5

— Надеюсь, что вам не пришлось залезать в долги, чтобы купить этот перстень? — спросила Назан.

— Нет, — ответил Мазхар. — Я давно хотел его купить, но ждал, пока в руках окажется достаточная сумма. Теперь дело сделано. Ну и пусть лежит себе в сундуке. Нечего беспокоиться. Ты-то мне досталась так дёшево! Вот этот перстень и будет тебе моим свадебным подарком…

Мазхар отпил глоток чаю.

Они сидели друг против друга в одном из семейных казино, которые начинали входить в моду.

Мазхар быстро воспринимал всё новое. Поэтому ему не казалось предосудительным прийти с женой в летний ресторанчик или в казино и выпить там чаю, кофе или даже ракы. Правда, многим это казалось ещё чем-то диким.

Люди, заходившие в казино, косо поглядывали на адвоката. Зачем приводить жену в такие места, где сидят мужчины? Виданное ли это дело?

Назан ощущала на себе косые взгляды и понимала, что их осуждают. Но она старалась не обращать ни на кого внимания. Раз так угодно мужу, она готова пойти не только в казино, а хоть на край света.

Назан радовалась подарку. Но она не привыкла проявлять свои чувства и сидела молча, потупив взгляд. Мазхар потерял всякую надежду как-то развеселить жену, увидеть на её лице выражение радости. Слишком уж она была сдержанной!

— Было бы лучше, — только и сказала Назан, — если бы вы показали перстень матери.

— Почему лучше? — строго спросил Мазхар.

— Не знаю… Она ведь всё-таки мать.

— Прежде всего, перестань обращаться ко мне на «вы». Я уже тысячу раз просил тебя об этом. И перестань заступаться за мою мать. Я знаю её лучше, чем ты.

Мазхар разнервничался, у него разболелась голова.

Всякий раз, когда он слышал от жены это «вы», ему начинало казаться, что между ними вырастает какая-то невидимая стена отчуждения. Зачем она это делала? Мазхар не видел в этом никакого умысла, но в то же время не мог подавить в себе чувство досады. Они женаты уже пять лет, а он так и не отучил её от этого «выканья», от привычки скрывать свои чувства, от стремления всегда оставаться в тени…

Назан думала о том же. Почему она не умеет показывать свои чувства? Ведь муж сердится на неё за это… Ах, если бы она смогла распахнуть свою душу, обнять его и сказать: «Мазхар, дорогой мой!..»

Назан посмотрела на мужа. Ей показалось, что надвигается гроза. Иногда, даже в самые счастливые минуты, хорошее настроение неожиданно сменялось у него глубоким унынием. Он становился резок и причинял ей немало страданий.

— Куда же девался Халдун? — проговорила Назан, чтобы прервать тягостное молчание.

Мазхар огляделся вокруг. За дальним столиком, у самого барьера, важно восседал какой-то грузный мужчина. Перед ним стояла плоская бутылка ракы. И вдруг Мазхару тоже захотелось выпить ракы. «Подойти к незнакомцу? Поздороваться, сесть с ним рядом и заговорить? Да нет же! Зачем всё это!»

Он поднялся из-за стола и пошёл к выходу искать сына. Мазхар увидел Халдуна на улице. Он стоял около извозчика и о чём-то его расспрашивал. Глядя на сосредоточенное серьёзное лицо мальчика, Мазхар прошептал: «Совсем как взрослый!»

Халдун давно мечтал стать извозчиком. Он долго стоял, заложив руки за спину, и думал: «Вот бы мне таких лошадок!»

— Это твой фаэтон? — спросил он извозчика.

— Мой, если не найдётся хозяина, — улыбаясь ответил извозчик. Он был очень худ и мал ростом.

— А лошади?

— И лошади тоже мои.

— Ты где их взял?

— Нашёл на улице.

— Скажешь тоже! Разве лошади и фаэтоны валяются на улице?

— А разве нет? Если не веришь, спроси у отца. Он тебе подтвердит, что этот фаэтон потеряли, а я его нашёл.

