– Меня беспокоят твои девочки. Не смей подсаживать их на видео, чтобы заняться Анитой.

– Да, но они любят смотреть мультики, пока я занимаюсь с Анитой.

– Боже милостивый.

Анжела рванулась к двери. Оставаться здесь она больше не могла – ни минуты. О чем думал Господь, одаривая такими ласковыми глазами человека с ледяным сердцем?

– Анжела, если бы я попробовал… попытался принять тебя такой, какая ты есть. Принять с твоей профессией. Мы могли бы?.. – Он замолчал. – Я не хочу тебя потерять. – Пальцы нервно ерошили волосы. – Не хочу потерять. Только не знаю, что я могу сделать. – Он снова замолчал, устремив на нее взгляд, полный невысказанных обвинений. – Боже, я ведь думал, что влюбился в ангела. Мне нужно время, чтобы свыкнуться с… ты знаешь.

Анжела фыркнула. Кивнула на портрет:

– Спасибо, хоть здесь одетой оставил.

– А в чем дело? – с горечью парировал он. – Я тебя обманул? Наверное, учитывая твое ремесло. Вот, – Роберт вывалил из кармана монеты и банкноты, – достаточно? Будем считать, я расплатился. Твое время дорого стоит, а я не хочу мошенничать.

Анжела смотрела, как катится к ногам упавшая монетка, в глазах ее стояли слезы.

– Почему нет, Роберт? Ты ведь мошенничаешь со всеми подряд. Почему я должна быть исключением?

Она выбежала из гостиной, перескочила мостки и помчалась по тропинке, так и не услышав страшного звука, что заглушил в ушах Роберта грохот захлопнувшейся двери.

Скрежет несчастного, отчаявшегося, выжатого сердца.

Стив пошел вразнос, уже по-настоящему. Анжела достаточно долго проработала в приюте, чтобы распознать признаки истинной катастрофы. Спектакли здесь случались сплошь и рядом. Каждый день кто-нибудь распускал кулаки, колотился головой о стену. Угрожал покончить с собой, театрально чиркал лезвием по запястью. С подобными шоу справлялась сестра Кармел. В одиночку. С более сложными случаями справлялись скопом, но без привлечения настоятельницы. Вопли, стоны, суматоха не привлекали особого внимания.

Но этот случай был совсем иной. Тот самый. Мэри Маргарет регулярно читала лекции о признаках настоящего припадка: глаза закатываются под веки так, что видны одни белки, все мышцы напряжены, кулаки и челюсти стиснуты, изо рта лезет пена, а тело монотонно раскачивается, время от времени бросаясь на что-нибудь твердое.

У Стива все признаки были налицо: зрачки за веками, каменные мышцы и даже следы засохшей пены в уголках рта. Он громил трапезную, в щепки разносил стулья, переворачивал тяжелые дубовые столы. Сгусток энергии. Самовосстанавливающийся тайфун. Мэри Маргарет выгнала всех из трапезной, надеясь, что гроза сама собой утихнет, однако решила все же вызвать полицию. В своем кабинете она скрылась перед самым появлением Анжелы.

– Что случилось? – спросила Анжела у сестры Кармел.

– Мы сами не знаем, котик. Бедный мальчик. Все зовет какую-то Николя, а больше ничего понять нельзя. Вроде как нигде ее нет, этой девочки. Ты случайно не знаешь, кто это может быть?

– Его сестра. – Анжела закусила губу.

– И что еще ты нам можешь сообщить? – За ее спиной выросла Мэри Маргарет.

Пока Анжела колебалась, настоятельница вцепилась ей в плечи и встряхнула. Безжалостно.

– Если что-то знаешь – выкладывай. Хоть что-нибудь, за что зацепиться. Сколько можно повторять: вы должны использовать все – все! – что им дорого.

