Он посмотрел на нее, хотел сказать еще что-то, но промолчал, ожидая ее ответа.
Хорошо, – сказала Кристина, поднимаясь, – я только оденусь, это займет немного времени.
Нортон благодарно кивнул, ее согласие действительно его обрадовало.
Я вас жду внизу, у парадного входа, – сказал он вслед Кристине, поднимающейся за одеждой в свою комнату.
Поведение Нортона удивило Кристину, но, одевая сапоги и накидывая на плечи кожаный плащ, она поймала себя на мысли, что ожидала нечто подобное. Слияние с Сатори подарило ей безупречную интуицию, внутренний взор, которые видел, порой, гораздо больше, чем глаза. Она быстро спустилась по лестнице, Нортон ждал ее внизу, у двери. Он держал два зонта, один из которых дал Кристине, и они вышли наружу. Дождь усилился, крупные капли били по земле клумб, оставляя в ней небольшие ямки, заполненные водой; сквозь пелену падающих капель мерцающим светом горело окно охранника. Вскоре показался и он сам: Джо вышел из своего домика, держа раскрытую газету над головой.
Куда вы собрались в такую погоду? – выкрикнул он, стараясь перекричать звук дождя.
Нам нужно выбраться на остров, – бросил в ответ Нортон, его суетливые движения выдавали нервозность, – открывай ворота, Джо!
Охранник пожал плечами, буркнул себе что-то под нос и вернулся в дом. Через пару минут раздалось гудение открывающего механизма, и ворота распахнулись. Переступая через лужи, Нортон с Кристиной быстрым шагом направились по залитой водой тропинке, что вела к близлежащей пристани. За всю дорогу Нортон не проронил ни слова. Лишь потом, когда они стояли под брезентовым навесом баржи, а море вокруг разбивалось брызгами дождя, Нортон нарушил молчание.
Прошу меня извинить, Кристина, – произнес он, стряхивая зонт, который не смог его защитить: вся верхняя часть пальто была мокрой, – может быть я просто суеверный старый дурак, которому не терпится совершить безумную поездку через океан в такую ужасную погоду. Но я искренне верю, что вам нужно сейчас попасть на остров. Никогда не прощу себе, если из-за моей вины с вами что-нибудь случится… Уж лучше считайте меня выжившим из ума стариком.
Я так вовсе не считаю, Нортон, – мягко сказала Кристина. Она никогда не видела Нортона таким встревоженным, это вызывало в ее душе смятение, – расскажите мне, зачем мы плывем на остров?
Нортон откашлялся и посмотрел на Кристину, будто спрашивая себя, стоит ли отвечать на этот вопрос. Затем вздохнул и произнес:
Кристина, помните мою историю про страшный ритуал сектантов?
Конечно, – ответила Кристина. Ее сердце сжалось, предчувствуя, что совсем скоро реальность откроет перед ней новые тайны, числу которых нет, да и не может быть конца.
Я скрыл от вас весьма существенную деталь этой истории, – сказал Нортон, – о ней знают лишь старожилы острова. Да и ваш дед был в нее посвящен…
Кристина молчала, внимательно слушая каждое его слово.
Те люди, которые первыми вошли на территорию религиозного сообщества, – произнес Нортон, – они рыдали и сулили проклятия фанатикам, оплакивая своих убитых детей. Пока один из жителей, мой отец, не увидел, что одна из девочек, привязанная к столбу на страшном алтаре все еще дышит. Она была жива, несмотря на страшные раны, продолжала цепляться за жизнь – около месяца ее вытаскивали из лап смерти, это удалось сделать, но с тех пор, она очень редко приходила в сознание.
Кристина не верила своим ушам.