«Наверно, он говорит правду, если велит спросить у отца, — подумал Халдун, — ведь отца все называют «бей-эфенди». Ещё бы — ведь он носит накрахмаленный воротничок. И всё, всё знает. Ему-то никто не соврёт. А если соврёт, он сразу в тюрьму отправит…»

— А я смогу найти фаэтон, как ты?

— Когда подрастёшь, сможешь.

Больше Халдун ни о чём не спрашивал. Стоит только подрасти, его мечта осуществится. Но когда же всё-таки это будет? Можно было бы спросить у отца, но ему лучше не задавать такие вопросы. А то ещё скажет: «Ну и глуп же ты, Халдун!»

Он подошёл к подъезду казино.

— Где ты был? — спросил Мазхар.

— Я хотел посмотреть, что делается на улице.

— Ну и что ты видел?

Халдуну не хотелось рассказывать. Он боялся, что отец скажет: «И не стыдно тебе якшаться с извозчиком? Ведь ты же сын знатного господина!»

— Может, там обезьянки танцевали?

Халдун нахмурился. «Зачем отец надо мной смеётся? Если бы были обезьяны, я бы сказал».

Не получив ответа, Мазхар повторил вопрос:

— Ну как, видел обезьянок?

— Нет.

Мазхар вздохнул. Голова болела всё сильней. Так бывало всегда, когда на смену недавнему возбуждению приходило какое-то смутное беспокойство. Он знал, что вскоре боль станет нестерпимой, и поэтому сказал:

— Может, пойдём домой?

— Как вам будет угодно, — ответила Назан.

О, как его раздражала постоянная готовность жены сделать всё, чего бы он ни захотел! Неужели у неё никогда не было своих желаний?

Он взглянул на сына. Тот, словно котёнок, ласкался к матери, но вид у него был какой-то встревоженный.

— Ну, что у тебя стряслось?

Халдун поёжился. И вдруг стал похож на улитку, которая прячется в свою раковину.

— Ни-че-го, — пролепетал он.

— Ну говори, говори, что там у тебя на уме.

Халдун понял, что отец начинает сердиться. Так, пожалуй, и оплеуху заработаешь. Он тронул отца за рукав:

— Папочка, а как дети вырастают?

Мазхар решительно не знал, как следует объяснить всё это сыну.

— Ты задал серьёзный вопрос, сынок. Об этом можно много говорить, но ты, пожалуй, и не поймёшь. Запомни самое главное: чтобы вырасти, надо хорошо есть и спать после обеда. Вот подрастёшь, пойдёшь в школу, а там учителя тебе всё как следует объяснят. Ты понял меня?

Халдун ничего не ответил. Раз отец говорит, значит, так оно и есть. Но всё-таки его мучил вопрос: «Как же вырастают дети?»

Они поднялись из-за стола и вышли. Солнце неторопливо садилось за далёкие синие горы.

После прогулки Назан немного оправилась от страха, который нагнала на неё свекровь. В доме царила тишина. Ото всего веяло покоем, словно и не было этого ужасного скандала. Хаджер-ханым не показывалась. Она заперлась в своей комнате и плотно занавесила стеклянную дверь.

«Когда ждать новой бури?» — думала Назан. Она так устала от скандалов. Особенно больно было смотреть в такие минуты на сына. Бедный ребёнок трепетал от страха, как осенний лист на ветру.

— Наверно, вам следовало бы попросить прощения у матери, — сказала Назан, снимая с головы платок.

Мазхар передёрнул плечами. Головная боль усиливалась. С каждой минутой ему становилось всё хуже. Он был не в состоянии сейчас не только выносить капризы матери, но наверно, не смог бы заставить себя почтительно говорить с отцом, если бы тот вдруг поднялся из могилы.

