Хотя интуиция нашептывала, что опасность позади, я все же бдительно поглядывал по сторонам. И не напрасно. Совсем не напрасно... Перед поворотом к аэропорту мы остановились. И тут я заметил впереди, может быть, в километре или чуть меньше, замершее на дороге черное пятнышко. На обочине. Должно быть, у них что-то случилось с мотором, раз они замерли в таком неудобном месте. Или спустило колесо. Кира готовилась уже трогаться, мотор загудел громче, когда я попросил: - Прямо. Давай прямо. Она послушалась, но недоуменно оглянулась на меня. Я и сам не знал, что за типы там остановились. Скорее всего, случайная машина. Но береженого Бог бережет... Хотя, конечно, они же не могли предугадать нашего маршрута. То были другие... Но все равно. - Что случилось? - спросила Кира. - Так, - ответил я, - показалось. Другой дороги у нас нет? - Есть, конечно. Но это дальше километров на десять. В объезд. - Вот и хорошо, - согласился я. - Вот и ладушки. Я тысячу лет не бывал в лесу. Соскучился по нему... Лес- это что-то от детства, из которого я вышел. Вышел когда-то и не вернулся. Лес засыпал. Легкий туман тянулся между деревьями, он был прозрачен, еле заметен, таился за стволами, голыми ветвями, спускался в низины, обволакивал речку. На даче-тихо, даже, кажется, слышно, как журчит под берегом вода. Березы подступали к забору, окружали его. Я еще раз позавидовал Тихону Ивановичу. Он выбрал идеальное место для своего отдыха. Хозяин, когда мы подъехали, копал картошку. Увидел нас, помахал рукой и пошел открывать ворота. Забор и ворота были низкими, с редкими планками, защищавшими больще от коров, чем от незваных гостей, и Тихон Иванович понравился мне еще раз. - Мы с приключениями,-сказала Кира и посмотрела на меня. Я кивнул. - За нами гнались,-сказала она, - Вы любите детективы?-спросил я. - Некоторые. - Тогда давайте вечерком я расскажу вам один. - Хорошо, - ответил он. - Только не забудьте. Мне понравилось, что в нем живет любопытство и что тому определена мера. Дача у него была двухэтажная, деревянная, старая, какая-то домашняя. Немного неухоженная, но так оно и должно было быть-она существовала не для трудов. Я разыскал в чулане резиновые сапоги, телогрейку и надел все это. Кире понравился мой новый облик. Мы с Тихоном Ивановичем пошли докапывать картошку, а Кира занялась обедом. Я иногда посматривал подозрительно на дорогуне покажется ли знакомая "Волга"? Но за весь день по ней не проехала ни одна машина. Время от времени Кира выходила на крыльцо и кричала: - Дядя Тихон, вас к телефону. - Володя, - кричала она мне, - где твой хлеб? Ты молодец, что купил его. - На террасе, - отвечал я, ощущая прелесть тяжелой деревенской доли. Я курил, пока хозяина не было. До понедельника оставалось чуть меньше двух суток, но я не хотел o нем думать, противно было. Не подходила мне роль меча Правосудия, занесенного-над головой-Степанова. Ведь он, бедолага, поступал благородно. Жалел меня... Намекал своим ребятам, чтобы они лишь проучили меня, дали шаис отойти в сторону. До последнего момента он жалел меня, даже подсунул деньги. Чтобы я успокоился. Если бы не было Прохорова, Валентина, а потом "Предателя". Ах, если бы их не было... Вернее, если бы они были. Мы ссыпали картошку на обочину грядки, потом собирали ее, подсохшую, в ведра, а потом ссыпали ее в мешки. - Тихон Иванович говорит, здесь по вечерам стало небезопасно, - сказала Кира, вышедшая посмотреть на нас.- Что недалеко в лесу нашли недавно убитого человека. - Что особенного,- заметил хозяин.- Вот читали, наверное: поехал священник Александр Мень на работу, пошел через рощу к станции. Не дошел... Но волков бояться - в лес не ходить... Не так ли, Владимир? - У вас хоть есть чем защищаться? Если нападут? - спросила Кира. - Есть телефон, - задумался Тихон Иванович,- можно вызвать милицию. Им от силы ехать минут пятнадцать.
