Халдун плакал навзрыд.

Проснувшийся Нихат поднял Халдуна на руки и положил его между собой и женой. Оба они стали утешать мальчика, как могли. Но их ласки вызвали целый поток теперь уже радостных слёз. В ту ночь Халдун наплакался всласть.

На следующий день он носился по саду, позабыв обо всём, даже о Милой маме. Хикмет-ханым не успевала менять ему мокрые от пота рубашки.

Какие хорошие дети были у их соседей! Никто его не дразнил. Всей гурьбой они бегали по лужайке и со смехом валились в высокую траву. Он был счастлив.

Через три дня к ним в гости пожаловали Нериман и её кавалер. Халдун почти не обратил на них внимания, словно это были какие-то посторонние люди. Они принесли ему большую плитку шоколада и жёлтый футбольный мяч. Но он остался равнодушен к подаркам.

Нериман только поражалась тому, как быстро удалось её друзьям завоевать любовь ребёнка.

— Да мы ведь старые приятели, — засмеялась Хикмет-ханым.

— Знаю, и все-таки…

Они не стали продолжать разговор на эту тему. Все были довольны.

Нихат предложил гостю спуститься к морю. Как только мужчины вышли, Хикмет воскликнула:

— Везёт тебе на мужчин, бестия!

— Разве я в этом виновата?

— Да кто же тебя винит! Но почему так получается?

— Откуда мне знать?

— Однако ты сумела обворожить этого человека!

— Клянусь аллахом, у меня и в мыслях ничего подобного не было! Я вся была поглощена горем Халдуна. И вдруг однажды заметила…

— Я рада за тебя. Но меня очень огорчает, что ребёнка травят.

— Поверь, что мне это доставило много страданий.

Хикмет-ханым всё понимала и ни в чём не винила Нериман. Она заменяла мальчику мать до тех пор, пока могла.

— Мы решили встретиться с матерью Халдуна и взять у неё письменное согласие на его усыновление. Это будет самое лучшее, что можно придумать.

— А Халдуна вы тоже возьмёте с собой?

— Нет. Нихат пойдёт один…

Вскоре Нихат посетил начальника тюрьмы. Он узнал о Назан малоутешительные новости. Она пристрастилась к наркотикам и к тому же стала ими приторговывать. Даже Недиме, угодившая в тюрьму за торговлю наркотиками, начала исправляться. Она-то и указала потайное место, куда Назан прятала наркотики.

— Тем не менее, — сказал начальник тюрьмы, — коли речь идёт о ребёнке, вы можете с ней встретиться.

Нихат с волнением ожидал прихода Назан. Она появилась минут через пятнадцать. О аллах милостивый! Неужели перед ним та самая девушка из Сулеймание — нежная, стройная? Куда девались её золотистые косы?.. Волосы Назан свалялись, в них блестела седина. Глаза ввалились, всё лицо было в морщинах.

— Ты узнаёшь этого господина? — спросил начальник тюрьмы.

Арестантка долго и тупо смотрела на незнакомого человека. Наконец она дважды покачала головой и сказала:

— Нет!

Тогда Нихат подошёл к ней совсем близко и спросил:

— Ты меня не узнаешь, Назан-ханым? В её глазах мелькнул протест.

— Ханым? Да какая я ханым? Давно это было… Я теперь фальшивомонетчица.

— Так я же Нихат, друг Мазхара. Помнишь, мы жили по соседству с тобой, когда учились в университете.

Где-то совсем далеко в сознании Назан возникли какие-то смутные воспоминания. Постепенно они начали приобретать более определённые очертания.

— Так и не вспомнила?

— Вы сказали «Мазхар»?

— Да, это мой друг.

— А разве Мазхар-бей не умер?

— Царство ему небесное!

— А что стало с Халдуном?

— Вот из-за него-то я и пришёл сюда. Халдун живёт с нами. О нём можешь не беспокоиться. Он ходит в школу, а потом будет учиться на доктора. Мы с женой любим его, как собственное дитя. Милая мама сказала, что…

Широко раскрыв глаза, Назан внимательно посмотрела на Нихата:

— Милая мама? Кто это?

