Наконец ремонт был завершён. Всё вокруг сверкало чистотой, а комната, которую освободила Хаджер-ханым, превратилась в нарядную гостиную, обставленную новой полированной мебелью.

Нериман вставала ранним утром и проносилась по комнатам радостная, словно песня. Она спешила на кухню, где недавно нанятая кухарка уже ждала распоряжений. Затем возвращалась в спальню и до самого пробуждения мужа сидя перед зеркалом, занималась своим лицом, причёской, одеждой.

Когда Мазхар раскрывал глаза, над ним склонялась прекрасная, благоухающая, изысканно одетая женщина. Он был совершенно опьянён её красотой, её умением сделать счастливой каждую минуту их жизни. Стоило ему о чём-нибудь подумать — и всё исполнялось как по волшебству. Жена умела предупредить любое его желание, и ему иногда казалось, что она читает его мысли.

Да, он был счастлив, очень счастлив! Нериман превзошла все его ожидания…

Халдун тоже был счастлив. С тех пор как Милая мама пришла к ним в дом, всё было хорошо. Едва он просыпался в своей нарядной кроватке, как она уже оказывалась рядом. Мамочка помогала ему одеться, затем они вместе шли в столовую и вместе садились за стол. За столом, правда, было не совсем приятно. Здесь сидела бабушка, у которой всегда был сердитый вид. Она нет-нет да взглянет из-под своих насупленных бровей. Халдун вздрагивал и весь как-то съёживался. Чаще всего во время еды он сидел опустив глаза, боясь встретиться с её взглядом. Всё это не ускользало от внимания Мазхара и Нериман. Но пока они молчали.

У них не хватало решимости выселить из дому старую женщину. Однако чаша терпения с каждым днём грозила переполниться.

Однажды Нериман случайно наткнулась в полутёмном коридоре на двух шептавшихся женщин. Это были свекровь и Наджие. Нериман хотела сделать вид, что ничего не заметила, и пройти мимо, но обе так растерялись, что она подумала: «Уж не подговаривает ли свекровь прислугу на какую-нибудь гадость?»

— А ну-ка, ступай отсюда и займись своим делом! — приказала она Наджие.

Та удалилась с виноватым видом. Но свекровь продолжала стоять, не смея поднять глаз.

— Ханым-эфенди! — холодно сказала Нериман. — Не понимаю, как можно позволить себе шушукаться с прислугой? Не следует забывать, что вы мать адвоката Мазхар-бея! Советую вам об этом подумать! Служанка может похваляться подобной дружбой, чтобы набить себе цену.

— Все мы рабы божьи… — собралась было с духом Хаджер-ханым.

— Знаю, знаю! — оборвала её Нериман. — Вы считаете, что гордыня не угодна богу. Но всё равно, вы обязаны думать о своём достоинстве… Или хотя бы о достоинстве вашего сына!

Нериман резко повернулась и пошла в свою комнату. Здесь её ждала Наджие. Глаза у неё как-то неестественно блестели.

— Что с тобой, Наджие?

— Я хочу вам кое-что рассказать, ханым-эфенди, — таинственно прошептала она, угодливо улыбаясь.

— О моей свекрови? — с раздражением спросила Нериман.

— Да.

— Я не желаю слушать сплетни! Назан тебя распустила, но я не Назан. Займись своим делом и оставь меня в покое!

Однако Наджие не двинулась с места.

— Позвольте сказать, ханым-эфенди. Если вы сочтёте, что мне следовало молчать, тогда обругайте как угодно.

— Ну, выкладывай!

— Хаджер-ханым хочет зашить в вашу одежду амулет, чтобы муж охладел к вам! — одним духом выпалила Наджие.

Но Нериман не очень удивилась этой новости. Она уже давно высказала Мазхару предположение, что обе женщины замешаны в истории с колдовством его прежней жены. Видимо, всё это было делом их рук. Так значит, Хаджер-ханым принялась за прежнее?

— Погоди! Почему же она тебе об этом сказала?

— Не знаю, дорогая ханым-эфенди, — смутилась Наджие.

— Как не знаешь? Если бы вы не были дружны, разве она стала бы доверять тебе свои тайны?

— Ей-богу, не знаю, дорогая ханым-эфенди. Чтоб мне ослепнуть…

— Перестань божиться! Я и лжецов терпеть не могу! Говори правду! Молчишь? Не знаешь?! А я знаю — потому что ты сама замешана в этих делишках.

Наджие вконец растерялась. Она вспомнила, что муж говорил: «Смотри, не встревай между свекровью и новой невесткой. И не вздумай погладить Жале против шерсти — бери гребень по её волосам. А на старуху плевать! Будем думать о себе».

