Назан обрадовалась. Ей захотелось обнять и расцеловать тётушку, но, как всегда, она постеснялась.
— Спасибо! — сдержанно поблагодарила она.
Старая женщина, хорошо знавшая племянницу, ничего иного и не ожидала. Да она вовсе и не нуждалась в благодарности. Лишь бы Назан согласилась продать перстень и купить машины…
— Вы хотите пойти за углём? Не нужно, я уже купила.
— Да.
Старуха ничего не сказала, но подумала, что племянница поступила опрометчиво. Ведь она молода, красива, привлекательна, а в лавке угольщика Касыма всегда полно прощелыг вроде Ихсана и Джеляля.
Назан принесла уголь, разожгла мангал и накрыла на стол. В комнате стало тепло и уютно. «Всё-таки хорошо, что приехала племянница, — подумала матушка Алие. — Перестала бы она упрямиться и продала перстень… Вот тогда бы пожили!» Ей даже жарко стало от всех этих мыслей.
— Ты положила в мангал слишком много угля.
— Полную корзину. А сколько килограммов, не знаю.
— Корзина у меня немаленькая. Килограммов десять войдёт, а то и больше, дочь моя!
Назан промолчала.
— Я уже и так задолжала ему. Этот пёс Касым с каждого шкуру готов содрать. Сколько же он с тебя взял?
Она набросила шаль и, продолжая ворчать, побежала в лавку угольщика. Стеклянная дверь была плотно прикрыта, но сквозь занавеску виднелся свет. «Опять эти бродяги собрались! Наверно, пьют ракы или в карты режутся. Ну да всё равно!» — И она забарабанила по стеклу.
Дверь распахнулась. Холодный ветер, ворвавшийся в лавку вместе со снегом, задул лампу.
— Заходи, матушка, — услыхала она знакомый голос рыбака Ихсана.
Касым зажёг лампу, и матушка Алие убедилась в том, что не ошиблась, — здесь действительно сидели Джеляль и Ихсан. Лица у них были красные, глаза воспалённые. «У-у пьянчуги грязные!» — подумала матушка Алие и отвернулась.
— Моя к тебе сегодня за углём приходила? — спросила она у Касыма.
— Приходила! «Наполни, говорит, корзину».
Касым едва ворочал языком.
— Как почём? По базарной цене. Да что ты так беспокоишься, матушка, ведь она уплатила за уголь. И прежний долг я с тебя списал. Теперь мы в расчёте. Ну как, довольна?
— С такой племянницей не пропадёшь, — продолжал разглагольствовать Касым. — Да у неё на одном только пальце целое состояние! Будь я на твоём месте, уговорил бы её продать этот перстень!
Касым задел самое больное место старухи.
— И купил бы чулочные машины? — не удержалась она.
— Ну нет! На что они мне, эти чулочные машины? Я бы снял большой склад, получал бы из Болгарии уголь — не десяток, другой, а сотни, тысячи мешков! Вот это была бы торговля! Оптовая!
— Э, да что там склад! На такие деньги я купил бы баркас и несколько лодок, — сказал Ихсан. — И послал бы ко всем чертям хозяев! Ведь всю работу делаем мы, а все барыши от улова достаются им.
У Джеляля были другие планы. Окажись у него в руках такой перстень, он продал бы его, обзавёлся лавчонкой, начал торговать овощами и фруктами, а через год, глядишь, и женился. Давно пора положить конец тяжёлой доле его старой матери, гнувшей спину на табачной фабрике…
Это были простые люди. Перстень Назан словно околдовал их. И каждый говорил о том, что у него наболело.
— Каждому своё, — сказала матушка Алие. — Ну а мне только и надо, что несколько чулочных машин. Только бы купить их, да хоть в комнату сначала поставить. А там…
— Верно ты говоришь, матушка Алие. Только… Скажи-ка ей, Ихсан!
Матушка Алие опешила.
Джеляль с раздражением сплюнул на пол и растёр плевок ногой.
