Аламогордо и Молдары — это маленькие поселки, один в США, а другой в СССР (ныне — территория Казахстана). Их разделяет почти полпланеты: около 15 тысяч километров. Вряд ли кто-либо когда-либо узнал бы о них, если бы история ХХ века не высветила их названия огненными буквами первых атомных взрывов противостоящих друг другу сверхдержав — США и СССР. Первые испытания атомных бомб в Америке и России отделяют всего четыре года: 1945-й и 1949-й, но полная тайны и драматизма история создания самых разрушительных средств истребления людей, окутанная секретами, отчаянная борьба сверхдержав за обладание и совершенствование этого «абсолютного» оружия велась в течение десятилетий. Поэтому два этих затерянных в пустынях Америки и Азии поселка навсегда вошли в историю на заре ее ядерной эры.

1. Задание № 13

Полковник Поль Тиббетс был внешне спокоен. Он вообще был хладнокровным человеком. Но внутренне он испытывал величайшее волнение. Еще бы! На борту стратегического бомбардировщика В-29, экипаж которого он возглавлял, находилась бомба невиданной мощности. Самолет летел над просторами Тихого океана. Начинался роковой в истории день — 6 августа 1945 года. Экипажу Тиббетса предстояло сбросить атомную бомбу, названную ласково «Малыш», которая должна была испепелить Хиросиму — город с многотысячным населением. Но волновало его не это: он уже неоднократно сбрасывал бомбы на города Японии. Его самолет на сей раз нес урановую бомбу, которая никогда не только не применялась, но даже не испытывалась, потому что 16 июля на испытаниях в США взорвали плутониевую бомбу «Толстяк» (названную, как говорят, «в честь» У. Черчилля), вторая такая бомба могла быть подготовлена только через несколько дней, а Президент США Трумэн требовал сбросить атомную бомбу на Японию не позднее 10 августа. Почему такая спешка? Да потому, что в середине августа в войну с Японией должен был вступить Советский Союз и в этой обстановке Вашингтон рассчитывал, что атомный удар, а лучше — два, заставит японцев капитулировать до того, как советские армии хлынут в оккупированные Японией Китай, Корею, а может быть, и на Японские острова.

Была и другая причина для волнения: «Малыш», в его боевом снаряжении, собирался прямо сейчас, в полете, специалистом по этому делу капитаном I ранга Диком Парсонсом. Он был 12-м в самолете Тиббетса (экипаж 11 человек), так как он был лучшим в США специалистом по сборке бомбы. Это понятно. Но почему ее нельзя было собрать на земле, на авиабазе острова Тиниан (Гуамские острова), откуда взлетел В-29 Тиббетса «Энола Гей» (названный так, кстати, в честь матери командира бомбардировщика)? А потому, что боялись погрузить атомную бомбу в боевом снаряжении в самолет до его вылета. А вдруг на самой уязвимой для авиации минуте — взлете — что-нибудь произойдет и бомба грохнет над своей авиабазой…

Все эти мысли и волновали Тиббетса. Его экипаж ничего этого не знал. Не знали летчики и того, что в кармане их командира лежали 12 капсул с цианистым калием, которые экипаж должен был принять в случае «непредвиденных обстоятельств». Только в 3 часа ночи, когда до сброса бомбы оставалось около 5 часов, Тиббетс передал по селекторной связи экипажу: «У нас на борту первая в мире атомная бомба». Многие из летчиков вообще впервые услышали слово «атомная». Они знали только, что выполняют «специальное боевое задание №13».

Полет продолжался. Нужно сказать, что в этом полете В-29 Тиббетса был не одинок. По установившемуся еще с 1943 года правилу его сопровождали 4 истребителя.

Кроме того, впереди летел самолет — разведчик погоды. Около 4.30 командир разведывательного самолета майор Клод Изерли сообщил на борт «Энолы Гей», что метеоусловия над Хиросимой хорошие, а у японской ПВО не замечено никаких признаков подготовки к отражению возможного авианалета.

Было уже светло, когда «Энола Гей» подлетала к Хиросиме. Город был легко узнаваем в лучах яркого утреннего солнца. Бомбардир Том Ферреби передал командиру, что видит цель издалека, во всех подробностях, и второго захода не понадобится. По команде Тиббетса он открыл створки люка — и пятитонный «Малыш» плавно пошел вниз, принимая в полете вертикальное положение и нацеливаясь точно в центр города.