Вот так оно и вышло. Под аккомпанемент воя Стива и грохота ни в чем не повинной мебели Анжела рассказала все, что ей было известно. Глаза Мэри Маргарет сужались с каждым ее словом. Анжела ничего не скрыла. Рассказала, как удерживала Стива на расстоянии от Николя лживыми обещаниями и как была тронута мечтой Николя открыть собственный косметический салон. Когда она замолчала, Мэри Маргарет закурила и посмотрела на сестру Кармел, как на сообщницу:

– Наркотики.

К изумлению Анжелы, сестра Кармел удрученно закивала.

– Что вы хотите сказать?

– То самое, черт подери. Фокус известный. Тебе, сестра, тоже не мешало бы знать. Немного косметики. И много наркоты. – Она мотнула головой в сторону трапезной. – А что, он даже не намекал?

Анжела опустила глаза.

– Понятно. Намекал, но ты не слушала, верно, моя девочка? – Настоятельница выпустила облако дыма, сдвинула сигарету в угол рта и хлопнула в ладоши, призывая к вниманию. – Так, ладно. За дело, – заговорила она отрывистым тоном командира на плацу. – Алоиза! Марш к соседям. Спросите некую Николя. Если ее нет, прикажите дежурным, когда появится, немедленно послать ее к нам.

Сестра Алоиза спешно удалилась, если можно назвать спешкой заплетающуюся старческую иноходь. Мэри Маргарет повернулась к сестре Оливер и остальным монашкам:

– Всех держать в комнатах. Плевать мне, каким способом. Уберите их с глаз долой, иначе зараза распространится и они разнесут здесь все по камешку. Нужно будет – свяжите. Вперед!

Монашки рассыпались в разные стороны, разбросав руки, – как в те времена, когда они на своих фермах собирали овец в стадо.

– Сестра Кармел! Разболтайте четыре… нет, пять снотворных порошков в чашке крепкого кофе и стойте у входа на кухню, подальше от двери трапезной.

– А мне что делать, матушка? – жалобно спросила Анжела.

Мэри Маргарет послала ей уничтожающий взгляд. Время и место, однако, не располагали к разборкам. Настоятельница расколотила стул об пол и ножкой заперла двери трапезной.

– Пусть посидит. Другую дверь охраняет Кармел со снотворным. Я буду встречать полицию. А вы, сестра, стойте здесь на страже. Не говорите ни слова, просто приглядывайте, ясно? Ни слова. До него сейчас ничего не дойдет. Крикните, если прорвется.

Анжела кивнула. За несколько секунд все разбежались, и она осталась одна – следить в окошко над дверью трапезной за Стивом, этим сгустком страдания, живой болью в человеческом обличье. Она виновата, только она. Это она все испортила. От долгого душераздирающего вопля у Анжелы перевернулось сердце. Она оглянулась: коридор пуст. Нужно что-то делать, должен же быть какой-то способ исправить то, что она натворила. Анжела до крови закусила нижнюю губу. Набрала побольше воздуха в легкие, еще раз осмотрела коридор, выдернула самодельный запор из дверных ручек и скользнула в трапезную. Зубы и колени отбивали ритм не хуже африканского тамтама.

Он заметил ее не сразу. Анжела сделала несколько мелких, осторожных шагов, пришептывая потихоньку, прицыкивая, пришикивая, как делала это с дядей Майки в самые худшие моменты, как уже не раз поступала и со Стивом. Раньше помогало. Увидев ее, он замер. Анжела остановилась в паре ярдов от Стива. Ш-ш-ш-ш.

– Сука! – взревел Стив, ворочая белыми пятнами вместо глаз. И Анжела поняла, что совершила большую ошибку; возможно, последнюю в жизни.

Бежать было поздно. Он догонит ее в один прыжок. Остается одно – держаться до последнего. Анжела вцепилась в единственный уцелевший стул. Будет хоть чем прикрыться в крайнем случае.

– Ты врала, что она в безопасности! Врала, что мы сможем поговорить. Нет ее! Нет! Нигде нет! Лживая сука! – Стив напружинился, изготовившись прыгнуть. От страха у Анжелы закружилась голова. В руке Стива блеснуло лезвие.

