6

Назан и сама не понимала, как это случилось. Она так боялась, что муж осудит её порыв. Вдруг он подумает: «Какая навязчивая женщина!»

Она была убеждена, что всё дозволено только мужчине. А женщина должна безропотно исполнять любые его желания. Ведь мужчина, муж — это маленький бог… Вот он лежит рядом с ней. В тусклом свете привернутой лампы она видит его улыбающееся лицо и мерно вздымающуюся грудь… Он спокоен, а её грызут сомнения. Эх, если бы можно было узнать, что он подумал, когда она бросилась ему на шею.

Осторожно повернувшись спиной к мужу, Назан закрыла глаза. Что же она натворила? Ведь тётя не раз говорила ей: «Смотри, дочка, знай своё место, не надоедай мужу. Чем скромнее женщина, тем сильнее она привяжет к себе мужчину».

Назан вздохнула. Наверно, она допустила ошибку… Впрочем, он был пьян… До утра может забыть. А если не забудет? Если утром спросит: «Чего ты ко мне приставала?» Что ответить?..

Она уснула лишь на заре, когда запели петухи. Во сне Назан увидела Мазхара. Они были с ним в спальне. Тут же сидели свекровь и сынишка. Мазхар сердито спрашивает её: «Что это было с тобой ночью? Отвечай!» А свекровь спешит подлить масла в огонь: «Аллах, милостивый! Вот до чего довелось дожить! Да разве порядочная женщина станет вешаться мужу на шею?»

Вот они хватают её за руки и хотят выбросить из дому. Она плачет, умоляет пощадить… Но всё напрасно!

Вдруг слышится барабанный грохот… Она просыпается в холодном поту. В дверь стучат кулаками. Назан вскакивает, бежит. Свекровь!

— Что случилось? Чего ты вопишь на весь дом?

Покраснев до корней волос, Назан опускает голову.

— Значит, это был кошмарный сон? Она кричала…

— Я совершала намаз и вдруг слышу — кто-то кричит. Подумать только, из-за тебя мне пришлось прервать молитву…

— Что тут происходит? — просыпаясь, спросил Мазхар.

— Кто вас знает! Твоя жена голосила на весь дом, словно её рвут на части.

— Кого?

— Я же сказала — твою жену.

— Ах, это ты кричала, Назан?

— Да, наверно, я со сна, — тихо пролепетала Назан, готовая провалиться сквозь землю. — Мне снилось…

Мазхар взял с комода сигареты, закурил. Он тоже провёл неспокойную ночь. Ему пригрезилась Жале. Он был ещё весь во власти сна и даже не слыхал, как шипела мать:

— Безумная женщина! Орёт, словно её режут. Виданное ли это дело?

Мазхар продолжал курить.

«Ах, вот как! — рассердилась Хаджер-ханым. — Я стою у его постели, а он даже не предложит мне сесть!»

Возвратясь в свою комнату, Хаджер-ханым хлопнула дверью. В утренней тишине, казалось, грянул орудийный выстрел.

Вскоре из её комнаты послышались громкие вопли и проклятья. Хаджер-ханым выла, словно раненый зверь.

Мазхар вскочил с кровати.

— Что за утро! Чего она опять хочет?

— Да ослепит тебя аллах на оба глаза, — кричала Хаджер-ханым, — да сделает он тебя нищим! Стоять тебе возле мечети с протянутой за подаянием рукой! Пусть взыщет с тебя аллах за труды мои! Будь ты проклят!

У Мазхара лопнуло терпение. Загасив сигарету, он бросился в комнату матери.

— Что с тобой? Кто тебя обидел ни свет ни заря?

Хаджер-ханым скинула с ног шлёпанцы и запустила их в сына.

— Вон отсюда, бессовестный! Чтоб тебя скрючило!

Шлёпанцы стукнулись о косяк двери возле самой головы Мазхара.

