1. ПЕРВАЯ ПОПЫТКА

Тревожно начиналось четвертое десятилетие XX века. Экономический кризис сотрясал капиталистический мир. Япония отторгла от Китая Маньчжурию. Фашистская Италия напала на Абиссинию (Эфиопия). В Германии все громче гремели военные барабаны: гитлеровский рейх готовился завоевывать Европу.

В 1935 г. 100-тысячный рейхсвер— армия Веймарской республики — уступил место 500-тысячному вермахту — армии реванша после последней войны. Это было грубейшим нарушением Версальского мирного договора. Но отцы версальской системы — Великобритания и Франция безмолвствовали. Все это очень обнадеживало Берлин, разжигало жажду реванша у заправил третьего рейха.

Еще в марте 1933 г. на встрече с итальянскими фашистами в Локарно руководитель внешнеполитического отдела нацистской партии Розенберг выдвинул следующий план: Германия поглощает Австрию; объединенные Германия и Австрия либо целиком поглощают Чехословакию, либо отторгают от нее Моравию, Словакию и Прикарпатскую Украину.

Такова была первая часть программы завоеваний германского фашизма.

Тогда же началась безудержная подготовка к войне. Она велась под прикрытием «назревших и естественных» требований «равенства Германии в вооружениях», ограниченных Версальским договором, а главное, под лозунгом борьбы с большевизмом. Германия требовала восстановления «свободы вооружаться». С лета 1933 г. это стало главной целью ее внешней политики. Но, чтобы достичь этой цели, нужно было помимо благоприятной внутренней обстановки в стране — фашисты ею уже вполне владели, — создать благоприятные внешние условия для беспрепятственного вооружения третьего рейха, то есть сбросить «версальские оковы».

Международное положение в Европе в начале 30-х годов складывалось в пользу замыслов Гитлера. В стане «версальских» держав не было единодушия в отношении Германии. Франция стремилась создать блок государств, заинтересованных в сохранении версальской системы. В Юго-Восточной Европе ее поддерживали страны Малой Антанты (Чехословакия, Югославия, Румыния), а в Восточной Европе — Польша. Англия и США склонялись больше к восстановлению германского военно-экономического потенциала, не желая допускать французской гегемонии на континенте.

Между тем страны, граничащие с Германией, задумывались о том, как пресечь фашистские планы военной экспансии. Это можно было сделать только при одном условии: поставить Германию перед прямой угрозой войны на два фронта. Вместе с тем для всех западных держав актуальной была одна цель — отвести от своих стран угрозу войны со стороны фашистских государств и, по возможности, направить их агрессию на восток, столкнуть фашизм с большевизмом.

Эти начальные противоречия в интересах западных держав привели к тому, что они, ясно видя реваншистские устремления фашистской Германии, не только не вводили в действие санкции, предусмотренные Версальским договором, но даже и не протестовали, когда нацистское руководство нагло нарушало его положения.

Более того, сначала в Лондоне, а затем и в Париже стали раздаваться голоса за предоставление Германии равных со странами-победителями прав в сфере вооружения. Например, на конференции по разоружению в Женеве в октябре 1933 г. обсуждался так называемый «план Макдональда» (премьер-министр Англии в 1933 г.), по которому вооруженные силы Франции должны были уменьшиться с 500 тысяч до 200 тысяч человек, а Германии — соответственно подняться со 100 тысяч до 200 тысяч человек…

Но были на Западе и политики, видевшие зловещие симптомы приближавшейся войны. Об этом красноречиво свидетельствовал и тот факт, что Германия в конце 1933 г. вышла из Лиги Наций и открыто развернула подготовку к войне. Уинстон Черчилль, в то время член парламента, оценивая политику Англии в отношении Франции, говорил:

«Страшная опасность нашей нынешней внешней политики состоит в том, что мы непрерывно понуждаем французов ослабить самих себя… При этом всегда внушаем надежду, что, если они это сделают и попадут в беду, мы, так или иначе, придем им на помощь, хотя мы не располагаем ничем, что позволило бы нам оказать им эту помощь. Я не могу даже представить себе более опасной политики».

Это была очень верная оценка обстановки.

Милитаризация третьего рейха вызывала тревогу и в Москве. Руководство страны, видя растущую угрозу СССР, было готово к франко-советскому военно-политическому сближению. Однако отношение к такому сближению французского правительства оказалось двойственным: с одной стороны, оно стремилось заручиться советской поддержкой в случае нападения Германии на Францию, а с другой — не желало стеснять себя какими-либо военными обязательствами. Кроме того, препятствовало союзу отсутствие общих границ между Германией и СССР. Необходимо было добиться согласия Польши, Чехословакии и Румынии на проход советских войск через их территории, а заручиться таким согласием в ту пору было весьма нелегкой проблемой: ведь Польша и Румыния входили в антисоветский «санитарный» кордон.

В это время в Берлине не сидели сложа руки. Выйдя из Лиги Наций, Германия форсировала гонку вооружений и готовилась к введению в стране всеобщей воинской повинности. Как писал после Второй мировой войны бывший генерал вермахта Б. Мюллер-Гиллебранд, это давало возможность «планомерно создавать… армию военного времени». Оставалось покончить с версальскими ограничениями.

Воспользовавшись тем, что в начале 1935 г. во Франции обсуждался закон о продолжении срока воинской службы с 18 месяцев до 2 лет по причине снижения уровня рождаемости в период Первой мировой войны, 10 марта этого года Гитлер намеренно приоткрыл свои карты, чтобы проверить меру решительности противников. В одном из интервью Геринг официально заявил, что Германия уже располагает военно-воздушными силами. Западные державы никак не отреагировали на это чрезвычайное заявление. Более того, правительство Великобритании на конференции по разоружению дало понять, что оно не может пойти на полный разрыв с Германией. Его представитель заявил, что англичане «не допустят нигде нарушения мира», но и не возьмут «на себя новых обязательств»; что, с одной стороны, они не поддержат военных акций Германии, а с другой, — установив контакты с Германией, они «должны продолжать поддерживать их». Как собиралась Великобритания реализовать эти взаимоисключающие принципы — трудно представить…

Уже 16 марта окрыленный Гитлер издал закон о всеобщей воинской повинности и создании армии, куда войдут 12 корпусов и 36 дивизий — всего около 500 тысяч человек. Это положило конец версальским ограничениям относительно вооруженных сил Германии.

Наглый вызов, брошенный Гитлером западным державам, был встречен вереницей ничего не значащих бессильных жестов. 11 апреля представители Великобритании, Франции и Италии встретились на конференции в Стрезе (Северная Италия), чтобы осудить действия Германии. Однако на деле все ограничилось лишь «выражением сожаления» по поводу нарушения третьим рейхом условий Версальского договора. Только Черчилль и некоторые поддерживавшие его парламентарии стремились привлечь внимание общественности к этому факту. Вспоминая одну из речей, произнесенных еще в марте 1935 г., Черчилль после войны писал:

«Величайшее бедствие постигло нас. Гитлер уже добился равенства с Великобританией (по авиации). Отныне ему оставалось только пустить на полный ход свои заводы и летные школы, чтобы не только сохранить превосходство в воздухе, но и неуклонно увеличивать его. Все те неизвестные и неизмеримые опасности, которыми грозило Лондону нападение с воздуха, становятся отныне определенным фактором, подлежавшим учету во всех наших решениях».

Так был открыт путь к восстановлению военной мощи Германии. Воодушевленные таким успехом, нацисты в открытую заговорили о своих территориальных притязаниях.

И все это происходило в то время, когда Советский Союз искал активные способы борьбы за мир, против войны. Конструктивные идеи, выдвинутые советскими дипломатами на международных переговорах по созданию такой важной в те годы системы коллективной безопасности (неделимость мира, определение понятия агрессии, необходимость договоров о ненападении между странами и пр.), не остались незамеченными, и это вызвало ответные действия. В 1933—1935 гг. были установлены дипломатические отношения с Испанией, Венгрией, Румынией, Чехословакией, Болгарией, Албанией, Бельгией, Люксембургом и Колумбией. В сентябре 1934 г. СССР принял предложение Франции о вступлении его в Лигу Наций и стал не только участником этой организации, но и постоянным членом Совета Лиги, что сделало возможным его сотрудничество с другими странами.

Борясь за создание системы коллективной безопасности, советское правительство неизменно придерживалось в политике принципа мирного сосуществования со всеми капиталистическими государствами, независимо от их внутреннего режима, в том числе и с нацистской Германией. Хотя экономические и политические связи между обеими странами явно все более сокращались, а военное сотрудничество, имевшее место в 20-х годах, и вовсе прекратилось, Советский Союз стремился поддерживать дипломатические отношения с Германией, несмотря на развернутую фашистами антисоветскую пропаганду. Однако враждебный курс третьего рейха по отношению к СССР с середины 1933 г. не мог не вызвать ясного, твердого ответа советского руководства. На XVII съезде ВКП(б) Сталин заявил:

«Конечно, мы далеки от того, чтобы восторгаться фашистским режимом в Германии. Но дело здесь не в фашизме… Дело в том, что… началась борьба между двумя политическими линиями, между политикой старой, получившей отражение в известных договорах СССР с Германией, и политикой „новой“, напоминающей в основном политику бывшего германского кайзера… причем „новая“ политика явным образом берет верх над старой».

Объявленная третьим рейхом политика экспансии на Востоке потребовала от СССР принятия срочных мер по охране западных границ. Так, для безопасности Ленинграда и советского Балтийского побережья правительство СССР 28 марта 1934 г. предложило Германии подписать протокол, обязывавший обе стороны воздерживаться от каких-либо действий, которые могут нанести ущерб Прибалтийским республикам. Берлин ответил отказом, продолжая свою антисоветскую политику. Москва стала искать военных контактов на Западе, чтобы совместно с другими странами противостоять агрессивным планам третьего рейха.

Но в 30-е годы, когда в сознании западных правительств господствовала идея диктата силы, для союза с западными державами необходимо было показать на деле, что и Советский Союз располагает достаточным военным потенциалом и может стать важным союзником в случае военных действий против общего врага.

В СССР началось развертывание военной промышленности, совершенствование Рабоче-Крестьянской Красной Армии (РККА), повышение ее боеспособности. Войска усиленно оснащались новой техникой.

К концу первой пятилетки артиллерия, авиация и бронетанковые войска, вместе взятые, составляли 35% всех наших вооруженных сил. Начальник Генерального штаба А.И. Егоров, подчеркивая значение новых средств вооруженной борьбы в развитии советского военного искусства, еще в 1932 г. писал:

«Совместное использование самостоятельных механизированных соединений, пехоты и конницы, имеющих в своем составе танковые подразделения, а также авиации дает возможность успешно решать все основные крупнейшие оперативные проблемы».

Рост боевых возможностей Красной Армии играл немалую роль во внешней политике Советского Союза. Он привел к контактам советских и французских военных представителей в 1933—1934 гг., что подготовило почву для франко-советского союза. 2 мая 1935 г. в Париже был подписан договор между СССР и Францией о взаимной помощи в случае агрессии сроком на 5 лет. Спустя 10 дней в Москву прибыл министр иностранных дел Франции П. Лаваль. Он имел встречи со Сталиным, Молотовым и Литвиновым. Советские лидеры предложили дополнить договор военной конвенцией с конкретными обязательствами на случай войны. Лаваль, который, хотя и не питал дружеских чувств к Советскому Союзу, признал разумным начать переговоры между генеральными штабами армий обеих стран.

Для показа реальных возможностей Красной Армии и ее успехов в технической модернизации военные делегации Франции, Чехословакии и Италии были приглашены на большие осенние маневры войск Киевского военного округа, проходившие с 12 по 17 сентября 1935 г. Руководил учениями командующий округом И.Э. Якир. Маневры были организованы с большим размахом. Наряду с действиями стрелковых и кавалерийских соединений были широко применены механизированные и танковые войска и — это особенно поразило иностранных гостей — произведен массовый воздушный десант. Гвоздем программы была наглядная практическая отработка теории глубокой наступательной операции.

Маневры были отсняты на кинопленку, и фильм о них демонстрировался в советских посольствах ряда европейских стран членам правительств и представителям генштабов. Генерал Луазо, возглавлявший французскую делегацию на киевских маневрах, по возвращении представил доклад, в котором дал высокую оценку достижениям Красной Армии.

«Это поможет ей, — писал он в заключение, — удержаться на восточном фронте в такой критический момент, как начало конфликта, столь важного для сил, оказывающих сопротивление на Западе».

Доклад Луазо, однако, не встретил понимания у руководителей французского генерального штаба, а сам генерал получил выговор за неумеренные похвалы в адрес Красной Армии. Видимо, французский генштаб еще не созрел для объективных оценок и тесного военного сотрудничества с Советским Союзом. В результате французская сторона, не без влияния Англии, так и не решилась подписать военную конвенцию с СССР. Тем не менее подписание советско-французского договора о взаимной помощи было, бесспорно, крупным достижением советской внешней политики.

Вслед за советско-французским договором 16 мая был заключен договор о взаимопомощи между СССР и Чехословакией. По настоянию президента Чехословакии Э. Бенеша в текст его была включена оговорка: обязательства СССР и Чехословакии об оказании взаимной помощи будут действовать лишь в том случае, если помощь Чехословакии и Советскому Союзу в случае агрессии против них будет оказана и Францией. Это отражало позицию чехословацкого правительства, опасавшегося «советизации» страны в случае вступления в нее войск Красной Армии без французских вооруженных сил.

Военные же руководители Чехословакии отнеслись к сотрудничеству с РККА без каких-либо политических предубеждений. Они сразу поставили вопросы взаимодействия с Красной Армией в случае нападения агрессора на их страну на практическую основу. Начальник Генерального штаба РККА А.И. Егоров, посетивший Чехословакию летом 1936 г., докладывал 7 июля наркому обороны Ворошилову об этом следующее:

«Надо отметить особый интерес, проявляемый чехами к нашей авиации, что видно из заявления Крейчи (министр обороны Чехословакии. — А.О.), который сказал, что если на пропуск через Румынию частей Красной Армии надо добиваться согласия румын, то для авиации этого не потребуется. Она воздушным путем прилетит прямо на нашу территорию. По его словам, они подготовили уже аэродром для приема наших 18 эскадрилий и дополнительно подготавливают еще на 16 эскадрилий».