Было 8 часов 15 минут. Взрыв ее произошел на высоте около 700 метров.

Когда облегченный на 5 тонн В-29 прыгнул вверх, Тиббетс заложил его в крутой, на 150 градусов, правый вираж. Все надели темные очки. Взрыватель бомбы был рассчитан на запаздывание в 43 секунды. Досчитав до 35, полковник не выдержал:

— Ну как там, Боб, видно что-нибудь? — поинтересовался он по селектору у пулеметчика Кэрона.

— Никак нет, сэр.

Но в этот миг ослепительное сияние ворвалось в кабину, и Кэрон увидел чудовищную шарообразную массу воздуха, взметнувшуюся вверх, к самолету.

«Как будто кольцо оторвалось от какой-то планеты и ринулось на нас», — вспомнит он позднее.

Бомбардировщик подбросило. Потом отраженная волна ударила второй раз.

Пока Хиросима исчезала в пелене дыма и гари, Кэрон диктовал на магнитную ленту:

— Столб дыма… Поднимается быстро! У него огненно-красная оболочка! Повсюду пожары, распространяются пожары… очень много пожаров — не сосчитать. Вот она, форма, в виде гриба, о которой предупреждал капитан Парсонс!..»

Полковник Тиббетс четко проговорил в шлемофон: «Цель визуально накрыта бомбовым ударом с хорошими результатами». Это сообщение было послано генералу Т. Фаррелу, заместителю начальника «Манхэттенского проекта» (так назывался проект разработки американской атомной бомбы). Второй пилот «Энолы Гей», Льюис, быстро нацарапал в личном дневнике, лежащем у него на коленях: «Бог мой, что мы наделали?»

Через 20 минут после взрыва бомбы Парсонс послал генералу Фаррелу на Тиниан еще одно послание:

Так рядом со словом Хиросима прозвучало и Аламогордо. И не случайно: именно там, в пустынном штате Нью-Мексико, 16 июля 1945 года впервые была испытана атомная бомба. Но путь к созданию самого смертоносного и разрушительного оружия пролегал через многие страны и длился долгие годы.

Еще задолго до 2-й мировой войны к ядерным процессам было приковано внимание мировой науки. Но до конца 30-х годов это были открытые научные дискуссии. Ученые разных стран делились своим опытом и достижениями в общедоступных научных журналах. Исследования показывали, что ядерная энергия намного превосходит химическую, что ее энергетические возможности колоссальны. Сведения постепенно накапливаются. «Золотым годом» ядерной физики стал 1932 год. Он оказался поистине «урожайным». Чедвик открыл нейтрон, Юри получил тяжелый водород — дейтерий, Кокрофт и Уолтон в Кембридже впервые расщепили ядро лития, Андерсон обнаружил позитрон. Чуть позже, в 1934 году, супруги М. и Ф. Жолио-Кюри открыли искусственную радиоактивность, а в Риме начал свои опыты с медленными нейтронами, изучая искусственную радиоактивность, Энрико Ферми. В 1934 году немецкий химик Ида Ноддак сделала предположение, что под действием нейтрона на уран возникают не соседние элементы, как считалось, а распадается на несколько кусков ядро. Но физики тогда не обратили внимания на то, что стояло за предположением Ноддак, а именно: при распаде ядра должно выделяться огромное количество энергии. А может быть, и к лучшему, что тогда прошли мимо этой идеи. Ведь если бы ею занялись немецкие физики при фашистах, возможно, атомная бомба появилась бы в третьем рейхе.

В СССР передовым центром ядерных исследований стал Ленинградский физико-технический институт (ЛФТИ), возглавляемый А. Ф. Иоффе. Именно в этом институте с 1925 года работал молодой талантливый ученый И. В. Курчатов.

16 декабря 1932 года по ЛФТИ вышел приказ: А. Ф. Иоффе: создать «особую группу по ядру». С этого момента ЛФТИ превращается в центр советской ядерной физики и остается им вплоть до начала Великой Отечественной войны. Уже в 1935 году группа Курчатова обнаружила явление ядерной изометрии. Это открытие мирового класса сделали братья И. В. и Б. В. Курчатовы с Л. В. Мысовским и Л. И. Русиновым. Они доказали, что переход ядер из возбужденного состояния в основное происходит с большой временноґй задержкой.

