21

Халдун закончил медицинский факультет, отслужил положенный срок в армии, прошёл специализацию и возвратился в родной город.

Для Нермин ожидание жениха тянулось бесконечно долго. И он и она страстно стремились друг к другу. Однако, хотя они и были теперь очень близки, Халдун всегда держался в определённых границах. Что касается Нермин, то она вовсе не была убеждена, что следует подражать провинциальным девицам и непременно дожидаться брачной ночи.

Но всё шло так, как хотел Халдун. Он решил отпраздновать свадьбу, как только закончатся работы по оборудованию его врачебного кабинета. Нихат-бей приобрёл для него помещение на бойком месте — возле самого рынка, выложив немалую сумму. Примерно ещё столько же потребовало переоборудование. И вот прекрасный врачебный кабинет, о котором мечтал Халдун, был почти готов.

Всё это стоило не только денег, но и больших хлопот, которые всегда разделяла с Халдуном зелёноглазая Нермин. Она не желала даже на несколько минут расставаться со своим женихом. Молодые люди сообща обдумывали каждую мелочь, вместе наблюдали за ходом работ и давали указания мастерам.

Случалось им и повздорить. Но маленькие вспышки быстро проходили и кончались поцелуями. Халдун и Нермин были счастливы, как могут быть счастливы любящие.

Им нравилось подолгу просиживать в его будущем кабинете. Однажды, когда они были вдвоём, Халдун читал книгу, не замечая, что невеста не сводит с него глаз. Неожиданно раздался её возглас:

— Ай, ай! У меня в ухе зазвенело. В правом ухе, а это к доброму известию.

— Ты совсем как старая бабка!

— А ты… ты человек, который ни во что не верит. Раз у меня звенит в правом ухе, значит, я получу добрую весть…

Что было ему сказать? Его полная сил и энергии натура восставала против суеверия. Он уже вкусил радость поисков истины и со всей горячностью молодости стремился научно объяснить любое явление. Невозможно было представить себе, что девушка, окончившая лицей, никогда не слыхала, почему у человека звенит в ушах или отчего он видит иногда галлюцинации. Просто у неё была некоторая склонность к мистике, и она любила пофантазировать.

Халдун уже был готов пуститься в объяснения и доказать ей, что каждое явление представляет собой следствие определённых причин, его вызывающих, как вдруг за дверью раздался резкий голос: «Почта».

Письмо было из Анкары, от Нихат-бея. Его хлопоты по устройству Халдуна на государственную службу увенчались успехом. Он сообщал, что скоро возвратится домой.

— Браво, папочка — молодец! — захлопала в ладоши Нермин. — Надо отпраздновать это событие. Пойдём в казино! Ты не возражаешь? Только сначала отнесём письмо маме.

Поскольку у Халдуна ещё не было пациентов, он мог со спокойной совестью закрывать свой кабинет в любое время. Они повесили на дверь замок и вышли на улицу. Нермин не сделала и двух шагов, как увидела старуху нищенку.

— Дай ей несколько курушей, — шепнула она Халдуну.

Тот нахмурился, но всё-таки порылся в карманах, вытащил пару медяков и нехотя бросил их в протянутую руку.

— Я презираю нищих, — говорил он, шагая рядом с Нермин. — Это самые никчемные люди на земле! По– моему, даже воры и убийцы достойнее нищих. У тех есть хоть гордость, они не пытаются разжалобить прохожих своим несчастным видом.

— Ну, ты уж слишком!

— Не будем спорить — я в этом убеждён…

Они уже сворачивали за угол, когда Халдун обернулся, почувствовав на себе чей-то взгляд. На него смотрели глаза, полные тоски и тревоги. «Мне просто показалось… — подумал Халдун. — Обычная попрошайка!»

— Я никогда раньше не замечал этой старухи. Откуда она взялась?

Действительно, нищенка появилась в городе недавно. Она выглядела скорее убитой горем женщиной, чем попрошайкой. Её маленькое высохшее тело прикрывало чёрное пальто в аккуратных заплатах. На голову был накинут тоже чёрный в заплатах платок. Землистого цвета лицо избороздили морщины. От самого виска до подбородка проходил глубокий ножевой шрам, а потускневшие глаза, казалось, едва различали, что происходит вокруг.