— Порасспроси-ка её как следует… Может, ей просто нужен мужчина? Видит аллах, мы всегда готовы…
Касым гнусно расхохотался, а матушка Алие, готовая провалиться сквозь землю от стыда, выскочила из лавчонки.
Снег валил не переставая. Она перешла улицу и с тяжёлым сердцем переступила порог своего дома.
Назан так и обмерла. Значит, соседи уже успели насплетничать.
Назан рассказала всё как есть. Внимательно выслушав её, матушка Алие проговорила:
— Я не позволю, чтобы к тебе приходили мужчины! Соседям всё одно — знакомый он твоей подруги или ещё кто. Ты же знаешь наш квартал! Видит аллах, им человека погубить — раз плюнуть!
— Да ведь я ни в чём не виновата! — оправдывалась Назан. Но ей так и не удалось втолковать этого тётке.
— Если хотите, я уйду из вашего дома, — сказала она в конце концов.
Матушка Алие струхнула.
— Скажешь тоже! И как это тебе в голову-то пришло? Погибели своей хочешь? Ведь ты в Стамбуле, понимаешь, в Стамбуле, а не в какой-нибудь там дыре! Кто здесь у тебя? Кроме меня — никого! Ни родных, ни близких…
На глазах у Назан блеснули слёзы. Она взяла щипцы и стала ворошить в мангале потухшие угли.
Да, она знала, что Стамбул — огромный город. И нет здесь у неё никого, кроме тётки Алие. Но что же делать? Ведь даже она не хочет ей верить!
— Если будет угодно аллаху, — сказала матушка Алие, — мы вместе уедем отсюда. Аллах милостив, может, и для нас найдётся у него немного счастья. — Она поглядела на перстень и продолжала: — Была у нас на фабрике одинокая женщина вроде меня. Мы рядом работали — мыски на чулках зашивали. Такая же бедная, как я, еле сводила концы с концами. И вдруг, да не даст мне соврать всевышний, встречает родственницу своего покойного мужа. Она даже забыла, что на свете существует такая родня. Познакомились они, разговорились, и тут случайно всё выяснилось. Родственница видит, что нашей-то тяжело приходится. Продала она свои серьги, и тут же купили они две чулочные машины, поставили их прямо в своей квартире, и… пошла работа!..
«Опять за своё!» — подумала Назан.
— …и начали они загребать денежки!..
Матушка Алие не спускала глаз с племянницы. «Почему она молчит? Может, уже решила продать перстень?..»
— … и теперь у них восемь машин. Собираются свой дом строить — на две комнаты с кухней. Но я бы на их месте прежде построила мастерскую. А жильё можно наверху устроить. Там бы и три комнаты получилось и кухня, да каждой по комнате для омовения…
Матушка Алие заметила, что Назан совсем не слушает её.
Мысли Назан и в самом деле были далеко. Скорее бы весна. Она возвратится к мужу, обнимет сына… Ей вдруг нестерпимо захотелось увидеть Халдуна, и острая боль обожгла её сердце.
Назан не ответила.
— Эх-хе-хе! Чёрные думы — плохие советчики. Займись-ка лучше делом. Поджарь вот пирзолу.
Назан и думать не хотела о еде, но она покорно взяла пакет и пошла к очагу.
15
Хаджер-ханым была вне себя от негодования. Эта Жале, или, как зовет её теперь сын, Нериман, основательно прибрала его к рукам. Она даже на ночь не отпускала его домой. Да и Халдун тоже привязался к ней. Как только наступало утро, секретарь Мазхара являлся в дом и отводил внука к «Милой маме».
Халдун находил, что Милая мама очень добра. Она покупала ему такие игрушки, каких он никогда раньше не видел. Что там автомобили или медвежата? Она купила ему настоящую железную дорогу! Кроме того, она связала ему курточку и свитер из мягкой шерсти.