Однако все эти важные сами по себе исследования и открытия в разных странах были недостаточно конкретны, во многом аморфны, формулировались абстрактно.

Положение резко изменилось в 1939 году, когда немецкие ученые О. Ган и Ф. Штрассман обнаружили деление ядра урана, а во Франции Ф. Жолио и Ф. Перрен пришли к выводу, что деление ядра урана нейтроном сопровождается вылетом нескольких нейтронов. Возникли реальные предпосылки использования ядерной энергии через цепную реакцию деления, в ходе которой выделяется огромная энергия. Это и обрадовало и испугало физиков. Они понимали, что атомная энергия может быть обращена как на благо, так и на гибель человечества, если будет использована в войне. Отто Ган, узнав о возможности создания атомной бомбы, воскликнул: «Бог этого не допустит!» — что в годы войны не помешало ему активно участвовать в нацистском «Урановом проекте», который, к частью, не был осуществлен.

С началом 2-й мировой войны, и особенно после поражения Франции, все публикации в открытой печати о возможности создания «супербомбы» были прекращены. Воюющие стороны серьезно задумались над этой проблемой. И особенно в Англии, оставшейся, по существу, один на один с Германией, научный потенциал которой был весьма высок.

Однако правительство Британии в решении военных проблем в целом оставалось настроенным спокойно-скептически. «Скептицизм был глубоким и почти всеобщим», — так впоследствии отмечали историки.

Что касается США, то сознание колоссальных материальных возможностей страны, а также и то, что она стала пристанищем для многих эмигрировавших из Европы антифашистски настроенных ученых-физиков, одержимых идеей успеть раньше Гитлера овладеть секретом сверхмощного оружия, быстро привели в действие значительные научные силы. Тут, по-видимому, сказался все еще живший в научных лабораториях, изучавших проблемы атомного ядра, дух интернационального сотрудничества ученых-физиков, сопротивлявшихся любой попытке навязать им иной образ мышления, разделить их на противостоящие кланы, отгороженные друг от друга стеной секретности, национального эгоизма. Знаменитую школу Кавендишской лаборатории Резерфорда прошли ученые разных стран, в том числе и советские: П. Л. Капица, Ю. Б. Харитон, К. Н. Синельников, А. И. Лейпунский. Очень характерно высказывание против идеи тотального засекречивания науки П. Л. Капицы — уже во время войны, когда и в США с помощью англичан, и в СССР полным ходом шли работы над созданием атомной бомбы, он писал в сентябре 1944 года: «…узкий эгоизм, воображающий, что можно брать, не давая, может быть политикой только тупого человека. Недаром в Священном писании сказано: „Рука дающего не оскудеет“. Жизненный опыт показывает, что узкий эгоизм как в жизни отдельного человека, так и в жизни государства никогда не оправдывается» {2}.

Положение в Англии стало меняться только с весны 1940 года. В марте на столе председателя Комитета по противовоздушной обороне Г. Тизарда появился краткий документ, который сразу же изменил отношение руководителей английской ядерной программы к использованию науки в целях обороны страны. Три странички машинописного текста, подготовленные учеными-физиками Отто Фришем и Рудольфом Пайерлсом из Бирмингемского университета, эмигрировавшими из Германии (и по соображениям безопасности не допущенными к секретным работам по оснащению английских вооруженных сил новейшим снаряжением), заставили тех, кто занимался научно-техническими разработками по оборонной тематике, по-новому взглянуть на атомную физику. Документ этот, известный как Меморандум Фриша — Пайерлса, обладал такой огромной взрывной силой, что буквально в один миг взбудоражил британских правительственных чиновников. Он назывался скромно: «О создании „супербомбы“, основанной на ядерной цепной реакции в уране». Его авторы убедительно показали, что создание атомной бомбы практически возможно, несмотря на сложность промышленного способа получения чистого или почти чистого урана-235 и сложность технологии изготовления самой бомбы. Фриш и Пайерлс предсказали и убийственный эффект сохраняющейся длительное время после взрыва радиации, найти защиту от которой они не видят возможности. Это предвидение сопровождалось заявлением ученых об аморальности применения атомной бомбы, так как это оружие массового уничтожения несет смерть прежде всего гражданскому населению, незащищенность которого становится абсолютной. «Мы не располагаем информацией, — писали Фриш и Пайерлс, — пришла ли в головы эта же идея другим ученым, но поскольку все теоретические данные, относящиеся к этой проблеме, опубликованы, то вполне возможно, что Германия уже разрабатывает это оружие» {3}.