Таким образом, в чехословацких правительственных и военных кругах возлагались большие надежды на военную помощь со стороны Советского Союза. Однако отношение их к условиям, при которых могла быть осуществлена помощь РККА Чехословакии в соответствии с договором, было неоднозначным и в какой-то мере даже двойственным. Красная Армия должна была прийти на помощь чехам только совместно с Францией, но кто из союзников ЧСР должен был (или имел право) выступить первым — оставалось до конца неясным. Не было ясности и в отношении пропуска советских войск через Польшу и Румынию.

Тем не менее договоры, заключенные Советским Союзом с Францией и Чехословакией, стали крупным вкладом в создание системы коллективной безопасности в Европе, предупреждением Гитлеру об опасности его реваншистских замыслов.

Однако эти договоры вызвали большое недовольство у влиятельной части правящей элиты в Великобритании и Франции. Сталинский социализм казался им более опасным, чем гитлеровский фашизм.

Воодушевленные нерешительностью западных держав на конференции в Отрезе и явным попустительством Англии, нацисты еще наглее, громче заговорили о своих территориальных притязаниях. Ко всему британское правительство, которое по силе и влиянию своему могло бы пресечь притязания фашистов, пошло на странные уступки Гитлеру. 18 июня 1935 г. было подписано англо-германское военно-морское соглашение, по которому третий рейх брал на себя обязательство «ограничить» тоннаж своего военно-морского флота до 35% флота Британского Содружества наций, по подводным лодкам. — до 45%, а «в особом случае» Германия получала право на паритет по этому классу судов. Между тем соглашение означало не ограничение, а увеличение германского военно-морского флота, по меньшей мере, в четыре раза по сравнению с тем, что он имел к тому времени. Гитлер, по словам Риббентропа, отреагировал на подписание такого соглашения восторженной фразой: «Это самый прекрасный день в моей жизни!»

Он провозгласил третий рейх «бастионом Европы» в борьбе с большевистской Россией. Англия и влиятельные круги Франции благосклонно отнеслись к этой программе, закрывая глаза на опасность вооружения Германии: уж очень хотелось разделаться руками немцев с ненавистной Россией, вечным геополитическим противником, ставшей' к тому же страной социализма. Планы германских милитаристов не встречали противодействия с их стороны. Правительства этих стран и не предполагали, что, прежде чем напасть на СССР, Германия покорит Западную Европу.

В Берлине поняли: наступило время действий. Пробным камнем стала оккупация демилитаризованной по Версальскому договору «Рейнской зоны». 7 марта 1936 г. три немецких батальона переходят Рейн. Германские войска (дивизия) занимают Рейнскую область. Фашисты напряженно и не без страха ожидают реакции Франции и Англии, но те безмолвствуют.

Гитлер позднее сказал:

«48 часов после марша в Рейнскую зону были самыми нервными в моей жизни. Если бы французы вошли тогда в Рейнскую зону, нам пришлось бы удирать, поджав хвост, так как наши военные ресурсы были недостаточны для того, чтобы оказать самое скромное сопротивление».

Итак, Англия и Франция молча проглотили эту пилюлю. Находившаяся в зоне местная «земельная полиция» влилась в вермахт.

В ноябре того же года Германия и Япония заключили так называемый Антикоминтерновский пакт — возникла ось Берлин—Токио. Через год к ним присоединилась Италия. Осенью 1936 г. Германия и Италия выступили на стороне Франко в гражданской войне в Испании.

В марте 1938 г. без единого выстрела был произведен аншлюс — насильственное присоединение Австрии. Независимая страна стала провинцией третьего рейха. 12 дивизий австрийской армии вошли в вермахт.

Западные державы как будто и не заметили исчезновения с карты Европы целого государства… Политика потакания агрессору вселяла в Гитлера и его окружение уверенность в том, что теперь им все дозволено, толкала их на путь дальнейших захватов. Усилившись за счет экономического и оборонного потенциала Австрии, гитлеровский рейх готовился к новым агрессиям.

Очередной жертвой в фашистских планах завоевания «жизненного пространства» для третьего рейха была Чехословакия.

Она имела хорошо развитую промышленность, интенсивное сельское хозяйство, мощный военно-экономический потенциал. Продаваемое ею оружие и военная техника составляли на мировом рынке 40%. С захватом столь развитой страны Германия резко повышала свои возможности, приобретала стратегический плацдарм для нападения на Польшу и дальнейшей агрессии на восток. «Моим твердым решением является уничтожение Чехословакии военным нападением в ближайшем будущем», — сказано в директиве по плану «Грюн» (захват Чехословакии), подписанной Гитлером 30 мая 1938 г.

Эта твердая уверенность фюрера имела серьезные основания. Еще 19 ноября 1937 г. лорд Э. Галифакс, в то время заместитель премьер-министра Великобритании, заверил Гитлера, что правительство Британии проявляет полное понимание «законных» территориальных требований Германии в отношении Чехословакии, Австрии и Польши. При этом он высказал лишь пожелание, чтобы все изменения в данной части Европы «были произведены путем мирной эволюции». Французская газета «Тан» с сомнением вопрошала: «…надо ли ради спасения Чехословакии поджигать весь мир и обрекать на гибель 3 миллиона французов?» Английский премьер-министр Чемберлен заявил, что его держава «не должна быть втянута в войну из-за Чехословакии». Глава французского МИД И. Дельбос отметил, что договор Франции с Чехословакией вступит в действие только при вооруженном вмешательстве Германии, но если она осуществит аннексию Судетской области без прямого «акта агрессии», то договор «не вступит в силу». Не случайно Гитлер говорил, что Англия и Франция «уже молча отказались от Чехословакии», что он «убежден в британском неучастии» и абсолютно «не верит в военные действия Франции против Германии».

Зная уже, что вмешательства западных держав не последует, он стремился изолировать Чехословакию политически от ее соседей. В плане «Грюн» фигурируют Венгрия и Польша как возможные соучастники нападения на Чехословакию и дележа ее территории. Шло запугивание и стран Малой Антанты, куда кроме Чехословакии входили Югославия и Румыния. Так, склоняя венгров к совместному выступлению против Чехословакии, глава германского МИД Риббентроп заверял их, что Югославия останется нейтральной, так как зажата между державами оси, а Румыния в одиночку никогда не выступит. Гитлер допускал, что «Россия попытается поддержать Чехословакию в военном отношении, и прежде всего с помощью воздушного флота». Поэтому он рекомендовал командованию вермахта действовать стремительно, предупредив, что, «если в первые дни не будут достигнуты серьезные успехи… наступит европейский кризис».

Всесторонне оценив обстановку в Европе, гитлеровцы приступили к подготовке захвата страны. Прежде всего началась заблаговременно тщательно спланированная нацистским руководством политическая и идеологическая кампания. Пошел в ход и национальный вопрос, поскольку в приграничных районах Чехословакии, главным образом в Судетской области, жило много немцев. В качестве «пятой колонны» Берлин использовал действовавшую в Чехословакии фашистскую судето-немецкую партию, возглавляемую К. Генлейном. Последний получал прямые указания и денежные средства— ежемесячно 15 тысяч марок — из Берлина. Перед генлейновцами ставилась задача постоянно выдвигать все новые и новые требования к правительству Чехословакии, которые «нельзя было бы удовлетворить». Так, судето-немецкая партия в апреле 1938 г. потребовала предоставить Судетской области автономию. Это, по существу, означало, что Чехословакия должна была отказаться от суверенитета в самой развитой части территории своей страны. Одновременно немецкая печать обрушилась на правительство ЧСР, обвиняя его в потворствовании Москве, — рейх объявлял себя «защитником» европейской цивилизации от «коммунистического варварства». Провокационные действия нацистов и главарей судето-немецкой партии привели к обострению положения в Судетской области.

Подготовка к захвату Чехословакии велась всеми средствами политического нажима: дипломатическими, пропагандистскими, военными. Гитлер надеялся заполучить Судетскую область без единого выстрела, «поскольку во всех отношениях вермахт не был готов к большой войне в 1938 г.».

На основании данных разведки в Берлине считали, что даже без поддержки извне чехословацкая армия способна продержаться в течение трех месяцев. Поэтому Гитлер делал упор на военно-политический шантаж. В мае нацисты стянули к границам ЧСР войска. Правительство Чехословакии, рассчитывая на поддержку Запада, объявило всеобщую мобилизацию, которая продемонстрировала решимость народа и армии оказать сопротивление агрессору. Как и предполагали в Берлине, позиция Великобритании сводилась к тому, чтобы «внушить чехам и французам, что лучший выход — это компромисс между Германией и Чехословакией». Министр иностранных дел Франции Ж. Бонне также считал, что чехословацкое правительство должно точно знать: «Франция не будет воевать из-за судетского вопроса». В свою очередь, посол США в Берлине Вильсон, посетив Прагу, предупредил Бенеша не рассчитывать на американскую помощь, а удовлетворить требования Германии и аннулировать союз с СССР.

Беспокойство правительств стран Запада вызывала лишь, подумать только, позиция СССР, который проводил политику создания в Европе системы коллективной безопасности. Советский Союз неоднократно заявлял о своей готовности помочь ЧСР в отражении фашистской агрессии, что и подтверждалось на деле. В 1937 г. было заключено соглашение об оказании Советским Союзом помощи Чехословакии в оборудовании аэродромов и поставках ей самолетов. Первые 40 машин прибыли в Чехословакию в апреле 1938 г. Сразу же после захвата Австрии Германией СССР 15 марта 1938 г. официально заявил о том, что готов выполнить свои обязательства, предусмотренные советско-чехословацким пактом, но сделал специальную оговорку: «…если об этом попросят». Ведь в советском военном вмешательстве военные на Западе могли усмотреть «экспорт революции», особенно теперь, с началом гражданской войны в Испании, где Советы помогали республике. Вот почему было чрезвычайно важно, чтобы сама Чехословакия попросила СССР о помощи, а Франция выполнила бы свои обязательства по отношению к Чехословакии, поскольку Советский Союз мог прийти на помощь Чехословакии только после того, как ей начнет помогать Франция.

25 мая советское правительство вновь подтвердило, что в случае нападения на Чехословакию СССР окажет ей необходимую помощь. Такие же заявления были сделаны 25 июня и 22 августа.

В этой чрезвычайной обстановке политики в Лондоне и Париже под видом организации «посредничества» между Германией и Чехословакией попросту помогли Гитлеру. Ведь для правящих кругов Англии и Франции важнее всего было отвести экспансию Германии от себя и направить ее на Восток.

«Англичане, — пишет английский историк Ф. Белл, — надеялись удовлетворить германские претензии путем переговоров и при этом не допустить какого-либо сотрудничества с СССР. Такой курс опирался на накопленный в течение 20 лет опыт идеологического противоборства и недоверия и порождал твердую решимость держать СССР в изоляции».

Кроме того, в Великобритании считали, что после репрессий 1937—1938 гг. в СССР Красная Армия значительно ослабла. Так думали и во Франции. «Французский генеральный штаб, — писал журнал „Пари-матч“ в марте 1938 г., — весьма сомневался в наступательных способностях Красной Армии. По его мнению, она была подготовлена лишь к оборонительной войне».

Вот как раз это укрепляло Чемберлена и Даладье в их бесчестном желании решить судьбу Чехословакии за спиной Советского Союза и, отдав ее Гитлеру, подталкивать его дальше на Восток, всячески расписывая слабость СССР, в конечном счете столкнуть гитлеровскую Германию и Советский Союз в смертельной схватке.

На встрече с Гитлером в Берхтесгадене 15 сентября 1938 г. британский премьер-министр Н. Чемберлен согласился с его требованиями передать Германии ту часть чехословацкой территории, где более 50% населения были немцы. Чемберлен обещал главе третьего рейха, что после обсуждения этого вопроса с правительствами Англии и Франции он обеспечит принятие чехословацким правительством гитлеровских требований.

Действительно, через два дня после переговоров английский кабинет одобрил «принцип самоопределения», как завуалированно назвали отторжение Судетской области от Чехословакии. Затем последовали англо-французские консультации, в результате которых на свет появился англо-французский ультиматум: Чехословакии предписывалось удовлетворить притязание Германии «в интересах европейского мира».

Народ Чехословакии решительно выступил против посягательств западных держав на территориальную целостность страны. Но президент Э. Бенеш и правительство Чехословакии заняли противоречивую позицию. Провозгласив свою решимость вести борьбу с врагом «за каждую пядь земли», президент Бенеш и его сторонники ориентировались на неверные Чехословакии Англию и Францию, а спасительному для них сотрудничеству с СССР, его действительной помощи, по сути, не придавали значения. Еще 17 мая на встрече с британским посланником Б. Ньютоном Бенеш говорил:

«Отношения Чехословакии с Россией всегда были и останутся второстепенным вопросом, зависящим от позиции Франции и Великобритании. Нынешние связи Чехословакии с Россией целиком обусловлены франко-русским договором, и если Западная Европа утратит интерес к России, то и Чехословакия его так же утратит».

Под натиском народа правительство Чехословакии прибегло к тактике лавирования и обмана. Президент Э. Бенеш, заверяя представителей СССР, что «капитуляция исключена», попросил уточнить советскую точку зрения по вопросу предоставления советской военной помощи Чехословакии.

В Москву из Праги 19 сентября ушла телеграмма: «Бенеш просит правительство СССР дать как можно быстрее ответ на следующие вопросы:

1. Окажет ли СССР согласно договору немедленно и действительную помощь, если Франция останется верной и тоже окажет помощь.