Они проводили вдвоём целые дни. Она играла с ним во все игры, словно была его подружкой. Сначала играли в прятки, потом в соседей. А когда уставали, она рассказывала ему сказки — про фей и принцев, про султанов и злых разбойников.
Добрая мамочка! Она никогда не говорила о его матери гадких слов, как бабушка. И вовсе его не бросила мама Назан. Она скоро приедет к нему.
Как всё это бесило Хаджер-ханым. Ведь не успевал Халдун раскрыть утром глаза, как тут же заявлял: «Я пойду к Милой маме!» Она готова была придушить негодного мальчишку.
Именно сейчас Хаджер-ханым особенно хотела добиться расположения Халдуна. Мальчик был тем единственным существом, которое ещё привязывало к ней Мазхара. Кто знает, как теперь сложилась бы её жизнь, не будь внука. Ведь Мазхар готов по первому слову Нериман сделать всё что угодно.
Главные советчики Хаджер-ханым — Наджие и мать начальника финансового отдела — только твердили: нельзя упускать из рук ребёнка! Если это случится, не миновать беды. Женщине, которая отобрала у неё сына, ничего не стоит отобрать и внука. Но тогда она останется одна-одинёшенька!
Тревога изглодала сердце Хаджер-ханым. Не прошло и двух месяцев после отъезда Назан, а она уже начала подумывать, как бы вернуть невестку обратно. Какую же она совершила глупость! Зачем подстроила, чтобы сын выставил за дверь эту скромную, покорную, безответную женщину? Ей-то какая польза? Но дело сделано, назад не воротишь! Сын покинул дом, а теперь поди, попробуй заманить его обратно.
И всё же она должна найти приманку. Пусть это будет хоть сама девица из бара! И вот однажды, поборов свою гордость, Хаджер-ханым отправилась к ней. Она знала, что в эти часы Мазхар находится в суде, и заглянула в контору.
Секретарь любезно согласился проводить её к Нериман. Они тут же вышли и оказались у цели как раз в тот момент, когда игра, затеянная Нериман, была в самом разгаре. Только что вагоны игрушечной железной дороги, груженные калёным горохом, отправились со станции «Халдун» на станцию «Мамочка». Их надо было разгрузить, вновь загрузить, но теперь уже фасолью, и отправить обратно на станцию «Халдун».
Услыхав стук, Нериман и Халдун подбежали к окну. Лицо мальчика вытянулось: «Бабушка!» Но Нериман как ни в чём не бывало спросила:
— Почему ты так скис?
— Не отдавай меня ей! — взмолился Халдун.
— Не бойся, не отдам! — успокоила его Нериман и пошла открыть дверь. Она догадывалась, зачем пожаловала Хаджер-ханым. Мазхар недавно говорил, что мать вдруг начала настаивать на их вступлении в брак. Ну что ж! Придётся распрощаться со своей свободой и войти в его дом. Но, быть может, старуха надеется обломать её, как Назан? О, она дорого за платит за своё заблуждение!
Гостью встретили как совершенно постороннего, мало знакомого человека. Её пригласили в гостиную, справились о здоровье, но не проявили и тени каких-либо чувств.
Хаджер-ханым была в смятении. Куда только подевалась её обычная бесцеремонность! Она чувствовала себя совершенно скованной в этой атмосфере холодной вежливости и не знала, какой же взять тон. Говорить, как свекровь с невесткой? Нет, об этом не могло быть и речи! И неожиданно для себя самой она с заискивающими нотками в голосе спросила:
— Когда же, дочь моя, ты осчастливишь нашу скромную обитель?
Нериман сделала вид, будто не поняла, что имеет в виду старуха.
— Клянусь аллахом, ханым-эфенди, у меня масса дел… Но если выдастся свободный денёк, я непременно к вам загляну. Нанесу, так сказать, ответный визит.
— Ответный визит? Я тебя жду насовсем, дитя моё! Ведь вы с Мазхаром теперь не чужие? Зачем же вам жить врозь?