Итак, упредить Гитлера в создании арсенала устрашения в виде запаса атомных бомб становилось важнейшей задачей стран, воевавших с Германией.

Кроме того, к этому времени Лондону уже становилось все более ясно, что «странную войну» не удастся закончить компромиссом с Гитлером и что переход ее в активную фазу потребует напряжения всех сил и интеллектуальных ресурсов нации. Поражение и капитуляция Франции в мае — июне 1940 года, выход вермахта к берегам Ла-Манша поставили Англию на грань катастрофы. Фактически Англия осталась один на один с гитлеровской Германией, завоевавшей почти всю Европу и планировавшей бросок через Ла-Манш. При отсутствии союзников, в условиях полной неясности перспективы сохранения в безопасности морских коммуникаций, связывающих их с США и Канадой, англичанам ничего не оставалось, кроме поисков любых средств и способов обеспечить выживание своей нации как суверенного государства.

В этих условиях все, что могло усилить оборону страны, вывести ее вперед в военно-техническом отношении, было поставлено, несмотря на тяжесть материальных затрат, на первый план. Решено было незамедлительно приступить и к разработке целого комплекса мер для начала движения к одной цели — производству атомной бомбы. Эти меры включали организационное, материальное, разведывательное и дипломатическое обеспечение всего подготовительного цикла работ и предусматривали, в частности, налаживание контактов с правительством США, а через него — с американскими учеными в области ядерной физики. Первые шаги делались в величайшей тайне, все было строго засекречено.

В целях конспирации созданный во главе с профессором Томсоном особый подкомитет при Комитете по научным вопросам противовоздушной обороны должен был разработать концепцию проекта атомной бомбы. Этот проект получил кодовое название «Тьюб Эллойз», что можно перевести как «сплавы для изготовления труб» {4}. Значение нового оружия в Лондоне было осознано полностью, и к тому времени оно рассматривалось политиками в качестве важнейшей предпосылки не только укрепления обороноспособности страны, но и обеспечения ее будущего как великой державы. Именно по этой причине подкомитет Томсона в своих первых докладах исходил из выгодности для Англии самостоятельного осуществления этого проекта. Черчилль, особенно озабоченный теперь сохранением могущества Британской империи, был готов испробовать этот опасный путь. После того как английские спецслужбы помогли перебраться в Англию немецким ученым Г. Фон Хальбану и Л. Коварски и переправить из Парижа результаты их исследований вместе с запасом тяжелой воды, уверенность премьер-министра в реальности достижения цели возросла. Руководителем проекта стал член кабинета министров Дж. Андерсон. «Подкомитет Томсона» прекратил свое существование: исчез, укрывшись за невинной вывеской то ли технологической компании, то ли лаборатории на трубопрокатном заводе…

В США к тому времени была пройдена очень важная фаза приобщения государственной власти к организации исследований по ядерной физике. Главная инициатива в этом принадлежала венгерскому физику-эмигранту Лео Сцилларду. Летом 1939 года он, увы, безуспешно пытался заинтересовать военные ведомства США в финансировании экспериментальных работ. Натолкнувшись на пассивность военных чиновников, Сциллард избрал иной путь, оказавшийся неожиданно самым эффективным. Он организовал встречу с Альбертом Эйнштейном. Сциллард рассчитывал уговорить знаменитого ученого обратиться за поддержкой в правительство, Эйнштейн согласился с доводами Сцилларда, но выразил сомнение в том, что им удастся одолеть правительственную бюрократию. Тогда Сциллард предложил Эйнштейну написать послание президенту Ф. Рузвельту, а организацию доставки этого письма адресату он взял на себя. Он был знаком с Александром Саксом, вице-президентом одной из ведущих промышленных корпораций, экономистом, в первые годы Нового курса участвовавшим в работе многих правительственных учреждений. Президент Рузвельт знал и ценил этого энергичного человека, выходца из России. Сакс взялся устроить все для «прорыва» в Белый дом.