2. В случае нападения Бенеш немедленно обратится телеграммой в Совет Лиги Наций… В связи с этим Бенеш просит помощи в Лиге Наций и просит у Советского правительства такого оке срочного ответа о том, поможет ли СССР в качестве члена Лиги Наций…»

Ответ последовал из Москвы незамедлительно, 20 сентября:

«1. На вопрос Бенеша, окажет ли СССР согласно договору немедленную и действительную помощь Чехословакии, если Франция останется ей верной и также окажет помощь, можете дать от имени правительства Советского Союза утвердительный ответ.

2. Такой же утвердительный ответ можете дать и на другой вопрос Бенеша…»

Этот ответ был в тот же день немедленно передан по телефону Бенешу. 21 сентября советский посол в Праге С.С. Александровский посетил Бенеша лично и устно снова изложил твердую советскую позицию. В тот же день, выступая на пленуме Совета Лиги Наций, нарком иностранных дел СССР М.М. Литвинов вновь заявил о готовности Советского Союза выполнить свои обязательства по отношению к Чехословакии, подчеркнув при этом необходимость проведения совещания европейских великих держав и других заинтересованных государств «для выработки коллективного демарша». Вот так Советский Союз предлагал выйти из возникшего кризиса.

А Бенеш в тот же день объявил, что Чехословакия принимает англо-французские требования. Известие об этом вызвало в стране волну массовых демонстраций протеста и забастовок.

Тогда под давлением народа чехословацкое правительство объявило всеобщую мобилизацию. Было даже сформировано новое правительство во главе с генералом Я. Сыровы. Назначение премьер-министром генерала давало понять, что новая власть окажет сопротивление, но, как показали последующие события, защищать Республику она не собиралась.

Между тем Англия и Франция продолжали оказывать давление на Чехословакию, добиваясь от нее требуемых уступок Германии. Правительство Чехословакии не пожелало использовать значительные возможности отпора захватчику.

29—30 сентября 1938 г. в Мюнхене состоялась встреча Чемберлена, Даладье, Гитлера и Муссолини. Подписанное на ней соглашение о разделе Чехословакии предусматривало: передачу Германии с 1 по 10 октября Су-детской области и пограничных с Австрией районов со всеми находившимися на этих территориях сооружениями и укреплениями, сельскохозяйственными и промышленными предприятиями, с запасами сырья, путями сообщения, средствами связи и т. п. Кроме того, Чехословакия была обязана в течение трех месяцев удовлетворить территориальные притязания Венгрии и Польши. Участники соглашения лицемерно «гарантировали» неприкосновенность новых границ Чехословакии от неспровоцированной агрессии. 30 сентября правительство Чехословакии (его на встречу в Мюнхене не пригласили) приняло условия Мюнхенского соглашения. Германия отторгла у Чехословакии примерно 20% ее территории, где проживала четверть населения страны и производилась почти половина продукции тяжелой, 86% химической, 80% текстильной промышленности, 70% электроэнергии, 70% черной металлургии, добывалось 66% каменного угля.

Вот так, без выстрела, покорилась фашистам и их пособникам одна из наиболее индустриально развитых стран Европы, преданная своим правительством и западными союзниками.

А ведь Чехословакия была, несомненно, сильна, и помощь СССР еще более усилила бы ее. В сентябре 1938 г. чехословацкая армия имела в строю 2 миллиона солдат и офицеров— 45 дивизий, 1582 самолета, 469 танков, 5700 артиллерийских орудий. Моральный дух войск, как и всего народа, был безупречным. Когда 23 сентября в 22 часа была объявлена мобилизация, резервисты тут же кинулись к местам сбора. За сутки на призывные пункты явились 1250 тысяч человек, а к исходу 24 сентября против германских агрессоров могла выступить армия численностью уже 1,5 миллиона человек, обладавшая не только первоклассным для того времени вооружением, но и волей к сопротивлению. Мобилизация, проводимая строго по плану, завершилась 29 сентября. Войска заняли приграничные укрепрайоны в готовности к действию. Но приказа, которого они ждали, так и не последовало.

Анализ фактов показывает, что германское превосходство в силах было тогда минимальным. Вермахт (2,2 миллиона человек) в то время имел 47 дивизий, 2500 самолетов и 720 танков.

Фактор внезапности нападения отсутствовал: Чехословакия была готова, силы ее мобилизованы. Оборудованный по последнему слову техники, занятый войсками оборонительный рубеж не уступал по своей оснащенности линии Мажино. Против его тяжелых фортов были бессильны даже 210-мм орудия. Чехословацкая авиация в считанные минуты могла подвергнуть опустошительным бомбардировкам германские химические заводы около границы и нанести противнику значительный ущерб.

Немецкий генералитет все это знал и учитывал. Знал он и другое. В спецзаписке, поданной в дни чехословацкого кризиса в имперскую канцелярию, видные немецкие военачальники сообщали, что моральное состояние населения Германии таково, что не позволит ей выдержать длительную войну, а низкая дисциплина в войсках вермахта вынуждает командование часто закрывать глаза на серьезные проступки. Затем, линия Зигфрида — оборонительные рубежи Германии на Западе — строится в спешке, нет укреплений в районах Ахена и Саарбрюккена, что облегчает ее прорыв. И далее: для доведения армии до штатов военного времени не хватает 48 тысяч офицеров и 100 тысяч унтер-офицеров— в случае мобилизации 18 дивизий окажутся без младшего командного состава. Кроме того, Германии необходимы войска прикрытия на границах с Польшей и Францией, на побережьях Балтийского и Северного морей, а также не менее 250 тысяч солдат в Австрии, чтобы предотвратить антигерманские восстания в случае прорыва и наступления там чехословаков. В отношении чехословацкой армии немецкими генералами был повторен вывод, сделанный еще весной: даже без союзников она может продержаться три месяца. Однако, если военные действия начнутся, Чехословакии будут помогать.

Все эти предупреждения были разумны и основательны. Гитлер впоследствии говорил:

«Когда после Мюнхена мы смогли исследовать военную мощь Чехословакии изнутри, то, что мы увидели, сильно нас потрясло: мы подвергали себя большой опасности. Чешские генералы подготовили серьезный план».

«Общее удивление вызвали чешские пограничные укрепления, — вспоминал бывший министр вооружения третьего рейха А. Шпеер. — При пробных выстрелах, к удивлению специалистов, выявилось, что оружие, которое должно было быть против них использовано, оказалось неэффективным. Бункеры были поражающе мощными, исключительно умело размещены, глубоко эшелонированы, при великолепном использовании характера местности. Их захват при решительной обороне стоил бы нам много крови».

В 1946 г. на Нюрнбергском процессе бывший начальник штаба верховного главнокомандования вермахта генерал-фельдмаршал В. Кейтель заявил:

«Я уверен в одном: если бы политическая обстановка не была благоприятной после Бад-Годесберга и Мюнхена, мы никогда бы не проникли в Чехословакию. Я твердо убежден в том, что если бы Даладье и Чемберлен заявили в Мюнхене: „Мы выступим“, — мы ни в коем случае не предприняли бы военных мер. Мы не могли этого сделать. Мы не имели средств для прорыва Богемской линии Мажино. У нас не было войск на западе».

Действительно, стянув крупные силы к границам Чехословакии, германское командование оставило на западе и юге страны лишь незначительное прикрытие из 12 дивизий. А по ту сторону франко-германской границы было сосредоточено 40 французских дивизий, которые, будь Франция верна своим союзническим обязательствам, могли нанести серьезное поражение вермахту. Но этого, увы, не произошло.

Готовность помочь Чехословакии выражал только СССР. В дни чехословацкого кризиса в западных приграничных округах нашей страны в боевую готовность были приведены танковый корпус, 30 стрелковых и 10 кавалерийских дивизий, 7 танковых, мотострелковая и 12 авиационных бригад, 7 укрепленных районов, а в системе противовоздушной обороны — 2 корпуса, дивизия, 2 бригады, 16 полков, 4 зенитные артиллерийские бригады и 15 зенитных артиллерийских полков, части боевого тылового обеспечения. Для переброски в Чехословакию было подготовлено 548 самолетов, из них — 246 бомбардировщиков СБ и 302 истребителя И-16.

Но обращения за помощью от правительства Чехословакии так и не последовало. Что же, боевые возможности Красной Армии были невысокими? Такая мысль на Западе неоднократно высказывалась на том основании, что сталинские репрессии, «обезглавив» армию, снизили ее боеспособность. Так, французский генеральный штаб сомневался в наступательных способностях наших войск, считая, как и раньше, что они подготовлены только к оборонительной войне.

Однако военный атташе США в Москве полковник Ф. Феймонвиль — человек несомненно осведомленный — в сентябре 1938 г. отмечал, что военная промышленность русских способна «в случае войны дать Вооруженным Силам Советского Союза все необходимое».

Действительно, Красная Армия была организована и оснащена не хуже других армий того времени и в случае необходимости она, конечно, оказала бы Чехословакии немалую помощь, тем более что и вермахт в 1938 г., как признавали немецкие генералы, не был еще подготовлен к войне.

Но был один фактор, который мог весьма ограничить возможности советской помощи. Военные приготовления СССР на своей территории могли не принести реальной пользы чехословакам, поскольку он не имел общих границ с ЧСР, а на пропуск советских войск требовалось согласие правительств Польши и Румынии. Это обстоятельство не являлось, однако, непреодолимым препятствием. Черчилль, оценивая возможности советской помощи Чехословакии, писал:

«…согласие Румынии, а также, в меньшей степени, Венгрии на пропуск русских войск было, конечно, необходимо. Такого согласия вполне можно было бы добиться, по крайней мере от Румынии, как указывал мне Майский, с помощью нажима и гарантий великого союза под эгидой Лиги Наций. Из России в Чехословакию через Карпаты вели две железные дороги: северная — от Черновиц через Буковину и южная — по венгерской территории, через Дебрецен. Одни эти железные дороги… вполне могли бы обеспечить снабжение русской армии в 30 дивизий».

Такое соглашение в период мюнхенского кризиса и было достигнуто 9— 13 сентября в результате переговоров Литвинова с министром иностранных дел Румынии Комненом.

Румыния дала согласие на пропуск советских войск через свою территорию с 24—25 сентября, но с ограничениями: в течение 6 дней разрешалось пропустить 100-тысячную армию. Но транспортная сеть в Румынии и ее состояние в то время делали пропуск такого количества войск в столь ограниченные сроки весьма трудно разрешимой задачей. Еще раньше, в августе, румынское правительство через французского посла в Бухаресте дало понять, что «закроет глаза на пролет советских самолетов на высоте 3000 метров и выше, поскольку эта высота практически недосягаема для румынской зенитной артиллерии».

Таким образом, возможность оказания помощи Чехословакии при известных условиях имелась.

Предотвратить катастрофу Чехословакии можно было бы благодаря сплоченности антифашистских государств. Для этого западным державам надо было лишь поддержать советскую идею коллективной безопасности, чего как раз и не хотели правящие круги Англии и Франции. Вспоминая дни Мюнхена, Даладье вспоминал в 1963 г., что «идеологические соображения часто заслоняли стратегические императивы».

Англо-французские «миротворцы» изображали мюнхенское соглашение как «шаг в направлении обеспечения мира». «Друзья мои! — воскликнул Чемберлен по возвращении в Лондон, обращаясь к толпе, заполнившей улицу перед его резиденцией. — Сюда, на Даунинг-стрит, из Германии прибывает почетный мир. Я верю, что мы будем жить в мире».

На самом деле, обстановка в Европе была отнюдь не радужной. 29 сентября на бывшей австро-венгерской границе Гитлер встретился с Муссолини.

«Приближается время, — заверил он дуче, — когда нам придется воевать бок о бок против Франции и Англии».

В октябре глава германского внешнеполитического ведомства И. Риббентроп доверительно говорил министру иностранных дел Италии Г. Чиано:

«Чешский кризис показал нашу силу. У нас есть преимущества в инициативе, и мы хозяева положения. На нас не могут напасть. С военной точки зрения ситуация отличная: уже в сентябре 1939 г. мы сможем вести войну с великими демократиями».

Мюнхенское соглашение от 29 сентября 1938 г. в значительной степени изменило ситуацию в Европе. Англия и Франция, подписав договор с Германией и Италией, дали Гитлеру возможность усилить свое влияние в Центральной и Восточной Европе и, следовательно, в действительности открыли путь фашистской агрессии на всем континенте.

Трагический опыт Мюнхена показал малым странам Европы, что их расчет на помощь «великих демократий» при фашистской агрессии иллюзорен.

Мюнхенское соглашение значительно укрепило стратегические позиции Германии и ее союзников в Европе и разрушило и без того политически неустойчивую договорную систему (договоры СССР, Франции и Чехословакии о взаимопомощи, союзные обязательства Франции и стран Малой и Балканской Антант, а также Польши), благородная цель которой — сдерживать агрессора — была так легкомысленно скомпрометирована.

Вермахт вышел на очень выгодные исходные рубежи для дальнейшей экспансии и продемонстрировал готовность к ней. Это вынудило малые и средние страны Европы переориентироваться в своей политике с Англии и Франции на Германию. Гитлер получил возможность существенно изменить свой «график» агрессии. Если в 1937 г. он говорил о «крупной» войне не ранее 1943 г., то теперь срок ее был перенесен на 1939 г.

Курсу на создание системы коллективной безопасности в Европе был нанесен смертельный удар. По сути, Мюнхен привел к неизбежности войны в ближайшем будущем. Резко ослабли позиции Англии и Франции в Европе.

СССР, отстраненный от участия в судьбе Чехословакии, оказался в положении внешнеполитической изоляции.

Более того, наша страна встала перед угрозой проведения единой антисоветской политики мюнхенских держав, Соединенных Штатов, Польши и Венгрии, при полном одобрении ее правительствами западных демократий. Тогда, в условиях надвигавшейся войны, СССР мог рассчитывать только на себя, как в дипломатической, так и в военно-стратегической сфере.