— Клянусь аллахом, ханым-эфенди, дома я совсем не такая весёлая женщина, как вам кажется. У меня довольно властный характер — люблю, чтобы всё было по-моему. Если я соглашусь жить семейной жизнью, то лишь так, как это будет угодно мне…
— Ну и живи, доченька!
— Но всё это может доставить вам серьёзное беспокойство…
— Какое там беспокойство? Это будет твой дом, живи, как сама желаешь. Моё дело молитвы, я ведь женщина набожная!..
— Но погодите, я ещё не сказала вам о том, что, пожалуй, является самым главным: до недавнего времени я служила в баре. И ушла оттуда, уступив настоянию Мазхара. Но вы ведь знаете этот город, здесь люди просто фанатики! Смогут ли они примириться с моим прошлым?
— Я в толк не возьму, — притворно недоумевала Хаджер-ханым, — о чём это ты?
— Как бы вам проще объяснить? По мнению многих, «девица из бара» значит дурная женщина. Что вы на это скажете?
Хаджер-ханым была застигнута врасплох и ломала голову, как бы получше выкрутиться.
— Помилуй аллах, дитя моё, помилуй аллах, дочь моя! Но ведь я-то не думаю так о тебе!
— Думаете вы обо мне так или не думаете, не имеет значения, ханым-эфенди. Но я хочу предупредить, что все начнут вас сторониться. Поэтому речь идёт не обо мне, а о вас…
Хаджер-ханым предпочла ничего не ответить. Что, однако, следовало понимать под этими словами? Выходит, девица из бара ни во что не ставит её мнение? «Ишь, как нос задрала! Ни уважения, ни почтительности! Думает, если смогла прибрать к рукам Мазхара, так это уж и всё?.. Э, нет, голубушка! Тебе особенно не на что надеяться! Люди никогда не забудут, что ты девица из бара!» Настроение у Хаджер-ханым совсем испортилось. Сердце словно придавила тяжёлая гиря.
Она поднялась. Ей даже не предложили кофе, не угостили сигаретой.
— Ну, — обратилась она к Халдуну, — дитя моё, собирайся. Пойдём домой.
Мальчик взглянул на Нериман, как бы ища защиты. Она кивнула и сказала:
— Не смею вас больше задерживать, а Халдуна вечером отведёт секретарь.
Хаджер-ханым чуть не бегом кинулась вниз по лестнице. Хлопнув наружной дверью и выбравшись наконец на улицу, она дала волю своему гневу.
«Бесстыжая грубиянка! Гнусная, подлая баба! — бранилась Хаджер-ханым. — Корчит из себя невесть кого. А кто она на самом деле? Шлюха! Только такое ничтожество, как мой сын, мог подобрать эту уличную девку! И ещё почитает её больше родной матери, пёс паршивый!»
Хаджер-ханым села в свободный фаэтон и приказала кучеру везти её к дому начальника финансового отдела. Здесь, как назло, было полно гостей: мать прокурора, мать председателя суда по особо тяжким преступлениям, жена и дочери судебного исполнителя, жена нотариуса. Когда Хаджер-ханым открыла дверь гостиной, на ней не было лица. Никто никогда не видел её такой. Дамы стали наперебой расспрашивать Хаджер-ханым, что же случилось. Та начала было говорить, но слёзы хлынули у неё из глаз, и она разрыдалась. Мать и жена прокурора, да и все остальные, кроме разве лишь матери начальника финансового отдела, в глубине души радовалась. «Так ей и надо за бедняжку Назан!» Однако гости скрывали свои чувства и всячески выражали Хаджер-ханым участие. Она даже не заметила, как выболтала всё, что с ней произошло.
— Ничего не поделаешь, дорогая. Надо набраться терпения и смириться с судьбой, — советовала одна.
— Да сохранит вас аллах от худших бед! — говорила другая.
— Бывает и похуже, тётушка! — успокаивала третья…
Молчала лишь хозяйка дома. Но, после того как ушли гости и они остались вдвоём с Хаджер-ханым, она более не сдерживала своего недовольства всей этой историей.
