабатывать.
      Когда Саймон сказал об этом Лейле, та заявила, что его взяли в «Инфорию» репортером, а не критиком, так что пусть он заткнется и молча накапливает материал для вхождения в образ.
      – Я все равно не войду в образ без стимуляторов, – предупредил Саймон.
      – Потом. Сначала без них попробуй.
      Она вела себя бесцеремонно и бестактно, а порой начинала дурачиться, как подросток с противным характером. Коммунистка, что с нее взять.
      Коммунисты, которые обитали в Восточной Хардоне, были странным народом. Они ютились в собственноручно построенных хижинах на скалистом побережье, кормились рыбной ловлей, собирательством и гуманитарной помощью, поклонялись Великому Ленину. Фактически это была религиозная община, но сами они называли себя политической партией. Их учение гласило, что когда-нибудь в Галактике победит мировая революция и наступит светлое будущее, тогда они смогут пользоваться благами цивилизации наравне со всеми, а пока нельзя. Пока они должны держаться особняком, чтобы сохранить в нетронутом виде свою идеологию, завещанную Великим Лениным. Изредка их проповедники (так называемые агитаторы) появлялись на улицах городов, приставали к прохожим, пытались обратить кого-нибудь в свою веру, но обычно хардонийские коммунисты никому не мешали и никого не трогали.
      Как понял Саймон, Лейлу Эмми подобрал в Восточной Хардоне с полгода назад. Привез в Хризополис, взял на работу в свою фирму. Чем она ему приглянулась? Инфантильная нахалка двадцати двух лет от роду, мордашка смазливая, но ничего выдающегося. Правда, она великолепно ориентировалась в Сети; пока она торчала у Саймона, Эмми несколько раз связывался с ней и консультировался насчет каких-то сайтов и адресов, и Лейла без запинки выдавала информацию – быстрее, чем справочный автомат.
      Ничего удивительного, хардонийские коммунисты жили по Заветам Великого Ленина, один из которых гласил: «Учиться, учиться и учиться». Несмотря на свой примитивный, почти первобытный уклад, они были ребятами достаточно образованными, однако знания держали про запас – до наступления светлого будущего; их учение не рекомендовало им использовать свой интеллектуальный потенциал на благо общества, в котором не изжита частная собственность. Видимо, покинувшая единоверцев Лейла специализировалась на информатике.
      – Я вижу, ты хорошо знаешь Сеть?
      Сам Клисс избегал пользоваться Сетью: там он особенно остро ощущал неопределенность окружающего мира и свою беззащитность, да и байки насчет враждебного человеку виртуального разума не казались ему такими уж безосновательными.
      – Еще бы! Одно время я каждый день там сидела по десять-двенадцать часов безвылазно.
      – Хорошее, наверное, было времечко? – попытался подольститься к девушке Саймон.
      – Поганое было времечко, – буркнула Лейла.
      Саймон по-прежнему оставался узником в комнате с полосатой кушеткой и разбитым зеркалом. Это зеркало стало его кошмаром. Черепаха-уборщик, которую впустил к нему на второй день Хинар, убрала пятна с пола, но не стала трогать засохшие бурые потеки на поверхности зеркала. Когда Клисс пожаловался на это Хинару, тот равнодушно пожал плечами.
      Ясно, это Эмми распорядился оставить все как есть. И вытереть нечем – в комнате не нашлось ничего, что могло бы сойти за тряпку. Саймон намочил под краном ладони и попытался помыть растрескавшееся стекло: ничего не получилось, только размазал потеки в мутные кровавые разводы и порезал палец об острую кромку трещины. Господи, что же сделать, чтобы это напоминание о дикой сцене не мозолило глаза? Разбить зеркало так, чтобы осколки осыпались и осталась пустая рама? А вдруг Эмми после этого окончательно взбесится?
      Саймон спросил у Лейлы, часто ли босс практикует рукоприкладство, но та посоветовала ему заткнуться и молча смотреть мультики.
      – Ты делаешь все, что он скажет, как будто ты не самостоятельная личность, а запрограммированный автомат, – Клисс решил сыграть на ее самолюбии. – Странно, ты ведь кажешься неглупой девушкой, ты журналистка! Неужели сама не чувствуешь, что эта авантюра с манокарской девчонкой дурно пахнет? Кто такой для тебя Эмми?
      – Эмми – единственный, кто мне помог, – прищурив обрамленные толстыми красными тычинками глаза, процедила Лейла. – А все остальные – дерьмо, они для меня пальцем пошевелить не хотели, только трепались. Я сделаю все, что он скажет, и мне наплевать, что ты об этом думаешь. А если будешь про него гадости говорить, я попрошу Хинара забить тебе кляп в глотку.
      Она не стала отрицать, что авантюра с девчонкой дурно пахнет, – это Саймон отметил уже после, когда утихла обида. Косвенное подтверждение того, что он связался с шайкой преступников. И ладно бы за хороший куш, а то ведь ему пока ни гроша не заплатили и вдобавок изуродовали!
      – Видишь, какое у меня лицо? – пожаловался Саймон в перерыве между просмотром двух дурацких историй про Умазайку. – Разве можно жить в таком виде? Это ведь ад!
      Если удастся добиться от Лейлы сочувствия, с ней будет проще – Саймон умел манипулировать теми, кто его жалел.
      – Пластические операции делают запросто. – Ничуть не тронутая девушка взяла со стола бутылку с шоколадной сандой, которую принесла с собой, плеснула в стакан. – Об аде ты ничего не знаешь. Ад – это когда у тебя кости полужидкие, как студень, и ты не можешь двигаться без сервокостюма и понимаешь, что это навсегда, потому что неизлечимо.
      – Так не бывает, – возразил Саймон. – Сейчас все излечимо.
      – Не все. Одна моя подруга этим болела. Ее звали Дина Вански. Ее мать облучилась на Асклобе, когда была беременная, и не стала, дура, делать аборт из религиозных соображений, хотя врачи ее уговаривали.
      – Из ваших коммунистов? – Он еще не потерял надежды установить с помощницей Эмми доверительные отношения.
      – Вански христиане, но у них вилла недалеко от коммунистического поселка. Я знала Дину Вански. – Лейла гибко потянулась, коснувшись лопатками спинки стула, потом взяла пульт, и на экране опять появился круглый, желтый в красный горошек домик Умазайки, уже опротивевший Саймону до чертиков. – Смотри давай!
      Не дождешься от нее сострадания. Зато после ее ухода Клисс придумал, как решить проблему с зеркалом: занавесил его своей курткой.
      Извилистая улица петляла среди спиралевидно закрученных зданий с пандусами вместо лестниц: традиционная желийская архитектура, весь этот район принадлежит желийцам. Пространство меж построек заполняли сугробы и композиции из камней, какие на Желе считаются произведениями искусства. Когда Тина, Стив и Поль проходили мимо, ближайшая композиция пошевелилась – погруженный в созерцание желиец. Пока он стоял неподвижно, его можно было принять в сумерках за одно из причудливых нагромождений кусков мрамора, гранита и кварца; даже Тина с ее сверхострым зрением не сразу распознала в нем живое существо. Фонарей здесь не было, желийцы в них не нуждались: их органы восприятия позволяли свободно ориентироваться в темноте.
      Еще один изгиб – и открылась набережная канала с цветной светящейся водой. Над каналом плавали голограммы, их отражения превращали воду в переливчатую поверхность неясной природы. Город затоплен искусственным светом, далеко отодвинутое небо кажется сиреневым и блеклым.
      – …На Манокаре мне делать нечего, реформы мало что изменили. Хорошо, сняты бессмысленные запреты, отменены телесные наказания, информационной блокады больше нет – но люди остались прежними, с теми же барьерами и предрассудками. Вы заметили, что многих манокарцев одно мое присутствие загоняет в ступор?
      – Еще бы, – отозвался Поль. – Интересно, почему у них к Элане такого нет? Женщина-президент – это ведь тоже не по их правилам, и ничего, за год привыкли.
      – С Эланой все иначе. Она не сама по себе, она вдова президента Ришсема, убитого врагами Манокара. Ее преданность покойному супругу безгранична, поэтому Элана продолжает его дело – такое объяснение им понятно. А насчет меня – полное отсутствие определенности. Когда я была врагом номер один и меня надо было поймать и казнить, какая ни на есть определенность была, но теперь и такой не осталось. – Тина усмехнулась. – Даже наши отношения со Стивом сбивают их с толку: я киборг и не могу рожать детей, но живу с мужчиной. Близость не ради продолжения рода – с манокарской точки зрения, это плохо.
      – Ага, – поддержал Стив – он шел за ними, чуть приотстав. – У меня уже спрашивали, не оскорбляет ли меня такое положение вещей. Именно так и сформулировали. Один их манокарский бог знает, почему это должно оскорблять.
      – И что ты ответил? – заинтересовался Поль.
      – Я напомнил, что я вообще-то монстр, а не человек, и от меня сразу отстали.
      – Хорошо вам, монстрам… – вздохнул Поль.
      А Тина сказала:
      – Во что я никогда не верила, так это в манокарского бога. Атеизм у меня в крови.
      – Между прочим, он есть, этот манокарский бог, – сообщил Стив. – Вернее, был. Хотя на все сто я не уверен.
      – Как? – Поль даже остановился и повернулся к нему. – И почему – был?
      – Потому что он куда-то удрал. Или затаился. Такое впечатление, что он не смог находиться в одном пространстве со мной. Было там какое-то существо, нематериальное, но живое и при этом почти неразумное, вроде высокоорганизованного животного.
      – Погоди… Исчез он семь-восемь месяцев назад, точно?
      – Примерно так.
      – Совпадает с моими наблюдениями. Как раз тогда перестала бурно воспроизводиться вся эта астральная нежить – «вата», «инфузории», «бахрома»… Она до сих пор есть на Манокаре, но уже не в таких количествах, как раньше. Почему ты мне до сих пор ничего не сказал?
      – Потому что ты бы не удержался и полез с ним в драку, а это все равно что дразнить быка: ты разумней, но он сильнее.
      – Значит, около Манокара ошивалась какая-то нематериальная тварь? – спросила Тина. – Которая там кормилась и поддерживала существующий порядок вещей?
      – В целом так, – согласился Стив. – Только ничего она сознательно не поддерживала, а действовала инстинктивно, как животное или насекомое, – богу не обязательно быть разумным. Но я могу ошибаться, все это смутные ощущения. У меня ведь нет таких восприятий, как у Поля.
      – Зато твои ощущения всегда правильные, – отозвался Поль.
      Они наконец-то вырвались на прогулку. Тина ради маскировки надела двуцветный желто-голубой парик с густой челкой; Поль свои рыжие вьющиеся волосы распрямил с помощью специального лака и покрасил черной краской из баллончика. Стив слегка видоизменил черты лица, он это умел. Много ли нужно, чтобы тебя не узнавали прохожие на ночных улицах? Сейчас, шагая вдоль каменного парапета, за которым плыла над водой вереница голограмм, Тина снова почувствовала тоску по свободе от манокарского официоза. Ничего, недолго осталось.
      Реформатор Ришсем в свое время подставился под шантаж, как последний дурак, но Элана его ошибок не повторяла. Она неплохо ладила с единомышленниками; кто-то из идеологов додумался назвать ее «матерью всех манокарцев», и этот титул прижился, его все чаще употребляли перед именем Эланы. У нее было трое детей, старшему сыну недавно исполнилось шестнадцать – возможно, когда-нибудь он унаследует власть, и нынешняя манокарская система сменится монархией с правящей династией Ришсемов. Для Тины, Поля и Стива главным было другое: реформаторы скоро перестанут нуждаться в посторонней поддержке, и тогда можно будет сказать им «до свидания».
      – А Саймона Клисса все-таки выпустили, – вспомнила Тина. – Ассоциация Правозащитников даже банкет устроила, я видела в Сети. Правда, самого Клисса почему-то не пригласили.
      – Ниарские правозащитники – непонятный народ, – фыркнул Поль. – Столько бились – и ради чего? Чтобы вызволить из-за решетки чокнутого серийного убийцу! С жиру бесятся…
      – Здесь не все правозащитники такие, – возразил Стив. – Кроме той Ассоциации, которая возилась с Клиссом, есть еще две-три – там более толковые люди, и делами они занимаются стоящими. А эта Ассоциация на виду, потому что больше всех о себе кричит.
      Среди разноцветных голограмм, медленно скользящих над каналом, выделялся прозрачный световой цилиндр, в котором стояла девушка в облегающем платье из серебряных чешуек. Она держала в руках сверкающий флакон сложной формы, а сопровождающая голограмму надпись сообщала, что Вероника Ло, самая красивая и загадочная топ-модель Галактики, предпочитает именно этот загадочный аромат, названный в ее честь.
      Ее облик завораживал: изящная, с небольшой точеной грудью, тонкими чертами удлиненного лица и глазами, как сумрачно-серые цветы. Длинные темные волосы, волной отброшенные назад, усыпаны алмазными блестками. Светлая кожа слегка мерцает – это уже спецэффект, заслуга создателей голограммы.