У Мазхара едва хватило сил снять пиджак и брюки. Он как подкошенный рухнул на кровать. Какая усталость! А ведь сегодня он почти ничего не делал. «Душевные переживания, — подумал Мазхар, — выматывают человека больше, чем любая работа». Он повернулся на бок и попытался забыться. Но чувство гнетущей тоски не проходило. Почему-то он вспомнил вдруг пузатого посетителя казино и стоявшую перед ним плоскую бутылку ракы. Но ведь у него тоже есть такая бутылка! Что ж, так она и будет до бесконечности стоять нетронутой? Мазхар вскочил:

— Назан!

Молодая женщина, которая в это время, стоя на коленях перед сундуком, приводила в порядок разбросанные узлы, вздрогнула. Она никак не могла найти подарок мужа. И только после того, как были перебраны все узлы, увидела наконец синий футляр чуть ли не на самом дне сундука. «Словно кто-то нарочно забросил его подальше», — подумала Назан. Она ещё не пришла в себя от только что пережитого волнения, когда раздался голос мужа.

— Что вам угодно? — спросила Назан, нежно погладив бархатный футляр и бережно положив его в сундук.

— Мне захотелось выпить пару рюмок ракы. Достань-ка маринованные баклажаны, брынзу, ещё чего-нибудь.

Ей всегда становилось страшно, когда муж выпивал. Сначала он смеялся, говорил без умолку, а ночью наступала реакция. Эта резкая смена настроений очень пугала Назан. У неё самой был ровный, спокойный характер, она не смогла бы обидеть и муравья. Втайне ей очень хотелось, чтобы и муж был таким…

Но делать нечего: она покорно направилась в кухню, достала закуски, накрыла стол.

Мазхар налил ракы, разбавил водой и быстро выпил.

— Ох, сильна же ты, жизнь! — крякнул он и закурил сигарету. Привычку приговаривать эти слова после опрокинутой рюмки он перенял у своего друга, которого звали Оккеш. Стройный, высокий, темпераментный юноша был родом из Антепа. Они подружились ещё в идадие[5] и вместе поступили в университет. Когда они были на втором курсе юридического факультета, началась национально-освободительная война. И оба молодых человека, как и многие другие студенты, пошли в армию. Вместе демобилизовались и снова приступили к занятиям. Оккеш и Мазхар почти не расставались. Частенько они проводили часы досуга в одном из полюбившихся им кабачков Стамбула. Оккеш, пропустив первую рюмку, обычно потирал руки и обязательно приговаривал: «Ох, сильна же ты, жизнь!»

Да, он любил жизнь! Подвижный, словно ртуть, Оккеш обладал пытливым, беспокойным умом. Его целиком захватили идеи национально-освободительной борьбы, и он сумел увлечь и своего друга Мазхара.

Один родственник Оккеша, служивший в муниципалитете, дал им поручение распространить листовки и нелегальную литературу среди тех, кто умел держать язык за зубами. Они охотно взялись за это поручение и, не страшась опасностей, горячо принялись за дело.

Эх, были денёчки!.. Кто бы мог думать, что ему придётся торчать в каком-то захолустном городишке, ходить ежедневно из дома в контору и из конторы домой, заниматься чужими делами, всё более теряя интерес к окружающей жизни?..

Появление жены прервало ход его мыслей.

— Здравствуй, — сказал он, увидев Назан. Но ответа не получил. Как всегда, она ограничилась молчаливой улыбкой.

— Почему не отвечаешь? Я тебе сказал: «Здравствуй!»

— Здравствуйте!

— Ну, здравствуй! Да что ты словно неживая?

И вдруг он подумал: «Интересно, какой она станет, если выпьет немного ракы? Ведь иной раз вино пробуждает в нас совсем другого человека. Как знать, быть может, этот второй человек у жены окажется более жизнерадостным?»

Наполнив рюмку, он поставил её перед Назан:

— На, выпей!

Назан растерялась. Пить ракы? Ещё чего не хватало!

— Почему же ты стоишь? Садись и пей!

— А вы это серьёзно?

— Да, серьёзно!

— Но разве это возможно?

— Конечно! Я так желаю! Если муж повелит выпить хоть яд, ты не смеешь отказываться.