Сговор в Мюнхене нанес тяжкий удар по силам мира и демократии. Развернулось пацифистское движение под лозунгом «Мир любой ценой!». А это означало, что политика умиротворения Гитлера будет продолжена.

Утрата надежд на коллективную безопасность, переход многих стран на путь тайных переговоров лишили антивоенные силы Европы ясной, устойчивой политической основы. Посол СССР в Лондоне Майский докладывал в Наркоминдел 2 октября 1938 г.:

«…Лига Наций и коллективная безопасность мертвы. В международных отношениях наступает эпоха жесточайшего разгула грубой силы и политики бронированного кулака».

Установив, как, заблуждаясь, полагали в Лондоне и Париже, «директорат четырех», английские и французские правящие круги прямо-таки убедили себя, что третий рейх двинет свои силы на завоевание восточных территорий. Среди политиков Англии и в близкой к правительству прессе, как сообщалось в Москву советским полпредством в Лондоне, выражалась уверенность в том, что «теперь Гитлер пойдет на восток и что его ближайшим крупным объектом является Украина».

Сразу после мюнхенской сделки, 30 сентября Чемберлен и Гитлер подписали англо-германскую декларацию о ненападении. 6 декабря такую же декларацию с Германией подписала и Франция. Риббентроп, комментируя ее, заявил, что она окончательно «отколола Францию от СССР и устраняет последние остатки опасности русско-французского сотрудничества». Министр иностранных дел Франции Бонне писал в те дни, что «отныне германская политика ориентируется на борьбу против большевизма».

Так была сорвана первая попытка СССР и народов западных демократических стран предотвратить войну в Европе угрозою создать два фронта против Германии, если она начнет агрессию на западе или востоке. Гитлер с удовлетворением понял, что у западных лидеров нет политической воли, желания объединяться с Советским Союзом. Оставалось только выбрать — куда направить первый свой внезапный удар: на восток или на запад. Он выбрал запад. Но почему? Да потому что «блицкриг» — молниеносная война — был более легок на территориях малых стран, нежели на огромных пространствах Советского Союза. Ну прямо по Черчиллю: «…на западе армии слишком велики для территорий, на востоке — территории слишком велики для армий».

Гитлер начнет наносить удары по странам Европы, отодвигая нападение на СССР на более поздние сроки, когда в войне против него можно будет использовать всю экономическую и военную мощь захваченной Европы. Он рассчитывал невиданным по силе натиском моторизованных армад «в скоротечной кампании» разгромить Красную Армию и тем уничтожить «большевистскую Россию». Расчет делался не на быстрый захват территории противника, а на молниеносный разгром его вооруженных сил, без слишком далекого проникновения в глубь страны. Только быстрая капитуляция Москвы, только блицкриг обеспечивали победу. Затяжная война на огромной советской территории грозила третьему рейху неминуемой гибелью.

2. УПУЩЕННЫЙ ШАНС. ПОСЛЕДНИЙ

Итак, Мюнхен поднял шлагбаум на пути Европы к войне. Но мировое сообщество (за исключением некоторых политиков) не сразу осознало его роковую для Запада роль. Поначалу казалось, что Гитлер следует предначертаниям, расписанным для него в западноевропейских столицах…

В Лондон пришли сведения, что в Германии изучается возможность «решения украинского вопроса». Действительно, создание так называемой Великой Украины — германского вассала, заселенной украинцами из СССР, Польши и Закарпатской Украины (Карпатская Русь), было в планах нацистского руководства. Решать «украинский вопрос» фашисты были намерены совместно с Польшей. Но «дружба» с Польшей мыслилась в Берлине как полное подчинение ее германскому диктату. В частности, она должна была передать Германии вольный город Данциг (с сохранением в нем своих экономических льгот), согласиться на строительство через «польский коридор» [1] экстерриториальной автострады и железной дороги. Только на таких условиях, выдвинутых Риббентропом, Германия согласна была продлить германо-польскую декларацию о дружбе и ненападении (от 1934 г.) на 10 или даже 15 лет и признать действительной германо-польскую границу.

Польша готова была участвовать в походе Германии против СССР, но делиться с нею своей территорией не собиралась. Идея «Великой Украины» ее тоже не устраивала, ибо вызывала естественные опасения за украинские земли, до сих пор входившие в ее состав. «Если немцы не выдвинут плана «Великой Украины», — говорил вице-директор политического департамента польского МИД Т. Кобылянский, — то Польша будет согласна впоследствии выступить на стороне Германии в походе на Советскую Украину». Но в противном случае, подчеркивалось им, ее выступление невозможно. Так ставили вопрос в Варшаве.

В Берлине проблема восточных земель виделась иначе. Гитлер игнорировал добрую волю польского правительства в вопросе о Данциге. 24 ноября 1938 г. он подписал секретную директиву о захвате Данцига. В ней говорилось:

«Действия строить с расчетом захвата Данцига быстрым ударом, используя благоприятную политическую обстановку. Война с Польшей в планы не входит».

Так что вопрос о Данциге стал тогда для рейха более насущным, чем прожект «Великой Украины».

В те же дни Гитлер обсуждал с начальником штаба Верховного Главнокомандования (ОКВ) В. Кейтелем и командующим сухопутными войсками вермахта В. Браухичем планы войны в союзе с Италией против других «друзей» — Франции и Англии.

Таким образом, к концу 1938 г. последовательность вынашиваемой в Берлине агрессии совершенно изменилась. Если в первые месяцы после Мюнхена не исключалось совместное с Польшей выступление против СССР, то в ноябре — декабре уже было принято решение нанести прежде удар на запад, и в такой очередности: весной 1939 г. — Чехословакия, затем— Польша, а далее — Франция и Англия. Война против СССР отодвигалась на будущее. А в германской печати в целях дезинформации продолжалось муссирование «украинского вопроса»…

План «Великой Украины» завораживал, внушал надежды и успокаивал «миротворцев» по обе стороны Ла-Манша. Чемберлен даже посоветовал французам расторгнуть франко-советский договор: ведь «будущее не совсем ясно»… Английский историк А. Тейлор добросовестно указывает на беспринципную установку британского премьера: «Россия должна сражаться за интересы Англии, но Великобритания и Франция не должны сражаться за ее интересы».

И тут в конце 1938 г. в Англию стали вдруг поступать сведения о возможной агрессии Германии против западных держав. 14 ноября министр иностранных дел Англии Э. Галифакс отмечал, что, по данным разведки, рейх «намерен добиваться развала Британской империи и по возможности установления мирового господства немцев». А через два месяца, 28 января 1939 г., он имел уже сведения о том, что Гитлер «рассматривает вопрос о нападении на западные державы в качестве предварительного шага к последующей акции на востоке».

Советское правительство напряженно следило за тем, как развертываются события в Европе после Мюнхенского соглашения. Понимая, что политика коллективной безопасности драматически не состоялась, оно искало нового внешнеполитического курса. Сдержать агрессора было уже невозможно. Западные державы неуклонно подталкивали его на восток. Встал грозный вопрос о защите страны от весьма вероятного германского нападения.

Конечно, лучшим вариантом был бы действенный союз с Англией и Францией. В этом случае соотношение сил стало бы настолько не в пользу Германии, что Гитлер вряд ли решился бы развязать крупномасштабную войну в Европе. Но как этого добиться?

Малоскрываемое стремление Англии и Франции держать СССР в политической изоляции, уклониться от каких-либо совместных с ним действий по предотвращению фашистской экспансии, заставляло советское руководство задуматься об альтернативах своей политики.

К началу 1939 г. в СССР стали понимать, что Гитлер «меняет игру».

Германские дипломаты, особенно посольство Германии в Москве, начали добиваться улучшения советско-германских отношений. 19 декабря 1938 г. был подписан протокол о продлении германско-советского экономического договора, что еще весной 1938 г. казалось невозможным. Германия словно изменила свое отношение к большевистскому государству. 12 января на новогоднем приеме дипкорпуса Гитлер, к изумлению всех, несколько минут беседовал с советским послом А.Ф. Мерекаловым. А в своей речи в рейхстаге 30 января он уже не делал обычных своих нападок на политику СССР. Набирали силу торговые переговоры. Но вдруг все пошло вспять…

То были метания гитлеровских заправил, еще не решивших, в каком направлении наносить удар: в восточном (по СССР) или в западном (по Польше и западным демократиям при нейтрализации СССР).

Между тем события принимали все более опасный оборот. 15 марта 1939 г. Германия вероломно захватила Чехословакию. Словакия, ставшая формально «независимым» государством, обрела статус вассала третьего рейха, а остальная часть Чехословацкой республики была включена в состав Германии как «протекторат Богемии и Моравии». Англия и Франция сделали вид, будто никаких гарантий сохранить границы оставшейся — после отторжения Судетской области — части ЧСР они в Мюнхене не давали. Чемберлен, воспользовавшись декларацией о «независимости» Словакии, заявил в палате общин: «Эта декларация положила конец тому государству, соблюдение границ которого мы гарантировали. Правительство Его Величества не может считать себя далее связанным с этим обещанием». Так Гитлеру еще раз цинично дали понять, что он может осуществлять свои планы на востоке, не опасаясь противодействия Запада, а весь мир воочию увидел, как политика «умиротворения» не приводит ни к чему хорошему. Европа катилась к большой войне.

В этой обстановке каждое европейское государство во вред себе и всем пеклось прежде всего о собственной национальной безопасности.

Политика безрассудного попустительства агрессору позволила Германии сделать резкий скачок по накоплению и совершенствованию вооружений. Уже к весне 1939 г. вермахт по ряду показателей в этой сфере обогнал многие западноевропейские страны. Для «выравнивания» положения не было уже времени. И хотя в целом — при объединении — демократические страны Запада превосходили Германию по количеству вооружений и численности армий, отсутствие доверия друг к другу, национальный эгоизм, стремление решать задачи своей безопасности за счет других препятствовали созданию превосходящего Германию по военной мощи антифашистского блока.

Положение Советского Союза в этот период было особенно опасным. В мае милитаристская Япония спровоцировала вооруженный конфликт против Монгольской Народной Республики, и, как союзница Монголии, в него оказалась втянутой и наша страна. Военный пожар на Западе нам был совершенно не нужен. Необходим был политический и военный договор с Англией, Францией и их союзниками, и притом равноправный. Однако после Мюнхенского соглашения 1938 г. такой союз был пока невозможным. Оставалось приготовиться к любым зигзагам европейской политики. Главным тогда было выйти из политической — после Мюнхена — изоляции, улучшив отношения по возможности со всеми странами, особенно с сопредельными, а также и с Германией.

А Гитлер, приняв, наконец, решение нанести свой первый удар по странам Запада, собрался для начала захватить союзницу Англии и Франции — Польшу, чтобы не получить потом «удара в спину».

Началось все с изоляции Польши с запада и с востока: на западе проводилась политика изоляции Польши от ее союзников; на востоке — сближение с СССР, чтобы связать ему руки при германо-польской войне. Начался осторожный поиск путей для такого сближения.

Великобритания и Франция, наблюдая за усилением Германии, предпринимали ответные меры, чтобы сохранить свое влияние на соседние страны и оградить себя от войны. Если сразу после Мюнхена буржуазия и трудящиеся — отнюдь не все, конечно, — воспринимали Чемберлена и Даладье как «миротворцев», то теперь всем стало совершенно ясно, что политика «умиротворения» — эта англо-французская концепция безопасности в Европе путем сдерживания агрессора политическими средствами — провалилась.

Национальные интересы всех неагрессивных стран — достижение безопасности — теперь совпадали. Поэтому наша страна попыталась заключить союз с Англией и Францией. 13 марта, сразу после захвата Чехословакии, Советское правительство предложило созвать совещание представителей СССР, Англии, Франции, Польши, Румынии и Турции с целью решить проблему предотвращения новой агрессии. Однако премьер-министр Великобритании счел такое совещание «преждевременным». Тогда же СССР обратился к правительствам Латвии, Эстонии и Финляндии с предложением подписать договоры о взаимной помощи в случае войны, но и это было отклонено.

В то время западные державы весьма негативно относились к союзу с Москвой, но этого не афишировали, прибегая ко всякого рода дипломатическим уловкам. 21 марта британский посол в нашей стране У. Сиде представил наркому иностранных дел Литвинову проект декларации, в которой говорилось, что в случае действий, угрожающих политической независимости любого европейского государства, правительства Англии, Франции, СССР и Польши обязуются немедленно совещаться о тех шагах, которые должны быть предприняты для общего сопротивления таким действиям.

Через день Советское правительство ответило, что оно находит декларацию недостаточно эффективной, но тем не менее согласно ее подписать. А ровно через неделю Лондон… отказался от своего проекта без каких-либо объяснений. Невилл Чемберлен в частном письме от 26 марта так объяснял свои политические соображения: «…должен признаться, что к России я испытываю самое глубокое недоверие. Я нисколько не верю в ее способность провести действенные наступления. Даже если бы она этого хотела».

Отказ Великобритании подписать декларацию имел тяжкие последствия в будущем развитии событий, еще более сгустил атмосферу подозрительности и недоверия между СССР и Западом.

Но бесцеремонно-демонстративные действия третьего, рейха так усилили тревогу многих малых и средних стран, что они стали терять веру в способность бездействующих Англии и Франции защитить их от агрессии. Начались волнения в широких слоях общественности: люди требовали от своих правительств принятия жестких, действенных мер по обузданию фашистов, в том числе и объединения усилий с Советским Союзом.

Эти требования зазвучали еще тверже и резче, когда в последнюю декаду марта 1939 г. фашистская Германия захватила город Мемель (Клайпеда) — он был по мандату Лиги Наций под управлением Литвы, — а затем потребовала от Польши передать ей Данциг и предоставить в ее полное распоряжение экстерриториальные автостраду и железную дорогу, пересекавшие Польский коридор. Польша ответила отказом. Возник германо-польский конфликт, которому суждено было сыграть роковую роль в политическом кризисе 1939 г.