— Я ни в чём не виновата, — заикаясь, пролепетала Наджие. — Разве только… знакома я с одним ходжей, а он, говорят, колдун…

— Вот видишь, а ведь утверждаешь, что ни в чём не замешана.

— Так ведь я из любви к вам…

— Мерси! Но не забывай, что самая большая подлость — это раскрыть доверенную тебе тайну.

Наджие готова была провалиться сквозь землю. Она уже раскаивалась в своей затее.

— Будем считать, что мы ни о чём не говорили. А теперь принимайся за дело! — приказала Нериман.

Едва держась на ногах, Наджие вышла из комнаты. Вот уж не думала она, что всё так обернётся. И ещё надеялась, глупая, на какую-то милость хозяйки!..

С этого дня Наджие жила в вечном страхе. «А вдруг хозяйка расскажет обо всём своему мужу? Он может разозлиться и прогнать меня отсюда! А если узнает Хаджер-ханым? О, эта ведьма сумеет мне насолить».

Но шло время, и оказалось, что все страхи были напрасны. Из дому её не прогнали, ничего, видимо, не узнала и Хаджер-ханым. «Когда же ты принесёшь амулет?» — приставала она чуть не каждый день. Наджие сначала уклончиво обещала: «Завтра, послезавтра». Но потом, решив покончить с этим раз и навсегда, сказала: «Ходжа боится, что его накроют и посадят за решётку. Он отказался дать амулет».

Хаджер-ханым поняла, что от Наджие ей ничего не дождаться. Что ж, она сумеет позаботиться о себе сама!

Вскоре она отправилась в гости к матери начальника финансового отдела и посвятила её в свои планы. Та выслушала приятельницу с большим сочувствием и сказала:

— Не расстраивайся. Попробуем достать амулет через одного моего знакомого. Как не выручить подругу!

— Спасибо, дорогая.

— Послушай, а не могла эта подлиза Наджие рассказать твоей невестке о вашем разговоре?

Хаджер-ханым покачала головой:

— Не думаю. Давно бы дымом запахло. Эта бессовестная женщина сразу сказала бы Мазхару, а уж он постарался бы осрамить меня на весь белый свет…

Нериман давно обо всём рассказала Мазхару. Он хотел немедленно выгнать мать из дому. Но жена сумела умерить его гнев.

— Прошу тебя, не горячись! Не надо и виду подавать, что нам о чём-либо известно. Будет лучше всего, если мы перестанем обращать на неё внимание. Постепенно она привыкнет вести себя по-другому.

Мазхар согласился молчать, хоть всё внутри у него кипело. «И как только она может смотреть мне в глаза, занимаясь такими мерзкими делами?» За много дней он не обмолвился с матерью ни единым словом, а сидя за столом, старался не смотреть в её сторону.

— Не нравится мне всё это, Мазхар, — сказала однажды Нериман. — Я считала тебя человеком благоразумным, а ты стал с открытой неприязнью относиться к матери.

— Что поделаешь, дорогая, я не в силах забыть о её фокусах. Теперь у меня не выходит из головы твоё предположение насчёт этой истории с амулетом Назан.

— Но ведь ты не хотел этому верить?

— Теперь я убеждён, что ты была права…

Разговор их был прерван шумом подъехавшего к дому фаэтона. Мазхар выглянул в окно. Лошади остановились прямо возле дверей. В свете фонаря было видно, как из фаэтона вышли мужчина в феске и женщина в манто.

Мужчина взялся за кольцо и забарабанил в дверь.

— Уважаемый Мазхар-бей дома? — спросил незнакомец кухарку, открывшую дверь.

— Дома, бей-эфенди. Как прикажете доложить?

— Янъялы Нихат.

Мазхар, услыхав имя, опрометью бросился вниз.

— Дорогой мой дружище! Вот так сюрприз! Почему не сообщил о своём приезде!

Они заключили друг друга в объятия и, не замечая удивлённых взглядов женщин, расцеловались.

— Тебя не узнать! Постарел, брат!

— Постареешь, дорогой Мазхар! Ведь на мою долю не выпало счастья щёлкать орехи в таком цивилизованном городе, как, например, ваш. Но ты, я смотрю, неплохо здесь окопался!

— А ты где же обитаешь?

— На востоке, дорогой мой, на востоке!

— Прокурор?

— Судья. Мировой судья.

— Ну а дальше что ты намерен делать?

— Решил всё это бросить. Хочу стать адвокатом, защитником, так сказать. Попытаю счастья здесь. Одобряешь?