— Это верно, но… от одного запаха у меня всё переворачивается внутри.

— А хоть и так, всё равно: ты должна выпить.

— Не заставляйте меня, Мазхар-бей!

— Ты должна выпить, я приказываю! — загремел он.

Назан нерешительно взяла в руки рюмку, поднесла её ко рту, но пряный запах аниса, ударивший в нос, вызвал тошноту. Она едва смогла поставить рюмку на стол. Это взбесило Мазхара.

— Пей, говорят тебе!

— Мазхар-бей!..

— Или выпей, или…

Назан потупилась и молчала.

— …или тебе придется поцеловать моё мёртвое чело!

Не помня себя, Назан схватила рюмку, сделала глоток. Мутная жидкость опалила ей горло и язык; она закашлялась.

Мазхар взорвался:

— Вон отсюда!

Назан с виноватым видом тихонько ускользнула в спальню.

Наблюдавшая эту сцену сквозь занавеску Хаджер-ханым широко раскрыла рот. Колени её дрожали. Позабыв об обиде, она готова была тотчас броситься к сыну на шею, обнять его и расцеловать. Ей с трудом удалось сдержать себя.

Выпив несколько рюмок и не закусив ничем, Мазхар поднялся из-за стола. Он совсем захмелел. Нет, он не желает более ни минуты оставаться в этом постылом доме!

Нахлобучив на голову шапку, Мазхар вышел на улицу.

Сейчас ему были противны и жена и мать. Он, конечно, понимал, что их нельзя сравнивать друг с другом. Да что и говорить, если бы, например, его матери предложили рюмку ракы… О, она без малейшего колебания опрокинула бы её себе в рот. А ещё вечно похваляется, что строго соблюдает религиозные обряды и не пропускает ни одного намаза. «Ну и аллах с ней! — подумал Мазхар. — Гораздо хуже, что она позволяет себе так обращаться с невесткой. Это вообще чёрт знает что!»

Как бы то ни было, обе женщины делают его несчастным. Конечно, характер матери не изменишь. Но Назан… Если бы она хоть как-то проявила свою волю, настояла на том, чтобы отделиться от матери, сердилась, наконец. Тогда ещё можно было бы искать выход. Но она не выражала никаких желаний и никогда ни на что не жаловалась.

«Измотанная женщина», — подумал Мазхар. Ему казалось, что это самое меткое определение для жены. По целым дням она не вылезала из дому. Если не стряпала, то скребла полы или стирала бельё, штопала, латала.

А ведь он взял её в дом не как служанку. Он мечтал о жизнерадостной, пылкой подруге… Ему вспомнилась жена адвоката Кадри — Леман. Высокая, пышногрудая, вечно смеющаяся. Она вносила в дом радость и счастье. Вот бы ему такую!

Ему хотелось, чтобы, постучав в дверь, он слышал весёлый топот спешащей навстречу жены, чтобы стены их дома были наполнены её звонким смехом, чтобы она могла посидеть с ним за рюмкой ракы и петь вместе с ним чудесные турецкие песни. А его встречала утомлённая, измотанная работой женщина. Такой же она была и в постели. Да как же он до сих пор не обращал на это внимания? Ведь ей всегда только хотелось спать… «Мать, наверно, не так уж неправа, когда говорит, что сама судьба предначертала Назан быть служанкой», — заключил Мазхар и прыгнул в проезжавший мимо свободный фаэтон.

— В бар «Джейлан»!

— В бар «Джейлан», господин?

— Да, а что?

Извозчик не ответил, но было ясно, что он озадачен. Сколько раз он возил Мазхар-бея из дома в контору и из конторы домой. Но вот в бар он ехал впервые.

Кнут щёлкнул над гривами коней, и фаэтон рванулся вперёд.

Бар «Джейлан» был небольшим увеселительным заведением, в котором стояло несколько столиков и играл маленький джаз. Баром его можно было назвать лишь условно. Но именно такие входили тогда в моду в Анатолии.