— Угораздило же тебя пойти на поклон к этой шлюхе! Ты допустила большую ошибку, Хаджер!
— Почему?
— Она ещё спрашивает! Ведь ты, праведница, унизилась перед этой девкой! Да как же было ей не задрать нос?
— Пожалуй…
— И зачем тебе вздумалось рассказывать всё это людям?
Хаджер-ханым только сейчас сообразила, что наговорила лишнего. Ведь здесь присутствовали члены семьи прокурора, которые были целиком на стороне Назан. Хотя и эти дамы охали и ахали, услыхав, как оскорбила её девица из бара, но про себя наверняка думали: «Так ей и надо!»
— Ты права, сестрица, права! Но я была так расстроена, что не могла совладать с собой…
— Разве ты не знаешь, какие они насмешницы и сплетницы?
Хаджер-ханым знала, очень хорошо знала! Но слово — не воробей…
— Что же мне теперь делать?
— Прежде всего возьми себя в руки и перестань жаловаться на судьбу. А с этой девицей из бара тебе придётся вести себя так, словно ничего не произошло. Нельзя восстанавливать её против себя.
По дороге домой Хаджер-ханым думала: может, просто снять комнату в каком-нибудь подвале и укрыться от всего? Нет-нет, только не это! Чего она только не натерпелась, пока вырастила сына! А теперь, когда пришло ей время пожать плоды своих трудов, на голову свалилась такая беда!.. Неужели так начертал ей аллах? Почему пришелец с гор должен прогнать того, кто вырастил сад в долине?..
Мазхар совсем редко показывался дома. Заглянет среди дня, постоит в дверях, спросит, принёс ли секретарь покупки с базара, и уйдёт.
Со всех сторон до неё доходили слухи, что сын готовится сейчас к очень сложному процессу. По словам людей, противник сильный — денег не жалеет. И Мазхару уже предлагали. Да не тысячи, не десятки тысяч, а сотни тысяч лир! Но он и слышать не хочет.
— Разве можно отказываться от таких денег? — упрекнула его как-то Хаджер-ханым. — Рехнулся ты, что ли?
— Нечего соваться не в свои дела! — возмутился Мазхар. — Это тебя совсем не касается!
— Так ведь можно заработать сотни тысяч… — заикнулась было Хаджер-ханым.
— А ты без них голодаешь, раздета, разута?! — закричал Мазхар.
— Да нет, слава аллаху. Но у тебя же есть сын, дитя моё!
— Я уж как-нибудь сам позабочусь о его будущем! — отрезал он и ушёл.
Мазхара глубоко возмутил этот разговор. И без того он был вне себя. Корыстолюбие окружающих не знало границ. Деньги были кумиром, заменявшим людям совесть и честь. Чувство долга, человеческое достоинство не ставились ни во что! Готовность бороться против всего косного, что должна смести революция[19], почиталась за глупость. К чему эта борьба? Ведь вполне можно притворяться приверженцем новых веяний, даже революционером, а втихомолку обделывать свои делишки…
Мазхар ненавидел эту двойную игру. Либо ты революционер, либо нет. А если революционер — твой долг бороться с пережитками не жалея сил. И никакие миллионы не могут тебя свернуть с правильного пути.
Мазхар ни на шаг не отступал от своих убеждений и поклялся довести до конца волновавший всех процесс о наследстве, даже если бы ему угрожала гибель. Его неподкупность поражала не только мать. Диву давались не только окружающие, не только противная сторона, но даже наследники, чьи интересы он должен был отстаивать в суде.
Нериман была в курсе событий и гордилась любимым человеком. Но в последнее время она стала опасаться за его жизнь.
— Не бойся, любимая, — грустно улыбался Мазхар. — Ничего со мной не сделают. Пусть только тронут, революция переломает им хребет… Впрочем, победа нашей революции нуждается в жертвах, я в это свято верю. К этому надо быть готовым. Ничего не поделаешь!