      – Классная картинка! – заметил Поль. – Самое классное, что без звука. Если б она скандалила, как настоящая Вероника…
      По набережной, параллельно парящему над водой изображению топ-модели, двигалась группа ее поклонников и поклонниц. Тина посоветовала Полю не продолжать, а то ведь дойдет до драки… Кто-то сунул ей прямоугольник размером с ладонь, с объемным портретом Вероники, Стив и Поль получили такие же. Тина нажала на квадратик в нижнем правом углу, и вместо портрета появился заголовок: «Вероника Ло: факты и загадки».
      Через секунду его сменил текст: семнадцатилетняя Вероника Ло (настоящее имя – Вероника Лойчева), вспыхнувшая в модельном бизнесе подобно сверхновой, родилась на Кутакане в малообеспеченной семье. Еще в детстве она поняла, что ее место – среди звезд, и полюбила смотреть на звездное небо. Когда Веронике исполнилось шестнадцать, семья Лойчевых вместе с другими кутаканскими иммигрантами в поисках лучшей доли отправилась на Нез, и тут Вероника решила, что пора осуществить свою заветную мечту. Она пришла к известным незийским дизайнерам Ольге Лагайм и Джеральду Крею, и те сразу разглядели в девочке будущую топ-модель. Вероника начала упорно работать над собой, и это, вкупе с врожденным талантом, позволило ей стать тем, чем она стала. Слухи о том, что Вероника якобы жила с Лиргисо, не имеют под собой никаких оснований: на самом деле она лежала тогда в силарской больнице на Незе, и силарские целители могут это засвидетельствовать. Утверждение, будто Вероника вторглась прошлой зимой в «Космоколлегиум» вместе с сотрудником незийской полиции Полем Лагаймом, который устроил в бизнес-центре дебош, настолько нелепо, что знаменитая топ-модель оставляет его без комментариев. Вероника Ло планирует провести на Ниаре около месяца, в соответствии со своим контрактом.
      – Тина, – встрепенулся Поль, который тоже просмотрел текст, – отпуск надо выбивать немедленно, сейчас. Я хочу побывать дома, пока Вероники там нет. Она у меня уже вот где! – Он провел ребром ладони по горлу.
      – Я поговорю с Эланой, – согласилась Тина. – При первой возможности.
      На них темной бесформенной громадой надвигался желиец, под его весом хрустела затянувшая лужи ледяная корка, шуршали осколки льда. Люди отступили к парапету – им посторониться проще, чем медлительному уроженцу Жела. Внизу, на желто-розовой воде, змеились золотые зигзаги; над каналом плыла, догоняя Веронику Ло, голограмма космической яхты: новая модель в натуральную величину, отливающие золотом изломанные плоскости – «дизайн для тех, кто любит поражать». Желиец прополз мимо, в фарватере у него тащился робот-дворник, методично сгребающий ледяное крошево к бордюру.
      – Поль, когда мы прилетели на Ниар, ты не пробовал засечь Лиргисо? – спросил Стив.
      – Нет. В смысле, пробовал, но его нет. Или он куда-то свалил, или постоянно держит экранировку, или его действительно тогда убили.
      – Это вряд ли, – сказала Тина. – Космопол в его смерть не поверил, как и мы. И журналисты тоже. Мне не нравится, какой ажиотаж они создают вокруг Лиргисо.
      – Модный страх, – пожал плечами Стив. – Это глупо, но страх тоже может стать модным – как покрой одежды, дизайн аэрокара или система взглядов. Поль, попробуй сканировать хотя бы два-три раза в день, вдруг поймаешь. Ты уверен, что сможешь узнать его?
      – Уверен. Мне эта сволочь до сих пор иногда в кошмарах снится, еще бы я его не узнал… В первый день, как мы сюда прилетели, я через каждые полчаса сканировал, но ничего не нашел.
      Канал плавно поворачивал, над ним взметнулась арка: здание, облицованное молочно-белым люминогласом. Рябь цветных огней впереди стала гуще. Из-под арки выплыла прозрачная гигантская рыба, словно сделанная изо льда – своего рода аквариум, в котором кружили, исполняя замысловатый рыбий танец, ее миниатюрные копии. У этой голограммы не было сопроводительных надписей – видимо, не реклама. Поль засунул руки в карманы, отвернулся к парапету и в течение некоторого времени рассматривал рыбу, потом опять заговорил:
      – Тина, я хотел кое о чем посоветоваться с тобой до отпуска. Можно сейчас?
      – Можно.
      Они направились к люминогласовой арке. Стив отстал, Поль молча шел рядом с Тиной, и та уже решила, что советоваться он раздумал, когда услышала его неуверенный голос:
      – Я хочу сказать Ивене, что люблю ее. Как по-твоему, она не испугается?
      – Почему она должна испугаться?
      – Ну, все-таки… – Поль запнулся. – Я давно люблю ее, с того момента, как в первый раз увидел. Я ведь ее вначале увидел не нормальным человеческим зрением, а своим особенным. Она похожа на пушистую звездочку. Я не хочу, чтобы она обиделась или начала меня бояться. Наверное, мне сейчас надо сидеть на Манокаре и не соваться на Нез, чтобы не мешать ей жить, но так хочется хоть немного побыть рядом с ней… Ты можешь сказать, что мне делать?
      – Поль, я не могу решать за тебя. С чего ты взял, что помешаешь ей жить?
      – Учитывая разницу в возрасте… – Даже профиль Поля, тонко прорисованный на фоне плывущей над каналом радужной абстракции, которая приглашала в новое кафе на площади Сирен, выглядел напряженным. – Кроме того, я неврастеничный тип с целым букетом паранормальных способностей и нулевым самоконтролем. Сейчас ей хорошо, Ольга и Ли о ней заботятся, и вдруг влезу я со своими признаниями…
      – А тебе не приходило в голову, что она, возможно, тоже влюблена в тебя?
      – Не знаю. Я мог бы что угодно себе навоображать, но все равно есть только то, что есть. Я уже больше года с этим живу, тяжело так долго находиться в подвешенном состоянии.
      Из-под арки появилась еще одна Вероника Ло в световом цилиндре, на ней был отороченный пятнистым фиолетовым мехом деловой костюм от Вены Ресом.
      – Ты себя недооцениваешь. По тебе такая топ-модель с ума сходит!
      – В жизни бы на нее не смотрел… – процедил Поль.
      У подножия здания-арки, на широких опоясывающих ступенях, расположилась группа людей в стеганых куртках из потускневшей и потертой некачественной «зеркалки». Людей?.. Линия высокого лба изламывается почти под прямым углом: горизонтально расположенный нос, выдвинутые далеко вперед челюсти; глаза, вполне человеческие, окружены ресницами настолько пушистыми, словно те растут в несколько рядов. Бледные лица и кисти рук покрыты редкими светлыми волосками.
      Существа сидели кто на ступенях, кто на потрепанных дорожных сумках; они пили санду из банок и ели пирожки – это говорило о том, что их метаболизм от человеческого не отличается. Кто это – иммигранты? Небогатые путешественники? Вокруг них вертелся робот-рекламоноситель, показывал то одну картинку, то другую; участники пикника не обращали на него внимания. Робот нагло нарушал правила: он не должен демонстрировать свои ролики одним и тем же зрителям дольше десяти секунд, и если представители неведомой расы попытаются его сломать, закон будет на их стороне, но им было все равно. Их лица казались усталыми и флегматично-удовлетворенными.
      Заметив Тину, Поля и Стива, робот метнулся наперерез, в воздухе над ним расцвела голограмма:
       Сногсшибательный материал Янсе Люша в «Ниарской сетевой бомбе»!
       Правда о Веронике Ло: на Савайбе хрупкая топ-модель перестреляла полтора десятка головорезов.
       «Интеллект и самообладание Вероники Ло не уступают ее красоте», – свидетельствует наш корреспондент Янсе Люш.
      – Счастливый человек этот Янсе Люш, – усмехнулся Поль. – Он не знает, в какую лужу сел.
      – Я тоже могу денег заработать, – заметила Тина. – Если напишу мемуары: «Как я была топ-моделью Вероникой Ло и перестреляла на Савайбе полтора десятка головорезов». Интересно, откуда Люш взял цифру? Я сама их не считала, и на вилле во время нападения Люша не было.
      – Наугад. Полтора десятка – это впечатляет.
      Они обогнули здание-арку. Дальше пространство по эту сторону канала расслаивалось на ярусы: тут начинались тротуары в несколько этажей, обрамленные неоновой вязью. Робот-рекламоноситель опять забежал вперед, над ним появилась полупрозрачная человеческая ладонь, на ней стояла рюмка с коричневым напитком, но Стив бросил вполголоса: «Иди отдохни». Робот послушно свернул голограмму, юркнул к парапету и улегся на асфальт. В темноте он был похож на небольшую задремавшую собаку.
      Эмми и Лейла наконец-то поняли, что эксцессер без дозы – это не эксцессер. Когда Клисс два раза просмотрел сериал, начался второй этап: репетиции. Саймон должен был отработать стиль поведения, который усилит его сходство с простоватым и добродушным персонажем детского мультика; Лейла изображала девочку, с которой ему надо подружиться. Вот тут-то наниматели (гм, или все-таки похитители?) Саймона Клисса убедились в том, что без стимуляторов он мямлит, теряется, туго соображает и напоминает скорее издерганного карманника с комплексом неполноценности, чем некрасивого, но симпатичного двойника Умазайки.
      Фергон. Не самый лучший препарат, зато надежный, не дающий побочных эффектов. Плохо, что он не увеличивает физическую силу и скорость реакции… У Саймона крепло подозрение, что его так называемое сотрудничество с Эмми добром не кончится и лучше бы ему быть во всеоружии.
      Эмми осчастливил их посещением на третий день после того, как Саймон начал репетировать под дозой. Визит босса для обоих стал сюрпризом: для Лейлы – приятным, судя по восторженной улыбке, которая расцвела на ее лице, а для Клисса… Ну, если вспомнить, что за омерзительную тварь Эмми с собой притащил, это был сюрприз из разряда тех еще подлянок!
      На Эмми была рубашка из материала, имитирующего чешую, такие же облегающие брюки и высокие сапоги из металлизированной кожи. Крупные черные алмазы на мочках ушей – он еще и украшения носит! Саймон начал прикидывать, сколько за такие цацки можно выручить, но потом вспомнил об инциденте с зеркалом: Эмми опасней, чем кажется на первый взгляд, и если представится случай его ограбить, действовать наобум нельзя.
      То, что свисало с левого плеча Эмми, Саймон вначале принял за сумку – нечто изысканно-уродливое в духе высокой моды. Вдруг сумка пошевелилась и зашипела; пушистые декоративные шнурки, до этого безучастно болтавшиеся, пришли в движение… Саймон понял, что не шнурки это, а лапки, тонкие, суставчатые, с серповидными коготками на концах. Одна более длинная конечность захлестнута вокруг руки хозяина выше локтя, за счет чего тварь и держится. Коготки скользили по иссиня-черной синтетической чешуе, существо встревоженно пищало. Наконец оно сумело вскарабкаться на плечо Эмми, оцарапав ему шею, а тот слегка поморщился, наугад потрепал его правой рукой и пробормотал что-то успокаивающее.
      – Ой, какой миленький! Кто это?
      Саймон про себя обозвал Лейлу «прагматичной сукой»: сразу сообразила, что любимым домашним животным босса надо восторгаться, как бы гнусно оно ни выглядело.
      – Тихаррианский мурун. Прелесть, правда? Я увидел его в каталоге редких животных, и его восхитительно отталкивающая наружность сразу меня очаровала. Видишь, какой изящный хоботок? На конце спрятан ядовитый зуб, который при атаке выдвигается. Для человека его яд не смертелен, но укус болезненный. Обычно у них удаляют железы, вырабатывающие яд, однако я заказал муруна с неудаленными железами – зачем калечить столь совершенное создание природы? Они очень эмоциональны и привязчивы, но признают только своих хозяев. Иди сюда, я вас познакомлю.
      Эмми отодрал муруна от своей рубашки – это удалось ему не сразу, тварюгу пришлось около минуты ласково уговаривать – и посадил на стол. Брр, ну и гадость! Тихаррианский мурун напоминал паука, – а Саймон их с детства не выносил, – этакого паука-переростка размером с некрупную кошку. Округлое тельце покрыто пушистым мехом, синие полосы чередуются с ядовито-зелеными; той же расцветки пушок на противных лапках и длинном хвосте, тонком и гибком, как хлыст. Лапок у гада восемь штук, что усиливает сходство с пауком. Когти эта дрянь способна втягивать: по столешнице она топталась бесшумно, без всякого клацанья, и Саймона передернуло от мысли, что она ведь запросто подкрадется к тебе незаметно – а потом прыгнет и укусит, когда не ждешь… Одно утешение: уж если такая тварь на тебя прыгнет, ты умрешь от омерзения раньше, чем она успеет цапнуть. Рта у животного не было, только хоботок с упомянутым ядовитым зубом. И два больших круглых глаза с вертикальными зрачками – золотисто-желтые, как у директора.
