Трактирщик ушел, Карцеп закрыл дверь на задвижку. Потом снова оглядел комнату, его взгляд уперся в неподвижную фигуру Юлии.
      – Ты можешь лечь на одеяла, дорогая, путь был не близок, и ты устала. Если хочешь, я прикажу принести ширму, за ней тебе будет спокойнее.
      Юлия лишь зашипела в ответ, не желая разговаривать.
      Карцеп хотел проверить мягкость одеял, но, сделав шаг, почувствовал за спиной чье-то присутствие. Резко обернувшись, он увидел стоящего в углу незнакомца в низко опущенном на лицо черном капюшоне.
      Карцеп выхватил из-за пояса короткий меч, однако тотчас заметил слева второго незнакомца.
      – Нас предали! – завизжала Юлия и, выпустив когти, бросилась на того, что стоял в углу, однако его ответ был страшен: одежды Юлии с треском разошлись на длинные ленты и рука незнакомца, словно трезубец, прошла сквозь тело ведьмы, а затем отшвырнула его прочь.
      Вспомнив силу, Карцеп атаковал сам, пытаясь рассечь существо пришельца косым заклинанием. Однако сказалось отсутствие практики, и противник ускользнул Карцепу за спину, а второй резким возгласом вышиб из руки Карцепа меч.
      Прыгнув в освободившийся угол, Карцеп скрестил на груди руки и уставил взгляд в пол, закрывшись от дурных воздействий и собираясь с силами. Было ясно, что на него напали маги, но он не собирался сдаваться, желая противопоставить им все, что помнил.
      Карцеп пытался остановить собственное время, чтобы его тело нельзя было разрушить, но чей-то знакомый голос вывел его из состояния глухой обороны:
      – Полно, Карцепос, мы не хотим выбрасывать тебя из этого мира. Ты нужен нам здесь. Подними глаза и вспомни прошлое...
      – Я тебе не верю, ты убил Юлию.
      – Я убил Джул, ведьму, которая превратила мага Карцепоса в ничто. Я сделал то, о чем ты мечтал еще несколько минут назад.
      Карцеп перевел дух и медленно поднял глаза. Незнакомец сбросил капюшон, но лицо его все еще казалось Карцепу незнакомым.
      – Кто ты?
      – Вспоминай.
      – Кто ты?! – повторил вопрос Карцеп, с трудом сдерживая дрожь. – Я не вижу!
      – Ты – видишь, и ты – помнишь.
      С этими словами незнакомец раскрыл ладонь, и на ней заплясали языки искрящегося пламени.
      – Ты... Ты... Ты... – начал задыхаться Карцеп, пытаясь выразить еще не до конца сформировавшуюся догадку. – Ты – огонь! Ты – Вендор!
      – Да, это так. А вот кто ты?
      – Я... Я... – Карцеп снова стал задыхаться. – Я – Карцепос, я – воздух...
      – Правильно.
      По лицу Вендора скользнула улыбка.
      В дверь постучали.
      – Откройте, господин, я принес для вас чай! – раздался голос трактирщика.
      – Я открою, – сказал Карцепос.
      – Конечно, – согласился Вендор.
      Карцепос отворил дверь и впустил трактирщика, который, казалось, не видел находившихся в комнате посторонних людей.
      – Вот – чай, а вот – мед и свежий хлеб, – приговаривал хозяин, снимая с подноса и расставляя на столе принесенное угощение. – А что же госпожа, она не желает чаю? – поинтересовался трактирщик, махнув в сторону упавших возле одеял останков Юлии.
      – Дорога была дальняя, и она устала.
      – Если хотите, я принесу ширму, там госпоже будет удобнее...
      – Спасибо, нам и этого достаточно, – отказался Карцепос, открывая перед трактирщиком дверь.
      – Хорошо, господин, отдыхайте.
      Трактирщик ушел. Карцепос поднял с пола меч и спрятал за пояс под широкий плащ. Незваных гостей он больше не боялся.
      – Кто это? – спросил он Вендора, кивнув на второго гостя.
      – Это – Харар, мой ученик.
      Харар поклонился.
      – Ученик? Ты взял ученика, чтобы он убил тебя?