Нериман не покидали мрачные мысли. По ночам она видела кошмарные сны. Однажды ей приснилось, что люди, подкупленные противниками Мазхара, схватили его на безлюдной улице и стали рвать на части. Она закричала и проснулась в холодном поту.
Мазхар тоже проснулся. Нериман прижала его к груди и, словно безумная, умоляла отказаться от процесса — ей приснился страшный сон! Это не к добру… Но Мазхар был непреклонен.
Несмотря на многочисленные помехи и подножки богача Шекир-паши, обстоятельства дела всё более прояснялись. Но по мере того как Мазхар продвигался вперёд, возрастал страх Нериман. Даже днём её преследовали страшные видения. Она решила ещё теснее связать свою жизнь с Мазхаром и оформить их брак.
Помолвка прошла тихо, свадьба без торжеств. Зато приход Нериман в их дом вызвал настоящую бурю радости у Халдуна.
Что касается Хаджер-ханым, то, несмотря на все утешения, на которые не скупилась приятельница, в душе старуха была далеко не спокойна. Ещё не забылся холодный приём, который оказала ей Нериман в своём доме. Новая невестка была настроена к ней враждебно, в этом Хаджер-ханым нисколько не сомневалась.
Больше всего её раздражало, что Халдун постоянно вертелся около Нериман.
Однажды Хаджер-ханым схватила его за руку и потащила в свою комнату:
— Чего ты так радуешься, что у тебя новая мама?
— Я люблю её, — смущённо ответил Халдун.
Хаджер-ханым отвратительно выругалась.
— Что ты сказала? Я не понял. Пойду и спрошу у Милой мамы…
— У Милой мамы! Ах ты, поросёнок паршивый! — Хаджер-ханым больно ущипнула его.
На крик прибежала Нериман.
— Что случилось, деточка моя?
— Бабушка меня ущипнула!
— Это правда, ханым-эфенди?
— Да, — сквозь зубы процедила позеленевшая от злости Хаджер-ханым.
— За что вы его ущипнули? — строго спросила Нериман.
— Странный вопрос…
— Самое странное — это ваше поведение!
— До сегодняшнего дня я ещё его бабушка.
— Кем бы вы ни были, но я не допущу побоев и ругани в этом доме! Затрещины и щипки — не лучшее средство воспитания. Я прошу вас впредь не трогать Халдуна.
Хаджер-ханым даже оторопела. Выскочив в столовую, она выразительно посмотрела на Мазхара. «Почему ты не заступишься за мать?» — требовал её взгляд. Но Мазхар молча курил, словно всё случившееся его совершенно не касалось. Он был доволен: наконец-то мать получила отпор.
Хаджер-ханым как-то сразу сникла. Даже сын её не поддержал. Это окончательно сокрушило старуху. Опустив глаза, полные слёз, она удалилась в свою комнату, плотно прикрыла дверь и бросилась на тахту. Она долго охала, плакала и причитала, но сын так и не пришёл, чтобы утешить её, как бывало прежде.
Видя, что никто не обращает на неё внимания, Хаджер-ханым понемногу затихла. Она привела себя в порядок и, осторожно приподняв край занавески, заглянула в столовую.
Нериман стояла подбоченясь посреди комнаты и командовала, а Мазхар тряпкой стирал с мебели пыль. Хаджер-ханым чуть не задохнулась от гнева. «Подумать только, солидный человек, адвокат, а стал жалкой игрушкой в руках какой-то девки из бара!»
Она опять приподняла занавеску. Теперь невестка курила и о чём-то тихо разговаривала с сыном. Потом она повернулась и посмотрела в сторону комнаты свекрови. Мазхар кивнул ей, и оба вышли в переднюю.
Хаджер-ханым отпрянула, и почти тотчас дверь её комнаты отворилась. Вошла Нериман, за ней — Мазхар.