Бар находился почти на самой окраине города, в помещении, служившем до этого складом. Владелец бара — низкорослый сухонький человек — оставил снаружи почти всё нетронутым. Зато внутри он основательно переделал складское помещение. В общем это было увеселительное заведение средней руки — зал, кабинеты, дешёвые олеографии: «Закат солнца», «Штиль на море», «Деревья хурмы, позолоченные лучами заходящего солнца», которые, по мнению хозяина, создавали уют.

Он встретил Мазхара у порога низким поклоном.

— Ах, эфенди, ах, уважаемый, ах, премногоуважаемый!.. Какая честь для нас! Ветер принёс вас сюда или горный поток?

В глубине его глаз светилась хитрая улыбка. Он уже давно пытался встретиться с адвокатом в неофициальной обстановке, но всё как-то не удавалось. А сейчас случай сам шёл в руки.

Хозяин бара, правда, уже передал адвокату Мазхару бумаги, требовавшиеся для ведения его дела. Но не обо всём можно было переговорить в конторе. Зато, кажется, сейчас был вполне подходящий момент: молодой человек, обычно очень серьёзный, находился в явно приподнятом настроении.

Хозяин решил накрыть для него столик в дальнем углу. Там будет удобнее потолковать о своих делах. Он расскажет адвокату все подробности о людях, с которыми затеял тяжбу. Эти ловкачи, предложившие ему стать компаньоном, по-своему понимали, что такое бар. Он представлялся им своего рода банком. Конечно, компаньоны брали на себя известную часть расходов. Но разве только в этом было дело? Компаньоны полагали, что достаточно выдворить прежнего хозяина — араба, разбросать в помещении склада восемь-десять столиков и десятка два стульев, привезти из Стамбула девиц и музыкантов, швырнуть им мешок с инструментами — и бар готов! После этого можно не спеша раздевать всех, у кого много денег и мало ума.

Он же совсем не считал, что это так просто…

Когда Мазхар вошёл в зал, там находились только две девицы — Жале и Несрин, которые по контракту были обязаны занимать гостей. Но сейчас в баре не было никого и девицы от скуки пускали в воздух столбы табачного дыма.

Но что это? В мгновенье ока неподалёку от них накрыли столик. Почему такая суета? Ведь их хозяин отнюдь не принадлежал к породе людей, отличавшихся особым радушием.

Жале — высокая, полная, статная красавица — проговорила:

— Наш-то, слава аллаху, забегал!

Сидевшая рядом с ней и непрерывно кашлявшая Несрин, зажимая рот розовым платочком, кивнула:

— Да, забегал.

— Интересно, что за персона этот гость?

— А может, он вовсе и не гость?

— Возможно. Но всё равно он душечка!

— Да. Неплохо было бы провести с ним ночку.

— И даже не одну, — добавила Жале.

Несрин надолго закашлялась. Наконец приступ мучившего её кашля утих и, вытерев губы, она сказала, пожимая плечами:

— Если бы это было в Стамбуле, и я бы не отказалась. Но здесь… Здесь… Не приведи аллах! Скорей бы кончился этот контракт!

Жале не отрывала глаз от светловолосого незнакомца с маленькими пушистыми усами. Его мужественный вид будоражил кровь. Она была не прочь завязать с ним знакомство, тем более что сердце её было сейчас свободно.

Закурив новую сигарету, Жале выпустила к потолку струю дыма. Мазхар заметил красивую девицу, и они обменялись долгими пристальными взглядами. Жале приветливо улыбнулась ему, и Мазхар ответил ей улыбкой.

Несрин, наблюдавшая за этим немым разговором, поняла, что дело на мази.

— Желаю удачи! — шепнула она подруге.

— Мерси! Простачок, кажется, уже залезает в клетку, — проговорила Жале, не глядя на подружку.

— Не залезает, а уже залез.

— Смотри, смотри, он что-то говорит хозяину и поглядывает на меня. Ах, подозвали гарсона. Всё! Гарсон идёт к нам…

— Желаю успеха!

— Жале-ханым, пожалуйста, — проговорил гарсон, склоняясь перед ней.