      Когда девушка подошла к столу, Эмми обнял ее за талию, потрепал муруна по шерстке и сообщил:
      – Топаз, Лейла своя, Лейлу кусать не надо. Погладим его вместе? – Он взял руку Лейлы, несколько раз провел ладонью девушки по спине муруна. Оба перенесли это спокойно. – Теперь он тебя запомнил и не станет на тебя кидаться. Сегодня я был с ним в офисе, Джемину он укусил. Как она визжала…
      Лейла злорадно ухмыльнулась:
      – Ты их не познакомил?
      – Нет, – Эмми тоже ухмыльнулся. – Этой чести удостаивается не каждый. Кроме того, Джемине Топаз не понравился, а он не любит, когда к нему проявляют неприязнь, он очень чувствительный. Знаешь, чем он питается? Кровью и фруктами. На Тихаррои мурун охотится на мелких животных – парализующий укус, потом высасывает кровь. Или пробивает своим зубом кожуру плода и вытягивает мякоть. В его рационе должно быть и то и другое, мне будут присылать для него специальные консервы.
      – У него такая шелковистая шерстка! Можно, я еще его поглажу?
      Саймона поразила выдержка Лейлы: ведет себя так, будто на столе перед ней сидит не мерзкий выходец из ночных кошмаров, а какой-нибудь там хомячок или кролик!
      – Нельзя, – улыбнулся Эмми. – Все равно может укусить. Характер у него сложный, непредсказуемый… Очаровательное создание!
      Он присел на край стола рядом со своим любимцем, погладил его, потом взглянул на Саймона, словно только сейчас его заметил.
      – Саймон, разве ты не хочешь посмотреть на него вблизи?
      – Благодарю вас, господин Медо, у меня аллергия на животных, – отозвался Клисс – он занял позицию у дальней стены, возле двери в туалет. – В том числе на тихаррианских. Если я подойду, я сразу кашлять начну, и он испугается.
      Спасибо фергону, голова у Саймона работала теперь не так уж плохо.
      Эмми пожелал посмотреть репетицию и остался недоволен.
      – Саймон, что это за ужимки? Это и есть хваленая школа «Перископа»? Когда ты улыбаешься, мне хочется проверить, на месте ли мой бумажник. Ты способен улыбнуться доброжелательно?
      – Пожалуйста!
      Клисс улыбнулся. Директор поморщился, а тихаррианский мурун припал к столешнице и угрожающе зашипел.
      – Спокойно, Топаз. – Эмми вздохнул и погладил его по сине-зеленой полосатой спинке. – Я согласен с тобой, зрелище гнусное, но мы ведь уже сделали ставку на Саймона Клисса. Теперь нам придется учить его улыбаться. Саймон, смотри на меня! Вот это называется располагающая улыбка.
      Он улыбнулся, открыто и заразительно, и сразу стал похож на симпатичного юношу из тех, что рекламируют кроссовки, апельсиновую санду и средства для безопасного секса.
      – А вот это называется располагающая улыбка в интерпретации Саймона Клисса.
      Вроде бы выражение не изменилось, но улыбка отвердела, в ней появилось нечто фальшивое. Желтые глаза Эмми щурились уже не весело, а настороженно и недобро, хотя и с показным оживлением.
      – Заметил разницу? – спросил Эмми, перестав улыбаться.
      – Эмми, где вы изучали актерское мастерство? – с ударением на «где» осведомился Саймон. Фергон избавил его от скованности, и вопрос был задан покровительственным тоном, с уничижительными нотками: этот богатенький мальчишка должен усвоить, что такое эксцессер старой закалки. Пусть знает свое место. – Дерь-мо! Понятно? Окаменевшее позавчерашнее дерьмо! Вас там облапошили и ничему не научили! Вы улыбаетесь, как в рекламе, а я – как в жизни, вот и вся разница! Театральные студии, рассчитанные на молодых дурачков…
      Саймон замолчал, потому что Эмми встал и шагнул к нему. На лице директора застыло скучающее светское выражение, как будто он направлялся к роботу-официанту за бокалом вина. Саймон занервничал: а вдруг он опять, как в прошлый раз?.. Толкнул дверь в туалет, но та, как назло, не открывалась. Заклинило… На ходу припоминая приемы самообороны, которыми он пользовался в последний раз еще до тюрьмы, Клисс принял боевую стойку.
      Медо остановился в двух шагах, смерил его насмешливым взглядом. Саймон вовремя вскинул руку, блокируя удар, но движение Эмми оказалось обманным, и в тот же момент Клисс получил не слишком сильный, зато адски болезненный удар в живот. Он сполз по стенке и скорчился.
      – Бедный уродец Саймон, где ты изучал боевое мастерство? – Эмми передразнил его интонацию. – Спортивные секции, рассчитанные на немолодых дурачков…
      Лейла и Топаз наблюдали эту сценку с явным удовольствием. Нетрудно догадаться, за кого они болели!
      – Саймон, времени у нас мало, – деловито, словно ничего не произошло, заговорил Медо, когда Клисс перестал мычать от боли. – Чтобы ты к завтрашнему вечеру научился улыбаться, как я показал. Потренируйся перед зеркалом, зачем его здесь повесили? Ты используешь его не по назначению, это не вешалка для одежды.
      Он подошел к зеркалу, сдернул с него куртку и брезгливо отшвырнул в угол. Потом повернулся к девушке:
      – Лейла, идем, отдохнем от Клисса. Я покажу тебе кое-что, чего ты еще не знаешь.
      Та просияла. Эмми подставил руку Топазу, тварь вскарабкалась на плечо, и все трое избавили Саймона от своего общества. Он остался наедине с разбитым зеркалом, мутным от засохших буроватых разводов.
      – …..! – прошептал Саймон. – Трахаться пошли…! И весь ваш проект…!
      Боль не позволяла распрямиться, но все-таки он сумел подняться на ноги. Его тошнило. Он изо всех сил саданул ботинком по заклинившей двери – и та услужливо распахнулась, как будто не было с ней проблем несколько минут назад. От неожиданности Клисс потерял равновесие и снова со стоном уселся на пол.

      Ее высокопревосходительство президент великого Манокара, скорбящая вдова его высокопревосходительства покойного президента Ришсема, кроткая и плодородная госпожа Элана Ришсем покинула Ниар синим мартовским днем, расколотым на куски ледяной капелью и дрожащими солнечными плоскостями. День был похож на отражение в разбитом зеркале.
      После официального прощания с представителями ниарских властей Элана поднялась по роскошному парадному трапу на борт корабля, свита чинно двинулась за ней в порядке старшинства. Преисполненные сокрушительной торжественности мужчины в великолепных мундирах (основной цвет – белый, с незначительными, но эффектными вкраплениями других цветов), эполеты, застежки и наручные компы слепят позолотой. Ниарские должностные лица, одетые с неброской элегантностью, рядом с манокарцами откровенно не смотрелись.
      Поль усмехнулся под своей маской: во всем, что касается помпезности и показухи, Манокар обставит кого угодно. Впрочем, сам Поль видел не совсем то, что видели остальные зрители. Некоторое время назад у него появилось предощущение опасности, и он сменил личность. Этому приему Поль научился, когда они со Стивом искали Тину; теперь у него в запасе было целых три производных личности.
      Томек. Балбес, болтун, безалаберный субъект, не блещущий интеллектом и начисто лишенный экстрасенсорных способностей. В его шкуре можно расслабиться и отдохнуть от множества вещей, терзающих восприятие Поля Лагайма: для Томека их попросту не существует.
      Черная Вдова. Это не человеческое существо, а призрак – кровожадный, не знакомый с сомнениями и страхом. Когда противники реформ организовали покушение на Элану и рядом с президентом в критический момент не оказалось никого, кроме Поля, с киллерами дралась Черная Вдова. Эта адская бестия даже на боль от лучевого ожога не обращала внимания, хотя самого Поля такая травма сразу бы вывела из игры. Очень удобная личность, если имеешь дело с превосходящими силами противника.
      Полина Вердал. Обладает сверхобостренным экстрасенсорным восприятием, видит невидимое, находит людей за счет интуиции – пока Поль оставался базовой личностью, то есть самим собой, он так не мог.
      Обычно производные личности пребывали в свернутом состоянии, как заархивированные файлы (у Поля было опасение, что частые превращения могут оказаться для него разрушительными), но сейчас, почувствовав угрозу, он трансформировался в Полину Вердал и смотрел ее глазами.
      В воздухе плавали туманные шары, поодиночке и гроздями; парили расплывчатые медузообразные объекты – синеватые, радужные, мертвенно-белесые; иногда мелькало нечто неописуемое, не имеющее аналогов в физическом мире. Все это напоминало подводную среду с ее обитателями. Ничего особенного, источник опасности находится не здесь.
      Люди?.. Никто из них не представлял угрозы. Наиболее привлекательно выглядела Тина: мерцающее существо, окутанное лучистым ореолом; манокарцы рядом с ней как невзрачные тени Аида, особенно вон тот, похожий на серый, дрожащий на ветру куст – что с ним такое? Хотя мало ли какие могут быть у человека проблемы; он чем-то обеспокоен и подавлен, но не опасен. На всякий случай стоит просканировать провожающих, машины в небе, соседние корабли, президентский корабль… Ничего подозрительного. Поль свернул Полину Вердал и опять стал самим собой. Обычно окружающие не замечали его трансформаций: меняется выражение лица – и все, еще бы он на самом деле превращался в девушку или в призрак! А сейчас он к тому же в маске.
      – Стив, – услышал он негромкий голос Тины, – ты проверил корабль? Давай еще раз, ладно?
      У нее был вживлен в нёбо передатчик для связи со Стивом, а приемник находился в кости возле ушной раковины. Вскоре Тина сказала:
      – Поль, корабль в полном порядке. Все исправно, ничего не заминировано.
      – Хорошо, – отозвался Поль. Он никак не мог локализовать опасность, и это ему особенно не нравилось.
      Подошла их очередь подниматься на борт. Манокарцы ухитрились даже такое рутинное действие, как посадка президента и сопровождающих лиц на звездолет, превратить в ритуал, почти в мистерию.
      «Грузимся медленно и торжественно, как покойники в крематорий… Весь Ниар ведь будет смеяться! Одно утешение – мы с Тиной в масках, мы в этом как бы и не участвуем».
      В коридоре Поль стянул маску. Телохранители последовали его примеру, сразу утратив свою мнимую одинаковость: ровесник Поля, обладатель круглого упрямого лица; парень постарше, с образцово неприметной внешностью прирожденного оперативника; мужчина средних лет, горбоносый, с резкими складками по углам чуть искривленного рта. Их сходство ограничивалось ростом и сложением – так как работали они в масках, остальное не имело значения.
      – Вы свободны, отдыхайте, – объявил Поль и повернулся к Тине: – Пойдем куда-нибудь? Можно в Сад Славы – там, наверное, никого.
      – Пошли.
      Стиву, Тине и Полю предоставили отдельные каюты – такие, что лучше бы их не было: истинно манокарский подход к оформлению интерьера, стены сплошь покрыты лозунгами, изречениями государственных мужей, выдержками из всевозможных Уставов и Уложений. Сад Славы тоже своеобразное местечко, но там хотя бы есть размах, а унылые аккуратные столбцы казенных поучений на стенах крохотной комнатушки – это смахивает на глюк рехнувшегося бюрократа. Поль не мог долго находиться в своей каюте, физически не выдерживал.
      Впрочем, долго и не придется: несколько часов спустя корабль выйдет за пределы системы Близкого солнца, разгонится до нужной скорости и нырнет в гиперпространство; максимум через двадцать минут (поскольку в кресле пилота-навигатора сидит Стив) вынырнет оттуда около Манокара – и путешествие закончено. Вообще-то Стив мог бы уйти в гиперпространство и сразу после старта, однако ниарские Правила Навигации такие номера запрещали.
      По корабельному распорядку, перед нырком члены экипажа должны находиться на своих местах согласно штатному расписанию, а пассажиры – в каютах, но до нырка еще далеко. Сейчас началась предстартовая подготовка, и займет она около часа. Напрасная трата времени, ведь Стив уже проверил бортовые системы, но манокарцы свято чтут инструкции.
      Встречные, заметив Поля и Тину, ускоряли шаг либо сворачивали в боковые коридоры. Поля побаивались: среди манокарцев ходили слухи, что он телепат. Слухи эти были, мягко говоря, преувеличены – Поль никогда не умел читать чужие мысли, а его способность к телепатическому общению в свое время угасла, едва прорезавшись.
      Вернуть ее Поль не пытался. Год назад он поставил над собой рискованный эксперимент и выжил только потому, что лежал со сломанным позвоночником в стационарном «коконе спасения» (с этой травмой ему повезло, и без всяких кавычек – она спасла его тогда от многих неприятностей). Превратив себя в ментальную машину для ретрансляции телепатического сообщения, Поль чуть не поплатился за это жизнью, но системы «кокона» не позволили ему умереть. Он не помнил, как его тело корчилось в судорогах, как у него ломались кости, рвались сосуды и мышцы. После трансформации он перестал что-либо чувствовать и воспринимать, а потом открыл глаза, увидел за прозрачной стенкой Стива и понял, что все получилось как надо.