— Несчастный! Ведь я твоя мать. Жену сможешь найти и другую — женщин сколько угодно. А мать у тебя одна! Будь ты хоть падишахом, а не адвокатом, всё равно вот эти руки стирали твои пелёнки…

— Да в чём же, наконец, я провинился?

— Он ещё спрашивает! Я стояла чуть не у самых твоих ног, говорила с тобой, а ты? Словно меня там и не было!

«Так вот оно что!» — горько усмехнулся про себя Мазхар. А он-то думал, что совершил какой-то серьёзный проступок.

— Клянусь аллахом, когда ты вошла, я ещё не совсем проснулся. Я не мог прийти в себя от удивительного сна… Прости меня!

Хаджер-ханым немного смягчилась.

— Конечно, я знаю, что ты виноват не столько сам сколько… Одним словом, ты находишься под влиянием… — Она понизила голос: — Закрой-ка дверь и присядь вот сюда. Я долго не решалась, всё говорила себе: «Не вмешивайся! Это ни к чему хорошему не приведёт». Но… болит у меня душа…

Прикрыв дверь, Мазхар сел рядом с матерью. Под глазами Хаджер-ханым растеклась тушь. Она посмотрела на сына долгим взглядом и наконец сказала:

— Мазхар! Такой матери, как я, больше нет!

— Да я и не сомневался…

— Нет, ты послушай! Бывало, палец ушибешь, а у меня уже сердце колет… Всегда обо всём подумаю, всё предусмотрю до мельчайших подробностей.

— Ну, это известно, дорогая.

— Помолчи, не перебивай меня! Сейчас услышишь то, о чём тебе ничего не известно.

Мазхар умолк.

— Вот вчера отправился ты на прогулку с женой и сыном. Хорошо! А обо мне подумал? Сидела я здесь в одиночестве, перебирала чётки и молила аллаха: да сделает он так, чтобы люди не осудили тебя… Все меня спрашивают: «Уважает ли тебя сын?» Я отвечаю: «Слава аллаху!» Но если бы я сказала, что мой сын вовсе и не думает ни о ком, кроме своей жены и ребёнка, тебя попросту освистали бы.

Говоря всё это, мать не сводила с него глаз. Мазхару было не по себе от этого неотступного взгляда, но он сдерживался, ожидая, чем всё это кончится.

Хаджер-ханым вновь принялась за свое:

— Я всё тебе скажу начистоту. Вот сижу со вчерашнего дня без еды. А ты, мой сын, даже не поинтересовался, как я себя чувствую, может, хочу есть или пить?

— Дорогая мамочка! Какой об этом может быть разговор? Ведь мы одна семья, мой дом — твой дом. Разве нас что-нибудь разделяет?

— Да, разделяет! Разделяет твоя жена, моя невестка. Я никогда не прикасаюсь без спроса к твоему добру. Ну к чему мне твоё добро? Не приведи аллах, чтобы довелось протянуть руку к чужому.

Мазхар промолчал.

— И вот ещё что должна я тебе сказать, — продолжала Хаджер-ханым таинственным тоном. — Утром отправляешься в контору и возвращаешься только вечером, а знаешь ли ты, что в это время творится в твоём доме?

— А чего знать-то?

— Ишь ты! Я здесь по целым дням бываю, да и то всего не знаю.

— Да чего это «всего»?

— Ну, к примеру, штучек, которые здесь выкидывают. У меня, сынок, ушки на макушке. И друзей много. Уважают меня…

— Ничего не понимаю.

— Ты под влиянием злых чар, сын мой, околдовали тебя!

— Что за чепуха!

— Чепуха! Хороша чепуха! Смотри, как бы тебе не пришлось раскаяться в своих словах. Что там ни говори, а мир-то на заклинаньях ходжей держится…

— Ну, хватит!

— Неверие, сын мой, до добра не доведёт! От неверия все беды! Послушай меня, Мазхар, ведь недаром говорится, что такого друга, как мать, да такого города, как Багдад, нигде на земле не сыщешь… Пока ты сидишь там у себя в конторе, жена-то деньги колдунам раздаёт.