      – Если в небесных скрижалях так написано – этого не избежать. И потом... – Вендор пожал плечами, – маг-учитель может уйти сам, не вступая в поединок с претендентом.
      – М-да... – Карцепос вздохнул и опустился на тахту. Потом провел ладонью по мягкой обивке из овечьих шкур. – Я думал, ты привел Гильгума или Энверсая.
      – А я надеялся от тебя узнать хоть что-то. Но теперь вижу, что ошибался.
      Вендор сел рядом с Карцепосом.
      – Выпьем чаю? – предложил тот, потянувшись к прикрытому войлочной шапкой чайнику.
      – Харар, возможно, выпьет, а я этого не практикую.
      – Иди сюда, Харар, мне пока еще требуется общество смертных.
      – Я стану магом! – возразил ученик, присаживаясь прямо на ковер рядом со столом.
      – Может быть. Но меня это не интересует, просто я привык пить горячую воду.
      – Что еще ты практиковал? – спросил Вендор. Теперь он был седобородым старцем, отрешенно глядящим сквозь стену.
      – Юлия... То есть Джул, хотела, чтобы я чаще занимался с ней всем тем, что помогает рожать детей.
      – Какая мерзость. Разве можно магу опускаться так низко? Вы родили хотя бы одного ребенка?
      Карцепос не стал отвечать сразу, сначала он разлил чай по фаянсовым кружкам.
      – Нет, мы никого не родили, даже напротив – убили множество молодых людей, чтобы Джул снова могла привлекать меня.
      – Какая глупая трата сил, – покачал головой Вендор.
      – Что ты знаешь о воде и земле? – спросил Карцепос, пробуя напиток – теперь он не казался ему таким ароматным, как прежде. Маг возвращался к своей сути, теряя человеческие качества и привязанности.
      – Совсем немного. Гильгум хотел убить меня...
      – Убить? – Карцепос распрямился. – Зачем ему это?
      – Теперь он служит Хивве. Помнишь, что это такое?
      – Еще не вспомнил, хотя именно к ней мы с Юлией и направлялись. Это какая-то черная пропасть.
      – Вот именно. Гильгум отчаялся встретить кого-то из нас и пошел в услужение к Хивве, как многие маги-одиночки.
      – Но зачем ему убивать тебя?
      – Наверное, Хивва боится, что Круг Четырех соберется вновь и тогда ей придется оставить этот мир. Гильгум – лучшее оружие для ее целей. Он искал тебя и Энверсая.
      – Если бы нашел – убил бы, – произнес Карцепос.
      – Разумеется, но я тоже искал тебя, потому что однажды сумел увидеть эту встречу с тобой, правда, меня сбил с толку связанный с тобой человек.
      – Связанный со мной человек?
      Карцепос поставил кружку на стол.
      – Да, связанный с тобой человек, – подтвердил Вендор, грея руки на появившемся в его руках посохе с синеватым кристаллом.
      Со стороны возвышения послышался треск, Карцепос оглянулся. Останки Юлии и ее искромсанная одежда приходили в движение. Подрагивая, словно на мельничном решете, они вращались, как водяная воронка, сжимаясь все сильнее и превращаясь в иссиня-черный шар. Еще мгновение – и шар рассыпался в тонкий пепел, который взметнулся к потолку и просочился наружу через щель в стене.
      – Хивва взяла ее к себе, – сказал Вендор.
      – Туда ей и дорога, – бесстрастно отозвался Карцепос. – О каком человеке ты говорил?
      – Это юноша, скорее мальчик. Он состоял на казенном довольствии без прав и пожеланий.
      – Ты говоришь о рабе?
      – Да. Сначала я подумал, что ты нашел для себя новую оболочку, но потом догадался, что этот юноша лишь носит в своей жизни твой след.
      Вендор пристально посмотрел на Карцепоса, ожидая объяснений.
      – Да, он был моим рабом. Я купил его для жертвоприношения, но он оказался не тем, кто был нужен нам с Юлией. Я искал потомственного торгаша, однако он оказался приемным сыном купца, к тому же довольно беспокойным – он пытался бежать.
      – И ты продал его казне?
      – Да. К тому времени я уже присмотрел другую жертву.
      – Значит, этот раб ни при чем? – не удержался от вопроса Харар.
      Карцепос уже собрался подтвердить это, однако заметил движение посоха Вендора.