      В промежутке между первым и вторым моментом было несколько суток глубокой комы, когда системы «кокона» работали на пределе, в режиме экстренной реанимации, однако этого Поль не помнил. Боли он тоже не помнил, хотя какие-то ее неощутимые отголоски, должно быть, остались, раз мысль о телепатии вызывала у него с тех пор даже не то чтобы отталкивание, но непреодолимое нежелание с этим связываться.
      Монументальное великолепие Сада Славы обрушивалось на посетителя, едва тот переступал через порог. Свой Сад Славы был на каждом манокарском звездолете, но здесь, на президентском «Вестнике Победы», усердные и высокоодаренные искусстводелы особенно постарались. Многоуровневый рельеф, отдельные сектора необъятного зала соединены лестницами из полированного камня; обелиски, устремленные к высокому светящемуся потолку, сквозистыми вереницами рассекают пространство; настенные голограммы (пейзажи, парады военной техники, похороны государственных деятелей, всенародные торжества) не позволяют определить на глаз хотя бы приблизительные размеры помещения – ясно только, что оно громадное.
      Тина и Поль миновали центральный сектор, где на постаменте из пурпурного мрамора ветвилось позолоченное дерево, символизирующее манокарскую национальную идею. Листья, выточенные из драгоценного зеленоватого хлиорита, инкрустированы золотыми буквами: «Дисциплина», «Скромность», «Почитание вышестоящих», «Самоотверженность» – манокарские истинные ценности. До реформ считалось, что остальной мир не знает, что это такое; позже идеологи Манокара заняли более гибкую позицию: да, в Галактике встречаются культуры, для которых Ответственность или, к примеру, Честность – не пустые слова, но лишь на Манокаре безоговорочно торжествует Добро. Отсюда следует (финт партии реформаторов), что контакты с внешним миром необходимы: надо же просвещать тех, кто с истинными ценностями еще не знаком!
      Трехмаршевая лестница ведет вниз. Мемориальный сектор: сверкающее черное озеро с симметричными островками символических надгробий. Озеро можно пересечь не замочив ног – это всего лишь отполированный до зеркального блеска черный гранит.
      Новый подъем. Галерея мраморных обелисков с голографическими портретами правителей Манокара, каждый снабжен текстом, повествующим о заслугах изображенной личности. Последний в ряду – портрет Эланы Ришсем. Надпись гласит, что наидостойнейшая из жен, кроткая и плодородная госпожа Элана, была избрана президентом, поскольку впитала всю мудрость своего почившего супруга. Компромисс по-манокарски. Поль и Тина давно уже сошлись на том, что Лудвиг Ришсем был не только здравомыслящим реформатором, но еще и порядочным раздолбаем (как он вляпался в ту историю с шантажом – не каждый ведь так сумеет!), и хорошо, что кроткая и плодородная Элана впитала его мудрость, а не что-либо другое.
      В конце Галереи Правителей находилась невысокая бронзовая решетка, отделяющая зрителей от стены с голограммой: колонна юношей в скромных мундирах движется к большому серому зданию. Сбоку пояснение: «Прилежные студенты отправились в поход за знаниями». Тина прислонилась к решетке, а Поль присел на подножие обелиска с портретом Эланы. Так, наверное, нельзя, но вряд ли найдутся желающие придираться по мелочам к телохранителю-экстрасенсу, предположительно телепату. Разве что Гредал сделает замечание.
      – Ты по-прежнему чувствуешь опасность? – спросила Тина.
      Поль кивнул. Угроза была непонятная, размазанная в пространстве, но вполне реальная; он ощущал ее так же отчетливо, как слабый воздушный поток, исходящий от вентилятора, спрятанного за ажурной бронзовой розеткой под потолком.
      – Может быть, на нас нападут в космосе?
      – Нас будут сопровождать корабли ниарского военного флота, – напомнила Тина. – Маловероятно, чтобы кто-нибудь сунулся. Хотя сейчас я скажу об этом Стиву.
      Ее присутствие успокаивало, и не только потому, что Тина киборг, обладающий нечеловеческой силой, с лазерами и выдвижными лезвиями в кистях рук, не говоря уж о телекинетических способностях. Поля всегда тянуло к людям уравновешенным, неподвластным давлению внешней среды – таким, как Тина и Стив. Правда, сами они утверждали, что у них тоже бывают срывы, но Поль ни разу этого не видел.
      У Тины было лицо земной топ-модели Моны Янг, согласно моде семилетней давности (когда Стив и Тина скрывались от Космопола, ей пришлось сделать пластическую операцию): тонкие правильные черты, прямой нос, не слишком полные, четко очерченные губы. Она казалась ровесницей Поля, и ничто в ее облике не выдавало боевого киборга: стройная светловолосая девушка среднего роста, не хрупкая и не массивная, с нормально развитой мускулатурой, отнюдь не гипертрофированной. Стив тоже не похож на сверхчеловека; те, кто не знал его в лицо, обычно принимали его за техника или за охранника.
      – Бортовые орудия будут в готовности. По-моему, исключено, чтобы наемники оппозиции атаковали нас под носом у ниарского флота. Весовые категории не те.
      – Вопрос в том, как далеко они готовы зайти, чтобы избавиться от Эланы и навредить реформаторам, – сумрачно глядя на колонну прилежных студентов, возразил Поль. – С их точки зрения, весь миропорядок рушится: нельзя больше запарывать слуг и подчиненных, молодежь слушает инопланетную музыку, по улицам ходят женщины без вуалей и так далее. Да еще эта астральная тварь, про которую рассказывал Стив, куда-то удрала. В общем, гибель богов и устоев налицо, Манокар надо спасать любой ценой. – Он помолчал, потом кисло признался: – Тина, я всегда был жутким эгоистом. Я домой хочу, а если какой-нибудь чертов инцидент, плакал наш отпуск!
      – Посмотрим. Элана в принципе не возражает…
      Тина не закончила фразу. Ее серые глаза слегка сузились, лицевые мышцы на мгновение отвердели и тут же расслабились – безразличное, почти сонное выражение. Поль дернулся, но обернуться не успел.
      – Не оглядывайся, – Тина говорила, почти не разжимая губ. – Просканируй зал: кто здесь есть, кроме нас?
      Полю стало холодно, словно внезапно упала температура. Он заметил, что Тина сменила позу: медленное неприметное движение, и кисти скрещенных на груди рук высунулись наружу – она приготовилась стрелять из своих имплантированных лазеров! В кого?.. Чужого присутствия Поль не ощущал.
      – Из живых здесь только мы. Если ты кого-то видишь, это андроид или голограмма. Где он? – Голос прозвучал хрипло, неуверенно.
      – Далеко. Еще до дерева не дошел. Просканируй как Полина Вердал.
      Поль без возражений трансформировался и увидел, не глазами, а своим особым нечеловеческим зрением, весь Сад Славы целиком, в туманных наплывах то ли плесени, то ли грязноватого снега (обзор – триста шестьдесят градусов, нет необходимости оборачиваться). Печальное и неопрятное зрелище, никакого шика. И ни намека на постороннее присутствие. Или нет, что-то есть… Бледное размытое пятно, на пределе восприятия – так могла бы выглядеть тень растения, – оно медленно приближается… Страх, внезапный и болезненный, заставил Поля свернуть Полину Вердал. Его начало знобить.
      – Не знаю, что это, – говорить было трудно. – Тина, мне плохо.
      – Стив, тревога, – едва шевеля губами, произнесла Тина. – Стив!.. У меня передатчик накрылся, – Поль понял, что последние слова адресованы ему. – И мои лазеры тоже!
      Он наконец-то оглянулся, одновременно пытаясь встать и расстегнуть непослушными пальцами кобуру. Почему кружится голова, если он еще пять минут назад прекрасно себя чувствовал?.. Он готов был увидеть что угодно – ожившего мертвеца, дьявола с рогами, неизвестную форму жизни, но вместо этого увидел на лестнице, соединяющей центральный сектор с мемориальным гранитным озером, всего-навсего одного из своих телохранителей. Тот был одет как Поль и Тина: черная униформа, высокие ботинки, бронежилет – ничего подозрительного, все как положено. Вот только почему он на президентском корабле разгуливает в маске, это же нарушение…
      Тина шагнула вперед, ее движения стали смазанными, неуловимыми – переключилась в ускоренный режим. Бластер у нее в руке… Нет, руки пустые. Каким образом ее обезоружили?.. Тут Поль заметил, что из расстегнутой кобуры на поясе выглядывает рукоятка. Почему Тина раздумала стрелять и спрятала оружие?
      Он получил ответ на этот вопрос, когда сумел вытащить собственный бластер: рубиновый глазок индикатора не светился.
      Грохот. Поль поднял голову и сквозь застилающий глаза туман увидел, как валятся на блестящий мраморный пол какие-то бесформенные куски. Он не понял, что произошло, а фальшивый телохранитель уже находился в начале Галереи Правителей. Поль услышал в наступившей тишине его смех.
      – Тина, мои поздравления! Неужели ты наконец-то научилась драться, не используя грубую силу киборга? Смею надеяться, это моя заслуга…
      Его дальнейшие слова заглушил громкий хруст. Привинченная к полу яшмовая скамья качнулась в одну сторону, потом в другую, освободилась, взмыла в воздух, но до черной фигуры не долетела – сшиблась с обелиском, который с тяжелым скрежетом переломился надвое и принял удар на себя. Снова грохот и камнепад.
      Поль попытался встать. Ноги подкосились, он упал на колени и выронил бесполезный бластер. Знакомое состояние, как в тот раз на Дизайнерском Форуме… Тогда Поль не знал о том, что Лиргисо, он же Крис Мерлей, – энергетический вампир, а теперь знает, но толку от этого знания… Хорошо Тине, на нее такие фокусы не действуют: что-то вроде врожденного иммунитета.
      – Тина, как поживают твои лазеры? То же самое я мог бы сделать со всеми твоими искусственными системами, но боюсь, это тебя убьет. Я пришел за Полем, позволь мне забрать его.
      Расстегнуть бронежилет… Достать из внутреннего кармана миниатюрный, в виде авторучки, однозарядный бластер – возможно, он в порядке…
      Скорее всего, Лиргисо получил информацию об экипировке Поля и его охраны от кого-то из манокарцев; войдя в зал, он сразу вывел из строя табельное оружие Поля и Тины, но «авторучка» должна была уцелеть, о ней мало кто знает.
      Поль обзавелся этой штукой десять лет назад. Он тогда был помешан на оружии (свой страх перед драками он сумел преодолеть несколько позже) и не выходил из дома без ничего. Один из одноклассников свел его с незийцем, который подпольно продавал «авторучки». Внутри патрон, какие используются в огнестрельном оружии. При нажатии на спуск химический заряд взрывается, от этого разрушается пьезокристалл и высвобождается импульс энергии для выстрела.
      Полю ни разу не довелось воспользоваться мини-бластером, а после зачисления в полицейскую школу он запер его дома в сейфе: еще не хватало попасться с запрещенной на Незе игрушкой. Когда он отправился на Манокар, он вспомнил об «авторучке» и захватил ее с собой. Руководство президентской службы безопасности было в курсе – от сканеров такую штуку не утаишь, – но не возражало: телохранитель-экстрасенс находился на особом положении. Вся надежда на то, что информатор Лиргисо не входит в число посвященных.
      Невидимая, но болезненная вспышка – это Лиргисо убрал свою экранировку. Больше незачем прятаться: засечь его способен только Поль, а тот уже знает о его присутствии. Темный смерч, нечто пугающее, опасное, омерзительное – примерно так Лиргисо выглядел для Поля; если посмотреть глазами Полины Вердал, зрелище будет еще хуже, почти до шока.
      Поль скорчился на полу, чтобы Лиргисо не увидел, как он расстегивает бронежилет. Сражение продолжалось; шум стоял, как в каменном карьере, где работает добывающая техника, – странно, что до сих пор никто не примчался выяснять, что творится в Саду Славы. Датчики и видеокамеры Лиргисо заблокировал, но неужели в соседних помещениях не слышен грохот? Полю казалось, что времени прошло очень много – или это на самом деле не так, просто он застрял в отрезке времени, которое движется неестественно медленно, и каждая ненормально растянутая секунда вмещает в себя событий на десять-пятнадцать минут?
      Рядом что-то разбилось с тихим всхлипом. Мерцающие зеленоватые осколки хлиорита, горстка золотых букв с вычурными завитками: Ь, С, К, О… Дошла очередь и до дерева.
      Он справился с застежкой, сквозь ткань нащупал в потайном внутреннем кармане «авторучку». Теперь надо ее вытащить – осторожно, чтобы Лиргисо не заметил.