Она еще жива? – спросила девушка, потрясенно вглядываясь в лицо Нортона. Тот кивнул и, после небольшой паузы, продолжил:
За все это время она приходила в сознание всего лишь около десятка раз. Самый первый – в далеком тридцать втором году: Долорес, так ее зовут, очнулась на пару минут, до смерти перепугав убирающуюся в комнате женщину. Она сказала что-то о пожаре, назвала имя сына этой женщины и начала кричать, чтобы та скорее выметалась на улицу. Женщина побежала к себе домой, едва успев вытащить из огня двухгодовалого сына. Подобное повторилось в сорок третьем: Долорес говорила что-то о приближающихся птицах, сеющих огонь и смерть. Через пару дней после ее страшного пророчества остров подвергся бомбежке, немецкое командование посчитало, что на Литтл-Сарборе находится база, обслуживающая британские подводные лодки, потому и решило разнести мирное поселение в клочья. Так было и в последующие годы – никогда еще ее предсказания не оказывались ошибочными, Кристина.
Нортон замолчал, глядя на серую полоску острова с горящим сигнальным огнем, расплывающимся в плотной завесе дождя.
Ваш дед долго хотел ее увидеть, – наконец, произнес он, – потом, когда встреча состоялась, Долорес вновь очнулась от своего бесконечного сна и говорила с ним о чем-то наедине, около получаса. Когда он вышел, лицо его было бледным, словно молоко, и после этой беседы Эдвард навсегда забросил попытки исследовать живший на острове культ.
Он снова замолк, Кристина терпеливо ждала продолжения. Лишь когда баржа вплотную приблизилась к пристани, Нортон нарушил молчание:
Вчера, когда мы с вами посещали Литтл-Сарбор, – сказал он, – я был у нее дома, так уж получилось, из всех старожилов я – единственный, кто перебрался с острова на большую землю, потому и привожу ей лекарства, необходимые для поддержания ее угасающей жизни. Каюсь, никакой больной племянницы у меня на самом деле нет, мисс Маклинн. И когда я уже собирался уходить, она окликнула меня. Подняла правую руку – на ней был такой же знак, как и на вашей – то, что осталось после ужасного ритуала. Она сказала, чтобы я привел к ней того человека, кто будет отмечен тем же знаком. И добавила, что от этого зависит жизнь этого человека. Теперь понимаете, почему мы едем на остров, Кристина?
Он посмотрел на девушку, в глазах его явно читалось беспокойство и желание, чтобы Кристина действительно поняла его странный, только лишь на первый взгляд, поступок.
Вы совершенно правильно поступили, Нортон, – произнесла Кристина, – На самом деле, я должна вас за это благодарить.
Около четверти часа они под непрекращающимся ливнем добирались до нужного дома по узким темным улицам, залитым бегущими потоками воды. Наконец, Нортон остановился у одноэтажного кирпичного дома, обнесенного чугунным черным забором, и нажал на скрытую от дождя закругленным металлическим козырьком кнопку звонка. Ворота открыла маленькая плотная женщина в ярко-желтом дождевике; она с удивлением взглянула на Нортона и вопросительно посмотрела на Кристину.
Потом обьясню, Мари, – бросил ей Нортон, – нам нужно увидеть Долорес. Надеюсь, впустишь?
Она кивнула, и они зашли в двор. Как только они попали в сам дом, закрытая входная дверь словно оборвала звук дождя, оставив вокруг тишину, которую внешняя непогода лишь изредка нарушала короткими постукиваниями по крыше.
Первая дверь справа по коридору, – сказал Нортон, складывая зонт и кивая головой в сторону длинного коридора с дощатыми полами, – я с вами, к сожалению, не могу пойти – все, что она может сказать, предназначено только для вас.
Кристина хотела было снять сапоги, но женщина покачала головой, забирая у нее мокрый зонт и коротко шепнув: “Иди”. Девушка пошла вдоль коридора до деревянной двери, обклеянной бумажными обоями, повернула массивную железную ручку и вошла в полутемную комнату, словно впитавшую в себя запах лекарств. У окна, прикрытого плотной шторой, стояла железная кровать. На ней лежало маленькое сморщенное тело очень старой женщины, казалось, время выпило из нее все соки, и теперь оставалась лишь обтянутая темно-коричневой кожей мумия. Когда Кристина взглянула ей на лицо, сердце чуть было не выпрыгнуло из груди: у этой женщины вместо глаз зияли пустые глазницы, в которых гнездилась темнота.