Нихат понял, что ей ничего не известно о Нериман.

— Разве Мазхар-бей женился на другой?

Нихат молчал.

— Как же это разрешила Хаджер-ханым? — Назан горько улыбнулась. — А ещё уверяла, что к весне я снова вернусь в их дом…

Она вздохнула и отвернулась.

— Оставь эти разговоры! — оборвал её начальник тюрьмы. Его раздражало, что свидание так затянулось. — Бей-эфенди пришёл по поводу твоего сына. Если дашь согласие, то он возьмёт его к себе и будет воспитывать. Ему дадут образование. Твой сын станет доктором, плохо ли? А ты, когда отбудешь срок наказания, сможешь поехать к нему и спокойно прожить до конца своих дней.

Назан встрепенулась:

— Нет, я не хочу, не хочу к сыну! Я не смогу посмотреть ему в глаза. Пусть лучше Халдун думает, что я умерла. Да я и в самом деле мертва! Поступайте как знаете… Берите его, учите, воспитывайте. Но только никогда не говорите, какая у него мать!.. Я умоляю вас, скажите ему, что я умерла! Умоляю!

Нихату и даже начальнику тюрьмы стало не по себе.

— Вы даёте мне слово? — настаивала Назан.

— Хорошо, хорошо, будет так, как ты желаешь… Успокойся!

Начальник тюрьмы подготовил по всем правилам бумагу и показал Назан, где надо поставить подпись.

Нихат покидал тюрьму совершенно подавленный. Нервы были напряжены до предела. Лучше бы он совсем не приходил и не видел, что стало с милой, робкой, застенчивой девушкой, о которой у него сохранялись самые светлые воспоминания. «Так вот какую шутку может сыграть с человеком жизнь! Но кто же виноват во всём этом? Мазхар? Да нет же! Он расстался с женщиной, в которой жестоко разочаровался. Не мог же он предвидеть, что ей ниспослано свыше».

— Будь проклято всё на свете! — сказал Нихат встретившей его на пороге жене.

— Замолчи! Ты богохульствуешь, словно неверный!

— Низводить людей до такой степени! Нет, это не делает чести всевышнему!

— Покайся, пока не поздно!

— Ну и что тогда? Представь себе, что я уже раскаялся, воздел руки к небу и взываю к всевышнему о прощении. Разве это что-нибудь изменит? На наших глазах погибла целая семья. И ты хочешь меня убедить, что это произошло не по предначертанию свыше? Ну а если завтра с нами произойдёт то же самое? Да можешь ли ты поручиться, что судьба будет к тебе более благосклонна?

— О чём ты говоришь?

— О том, что участь Назан может постигнуть и тебя.

Но Хикмет-ханым была твёрдо уверена, что с ней ни при каких обстоятельствах не могло бы произойти того, что случилось с Назан.

В конце лета Нериман уехала со своим новым мужем Селимом в Измир, а семья Нихата возвратилась домой. Привязанность Халдуна к Нериман сменилась забвением, ведь милая мама покинула его ради того господина… Зато у него сохранились самые приятные воспоминания о большом красивом доме в одном из зелёных уголков Стамбула, о синем-синем небе и фиолетовых водах Босфора. В ушах ещё звенели весёлые голоса друзей.

Когда Халдун пошёл во второй класс, он более не дичился своих сверстников.

Всё было новым в его жизни — одежда, башмаки, ранец, тетради и, конечно, друзья. Обидное прозвище, забытое ещё в том доме, на берегу Босфора, больше не тревожило. Ранним утром Халдун отправлялся в школу и до звонка на урок играл вместе с ребятами на школьном дворе.

Иногда он видел во сне мать. Но утром, среди новых друзей, в шумных играх и весёлых забавах быстро забывал о ночных сновидениях.