– Стив. – Анжела сглотнула. Только бы не показать, что боится, только бы не выдать своего страха. – Стив, милый. Ты напрасно так волнуешься. Николя уже ищут. Пока мы с тобой поговорим, ее найдут.

– Не найдут.

– Ну-ну. Откуда тебе знать?

– Знаю, – прорычал он, распоров ножом джинсы на бедре. Ткань потемнела от крови. – Вчера я ее упустил. После того, как ты там побывала, – добавил он свистящим шепотом. – А ты знала, чем она занимается. Знала – и не остановила. Даже не попыталась.

– Не знала, Стив. Правда, не знала!

– Сука. Еще одна лживая сука. Все вы одинаковые.

Он надвигался на нее зловеще скользящим шагом. Анжела до боли в пальцах цеплялась за спинку стула; из стянутого ужасом горла вместо слов рвались невразумительные мольбы.

– Стив, нет… не нужно…

Но он уже поймал шею Анжелы в железный капкан. Согнул руку в локте, усиливая нажим. Анжела захрипела, перед глазами замельтешили звезды. Солнечный луч, упав на острие ножа, рассыпался фейерверком искр. Сознание покидало ее. Колени подогнулись. Пальцы, сжимавшие стул, слабели. Брызжа слюной, Стив шептал ей на ухо снова и снова, что больше ей не придется врать. Не удастся. С отрезанным языком еще никому не удавалось.

Бонни протопала по ступеням и выразительно вздернула брови, оглядываясь в поисках Анжелы. Роберт не шелохнулся. Так и сидел, скрючившись в кресле напротив портрета. Заранее нужно было придумать историю для Бонни. Не потребовалось. Бонни все поняла, едва увидела сгорбленную спину сына.

– Так.

– Да. Так. – Он поболтал кисточками в масле. – Портрет готов. Все кончено.

– Не вернется?

– Нет.

– Решение обоюдное? – Она облила его презрением. – Как обычно.

– Не начинай, Бонни. Мне не до того.

– Ну конечно. – Слова жалили, как осы. – Уразумела, сынок. Не подошла тебе девочка, верно? Оказалась недостойна высоких принципов малыша Робби.

– Как ни странно, в точку, – процедил он и поднялся. Зевнул. Потянулся. Пусть видит, что ему все равно. – Даже ты поразилась бы, если бы узнала… – Он снова зевнул.

– Выкладывай.

– Не стоит. Главное, все кончено… что бы под этим «все» ни подразумевалось. Ничего, собственно, и не было. А портрет удался, согласна? Пожалуй, выставлю в Королевской Академии, так что время, в конце концов, не зря потрачено.

– Ну, времени-то у тебя теперь будет предостаточно, трать – не хочу.

– Точно. Мое время. Хочу – и трачу.

– И жизнь твоя.

Молчание. Бонни определенно играла не по правилам. Роберт был слегка разочарован, он готовился столкнуться с матерью лбами в хорошей схватке. Где ее едкие речи? Где дотошный список всех его былых любовных провалов? Дотошный и до того длинный, что в конце его Роберт волей-неволей ощущал себя легкомысленной скотиной. Возможно, все еще впереди.

– Ты уже ел, сынок?

– Что?

– Еда. Знаешь, такая штука – сверху в нас попадает, снизу вылезает. Припоминаешь?

– Не хочу.

– Не хочешь? А я помираю с голоду. Ты бы свой холодильник получше загружал.

– Не могу есть.

– Спагетти. Обожаю спагетти. С соусом чили. И пармезаном тертым сверху хорошо бы, если у меня еще остался. – Она металась по кухне, швыряла на стол пачки, бутылки, грохала дверцей холодильника. – Робби, обязательно купи спагетти. Пусть для меня лежат, на всякий случай. Вдруг надумаешь еще портреты писать по воскресеньям. Других девочек, я имею в виду.