3 апреля Гитлер принял решение о нападении на Польшу, а уже через неделю был подготовлен план «Вайс» — операция по разгрому польской армии и оккупации страны. Начало ее осуществления — не позднее 1 сентября. Тогда английские и французские политики предприняли свои испытанные дипломатические маневры.

Так, 31 марта Чемберлен заявил в парламенте:

«Я должен теперь сообщить палате, что… в случае любых действий, которые будут явно угрожать независимости Польши и которым польское правительство ввиду этого сочтет жизненно важным оказать сопротивление своими национальными вооруженными силами, правительство Его Величества будет считать себя обязанным сразу же оказать польскому правительству всю возможную поддержку».

Гитлер пренебрег угрозой конфликта с Англией и Францией. Его требования к Польше становились все более угрожающими. Свою захватническую политику продолжила Италия: 7 апреля она оккупировала Албанию.

Наглость фашистских агрессоров внушала народам Европы тревогу и страх. Общественность Запада все настойчивее выступала за сотрудничество с СССР. Даже значительная часть членов английского парламента требовала такого сближения.

«Мы окажемся в смертельной опасности, — говорил Черчилль в палате общин, — если не сможем создать великий союз против агрессии. Было бы величайшей глупостью, если бы мы отвергли естественное сотрудничество с Советским Союзом».

Лидер либералов Ллойд Джордж предупреждал Чемберлена: «Действуя без помощи России, мы попадем в западню».

Действительно — и это подтвердят события, — политика гарантий безопасности без союза с СССР не имела действенной силы.

Видя, что «гарантии» не срабатывают, правительства Англии и Франции решили начать переговоры с СССР — это был демарш с целью припугнуть Гитлера возможным союзом с Россией и сделать его более сговорчивым.

В одном из документов английского правительства говорилось:

«Желательно заключить какое-либо соглашение с СССР о том, что он придет нам на помощь, если мы будем атакованы с востока, не только для того, чтобы заставить Германию воевать на два фронта, но также, вероятно, и потому— и это самое главное… — что если война начнется, то следует постараться втянуть в нее Советский Союз…»

17 апреля Советское правительство предложило западным державам свой проект договора:

«1. Англия, Франция, СССР заключают между собою соглашение сроком на 5 —10 лет о взаимном обязательстве оказывать друг другу немедленно всяческую помощь, включая военную, в случае агрессии в Европе против любого из договаривающихся государств.

2. Англия, Франция, СССР обязуются оказывать всяческую, в том числе и военную, помощь восточноевропейским государствам, расположенным между Балтийским и Черным морями и граничащим с СССР, в случае агрессии против этих государств».

Далее шли конкретные пункты, касающиеся тех или иных государств. Это был фундамент серьезного трехстороннего договора о взаимопомощи, который мог бы остановить фашистскую Германию угрозой войны на два фронта. Однако Англия и Франция не спешили с ответом, и пагубная политика проволочек длилась более месяца.

Между тем Германия спешно готовилась к войне. В конце апреля Гитлер разорвал договор о ненападении с Польшей от 1934 г., а заодно, и морское соглашение с Англией от 1935 г. 22 мая Германия и Италия заключили военный союз — так называемый «Стальной пакт».

Обстановка в Европе накалялась. А в представленном наконец 27 мая английском «проекте» ответа на насущное советское требование — заключить официальный политический и военный договор— не оказалось… По горькому опыту в период Мюнхена было ясно, что без конкретных обязательств сторон соглашение никакой силы не имеет. В самом деле, по британскому проекту СССР должен был автоматически оказать помощь Англии и Франции в случае нападения Германии на Бельгию, Грецию, Польшу, Румынию и Турцию, которым Англия и Франция предоставили гарантии безопасности. Однако при нападении рейха на Прибалтийские государства (вариант весьма вероятный и наиболее опасный для СССР) немедленной помощи со стороны Англии и Франции не предусматривалось. Она могла быть оказана лишь при условии, если в результате взаимных консультаций действия Германии будут признаны угрожающими независимости или нейтралитету Прибалтийских государств, а также безопасности СССР. Такая расплывчатость формулировки давала западным державам возможность затягивать время консультаций к саботировать непосредственную военную помощь. Дело осложнялось еще и тем, что 7 июня Германия заключила с Латвией и Эстонией пакты о ненападении. По данным разведки, велись тайные переговоры об оккупации Прибалтики немецкими войсками.

2 июня советская сторона внесла свои уточнения в английский проект: немедленная и эффективная взаимопомощь в случае нападения на одну из трех держав, а также оказание ими помощи Бельгии, Греции, Турции, Румынии, Польше, Финляндии и Прибалтийским республикам; договор вступает в силу одновременно с военной конвенцией. Но английское правительство уклонилось от конкретных обязательств в отношении Прибалтийских государств.

Положение, сложившееся на московских —переговорах, отражало противоборство двух тенденций в англофранцузской политике. Позиции умиротворения агрессоров — по сути, поиска с ними компромисса — противостояло требование немедленного принятия действительных мер на случай непредвиденного развития германо-итальянской экспансии. Борьба этих двух тенденций с возобладанием то одной, то другой, привела к непоследовательности англо-французской политики.

Стремление достигнуть компромисса с третьим рейхом вылилось в возобновлении англо-германских переговоров. Они велись в тайне в мае — августе 1939 г., можно сказать, одновременно с московскими. От Великобритании в них участвовали премьер Чемберлен, министр иностранных дел Галифакс, ближайшие советники Чемберлена Г. Вильсон и другие; с немецкой стороны — германский посол в Лондоне Г. Дирксен, правительственный чиновник по особым поручениям Г. Вольтат и ряд других лиц.

Проект программы англо-германского сотрудничества предусматривал следующее: заключение англо-германского соглашения об отказе применения силы; опубликование заявления о невмешательстве Германии в дела Британской империи и Англии — в «дела Великой Германии»; пересмотр положений Версальского договора о колониях и подмандатных территориях. В случае согласия Германии на «всеобъемлющее сотрудничество между двумя странами в мировом масштабе» Англия выражала готовность оказать давление на поляков относительно Данцига и «польского коридора», а Германия получала бы то, чего она хотела: Англия освобождалась от выполнения гарантий, данных Польше… Вот так германская дипломатия умело использовала непоследовательность политики Англии и Франции для срыва плана Москвы.

Гитлер в целях окончательной ликвидации угрозы создания англо-франко-советской коалиции пошел дальше в нормализации отношений рейха с СССР. Вопрос об экономических переговорах между Германией и СССР, прерванных в начале 1939 г., вновь встал после захвата Чехословакии. Дело в том, что заводы «Шкода», которые находились на территории Чехословакии и имели контракты с Советским Союзом, попали в руки гитлеровцев. В апреле, когда намечались советско-англо-французские переговоры, в германском МИД состоялась беседа советского полпреда А.Ф. Мерекалова со статс-секретарем Э. Вейцзеккером по вопросу о судьбе советских заказов на этих заводах. Так вот, Вейцзеккер возобновление экономических переговоров попробовал повести к улучшению политических отношений между двумя странами. Наш полпред на это заметил, что суть советской линии в том и состоит, чтобы во избежание разногласий не привносить идеологию в межгосударственные отношения.

5 мая немцы выразили готовность решить вопрос о выполнении советских заказов. А 20 мая посетивший Молотова германский посол в Москве Шуленбург сообщил ему о том, что правительство Германии готово направить в СССР советника МИД Шнурре для торгово-экономических переговоров. Нарком напомнил ему, что «экономические переговоры с Германией за последнее время начинались уже не раз, но ни к чему не приводили… германское правительство вместо деловых экономических переговоров ведет своего рода игру… СССР в игре такого рода участвовать не собирается… что для успеха экономических переговоров должна быть создана соответствующая политическая база».

После этой знаменательной встречи Берлин рекомендовал Шуленбургу проявить «политическую сдержанность»…

Советско-германские переговоры в Советском Союзе не скрывали. Молотов, в начале мая 1939 г. сменивший Литвинова на посту министра иностранных дел СССР, выступая впервые 31 мая на сессии Верховного Совета СССР, сказал: «Ведя переговоры с Англией и Францией, мы вовсе не считаем необходимым отказываться от деловых связей с такими странами, как Германия и Италия». Далее он обрисовал ход германо-советских торговых переговоров в 1938—1939 гг.

В июне в Москве стало известно о так называемом «плане Шуленбурга». Его основные положения сводились к следующему:

«1. Германия будет содействовать урегулированию японо-советских отношений и ликвидации пограничных конфликтов.

2. Обсудить возможность предложить или заключить пакт о ненападении; быть может, вместе гарантировать независимость Прибалтийских стран.

3. Заключить широкое торговое соглашение».

Таким образом, в ходе англо-франко-советских, англо-германских и германско-советских переговоров каждая из договаривающихся сторон преследовала сугубо свои цели. Германия стремилась обеспечить себе благоприятные внешнеполитические условия для нападения на Польшу, воспрепятствовать созданию англо-франко-советской коалиции, не допустить вовлечения в войну на стороне Польши Советского Союза. Англия и Франция прилагали все усилия, чтобы избежать войны с Германией путем сдерживания ее угрозой заключения договора с СССР. Чемберлен и Даладье полагали, что переговоры с Советским Союзом, растянутые по времени, явятся тем верным политическим средством, которое позволит мирным путем разрешить германо-польский конфликт.

А при неблагоприятном развитии отношений с Германией Англия и Франция рассчитывали приобрести в лице СССР сильного союзника на востоке, который, подобно тому, как в Первую мировую войну Россия, оттянет на себя основные силы Германии и сделает Восточный фронт главным в войне, если она охватит всю Европу.

Что касается советского правительства, то оно, еще не оправившись от шока, вызванного Мюнхеном, стремилось помешать возможному, как полагали в Москве, сговору западных держав с рейхом и заключить во что бы то ни стало военное соглашение с Англией и Францией, а в случае начала германо-польской войны — не позволить втянуть нашу страну в войну и держать вермахт как можно дальше от границ СССР.

Переговоры, в центре которых стояла, казалось, «польская проблема», в действительности определяли судьбу Европы: война или мир, и опять же сдерживание агрессии Германии угрозой войны на два фронта. Все это происходило в очень сложной, запутанной обстановке, которая часто менялась и порой с непредсказуемыми последствиями.

Благоприятному ходу московских переговоров и их перспективам вредила позиция ряда малых и средних государств. Еще в апреле Советский Союз попытался вновь установить дружественные отношения с Польшей. Польский посол в СССР Гжибовский в беседе с Молотовым 11 мая заявил, что «Польша не считает возможным заключение пакта о взаимопомощи с СССР…». Правительство Румынии тоже отказалось от взаимной помощи с Советским Союзом в отражении возможной фашистской агрессии. Такая позиция Польши и Румынии, имевших общие границы с СССР, ставила препятствие взаимодействию сухопутных войск Англии, Франции и СССР в случае наступления вермахта через польскую и румынскую территории к советским границам.

Тем временем угроза войны в Европе продолжала стремительно нарастать, и в поддержку заключения договора с Советским Союзом выступали все более широкие слои общественности, а также реалистически мыслящие деятели Англии, Франции и некоторых других стран. Если осенью 1938 г., по данным зарубежных источников, во Франции Мюнхенское соглашение одобрили 53% опрошенных, а против него были 37% (остальные воздержались), то летом 1939 г. за применение силы в случае агрессии Германии против Польши высказались 76% (в Англии — 87%), а 81% французов требовали союза Франции с СССР. С этим уже не могли не считаться правительственные круги Англии и Франции, и на переговорах с СССР 25 июля англо-французская сторона приняла давнее советское предложение о проведении военных переговоров, но это, однако, не означало существенного изменения позиции Лондона и Парижа. Чемберлен 30 июля записал в своем дневнике:

«Англо-советские переговоры обречены на провал, но прерывать их не следует, напротив, надо создавать видимость успеха, чтобы оказывать давление на Германию».

По решению Политбюро ЦК ВКП(б) советскую делегацию — военную миссию возглавил народный комиссар обороны К.Е. Ворошилов. В состав ее входили начальник Генштаба Красной Армии Б.М. Шапошников и другие видные военачальники.

Советская миссия была уполномочена вести переговоры и подписать военную конвенцию с Англией и Францией, направленную против агрессии Германии и ее союзников.

Делегации Англии и Франции были представлены незначительными лицами: английскую миссию возглавил адъютант короля адмирал П. Дракс, французскую — член военного совета генерал Ж. Думенк. Обе миссии прибыли в Москву, не имея официальных полномочий на подписание военного соглашения.

Как свидетельствуют английские документы, перед Драксом была поставлена одна задача — тянуть время. В инструкции для делегации указывалось, что «британское правительство не желает принимать на себя какие-либо конкретные обязательства, которые могли бы связать нам руки при любых обстоятельствах». Военные переговоры с СССР британская дипломатия рассматривала всего лишь как еще одно средство давления на Германию.

Бесперспективность переговоров стала для советского правительства очевидной при обсуждении вопроса о пропуске советских войск (в случае начала германской агрессии) через территорию Польши. 14 августа Ворошилов предложил Драксу и Думенку разъяснить их точку зрения по этому кардинальному вопросу.

На следующий день, сообщая план военного сотрудничества трех держав, начальник Генерального штаба Красной Армии Шапошников заявил, что СССР готов выставить против агрессора в Европе 136 дивизий, 5 тысяч тяжелых орудий, 8—10 тысяч танков, 5—5,5 тысячи боевых самолетов.

17 августа 1939 г. подкомиссия британского Комитета начальников штабов, в состав которой входили заместители начальников штабов всех трех видов вооруженных сил, представила кабинету министров чрезвычайно важный доклад. В нем говорилось, что без «быстрой и эффективной русской помощи полякам не приходится рассчитывать на то, чтобы продолжительное время выдержать германское наступление на суше и в воздухе. В такой же степени это относится и к румынам, за тем лишь исключением, что время у них будет еще более ограниченным». Подкомиссия также считала, что заключение договора с Россией представляется лучшим средством предотвращения войны. Успешное заключение договора будет, без сомнения, поставлено под угрозу, если выдвинутые русскими предложения о сотрудничестве с Польшей и Румынией эти страны отклонят.