Не может быть, – прошептала потрясенная Кристина, – неужели…
Вот мы и встретились, – произнесла вдруг старуха. Она повернула голову в ее сторону, свет от небольшой настольной лампы осветил ее высохшее лицо, – Вовремя, Кристина. Вовремя…
Она помолчала, словно собирала в себе остатки силы, с которыми можно было бы продолжить говорить.
Я живу на грани между двумя мирами, – произнесла старуха. Ее глухой голос звучал так тихо, что девушка наклонилась ближе, – только трудно подобное страшное существование назвать жизнью. Я очень устала Кристина. Иногда мне кажется, что я – застрявшая на пороге смерти старуха, которой снится, что она маленькой девочкой заблудилась в кошмарном лесу, населенном жуткими существами. Иногда я думаю, что этой самой девочке снится, что она умирает в маленькой комнатушке без солнечного света, окруженная густым запахом лекарств.
Яркая вспышка озарила комнату, за ней последовал раскат грома.
Я хочу проснуться, – сказала старуха. Было видно, что последние слова дались ей с огромным трудом, – И думаю, смерть – единственный способ это сделать. Передай Нортону Энрайту, что я больше не нуждаюсь в лекарствах.
Она замолчала, Кристина долго ждала, прежде чем она прервет молчание, но не выдержала и спросила:
Что делать мне этой ночью? Как мне покинуть навсегда те страшные места, в которых я была?
На самом деле, тебе не нужен мой ответ, – произнесла старуха, – Все, что тебе нужно, уже внутри тебя. Ты ищешь выход, Кристина, но иногда, чтобы найти этот выход, нужно перестать его искать.
Она закашлялась так сильно, что Кристина хотела позвать на помощь ту женщину, которая открыла им дверь, но старуха внезапно схватила ее за руку. На ее ссохшейся руке чернел полумесяц.
Твоя мать всегда рядом с тобой, – сказала она хриплым голосом, – Мне не нужны глаза, чтобы ее увидеть. Внутренний взор видит гораздо больше.
Ее пустые глазницы уставились на потрясенную девушку, будто старуха действительно на нее смотрела.
Она рядом с тобой, – повторила она, – и я вижу ее так же отчетливо, как и тебя. Прогони тоску навсегда из сердца, чтобы с достоинством встретить финал следующей ночи, каким бы он ни был.
Она замолчала, и Кристина поняла, что несчастная умирающая женщина, чей возраст приближался к вековой отметке, больше ничего ей не скажет. Она вышла из комнаты, из головы не выходили последние слова, которые произнесла старуха.
Она рядом с тобой. Твоя мать всегда рядом с тобой.
Кристина ощутила, как к глазам подступают слезы, но теперь это были слезы радости, с которыми ее душа почувствовала, наконец, теплое родное присутствие близкого человека, которое всегда было с ней, но так долго заглушалось глупым беспокойством и бессмысленным изнуряющим отчаянием.
..24..
Первый час после полуночи.
Время, когда оживают самые страшные кошмары.