— Эта комната — самая красивая в доме, — оглядываясь вокруг, сказала Нериман мужу. — Я хочу, чтобы здесь была гостиная. А ханым-эфенди, — кивнула она головой в сторону свекрови, — пусть переходит в маленькую.
— В какую маленькую? — всполошилась Хаджер-ханым.
— В ту, которая служила кладовкой.
— В кладовку? Да что я там буду делать?
— То же самое, что и здесь. Вы ведь одна-одинёшенька, а занимаете такую большую комнату. Куда это годится?
Не ожидая ответа Хаджер-ханым, Нериман приказала мужу:
— Позови-ка сюда жену Рызы.
— Хорошо, дорогая, сию минуту!
И Мазхар опрометью бросился вниз по лестнице.
Хаджер-ханым так и застыла на месте. «И как только мог мужчина превратиться в такую тряпку?.. У меня тоже был муж. — Она немного подумала, стараясь сообразить, кого же из мужчин, с которыми у неё были близкие отношения, следует назвать мужем. — Э, да какая разница! Они были в моих руках. Но всё-таки…»
Хаджер-ханым вспомнила, как выжила из дому старую мать офицера, отца Мазхара. «Неужто и мне на роду написано выстрадать то же самое? — с ужасом подумала она. — Может, лучше не связываться с этой женщиной, пусть всё идёт само собой…»
Послышался шум. Наверно, Мазхар привёл Наджие. Хаджер-ханым приникла ухом к двери.
— Как тебя зовут? — холодно спросила Нериман.
Наджие кинула взгляд на дверь Хаджер-ханым и сказала:
— Наджие.
— Ты жена гарсона Рызы? Не так ли?
— Да, ханым-эфенди!
— Так вот, твой муж давно просил за тебя. Что же ты умеешь делать?
— Я всё умею: мыть полы, стирать бельё и даже обед готовить. Думаю, голодные не останетесь, — кокетливо заключила Наджие.
— Такая кухарка нам не подойдёт, — сказала Нериман мужу. — Надо будет нанять хорошего повара. Мы будем принимать гостей, друзей и знакомых. К столу должны подаваться закуски и блюда французской кухни. Было бы неплохо привезти из Стамбула какого-нибудь русского повара из белоэмигрантов. Но об этом поговорим потом. Не забыть бы только написать в Стамбул. А ты, — она обернулась к Наджие, — будешь мыть полы, стирать бельё, убирать — словом, делать всё, кроме приготовления пищи. Дети у тебя есть?
— Нет, ханым-эфенди!
— Ну, хорошо. О том, сколько ты хочешь получать за свою работу, скажешь господину.
Нериман подошла к пепельнице, стоявшей на маленьком столике, и стряхнула пепел с сигареты.
— Да вот ещё что, Мазхар! Как ты отнесёшься к тому, чтобы покрасить весь дом масляной краской? И внутри и снаружи?
— Прекрасно! — не задумываясь, ответил Мазхар.
— Сейчас зима. Снаружи успеется и летом. А внутри… Пригласи маляра, договоритесь о цене, и пусть приступает немедля.
— Завтра же договорюсь.
— Ну а гарнитур, кресла, диваны и прочее мы купим позднее.
Наджие стояла как громом поражённая. Вдруг она заметила высунувшуюся из двери голову Хаджер-ханым. Боже, как она изменилась! Может, аллах уже покарал её за Назан?
Хаджер-ханым, печально смотревшая на Наджие, поманила её пальцем. Наджие шмыгнула в комнату старухи.
— Это ещё что такое? — взглянула на мужа Нериман.
— Ничего особенного. Она приятельница моей матери.
— Приятельница? И ты полагаешь, что так будет впредь?
Мазхар ничего не ответил.
— Этому надо положить конец! — решительно сказала Нериман. — Не вижу никакой необходимости находиться в подобной близости с нашими соседями. Они должны знать своё место!..
Наджие долго не ложилась спать, ожидая возвращения мужа из бара. На вопрос Рызы, почему она всё ещё не спит, Наджие только махнула рукой. Торопясь и захлёбываясь, она рассказала ему о посещении дома адвоката.