Загасив сигарету в пепельнице, Жале поднялась.

Мазхар встретил её очень любезно, галантно поцеловав руку. Жале совсем отвыкла от такого обхождения в этом городе; здешние мужчины не умели быть вежливыми и пренебрегали этикетом.

— Адвокат Мазхар-бей, — представил гостя хозяин.

— Очень приятно, благодарю вас. Меня зовут Жале.

Приподняв свою пышную юбку цвета спелого арбуза, она опустилась на стул рядом с Мазхаром.

Ему показалось, что она похожа на Леман — жену его коллеги Кадри. Но Жале была ещё красивее. Она была просто обворожительна! Какие у неё руки — нежные, с длинными пальцами! Он всё ещё ощущал прикосновение её мягкой руки, и было так неприятно вспомнить загрубевшие руки жены, ставшие по-мужски жёсткими от стирки белья и мытья грязной посуды.

После обмена несколькими ничего не значащими любезностями между ними возникла приятно волновавшая близость. Жале с удовольствием отметила про себя, что незнакомец вблизи ещё более привлекателен. Да, это был настоящий мужчина!

— Что желает выпить уважаемая ханым? — спросил Мазхар.

— Вина!

Она переглянулась с хозяином. В его взгляде не было обычной суровости. По каким-то едва уловимым признакам Жале поняла, что хозяин приказывал ей: «Сделай всё, чтобы гость остался доволен. У нас с ним есть дела». Жале взмахнула ресницами, давая понять хозяину, что всё сделает как надо.

Как только они остались вдвоём, девица придвинула свой стул к стулу гостя.

— А не лучше ли нам перейти в один из кабинетов?

Он кивнул. Стоявший неподалёку с дежурной улыбкой на лице расторопный гарсон тотчас стал переносить приборы.

Когда хозяин бара вернулся, в зале уже никого не было. «Значит, девица пришлась адвокату по вкусу», — решил он. Это устраивало его во всех отношениях. Если будет на то воля аллаха, Мазхар-бей влюбится в Жале. А уж она сумеет сделать его завсегдатаем бара.

— Вам не нравится вино? Я вижу, вы пьёте без всякой охоты, — сказал Мазхар, поглаживая руку Жале. Она отняла руку и прижала её к сердцу.

— Я не хотела бы вводить вас в излишние расходы.

«Да, может, хозяин не возьмёт с меня ни куруша, ведь я взялся вести его дело», — мелькнуло в голове у Мазхара. Однако гордость мгновенно заставила его отказаться от этой мысли.

— Ну а вам-то от этого какой ущерб?

— Мерси! Но я вообще не люблю вино. По-моему, король всех напитков — ракы.

— О, ракы! — встрепенулся Мазхар и хотел было подняться.

— Не торопитесь, — потянула его за рукав Жале. — У нашего хозяина всегда один ответ: «запрещено!»

— Я адвокат вашего хозяина, — доверительно сказал Мазхар.

— Ах, вот как! — протянула Жале и сразу сменила тему разговора: — Вы, надеюсь, женаты?

— К сожалению, — поморщился Мазхар.

— К сожалению? Странно! Вы недовольны своей женой?

Мазхар спохватился. Было просто неловко посвящать женщину, с которой он только что познакомился, в свои домашние дела…

— Гарсон, дружок!

— Что прикажете, эфенди? — мгновенно подлетел тот.

— Не сможешь ли ты достать для нас бутылочку ракы?

— В нашем баре запрещается… Но только не для вас, конечно… Одним словом, будет исполнено, — сказал он, подобострастно улыбаясь. И, наклонясь к уху Мазхара, прошептал:

— Я приятель Рызы.

— Какого Рызы? — не сразу понял Мазхар.

— Да того самого, который живёт напротив вашего дома.

— А-а! Рыза-эфенди! Так что же?

— Поскольку вы у нас, эфенди, не забудьте, пожалуйста, переговорить с хозяином. Ведь вы обещали. А у нас как раз есть одно свободное место.