      Тяжелые мерные удары, хруст. Поль оглянулся: по Галерее Правителей, давя усыпавшее пол каменное крошево, двигалась статуя Радигава, одного из первых манокарских президентов – Незапятнанного Светоча, как именуют его в школьных учебниках. Отлитый из бронзы трехметровый Радигав перемещался вместе с каменной плитой, к которой был привинчен: то правая, то левая сторона приподнималась над полом и делала рывок вперед. Казалось, что статуя шагает.
      Лиргисо не видно. Поль заледенел, когда понял, что враг использует статую как прикрытие. Для того чтобы телепортироваться вместе с кем-то, нужен физический контакт – достаточно схватить человека за руку… Эта мысль вызвала короткий, отчаянный прилив сил, и Поль выдернул из кармана мини-бластер. Одетая в лоснящийся черный пластик «авторучка» чуть не выпала из частично онемевших пальцев.
      – Тина, как тебе это нравится? Даже президент Радигав на что-то сгодился! Я тебя по-прежнему люблю. Не хочешь вернуться ко мне? Поля захватим с собой, потому что…
      На статую друг за другом обрушились два обелиска, но Незапятнанный Светоч устоял.
      – Тина, мне же больно! Если так, я больше не буду тебя щадить.
      Все окружающие предметы взбесились и пришли в движение. Решетка, возле которой Тина незадолго до этого стояла, хищно скользнула над полом, ударила Тину под колени. Поль видел это боковым зрением. Опираясь на дрожащий от напряжения локоть, он старательно прицеливался – не в Лиргисо, того сейчас не достанешь, а в вентилятор за сквозистой розеткой под потолком. Выход из строя одного из вентиляторов во время предстартовой подготовки равняется «неполадкам в системах жизнеобеспечения», равняется запросу данных с заблокированных датчиков, равняется тревоге, равняется появлению Стива… Главное – не промазать, выстрел только один.
      Поль нажал на спуск. Одновременно он заметил краем глаза какое-то белесое облако, окутавшее Тину, услышал насмешливый голос Лиргисо:
      – Тина, эта сеточка – из мономолекулярного волокна. Давай посмотрим, сможет ли тергаронский киборг ее разорвать? Ну-ка, попробуй еще раз!
      На полу корчился белесый кокон размером с человека, вокруг валялись большие и маленькие обломки полированного камня. Бронзовый Радигав торчал в проходе, заслоняя обзор, а Лиргисо, неотличимый от телохранителей Поля, стоял совсем близко и сверху вниз смотрел на противников. Ему тоже досталось во время телекинетической драки, на мраморные плиты капала кровь.
      – Не получается? – спросил он с глумливым сожалением. – Сочувствую, великолепная Тина. Я рассчитывал только на Поля, но теперь смогу утащить вас обоих.
      Поль запрокинул голову: из просвета в розетке неохотно выползал сизый дымок. Продержаться еще несколько секунд…
      Они с Тиной находились метрах в десяти друг от друга, схватить обоих сразу Лиргисо не мог. Он повернул обтянутое глухой черной маской лицо в сторону Поля, и тот почувствовал – сначала с удивлением, потом с ужасом, – что начинает скользить по колючей от битого камня плоскости пола по направлению к Тине. Если можно передвигать за счет телекинеза неживые предметы, почему нельзя то же самое проделать с человеком?.. Ухватиться не за что, да и сил для этого нет, но внезапно жутковатое скольжение прекратилось, опять раздался грохот.
      – Тина, не делай так больше! Ты нарушаешь свое слово, ты же могла мне голову разбить! Я ведь не собираюсь вас убивать, почему ты пытаешься убить меня?! Тина, перестань!
      – Что вы делаете?
      Голос Стива. Удивленный. Еще бы не удивиться…
      – Стив, помоги мне выпутаться из сетки! – Это уже голос Тины.
      – Зачем ты в нее завернулась?
      – Ради острых ощущений!
      Поль с трудом приподнял голову: Лиргисо нигде не видно. Сбежал.
      Должно быть, на какое-то время он потерял сознание, потому что в следующий момент обнаружил, что народу вокруг довольно много, Тина уже освободилась, а сам он чувствует себя вполне сносно и может без посторонней помощи подняться на ноги. Наверное, Стив поделился с ним своей энергией, как в тот раз на Форуме. В Саду Славы царил разгром, как после взрыва или землетрясения, манокарцы шокированно озирались.
      – Элана, с вами все в порядке? – достав передатчик, спросил Стив. Он не видел необходимости в церемониях и называл госпожу президента по имени – так короче.
      – Ваше высокопревосходительство, на борту чрезвычайное происшествие! – как бледное виноватое эхо, подхватил Гредал. И осведомился подавленным шепотом: – Что здесь произошло?
      – Лиргисо, – мрачно бросила Тина. – Кто дал ему ориентир для телепортации, хотела бы я знать!
      – Как ты поняла, что это он? – Поль подобрал и спрятал разряженную «авторучку», сунул в кобуру бластер. – Оделся он как мы, я бы не догадался.
      – Во-первых, он был в маске – ни один манокарец не пойдет на такое нарушение дисциплины. Во-вторых, он выше тебя на несколько сантиметров, это я заметила, когда он проходил мимо стенда с портретами первых колонистов. Твоя макушка вровень с той золотой полоской, видишь? Телохранители одного с тобой роста, этого он не учел – или понадеялся, что никто не обратит внимания на маленькую разницу.
      Поль взглянул на покосившийся стенд по ту сторону осиротевшего центрального сектора. Его спас пустяк – несколько сантиметров… Ноги снова обмякли, он присел на край ближайшего постамента.
      – Господин Лагайм, здесь сидеть нельзя! – напряженной скороговоркой напомнил Гредал. – Все разнесли, невзирая на кощунство… Это же Сад Славы, а вам такое сочетание слов ничего не говорит! Здесь даже дышать полагается с уважением. Все разгромили… – он с угнетенным видом посмотрел на валяющееся в сторонке позолоченное дерево, нагнулся, подобрал с пола уцелевший хлиоритовый лист, инкрустированный золотыми буквами: «Самоотверженность». – По Самоотверженности ногами ходим…
      – Поль, попробуй засечь Лиргисо, – не обращая на него внимания, попросил Стив.
      Поль попробовал.
      – Не могу. Опять заэкранировался.
      Новый парик придавал Лейле сходство с дикаркой: черные и сиреневые пряди разной длины, часть волос распущена, часть заплетена в косички, длинная челка затеняет глаза, и там, в зарослях, мерцают непроницаемые зрачки, ядовито алеют ресницы-тычинки.
      – Ты каждый день меняешь парики. – Саймон постарался улыбнуться, как учил Эмми. Он все еще надеялся расположить к себе эту заносчивую девицу с замашками вредного подростка. – Интересно, какие у тебя волосы на самом деле?
      – Зеленые. Ты же видел.
      Она уселась на стол, неосознанно копируя манеры Эмми.
      – А какие они от природы?
      – Кажется, каштановые. Ну и гадость!
      – Что – гадость? – растерялся Клисс. – Каштановые волосы?
      – Твоя улыбка.
      – Я не тот, кто вам нужен. Наймите кого-нибудь другого, а меня оставьте в покое.
      Опрометчивое высказывание. Если догадки Саймона верны и тут затевается какая-то криминальная авантюра, никто его просто так не отпустит.
      – Понимаешь, подрастерял я сноровку, пока сидел, – он снова улыбнулся, на этот раз виновато. – Постараюсь сделать для вас все, что в моих силах, но я уже не тот, сама видишь. Красивый у тебя парик. Почему ты меняешь их каждый день?
      – Хочу, чтобы у меня были всякие волосы. – Лейла мотнула головой, вокруг нее взметнулся блестящий черно-сиреневый вихрь. – Я столько времени об этом мечтала! Иногда мне кажется, что все окружающее – сон и я в любой момент могу проснуться. Хочется побольше успеть до того, как меня разбудят. – Девушка нахмурилась, на ее лице мелькнуло злое, болезненное, безнадежное выражение. – Эмми сказал, что со временем это у меня пройдет.
      – Ты, похоже, считаешь его очень умным? – прищурился Саймон.
      – Да уж он поумнее тебя, – отрезала Лейла. – Не делай такую морду, а то прямо по ней же и получишь.
      Хинар, наверное, где-то неподалеку, по ту сторону двери. Если что не так, Лейла сразу позовет желтокожего мерзавца. Лучше с ней не конфликтовать.
      – После тюрьмы у меня плохо с мимикой, – объяснил Клисс. – Я разучился адекватно реагировать, я же восемь лет находился в изоляции.
      – Ну, так учись заново, иначе свою работу не выполнишь. – Ни проблеска сочувствия, на редкость черствая девчонка. – Хочешь, я расскажу тебе про Дину Вански?
      – Про какую Дину Вански?
      – Это была моя самая близкая подруга. У нее были кости как студень – помнишь, я говорила?
      Лейла смотрела из-под своей дикарской челки, неприязненно насупившись, словно Саймон, забывший, кто такая Дина Вански, совершил непростительную ошибку.
      – Я уже вспомнил, – он постарался изобразить искреннюю заинтересованность. – Да, расскажи. Я не знал, что бывают такие случаи, непосильные для медицины.
      – У Дины еще до рождения видоизменилась костная ткань, из-за того что ее мать облучилась на Асклобе. Врачи советовали аборт, но Вански не согласились, они очень хотят попасть в свой рай, а считается, что после абортов туда не пускают. Когда Дина родилась, на нее сразу надели специальный костюм с экзоскелетом, за счет государства. В первые годы ее возили по всяким медицинским институтам, но ничего сделать не смогли, это не поддается лечению. Потом родители уехали вместе с Диной в Восточную Хардону, у них там вилла на берегу моря. Хм, вилла! Старая кирпичная хибара с гаражом и куцым садиком, Вански еще и часовню рядом соорудили, Дину заставляли каждый день там молиться. И она делала вид, что молится, а сама такие слова шептала… Я обещала Эмми, что не буду грязно выражаться вслух, а то бы процитировала, что она говорила богу своих родителей в этой паскудной часовне!
      Девушка замолчала, налила в стаканчик апельсиновой санды, отпила несколько глотков. Она каждый раз приносила с собой напитки, но Клисса никогда не угощала.
      – Ей все время твердили, что она должна радоваться – мол, бог ее любит, поэтому она родилась не такой, как все, и за свои страдания без проблем попадет в рай. И еще говорили, что она должна молиться за всех остальных, поскольку молитвы увечных и убогих обязательно будут услышаны, а она единственная на весь Ниар увечная и убогая, больше таких нет. Однажды Дина сказала, что они могут засунуть свой рай в зад…
      Лейла запнулась и опустила глаза, это укрепило Саймона в подозрении, что скрытая аппаратура для слежки здесь точно есть.
      – В общем, именно так она и сказала, – продолжила Лейла, – и еще кое-что в том же духе. Тогда у нее на полгода отобрали интероператорский шлем и отключили от Сети ее комп, хотя Сеть – это единственное хорошее, что у нее было. От тоски Дина чуть не свихнулась, но потом придумала, что делать: притворилась, что кается, и после исповеди ей опять разрешили гулять в Сети.
      – Наверное, там вы с ней и познакомились? – предположил Саймон.
      – Да, – не стала отрицать Лейла. – Потом оказалось, что мы живем рядом, от поселка ленинцев до виллы Вански шесть километров. Там пустынное побережье: серый песок, скалы, птицы, заросли плавницы, все время свистит ветер… У Дины было инвалидное кресло, и она часто гуляла одна, в сопровождении робота-санитара. Знаешь, как она выглядела? Руки и ноги тонкие, как ножки вон того стула, а шея чуть потолще моей руки. Без фиксирующего воротника Дина не могла бы держать шею вертикально. У нее не было ногтей, вместо них тонюсенькие полупрозрачные пластинки, едва отрастали и сразу ломались. – Лейла взглянула на свои длинные ногти, покрытые сиреневым лаком. – Кожа нездорово белая и до жути тонкая – чуть что, выступала сукровица. У Дины были серые глаза и жидкие бесцветные волосы, зато черты лица ничего, правильные. Ты слышал о топ-модели Моне Янг? Дина была на нее похожа, причем без всяких пластических операций – как замученное паразитами растение похоже на здоровый экземпляр. Дине постоянно было больно. Она принимала лекарства, и все равно оставалась приглушенная боль, рассеянная по всему телу, – ты не знаешь, что это такое, а Дина не знала, как может быть иначе.
      Занавешенные челкой глаза Лейлы набухли влагой, белки покраснели. Неужели плачет?..
      – Ты была очень привязана к своей подруге? – Саймон надеялся, что удалось сымитировать сочувствие.
      – Я ее ненавидела.
      – За что?
      – За то, что она есть.
      По-детски хлюпнув носом, Лейла вытерла глаза (наглым алым тычинкам ничего не сделалось – суперстойкая краска), под завистливым взглядом Клисса доверху наполнила стаканчик шипучей апельсиновой сандой и залпом осушила.