На вид ей можно было дать лет шестьдесят и даже больше, хотя она не прожила ещё и пятидесяти. По особому оттенку кожи опытный глаз мог бы определить, что старуха длительное время употребляла наркотики. Да, она распростилась с наркотиками совсем недавно, когда покидала стены Стамбула.

Две крошечных щепотки опиума или толстая сигарета с гашишем могли и сейчас совершить с ней чудо. Сразу оживился бы тусклый, потухший взгляд, заблестели каким-то особым лихорадочным блеском глаза и она бы совсем ожила. Но нет — с этим было покончено раз и навсегда.

Вернуться к наркотикам — значило опять попасть в руки полиции и угодить в тюрьму. О, она, наверно, сидела бы в тюрьме до сих пор, если бы на десятом году заключения не была выпущена по амнистии.

Когда они вышли из тюрьмы вместе с Цыганкой Недиме, ей не удалось отвязаться от этой страшной мегеры, которая прилипла как смола. Они поселились в хибарке Недиме на Топханэ. Проклятая Цыганка отобрала её паспорт и спрятала, чтобы товарка не убежала. А куда ей было бежать? Разве могла она кому-нибудь показаться на глаза?..

Где-то существовал сын — мальчуган с золотистой головкой… Она всегда ощущала его рядом. Только это привязывало её к жизни, а не то она бы давно покончила с собой.

После тюрьмы несколько лет пришлось торговать наркотиками. Сбыв очередную партию «товара», она приносила выручку Недиме, утоляла голод и до одури накуривалась гашишем. Тогда исчезала вся эта страшная жизнь, и она оставалась один на один с призраком своего златокудрого сына…

Не раз приходилось ускользать от полиции, расставлявшей повсюду ловушки. Случалось и попадаться ей в руки. Но каждый раз она делала вид, будто только что купила «товар» для себя. За куренье наркотиков давали не больше трёх месяцев, и, отсидев положенный срок, она вновь принималась за прежнее.

В последние месяцы ей приходилось особенно туго. И в сердце закрался страх. Теперь только попадись, и её на долгие годы упекут за решётку. А оттуда, возможно, уже не будет возврата…

Но в этом мире ещё оставался сын! Разве могла она умереть в тёмном сыром углу тюремной камеры, так и не взглянув на него?

Нет, нет, конец торговле! И она впервые осмелилась швырнуть «товар» в лицо Цыганке Недиме…

Один из сыновей этой ведьмы выхватил складной нож. Но Недиме отвела его руку. Удар не был смертельным. Её выходили. Рана стала затягиваться, и только глубокий шрам прочертил лицо от виска до подбородка…

Снова пришлось начать торговлю наркотиками. Теперь её заставляли сбывать только крупные партии — в оптовой торговле было ещё больше риска…

Однажды ей сунули полкилограмма «товара» и велели отправиться на дальнюю окраину Стамбула, в район Кадыкей. Там ждал человек. От страха подкашивались ноги, но нельзя было не идти.

Человек оказался на месте. Он отсчитал деньги и, как было условлено, пошёл за ней следом. Но когда она, словно нечаянно, обронила пакет, раздались свистки.

Нет, нет, она не дастся им в руки! Бежать, бежать — сколько есть сил… Вот она выскочила на шоссе. Подкатил автобус, и она, не размышляя, ринулась в открывшуюся дверь. Вскоре они уже подъезжали к вокзалу Хайдарпаша.