Он не знал о том, что в эту зиму его бабка нанялась кухаркой в богатую семью и уехала куда-то далеко-далеко, за Стамбул. Нихат и Хикмет-ханым оградили его и от этого. Ведь он мог принять всё близко к сердцу и вновь пережить горькое чувство унижения…

Но в следующем году, когда у Хикмет-ханым родилась девочка, Халдун почувствовал, что в его жизни многое изменилось. Покой ушёл из дома дяди Нихата. «Откуда, — думал Халдун, — взялась эта мокрая крикунья?»

— Её послал нам аллах, — говорила Хикмет-ханым. — А когда девочка вырастет, она будет стирать и гладить бельё и одежду своего старшего брата Халдуна.

«Аллах? — недоумевал Халдун. — А где он живёт? Какое ему до нас дело? Почему он послал к нам в дом эту замарашку? Кто его просил?»

Пока в доме не было младенца, целый день всё вращалось вокруг Халдуна. Вечером, после ужина, его умывали и на руках уносили в спальню. Дядя и тётя садились около его кроватки, рассказывали сказки и баюкали мальчугана.

Теперь всё изменилось. Никто больше не умывал Халдуна, он должен был делать это сам. Ноги и то приходилось мыть самому. И спать он отправлялся один. Даже дяде Нихату было не до него. В дом стала часто наведываться женщина в белом халате. И все втроём они занимались этой замарашкой. «Что они в ней нашли? — возмущался Халдун. — Вся какая-то синяя, сморщенная…»

Однажды ему приснилось, что тётя сердито сказала: «Я тебя больше не люблю! У меня теперь есть дочка, я её мама. А у тебя нет ни матери, ни отца. Я выброшу тебя на улицу!»

От испуга Халдун проснулся. Неужели его выбросили на улицу?.. Нет, он был в своей спальне. Бледный свет привёрнутой лампы едва освещал стену. Халдун вскочил и выглянул в переднюю. У тёти горел свет. Мальчик приподнял волочившуюся по полу ночную рубашку и на цыпочках пошёл по коридору. Так он добрался до окна и заглянул в комнату. Тётя кормила грудью девочку, а дядя Нихат полулежал на тахте и курил.

— Умный мальчуган! Очень похож на отца, — говорил он. — Но кое-что в нём есть и от матери. Мы должны сделать всё, чтобы он выучился и стал человеком, хорошим врачом, а потом…

— Женился на нашей Нермин? — засмеялась Хикмет-ханым.

— Да. Это было бы хорошо!

Хикмет-ханым вздохнула:

— Судьба! Всё в руках судьбы! Бросишь камень в одну птицу, а попадёшь в другую…

— Верно.

Дядя Нихат погасил сигарету, поднялся и направился к двери.

— Пойду навещу Халдуна, — услыхал мальчуган и пустился наутёк.

Когда Нихат-бей открыл дверь, то заметил маленькую белую фигурку, скользнувшую по тёмному коридору.

— Кажется, здесь был Халдун, — с тревогой в голосе сказал он жене.

— Странно! Неужели подслушивал?

Нихат чуть не бегом бросился в комнату мальчика. Халдун лежал, уткнувшись лицом в подушку. Он не столько испугался, сколько устыдился того, что подслушивал.

Нихат присел на кровать, погладил его по голове и спросил:

— Ты хочешь что-нибудь сказать, дитя моё?

Халдун молчал.

— Мне показалось, что ты подходил к нашей двери. Может, чего-то испугался?

— Да!

— Чего же!

— Тётя выбросила меня на улицу…

— Так ты видел сон? Верно я тебя понял?

— Мне приснилось, что тётя пришла с Нермин на руках и сказала: «Слушай, Халдун! Я мать этой девочки, а у тебя нет ни отца, ни матери. Уходи отсюда!»

Халдун шумно вздохнул и заплакал.

— Погоди, — сказал Нихат, беря его на руки. — Пойдём-ка к тёте и всё выясним.

Стоя с Халдуном на пороге комнаты, Нихат спросил:

— Это правда, что ты прогнала Халдуна?