— О чём ты, никак в толк не возьму?

— Чего тут не понимать: околдовали тебя…

— Да кто же? Уж не Назан ли этим занимается?

— Конечно!

— Послушай, мама, ведь ты не хуже меня знаешь, что Назан — робкое, бессловесное создание. С утра до вечера торчит дома — стирает, скребёт полы…

— Уж мне ли не знать, чем она занимается. Неряха она и грязнуля, какой свет не видывал! Целый день ничего не делает, а перед твоим приходом принимается за работу. Хозяйство у неё запущено. Куда ни взглянешь, сердце кровью обливается… А знаешь, почему она сейчас вопила во всё горло? Потому что джины, с которыми она якшается, вцепились ей в горло. Не веришь? Думаешь, всевышний ткнёт пальцем в глаза: вот он грешник?

Мазхар уже не слушал мать. Он не придавал никакого значения её болтовне о колдовских чарах. Но неужели Назан, его жена, занимается всей этой чертовщиной?.. Подумать только: его робкая, безответная Назан в обществе каких-то ворожей и шарлатанов! И всё так ловко скрывать от мужа!

Он спросил, как же Назан ухитряется с ними встречаться.

— Что поделаешь, сын мой, не доглядела. Я ведь женщина больная, ноги у меня ревматические… Где уж мне угнаться за ней? Мало ли кто к нам приходит! Бух в дверь! Кто там? Молочник. Трах! Кто там? Зеленщик. Не проходит и часа, чтобы в дверь кто-то не постучал. Она тут же вниз! И шу-шу-шу!..

— А от кого ты узнала, что она занимается такими делами? — перебил Мазхар.

— Я поклялась этому человеку, что не скажу никому ни слова… Если хочешь сам убедиться, будь повнимательней. Посмотри, не припрятано ли что в твоей одежде? Может, там какой амулет зашит… Ведь эти колдовские средства разные бывают… Тут не только амулеты. Она может подмешать в еду жало скорпиона, а то и ещё какую-нибудь дрянь. Ты и не узнаешь…

Мазхар злился всё больше и больше. У него вновь разболелась голова. Что делать? Ведь у него в руках никаких доказательств. И что он мог сказать Назан? Нужно поймать её с поличным. А уж тогда он изобьёт её и вышвырнет на улицу…

Хаджер-ханым по лицу сына поняла, что ей удалось пробить брешь, — Мазхаром овладели сомнения.

— Ах, сын мой! Я так терзалась: если сказать обо всём, будет скандал, люди осудят. А не сказать — душа горит. Ну, посмотри сам на свою жену. Не женщина, а метёлка! Служанка несчастная! Ты спрашиваешь, почему я не беру на прогулку невестку. Дитя моё! Да как могу я взять её с собой? Мне стыдно. Она к тому же и двух слов связать не может. А вокруг столько женщин — пышных, как сдобное тесто. — Хаджер-ханым уголком глаза взглянула на сына. — Стройные, как газели, сладкие, как рахат-лукум. Губы у них — кораллы, зубы — жемчуг!.. И все женщины, все жёны чиновников города восхищены тобой!

Мазхар самодовольно улыбнулся.

— Нет, что там ни говори, а Назан тебе не пара.

— Что поделаешь, раз уж так случилось… — робко проговорил он.

— Сколько раз я тебе твердила: «Сын мой, дитя моё! Прогони эту девку, пока не поздно!» Отвязались бы от неё — и дело с концом! Да не послушал ты материнского совета. Пожалел её. А думаешь, она не нашла бы себе пару? На слепого бакалейщика и слепой покупатель найдётся…

Мазхар глубоко вздохнул и поднялся.