Послышался лязг буферов, гудки паровозов, какие-то крики, свистки… Поезд! Много, много лет назад она приехала в поезде на этот вокзал, покинув дом мужа. Ей сказали, что он погиб, но, быть может, найдётся сын? О, она ещё не сошла с ума, чтобы свалиться ему камнем на голову! Если даже наступит конец света, сын не должен знать, кем стала его мать. Ей бы только взглянуть на него издали…

Она купила билет и села в поезд перед самым отходом. Теперь наконец можно было облегчённо вздохнуть. Поезд быстро уносил её от побоев, тюрьмы и смерти. Больше не надо было бояться ни погони полицейских, ни Цыганки Недиме, ни её сыновей… Какие бы адские муки ни ждали её впереди без гашиша и опиума — она спасётся от этого кошмара и ни за что не вернётся назад. Даже если не найдёт сына…

Город трудно было узнать. Сначала она даже усомнилась: туда ли приехала? Да, это тот самый город, где прошли пять лет её жизни. Только теперь на улицах появилось много новых домов. Но море было прежним. В этот тёмный, пасмурный день оно, как всегда, с шумом бросало волны на прибрежные скалы…

На одной из окраин ей удалось снять какую-то хибарку. Это было даже не жильё, а заброшенная конюшня. Здесь сильно пахло навозом, жужжали мухи, но всё это её нисколько не трогало. Кое-как устроив жалкое подобие ложа, она подумала, что по вечерам будет страшно оставаться в темноте. Но вот была куплена и маленькая керосиновая лампа. Теперь пришло время начать поиски.

Она долго бродила по улицам. Наконец… Да, это было её старое гнездо, в котором прошли годы замужества, где ей довелось пережить немало радостей и страданий… Ей захотелось прижаться лицом к двери, погладить стены этого дома. Но как всё же он изменился! А где сад, в котором они гуляли с мужем и сыном? Где хибарка Наджие?.. Ничего! Вокруг стояли только новые здания.

Стемнело. Надо было уходить — её мог прогнать сторож. Что ж, она и не надеялась много узнать в этот день…

Женщина вновь появилась здесь на рассвете следующего дня. Дул холодный пронизывающий ветер. Но она решила ждать до тех пор, пока не окоченеет совсем.

Прошло довольно много времени, прежде чем открылась дверь и на пороге… О аллах, как только она сдержала готовый вырваться из груди крик?.. Ей показалось, что рядом с тоненькой, гибкой, как лоза, девушкой шёл… Но нет, этого не могло быть — ведь Мазхар погиб… К тому же ему сейчас было бы… Нет, теперь она уже не сомневалась — этот молодой, красивый мужчина был он! Сын! Халдун!

В голове у неё помутилось. Она едва не лишилась чувств. Но страх перед тем, что она может привлечь внимание юной пары, придал ей силы…

Она нашла своё дитя! Теперь можно спокойно умереть… Только утолить эту жажду, наглядеться — и умереть!

Словно тень следовала она за сыном и его стройной спутницей. Молодые люди шли рука об руку, смеясь и оживлённо болтая. Почти у самого рынка они остановились у какого-то дома. Сын отпер дверь, и они вошли. О аллах, ведь это кабинет доктора? Его кабинет!..

Так она узнала, что Халдун стал врачом…

С тех пор каждое утро она неизменно появлялась возле рынка и, усевшись в тени, наслаждалась близостью сына. Словно была у него под крылом.

Прохожие бросали старой нищенке подаяния, и ей не приходилось думать о куске хлеба. Но в сердце расползался, как пролитый дёготь, чёрный смертельный страх. Наверно, её разыскивает полиция? Её могут схватить и бросить в тюрьму!.. О, сейчас это было бы просто немыслимо!

Поэтому, как только Халдун и его девушка скрывались в дверях кабинета, она торопилась уйти.

Но стоило сделать несколько шагов, как начинались муки, хорошо знакомые наркоманам. Она пыталась заглушить их вином, готовая преодолеть эту слабость любой ценой. По дороге она заходила в кабачок «Лунный свет», извлекала из торбы бутыль и наполняла её вином. А потом, возвратясь в свою хибарку, при свете едва мерцавшей маленькой лампы, до самой полуночи потягивала терпкий напиток.

Однажды она попала в кабачок довольно рано. Здесь было ещё совсем пусто. Верзила гарсон, ворочавший бочки позади стойки, хмуро поглядел на её старую торбу и спросил:

— Вина?

— Да.