— Кто? Я? — Хикмет-ханым ничего не понимала.

— Ты.

— Да что ты такое говоришь? Я прогнала Халдуна?

— Ну да, во сне. Ему снилось, что ты любишь только эту замарашку, а его гонишь прочь.

Всё было ясно, Халдун ревнует её к маленькой Нермин.

— Дитя мое! — протянула к Халдуну руки Хикмет-ханым. — Разве я могла бы тебя прогнать из-за этой глупышки? Ну что она представляет собой? Крошечная сморщенная старушка — больше ничего. Если она тебе очень не нравится, мы можем отдать её кошкам.

Халдун посмотрел мокрыми от слёз глазами на спящую девочку.

— Отдать такую крошку? Нет, тётя! Мне её жалко!

— Вот видишь. И нам тоже. Ты должен понять, что в наших сердцах есть место и для неё, и для тебя.

После этой ночи ревности Халдуна как не бывало. Он не видел более тревожных снов и стал весел, как прежде.

От своих однокашников он многое узнал о жизни и о своей семье. Но больше всего ему хотелось узнать что-нибудь о матери, а это как раз не удавалось. Никто не мог ничего сказать, а тётя и дядя Нихат всегда обходили его вопросы молчанием. И Халдун перестал спрашивать. Однако по мере того как он подрастал, тоска по матери становилась всё сильней. Как ни любил он дом, в котором прошло детство, Халдун всегда помнил, что живёт здесь из милости.

Когда подошло время сдачи экзаменов в лицей, он решил, что наступила пора начать самому заботиться о себе. Не говоря никому ни слова, Халдун стал усердно готовиться к конкурсу. Если отлично сдать все предметы, то можно получить стипендию и бесплатный пансион. И он решил завоевать это право.

Халдун отлично выдержал все экзамены. Но Нихат очень огорчился, когда узнал, что приёмный сын решил их покинуть.

— Дитя моё, — спросил он Халдуна, — почему ты так поступил? Разве в этом была какая-нибудь необходимость?

Халдун ответил тоном внезапно повзрослевшего человека:

— Да, дядя! Так мне подсказала совесть.

— Но разве когда-нибудь ты замечал, чтобы к тебе относились не так же, как к Нермин? Разве тебя обижали? Или в чём-нибудь ограничивали?

— Нет, дядя, я не могу ни на что пожаловаться. Но нельзя же заботиться обо мне до самой смерти.

Они говорили допоздна: об отце, о бабушке, о гарсоне Рызе и его жене, которые обобрали бабушку. Так он узнал историю питейного заведения «Лунный свет», мимо которого ежедневно ходил в школу. Сколько раз он видел худенького старичка с маленьким высохшим лицом, на котором торчали одни скулы и зияли глазницы глубоко запавших глаз. Так ведь это и был Рыза! Обычно он сидел у дверей своего заведения, греясь на солнышке. Говорили, что всеми делами в кабачке «Лунный свет» заправляет его жена.

В классе Халдуна учился один паренёк, который мало интересовался уроками, зато считался знатоком по части всех злачных мест в городе. Он был сыном владельца бара, в котором некогда служила Нериман. От него Халдун узнал, что питейное заведение «Лунный свет» давно называют «Под башмаком у жены».

От наглой и грубой содержательницы кабачка доставалось не только супругу. Редкий вечер проходил без того, чтобы она не затеяла драку с посетителями, ругаясь почище любого пьянчуги. Её удавалось утихомирить только в полицейском участке.

Так вот, оказывается, с какими людьми имела дела его бабушка! Халдун не мог и не хотел более думать обо всём этом и с головой ушёл в занятия.

Наступил день, когда он, закончив с отличием лицей, примчался в дом дяди Нихата. Глава семьи лежал в постели с высокой температурой.

— У него сильный грипп, — сказала тётя, встречая Халдуна на пороге. Они вместе пошли в спальню к больному. Маленькая Нермин сидела у изголовья отца и вытирала платком его вспотевший лоб.