Саксу были понятны и близки опасения Сцилларда, он и сам являлся горячим сторонником решительных мер по предотвращению расползания фашистской опасности. Получив в начале марта 1939 года приглашение выступить перед слушателями и преподавателями Военно-морской академии в Аннаполисе на тему о возрастающей угрозе войны, Сакс подготовил тезисы, которые назвал «Заметки по поводу приближающейся войны и общекультурного кризиса в межвоенный период».

После того как этот доклад с большим вниманием был выслушан аудиторией, Сакс отослал основные его тезисы президенту Рузвельту. Потом этот документ станет «базой для обоснования проекта создания атомной бомбы».

Констатируя нависшую над Европой угрозу и неизбежность войны западных демократий с Германией (это было в марте 1939 года, после захвата Гитлером всей территории Чехословакии и Мемеля), Сакс писал: «У западной цивилизации, и особенно у исключительно выгодно и счастливо расположенных Соединенных Штатов, есть еще время для того, чтобы провести подготовку к отражению возросшей опасности агрессии со стороны нацистской Германии» {5}. И Сакс, выходец из России, и Сциллард, венгр, хорошо знали о способности немцев серьезно браться за дело и доводить его до конца и понимали, чем может обернуться для Америки промедление в военной подготовке. Сциллард холодел при мысли, что где-то в берлинских лабораториях института кайзера Вильгельма сотрудники профессора Вернера Гейзенберга продвинулись быстрее и дальше, чем англичане или американцы…

Вскоре состоялась встреча трех известных физиков США — Эйштейна, Лео Сцилларда и Эдварда Теллера, тоже эмигрировавшего из Венгрии. Было составлено письмо президенту США, подписанное Эйнштейном, а Сакс взялся доставить его Рузвельту, которому оно и было вручено 15 августа 1939 года. Это послание президенту было составлено в весьма осторожных выражениях, но основная мысль была выражена предельно точно: наука сделала возможным создание страшного вида оружия — огромной разрушительной силы атомной бомбы; угроза овладения ее секретом нацистской Германией требует без промедления развертывания работ над этим новым оружием и в Соединенных Штатах.

Саксу не сразу удалось добиться встречи с президентом. Политический кризис, нараставший с каждым днем летом 1939 года, окончился нападением Германии на Польшу. Мир взорвался. Потерпели провал англо-франко-советские переговоры в Москве; 23 августа был заключен советско-германский пакт о ненападении; 1 сентября германские танки пересекли польскую границу; 3 сентября в войну на стороне Польши вступили Англия и Франция. Через пять дней Рузвельт объявил чрезвычайное положение в стране и сконцентрировал все усилия на отмене эмбарго на продажу оружия воюющим странам с целью оказать помощь демократиям Запада.

Наконец 11 октября Сакс появился в Белом доме. Но, увы, почти часовая беседа не сильно продвинула дело вперед. Президент не был убежден доводами Эйнштейна, Сцилларда и Сакса, что правительство США должно немедленно начать финансирование дорогостоящего проекта. Однако расставаясь, Рузвельт предложил Саксу встретиться на следующий день. На этой встрече Сакс привел много доводов в пользу предлагаемого проекта. Он напомнил поучительную историю спасения Англии во время наполеоновских войн в дни континентальной блокады только по причине недальновидности Наполеона, отклонившего предложения американского изобретателя Фултона построить флот на паровых двигателях, способный пересекать Ла-Манш при любой погоде и появляться в самых неожиданных для противника местах. Сакс передал и мнение английских физиков о страшной разрушительной силе этого оружия. Тогда президент спросил: «Алекс, вы озабочены тем, чтобы нацисты не взорвали нас?» — «Именно так», — ответил Сакс. После этого президент вызвал в кабинет своего военного помощника генерала Эдвина Уотсона. Передавая ему бумаги, которые принес с собой Сакс, он сказал: «Это требует действий».

Так аргументы Эйнштейна — Сцилларда — Сакса приобрели необходимую убедительную действенность.

Был сформирован Урановый комитет, который возглавлял руководитель Бюро стандартов Лайман Бриггс. Недовольный свалившейся на него обузой, Бриггс с недоверием относился к ученым, развивавшим непонятные ему идеи. Да и военачальники, получившие президентское поручение, не скрывали своего скептицизма, хотя и не отказывали в средствах.

В отчаянии физики решили снова обратиться за поддержкой к Рузвельту. 7 марта и 25 апреля 1940 года все тот же Сакс передал президенту один за другим два новых письма Эйнштейна. В первом содержалось предостережение: «…интерес к урановой проблеме в Германии возрос», а во втором развивалась мысль о специальном правительственном органе, который мог бы самостоятельно решать все практические проблемы, связанные с работой над атомной бомбой.