      – Самый простой ответ еще не значит самый верный, – произнес тот.
      – Ты хочешь сказать, что мой бывший раб...
      – Бывший раб имперского чиновника по имени Карцеп, – поправил его Вендор.
      – Да, конечно. Так что же необыкновенного в этом рабе?
      – Я еще не знаю. Он слишком закрыт, возможно, это последствие его прошлой нелегкой судьбы или тяжкого заклятия. Мы с Хараром подбирались к нему совсем близко, но тогда не было полной ясности.
      – У тебя хороший посох, – неожиданно заметил Карцепос. – Это ламидиан?
      – Да, ламидиановое дерево, – сдержанно ответил Вендор. Среди магов было не принято оказывать внимание чужим предметам силы, но Карцепос долго оставался без практики, и ему были простительны некоторые промахи. – Уверен, твой был ничуть не хуже.
      – Наверное, – кивнул Карцепос. – Мне кажется, мои руки вспоминают его, однако куда он делся, я не помню.
      – Уверен, что ты вспомнишь, когда накопишь больше силы.
      – Хорошо бы... – качнул головой Карцепос и вздохнул: – Какая звезда была на нем?
      – Горный хрусталь. Иногда он становился серым, как пасмурное небо, иногда источал зимний холод. Случалось, принимал опаловый оттенок.
      – Это был цвет силы.
      Карцепос поднялся, достал из кошелька пару серебряных монет и положил на стол.
      – Мы ведь уйдем прямо сейчас, я правильно понял?
      – Правильно, – кивнул Вендор.
      – Гильгум уже спешит сюда, – заметил Харар и, опершись на собственный посох, поднялся с пола.
      – Ты можешь видеть это? – удивился Карцепос возможностям ученика.
      – Он всего лишь предположил, – пояснил Вендор. – Но это предположение близко к истине. Мы уходим.

      Молоканы вернулись с рассветом, Питер услышал плеск весел и, привстав, сумел разглядеть через сруб большую галеру.
      Вскоре о борт грохнул трап, и первой по нему пробежала исчезнувшая накануне команда – несколько моряков и четверо молоканов. Питер легко сосчитал их по тому, сколько раз скрипнул прогибавшийся под ними трап.
      Пробудившиеся гребцы стали быстро занимать места, чтобы предстать перед хозяевами в лучшем виде, однако никто из них на нижнюю палубу не спустился – пришел матрос с мешком орехов, оставил его на настиле и ушел.
      Гребцы разделили орехи и начали их старательно пережевывать – брюхо следовало беречь, поскольку даже безобидный понос мог стать поводом к немедленному увольнению за борт.
      Вскоре моряк вернулся, и гребцы, без команды, установили весла в срубы.
      – Ум! Ка-та! Ум! Ка-та! – начал отсчитывать ритм моряк.
      В пролом сверху заглянул молокан, встряхнул грязными лохмами и исчез. Галера плавно набирала ход, но сорокавесельной рядом видно не было – порядок движения поменялся, и она шла позади, на приличном расстоянии. Экспедиция молоканов вступала в район обитания морских змеев, и орки осторожничали, чтобы в случае чего не потерять весь отряд.
      – Ум-ката! Ум-ката!
      Моряк разгонял галеру несколько нервно, забывая, что за веслами сидят живые люди и их мышцам требуется разогрев. Гребцы стали обмениваться сердитыми взглядами – что толку гнать, ведь при таком темпе они скоро выдохнутся.
      Наверху невнятно рявкнул молокан, и моряк стал считать медленнее.
      Рыжий ухмыльнулся, Бычок, приподнявшись, выглянул в сруб. Становилось светлее.
      Следующие два часа гребцы работали в привычном среднем темпе, а галера продолжала двигаться на восток. На нижней палубе становилось все жарче, что свидетельствовало о полном дневном штиле.
      Пока гребцы, обливаясь потом, отбивали средний темп, на верхней палубе царила напряженная тишина. На носу галеры, рядом с возвращенными клетками с белыми ягнятами, стояли один из моряков и двое молоканов. Этот человек был единственным, к кому они относились с долей уважения, поскольку он бывал в здешних водах и знал многое из того, что помогло бы галере пробиться через обиталища змей к вожделенному Голубому Суринаму.