Но Чемберлену и его кабинету германское нападение на Польшу и его последствия виделись совсем в ином свете. Их заблуждение отражено в высказывании английского военного атташе в Москве полковника Файэрбрейса:

«В будущей войне Германия, напав превосходящими силами на Польшу, захватит ее в течение одного-двух месяцев. В этом случае вскоре после начала войны немецкие войска окажутся на советской границе. Несомненно, что затем Германия предложит западным державам сепаратный мир с условием предоставления ей свободы для наступления на восток».

Конечно же, и в Париже, и в Лондоне знали об антисоветской позиции польского и румынского правительств, об их несогласии принять совместные с СССР меры для пресечения германской агрессии. Член французской военной миссии на московских" переговорах капитан, а впоследствии генерал А. Бофр цинично писал об этом так:

«Проблема заключалась не в том, чтобы добиться у поляков ответа, согласны они или нет на пропуск советских войск через свою территорию, а в том, чтобы найти лазейку, которая позволила бы продолжить (затянуть. — А.О.) переговоры…»

Ход ни к чему не приводивших переговоров определяла позиция Англии, в меньшей мере — Франции, правительство которой во многих аспектах следовало в фарватере британской политики.

СССР, окончательно убедившись в бесплодности диалога с западными державами, все больше склонялся к принятию германских предложений…

Взаимное недоверие, стремление добиваться собственной безопасности за счет других, нежелание учитывать интересы партнеров по возможному соглашению, политическая близорукость привели лидеров европейских стран к жестокому просчету — к недооценке смертельной опасности, которую нес фашизм каждой из них и всему человечеству.

Таким образом, СССР не смог выйти из изоляции, в которой он оказался после мюнхенского сговора. Продолжались бои на Халхин-Голе. Не исключалась — так полагали в Кремле — и возможность «нового Мюнхена». Необходимо было обеспечить безопасность СССР и не позволить втянуть его в надвигавшуюся войну.

Агрессия Германии против Польши казалась уже неизбежной. Явные и тайные пружины дипломатических контактов в сложном переплетении переговоров между западными державами и СССР, Англией и Германией, Германией и Советским Союзом сжались до предела. Европа пребывала в ожидании войны. В образовавшемся политическом цейтноте все неагрессивные страны стремились обеспечить себе наилучшие позиции как при сохранения мира, так и на случай войны.

С приближением срока нападения на Польшу (часть войск вермахта уже выдвинулась к польской границе, в стране шла частичная мобилизация) Гитлер спешил изолировать Польское государство, не допустить советско-англо-французского соглашения. Зная о стремлении СССР избежать втягивания в войну и добиться гарантий для Прибалтики, Берлин готовился предложить ему пакт о ненападении, который отвечал национальным интересам Советского государства и в то же время позволял Гитлеру воевать с Польшей без вмешательства СССР. Он предлагал нашей стране то, в чем ей отказывали западные державы.

Военно-политическое положение в Европе рассматривалось 11 августа на заседании Политбюро ЦК ВКП(б). Особое внимание было уделено готовящемуся нападению Германии на Польшу и попыткам Гитлера договориться с Чемберленом. Видя бесперспективность московских англо-франко-советских переговоров, Политбюро сочло целесообразным вступить в официальное обсуждение возможных германских предложений, о чем известить Берлин.

14 августа статс-секретарь германского МИД Вейцзеккер поручил послу Шуленбургу сообщить Советскому правительству, что «если Россия предпочтет союз с Англией, то она неминуемо останется одна, лицом к лицу с Германией, как это было в 1914 г. Если же Советский Союз предпочтет взаимопонимание с рейхом, он обретет безопасность, которую он так жаждет. И получит все гарантии для ее обеспечения».

15 августа Шуленбург был принят Молотовым. Германский посол зачитал полученное им днем ранее послание Риббентропа с заверением в том, что правительство Германии не имеет «никаких агрессивных намерений» в отношении СССР и предлагает урегулировать «к полному удовлетворению обеих сторон» все спорные проблемы, для чего в Москву в самое ближайшее время готов лично прибыть министр иностранных дел.

Молотов в связи с этим заявил, что для советского руководства «важно выяснить мнение германского правительства по вопросу о пакте ненападения», а также о гарантиях для Прибалтийских государств и сдерживающем влиянии Германии на Японию.

17 августа Шуленбург сообщает Молотову о согласии Германии заключить с СССР пакт о ненападении, дать совместно с Советским Союзом гарантии Прибалтийским государствам и повлиять на Японию с целью улучшить и укрепить советско-японские отношения. Для решения этих вопросов правительство рейха настаивало на срочном принятии в Москве Риббентропа, которому Гитлер дал все необходимые полномочия.

От имени советского правительства Молотов приветствует поворот к улучшению отношений Германии с СССР и предлагает включить в пакт о ненападении специальный протокол о важнейших для договаривающихся сторон вопросах внешней политики в духе германского заявления от 15 августа. При составлении протокола инициатива должна исходить не только от советской стороны, но и от германской. До приезда Риббентропа, сказал Молотов, необходимо провести соответствующую подготовку.

Советское правительство к тому времени располагало информацией о вероятности нападения на Польшу буквально в ближайшие же дни.

20 августа Гитлер обращается к Сталину с просьбой принять Риббентропа 22 или 23 августа.

22 августа представителям иностранных телеграфных агентств в Москве дается разъяснение, что прибытие Риббентропа не является несовместимым с продолжением переговоров между СССР, Англией и Францией в целях организации отпора агрессии.

В тот же день глава французской военной миссии генерал Думенк сообщает Ворошилову, что он получил от своего правительства полномочия подписать военную конвенцию, но о позиции английского, польского и румынского правительств ему ничего не известно. Но при таком положении вещей о подписании конвенции не может быть и речи, тем более что польское правительство категорически отказывается идти на какие-либо договоренности с СССР.

В поддень 23 августа Риббентроп прибывает в Москву. Переговоры между ним, Сталиным и Молотовым длятся всю вторую половину дня и завершаются в ночь на 24 августа подписанием договора о ненападении (и секретного дополнительного протокола, о котором общественность не знает). Договор о ненападении опубликован в советской печати на следующий день. Заключенный на десятилетний срок, он вступает в силу сразу после подписания, еще до ратификации. В нем — обязательства воздерживаться от всякого насилия, от всякого агрессивного действия и всякого нападения в отношении друг друга как отдельно, так и совместно с другими державами. Обе стороны обязываются проводить периодические консультации, чтобы информировать друг друга по вопросам общих интересов. Споры или конфликты должны решаться исключительно мирным путем.

Предложенный Риббентропом секретный дополнительный протокол предусматривал, что «сфера интересов» Германии не включает территорию Латвии, Эстонии, Финляндии и что границей «сфер интересов» сторон станет «северная граница Литвы». «В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Польского государства, граница сфер интересов Германии и СССР будет приблизительно проходить по линии рек Нарев, Висла, Сан». Это означало, что в случае войны с Польшей войска вермахта не пойдут восточнее этой линии, а вопрос об областях с преобладанием украинского и белорусского населения не будет решаться без согласия Советского Союза. Секретные договоренности касались и Бесарабии, отторгнутой Румынией у СССР в конце 1917 — начале 1918 г.; подчеркивался интерес Советского Союза к этой области и незаинтересованность в ней Германии.

Это была договорная гарантия сохранения той линии, которую германские войска не должны были пересекать, что было необходимо для безопасности СССР.

Содержание пакта о ненападении и секретного дополнительного протокола ныне хорошо известно.

Эти вопросы были предметом специального рассмотрения на II Съезде народных депутатов СССР (декабрь 1989 г.), где им была дана политическая и правовая оценка.

Для СССР советско-германский пакт, при всех его морально-правовых издержках, был жизненно необходим, ибо позволял Советскому государству сохранить нейтралитет, не быть втянутым в войну между Германией и западными странами, которая, как полагали в Кремле, могла начаться в ближайшее время. Тут был расчет, что война примет затяжной характер и ослабит обе сражающиеся стороны, а СССР выиграет время для усиления своего военно-экономического потенциала и повышения обороноспособности страны. Главной целью было не стремление избежать войны вообще, а оттянуть вступление в войну на возможно более длительный срок и встретить ее, как говорится, во всеоружии. Кроме того, война между Германией и англо-французской коалицией исключала возможность создания единого антисоветского империалистического фронта. А в случае нападения Германии на СССР уже в ходе ее войны с западными демократиями они объективно становились союзниками Советского государства.

Таким образом, пакт давал возможность выиграть время и создать более благоприятную для СССР международную ситуацию. Но, как показали дальнейшие события, советское правительство не сумело полностью использовать эти возможности. Советский Союз оказался втянутым в войну в неблагоприятных для него условиях. Ошибки в оценке международной обстановки привели к ложным выводам и непродуманным действиям нашего правительства.

Но все это было потом, а тогда, в августе — сентябре 1939 г., все диктовалось жестокой необходимостью и оставалось только следовать ей. Так Черчилль об этом писал:

«Советскому Союзу было жизненно необходимо отодвинуть как можно дальше на Запад исходные позиции германских армий, с тем чтобы русские получили время и могли собрать силы со всех концов своей колоссальной империи… Если их политика и была холодно-расчетливой, то она была также в тот момент в высокой степени реалистичной».

Эту оценку разделяли и некоторые крупные политики Запада: лидер либеральной партии Ллойд Джордж, английский посол в СССР У. Сидс и другие.

Через неделю после подписания советско-германского пакта Германия напала на Польшу.

Уже более полувека историки у нас и за рубежом спорят о том, насколько велика была бы вероятность этой роковой агрессии, если бы советско-германский пакт не был подписан. Хотя сослагательное наклонение противопоказано историческим исследованиям, но нередко бывает так, что ход событий до и после спорного исторического действия проливает достаточно ясный на него свет. Обратимся к фактам.

Решение Гитлера напасть на Польшу, как известно, было принято еще в марте 1939 г., когда Германия потребовала от Польши передать ей Данциг, предоставить автостраду и железную дорогу, перерезающие «польский коридор». С решительным отказом Польши в этих притязаниях соседа возник германско-польский конфликт, которому суждено было сыграть решающую роль в политическом кризисе 1939 г. 11 апреля Гитлер утвердил план операции «Вайс» — готовности вермахта к нападению на Польшу не позднее 1 сентября. 23 мая он подтвердил свое решение на совещании генералитета и, заглядывая в будущее, говорил: «Не исключено, что германо-польский конфликт приведет к войне с Западом, тогда на первом месте будет борьба против Англии и Франции…» Относительно возможных политических действий СССР он сказал, что, если Советский Союз объединится с Англией и Францией, то это «заставит меня напасть на Англию и Францию и нанести им несколько всесокрушающих ударов». 15 июня была утверждена директива о стратегическом развертывании сухопутных войск вермахта, и, как видно по дневнику начальника генштаба Ф. Гальдера, оперативные планы и в августе не пересматривались.

Это подтверждалось и прямыми действиями Германии. Первые 8 дивизий вермахта были выдвинуты к польской границе еще в июне 1939 г. Под предлогом участия в маневрах в средней Германии и Восточной Пруссии — ближе к Польше — сосредоточились танковые и моторизованные соединения. 16 августа в Восточной Пруссии, а 25 августа по всей Германии развернулась общая мобилизация. 19—22 августа корабли ВМФ получили приказ выйти на боевые позиции в Атлантический океан, чтобы успеть до начала войны пройти балтийские проливы. Так что вопрос о войне против Польши был решен уже в апреле 39-го.

Кое-кто, однако, утверждает, что все это было блефом запугивания Польши и западных демократий. Безусловно, и так. Но были и другие весьма существенные причины для таких действий третьего рейха. На совещании с генералами 22 августа 1939 г. Гитлер сказал:

«Нам терять нечего. Мы можем только выиграть. Наше экономическое положение таково, что мы сможем продержаться лишь несколько лет… У нас нет выбора, мы должны только действовать».

И действительно, милитаризованная экономика рейха не могла долго быть эффективной в условиях мирного времени. Известный историк Б. Мюллер-Гиллебранд писал об этом:

«…Расходы на военные нужды в 1939 г. пришли в такое несоответствие с запросами народного хозяйства, что военная экономика должна была вестись за счет выпуска новыхденег, вследствие чего финансовая, а вместе с ней и экономическая катастрофа становилась совершенно неизбежной. Создалось такое положение, из которого только «прыжок в войну» мог считаться единственным спасением».

Но Германия тогда, после захвата Австрии и в особенности Чехословакии, резко усилилась в военно-промышленном отношении. Ведь Чехословакия была крупнейшим экспортером оружия до 1938 г. (вспомним: 40% мирового экспорта вооружения). После захвата этих стран население Германии увеличилось на 10 миллионов человек и составило 79 миллионов (для сравнения: Франция — 39, Англия — 46 миллионов). Это значительно увеличило ее мобилизационный потенциал. Количество дивизий по сравнению с 1938 г. возросло с 51 до 102, танков — с 720 до 3195, самолетов — с 2500 до 4093. Германия имела четко разработанную теорию блицкрига. Значительная часть населения, особенно, молодежи, фанатически поддерживала фашистский режим.

Но все эти несомненные преимущества были временными: до тех пор, пока потенциальные противники — Англия, Франция и СССР — не развернули свои огромные военно-экономические силы. Но в 1939 г. вермахт стал сильнейшей армией в Европе, и Гитлер спешил реализовать его преимущества в блицкриге против Польши. Он считал «очень вероятным» (и не без оснований), что Англия и Франция не примут участия в войне, но все-таки полагал, что некоторый риск есть. Он говорил: «Англия не позволит себе участвовать в войне, которая продлится годы… За союзника никто умирать не будет». Что касается Советского Союза, то Гитлер был уверен, что он не выступит в одиночку в защиту так враждебно относящейся к нему буржуазной Польши. «Россия, — иронизировал он на совещании генералов 14 августа, — ни в коей мере не расположена таскать каштаны из огня».