Развертывавшаяся в Европе война побуждала правительство США к более активным действиям в решении судьбы атомного проекта. Захват немцами Швеции и Дании, неожиданный для всего мира быстрый — всего за 44 дня — разгром Франции, эвакуация английских войск, оставивших под Дюнкерком всю тяжелую боевую технику, в Великобританию — все эти события сделали Гитлера полным хозяином в Западной Европе. В Вашингтоне все более осознавали возраставшую опасность фашистской агрессии и для Соединенных Штатов. Началась перестройка промышленности для военных нужд, усиливались вооруженные силы. Большое внимание уделялось проблемам достижения военно-технического превосходства над Германией. Знали, что «германский сумрачный гений» мог подготовить самые жестокие сюрпризы в области военной техники.

27 июня 1940 года Рузвельт назначает д-ра В. Буша, президента Института Карнеги, руководителем всей правительственной программы научно-исследовательских работ в целях обороны. Атомная проблема переходила в компетенцию Национального комитета по научным исследованиям в целях обороны (НКНС) во главе с В. Бушем. Теперь уже комитету надлежало вести диалог с учеными, которые первыми забили тревогу: Сциллардом, Ферми, Вигнером и Геллером.

На первых порах без осложнений налаживались связи с Англией. В Лондоне после поражения Франции весьма пессимистично смотрели на шансы английской науки в самостоятельном решении задачи, сформулированной в Меморандуме Фриша — Пайерлса. Отвлечение сил и средств на решение повседневных обширных задач обороны делало невозможной организацию крупномасштабных работ по созданию атомной бомбы. 8 июля 1940 года британский посол в США лорд Лотиан в письме Рузвельту уведомил его о готовности своего правительства поделиться с американцами военными секретами. Англичане рассчитывали, что Соединенные Штаты возьмут на себя все расходы по развертыванию лабораторной и промышленной базы проекта.

В Вашингтоне откликнулись без промедления. Состоялся обмен группами ученых. В сентябре 1940 года Генри Тизард во главе английской делегации появляется в США, а в феврале 1941 года в Англию отправляется д-р Джеймс Конант, ректор Гарвардского университета, незадолго до этого ставший заместителем В. Буша. Англичане знакомят Буша и Конанта с содержанием Меморандума Фриша — Пайерлса, и американцы узнают, что для создания атомной бомбы потребуются не тонны, а всего лишь от 5 до 10 килограммов обогащенного урана и что при условии исправного финансирования и снабжения сырьем сроки ее создания могут сократиться до двух лет.

Участие англичан и уверенность Буша в том, что создание атомной бомбы по плечу науке и промышленности США, находят понимание в администрации президента. В Вашингтоне и Лондоне учреждают специальные представительства обеих сторон в целях обмена научно-технической информацией, имеющей оборонное значение. А в июне 1941 года американцы получают копию секретного «Доклада подкомиссии Томсона об использовании урана для производства атомной бомбы». Знакомство с этим докладом сокращает американцам поисковую стадию работ по атомной бомбе, дав довольно четкое представление об общем их объеме, перспективе и о многих важных условиях научно-технического обеспечения. Буш и его единомышленники в НКНС получают еще один довод в пользу форсирования работ. Гитлеровская агрессия против СССР резко ускоряет их ход. Решено действовать, не упуская ни одного дня. Темп и ритм подготовительных мероприятий возрастают многократно.

В июне 1941 года было образовано Управление по руководству научно-исследовательской деятельностью с большими правами и полномочиями. Его возглавил В. Буш. НКНС входит во вновь сформированное управление. Было решено, что руководство работами по созданию атомного оружия возьмет на себя особо засекреченный отдел управления — Секция I. Никто не знал о ее существовании, за исключением вице-президента Г. Уоллеса, В. Буша, Д. Конанта, военного министра Г. Стимсона и начальника штаба армии генерала Д. Маршалла. Они составили так называемый Политический комитет, занятый вопросами общей стратегии правительства в сфере использования атомной энергии в военных целях. Генри Уоллес был его председателем номинально — генеральную линию его деятельности определяли президент Рузвельт и его специальный помощник Гарри Гопкинс. Все основные решения «атомного дела» были приняты на чрезвычайно важной встрече Рузвельта, Уоллеса и Буша 9 октября 1941 года.