      – Местность там малонаселенная – поселок коммунистов, несколько частных коттеджей, небольшой курортный комплекс для любителей диких хардонийских пейзажей. Все друг друга знают, и Дину все знали. Люди чувствовали себя стесненно, когда с ней общались, говорили всякие стандартные бодрые фразы… Она к этому привыкла. Хуже было, когда ее начинали донимать душеспасительными беседами единоверцы родителей – они специально ради этого прилетали к Вански в гости. Про бога, про очищение через страдание, про крест, который надо нести до конца… Дине хотелось поубивать их всех или хотя бы послать подальше, но она знала, что за это ее лишат доступа в Сеть, и терпела. Одного из этих болтунов мы с Хинаром как-то встретили в подземке, когда слонялись по Хризополису. Мы пошли за ним, и я сломала ему голень, как Хинар научил – пусть очищается! – Девушка хихикнула, потом пренебрежительно поморщилась. – Переломы срастаются быстро, особенно если в «коконе», это Дина ни на что не могла рассчитывать.
      У Саймона затекла спина, он сменил позу. Неудобный пластиковый стул скрипнул.
      – Однажды осенью Дина была на пляже недалеко от курортного комплекса и встретила молодого человека. Красивый, стройный, в дорогом плаще, длинные волосы сколоты на затылке платиновой заколкой, глаза и губы подведены – до сих пор она видела таких только в Сети. В общем, это был Эмми. Он смотрел на море и на заросли серебристой плавницы, потом повернулся и увидел Дину. Ей недавно исполнилось шестнадцать, как она выглядела, я уже описала. Дина думала, что незнакомый парень поскорее пройдет мимо, а он вместо этого подошел, улыбнулся и спросил, что с ней случилось. Дина объяснила. Остальным бывало неловко из-за того, что они здоровые, а она неизлечимо больная, но Эмми другой, ему никогда не бывает неловко.
      – Наверное, ты с ним тогда же познакомилась? Раз ваш поселок рядом…
      – Ты догадлив, – ухмыльнулась Лейла. – Эмми после сказал мне, почему он подошел к Дине Вански. Помнишь, ведь она была похожа на Мону Янг. Девушка Эмми когда-то сделала пластическую операцию а-ля Мона Янг, была такая повальная мода. В первый момент Эмми показалось, что это его девушка, больная, изуродованная, в инвалидном кресле. Некоторое время назад они расстались, и она ему повсюду мерещилась.
      Сплошные розовые сопли! Саймону никогда не мерещились никакие девушки, и он еще больше уверился в своем превосходстве над директором «Инфории».
      – Они долго разговаривали. Эмми было интересно, что Дина чувствует, как воспринимает разные вещи, какие у нее ощущения… Он засыпал ее вопросами. Среди них были бестактные и безжалостные – например, насчет отношения к сексу. Эмми иногда бывает таким сукиным сыном! – Лейла смотрела с прищуром сфинкса, и Саймон не мог понять, осуждает она своего босса или восхищается им. – В общем, Дина видела, что ее собеседник испытывает не сострадание, а любопытство, но состраданием ее уже достали, так достали, что мало не покажется! Разговаривать с Эмми ей понравилось. Вдруг ее прорвало, и она высказала ему все то, что до сих пор никому не смела сказать. О слащавом рае, ради которого ее родители готовы на любую пакость. О долбаном обществе, которое из уважения к религиозным чувствам верующих разрешает им рожать неизлечимо больных детей. О правительственных чиновниках, которых Дина через Сеть, тайком от родителей, просила о пересадке сознания в здоровое тело какой-нибудь преступницы или сумасшедшей, а ей ответили, что это негуманно и незаконно. Уже начинало смеркаться, над пляжем кричали птицы, море беспокоилось. Дина мерзла, несмотря на костюм с подогревом, но она швырнула Эмми в лицо все, что накопилось за шестнадцать лет. Она ждала, что он растеряется или возмутится, а он спокойно слушал, все это нисколько его не задело. Когда Дина замолчала, Эмми засмеялся и сказал, что как раз он-то мог бы ей помочь, если она захочет принять его помощь.
      Лейла выплеснула в стаканчик остатки санды. Саймону опять ничего не досталось.
      – И что было потом? – спросил он без особого интереса.
      – А ничего. – Девушка потянулась, упершись ладонями в столешницу. – Через неделю Дина Вански умерла, во время своей очередной одинокой прогулки. Робота-санитара замкнуло, и он не смог вызвать помощь. Я даже на похоронах не побывала, потому что заболела и лежала в «коконе», а так хотелось поглядеть на все эти скорбные рожи!
      – Разве у коммунистов есть «коконы»?
      – «Кокон» мне Эмми обеспечил. Когда я поправилась, он привез меня в Хризополис, купил мне дорогую одежду и косметику… Вначале все казалось очень странным, после Восточной Хардоны, но я быстро освоилась – они с Хинаром даже удивлялись моим темпам.
      Дикарка. Девчонка из примитивной общины. Эмми довольно-таки гнусно подшутил над ее любимой, как она утверждает, подругой – подарил зыбкую надежду на избавление и смылся, а ей хоть бы что. Вывод: Саймону Клиссу она тем более сочувствовать не будет.
      – Давай репетировать! – приказала Лейла.
      Саймон с покорным вздохом поднялся со стула, подошел к ней, краем глаза следя за своим понурым отражением в разбитом зеркале.
      – Привет! – Он старательно улыбнулся. – Как тебя зовут, малышка?
      – Опять то же самое.
      Мучения Клисса прервал звук открывающейся двери. Он повернулся и оторопело уставился на Медо. Ничего себе эксцессик, как говаривали когда-то в «Перископе»!
      – Ой, Эмми… – потрясенно и жалостливо пробормотала Лейла. – Кто тебя так?.. Они?..
      Эмми развел руками и скорчил гримасу – забавную, пародийно обиженную и одновременно ироничную. Пожалуй, он не лишен некоторой артистичности, но по сравнению с эксцессером старой закалки он просто самоуверенный щенок.
      Лейла вскочила со стола, ее черно-сиреневые космы всколыхнулись, как листва какой-то живописной тропической дряни, которая смутно запомнилась Саймону по прежней жизни, до отсидки. На лице появилось расстроенное, участливое выражение – то, чего он так долго и безуспешно от нее добивался!
      Впрочем, Клиссу было не до Лейлы: он прикладывал титанические усилия, чтобы не расплыться в торжествующей улыбке до ушей – за восемь лет заключения он разучился держать свою мимику под жестким контролем. Такой повод! Все-таки есть на свете справедливость. Она есть даже здесь, в преисподней: тот, кто дважды избил Саймона Клисса, получил воздаяние от судьбы. Наверное, нарвался на шпану в каком-нибудь из злачных закоулков ночного Хризополиса.
      На левую руку надета фиксирующая медицинская перчатка. Свободного покроя рубашка из серого шелка не позволяла определить длину перчатки – до локтя, до плеча? На припухшей правой скуле и на лбу слегка выделяются подобранные в тон кожи кусочки пластыря. Правое ухо наискось рассечено багровым порезом и одето в застывший прозрачный гель, как порция заливного. Саймон про себя хихикнул: Эмми глупо острил насчет его уха, и тем неведомым силам, которые определяют судьбы людей, это не понравилось. Поделом ему.
      Есть ли другие травмы, не разобрать: черный чешуйчатый жилет и такие же брюки скрывали предполагаемые повязки, под толстым материалом ничего не проступало, однако того, что было на виду, Саймону хватило для вспышки безудержной радости. Даже явление Топаза не смогло ее погасить, тем более что мерзкая тварь на сей раз сидела за решеткой – в полом корпусе зоосервисного робота, который вкатился следом за хозяином.
      Директор правой рукой обнял Лейлу и поцеловал в блестящие сиреневые губы.
      – Ты вернулся оттуда не один? – спросила Лейла, когда они отстранились друг от друга.
      – Один. Вариант Б провалился, несмотря на свое изящество. Работаем дальше по варианту А.
      – Ну-у… – слегка скривившись, протянула Лейла. – А давай я соблазню его, куда-нибудь заманю – и делай с ним что хочешь. Ты ведь учил меня соблазнять.
      Эмми закатил глаза к потолку.
      – Лейла! Я много чему тебя учил, но ты, увы, пожелала научиться немногому. Как ты его соблазнишь? Вспомни, что я о нем рассказывал. Кто для него опасен – это он определяет мгновенно, в первые секунды контакта.
      Ценная способность. Клисс не знал, о ком они говорят, но почувствовал острую зависть.
      – Лейла, ты лучше посмотри, как сияет Умазайка! – снова услышал он голос Медо. – Саймон, позволь спросить, что сделало тебя таким счастливым?
      – Я понемногу оправляюсь после тюрьмы… Радуюсь свободе… – промямлил Саймон, когда продрался сквозь дебри панических поисков ответа, который мог бы сойти за правдивый.
      – Приятно увидеть по-настоящему счастливого человека… – промурлыкав это, Медо извлек из кармана жилета пульт, украшенный асимметрично ветвящейся гравировкой, нажал на одну из кнопок, и передняя решетка в корпусе робота с негромким щелчком сместилась вверх. Из нижней части корпуса выдвинулся телескопический пандус. – Топаз, можешь погулять, – обратился Эмми к кошмарному обитателю клетки. – Ты там соскучился, бедняжка…
      Тихаррианский мурун не стал дожидаться повторного приглашения и сбежал по пандусу на пол, проворно семеня мохнатыми паучьими лапками. Саймон замер. Если эта жуть полезет к нему – он закричит, и пусть Эмми с Лейлой что угодно про него думают.
      Движение в дверном проеме вызвало у него мгновенную дрожь – почем знать, вдруг этот чокнутый любитель экзотической фауны таскает с собой не одного Топаза, а целый зоопарк! – но в комнату вкатилось всего лишь большое черное кресло с хромированной рамой, к которой крепился стандартный набор медицинской аппаратуры. Эмми сел, откинулся на спинку. Рассеянно потрогал чуть отставший кусочек пластыря на скуле.
      Зажравшийся богатый щенок. И это навороченное креслице, и элегантный, как аристократ из системы Гелиона, зоосервисный робот, и противный Топаз (он топтался посреди комнаты, нерешительно поводя хоботком из стороны в сторону) стоят столько, что человеку среднего достатка не один год пришлось бы копить! Общеизвестно, что большие деньги достаются не тем, кто их заслуживает.
      – Саймон, покажи нам, как ты умеешь улыбаться, – потребовал Медо.
      Клисс попытался воспроизвести его подкупающую обаятельную улыбку. Судя по тому, как переглянулись Медо и Лейла, успехом эта попытка не увенчалась.
      – Эммануил, возьмите лучше сами это интервью! Я буду вашим консультантом, весь мой опыт в вашем распоряжении. Улыбаться вы умеете лучше меня, драться тоже умеете…
      – Если бы я умел драться, меня бы не избили. – Эмми выдал в ответ ту самую улыбку, которая никак не получалась у Саймона. – Сам видишь, в каком я состоянии. Я не эксцессер, я твой заказчик, поэтому давай не будем препираться, интервью возьмешь ты. Что касается улыбок и мимической игры, могу подсказать один способ…
      Клисс слушал его, а сам нервно косился на Топаза – тот направился было в его сторону, но потом передумал и заковылял к кушетке; хвост, похожий на мохнатый хлыст, волочился по полу.
      – Если хочешь убедительно изобразить симпатию, интерес, нежность, вспомни какое-нибудь существо, которое внушало тебе такие чувства, и представь, что вновь находишься в его обществе. Очень простой способ. Меня удивляет, что в «Перископе» вас этому не учили. Попробуй сделать это сейчас – и улыбнись.
      Саймон вздохнул: Эмми сам не понимает, какую ахинею городит. Очень простой способ, спасибо за совет! Беда в том, что годится он только для таких вот наивных сопляков с крашеными патлами, а не для здравомыслящего человека. Никто и никогда не вызывал у Саймона Клисса ни интереса, ни симпатии, ни нежности.
      – Эмми, вы о чем?! – Он позволил прорваться снисходительным ноткам. – Тех чувств, о которых вы говорите, в природе не существует, это сплошное надувательство! Люди их выдумали, чтобы друг друга морочить, а дураки попадаются! Давайте будем реалистами.
      – Саймон, неужели ни разу не случалось, чтобы кто-то тебе понравился? Чтобы тебя восхитила красота живого существа или неживого предмета?
      – И это тоже надувательство! – теперь Саймон говорил менторским тоном, не тая своего превосходства над Медо. – Никакой красоты не существует, все это фуфло. Проснитесь, Эмми! Когда-нибудь жизнь даст вам пинка, и ваши иллюзии испарятся.
      – Пинка получил бы ты, если бы меня не отделали так беспардонно сегодня утром. Саймон, тебе удалось меня шокировать, с подобным убожеством я еще не сталкивался. Помню, ты рассуждал о живых мертвецах, которые выдают себя за людей… Да ты сам ходячий мертвец!
      Саймону стало неприятно, но он не сдался.