— Эта женщина наняла меня в прислуги! — с обидой говорила Наджие. — Не то чтобы вести дом, а выполнять только грязную работу. Как тебе нравится?
Но Рызу, немало повидавшего на своём веку, трудно было этим удивить. Да и сам он, спрашивается, кем был в баре? Разве не прислуживал всем и каждому?
— Не принимай всё так близко к сердцу! Забудь про обиды, и начнём делать деньги: ты в доме адвоката, а я в баре. Немного накопим, а там уж будет легче. Откроем кабачок и станем сами себе господами.
Но Наджие никак не могла успокоиться. Ей была не по душе роль простой служанки. И ещё она не могла забыть жалкого выражения лица Хаджер-ханым. Старуха чем-то напоминала нашкодившую кошку, которая опрокинула крынку с молоком.
— Быстро же воздал ей аллах за бедняжку Назан! — сказала Наджие. — Посмотрел бы ты на эту старую каргу Хаджер! Вся так и съёжилась. Боится она новую невестку! А Мазхар-бей заладил одно — «жёнушка, да жёнушка».
Ложась в постель, Рыза попытался остановить болтовню жены:
— Да не обращай ты на них внимания. Нам надо думать о себе самих, только о себе!
Но из головы у Наджие не выходила её будущая хозяйка.
— Сколько же нам попросить жалованья? — вдруг вспомнила Наджие.
Рыза после работы устал.
— Почём я знаю? — буркнул он сквозь одолевавшую дремоту.
— Пятнадцать лир в месяц достаточно будет?
— Пятнадцать лир? Дурёха! Запроси тридцать. А может, и больше. Не бойся! Нериман не из тех, которых тебе доводилось знать. Ну а Мазхар — самый известный в городе адвокат. Они, верно, и счёт деньгам потеряли. Для них что тридцать, что пятьдесят лир — не деньги!
На следующее утро Наджие сказала, что хочет получать тридцать лир в месяц. Мазхар сразу согласился. «Эх, продешевила!.. — огорчилась Наджие. — Надо было запросить сорок пять или все пятьдесят!»
С приходом новой невестки в доме воцарился страшный беспорядок — всё переставлялось с места на место, переделывалось, перекрашивалось. Хаджер-ханым освободила большую комнату и перебралась в маленькую, которая прежде служила кладовкой. Едва встав с постели, она укутывалась в чаршаф и выходила из дому. Старуха по целым дням пропадала у своих знакомых и приятельниц.
Она часто плакала и всё спрашивала у людей совета, как избавиться от свалившейся на неё беды. Но по общему мнению, от девицы из бара было не так-то просто отделаться. Даже ближайшая приятельница Хаджер-ханым только руками разводила, не зная, чем ей помочь.
Наконец Хаджер-ханым пришло в голову, что можно прибегнуть к помощи колдовства. У Наджие ведь есть какой-то знакомый ходжа.
Но Хаджер-ханым никак не могла решиться заговорить с ней об этом. Нериман превратила Наджие в покорную прислугу и, хотя время от времени сильно бранила её, однако была щедра — дарила ей старые платья, бельё, чулки. Хаджер-ханым не могла с уверенностью сказать, согласится ли служанка пойти против хозяйки.
Наджие и в самом деле быстро привыкла к своей роли и более не сетовала на судьбу. Она была в восторге от подарков, которые сыпались ей в руки сверх всякого жалованья. А какие это были чудесные вещи! Никто не поверил бы, что они не новые. Нет, никогда бы ей не дождаться такого от Назан!
Хаджер-ханым временами казалось, что Наджие совсем забыла о её существовании. При встрече она едва перебрасывалась с ней словом, боясь, что услышит хозяйка, которая была очень строга и терпеть не могла никакого панибратства. И хотя в доме шёл большой ремонт и у Нериман, как говорится, было хлопот полон рот, она как-то ухитрялась всё замечать.