      – Что там-м, боцман? Что ты видищ-щ? – спросил молокан с обезображенной шрамом мордой.
      – Кажись... искрится чего-то. Звона не слышите?
      Боцман приложил ладонь к уху и всматривался в гладкую поверхность моря. Отсутствие волнения в районе морских змей было делом обычным, и появление спинного оперения чудовища можно было увидеть издалека.
      – Я не слыщу никакого звона, да? – произнес второй орк и посмотрел на командира. Тот пошевелил ушами, строя разнообразные гримасы, однако расслышать звона тоже не смог.
      – Как пойдет звон, нужно бросать ягненка. Главное – не проспать, – пояснил боцман.
      – Не проспать, – кивнул командир и, заметив, что другой молокан берет клетку с ягненком, толкнул его в плечо. – Зачем берещ, да? Убери руки, да?
      – Я – не проспать, – пояснил тот, поднял клетку и вдохнул запах ягненка. – Вкусн-а-а.
      – Звон! Я слышу звон! – вдруг завопил боцман. – Бросай!
      Орк поднял над головой клетку и швырнул по ходу галеры, в то время как под водой уже мелькали быстрые росчерки пробудившихся змеев.
      Вода вокруг галеры вдруг разом вскипела, по бортам несколько раз ударило, будто гигантским хлыстом, отчего в воздух полетели обломки весел. В панике закричали гребцы.
      Клетка с блеющим ягненком покачивалась на образовавшихся волнах, а под ней, будто молнии, проносились серебряные тела змеев, однако жертву они не трогали, пугая и озадачивая этим молоканов.
      – Пач-чему они не берут жертву? Пач-чиму? – закричал главный молокан, хватая боцмана за горло.
      – Я не знаю, хозя... ин! Не... знаю! – завопил тот, пытаясь разжать когтистые пальцы молокана. – Человека нужно... Человека!
      Хвост змея хлестнул через всю палубу и сшиб за борт кого-то из моряков. Остальные попадали на доски и стали расползаться в поисках укрытия.
      – Какого чилавэка?! – спросил молокан и отпустил хрипящего боцмана.
      – Нужно... нужно найти самого молодого... ваше благородие, я это так понимаю... И бросить змеям, другого средства я не вижу!
      – Бумо, ты слышал? – спросил орк на яни.
      – Слышал, командир, – кивнул второй орк и поспешил на нижнюю палубу, пока змеи не разнесли галеру в щепки.
      Их стремительные, сверкающие на солнце тела свивались в воде кольцами, хвосты рубили воздух, и вокруг стоял несмолкаемый звон, тот самый, который вначале силился услышать боцман. Это звон заглушал треск бортов галеры, крики моряков на палубе и доносившийся с нижней палубы вой, где перепуганные гребцы прощались с жизнью.
      За кормой со всей доступной ей резвостью поспешно разворачивалась сорокавесельная галера, там уже решили, что передовое судно обречено.
      Вскоре Бумо появился на палубе, волоча за цепь молодого гребца. Тот почти не сопротивлялся и выглядел подавленным – это был Питер.
      – Этот годытся? – указал на невольника главный орк.
      – Я не знаю! – прокричал в ответ боцман. – Наверное, годится, ведь он довольно молод!
      – Там сказали, что это Малой, – подтвердил Бумо, указывая когтистым пальцем на пролом в палубе.
      – Бросай! – скомандовал главный. Бумо легко подхватил начавшего упираться Питера и швырнул его прямо в свивающиеся клубки обеспокоенных змеев.
      Питер летел и кричал так, как никогда раньше. Он был так испуган, что даже не ощутил изменений, когда погрузился в морскую воду. Краешком ускользавшего сознания невольник надеялся, что смерть его будет легкой и ему не придется задыхаться в темной утробе морского чудовища. Детские игрушки, малкуд, лицо дяди и нескончаемые порядки туранской конницы – все в один миг пронеслось перед его глазами.
      «Все, я готов. Готов. Ешьте меня», – мысленно согласился Питер и крепко зажмурился.
      Что-то коснулось его ног.
      – Ой! – закричал Питер и поджал ноги, при этом глотнул морской воды и закашлялся.