Уже после начала войны, 3 сентября, он доверительно писал Муссолини:

«…Я не боялся английских угроз, дуче, потому, что я больше не верю, что мир можно было сохранить дольше,чем на 6 месяцев или, скажем, год. В этих обстоятельствах я решил, что представившийся момент, несмотря ни на что, был самым подходящим… Польская армия будет разбита в кротчайшие сроки. Я сомневаюсь, что можно было бы добиться такого успеха через год или два. Англия и Франция продолжали бы вооружать своего союзника, и решающее техническое превосходство вермахта не было бы столь очевидным, как сейчас».

Как видите, план нападения Германии на Польшу был разработан, утвержден и приведен в действие вне какой-либо связи с советско-германским договором о ненападении. Война эта была для германского руководства делом решенным, и отказываться от него оно не собиралось.

Когда в ходе беседы с Риббентропом 11 августа 1939 г. министр иностранных дел Италии Чиано спросил его: «Что же вам нужно — Данциг или коридор?», — тот ответил: «Ни то, ни другое. Нам нужна война».

И они ее начали. Гитлеру нужна была война. Не мировая — локальная. И против слабого противника, которого — было очевидно — никто не поддержит. А то, что так и произойдет, он ясно видел. Это было так очевидно: политические лидеры Англии и Франции в ту пору никак не могли отважиться смело противостоять Германии своею военной силой. «Убогие черви, я видел их в Мюнхене», — так оценивал фюрер Чемберлена и Даладье. Очень скоро события это подтвердили. Во время войны Германии с Польшей второй — западный — фронт, хотя формально и был открыт объявлением версальскими державами войны третьему рейху, да вот фактически-то не действовал. Это позволило Гитлеру очень быстро разгромить Польшу и избежать войны на два фронта.

ПЛАТА ЗА СТРАХ

В Москве 1 сентября 1939 г. было 4 часа утра, когда в Кремль Сталину поступила шифротелеграмма из советского посольства в Берлине. В ней говорилось о сообщении германского радио о том, что вечером 31 августа «польские солдаты» захватили немецкую радиостанцию в приграничном городке Глейвиц и передали в эфир призыв к Польше «начать войну против Германии».

Советскому лидеру стало ясно, что «пограничный инцидент» — всего лишь инсценировка, сработанная гитлеровцами для того, чтобы создать повод к нападению на Польшу и избежать обвинений мировой общественности в совершении «неспровоцированной агрессии».

1 сентября 1939 г. в 4 часа 45 минут германский крейсер «Шлезвиг-Гольштейн» в порту Гданьск произвел самые первые выстрелы во Второй мировой войне. Это был залп по польской крепости Вестерплятте. Немецкие сухопутные войска и военно-воздушные силы начали вторжение в Польшу. Танковые дивизии вермахта рванулись через польскую границу. Сотни бомбардировщиков превращали польские города в руины. Транспорт был парализован, управление страной нарушено.

Польский народ первым испытал ужасы гитлеровского нашествия, а польская армия — первой приняла на себя жестокий удар военной машины Гитлера.

Планируя нападение на Польшу, Гитлер и его генеральный штаб, конечно, остерегались вмешательства Франции и Англии, заключивших в 1939 г. соглашения с Польшей. Он знал, что объединенные силы этих трех стран превосходят вермахт, еще не вполне готовый к большой войне. Немецкий генеральный штаб перед началом польской кампании при подсчете соотношения сил на Западе пришел к неутешительному для себя выводу: французская армия, способная развернуть 106 дивизий, могла незамедлительно нанести удар силами 44 дивизий первого стратегического эшелона. А бельгийская и голландская армии, по тем же расчетам, могли выставить на пятый день войны еще свыше 24 дивизий.

Этим силам союзников Германия могла противопоставить на западном фронте всего около 30 не вполне боеспособных дивизий, с очень слабой артиллерией и совсем небольшим числом средств противотанковой обороны.

Тем не менее немецкое руководство решило начать боевые действия 1 сентября, рассчитывая на то, что Англия и Франция и теперь будут следовать своему мюнхенскому курсу политики — невмешательству.

Расчет оправдался. А ведь если бы союзники выполнили свой обязательный долг перед Польшей, — вермахт в самом начале своего завоевательного рывка был бы остановлен. Увы, этого не произошло, и гитлеровские войска очень быстро захватили Польшу.

ПОЛЬША РАСПЛАЧИВАЕТСЯ ЗА ДОВЕРЧИВОСТЬ

Задачей германских вооруженных сил по «Белому плану» («Вайс») как раз и был быстрый разгром польских вооруженных сил после внезапного нападения. Вперед двинулись 53 дивизии. Для обороны на Западе— 30 дивизий, в резерве — 12. Польскую армию, развернутую к западу от линии Висла и Нарев, решено было разбить концентрическими ударами из Силезии с одной стороны, из Померании и Восточной Пруссии — с другой. Окружить поляков западнее Вислы, не допуская отхода каких-либо их частей в восточные районы страны. Главный удар — на юге, против Силезского промышленного района: захват его тотчас подрывает военный потенциал Польши.

Наступать должны были две группы армий: группа «Север» — 3-я и 4-я армии общим составом в 21 дивизию и одну кавалерийскую бригаду — и «Юг» — 14, 10 и 8-я армии общим составом в 32 дивизии. Группа армий «Юг» должна была наступать из германской Силезии и нанести главный удар своей 10-й армией в направлении Варшавы.

В составе выдвинутых против Польши 53 дивизий было 6 танковых, 4 моторизованные, 4 легкие дивизии. Основная ударная сила— танковые дивизии. 1-й и 4-й воздушные флоты должны были поддерживать соответственно группы армий «Север» и «Юг». Для нападения на Польшу в боевой готовности стояло до 2 тысяч танков и 3 тысяч самолетов.

Линия германо-польской границы позволяла германской армии занять охватывающее положение по отношению к польским силам и сконцентрировать войска на южном фланге. Немецкие войска приготовились к молниеносным действиям.

Польский генеральный штаб разрабатывал тогда главным образом планы войны против СССР. Лишь в 1939 г., когда подготовка Германии к нападению на Польшу стала очевидным фактом, было начато планирование военных действий на западных границах. При слабости польской армии в силах и технике этот план мог быть только оборонительным. Надежд на успешное сопротивление Германии польские правители не питали и рассчитывали только на помощь Франции и Англии.

28 апреля 1939 г. Гитлер расторг германо-польский договор о ненападении. Тотчас начались польско-французские переговоры о конкретизации договора от 1921 г. о «немедленной и непосредственной» военной помощи Франции Польше в случае нападения на нее Германии. Французский генеральный штаб обязался помочь Польше наступлением на Западе силами 40 дивизий. По уточненному договору от 19 мая 1939 г. французская армия должна была начать наступление на 15-й день после нападения Германии на Польшу.

Британское правительство уклонилось от оказания помощи сухопутными войсками и военно-морским флотом, но обещало значительную поддержку авиацией; они обещали направить Польше 524 бомбардировщика, 500 истребителей и 280 других самолетов, что в дополнение к польским ВВС казалось вполне достаточным для противодействия германским военно-воздушным силам. Кроме того, Англия обязалась начать наступление своей авиации на саму Германию.

Польское командование планировало выставить против Германии 49 соединений: 30 кадровых и 7 резервных пехотных дивизий, 11 кавалерийских бригад, 1 танковую бригаду, до 500 танков и 1200 самолетов. Главные силы польской армии развертывались непосредственно в приграничных районах. Длина оборонительного фронта превышала 1000 км, не считая открытого южного фланга.

Для обороны польское командование развертывало 3 группы армий. Северная группа армий — армии «Модлин», «Нарев», «Вышков» — должна была удерживать линию рек Бобр, Нарев, Буг, Висла, обороняясь против немецких войск, наступающих из Восточной Пруссии, и контролировать направление Модлин, Варшава.

Центральная группа армий — армии «Поморье» и «Познань» — имела задачей отразить наступление из Западной Померании.

Южная группа — армии «Лодзь», «Краков», «Карпаты» и «Прусы» — должна была принять на себя удар противника из Средней Силезии, а в случае отступления Северной и Центральной групп армий — отходить в юго-восточном направлении.

Совершенно ясно, что перед лицом готового к нападению вермахта польскому командованию следовало еще до начала агрессии начать стратегическое развертывание для действий армии, авиации и флота. Между тем польское правительство медлило с объявлением общей мобилизации.

Печальную роль сыграли здесь и англо-французские «друзья». 24 августа министр иностранных дел Франции Боннэ телеграфировал послу в Варшаве: «…французское правительство настойчиво рекомендует польскому правительству отказаться от всякого военного сопротивления и отвечать только дипломатическими средствами», и польское правительство уступило этому нажиму. Когда 29 августа, через 3 дня после начала развертывания немецко-фашистских вооруженных сил, оно наконец решилось объявить мобилизацию — по настоятельной просьбе английского и французского послов она была отложена еще на 24 часа, на 31 августа. Французы предостерегали поляков: решение начать мобилизацию усилит опасность войны.

Время было безрассудно потеряно — и когда утром 1 сентября началось немецкое вторжение, до одной трети польских войск не было готово к отражению врага. 15 польских соединений еще не успели сосредоточиться, 8 сосредоточились частично, а 26 соединений хотя и сосредоточились, но полностью занять свои позиции не успели.

Польский план обороны почти не имел шансов на успех. Развертывание проводилось чересчур близко к границам, и для обороны широкого фронта не хватало сил. Это привело к тому, что между флангами армий оказались ничем не прикрытые промежутки. Так, разрыв фронта между армиями «Нарев» и «Модлин» достигал 30 км. Стратегические фланги, особенно южный, не были обеспечены, что позволяло противнику легко осуществить стратегический охват с севера и юга.

Значительное превосходство врага в количестве войск и особенно в танках и авиации, опоздание с мобилизацией армии и отсутствие действенной помощи западных союзников — все это обрекало польскую армию на поражение.

Вот как выглядело соотношение сил сторон на начало войны:

—

Германия

Численность, млн. чел. — 1,6

Количество соединений — 62

Танков — 2800

Арт. орудий и минометов — 6000

Боевых самолетов — 2000

—

Польша

Численность, млн. чел. — 1,0

Количество соединений — 55

Танков — 870[2]

Арт. орудий и минометов — 4300

Боевых самолетов — 824[3]

—

На рассвете 1 сентября германская авиация подвергла ударам авиационные базы и аэродромы в Катовице, Кракове, Лодзи, Радоме, Познани и других городах с целью полностью разгромить польские ВВС. Так в первые же дни войны она добилась господства в воздухе. В многочисленных скоротечных воздушных боях польские самолеты терпели поражение, так как были тихоходны и плохо вооружены. Тем не менее польские войска, несмотря на свою неготовность, встретили превосходящего противника с большой решимостью.

Наступление немецкой 3-й армии из Восточной Пруссии в первый же день было задержано на млавских укрепленных позициях, где польские 20-я пехотная дивизия и Мазовецкая кавалерийская бригада на 15-километровом фронте мужественно сражались против четырех германских дивизий.

Главный удар — силами пяти дивизий немецкой 4-й армии, наступавшей из Померании, — обрушился на боевые порядки польской 9-й пехотной дивизии, растянувшейся на 70-километровом фронте, от района севернее Тухоли до Короново. Несмотря на то что превосходство захватчиков достигало по пехоте 5:1, а по артиллерии 6,5:1, отдельные польские части и соединения оказали героическое сопротивление.

На южном участке фронта главный удар наносила немецкая 10-я армия тремя моторизованными корпусами, а также 8-я армия. К утру 1 сентября эти армии имели восьмикратное превосходство в танках, трехкратное — в пехоте и десятикратное — в авиации над обороняющимися здесь польскими армиями «Лодзь» и «Краков». При столь подавляющем превосходстве противника и недостаточной готовности польских войск к отражению удара сопротивление армий «Лодзь» и «Краков» не могло быть длительным. Лишь в течение двух дней полякам удалось сдерживать на этом участке фронта натиск врага.

Особенно упорное сражение завязалось на том участке фронта, где немецкая 10-я армия наносила главный удар своими 1-й и 4-й танковыми дивизиями (в общей сложности свыше 600 танков) в направлении Радомско.

Здесь, на левом фланге армии «Лодзь», в районах Мокры и Клобуцка, части Волынской кавалерийской бригады при поддержке двух бронепоездов артиллерийским огнем отбили атаки немецкой 4-й танковой дивизии и нанесли ей значительный урон. Однако на этом левом фланге армии «Лодзь» в стыке с армией «Краков» образовалось 8-километровое не прикрытое войсками пространство. Сюда двинулась немецкая 1 —я танковая дивизия, а за нею вскоре и 4-я. Перед немецкими танковыми соединениями в ближайшей глубине польских войск не было. Продвигаясь вперед, они охватывали фланг армии «Лодзь». Командующий польской армией, опасаясь выхода противника в тыл, решил в ночь на 2 сентября отвести войска на 10—15 км к северо-востоку, на оборонительные позиции вдоль рек Прозна и Варта.

В следующие несколько дней полное превосходство германских вооруженных сил на земле и в воздухе стало драматически очевидным для поляков.

Штаб гитлеровских ВВС после завоевания господства в воздухе установил два основных объекта действий для своей авиации: железные дороги и наземные войска. Массированными ударами по железным дорогам германская авиация вскоре сорвала подвоз резервов, дальнейшее отмобилизование и развертывание польских армий. Работа железнодорожного транспорта была нарушена повсеместно. Гитлеровская авиация добилась крупных оперативных результатов, и это повело к ослаблению боевых действий польских войск.