Он наполнил под стойкой бутыль и протянул её со словами:

— Кому же ты носишь вино каждый вечер?

Она не ответила. Она даже не поняла вопроса и только пожала плечами.

— Эй, Ахмет! С кем ты там болтаешь? — послышался грубый женский голос.

— Да нищенка вот опять пришла за вином.

— А деньги она уплатила?

— Уплатила.

— Так что тебе за дело, кому она покупает?

— Да просто так… — с глупой улыбкой сказал гарсон.

Нищенка была поглощена своими мыслями и не обратила на всё это никакого внимания. Выйдя из кабачка, она медленно побрела по улице.

«Кто же эта девушка? — думала она. — Невеста? Жена? Нет, наверно, не жена — это было бы сразу видно… Но чья она дочь, где живут её родители?»

Пройдя немало улиц, она добралась наконец до своей хибарки, отперла дверь и шагнула в кромешную тьму. Тусклый огонёк зажжённой ею лампы выхватил из мрака кусок полуразрушенной кирпичной стены, блеснул на седых волосах, выбившихся из-под чёрного платка, и заиграл бликами на скулах худого, измождённого лица с ввалившимися щёками.

Женщина сняла с себя ветхое пальто и, достав остатки вчерашнего ужина — кусочек брынзы, масло и лук, — налила себе вина. Она не притрагивалась к еде и только медленно, как делала это каждый вечер, потягивала вино. Когда бутылка наполовину опустела, она пошла в тёмный угол, вытащила из тайника узелок и развернула его на свету. Заветный перстень был опять с ней. Женщина прижалась к нему губами и надела перстень на палец. Она сидела так очень долго. Но пора было прятать дорогую для неё вещицу…

Когда-то гравёр вывел на внутренней стороне перстня три имени, но теперь одно из них было едва различимо. Она сама стёрла имя «Мазхар», когда узнала, что он изменил ей и женился на другой.

Однажды она попала в кабачок только под вечер. За стойкой стояла женщина. Гарсон наполнил её бутыль вином, а женщина спрятала деньги, которые она бросила на прилавок. Сунув бутыль в торбу, она вышла, не заметив, что хозяйка кабачка провожает её пристальным взглядом. Странно! Лицо этой нищенки показалось ей знакомым…

Нищенка давно ушла, а Наджие не давала покоя мысль: «На кого же всё-таки она похожа?»

— Скажи, Ахмет, я сильно постарела?

Гарсон не понял, зачем его спрашивает об этом хозяйка, и неопределённо хмыкнул.

— Вот дубина! Я спрашиваю: сильно я постарела?

— Ты? Хм… — осклабился Ахмет.

— Ах, мать твою…

Ахмет был совершенно невозмутим. Наджие пошла в свою каморку, находившуюся за стойкой, сняла со стены зеркало и стала себя разглядывать. Слава аллаху, она ещё не так страшна, как эта нищенка!.. Опять нищенка! Почему эта женщина застряла у неё в голове? «Чёрт бы её побрал!» — пробормотала Наджие и улеглась на сундук, который заменял ей кровать. Она закрыла глаза и попыталась заставить себя думать о другом. Но ничего не получалось.

— Ахмет, — закричала хозяйка сердясь.

— Что сестрица? — отозвался слабоумный гарсон.

— Поди сюда!

Прошло ещё несколько минут, пока гарсон наконец просунул голову в маленькую дверцу.

— Когда опять придёт эта нищенка, обязательно кликни меня…

Ахмет кивнул и исчез. Наджие вертелась на постели. Она чувствовала себя совсем разбитой: ныла поясница, болела спина, ломило все кости. Ей всегда становилось особенно тяжело перед наступлением зимы. Люди говорили, что это ревматизм, а такая болезнь бывает от сырости. Действительно, в кабачке, который она не покидала ни днём, ни ночью, было очень сыро. Имей она деньги, от сырости и следа бы не осталось! За деньги всё можно было здесь изменить. Но где их взять, эти деньги?..