«Значит, жёны чиновников восхищаются мной?» Он вспомнил, как Жале, прищурив свои огромные зелёные глаза, сказала: «Ох, Мазхар-бей! Нет такой женщины, которая не захотела бы стать вашей рабой!» и ему почему-то стало вдруг очень легко. Головная боль прошла. «А что если отправиться сейчас в контору и пригласить туда Жале?» Эта мысль заставила Мазхара мгновенно забыть обо всех огорчениях и тревогах. Он обнял мать и расцеловал её в обе щеки.

— Ты собираешься уходить, сын мой? Я всегда хотела бы видеть тебя таким, как сейчас. Да сбудутся желания твои!

Мазхар возвратился в спальню. Назан одевала только что проснувшегося Халдуна.

— Пойди и поцелуй руку бабушке, — сказал Мазхар сыну строгим голосом.

Халдун посмотрел на мать. Мазхар перехватил его взгляд и вспыхнул:

— Я тебе сказал, пойди и поцелуй бабушке руку! Чего же ты ждёшь?

Он схватил сына за шиворот и вытолкал из спальни.

Назан не понимала, что случилось. Ясно одно: опять всё обернулось против неё. Она осторожно, бочком, вышла из комнаты. Мазхар с отвращением поглядел ей вслед. «Невежественна, как базарная торговка! Впрочем, разве можно было ожидать чего-нибудь другого от голодранки из Сулеймание?»

Он передёрнул плечами, чувствуя, что никогда не был так несправедлив, но почему-то его не мучили угрызения совести. И он повторил уже вслух: «Базарная баба! Голодранка!»

Мазхар быстро оделся и, прихватив давно забытую трость с серебряным набалдашником, вышел из дому. Назан грустно смотрела ему вслед из окна. Вот муж пересёк улицу и замедлил шаги. В двери противоположного домика показался Рыза-эфенди. Мазхар сделал ему знак следовать за собой. Тот засеменил за ним, держась немного поодаль и подобострастно улыбаясь. Вскоре они свернули за угол и скрылись из глаз.

Назан отошла от окна. Что же случилось с мужем? Ведь он пошёл успокоить мать, но они, кажется, опять повздорили.

— Видно, у тебя совсем нет дела по утрам!

Назан вздрогнула и залилась краской.

— Быть может, ты уже выстирала бельё? Молока купила? Полы подмела? Ах, нет?! Так чего же ты слоняешься без дела? Не успел муж за порог, а она сразу к окну!

Назан, как всегда, молча ушла в кухню. Но злоба так и распирала Хаджер-ханым. Она подошла к дверям кухни и зашипела:

— А ты, наверно, себя не помнишь от радости? Думаешь, что у меня с сыном пошли нелады? Так запомни раз и навсегда, что твоё колдовство теперь не поможет! Лучше образумься, не то Мазхар поставит тебя на своё место.

— О чём это вы? — не поняла Назан.

Но Хаджер-ханым не удостоила её ответом. Смерив невестку презрительным взглядом, она важно удалилась.

Назан чуть было не рассмеялась: колдовство! Это она-то занимается колдовством? Махнув рукой, Назан решила больше не думать об этом. Но как ни старалась, слова свекрови всё время вертелись у неё в голове. Какая-то смутная тревога проникла в её сердце. Она глубоко вздохнула и задумалась, но тут же спохватилась: пора приступать к делам.

В этот момент в кухню вбежал Халдун.

— Бабушка велела надеть мне новый костюмчик!

— Она хочет взять тебя на прогулку?

— Да. Но мне не хочется.

— Т-с-с! Молчи!

В дверях вновь появилась Хаджер-ханым.

— Почему ты уговариваешь мальчишку не ходить со мной?

— Зачем бы я стала это делать, мама?

— Девка! не смей называть меня «мамой»!

Назан потупилась, молча взяла Халдуна за руку и повела в спальню переодеваться.

— Ну, что ты там застряла, как ишак в болоте? — раздался через некоторое время недовольный голос Хаджер-ханым.

Назан не выдержала:

— Это уж вы слишком!