Вот теперь Роберт оскорбился.

– Портретов не будет. Других девочек, я имею в виду. Ни по воскресеньям, ни в прочие дни недели.

– Не будет? – Она крутила головой, оглядывая разложенные на столе запасы. – Слушай, так как насчет спагетти?

– Нет, – отрезал Роберт.

Он снял портрет с мольберта, сунул под мышку и направился к выходу. У ступенек остановился – на тот случай, если Бонни все-таки прорвет. Хоть бы слово враждебное услышать. Но Бонни лишь улыбнулась и помахала рукой.

– Нечего расстраиваться, – сказал Роберт. – Ушла и ушла. Забудь.

– А кто расстраивается?

Он еще подождал, но Бонни даже взгляда не оторвала от кастрюли с макаронами. От обиды он так хлопнул дверью, что та снова распахнулась. Стук двери сопровождал бегство Роберта по сходням.

И что она за человек? Могла бы посочувствовать, но, похоже, неприятности сына ей до лампочки.

Вж-ж-ж-ик!

Мэри Маргарет еще раз замахнулась ножкой от стола и ударила Стива по голове. Он упал – без единого звука, плавно, как падает на сцене в обморок девица на выданье. Расставив мощные ноги, скособочив губы, мать-настоятельница вращала ножку стола с такой скоростью, что напоминала вертолетную лопасть, в полной готовности валить Стива с ног столько раз, сколько потребуется. Но он был недвижим. И без сознания.

Анжела, держась за шею, хватала ртом воздух. Язык, казалось, навечно застрял в глотке, куда она его запихнула, подальше от оружия Стива. В бешеном желании отрезать ей язык или хотя бы изуродовать, Стив не услышал шагов Мэри Маргарет, не заметил яростного взмаха орудия. Демонический блеск в глазах настоятельницы потух, и она села рядом с распростертым на полу безжизненным телом. Нащупала пульс, проверила дыхание, осмотрела разбитый висок. Кивнула удовлетворенно – жить будет – и только потом обратила внимание на задыхающуюся Анжелу:

– Копы уже едут. Свяжи ему руки.

– Чем? – Анжела огляделась по сторонам.

– Хоть своим гребаным языком! – рявкнула Мэри Маргарет.

Она поднялась и отряхнулась, потерла ладони. Словно ничего и не случилось. Для нее, впрочем, так оно и было. День как день. Клиент как клиент. Такой же безумный, как и все остальные. Появилась сестра Кармел – с чашкой кофе. Мэри Маргарет и Анжела разом протянули руки, но Кармел опустилась на колени и приподняла голову Стива.

Мэри Маргарет вышла из трапезной, а Анжела села рядом с Кармел, чтобы помочь ей влить снотворное. Помощницей, правда, она оказалась неважной: руки тряслись, и кофе лился мимо рта. Узловатые пальцы Кармел осторожно придержали ее ладонь.

– Ах, котик.

– Ничего у меня не выходит, – всхлипнула Анжела. – Бедный мальчик. Что с ним теперь будет?

– Он в руках Господа нашего, котик, – ответила Кармел, поглаживая разбитую голову Стива.

– Но я… что я могу… может, в полиции… Кармел подняла на нее печальный взгляд. Но в усталых, старчески помаргивающих глазах светилась не только грусть. Анжела увидела в них и безмерную твердость.

– Он в руках Господа. Оставь его. Доверься Создателю.

Кармел сунула руку за леденцом. Вновь взглянула на Анжелу. И в этот миг та поняла, какая между ними громадная разница. Возраст, конечно, тоже имел значение, но главное – Кармел чувствовала, знала, что есть на свете вещи ей не подвластные. Мечта изменить окружающее для человека естественна как дыхание, но для Кармел столь же естественно было и понимание того, что очень многое ей не по силам. Анжела же всю жизнь пытается опередить своего Бога. Не верила и никогда до конца не поверит в то, что Его око следит за всеми денно и нощно. Слишком часто ей приходилось сталкиваться с доказательством обратного. В мирской жизни сомнения вполне допустимы; для монахини совершенно непростительны. Кармел сунула леденец в приоткрытый рот Анжелы и легонько похлопала по щеке:

– Вспомни мамочку.