      «Бе-е-е-е!» – жалобно блеял белый ягненок, его клетка качалась на волнах совсем рядом, но змеи никак не хотели брать этот подарок.
      Питер плохо плавал, но тут он ухитрялся держаться на воде, боясь нахлебаться до того, как дождется скорой расправы. А змеи проносились совсем близко, закручивая водовороты и затягивая страшные минуты ожидания...
      «Бе-е-е!» – снова проблеял барашек. Мелькнула серебристая чешуя, лязгнули огромные челюсти, и змей ушел на глубину, а вместе с ним убрались и другие чудовища.
      – Они взяли барашка! Они взяли барашка! – стал кричать боцман, приплясывая на палубе.
      Питеру бросили канат, он вцепился в него, как перепуганный котенок в руку нашедшего его человека. Никаких мыслей в голове не было, радости Питер тоже не испытывал. Даже поднявшись на палубу, он шел, не чувствуя ее разогретой поверхности.
      – Малой – счастливий! Уррма! – пророкотал орк, еще минуту назад бросавший Питера на съедение змеям.
      – Пастой! – позвал главный орк и, подбежав к Питеру, с почтением дотронулся до его мокрого плеча. – Счастливый какой, уррма!
      Моряки стали сигналить большой галере, чтобы та возвращалась, – змеи ушли, и можно было двигаться к сокровищам Голубого Суринама.
      Совершенно онемевший, Питер спустился на нижнюю палубу, где столкнулся с жарким приемом своих товарищей, кое-кто из которых был свидетелем выпавших на его долю испытаний.
      – Мы видели, как ты упал в воду! Видели! – кричал Рыжий.
      – Думали, каюк тебе, Малой! Думали, все! – вторил ему Бычок.
      – Питер, ты живой! Питер! – радовался Крафт, и по его лицу катились слезы. Он уже считал себя «осиротевшим», а тут – такая неожиданность.
      За этой радостью уже никто не обращал внимания на двух зашибленных насмерть и троих покалеченных гребцов, пострадавших, когда змеи ударили по веслам.
      Весла уже заменили, для этого имелся специальный запас, но вот людей поменять было невозможно, теперь они лежали на настиле, и живые, и мертвые, ожидая своей очереди оказаться за бортом. Больные и раненые на нижней палубе были бесполезны.

      После короткого обеда гребцы снова налегли на весла.
      Раненых с ними не было, их вынесли моряки молоканов. Загребные заново перераспределились, чтобы оба борта гребли одинаково, и поход продолжился. Грести пришлось до полуночи, пока морякам не удалось промерить лотом глубину, чтобы бросить якорь.
      – Завтра, должно, Суринам увидим, – сказал кто-то в темноте, укладываясь на настил.
      – Неужто там и правда сокровищ видимо-невидимо? – спросил другой.
      – Должно, так и есть.
      – Есть-то они есть, – раздалось из другого конца, – да только змеи с ними никого не выпускают!
      – А хорошо бы домой вернуться да с полным карманом жемчугов, – со вздохом стал мечтать Рыжий.
      – Ты громче ори, – оборвал его Бычок. – Тогда тебя хозяева прямо сейчас за жемчугом отправят.
      Его замечание подействовало на всех, разговоры прекратились.
      Питер лежал на спине и через пролом в верхней палубе смотрел на звезды. В здешнем небе они были необыкновенно яркими.
      После нескольких часов тяжелой работы чувства постепенно вернулись к нему, и теперь он вспоминал, как барахтался в воде и как выглядели проносившиеся рядом змеи. Запомнить удалось только серебристые многогранники, из которых были составлены шкуры чудовищ.
      Устав от нелегких воспоминаний, Питер вздохнул и, перевернувшись на бок, хотел по привычке придержать цепь на поясе, чтобы не звенела. Но ее не было – должно быть, потерял, когда барахтался в воде.
      «Ну и ладно, это не я снял, это – змеи, – сказал он про себя, чувствуя, как погружается в сон. – А с них и взятки гладки».
      Питеру снилась лунная ночь и струившиеся в лунном свете морские змеи. Только смотрел он на них не с палубы галеры, а как будто летал неподалеку. Во сне змеи не казались столь ужасными, как тогда – среди волн. У них были большие блестящие глаза и огромные, как парус сорокавесельной галеры, спинные оперения.