— Замечательно! Клянусь аллахом, замечательно! — воскликнул Мазхар.

— Всё это так. Да только ты, сдаётся мне, здорово оглупел, Мазхар. Хозяин, у которого есть хоть немного разума, не станет разговаривать с гостем в дверях.

Мазхар расхохотался.

— Ты прав, старина! Прав! Но давай всё же сна чала познакомимся с дамами. Моя жена Нериман!

Янъялы Нихат с недоумением взглянул на молодую женщину. «Нериман?» Но ведь ту красивую девушку из Сулеймание, их соседку с длинными золотистыми косами, в которую оба они были влюблены, звали Назан.

— А разве ваше имя не Назан?

Нериман улыбнулась и вопросительно посмотрела на мужа.

— Давайте поднимемся наверх и там обо всём поговорим, — предложил Мазхар.

По той роскоши, которая их окружала, Нихат без труда догадался, что его друг — преуспевающий адвокат. Они болтали о том о сём, а когда Нериман вышла из комнаты, чтобы распорядиться по хозяйству, Мазхар в нескольких словах рассказал, почему он развёлся с первой женой.

Нихат сожалел, что всё так сложилось, но видел, что его друг счастлив в новом браке, и счёл излишним продолжать расспросы.

— Главное — найти своё счастье, дорогой. А ты, я полагаю, счастлив. И мать живёт с тобой?

— Со мной.

Это было сказано сухо, равнодушно.

— Ты как будто недоволен?

Мазхар не успел ответить, в комнату вошла Нериман.

Янъялы Нихат начал рассказывать о себе. Чего только он не натерпелся на востоке. Несмотря на революцию, там по-прежнему продолжали царить порядки времён султаната. Те, кто имел силу, полагали, что чиновник — всего-навсего игрушка, слепой исполнитель их воли, не более. Их дело приказывать, а чиновник должен рабски всё исполнять, да так, чтобы дело оборачивалось к их выгоде. Плевать они хотели на законы! Кого захотят — резали, кого вздумают — вешали. Ты должен был либо делать то, что угодно им, и набивать свой кошелёк, либо выходить из игры и бежать. Бороться с ними бесполезно!

Мазхар улыбнулся:

— Я не уверен, что так уж бесполезно…

— Это потому, что ты идеалист.

— Если мы верим в дело революции, мы не можем жить без идей, без идеалов!

— Ты прав. Но всему есть предел.

Мазхар поведал другу о тех трудностях, с которыми он столкнулся, взявшись за ведение нашумевшего в последнее время дела о наследстве. Нихат слушал, не перебивая, и прикинул, что если Мазхар выиграет процесс, то отхватит солидный куш. Даже не куш, а целое состояние, подумал он и заключил: «Как хорошо, что я приехал сюда!»

— У ответчика, — продолжал между тем Мазхар, — длинные, цепкие руки, словно щупальца осьминога. Несмотря на то, что он известен во всей округе как ярый противник революции, ему удалось при помощи денег заручиться поддержкой многих, и даже некоторых приверженцев революции. Он пытался подкупить и меня, а когда это не удалось, стал угрожать. В конце концов он понял, что все попытки сломить меня не приносят успеха. Тогда он принял самые решительные меры, чтобы вконец запутать дело. Уверяю тебя, если бы не махинации этого прожжённого интригана, дело давно было бы закончено. Но оно всё тянется и тянется, и, кажется, этому никогда не будет конца.

Нериман слушала мужа с возраставшей тревогой. Она случайно встретилась взглядом с Нихатом, и тот, словно прочитав её мысли, сказал:

— По-моему, тебе следовало бы отказаться от этого рискованного дела.

Нериман вся так и засветилась радостью:

— Я тоже придерживаюсь такого мнения, бей-эфенди, но он не слушает меня. Для Мазхара — дело чести выиграть этот процесс, выиграть во что бы то ни стало! Я понимаю его — он прав, но… вы, например… почему вы там, у себя на востоке, прекратили борьбу, не решились бороться один против всех?

— Бывает такая ситуация, при которой продолжать борьбу бесполезно — исход её предрешён.

— Совершенно верно! Именно так и выглядит дело, которое ведёт Мазхар. Этот фабрикант прибегает к невероятным уловкам, чтобы запутать дело. И, судя по всему, ему это удаётся.

Мазхара злило, что его пытаются уговорить. Он встал и вышел из комнаты. Но, не сделав и шага по тёмной передней, столкнулся с матерью. Ну, конечно, она подглядывала через щель неплотно задёрнутой шторы.

— Что это за люди, сынок? — заикаясь, спросила Хаджер-ханым.