— Ты все спрашивала, когда же приедет Халдун? Вот он закончил лицей и явился, — сказала Хикмет-ханым дочери.

Халдун приложился к дядиной руке, поздоровался с Нермин и сел на предложенный ею стул.

Поздравив его с успешным завершением ученья, Нихат-бей спросил:

— Итак, лицей позади, какие же теперь у тебя планы?

Халдун давно был готов к ответу на этот вопрос.

— Я поступаю на медицинский факультет.

— Отлично. Твой отец всегда мечтал видеть тебя врачом. Но как же ты намерен осуществить своё желание? Быть может, — улыбнулся Нихат-бей, — ты рассчитываешь на стипендию?

— На медицинском факультете нет, к сожалению, стипендий. Поэтому я поступлю в военно-медицинскую академию.

— Значит, ты решил стать военным врачом, поскольку в академии обучают за счёт государства? Против этого трудно возражать. Тем более, — подмигнул дядя, — что из столовой доносятся такие ароматы, которые способны возбудить аппетит даже у больного.

Тётя приготовила в честь Халдуна отличный праздничный ужин. Хозяин дома не желал более обращать внимания на свой грипп. Он поднялся с постели и сел вместе со всеми за стол.

Бутылка ароматного вина подействовала лучше всякого лекарства. Нихат-бей ел с большим удовольствием, оживлённо разговаривал и смеялся. Время от времени он поглядывал на Нермин. Через шесть лет, когда Халдун закончит медицинское образование, ей будет пятнадцать. Ещё три года у Халдуна отнимет военная служба. Таким образом, в общей сложности через девять-десять лет они смогут стать парой. Для Нермин это хорошая перспектива. К тому времени и она закончит лицей. А разве они могли бы найти для своей дочери кого-нибудь лучше Халдуна?

Нихат-бей наполнил вином стакан и залпом осушил его.

Ночью они говорили об этом с женой.

— Сегодня за столом, — сказала Хикмет-ханым, — когда наша дочка щебетала «братик Халдун, братик Халдун!», сердце моё замирало от волнения. Если бы я не боялась смутить нашего мальчика, то тут же сказала бы, что их надо обручить.

— О, здесь надо действовать осторожно. Ты же знаешь, как щепетилен Халдун. Я надеюсь, что мне удастся уговорить его поступить в университет. Но сейчас просто невозможно заговаривать о браке с Нермин. Ведь он мог бы подумать, что я соглашаюсь взять на себя все расходы только потому, что прочу за него свою дочь.

— Делай, что хочешь, но уговори его.

— Попытаюсь, но я не уверен в успехе. Юноша слишком похож на своего отца. А ты не можешь не помнить, как твёрдо придерживался он своих убеждений и принципов. Именно потому Мазхар и покинул этот мир в самом расцвете сил… Да, трудно, очень трудно уговорить Халдуна, не задев его самолюбия.

— Но ты уж постарайся!

Нихат-бей действительно не пожалел сил. К каким только аргументам он не прибегал! Его доводы, словно тысячи ручейков, сбегались в большую реку. В конце концов Халдун дал согласие поступить на медицинский факультет Стамбульского университета.

И всё же Халдун сомневался в правилвности своего решения. Ведь он не был их родным сыном. На его обучение уйдёт немало средств… Чем он мог отплатить им за такую щедрость?..

В то лето они отправились в Стамбул все вместе. В одном из дачных пригородов Нихат снял прелестный, утопавший в зелени коттедж.

Ранним утром все вчетвером шли на пляж, купались в море, после чего старшие возвращались домой.

Нермин особенно любила эти часы. Хотя ни отец, ни мать не препятствовали её играм с братиком Халдуном, всё же без родителей было как-то вольготней. То же чувствовал и девятнадцатилетний Халдун, невольно засматривавшийся на ноги и бёдра не по возрасту развитой Нермин. Но более всего он любовался её золотистыми локонами. Его охватывало чувство глубокого счастья, когда, укрывшись с Нермин в тени деревьев, он брал в свои грубоватые ладони её маленькие руки и начинал рассказывать девочке одну из сказок Андерсена.