Нищенка появилась на следующий день. Наджие опять сама стояла за стойкой. Женщина молча, не глядя протянула бутыль и отсчитала деньги. Наджие не сводила с неё глаз. Да, не могло быть сомнения, она знала эту женщину! Но когда это было? Наверно, очень давно.

— Как тебя зовут? — спросила Наджие.

Нищенка подняла голову, и на лице её стал виден глубокий шрам, проходивший от виска до подбородка.

— А зачем тебе? — спросила она, глядя исподлобья.

Наджие сразу узнала голос. Но и нищенка узнала в этой старой опустившейся женщине свою прежнюю соседку. «Бежать, сейчас же бежать отсюда!» Она схватила бутыль и мгновенно исчезла.

— Беги следом за этой женщиной! — крикнула Наджие гарсону. — Узнай, где живёт, но только так, чтобы она ничего не заметила…

— Эх, сестрица, ведь у меня дела..

— Брось всё к чертям!

Придурковатый гарсон что-то буркнул и выскочил из кабачка.

Нищенка тяжело ступала по булыжной мостовой. «Придётся, — думала она, — больше не брать вино в этом кабачке. Хорошо, что она сразу узнала хозяйку заведения… А где её муж?.. И кто этот нескладный деревенский парень?..

Ахмет крался за ней, а сам негодовал: «Кому нужна эта поганая нищенка? Да вся она с потрохами не стоит и ломаного гроша! А тут бросай из-за неё все дела. Старуха, наверно, из табора? Так это ж у чёрта на куличках!»

Парень слыхал от людей, что цыганский табор раскинул шатры далеко от города. Он видел на базаре цыган — кузнецов, медников, жестянщиков… Они продавали тазы, вёдра, корыта, которые делали сами. А женщины их ничего не умели. Они только гадали. Так, размышляя сам с собой, гарсон следовал за нищенкой и вдруг увидел, что на самой окраине города она свернула на грязную улочку. «Эге, не пошла в поле… Стало быть, не цыганка», — подумал парень и ускорил шаг.

Вот она остановилась возле какой-то конюшни… Ба! Отперла дверь! Закрылась! Он вылез из-за угла, подкрался, прильнул к щели в дверях — темно. Ахмет огляделся вокруг. Нигде ни фонаря. Только через щели закрытых ставень пробивается слабый свет. Вон промелькнула какая-то тень, а кто это — мужчина или женщина — не разберёшь… Ахмет влепил плевок в стену хибарки и заспешил назад.

Хозяйка, видно, без него набегалась до седьмого пота. И про ноги забыла, и про боль в пояснице…

Увидя гарсона, Наджие с облегчением вздохнула.

— Ну, выследил, где она живёт?

— Нет. Она пошла в конюшню.

— Какую конюшню?

— Какую? Для лошадей, стало быть…

— Ладно, ладно! Принимайся за работу. Завтра сходим туда — я сама посмотрю.

Наждие проснулась ни свет ни заря и растолкала гарсона, храпевшего в углу на циновке.

— Вставай, Ахмет! Живо! Бери корзину!

Они ходили на базар каждый день, но никогда его не будили так рано. Спросонок он с трудом разыскал конюшню, в которой накануне ночью скрылась старая нищенка.

— Вот здесь, — указал он пальцем. Хозяйка кивнула.

— А теперь ступай на базар. Вот тебе деньги. Печёнку и потроха возьмёшь у нашего мясника, фасоль — у бакалейщика. Остальное — сам увидишь. Как вернёшься, начисть картошки. А я скоро приду.

Наджие хотела было постучать в дверь, но раздумала. Ахмет мог всё напутать. Лучше подождать.

Вскоре появилась нищенка. Она прошла мимо Наджие, не заметив её, и побрела в город. Наджие следовала за ней на некотором расстоянии.