      «Возьмите меня к себе, змеи, я тоже умею летать!» – попросил их во сне Питер.
      «А кто ты такой?» – спросил змей, на длинной шее которого болталась потерянная цепь Питера.
      «Я – Питер Фонтен, я гребец на галере».
      «Ты не Питер Фонтен», – ответил змей. И тотчас налетела буря, тучи заслонили луну, и стало темно. Питер открыл глаза и увидел, что все гребцы торопливо занимают места, а в проходе «колодца» стоит вчерашний знакомец – молокан Бумо.
      – Пошевеливайся, Малой, если не хочешь, чтобы башку откусили, – прошипел Рыжий, и Питер тотчас очнулся. Он перепрыгнул через колени Рыжего и приземлился на свое место.
      – Ум-ката, ум-ката! Наддай! – закричал в пролом боцман. Питер поднял голову, но не узнал его. Лицо боцмана посерело, а одного уха как не бывало.
      «Может, у него и не было этого уха?» – подумал Питер, налегая на весло. Потом зажмурился и посмотрел снова.
      – Ум-ката, ум-ката! – командовал боцман, однако теперь он был и румянее, и с ушами у него все было в порядке.
      «Вот это да! Выходит, я сплю?» – поразился Питер.
      – Эй, Малой, да ты спишь, что ли? – начал сердиться Бычок.
      – Извини, это я после вчерашнего, – ответил Питер и стал внимательнее следить за темпом.
      – Ум-ката, ум-ката! Ум!
      – Ум-ката, навались! Ум-ката!
      Питер греб и греб, следя за дыханием – в первый час следовало налаживать легкие. Это уже после, в разгоне, можно и парой слов перекинуться, а первый час – разогрев. Это было железное правило всех галерных.
      – Куда ж... гребем-то?... – спросил Рыжий, не обращаясь ни к кому.
      Питер скосил на него глаза и от ужаса едва не потерял темп – из груди Рыжего торчала позеленевшая медная рукоять старинного кинжала.
      – Должно совсем... уже близко... – продолжал разговаривать Рыжий.
      «Дышать, главное – дышать, – начал уговаривать себя Питер. – Это после вчерашнего, это пройдет».
      – Малой, уррма! Малой! – прохрипел совсем рядом молокан. Питер повернул голову и едва не закричал – к нему обращалась отрубленная голова орка, которую тот держал в руках.
      – Малой, уррма! Уррма, Малой!
      Питер зажмурился крепко, как мог. «Дышать, главное – дышать... Это пройдет...» А голова расхохоталась, ее хозяин повернулся и пошел к «колодцу».
      – Ты им... понравился, – заметил Рыжий. Питер осторожно приоткрыл один глаз и с облегчением убедился, что Рыжий цел и невредим.
      «Это пройдет...»
      – Ох и болтлив же ты... Рыжий... – сказал Бычок. Галера катилась по воде, словно смазанная маслом, теперь можно было поговорить.
      – Эй, у срубов, куда катим, что там видно? – крикнули с середины нижней палубы.
      – Вода там! – ответил Бычок с какой-то злобой.
      – А у нас – сорокавесельная! – крикнули с другого борта. – Обходит, первой к жемчугам быть хочет!
      – Ага, как со змеями воевать, так мы, а за жемчугами они первые, – в том же тоне прокомментировал Бычок. – Поубивал бы всю эту сволочь.
      – Ты о ком, земляк? – усмехнулся Рыжий.
      – А хоть бы и о тебе. Надоел ты мне, сил нет.
      – Это ты зря, я ж тебя люблю, как родного! – начал дурачиться Рыжий.
      – Земля! Земля, так вас разэдак! – закричали с верхней палубы, Питер узнал голос боцмана. – Ваше благородие, он самый – Голубой Суринам!
      – Вах, уррма! – после некоторой паузы отозвался главный орк на галере.
      – Уррма!
      Это уже был голос Бумо. На верхней палубе начались какие-то пляски, стали раздаваться дикие выкрики. Потом в пролом просунулось лицо вконец обезумевшего боцмана.
      – Ум-ката, сукины дети! Ум-ката, ката, ката, ката!
      Не зная дистанции до суши, гребцы стали послушно разгоняться. Разговоры стихли, шутки остались позади, гребцы снова выкладывались по полной.