Следующие несколько часов Анжела провела в часовне, словно решила уморить себя молитвами. Она не нашла в себе сил смотреть, как Стива забирают из приюта. Стыд и горькое отчаяние грозились поглотить ее полностью. Она одна во всем виновата. Ее беспомощные и неумелые попытки помочь привели к трагедии.

Не помогли даже воспоминания о Роберте. Вместо привычной застенчивой улыбки на его лице теперь было написано презрение. Еще бы. Наверняка он был оскорблен легкомысленным поведением будущей монашки, ее ребяческой влюбленностью. Пропасть человеческого унижения она изведала до дна. Анжела вспомнила взгляд Мэри Маргарет. Нет. Пропасть эта бездонна.

Прежде чем подняться к себе, она заглянула в кабинет настоятельницы. Лучше уж сразу, чем трястись в ожидании кары. Мэри Маргарет подняла голову, ополовинила стакан джина и опять уткнулась в бумаги.

– Я хотела сказать… – начала Анжела. – Мне очень-очень жаль.

– Кому, как не тебе, и жалеть.

– Спокойной ночи?

– Анжела.

Анжела переступила через порог. Умереть готова за одно слово утешения.

– Поезжай домой, сестра, – проговорила Мэри Маргарет убийственно мягким тоном.

– Домой?

– Да. На те две недели, которые у тебя остались, чтобы принять решение. Возвращайся к тому, что ты знаешь, к тому, что тебе дорого. Дома все и обдумаешь. Иди. Спокойной ночи.

Анжела кивнула и выскользнула в коридор. Дымный свет настенных канделябров указывал ей путь к лестнице. Она плелась, ссутулившись, уронив голову, и думала о тех мечтах и детских фантазиях, что привели ее сюда. О неизмеримой радости, которую ей обещали первые шаги дяди Майки вниз по лестнице. О чувстве собственной нужности и важности, которое должна была при этом испытать. О да. Колокола звонят, птички порхают и чирикают. Жизнь возрождается, потому что на свете есть Анжела. Упорство Анжелы. Призвание Анжелы. Одним словом, Анжела.

Что бы она из себя ни представляла.

Ей вспомнилось изможденное лицо магери, игла в натруженных пальцах, делающая стежок за стежком, пока за стенкой Брайди манипулирует чужими судьбами. Вспомнился и Холм Великого Разочарования, и рай, на глазах обратившийся в болотистую пустошь. Вспомнился и Роберт. Интересно, нашел он следующую модель? Больше они никогда не встретятся, с этим ничего не поделаешь, но его уничтожающий взгляд жалит до сих пор. Почему он так отнесся к ее мечте о монашестве? Может быть, он все-таки немного влюблен?

Перед глазами опять мелькнула голая грудь Аниты. Если бы не та анекдотичная ситуация, до каких пор он скрывал бы этот скелет в шкафу, точнее, любовницу? Когда решился бы выложить Анжеле правду? Даже ради лучшего друга Роберт не отказался от порочной связи, а уж ради Анжелы тем более.

Нет, с Робертом покончено. Хоть одно решение четко и ясно проступило в сумятице мыслей. Вместе с осознанием потери пришло и осознание любви. Отбросив завесу самообмана и собственных выдумок, Анжела сумела наконец взглянуть истине в лицо. Но к чему ей знать о своей любви теперь, когда их дороги разошлись и уже никогда не сойдутся? Никогда. Долгий срок. Такой же долгий, как служение старой Кармел, добровольно и без сомнений вручившей свою душу Господу.

Анжела скорчилась на ступеньке у подножия лестницы. Верхняя площадка маячила высоко-высоко, а взбираться не было сил.