Нищенка дошла до самого рынка и уселась на камень почти у порога приёмной врача. «Не могла выбрать место побойчей! — подумала Наджие и тут же спохватилась: — Да что я в самом деле — ведь она мать этого доктора! Небось, поджидает сынка! Он скоро разбогатеет…»

Наджие было известно, что молодой человек обручён с дочерью того самого адвоката Нихат-бея, который как-то заглядывал в её кабачок со своим другом. Не больно он был разговорчив, этот адвокат. Она и в контору к нему потом приходила, но её встретили очень холодно. «Ишь какой гусь! И знать не хочет старых знакомых! Забыл, что приехал в наш город чуть ли не бедняком! А откуда его богатство? Да только от Мазхара! Теперь вот придётся принять в свою семью жену покойника. Если, конечно, эта нищенка и вправду Назан…»

Прошло немного времени, и появился новый доктор. Она сразу узнала Халдуна, который шёл, разговаривая со своей невестой. Наджие вся напряглась от ожидания. Но почему же нищенка опустила голову? «А-а-а! Боишься показаться сыну в таком виде?» Молодая пара скрылась в дверях кабинета.

«Подождём ещё», — решила Наджие.

Вдруг дверь кабинета открылась, показался Халдун и прямёхонько направился к нищенке! Она не могла слышать, о чём они говорили. Это длилось недолго. Старуха с трудом поднялась и последовала за доктором.

— Стыдно ходить по миру с протянутой рукой, — выговаривал нищенке Халдун. — Уж лучше умереть, чем так жить! Вот — бери веник и подмети вокруг крыльца.

— А полить не надо? — спросила она чуть слышно.

— Разве можно подметать не поливая? Возьми кувшин и хорошенько побрызгай.

Невеста Халдуна тоже вышла на порог и смотрела на старую женщину.

— Всё-таки, — сказал Халдун, видимо продолжая прерванный разговор, — мне бы не хотелось устраивать свадьбу в Народном доме.

— Я согласна с тобой. Но что поделаешь, отец вбил себе в голову, что его обязывает к этому положение.

— Ведь мама обещала его уговорить.

— Обещала! А разве ты не знаешь отца? Для него важнее мнение коллег, чем близких… «Дело, — говорит, — не во мне, а в принципах».

— Не такой уж он принципиальный человек! Просто хочет подладиться к руководителям своей партии…

Нищенка всё подмела, и Халдун протянул ей монету:

— Вот тебе за труды!

— Спасибо, бей-эфенди! Да превратит аллах камень в руках ваших в золото! Да вознаградит вас аллах…

— Хватит! Я этого не люблю! Приходи каждое утро, уберёшь тут и получишь деньги. А аллаха оставь в покое. Поняла?

— Поняла, — чуть слышно прошептала нищенка и поплелась в холодок.

Молодые люди рука об руку ушли в кабинет, а она долго не отводила взгляда от закрывшейся двери…

Она не плакала. Зачем было плакать? Ведь сбылась её мечта. Она не только увидела сына, но даже говорила с ним! Пусть он был неласков, укорял её, да простит ему это аллах! Откуда мог знать её Халдун, что перед ним была мать?..

— А ты случаем не Назан-ханым? — раздался вдруг возле самого её уха грубый голос.

Она зашаталась и в страхе попятилась.

— Н-е-ет!

Наджие не успела и глазом моргнуть, как нищенка исчезла. Она только рот разинула от изумления. Бежать за ней следом? Да где там! Попробуй догнать с такими больными ногами. «Ну, ну, пусть уходит! — думала Наджие. — Теперь-то я знаю, кто ты такая. От сына прячешься, да от меня не скроешься!»

Наджие решила либо заставить Назан выклянчить денег у сына и дать ей хотя бы половину, либо… Если старуха упрётся, она знала, как сделать её посговорчивей. Весь город узнает, что зять известного адвоката связан одной пуповиной с жалкой бездомной нищенкой. Сегодня же ночью она нагрянет в конюшню. Пусть только попробует эта Назан увильнуть!

22

Целый день Назан просидела в своей хибарке, нахохлившись, словно большая испуганная птица. Время от времени она машинально наполняла стакан вином. В хибарке царила непроглядная тьма. Но вот через щели ставни, наглухо закрывавшей маленькое окошко, проникли лучи света. Значит, на дальнем углу улочки зажёгся электрический фонарь.