— Как ты сказала? Дерзить? Мне?

— Вы сами вынудили меня. С утра только и слышу оскорбления и проклятья…

— Ах ты, голодранка! Совсем обнаглела. Тебя не то что ругать, избить мало. — Хаджер-ханым сжала кулаки и двинулась на невестку.

Назан стало дурно. Она в изнеможении опустилась на сундук и разразилась рыданиями.

— Ах ты, дрянь безродная! — продолжала поносить её свекровь. — В какую семью затесалась! Протри-ка глаза! Да известно ли тебе, что мой род идёт прямёхонько от султанского двора? Мне везде почёт и уважение. А мой сын? Ну разве ты ему пара? Он мог бы взять девушку из знатной семьи, а ты прилипла к нему, как смола. Околдовала ты его, околдовала, не иначе. Да ещё, наверно, эта старая ведьма, твоя тётка, помогла…

Наконец Хаджер-ханым вспомнила, что собиралась на прогулку.

— Халдун! Возьми свитер и иди ко мне! — крикнула она на ходу, направляясь в свою комнату.

— Хорошо, бабусенька!

Щедро накладывая на лицо белила и румяна, Хаджер-ханым бормотала, стоя перед зеркалом: «Я женщина тонкого воспитания! Да где ж понять это дуре неотёсанной, выросшей в трущобе!»

Назан тихо плакала, сидя в спальне на сундуке.

Вскоре она услыхала постукивание каблуков Хаджер-ханым. Спускаясь по лестнице, свекровь жеманно говорила:

— Дитя моё, дай ручку!

Они вышли на улицу.

Увидя Хаджер-ханым, соседка Наджие распахнула окно:

— Счастливого пути, ханым-эфенди! Далеко ли собрались?

— Погулять хотела, да помешали… Не обошлось у нас сегодня без скандала. Послала я Халдуна сказать матери, что мы уходим на прогулку. И знаешь, что она сделала? Стала уговаривать мальчишку: «Не ходи с бабушкой!» Я, конечно, разозлилась и помянула о колдовстве. А она покраснела до корней волос, мнется, но не отрицает. Была бы не виновата, так не молчала бы! Чувствует за собой вину, чертовка! Меня не проведёшь!

— Ваша правда, ханым-эфенди! Я, пожалуй, зайду к вашей невестке, попробую что-нибудь разузнать.

— Спасибо, дочь моя! Только смотри, будь осторожна — не догадалась бы.

— Ну что вы, Хаджер-ханым!

— Хорошо. Я пойду в город, а ты беги к нам.

— Счастливого пути, тетушка!

Наджие долго глядела вслед старухе. Она не верила ни одному её слову. Но разве это имело значение? Поправив перед зеркалом волосы, она, как была, в узкой короткой ночной рубашке перебежала через улицу.

По частому дробному стуку в наружную дверь Назан догадалась, что пришла Наджие.

Пришлось подняться и пойти открыть дверь.

— Назан-ханым, — сладеньким голосом запела Наджие, — как поживаешь, сестрица, что поделываешь?

Назан украдкой утёрла заплаканные глаза и, стараясь не показать, как ей тяжело, сказала:

— Ничего. Убираю вот комнаты. Заходи.

— Уж и не знаю, подниматься мне или не стоит?

Однако она тут же оставила у порога свои такуньи[8] и, перескакивая через две ступеньки, быстро поднялась по лестнице.

— Да ты, кажется, плакала?

Назан отвернулась, покусывая губы. Она готова была разрыдаться вновь.

Не получив ответа, Наджие продолжала:

— Что это опять случилось с твоей свекровью? В такую рань прибежала ко мне и давай тебя поносить… Вот кукла размалёванная! Хоть бы сына постыдилась. Чем ты ей опять не угодила, скажи, ради аллаха?

— Не знаю, — вздохнула Назан.