Это было чудесное лето! А через год они снова приехали в Стамбул. Им повезло, прошлогодний коттедж ещё не был сдан. И всё было, как прежде, только Халдун отметил про себя, что Нермин похорошела, а в её взгляде появилось что-то новое.

Вечером, когда взошла луна, они спустились в сад. На чистом небе ярко светила луна и сверкали звёзды. Но в гуще деревьев, куда они забрались, было почти темно.

— Как вы думаете, я повзрослела? — спросила Нермин.

— И даже очень.

— Благодарю вас! Но это и только…

— Нет, ты не только повзрослела, — сказал Халдун и, немного помедлив, добавил: — Ты очень похорошела… — Он привлёк Нермин к себе и поцеловал в губы.

Они опустились на траву возле ствола упавшего дерева.

— Я всю зиму думал о тебе, — сказал Халдун.

— Вот как? Почему же вы мне не писали?

Некоторое время они сидели молча. Нермин вспоминала минувшую зиму —дождливую и бесконечно долгую. По ночам слышался глухой рокот моря. И ей было очень тоскливо, а от Халдуна подолгу не приходили письма.

— Но ведь я, хоть и редко, писал твоим родителям, — нарушил наконец тишину Халдун. — Впрочем, и тебе писал не однажды.

— А я ни разу не получала!

— И получать было нечего. Эти письма не отправлялись…

— Почему же?

— Я не мог этого сделать. Боялся оказаться в неловком положении. Ты была ещё слишком мала, чтобы вести самостоятельную переписку.

— А сейчас?

— О, теперь ты стала вполне взрослой девушкой!..

Это лето они провели в прогулках, задушевных беседах и встречах в саду при луне. А расставшись, всю зиму обменивались письмами, полными горячих признаний.

Нермин и не думала прятать послания своего наречённого. Поэтому Хикмет-ханым не стоило особого труда их прочитывать. Её поразили глубина и серьёзность чувств, захвативших юного Халдуна и подраставшую Нермин. Но она не испытывала тревоги, ибо видела, как чиста их расцветавшая любовь.

Вновь пришло лето, и Нихат-бей написал Халдуну, что поручает ему подыскать для них подходящий домик на берегу Босфора. Халдун проявил невероятное усердие, осмотрев чуть ли не все дачные особняки Стамбула. По совету своего приятеля он остановил выбор на прелестном коттедже в предместье Бургазе. Однако его смущала высокая арендная плата. Он написал об этом Нихат-бею.

В ответном письме сообщалось, что его выбор одобрён. Нихат-бей просил также встретить жену и Нермин, поскольку они едут одни.

Через три дня Халдун встретил Хикмет-ханым и ещё более похорошевшую Нермин на вокзале Хайдарпаша. Почему же, однако, не приехал Нихат-бей? Ему ответили, что он по горло занят важными делами.

Хикмет-ханым была в восторге от дачи. Она подробно описывала мужу, как они устроились, и сообщала, что их дочь не может и часа пробыть без Халдуна…

Нихат-бей, углубившийся в чтение письма, не заметил, что кто-то вошёл в контору.

— Как поживаете, отшельник, уйдя от суеты мирской? — услыхал он голос одного из своих приятелей адвокатов, раздавшийся над самым ухом.

— Добро пожаловать, — пригласил Нихат-бей, вставая. — Я очень рад, очень рад!

— Да я, собственно, уже пожаловал, коллега, хоть и не был встречен подобающим церемониалом.

Нихат-бей отодвинул письмо в сторону. Его глаза смеялись.

— Ты прав, дорогой. Я был так увлечён, что пренебрёг элементарными правилами этикета! Что будешь пить, чай, кофе?

— От чашечки кофе я бы не отказался.

Секретарь тотчас был послан в соседнюю кофейню, и разговор возобновился.

— Почему всё-таки ты не поехал отдыхать в Стамбул?

— Слишком дорогое удовольствие!