Вот и наступил вечер! Назан нашарила лампочку, чиркнула спичкой… и пошатнулась. Мрачное логово вихрем кружилось у неё перед глазами. Ещё немного, и она упала бы на земляной пол. «Я совсем пьяная, — думала она, опускаясь на ворох соломы. — А если вдруг сюда явится полиция? Быть может, кабатчица уже побывала у сына?.. Но ведь прошёл целый день и никто не постучался… Наверно Наджие ничего не сказала, — пыталась она успокоить себя. — Ах, да что там! Не сказала сегодня — пойдёт к нему завтра…»

Больше здесь нельзя было оставаться. Она должна исчезнуть навсегда, чтобы не опозорить сына.

Да, ей нужно уходить сегодня же, ночью. Перед глазами закачались волны бушующего моря. Она скроется там, где её никто никогда не разыщет!

Назан осторожно приоткрыла дверь. Ветер со свистом ворвался в хибарку. И тут она вспомнила: «Перстень!» Метнувшись в угол, она разгребла руками землю. «Вот он!» Драгоценный камень блеснул, заиграл, заискрился при слабом свете маленькой лампы…

Послышался стук. У Назан захолонуло сердце. «Кто это? Полиция?» Ах, зачем она мешкала?

Снова постучали. Едва держась на ногах, она подошла к двери и дрожащими руками нащупала щеколду…

На пороге стояла женщина.

— Кого тебе?

— Тебя! — и женщина переступила порог.

Порыв ветра с силой хлопнул дверью о стену.

— Кто ты такая?

— Не знаешь? Зато я тебя хорошо знаю! А ну, дай мне дорогу!

Женщина оттолкнула растерявшуюся Назан, и та при слабом свете едва мерцавшей лампы узнала Наджие.

— Закрой дверь. Я принесла тебе вина.

Назан машинально повиновалась.

— Теперь не убежишь от меня!

Только сейчас Назан поняла, что совершила большую оплошность. «Что я наделала!» — с отчаянием подумала она, закрыв руками лицо.

Яркий блеск бриллианта ослепил Наджие. «Да ведь это тот самый перстень! А Хаджер-ханым уверяла, что он потерялся…»

— Как же ты его не продала? — она показала пальцем на перстень.

Назан молчала.

«Надо напоить её до бесчувствия. А там…» Наджие наполнила стакан.

— Бери!

— Не хочу!

— Почему? Я принесла тебе по старой дружбе.

— Не хочу! — Назан подняла голову. — Умоляю, не говори никому, что ты узнала меня!

— А чего тебе таиться? Я бы на твоём месте не стала терпеть нужду, имея такого сына.

Назан метнулась, как подстреленная птица.

— Нет! Я не хочу! Не хочу, чтобы сын знал обо мне!

— Ты не хочешь, зато… — глаза Наджие хищно сверкнули, — …зато я хочу!

— Что-о-о? — Назан с ненавистью взглянула на кабатчицу.

— Назан-ханым, — вкрадчиво проговорила Наджие. — Ведь я для тебя стараюсь. Твой сын доктор, его невеста — дочь богатого человека. У него столько денег, сколько песчинок в пустыне… А мы с тобой бедняки. Плохи наши дела!

— Нет, нет! Пусть сын считает меня мёртвой! Зачем мне пятнать его имя и честь?

— Вот чепуха!

— Погоди, а тебе что за дело?

— Мне? Денежки нужны — вот что!

— А при чём тут я и мой сын?

— Эге! Да у меня целый план! Ты поступай как знаешь, а я, клянусь аллахом, пойду к твоему сыну и скажу: «Если не дашь денег, все узнают, какая у тебя мать!» Небось, побоится позора! У него скоро свадьба… А не захочет дать — пойду к его тестю. Я не отступлюсь. Смотри — ноги у меня опухли от ревматизма. А почему? Потому, что в кабачке сырость. Нужен ремонт — да где взять денег? Дожидаться, пока аллах сбросит их с нёба?.. Нет, как хочешь, а я не упущу такого случая…

Глаза у Назан закатились.