— Если тебе интересно, войди и посмотри, — едва сдерживая себя, сказал Мазхар и, схватив её за руку, потащил в гостиную.

— Нихат! А вот и моя мать!

Янъялы Нихат и его жена почтительно склонились к руке Хаджер-ханым. А Нериман, словно между ними и не было никакой вражды, любезно пригласила свекровь занять самое почётное место:

— Пожалуйте сюда, мамочка!

Хаджер-ханым аж передёрнуло. Но она постаралась скрыть кипевшую в ней ненависть к невестке.

Засиделись допоздна. Кухарка подавала то чай, то кофе, то бисквиты. Мазхар не раз заводил граммофон, который был куплен несколько дней назад.

Хаджер-ханым сидела насупившись. Она не принимала участия в разговоре и лишь отвечала на вопросы. Её демонстративное поведение не ускользнуло от внимания гостей. После полуночи, удалившись в приготовленную для них спальню, Нихат и его жена сразу заговорили об этом.

Жена Нихата Хикмет-ханым во многом походила на Назан. У них были похожи не только глаза, обрамлённые чёрными длинными ресницами, но даже характеры. Ласковая, мягкая Хикмет осторожно спросила:

— Тебе не кажется, что у этой старухи очень злое лицо?

— Да она не просто злюка, а настоящее чудовище! — воскликнул Нихат. Он рассказал ей о любви Мазхара к юной красавице соседке в ту пору, когда они учились в Стамбуле и жили в районе Сулеймание. — Если бы ты знала, как была хороша эта девушка, как трогательно беспомощна! И такое существо попало в руки Хаджер-ханым! Она никак не могла смириться с тем, что Мазхар женился на бедной и, наверно, жестоко измывалась над безответной невесткой.

— Кажется, Нериман-ханым — полная противоположность Назан?

— Похоже на то. А ты обратила внимание, как злобно поглядывала Хаджер-ханым, когда новая невестка о чём-нибудь говорила?

— Да. Но и Нериман тоже с характером! Она словно и не замечала взглядов свекрови.

— Всё это так, однако хватит! Надо подумать о наших собственных делах. Я вижу, что, пока сам терял время на востоке, Мазхар, слава аллаху, здесь разбогател.

— Как ты думаешь, захочет он нам помочь?

— Несомненно! Мазхар — славный парень! Но если речь заходит о принципах, он становится упрямым как баран. Взять хотя бы это дело против фабриканта… Верно, что мы, интеллигенты, должны проникнуться духом революции, дорожить её идеалами. Но, как я уже говорил, во всяком деле бывает разумный предел. В противном случае человека могут в самый неожиданный момент и самым невероятным образом стереть с лица земли…

В течение недели Янъялы Нихат успел обосноваться на новом месте. Он подыскал себе квартиру, обставил её не бог весть как, но вполне сносно, полагая, что со временем приобретёт лучшую мебель. Было решено, что до поры до времени он будет пользоваться конторой Мазхара, а там подыщет для себя нечто подобное.

Прошло ещё некоторое время, и обе семьи тесно подружились. Женщины ежедневно посещали друг друга. Хикмет-ханым очень нравилась Нериман и стала новой привязанностью Халдуна. Он называл её «Милая тётя».

Милая тётя, так же как и Милая мамочка, посвящала ребёнку много времени. «Это мой зятёк», — шутила она. «Нет уж, погодите, — отвечала шуткой Нериман, — сначала родите дочь».

Шутки шутками, а молодая женщина, которая была замужем пять лет, уже испробовала все средства, чтобы стать матерью. Но всё напрасно.

Тоскуя по материнству, она часто расчёсывала шелковистые кудри Халдуна, повязывала ему банты и думала, какое бы это было счастье, если бы у неё родилась девочка.

Появление Милой тёти в их доме крайне раздражало Хаджер-ханым. Но она была нема, словно рыба, прекрасно понимая, что стоит ей выразить недовольство, как Нериман, умевшая своим языком не хуже искусного адвоката доказать всё что угодно, немедленно поставит её на место. Единственным прибежищем, где можно было свободно посетовать на свои горести, по-прежнему оставался дом начальника финансового отдела.

Увидев однажды во сне Назан в рваной одежде, растрёпанную, сжавшуюся в комок и смотревшую на неё влажными от слёз глазами, Хаджер-ханым ранним утром побежала к своей приятельнице.

— Это плохой сон, — сказала, покачивая головой, мать начальника финансового отдела. — Не иначе как с Назан случилась беда. Ай-ай-ай! Да поможет аллах горемычной!