— Слава аллаху, ты зарабатываешь больше всех нас. Дом у тебя — настоящий дворец! Чего стоит одна мебель!

Всё это было верно. Он не испытывал недостатка ни в чём и, уж конечно, мог позволить себе поездку в Стамбул. Да, деньги у него были. Но Нихат не хотел открывать истинную причину, по которой отказался от поездки. Зачем было рассказывать этому закоренелому холостяку, что он решил не связывать своим присутствием дочь и будущего зятя?

Гость лениво зевнул, посмотрел на часы и сказал:

— Вставай, я сведу тебя в одно местечко.

— А, собственно, куда? — нерешительно спросил Нихат, которому было известно, что его коллега принадлежал к разряду людей, способных во хмелю обнимать даже камни, принимая их за женщин.

— Да так, куда аллах приведёт… Впрочем, я вспомнил, есть один вполне подходящий кабачок, который прозвали «Под башмаком у жены».

Нихат достаточно хорошо знал историю этого заведения.

— Сомнительное местечко! — сказал он.

— Почему же «сомнительное»? После полуночи, правда, там полно рабочих, матросов, грузчиков. Но что нам до них? Сядем где-нибудь в уголке и попросим откупорить пару бутылок. К тому же ведь мы с тобой члены Народной партии[20], нам положено быть вместе с народом, делать всё ради народа и во имя народа… Ну, вставай, пошли!

За последние недели своей холостяцкой жизни Нихат-бей побывал уже не в одном баре и казино. Он подумал, что ничего не изменится, если к длинному списку этих заведений прибавится кабачок «Под башмаком у жены».

— Что ж, я готов!

Солнце уже опустилось в тихую гладь моря, горы затянуло синей вуалью, но было ещё душно.

На главной улице, по обеим сторонам которой возвышались новые здания, Нихат остановился.

— Прошло уже пятнадцать лет, как я приехал сюда, а кажется, что это было только вчера. В то время город мало чем отличался от большого посёлка. А сейчас?

— То ли ещё будет через пятнадцать лет!

— Да, в самом деле, жизнь несётся вперёд, как горная река!

— А мы в этом потоке не более как щепки…

Нихат рассмеялся:

— Дубовые или грабовые?

— Какие угодно, но всё-таки щепки!

Зажглись уличные фонари. Но по мере того как они приближались к кабачку «Под башмаком у жены», света становилось всё меньше.

Увидев в дверях знакомого посетителя, хозяйка вышла из-за стойки.

— Входите, входите, бей-эфенди, добро пожаловать!

Лицо второго гостя показалось ей тоже знакомым. Где она видела этого человека? Когда, при каких обстоятельствах?.. «Ах, да зачем ломать голову», — подумала Наджие и крикнула гарсону, стоявшему возле стойки:

— Ахмет, отодвинь-ка столик вон в тот угол! А ну, живо!

Длиннорукий, нескладный детина, напоминавший чем-то артиллерийского битюга, выпучил на важных посетителей глаза и не двигался с места.

— Да что ты стоишь, словно пень! — заорала хозяйка кабачка.

Гарсон наконец зашевелился. Оглянувшись вокруг, он выбрал свободный столик и, легко подняв его, понёс в дальний угол. Затем накрыл столик белой бумагой и пододвинул гостям табуреты.

— Пожалуйте, пожалуйте, господа, — суетилась Наджие. — Вы уж извините меня за бедность, плохи у нас дела, совсем плохи. Всё надеюсь, вот-вот поправятся, ан нет, не выходит. Ещё когда здравствовал мой муж, было всё-таки легче. А сейчас прямо с ног валюсь. Надо бы всё здесь устроить по-другому, да где там…

Нихат-бей смотрел на хозяйку кабачка. Трудно было узнать в ней прежнюю Наджие, служившую в доме Мазхара. Совсем высохла, лицо избороздили морщины, ему даже показалось, что она стала немного выше ростом.

— Когда умер твой муж? — спросил Нихат-бей.