Кристина очнулась от сна мгновенно, будто нечто внутри толкнуло ее, вынуждая открыть глаза. Ночь, сгустившаяся вокруг. Далекий звук бьющегося об берег океана. И холод, пронизывающий кожу. Кристина поднялась на ноги, она находилась на острове, никаких сомнений в этом не было: темные дома сгрудились вокруг, оставляя между собой узкие дорожки улиц, замощенных крупным булыжником, редкие фонари отбрасывали на поселение странный темно-желтый свет. Снова в безумном потустороннем мире, с внезапной ясностью подумала Кристина. Внутри загорелся огонек страха, заставивший ее мгновенно прийти в себя. Мир этот казался точной копией того, в котором девушка побывала вчерашним днем: справа от нее витрина супермаркета отражала свет фонарей, дальше длинной вереницей одинаковых двухэтажных домов улица резко сворачивала в сторону. Позади нее ночь поглотила все пространство, фонари там не горели, и казалось, поселение обрывается в темную бездонную пропасть вроде той, через которую проходила она по узкому бревну в подземелье. Кристина стояла посреди мертвого городка, и ей было страшно. Она не стала сопротивляться этому чувству, позволила ему завладеть на мгновение телом, и когда страх вошел в пределы, позволяющие его контролировать, Кристина пошла по бугристой дороге, ведущей в неизвестность. Интуиция вновь проснулась, позволив ей безошибочно угадывать нужное направление, ту дорогу, что приведет ее к спасительной двери. К выходу, завершающему тяжелые испытания. Осталось совсем немного, шептала она, прерывая мучительную тишину звуком своего голоса. Потерпеть самую малость. И тогда все мои усилия не пройдут даром. И все-таки мир первого часа после полуночи значительно отличался от реального. Слишком много ржавчины было на окружающих дома воротах. По стеклам темных окон змеились трещины, краска на стенах облупилась и осыпалась обширными пластами, обнажая гнилое дерево и разбухшие темно-коричневые кирпичи. Словно этот мир постепенно разрушался, покрывался ржавчиной и рассыпался трухой, как и страшное подземелье, как и лес с умирающими деревьями, усыпающими землю вокруг себя сгнившей листвой. Как и Долорес, медленно умирающая в крошечной комнате. Кристину поразила дикая догадка, но прежде чем она смогла облечь мысли в слова, потрясение, вызванное острым приступом страха, начисто стерло ее из памяти. Взгляд ее упал на нечто, обнажившее в душе древнего демона страха, она с трудом удержалась от инстинктивного вскрика, отвернувшись и застыв на месте, пытаясь выкинуть из головы страшное зрелище. На подоконнике одного из окон, за стеклом, освещенным уличным фонарем, она увидела отрезанную мужскую голову c навечно застывшей печатью боли на посиневшем лице. Этот образ так сильно ее ошеломил, что несколько мгновений она перестала ориентироваться в окружающем пространстве – интуицию заглушил ужас – она бы так и осталась стоять на одном месте, если бы не холодная решимость добраться до выхода, что непоколебимым и непробиваемым ядром гнездилась в сердцевине ее личности. Сила Сатори, позволившая ей не взирая какие-либо эмоции продолжить движение. Она не смотрела больше на дома, прилегающие к узкой дороге, часто ее боковое зрение улавливало нечто странное в их окнах, нечто, пугающее до такой степени, что девушки не решалась на это смотреть. Когда она миновала главную улицу поселения, усаженную высокими кленами, ее ждало еще одно потрясение. На деревьях, среди ветвей с пожелтевшими листьями, висели изуродованные тела людей, прибитые железными костылями к широким стволам. Запах разложения и смерти витал в воздухе, Кристина побежала, не выдержав нервного напряжения и не в силах смотреть на чудовищный пейзаж. Среди убитых были как мужчины, так и женщины, но больше всего девушку потрясла маленькая ручка, торчащая из темно-желтой кленовой кроны. Ручка с розовым браслетом наручных часов, принадлежащая ребенку. Тело его надежно скрывали еще не опавшие листья, и на глазах у девушки выступили слезы от бессильной ярости к тому безумцу, кто все это сотворил. И с холодеющим страхом она вдруг осознала, что это исчадие ада следит сейчас за ней. Смотрит на нее немигающим взглядом, в котором нет ничего, кроме ненависти и ненасытного желания причинить боль. Кристина бежала изо всех сил, и когда она добралась до пологого спуска, ведущего к отелю и заброшенной земле сектантов, она услышала за спиной страшный крик, разрывающий ночную тишину и вызывающий у нее холодный озноб.