      – Эмми, я противник самообмана. Я жесткий прагматик, я восемь лет отсидел в тюрьме – это вам о чем-нибудь говорит?! Вы когда-нибудь сидели за решеткой?
      – Сидел. – Эмми скорчил одну из своих загадочных насмешливых гримас. – Целых четверо суток. Потом я решил, что нечего задерживаться там надолго, и покинул это очаровательное заведение. Ну какой из меня после этого жесткий прагматик – правда, Саймон?
      – Можно узнать, за что вас туда засадили? – ехидно осведомился Клисс – он почувствовал себя задетым, словно Эмми посягнул на его привилегию.
      – Ни за что. Меня подставила девушка, в которую я влюбился до умопомрачения.
      Ясно. Обычная молодежная дурь.
      – Мне жалко вас, Эмми. За что посадили меня – это знают все! Я был эксцессером, я убивал, я побуждал погрязших в суете людей убивать друг друга…
      Негромкий скрип заставил его вздрогнуть и оглянуться: Топаз пытался вскарабкаться на кушетку, цепляясь коготками за шелковистую полосатую обивку.
      Шум, производимый тварью, заглушили минорные переливы. Эмми достал передатчик.
      – Медо. Я слушаю вас, Джемина. Какое происшествие?
      Он переключил передатчик в режим «прямая трансляция», теперь Клисс и Лейла тоже услышали взволнованный голос Джемины:
      – …Нас уже опередили, ВНН сообщили об этом в полуденных новостях, мы опять не успели! Эммануил, мне приходится всех водить за ручку! Если бы Лейла полетела в Леверру, как я хотела, у нас сейчас был бы живой материал, а она гуляет неизвестно где!
      Эмми заговорщически подмигнул Лейле, та усмехнулась в ответ.
      Вот оно как… Саймон вначале решил, что Джемина – значительная фигура в «Инфории», но это одна лишь видимость.
      – А что произошло? – спросил директор. – Я еще не смотрел новости.
      – Манокарский корабль полчаса назад стартовал, и перед стартом у них случилось какое-то ЧП. Неизвестно, что было, посторонних внутрь не пустили, но там что-то стряслось, – от возбуждения Джемина слегка запиналась. – По одним сведениям, неполадки в системах жизнеобеспечения, которые их техники потом устранили, а по другим – теракт на борту, покушение на президента. Я не знаю, где бегает Лейла! Если мы не будем раньше всех давать такие новости, я не знаю, что мы будем давать, это же наш кусок хлеба! Эммануил, я давно уже недовольна…
      Эмми выключил передатчик на середине фразы, утомленно откинулся в кресле.
      – Н-да, очень интересная и своевременная информация, – процедил он с непонятным Саймону сарказмом.
      «Итак, горячие новости вам на хрен не нужны, – отметил Клисс. – Так я и думал. Вы зашибаете деньгу на чем-то другом, информ-клуб – это прикрытие. Чем вы тогда занимаетесь? И что за „интервью“ должен я для вас взять? Кто ваш заказчик – Элана Ришсем, задумавшая несчастный случай с малолетней эмигранткой, чтобы свалить вину на непримиримую оппозицию? Или оппозиция, которой эксцесс с девчонкой нужен, чтобы нагадить реформаторам? Одно из двух. Этот щенок обещал мне за дельце десять тысяч, а ведь сам он куда больше огребет – а то мы не знаем, как оплачиваются такие услуги! Надо поставить вопрос о пятидесяти процентах, иначе ни в какую…»
      Топаз шумно возился на кушетке, это мешало сосредоточиться на расчетах.
      – Смотри, Лейла, он устраивает себе гнездо! – с умилением прокомментировал Эмми. – В естественных условиях они выкапывают ямки в рыхлом покрове на ветвях деревьев-гигантов, чтобы отдыхать или сидеть в засаде, а в неволе используют для этого любую подходящую поверхность.
      Мурун уже закончил работу, на кушетке и на полу валялись выдранные клочья полосатой обивочной ткани и белоснежные куски синтелона. Сам Топаз, подобравший под себя лапки и хвост, был похож на декоративную сине-зеленую подушку с пришитыми глазами из искусственного янтаря.
      – Эй, пошел оттуда! – испуганно прикрикнул Клисс.
      – Саймон, что случилось? – холодно осведомился Медо.
      – Мне же там после него спать! Вы же видите, он мебель портит!
      – Саймон, это моя мебель. Мало того, что ты обманул мои ожидания, так еще и Топаза пугаешь. Что прикажешь с тобой делать – подарить Шидалу?
      Эмми смотрел задумчиво, словно что-то мысленно взвешивал, и Саймона под его взглядом пробрал озноб. Господи, он ведь не шутит!
      – Господин Медо, я старался, я не виноват… Я предупреждал вас, что я не тот человек! В тюрьме я разучился улыбаться, но я могу делать что-нибудь другое. Мы же с вами оба цивилизованные люди, мы принадлежим к одной и той же гуманной культуре…
      – Разве? – Медо приподнял безупречно изогнутую бровь. – Ты даже не представляешь, как ты заблуждаешься. Пожалуй, я не отдам тебя Шидалу – это будет негуманно… по отношению ко мне. Ты нанес мне серьезный моральный ущерб, так что я вправе требовать компенсации. Если бы не это и не твой отвратительный стиль, я еще мог бы тебя пощадить…
      Он говорил спокойно, даже мягко, но сгустившаяся за считаные секунды атмосфера жути заставила Саймона оцепенеть. Лейла отступила назад, присела на край стола. Она молча и серьезно наблюдала, распахнув обрамленные алыми тычинками глаза, и по ее виду Саймон понял, что дело совсем плохо: девчонка приготовилась смотреть на нечто щекочущее нервы.
      – Для начала я расскажу кое-что о себе. – Медо подмигнул. – Саймон, ты любишь слушать страшные истории? Медикаменты под рукой, и если на середине моего рассказа ты упадешь в обморок, мы сразу приведем тебя в чувство. Возьми стул и сядь.
      Что такого страшного Эмми насочинял о себе и собрался выложить – Саймон так и не узнал. Как не раз бывало в прежние времена в моменты опасности, он ощутил прилив красноречия и начал говорить, проникновенно, сумбурно, не позволяя собеседнику вставить ни слова. О своем безрадостном детстве; о матери-истеричке, которая хотела, чтобы он стал знаменитостью, и колотила его за посредственную учебу; о девчонках, девицах и женщинах, которые над ним издевались; о том, как его незаконно уволили из «Всепланетных Ниарских Новостей». Внезапно он заметил во взгляде Эмми заинтересованность… даже как будто одобрение… Охваченный нервным возбуждением Клисс продолжал говорить: пока его слушают, его не бьют, иногда это выручало, и он благополучно уносил ноги. В горле пересохло, голос стал хриплым, как рвущаяся бумага.
      – То, что надо, – усмехнулся Эмми, когда он умолк. – Саймон, никаких улыбок, понял? Будешь разговаривать с девочкой так, как сейчас, – застенчиво, грустно, с расчетом на жалость. Это прекрасно сочетается с твоим жалким обликом. Лейла, репетируйте дальше в этом стиле.
      Итак, он прощен. Клисс вдруг почувствовал, что он весь мокрый – сумел же этот сопляк нагнать страху! Пошатываясь, он попятился, тяжело плюхнулся на кушетку… Лейла издала протестующий возглас, он не обратил на это внимания. Что-то под ним шевельнулось, в бедро вонзилась раскаленная игла. Саймон взвизгнул и вскочил; нечто мохнато-сине-зеленое скатилось с кушетки, вихрем пересекло комнату, прыгнуло к Медо на грудь. Клисс с запоздалым ужасом понял, что произошло. Ноги обмякли, он опустился на пол и всхлипнул, потом застонал: боль усиливалась, как будто в бедре поворачивали шипастую иглу.
      – Он не сломал ему лапку? – донесся до Саймона озабоченный голос Лейлы. – Бедненький Топаз, он на тебя сел!
      – Все лапки у нас целы, – отозвался Эмми, – я проверил. Не надо так дрожать, маленький, успокойся.
       Сел на Топаза. На эту воплощенную мерзость… Саймон ощутил рвотные позывы. Эмми и Лейла на него не смотрели: Медо гладил вцепившуюся в чешуйчатый жилет тварь и бормотал что-то нежное, девушка ему вторила.
      – Он меня ужалил! – крикнул Клисс. – Помогите, скорее!
      Его проигнорировали. Словно он находился один в пустой комнате и перед ним разворачивалось действие голографического фильма, яркий безучастный мираж. Есть ли смысл просить помощи у миража?
      – …Топаз еще не взрослый, – объяснял Лейле Медо. – Детеныш. Боюсь, из-за Клисса он получил психическую травму. Идем, погуляем с ним в оранжерее, это должно его успокоить.
      Директор дотронулся до встроенного в подлокотник пульта, кресло развернулось, поплыло к двери. Лейла шла рядом, положив ладонь на хромированную раму, ласковая и деловитая, как медсестра в дорогой клинике.
      – А я как же? – прорыдал им вслед Саймон. – Мне нужна медицинская помощь!
      Никто не оглянулся, только Топаз сердито зашипел.
      – Почему он так орет? – донесся из коридора заинтересованный голос Хинара.
      – Топаз его укусил, – негромкий смех Эмми. – Окажи ему первую помощь.
      Сквозь застилающие глаза слезы Саймон увидел в дверном проеме шиайтианина, тот скалил зубы в недоброй улыбке – изнуренный долгими постами худой дьявол в потрепанных джинсах, желтокожий и желтоволосый.
      – Вставай!
      Левая нога занемела, раздираемое пульсирующей болью бедро казалось тяжелым и горячим.
      – Что-нибудь для транспортировки… – прохрипел Саймон. – Есть еще одно кресло, как у босса?
      – Пойдешь сам.
      – Я не могу! Мне нужна анестезия.
      Хинар засунул руки в карманы, прислонился к косяку.
      – Когда ты восемь лет назад подстрелил меня с воздуха, ты спалил мне кожу и мясо на спине. Я корчился и выл на песке среди других таких же обгоревших, без всякой анестезии, пока за нами не прилетела «Скорая помощь». Хочешь лечиться – вставай, никто тебя на руках не понесет.
      – Эмми сказал, чтобы ты мне помог, – напомнил Саймон.
      – Он не сказал, чтобы я сделал это немедленно, – ухмыльнулся шиайтианин.
      Саймон все-таки сумел подняться на ноги и доплестись до комнаты с медавтоматом, спотыкаясь, держась за стенку. Впереди – избавление от мучений, только это знание и вело его сквозь адскую муть сузившегося до размеров коридора затуманенного пространства.
      Бедро покраснело, сбоку вздулся твердый багровый бугорок величиной с фасолину. Медавтомат сделал Саймону несколько инъекций – противоядие, анестезия, антиаллерген, общеукрепляющие препараты; прилепил к «фасолине» специальный губчатый пластырь.
      Хинар, пока шло лечение, весело насвистывал, потом проводил его обратно, втолкнул в комнату и запер дверь. Несмотря на лекарства, бедро побаливало, и онемение до конца не отпустило. Хотелось прилечь, но посреди кушетки зияла безобразная дыра. Саймон всхлипнул и выругался, собрал разбросанные куски синтелона, кое-как напихал в отверстие. Прикрыл сверху курткой – у него не было даже одеяла. Не снимая обуви, растянулся на кушетке.
      Топаза он когда-нибудь убьет. Или пришибет, или пристрелит. Саймон не знал, выпадет ли ему случай безнаказанно разделаться с мерзким созданием, но думать о мести было сладко.
      – Я вот здесь ему отметину оставила. – Тина провела пальцем по правому уху. – Острым осколком, как раз перед тем, как он швырнул в меня свою чертову сетку.
      – Если он ранен – это примета, – встрепенулся Поль. – Надо сообщить на Ниар, вдруг поймают. Зря мы сразу не сообщили…
      – А толку? Он ведь не будет разгуливать по улицам в таком виде. Сейчас он забился в одну из своих потайных нор с медицинской аппаратурой и не вылезет оттуда, пока все не придет в норму. Да он и регенерацию наверняка освоил не хуже, чем мы с тобой.
      За окном шел снег, белые хлопья скользили сплошным потоком, его то и дело разрывали курсирующие по горизонтальным траекториям видеозонды президентской службы безопасности. Окно – прорезанная в толстой стене арка с тройным стеклом без переплета – было настолько прозрачно, что возникала иллюзия отсутствия преграды: протяни руку, и почувствуешь нежные прикосновения снежинок. На самом деле преграда была, и еще какая. Тина могла бы пробить кулаком сверхпрочное стекло, но человек с немодифицированным организмом скорее рассадил бы кулак о почти невидимую несокрушимую плоскость.
      Внутри было тепло и на манокарский лад уютно. На полу лежали ковры, белые и кремовые, покрытые черной вязью мудрых изречений («Кто машину не на месте паркует, того наказание не минует», «Дела держи в порядке, а домочадцев в строгости», «Кто о долге забывает, тот счастливым не бывает»), на стенах висели голографические пейзажи и портреты государственных деятелей. Строгая темная мебель, мониторы в вычурных корпусах, слепящий позолотой терминал прямой связи с президентом. По уговору, Тина, Стив и Поль не имели права ничего менять в своих апартаментах в президентском дворце: на столь радикальную уступку Манокар согласиться не мог.