«Где я слышала этот голос?» — снова подумала Наджие и пристально посмотрела на гостя.

— Я тебя давно знаю, — засмеялся Нихат. — Да, лет пятнадцать, пожалуй.

На морщинистом лице Наджие появилось подобие улыбки.

— Вы говорите, пятнадцать лет?

— Так и не вспомнила?

— Память совсем отшибло, — вздохнула Наджие.

— А помнишь ты адвоката Мазхар-бея?

— Да! — Она вздрогнула. — И помню, как он погиб, — автомобиль свалился в пропасть.

— Так вот, дорогая, я его друг — адвокат Нихат.

В тусклых глазах Наджие заблестели слёзы.

— Значит, вы и есть адвокат Нихат-бей? А я как увидела вас, сразу подумала: этот господин мне знаком! Эх, сколько времени прошло с тех пор, сколько воды утекло! — Наджие вздохнула. — Как вы поживаете, бей-эфенди, как чувствует себя ханым-эфенди?

— Хорошо.

— А вы знали первую жену Мазхар-бея?

— Назан?

— В газетах писали, что она была арестована — делала фальшивые деньги. А что с ней стало потом, не знаю. Вы что-нибудь слыхали о ней?

Нихат не счёл нужным посвящать хозяйку кабачка в печальные подробности. Ведь Назан была матерью его будущего зятя… Да и сам он толком не знал, где она теперь и что с ней стало. Ему было лишь известно, что на десятом году заключения Назан выпустили из тюрьмы по амнистии…

— Что будем пить? — спросил он коллегу, желая переменить тему разговора.

— Хозяйка сама знает.

Наджие заковыляла на своих тоненьких ножках к стойке и вскоре возвратилась с бутылкой красного вина.

— А куда девалась девица из бара?

— Она вышла замуж.

— Ого! Недаром говорится: «Отрава не лечит, а шлюха не помнит».

— Так что же, по-твоему, ей оставалось делать? Не ложиться же в могилу вместе с Мазхаром?

— Погодите, а куда делся Халдун?

— Он учится в университете, скоро станет доктором.

— Доктором? — вытаращила глаза Наджие. — О-о-о! Слава аллаху!

Нихату уже начал надоедать этот разговор. Он стал смотреть по сторонам. Кое-где на грязных стенах болтались дешёвенькие олеографии, которые много лет назад Рыза повесил своими руками. Они выцвели и потемнели. Столы, табуреты, стойка — всё было старым и ветхим. У стойки толпились завсегдатаи. Это были строители — их легко было узнать по одежде, перепачканной известью и краской; заводской люд в синих комбинезонах; мелкие крикливые чиновники; какие-то забулдыги в широченных брюках клеш, немилосердно коверкавшие слова.

Казалось просто невероятным, что такое запущенное питейное заведение ещё сохранялось в городе. В новых кварталах давно открылись современные увеселительные заведения. Их было даже слишком много для такого города. Однако немало людей предпочитали этот убогий кабачок. Пожилым он напоминал о былых днях, а любителей богемы влекла сюда старина.

Когда Нихат-бей и его приятель принялись за вторую бутылку, в кабачке было уже полным-полно. Он гудел, словно улей. Несколько человек собрались вокруг грубо намалёванной картины и затеяли громкий спор.

Огромный широкоплечий старик с пушистыми усами, опрокинувший уже, наверно, не один стакан вина, сильно куражился.

— Кто, по-вашему, сбросил греков в Сакарью? — шумел он. — Мы сбросили. А в Измире кто столкнул врага прямо в море? Опять-таки мы![21]

— Подумаешь — «сбросили», «столкнули»! Если понадобится, так и мы сбросим! — запальчиво сказал молодой парень лет двадцати.

Тут все зашумели разом.

— Мы люди старого закала. Мы едали…

— …хлеб, который был выращен ещё при султане Абдул-Хамиде, — съязвил парень.

— А ты как думал?

— Я думаю, — закричал парень, тыча пальцем в картину, — что этот беглец тоже из вашего поколения!