      Наверху и где-то еще – должно быть, на сорокавесельной, – кричали не переставая. Гребцы прислушивались к этим крикам и не заметили, как застучала под днищем галька, а затем последовал сильный удар, и судно село брюхом на песок.
      Наверху взревели еще громче, а потом и люди, и орки, судя по плеску воды, стали прыгать за борт.
      Неподалеку так же шумно высаживались с сорокавесельной.
      – Неужто прибыли? – недоверчиво сказал Рыжий, наклоняясь через Питера, чтобы заглянуть в сруб.
      – Так и есть – Голубой Суринам... – хрипло подтвердил Бычок. Его подбородок затрясся, на лице проступили капли пота, и он вдруг закричал тонким визгливым голосом:
      – Жем-чу-га, брат-цы! Жем-чу-га по все-му бе-ре-гу!
      Этот крик разом вывел из равновесия всех галерных, они соскочили со скамеек и бросились к единственному выходу. Питер тоже было вскочил, но, обернувшись, увидел Крафта, который сделал ему знак не спешить.
      – Вместе пойдем! – крикнул он.
      У трапа уже закипала драка – всем не терпелось выйти на палубу немедленно, ведь без них могли разобрать все сокровища острова.
      Наконец, с разбитыми носами и рассеченными лбами, галерные рабы вырвались на верхнюю палубу и, обгоняя друг друга, стали прыгать за борт.
      – Пошли? – спросил Питер.
      – Пошли, – кивнул Крафт. – Только быстрее, а то все расхватают!
      Они быстро поднялись на палубу и остановились, удивленные видом большого острова с лазурными горами и удивительной прибрежной полосой, засеянной крупными жемчужинами вместо гальки.
      – Возможно ли такое, Питер? – воскликнул Крафт.
      – Это похоже на сон. Даже если не искать рубины, а довольствоваться только жемчугом, мы станем богатеями, Крафт!
      В сорока ярдах стояла брошенная сорокавесельная. Судя по низкой осадке, она пробила о камни дно и теперь некрасиво завалилась набок, но это никого не интересовало – вся ее команда, вместе с гребцами, тоже убежала на остров собирать сокровища.
      – Ну, пошли! – нетерпеливо сказал Крафт и, перемахнув за борт, по пояс погрузился в морскую воду. Питер последовал его примеру. Дно было мягким из-за слежавшихся мелких жемчужин. Но стоило приятелям пройти несколько шагов, как им стали попадаться особенно крупные разноцветные жемчужины, каждая размером с голубиное яйцо. Некоторые имели опаловый оттенок, другие голубой. Попадались темно-синие или совсем черные – самые дорогие.
      Приятели быстро наполнили небольшие карманы в складках бахота, где обычно прятали небольшие запасы орехов. Теперь остатки орехов были выброшены, но карманов не хватало, и часть сокровищ пришлось держать в руках, а Крафт самые крупные жемчужины спрятал во рту.
      – Эй, посмотри, – сказал Питер, распрямляясь. Сразу за их галерой стояла еще одна, с остатками паруса и снастей. Должно быть, она находилась здесь не один год, но за ней виднелось еще одно судно, куда более ветхое. Мачта на нем еще держалась, но от паруса уже ничего не осталось.
      Питер посмотрел в другую сторону – и там, за сорокавесельной, по всему берегу виднелись брошенные суда в разных стадиях разрушения. Пять, десять, двадцать лет назад... Остовы одних едва виднелись над водой, о других напоминали лишь несколько выброшенных на берег фрагментов из почерневшего дерева.
      – А что ты удивляешься? Мы же здесь не первые! – воскликнул Крафт. – Хорошо бы найти какой нибудь мешок, а то мы так много не соберем.
      – Да. Может, пошарить на сорокавесельной, там наверняка много всякого добра? – предложил Питер, однако взглядом то и дело возвращался к скелетам кораблей прошедших эпох. Здесь было их древнее кладбище.
      – Ладно, пошли в гору! Наши-то все туда убежали!
      – Почем ты знаешь, следов-то нет!
      – Следов нет, но я нюхом чую, – сказал Крафт и быстро зашагал по жемчужной гальке. Питер поспешил за ним.