Международные аспекты атомной проблемы с самого начала приковали к себе внимание Рузвельта. Об этом свидетельствует тот факт, что президент уже 11 октября 1941 года направляет Черчиллю письмо, в котором предлагает премьер-министру действовать на правах партнера в той сфере, которая входит в компетенцию подкомитета Томсона в Англии и управления Буша в США. Рузвельт пишет о важности координации работ или даже «совместного их производства». Ровно через месяц у президента появляется еще одна причина смотреть на проблему как на увеличение совместных с союзниками в войне с фашизмом усилий. 7 декабря 1941 года ударом японской авиации по военно-морской базе США в Перл-Харборе началась война на Тихом океане. Америка вступила во Вторую мировую войну. В тот же день в старой радиационной лаборатории Лоуренса в Беркли (Калифорния) был получен уран-235, необходимый для производства атомной бомбы.

Ранней весной 1942 года Сцилларда, Ферми, Вигнера и других ученых, обосновавшихся в Чикаго под крышей секретной лаборатории («Металлургическая лаборатория») не покидало ощущение, что правительство США недопустимо медлит и что в скором времени нацисты, опередив США, получат атомную бомбу. Многие думали, что война почти проиграна, разве что чудо не спасет союзников. Чтобы достичь этого «чуда», были сформированы группы из выдающихся ученых и талантливой молодежи, способные оперативно обосновать научную концепцию атомного оружия.

Конечно, необходимой солидной базой для продолжения работ стали результаты исследований в Англии и США, но их обобщение в законченной теоретической модели еще предстояло сделать. И вот на этой стадии руководителем становится Роберт Оппенгеймер, ученый и практик, коллега Лоуренса по Калифорнийскому университету. Чикаго и Беркли превращаются в опорные пункты научной мобилизации по атомной проблеме. Артур Комптон, лауреат Нобелевской премии, руководитель «Металлургической лаборатории» в Чикаго, и Роберт Оппенгеймер, профессор университета в Беркли, становятся генераторами и координаторами деятельности всех научных коллективов, которым предстояло «сотворить чудо».

В марте 1942 года В. Буш уже смог проинформировать президента о том, что все данные и эксперименты показали — бомбу они создадут в 1944 году, а ее мощь превзойдет все произведенные расчеты. Получив это известие, Рузвельт счел необходимым поторопить ученых. Выиграть время — в этом, писал он Бушу в специальном меморандуме, «суть вопроса».

Период раскачки закончился. Началась, по выражению Буша, «гонка в целях реализации». Руководствуясь исключительно интересами дела, он предложил возложить практическое завершение проекта на армию и военное министерство с их мощным корпусом инженерных войск. Осенью 1942 года такое решение было принято президентом.

Так родилась организация, неизвестная до той поры в истории США: и по размаху своей деятельности, и по финансовым возможностям, и по удельному весу в структуре военной экономики, по тому, как напрямую, жестко, при строжайшей секретности, она подчинялась только президенту. Конгресс даже не был поставлен в известность о ее существовании. В сентябре 1942 года обязанности непосредственного руководителя этой грандиозной программы, поглощавшей огромную часть национальных интеллектуальных, технических, финансовых и прочих ресурсов, были возложены на энергичного строителя Пентагона полковника инженерных войск Лесли Гровса. Было дано кодовое название новому гигантскому предприятию, разместившему свои предприятия и научные центры в 19 штатах и Канаде, — «Манхэттенский инженерный проект».

Лесли Гровс, получивший в связи с новым назначением звание бригадного генерала, вскоре был включен в Политический комитет, куда входили Буш, Конант, Уоллес, Стимсон и Маршалл. Весной 1943 года административная структура управления окончательно сложилась в том виде, в каком она и просуществовала до конца войны. В преддверии решения чисто военных проблем использования атомной бомбы Рузвельт назначает военного министра Стимсона главой этого политического штаба, делая его, по сути, ответственным за все, что относилось к всестороннему жизнеобеспечению проекта, за вычетом чисто научных вопросов. Стимсону помогают два его помощника, посвященные в тайное тайных «Манхэттенского проекта»: бостонский юрист Харви Банди и опытный администратор Джордж Гаррисон.