На севере немецкая 4-я армия, используя превосходство в танках и авиации, 3—4 сентября развивала успех в «Польском коридоре». Польские войска и здесь сражались мужественно и стойко. Однако после ряда упорных боев немецкие войска окончательно отрезали в этом «коридоре» две польские дивизии. Немецкая 4-я армия за 5 суток продвинулась на 70 км.

Польское верховное командование не организовало взаимодействия на стыке армий «Поморье» и «Познань» и не приняло мер к тому, чтобы прикрыть широкий разрыв между их внутренними флангами. В результате обе эти армии действовали обособленно. Разрыв ликвидировать не удалось. Германская 4-я армия получила возможность наступать по обоим берегам Вислы на Модлин и далее — на Варшаву.

На млавском направлении войска польской армии «Нарев» продолжали отбивать атаки главных сил немецкой 3-й армии, нанося им значительный урон. Упорно, мужественно обороняясь, польские войска несколько суток сдерживали 3-ю армию врага, содействуя тем самым отходу войск армии «Поморье» из-под охватывающего удара.

6 сентября немцам удалось овладеть переправой через Нарев у Рожан и продвинуться вперед. 10 сентября они уже находились на территории между Вислой и Бугом.

Но решающие события произошли на южном фланге, где немецкие 10-я и 8-я армии при поддержке основных сил авиации 4-го воздушного флота теснили польскую армию «Лодзь», стремясь развить успех к северо-востоку. Положение польских войск становилось здесь все более тяжелым.

Уже 2 сентября левый фланг армии «Лодзь» оказался под угрозой охвата. В то время как немецкая 4-я танковая дивизия вела безуспешные фронтальные атаки и несла потери, 1-я танковая дивизия продвигалась по открытой территории на незащищенном стыке двух польских армий — «Лодзь» и «Краков». Она преодолела за двое суток 60 км и вскоре оказалась южнее Радомско. Этот глубокий оперативный прорыв создал реальную угрозу отсечения армии «Лодзь» от армии «Краков» и разгрома их по частям. Опасность еще более усилилась после того, как немецкая 4-я танковая дивизия была перегруппирована и двинута в прорыв вслед за 1-й дивизией.

Но главное командование польской армии ни 2, ни 3 сентября не проявляло особого беспокойства по поводу положения на стыке этих армий. Оно было уверено в том, что резервная армия «Прусы» сумеет сдержать германское наступление.

Однако события опережали решения польских военачальников. 4 сентября немецкая 8-я армия двумя дивизиями уже обходила правый фланг армии «Лодзь» на Варте. Левому ее флангу угрожали 2 танковые дивизии. Опоздание с вводом в действие резервной армии «Прусы» и армии «Познань» привело к катастрофическому положению на южном фланге польского фронта. В результате тяжелого исхода сражений западнее Вислы в линии фронта на юге образовались многочисленные бреши и пустые пространства, которые открывали германским подвижным войскам большие возможности для маневра. Проникнув в оперативный тыл, немецкие войска начали дробить польские войска и охватывать отдельные их группировки.

Была окружена польская группировка в районе Ра-дома. Быстрое движение танковых и моторизированных войск через возникшие бреши ставило под угрозу всю систему польской обороны.

Общее руководство польскими вооруженными силами с каждым днем ухудшалось: ведь связь войск с главным командованием почти везде была прервана. Генеральный штаб, находясь в Варшаве, все более терял ориентировку в событиях. Авиация врага парализовала польский оперативный тыл. Командующие армиями и их штабы не знали ни общей обстановки, ни даже положения соседей. Их попытки организовать взаимодействие с ближними армиями ни к чему не приводили. Стойко сражавшиеся польские войска не могли сдерживать натиск танковых соединений врага, так как не располагали ни средствами, ни навыками противодействия танковым массам. Началась дезорганизация в польских частях.

Тем временем на севере продолжалась героическая оборона Вестерплятте. Гитлеровцы многократно превосходили польский гарнизон в живой силе и особенно в артиллерии. Мужественно сражалась против захватчиков Варшава.

Самоотверженная борьба народа — рабочих, солдат, интеллигенции придала обороне Варшавы национально-освободительный характер. С первых же дней войны в Варшаве начали формироваться рабочие батальоны, которые потом приняли участие в боях. Из отрядов и батальонов были выделены боевые группы для выполнения особо сложных и опасных заданий: для ночных нападений на вражеские отряды в окрестностях города, немецкие штабы, бронемашины и танки, для ведения разведки. Варшава готова была драться до последнего патрона, оборонять каждую улицу, каждый дом. Благодаря героическим усилиям населения столица в короткий срок была подготовлена к обороне, превращена в сильный укрепленный район.

Бои за Варшаву начались 8 сентября. Осада ее была поручена немецкой 8-й армии, с задачей взять город голодной блокадой и ударами с воздуха. Гитлеровское командование приступило к варварским бомбардировкам. После многодневных налетов немецкая авиация произвела очень большие разрушения в Варшаве, совершенно беззащитной от ударов с воздуха. Именно в эти дни население польской столицы с особой обидой, негодованием и горечью осознало всю низость коварного предательства своих «союзников». С нетерпением вглядывались варшавяне в небо на западе, надеясь увидеть английские воздушные эскадры. Но оттуда шли и шли только волны немецких «юнкерсов» и «хейнкелей», сбрасывавших свой смертоносный груз на истерзанную Варшаву.

Польская столица продержалась до 28 сентября. К концу сентября польские войска оказывали сопротивление лишь в отдельных местах. 6 октября последняя сражавшаяся польская группировка сложила оружие в районе Коцна.

Поражение польской армии и стремительный марш гитлеровских войск на восток создали труднопредсказуемое положение у западных границ СССР. Километр за километром продвижение вермахта на восток означало создание выгодного плацдарма для нападения на СССР в будущем. И хотя секретным протоколом, подписанным в Москве 23 августа, устанавливалась линия по рекам Писса, Нарев, Висла, Сан, которой ограничивалась немецкая «сфера интересов», войска вермахта в ходе польской кампании оставили ее далеко позади и к 17 сентября вышли на рубеж Белосток, Брест, Владимир-Волынский, Львов, Дрогобыч, приблизившись на 150— 250 км к границам СССР.

Это было нарушением договоренностей и создавало тревожную неопределенность. Сталин с началом польской войны в своих планах и действиях тоже исходил не столько из договоренностей в пакте от 23 августа, сколько из действительного развития событий. Молниеносный разгром польской армии вермахтом ошеломил всю Европу. Никакой обещанной действенной помощи союзников Польше. Никакого так ожидавшегося народами мощного коалиционного отпора фашистской Германии…

Что же произошло в Европе? Войну развязывает сильнейшая армия капиталистического мира. Появляется понятие «блицкриг». Польша за несколько недель захвачена. Немецкие армии неумолимо движутся на восток и переходят линию «сфер интересов». Англия и Франция, объявив войну Германии, бездействуют.

Как вся эта картина представлялась в Москве? Почему бездействуют западные союзники Польши? Будут ли немцы выполнять договоренности или нет? Выяснением германской позиции заполнена вся советская переписка с германским МИД в первой половине сентября.

Между тем уже 3 сентября, в день объявления войны Англией и Францией германскому агрессору, Риббентроп настойчиво начал предлагать СССР ввести свои войска в Польшу. Тут был расчет на то, что западные державы тотчас объявят войну и Советскому Союзу, он окажется втянутым в военные действия на стороне Германии и разделит вместе с ней вину за содеянное — развязывание войны.

На предложение Риббентропа о желательном вводе советских войск в Восточную Польшу Молотов через два дня, 5 сентября, ответил, что это будет сделано в соответствующее время, которое «еще не наступило». Затем он напомнил Риббентропу об их обязательстве соблюдать линию разграничения «сфер интересов». На очередной запрос Риббентропа о «военных намерениях Советского правительства» Молотов сообщил, что советские войска выступят в «течение ближайших нескольких дней».

Тем временем обстановка в Польше становилась все драматичнее. 15 сентября немцы взяли Люблин и вышли к Бресту. Польское правительство уже не могло управлять своим государством, а военное командование уже покинуло Варшаву и находилось на юго-востоке страны (район Кременец, Коломыя, Косов), в готовности в случае необходимости перейти румынскую границу. Страна была полностью дезорганизована: потоки беженцев и колонны войск в беспорядке двигались на восток и юго-восток. Армии вермахта заняли всю Западную и Центральную Польшу.

Надежда на затяжную войну в Польше при деятельном союзническом участии западных держав улетучилась как дым. Германо-польская война шла уже недалеко от наших границ. У советского руководства не было уверенности в том, что гитлеровцы при столь успешном, быстром продвижении вперед остановятся на линии рек Писса, Нарев, Висла, Сан, установленной для них как предел секретным протоколом. Их следовало остановить.

В связи с этим встали два вопроса: как, под каким предлогом, ввести советские войска на территорию Польши и как объяснить потом эту акцию советскому народу и всему миру?

Обстановка требовала быстрого принятия ответственнейшего решения. Конечно, оккупация Восточной Польши с военно-стратегической точки зрения была желанной целью для советского правительства. Кроме того, существовала опасность: если эту территорию не займет Красная Армия — ее займут немцы. Затем, невыполнение требований Риббентропа о вводе советских войск в Польшу могло привести к резкому ухудшению отношений с Германией. Все это, с одной стороны, вызывало большую тревогу, а другая опасность: Англия и Франция объявят войну СССР, если Красная Армия перейдет польскую границу. Кроме того, советское руководство опасалось и попасть в ловушку «нового Мюнхена». Объявив Германии войну, Англия и. Франция фактически бездействовали. Это наводило на мысль о возможности новой сделки за счет СССР.

В этой очень напряженной обстановке срок вступления советских войск в Польшу определили два обстоятельства: перемирие 15 сентября с Японией на Дальнем Востоке, где с мая 1939 г. шли бои между японскими и советско-монгольскими войсками, и потеря польским правительством управления страной. Первое обеспечивало безопасный тыл, а второе создавало предлог для «защиты от хаоса» украинского и белорусского населения Польши.

И тогда Сталин решился ввести войска в Польшу. Распоряжения готовиться к такому шагу были отданы еще в первые дни войны, когда было неясно, как будут развиваться события.

4 сентября приказом наркома обороны задерживается увольнение из армии лиц, отслуживших полные сроки. 6 сентября в СССР начата «скрытая мобилизация» военнообязанных для «ведения большой войны» под кодовым названием «Большие учебные сборы». В боевую готовность приведены все войсковые части и учреждения семи военных округов. Усилены комендантская служба, оборона укрепленных районов западной границы, охрана важных военных объектов. Сформированы и развернуты полевые управления Украинского и Белорусского фронтов. 11 сентября командованиям этих фронтов дано указание начать с 13 сентября оперативные переброски частей и соединений в районы сосредоточения у польской границы и быть в готовности к ее переходу 16 сентября. 17 сентября в 5 часов 40 минут войска РККА получают приказ перейти советско-польскую границу и продвигаться к рубежу рек Писса, Нарев, Висла, Сан.

Что побудило советское правительство направить свои войска в Польшу именно в этот срок — объясняет беседа Сталина с Шуленбургом 18 сентября. Советский вождь выразил «определенные сомнения относительно того, будет ли германское верховное командование придерживаться московского соглашения в нужное время и вернется ли за линию, которая была определена протоколом в Москве (Писса, Нарев, Висла, Сан)».

«Его беспокойство, — докладывал Шуленбург в МИД Германии, — было основано на том хорошо известном факте, что все военные неохотно возвращают захваченные территории». Посол просил уполномочить его «сделать дополнительное заявление такого характера, которое рассеяло бы его (Сталина. — А. О.) сомнения». На следующий день Риббентроп телеграммой уполномочил посла передать советскому правительству, что «соглашения… будут конечно же соблюдаться и что они рассматриваются… как фундамент новых дружественных отношений между Германией и Советским Союзом».

Из этих документов видна обеспокоенность Сталина ходом событий, его подозрительность в отношении достигнутых в Москве договоренностей.

Теперь предстояло как-то объяснить советскому народу и всему миру мотивы ввода советских войск в Польшу. В ноте правительства СССР, врученной польскому послу в Москве 17 сентября, было сказано:

«Польша превратилась в удобное поле для военных случайностей и неожиданностей, могущих создать угрозу для СССР. Поэтому, будучи доселе нейтральным, Советское правительство не может более нейтрально относиться к этим фактам».

Одновременно послам 24 стран, аккредитованным в Москве, было заявлено, что СССР, при всех своих начатых действиях, продолжает сохранять нейтралитет в войне.

Войскам Белорусского и Украинского фронтов, вступавшим в Польшу, была разъяснена цель похода: они должны занять территорию Западной Белоруссии и Западной Украины и взять под свою защиту жизнь и имущество местного населения. В обращениях военных советов фронтов говорилось, что советские воины идут в Польшу «не как завоеватели, а как освободители… украинских и белорусских братьев… от всякого гнета и эксплуатации, от власти помещиков и капиталистов». Особо обращалось внимание советских бойцов на необходимость защиты местного населения, охраны имущества всех граждан независимо от их национальности, лояльного обращения с польскими военнослужащими и государственными чиновниками, если они не оказывают вооруженного сопротивления.

Действительно, как свидетельствует начальник генерального штаба Войска Польского генерал бригады В. Стахевич, «советские войска демонстрировали симпатию к польским солдатам, угощали их папиросами и подчеркивали, что идут на помощь Польше». По сведениям из польских частей Корпуса охраны границы, пол яки были дезориентированы поведением наступавших советских войск, поскольку те не открывали огня, а их командиры заявляли о том, что идут на помощь беззащитной Польше. Но все равно не обошлось без отдельных стычек и даже боев между советскими и польскими подразделениями (например, в районах Столбцы и Сарны), хотя в целом советские войска двигались почти беспрепятственно (было одно столкновение с немцами — под Львовом).

Но как же встретил народ Польши известие о вступлении в пределы его отечества советских войск?