Я не остановлюсь, пронеслось у нее в голове,
никакой страх, никакая угроза смерти меня не остановит.Она бежала к тому храму, около которого они были прошедшим днем вместе с Нортоном. Интуиция говорила ей, что дверь находится именно там. А еще интуиция кричала о той угрозе, что приближается к ней сзади. В паре футов от нее раздался глухой удар: нечто круглое упало на землю и покатилось по склону, оставляя темную кровавую дорожку на засохших стеблях травы. Кристина пробежала через выломанные ворота и оказалась на бывшей территории сектантов. До здания храма оставалось несколько десятков футов, и когда она добежала до темнеющей глазницы входа в башню, сзади раздался гремящий звук железа и огромная стальная бочка, из которой высыпался песок, врезалась в каменную стену едва не задев Кристину. Она ворвалась внутрь, глаза привыкли к темноте, и Кристина ошеломленно застыла, не веря глазам. Здесь была только одна дверь. Железная дверь в противоположной стене, на поверхности которой была гравюра в виде круга, поделенного на двенадцать равных частей. И в секторе, соответствующего двум часам, блестела гравюра в виде человека, запутанного в цепях. Эта дверь ведет в мир второго часа после полуночи, подумала Кристина. Это вовсе не выход. Это всего лишь дверь в очередной кошмар, из которого она уже однажды сбегала. Кристина больше не плакала. Страх куда то ушел, вместе с надеждой на то, что она навсегда покинет страшный мир снов. Она вышла из здания храма, перед ней, в тусклом лунном свете стоял хозяин этого мира: огромная фигура чуть ли не в двое выше ее, тощее тело с узлами мышц и выпирающими костями, обтянутыми темной кожей. Его лицо потеряло всякий человеческий облик: сверкающие огромные глаза рассматривали ее, тонкий рот кривился в презрительной полуулыбке, а в руках он держал обмякшее безжизненное тело человека, залитое бурыми высохшими потеками крови.
Ты хочешь, чтобы я тебя боялась,– тихо сказала Кристина, глядя ему в глаза. Она была спокойна, как никогда. Чувствуя, как глубоко внутри разгорается сила и мощь Сатори, –
чтобы мой страх кормил и питал твою уродливую сущность.
Усмешка сползла с лица безумного монстра, что когда-то давно был человеком. Он зарычал, злобно оскалив клыки, поднял над собой мертвое тело и сжал его длинными огромными пальцами, пока все его кости не издали ломающийся треск. Словно сухие ветки, мгновенно ломающиеся под ногами.
Не выйдет,– покачала головой Кристина. Она уже не чувствовала себя маленькой беспомощной девочкой. Она уже не была перепуганным до смерти существом, боящимся собственной тени в темной комнате. Кристина стала той, кем была с самого рождения, но узнала об этом только сейчас,
– ты захотел вечной власти и создал собственный мир. Только кем будешь властвовать, если вокруг тебя только трупы тех, кого ты убиваешь, чтобы продлить свою жалкую жизнь? Наказание твое – вечное одиночество среди умирающего мира.
Чудовище отбросило в сторону мертвое тело и с нечеловеческой яростью кинулось на нее, выбрасывая вперед руки с длинными загнутыми когтями. И когда разьяренный монстр с огромной скоростью к ней приближался, Кристина вдруг взглянула на небо. Там мерцали мириады звезд, расыпанные по черному покрывалу ночного неба, увенчатого огромным диском мягко светящейся луны. Легкий порыв ветра ударил ей в лицо, она почувствовала соленый запах моря, и услышала гул волн, бьющихся совсем недалеко.
А ведь это не твой мир,– прошептала она, без страха глядя в сверкающие ненавистью глаза монстра. Он остановился, рухнув на землю, не добежав до нее пару шагов, будто его остановила какая-то неведомая сила,
– Жди тех, кто поверит страху больше, чем самому себе. Пользуйся слабостью тех, кто добровольно отдаст тебе свое право управлять собственным миром. Но меня ты не получишь.