— Будь у меня такая свекровь, я б её придушила. Пусть бы мне потом в аду гореть, всё равно придушила бы! И голодранкой тебя называет и колдуньей… Ты скажи мужу, не будь дурой!

Назан прислонилась к стене и зарыдала.

— Перестань, сестрица! Слезами дела не поправишь! Лучше расскажи обо всём мужу.

— Он и слушать не станет.

— Неужели так любит мать?

— Не знаю!

— Я хочу тебе дать один совет — последи за мужем. Раз он так предан матери, значит, это неспроста. Кто знает, может, она его околдовала?..

— Околдовала?

— Ну да… разве ты никогда не слыхала об этом? Колдуны всё могут, даже человека ишаком сделать. Сильная штука — колдовство! Если женщина научится напускать чары, ей ничего не стоит привязать к себе мужчину. Пара пустяков!.. Сама-то я не пробовала. У моего мужа нет ни матери, ни сестры, к чему мне колдовство? Но тебе стоит попытаться. Надо только достать амулет. Ведь он хороший человек, твой муж! Спасибо ему, устроил моего Рызу в бар. Очень хороший человек! Если бы не свекровь, жили бы вы душа в душу!

— Да ведь всё из-за пустяков. Прицепится к чему-нибудь и пошла… Ты же видишь, я по целым дням из дому ни на шаг, живу, как в тюрьме. А вот, всё-таки…

— Так не годится. А почему бы тебе, сестрица, не попробовать выжить её из дому?

— Да куда там! Это невозможно…

— Нет на свете невозможного. Был бы топор, а с ним и в густом лесу дорогу пробьёшь… Неужто не обидно тебе слушать её брань? Даже у меня душа болит! И как она тебя только не обзывает — и потаскушкой, и оборванкой!.. Но ведь ты не кто-нибудь, а жена солидного адвоката… Он-то сам как к тебе относится?

— Вроде хорошо. Но…

Назан хотела сказать, что из-за свекрови у них часто бывают размолвки, но сдержалась.

— Говори, сестрица, говори! Не бойся! — подбадривала её Наджие. — Облегчи душу! Я умею держать язык за зубами. Ведь ты молода, да и я не стара. Мы поймём друг друга. Мне кажется, когда свекровь впутывается между вами, твой муж сразу становится другим? Небось, кричит на тебя?

— Ещё как!

— Скажи, а утром, когда он хочет пойти к матери пожелать ей доброго утра, ты его из ревности не пускаешь?

— Помилуй аллах! Какая может быть ревность?

— А когда свекровь звала на прогулку ребёнка, ты подговаривала его отказаться?

— Неправда! Клянусь аллахом, неправда!

— Ну вот! Значит, она просто наговаривает на тебя. Великая сплетница эта Хаджер-ханым! Клянусь аллахом, когда она умрёт, земля её не примет!.. Нет-нет, напрасно ты терпишь, сестрица. Возьмись за дело, а люди помогут. У меня на примете есть одна старушка, дальняя родственница со стороны матери. Зовут её Хюсне, славная такая, добрая. Но злых свекровей ненавидит — сама смолоду натерпелась от своей. Иная свекровь, говорит Хюсне, жалит страшней скорпиона. Если, говорит, придёт ко мне страдалица, которую замучила свекровь, так уж я найду средство, чтобы ей помочь… А дело-то в том, что у Хюсне есть один знакомый ходжа. Тоже старичок, ему лет под девяносто. Этот ходжа всё может. Напустит на человека чары, так тот побежит, словно ишак, которого подстёгивают плеткой. Ты не думай, что ходжа этим ради денег занимается. Просто любит помогать несчастным. Он дорого не возьмёт. Хочешь попытать счастья? Хюсне тебя никогда не выдаст, она умеет держать язык за зубами. Её хоть задуши, слова лишнего не скажет… Ну как, согласна?

— О аллах! Наджие-ханым, сестрица моя, — едва смогла вымолвить Назан, пугливо озираясь.