      – По крайней мере, моя мечта осуществилась, – с усмешкой добавила Тина.
      – Какая?
      – Отлупить Лиргисо. Я мечтала об этом полтора года, с тех самых пор, как он засадил меня в Вероникино тело.
      – Тогда почему не радуешься? – спросил Поль.
      Он прислонился к стене возле окна и скрестил на груди руки; Тина заметила, что кулаки его сжаты и тонко очерченные кисти выглядят напряженными.
      – Да нечему особенно радоваться. – Она снова перевела взгляд на белую круговерть за стеклом. – Я достала его с трудом, а он меня достать вообще не пробовал. Даже под конец, когда он устроил тотальный полтергейст, это был спектакль, а не настоящая атака. Он действительно на свой лад к нам привязан, но у таких, как Лиргисо, привязанность принимает уродливые формы. Этот сукин сын еще и лазеры мне испортил…
      – Я ведь их починил, – напомнил Стив – он сидел, вытянув ноги, в кресле с тисненым гербом Манокара на высокой спинке. – Надо будет, опять починю.
      – Как думаешь, здесь мы в безопасности? – повернулась к нему Тина.
      – Более-менее. Чтобы попасть на Манокар, Лиргисо надо выйти из гиперпространства и приблизиться к планете в обычном пространстве, а там на каждый кубический километр если не пара крейсеров, то хотя бы тройка автоматических спутников. Нерушимый Космический Щит Манокара.
      – То-то мы с тобой мотались туда-сюда через этот Нерушимый Щит, когда искали Тину, и никто на нас внимания не обращал, – мрачно припомнил Поль.
      – Так то со мной. Я выходил из гиперпространства в атмосфере и сразу сажал яхту. Мало кто из пилотов на это способен.
      – Допустим, Лиргисо нашел хорошего пилота, – сказала Тина.
      – Его пилот не сможет вынырнуть в атмосфере без гравитационного эха – для этого надо чувствовать структуру пространства так, как я. А эхо орбитальные спутники зарегистрируют, и мы узнаем, что прибыл нарушитель. Здесь мы в относительной безопасности.
      Поль закусил губу.
      – Когда вы оба говорите «мы» – это эвфемизм. Речь идет о моей безопасности, так? Сейчас эта тварь охотится за мной, только я все равно полечу на Нез. Я не собираюсь всю жизнь от него прятаться, я собираюсь его убить. Пусть он думает, что он охотник, а я жертва, – на самом деле я тоже охотник. Его любой ценой надо прикончить.
      – Не ценой твоей жизни, – возразил Стив. – Для всего есть приемлемая и неприемлемая цена, и нет во Вселенной ничего, что стоило бы любой цены.
      – Ты прав. Но насчет моей жизни… Если эта тварь снова захватит меня и начнет обрабатывать, как тогда, крышу у меня сорвет самое позднее через месяц. Он сам ненормальный и хочет сделать ненормальными всех остальных.
      – Он энбоно из Могндоэфры, Живущий-в-Прохладе. Другие лярнийцы тоже считают их ненормальными. Я не только общалась с Лиргисо и Тлемлелхом, я еще читала переводную могндоэфрийскую литературу – художественную прозу, стихи, трактаты. Кое-что из этого здесь есть, – Тина показала на компьютер, украшенный овальными миниатюрами с желто-зелеными сельскими пейзажами. – Тебе стоит ознакомиться, чтобы иметь представление о противнике.
      – Как-нибудь посмотрю. – Поль покосился на компьютер и чуть заметно поморщился.
      Вряд ли посмотрит. Все связанное с Лиргисо вызывало у него настолько сильное отталкивание, что он готов был отбросить даже небесполезную информацию.
      – Если коротко, то Живущие-в-Прохладе постоянно играют в запутанные, подчиненные безумным правилам игры и не представляют себе другой жизни. Для них нет добра и зла – для них есть красивое и некрасивое, возвышенное и низменное, интересное и неинтересное. Я сейчас говорю о Могндоэфре, у харлийских энбоно культура другая, напоминает манокарскую, а в остальных лярнийских странах уклад примитивный, о них я знаю немного. Так вот, Лиргисо в человеческой шкуре продолжает думать и действовать, как могндоэфриец. Он с нами играет. Человек на его месте отправился бы туда, где нас нет, занялся бы каким-нибудь верным бизнесом…
      – Этот ублюдок тоже занимается бизнесом.
      – Для него это не цель, а средство. Деньги он зарабатывает легко и так же легко тратит их на свои прихоти. Он все время навязывает другим утонченные и жестокие игры в могндоэфрийском стиле, и главная ценность для него – победы в этих играх. Вдобавок в Галактике нет тех привычных для энбоно условностей и барьеров, которые мешали ему по-настоящему развернуться на Лярне, и теперь он творит что хочет. Дьявол, и ведь это я его сюда притащила! Тлемлелх хотел расквитаться с ним, я нуждалась в информаторе, мы похитили эту сволочь – и началась интересная жизнь… Я же рассказывала, как он нас обоих чуть не прикончил! Он сразу включился в новую рискованную игру, а я тогда знала о Живущих-в-Прохладе слишком мало, чтобы оценивать ситуацию адекватно.
      – Я убью его.
      Бросив это, Поль отошел к терминалу общей связи, пробормотал: «Посмотрим, что здесь новенького». Ему явно хотелось прекратить разговор. Чего ему не хватает, так это хладнокровия. Физическая подготовка в расчете на схватку с Лиргисо у него сейчас вполне приличная: целый год он обучался приемам рукопашного боя, эффективным против древней лярнийской школы, а также брал уроки у престарелого киллера, ветерана манокарской службы госбезопасности.
      Тот учил Поля убивать, используя в качестве оружия любые подвернувшиеся под руку предметы, от булыжника до чайной ложечки или расчески. Тренировались они на человекоподобных роботах. Тина несколько раз видела администратора третьего уровня Сенегава, тихого аккуратного старичка – тот произвел на нее незабываемое впечатление. Она и не думала, что киллер может быть таким занудой. Сенегав постоянно брюзжал и по всякому поводу разражался нотациями, да еще придирался к прическе Поля: почему-то он вбил себе в голову, что его ученик специально завивает волосы – мол, «у мужчин от природы так не бывает». Зато свое дело он знал, благодаря этим занятиям у Поля прибавилось шансов одолеть Лиргисо.
      – Тина! Смотри…
      Поль показывал на экран терминала.
      «Недостойная Марчена Белем, мать покойной Марсии Деберав, нижайше просит его превосходительство господина Лагайма принять ее».
      – Это же бабушка Ивены! Тина, что делать?
      Поль выглядел виноватым и растерянным, сейчас он меньше всего был похож на хорошо подготовленного убийцу.
      – Из-за чего ты беспокоишься? – спросила Тина. – Ты все сделал правильно. Ты забрал Ивену из приюта, где ей было плохо, это не преступление.
      Вдова работника пятого уровня Марчена Белем из Яраха уже больше недели обивала пороги и смиренно ожидала аудиенции у господина Лагайма. Поль об этом не знал, он ведь был на Ниаре, а здешние чиновники не снизошли до того, чтобы выдать ей информацию. Маленькая пожилая женщина в поношенном черном пальто, лицо спрятано, как положено, за вдовьей вуалью, бледные кисти рук с нездоровыми узловатыми суставами слегка дрожат. Она нерешительно остановилась на пороге комнаты (по ее понятиям, роскошной) и судорожно вздохнула, собираясь заговорить, но Поль опередил ее:
      – Здравствуйте, госпожа Белем, – он шагнул ей навстречу. – С Ивеной все в порядке, она живет у моей сестры Ольги Лагайм. Вы здесь, наверное, не слышали о незийской фирме «Дизайн Лагайм» – Ольга ее основатель и директор. Мою сестру официально назначили опекуном Ивены. Пожалуйста, присаживайтесь. Не хотите чаю или кофе?
      Дрожь в его голосе выдавала внутреннее напряжение, но обмирающая от волнения Марчена Белем вряд ли это заметила. Они обменялись несколькими довольно бессвязными фразами, потом Марчена робко произнесла:
      – У меня никого не осталось, кроме Ивены, господин Лагайм. Мой супруг и господин умер, я теперь одна. Хоть что-нибудь узнать об Ивене… Прошу вас, господин Лагайм, не сердитесь на недостойную старуху пятого уровня…
      – Не говорите о себе так, – перебил покрасневший Поль, – я не манокарец, со мной не надо так разговаривать. У меня есть видеозаписи про Ивену – пойдемте, я покажу вам, сестра мне каждый месяц их присылает. Идемте, это в моей комнате.
      Он осторожно взял Марчену под руку, и оба, нетвердо ступая, вышли в коридор. Чиновник, который привел просительницу, проворно отступил с дороги.
      – Надеюсь, они найдут общий язык, – сказал Стив, когда голоса затихли.
      – Ага, – кивнула Тина. – Интересно, кто из них больше боится противоположной стороны?
      За минувший год в их жизни многое изменилось. Стив все-таки нашел ту вселенную, в которой жил раньше; к нему вернулись лишь обрывки памяти о прежнем существовании, но он вспомнил, каким образом можно попасть в тот мир через гиперпространство. Побывать там вместе с ним Тина не могла: многомерный континуум с непостоянным количеством измерений, беспредельный океан кипящей энергии, населенный существами в изменчивых энергетических телах, – обитатель нашей вселенной, будь он хоть трижды киборгом, не продержится там и секунды. Стив рассказывал о своем мире с трудом, в общих чертах – в человеческом языке не было адекватных понятий и определений.
      Он все чаще уходил туда. С человеческой точки зрения такой уход равнялся смерти, поскольку физическое тело Стива Баталова в момент перехода исчезало, а потом, после возвращения, Стив воссоздавал его заново. Однажды он попробовал описать, как выглядит для существа из того мира трехмерная вселенная: слишком мало движения и пространства (тесно – не совсем подходящее слово, хотя оно более-менее передает ощущения посетителя, стиснутого тремя измерениями), жизнь произвольно сосредоточена в скоплениях выродившегося твердого вещества, ее возможности неоправданно ограничены.
      Многомерники (он использовал для своей расы это условное название) могли находиться в трехмерной Вселенной сколь угодно долго, но испытывали при этом дискомфорт. Стив таких проблем не знал, человеческое тело защищало его от неприятных ощущений.
      Для Тины тоже не обошлось без перемен. Восемнадцать лет назад она покинула Манокар и решила, что никогда сюда не вернется, а теперь круг замкнулся, она снова на Манокаре, и противоречия тут нет – ведь это уже не совсем тот Манокар, который был ей ненавистен. Он медленно, но необратимо менялся, и Тина сыграла не последнюю роль в запуске этого процесса.
      Дверь приоткрылась, вернулся Поль.
      – Она полетит с нами на Нез. Она должна увидеть Ивену, у нее никого больше нет. На Незе я без проблем все оформлю, надо, чтобы ее выпустили отсюда.
      Его темные глаза мрачно светились, Тине было знакомо это непреклонное выражение: обычно оно появлялось перед тем, как Поль ввязывался в драку.
      – Отсюда ее тоже выпустят без проблем. Закон о въезде-выезде пока не готов, но я поговорю с Эланой, и мы все уладим. Дело не в этом. Я сомневаюсь, что Марчена хорошо перенесет путешествие через гиперпространство.
      – А это улажу я, – сказал Стив. – Можно ведь привести ее организм в лучшее состояние. Кроме того, если я буду рядом, в гиперпространстве с ней ничего не случится. Поль, мне надо ее просканировать. Где она?
      Марчена Белем сидела возле монитора, украшенного традиционным манокарским орнаментом, перед ней на столике стояла чашка кофе и блюдце с печеньем, но Марчена забыла об угощении: она завороженно смотрела на экран.
      Комната в доме Ольги Лагайм на втором этаже, с ниарской розовой елью в старинном кашпо и расплывшимися, в заплатах, гелевыми креслами. В одно из них с ногами забралась Ивена, худенькая, голенастая, босая, в голубых шортиках и такой же маечке. Она держала на руках пушистого дымчато-белого кота, а тот терпеливо жмурился и время от времени пытался вывернуться.
      – Она же совсем раздетая! – испуганно пробормотала Марчена.
      – В Кеодосе все дети так одеваются, – объяснила Тина. – Там жарко, тропики.
      – Последняя запись, – добавил Поль. – Тина, помнишь, как сестренка перед нашим отбытием на Манокар обещала, что скоро поменяет эту мебель на что-нибудь новое? Черта с два поменяла, так я и знал! Эти кресла тут стояли, еще когда я в полицейской школе учился, а потом Ли подобрала на улице кота, и он их разделал. Ольга в последнем письме написала, что заменит их к нашему приезду, – спорим, так и не соберется?