Кристина смотрела в его глаза и видела, как ненависть в них сменяется другим чувством. Безжалостный убийца испытывал перед ней страх. Кристина ощутила, как из ее груди вырывается та сила, что так долго в ней таилась: по земле заструились длинные зеленые побеги; они вырывались из земли, оплетали каменные блоки храма, заросшие мхом, мягко окутывали тело убитого человека. Монстр завизжал, разрывая когтями свежие побеги, но их становилось все больше, маленькие зеленые почки появлялись на длинных стеблях, увеличиваясь до размеров теннисного мяча, а потом лопались, обнажая прекрасные сиреневые цветы, что поздним вечером раскрывали бутоны в далеком детстве Кристины.
Иногда, чтобы найти выход, нужно перестать его искать.
Так ей сказала Долорес. Она стояла посреди ковра из цветов, мягко колышащегося на ветру, ночной воздух заполнил чудесный аромат, а монстр, давным-давно потерявший человеческий облик, с бессильной злобой и ужасом – чувства, которые он так давно не испытывал – смотрел на ее светящееся в темноте лицо. Когда она перестала искать выход из страшного мира, когда ее душа спокойно и невозмутимо приняла неизбежность, глаза ее прозрели, и она увидела, что все это время, которое она с усилиями и страхом потратила на поиски этого выхода – все это время выход был у нее перед глазами. И она могла воспользоваться им в любое время.
Иногда наши желания нас ослепляют,– прошептала она, глядя на скорчившегося в судорогах тело чудовища, –
ты хотел власти и вечной жизни. Создал для удовлетворения своих желаний целый мир. А все, что действительно было нужно – остановиться на мгновение в хаосе жизни и осознать, что внутри тебя бескрайнее пространство для радости и счастья.
Кристина смотрела в его подернутые пленкой страха глаза, видела в них свое сияющее отражение; реальность вокруг дрожала, словно растворяющийся в знойном воздухе пустынный мираж, звуки и запахи исчезали, окружающее пространство рвалось на части, будто бумага, она почувствовала сильный толчок в области спины и упала на землю, едва успев выставить руки. Когда она подняла голову, откашливаясь и морщась от боли, рядом с ней стояла кровать, ветер из открытого окна развевал тонкие шторы, и лунный свет падал на ее уставшее счастливое лицо. Кристина сидела на полу своей комнаты в особняке деда, и теперь совершенно твердо знала: мир ночных кошмаров она видела в последний раз своей жизни.
..25..
Снег непроглядной пеленой окружал машину, фары выхватывали из темноты огромные снежные хлопья, зависшие в воздухе и прилипающие к стеклу, сминаясь в плотную белоснежную массу. Кристина дремала, наслаждаясь теплотой, струящейся внутри автомобиля, так резко контрастирующей с внешней непогодой. Открывала глаза, чтобы увидеть отца, ведущего машину через лес, деревья которого медленно копили на ветвях снежные шапки. Чувство, которое она испытывала, поднималось из самых глубин души, наплывало на нее и оставляло в сердце ощущение того, как прекрасен окружающий мир, когда восприятие свободно от внутренней болтовни и каких-либо мыслей.
Пару часов назад, вечером, когда снег только лишь начинал срываться с неба, покрытого свинцовыми тучами с иссиня-черными разводами, Кристина вместе с Нортоном стояла на крыльце, смотрела на прилегающий к особняку лес.
Вот и первый снег, – произнес Нортон, зябко потирая покрасневшие от холода руки, – зря вы собрались уезжать, Кристина, здесь зимой очень красиво, природа так и просится на холст хорошему художнику.
Соскучилась по папе, – произнесла, улыбнувшись, Кристина, – да и еще хочу увидеть одного очень близкого мне человека.
Понимаю, – сказал Нортон и внимательно на нее посмотрел, – думаю, ваш поспешный отьезд каким-то образом связан с разговором с Долорес… Я прав?
Можно и так сказать, – ответила Кристина, – хотя разговор вовсе не послужил главной мотивацией, Нортон.
Надеюсь, она действительно сказала вам что-то нужное, – произнес Нортон, – в любом случае, мне очень жаль, что вы уезжаете, Кристина. Надеюсь, хотя бы летом увидеть вас снова в этом старом поместье. Вместе с вашим “очень близким человеком”.
Он подмигнул ей, и они обнялись. Позже, когда Кристина увидела вылезающего из автомобиля отца, ее радость достигла самых заоблачных высот; Генри рассмеялся, попав в крепкие объятия дочери, и едва не упал на скользкой дорожке, уже покрытой дюймовым слоем снега.
Теперь же, сидя с ним в машине и засыпая под бархатный голос Джима Моррисона из барахлящего радиоприемника, Кристина растягивала этот момент как можно дольше, избегая мыслей как о прошлом, так и о будущем. Лишь когда они проезжали мимо крутого обрыва, где открывался вид на океан, она взглянула на далекие мерцающие огни острова, проглядывающие сквозь снежную пелену и горящие где-то на самом горизонте. Земля, которая в давние времена считалась священной. Скрытая потусторонняя реальность, зовущая к себе людей, чтобы испытать их волю к жизни страшными смертельно опасными испытаниями. Долорес сказала ей о том, что сектанты допустили большую ошибку. Возможно, их ошибка заключалась в том, что один из принесенных в жертву детей остался жить, существуя одновременно в двух мирах, и кто его знает, что случится с потусторонними мирами, когда единственный выживший ребенок умрет. Когда уйдет из жизни Долорес.
Кристина отвернулась от окна, поймала на себе взгляд Генри, улыбнулась ему в ответ и уже через пару минут погрузилась в глубокий безмятежный сон.
..26..
В один из дней ранней весны, утром, в пригороде Хэмпшира, у высокого бетонного забора, обнесенного колючей проволокой, остановился автомобиль. Из него вышла девушка, постояла некоторое время у машины, потом прошлась до ворот контрольно-пропускного пункта, которые оказались все еще закрытыми, вернулась обратно и принялась ждать, выдавая напряженной позой крайнюю степень волнения. Вокруг не было ни души, лишь свежевспаханное поле с едва начавшими пробиваться из-под земли ярко-зелеными стеблями травы, полоска лесополосы на западе с белеющим вдалеке фермерским домиком и одинокая фигура часового, скучающего на охранной вышке по ту сторону забора. Через четверть часа ожидания, массивная железная дверь с привинченой над ней поблекшей табличкой “ Тюрьма общего режима юго-западного округа Хэмпшира” заскрипела, выпуская на свободу высокого брюнета в потертых джинсах и легкой курточке, едва защищающей его от утренней весенней прохлады. Он взглянул на девушку, и на лице его заиграла улыбка. Они обнялись, не сказав друг другу ни слова, просто стояли перед железными воротами, крепко обнявшись, словно весь окружающий мир исчез, и остались только два человека, так долго ждавшие этого момента.
Парень наклонился, поцеловал ее в губы и взглянул на нее так, будто видел впервые.
Все такая же красивая, Кристи, – произнес он, не отрывая глаз от девушки. Кристина смотрела в его зеленые глаза, и ее захлестывала безумная любовь, – знаешь, это мгновение я переживал уже сотни раз. Каждую ночь. Представлял, как мы с тобой встречаемся. И я смотрю на тебя, и чувствую себя самым счастливым человеком, Кристина.
Она поцеловала его, оставив на его щеке следы своих слез.
То, что я сейчас испытываю, – хрипло произнес он, – то, что чувствую… Это стоит всех тех ужасных дней, что прошли вдали от тебя.
Я только что подумала о том же, – прошептала Кристина, – не верю, что это происходит. Как будто снится сон, Рони, и очень не хочется от него пробуждаться.
Рони покачал головой и улыбнулся.
Никакой это не сон, малыш. Скорее, наоборот, мы с тобой проснулись и теперь самое время наслаждаться реальностью.
Они долго стояли перед машиной, разговаривали, потом просто молчали, ни на мгновение не разрывая обьятий.
Куда мы направимся, Кристи? – спросил Рони, вслед за ней садясь в машину, – я до сих пор не могу привыкнуть к открытому пространству… Даже не знаю, как буду чувствовать себя в городе.
О, сколько в Англии дорог, – улыбнувшись, произнесла Кристина, – можем выбрать любую. Главное, чтобы сегодня вечером, в конце выбранной дороги нас ждала уютная комната с мягкой постелью.
Рони вновь на нее взглянул, и она взмолилась, чтобы взгляд этот длился вечно, чтобы те чувства, которые он вызывал, не прекращали пульсировать в груди, вызывая бегущие по спине мурашки при каждом его случайном прикосновении.
Рони, – сказала она, – я должна тебе еще кое-что сказать. За то время, что мы были… не вместе, я вспомнила, что на самом деле случилось тогда у бара. Вспомнила, кто…
Тихо, малыш, – произнес Рони, слегка нахмурившись. Потом он посмотрел на нее, и к нему снова вернулась улыбка, – призраки прошлого давно мертвы, Кристи. Плевать мне, что произошло вчера, позавчера или несколько лет назад. Сейчас я с тобой. Только это имеет значение, понимаешь?
Он наклонился и поцеловал ее в лоб.
– Ну что же, – сказал улыбающийся Рони, – пора двигаться по дороге, что приведет нас в уютную комнату. С мягкой постелью.
И автомобиль тронулся с места, поднимая на проселочной дороге столбы пыли, зависающие в воздухе и медленно оседающие на покрытых прозрачными каплями утренней росы травинках, растущих вдоль обочины. Чуть позже, когда забрызганный высохшей грязью внедорожник одного из охранников проезжающий по той же дороге, остановился у въезда в тюрьму, сидевший в нем охранник, спешивший на свою смену, заметил чудесные сиреневые цветы, похожие на лилии. Они расцвели в нескольких футах от входа, небольшая яркая полянка, предвестник приближающегося буйного весеннего расцвета. Охранник сидел в машине, ожидая, пока откроются ворота, смотрел на распустившиеся бутоны цветов и был готов поклясться, что еще вчера на этом самом месте не росло ничего, кроме редких пучков сорных трав, да колючего кустарника, вечно царапающего машину.
ЭПИЛОГ
Здравствуйте, Кристина, очень был рад вашему письму, потому незамедлительно отвечаю, ибо в это время поместье представляет собой невероятно скучное место, и эпистолярный жанр – один из немногих видов деятельности, которым здесь можно себя занять. Сразу же отвечаю на ваш вопрос: в жизни моей ничего нового не появилось, все так же изучаю огромное количество записей, собранных вашим дедом, слежу за состоянием особняка, да ругаюсь с Джоном; он совсем обленился, и теперь выходит из своего домика для гостей лишь для того, чтобы проверить источники подозрительного шума, которые зачастую являются моих рук делом – хочу расшевелить этого медлительного ирландского здоровяка, но в ответ слышу только его злобное бормотание и бесконечные отговорки. Охранник он идеальный, но в качестве собеседника не многим лучше тех скульптур, что так любила покупать ваша бабушка Маргарет.
Однако в прошлом месяце произошло нечто, о чем бы я хотел рассказать, думаю, вам будет интересно об этом услышать. После вашего отъезда я с огромным трудом заставил себя следовать тому, о чем вас попросила Долорес: больше не привозил ей никаких лекарств, уж если она сама решила уйти из жизни, я никак не смог противоречить желанию этой стойкой женщины – слишком много ей пришлось пережить, представляю, какой тяжелой и абсолютно безнадежной была для нее искусственно поддерживаемая медикаментами жизнь. Она умерла тремя неделями позже, быстро и, очень на это надеюсь, безболезненно.