      Вечер подступил рано. В Москве приход сумерек незаметен, здесь же небо на глазах потемнело, лес покрылся непроницаемыми тенями. Мы зажгли свет, у крыльца установили долгожданный мангал и предались блаженству... Березовые чурбачки превратились в уголья, сияли жаром, длинный ряд шампуров источал сумасшедшие запахи. На столе в большой комнате нас ожидали закуски и зелень, стояли бутылки с красным сухим вином, работал цветной телевизор "Электрон", но без звука, чтобы не мешать нашей будущей задушевной беседе. - Прекрасный вечер, - сказал Тихон Иванович, заглядывая в темное окно.Прекраснай компания... В конце концов, приходить к мнению: это самое главное в жизни, чтобы тебя окружали люди, которых ты хочешь видеть. Я был рад, конечно, что он обо мне высокого мнения, но скромно посчитал, что это лишь приятный аванс. - Не жалко будет бросать все это? - спросил я. - Там - чужой мир. - Люди с головой нужны везде,- улыбнулся мне Тихон Иванович.- По крайней мере, я надеюсь на это... И потом, я достаточно пожилой человек. И мне грех появляться там с пустыми руками. Я имею в виду голову. Хотелось бы верить, что моя голова стоит дорого. - Ностальгия не замучает? Он почувствовал в моем голосе упрямство. - Есть реальности, - сказал он и замолчал. И посмотрел на меня. Было в его взгляде тяжелое что-то, поучающее, что-то такое-выше моего понимания. Но я встречался уже с такими взглядами. Так смотрели на меня мои редакторы, если хотели, перед тем как выпереть меня, поговорить по душам. Чтобы окончательно уяснить себе, что я из себя представляю. Есть реальности. От них никуда не деться. И сражаться с ними - все равно, что с ветряными мельницами... Я, честное слово, не завидую тем, кто этого не понимает. - И сядете там у родственников на шее. Ни языка, ни денег. - Да дядя Тихон богаче моего папы, - рассмеялась Кира. - А у папы свой бизнес на побережье. - Сейчас многие хотят уехать, - сказал я. - Да,- согласился хозяин.- Они бегут... - Да.- Теперь пришлось соглашаться мне. Он рассмеялся и сказал уже в шутку: - Вам на роду написано: не учиться на собственных ошибках. Ни на своих, ни на чужих. Это не так часто встречается. Но, по крайней мере, с вами интересно. И мне было интересно с ним. Он притягивал мое журналистское внимание. Мы были на пороге большого неспешного разговора, и я продлевал удовольствие. Шашлыки подошли, Тихон Иванович внес их и положил грудой на большое блюдо. В этот момент мне и пришла мысль позвонить Степанову. Намекнуть, что я еще на ногах. Что понедельник не за горами. Кира сняла фартук и уселась рядом. Она была истинным украшением нашего стола. Я потянулся, взял трубку и приложил к уху... Там была тишина. Я постучал по рычагам... Тишина... Еще постучал, еще. - Это случается иногда, - заметил мое недоумение Тихон Иванович.Что-нибудь на станции. Починят. Не обращайте внимания. Я бы хотел не обращать внимания, я бы хотел... Тихон Иванович открывал бутылку красного сухого. Кира сидела, подперев голову руками, и смотрела, как он это делает. Все было бы хорошо, если бы не этот телефон. - Да черт с ним, - сказал я. - Все у нас ломается, когда не нужно. Я бы выразился покрепче, но мешали условности. Если бы не они - отвел бы душу. - Момент,-сказал я и встал. Что-то меня ЕЩЕ ЗАДЕЛО во всей этой незначительной истории. Был в ней еще какой-то нюанс, который я никак не мог уловить, Я вышел на терраску, прикрыл за собой дверь и открыл сумку, которую бросил на летнем стареньком диване. В сумке было пусто. Пистолета не было... Я покопался в ней: сломанный мой зонтик был, пустой пакет, еще один пакет с пачками денег, кепка на случай резкого похолодания, пара газет - и больше ничего. В жар меня бросило, вернее, в какой-то нездоровый пот. Я почувствовал: спина становится мокрой ни с того ни с сего. Шторы на террасе в одном месте разошлись, мне показалось, на меня кто-то смотрит из темноты. Кто-то с холодным интересом разглядывал меня. Мне нечем было ответить на этот взгляд. Я по возможности спокойно застегнул сумку, выпрямился и сделал несколько обыкновенных шагов по террасе, как будто прогуливаюсь невзначай. Когда оказался под защитой шторы и понял, что меня невозможно разглядеть снаружи, дернул ее, закрывая окно. Взгляд исчез. Больше не следил за мной. Я отгородился от внешнего цира. Надежнейшей преградой!.. - За стол, - сказал Тихон Иванович при виде меня. В руках у него-открытая бутылка, на усах самая радушная из возможных улыбка.- Наступила минута истины! - Отлично! - согласился я. - Отлично отдыхаем. Мне нравится. - И мне,-согласилась Кира. - Я мечтала о таком вечере. Таком простом и приятном. Мне кажется, я даже во сне видела его. Когда-то. - И чем кончился твой сон? - с жадным любопытством поинтересовался я. - Не помню, - сказала Кира, - но, кажется, я уже видела во сне наш вечер. Тихон Иванович разливал вино. Стаканы были большие и тяжелые. Он удивительным образом умел устраивать свой быт. Как он догадался, что стаканы для этого красного вина должны быть такими, ума не приложу. - Ножа нет? - заволновался я. - Привык шашлыки разрезать. - В буфете. - Кира легко приподнялась и принесла мне обыкновенный кухонный нож. Я страшно обрадовался ему. Он был неуклюж и излишне острый. - Удивляюсь,- сказал Тихон Иванович.- Никогда бы не подумал, что ты способна ухаживать за кем-нибудь. - Он - мой мужчина, - сказала Кира и посмотрела на него. - Откровенно, - сказал Тихон Иванович. - Вы хотели услышать что-нибудь другое? - спросила Кира. Я был горд за нее. За себя - тоже... Но за нее - больше. - Так выпьем,-сказал Тихон Иванович. - За нашу встречу. По праву старшего в компании хочу сказать тост. Все, что вы видите вокруг, добыто человеком. Поэтому умный человек - это звучит гордо... Но вместе с возможностью созидания каждому из нас дано другое великое свойство. Оно по справедливости наделяет каждого из нас. Свойство это - ВОЗМОЖНОСТЬ ВЫБОРА. Более того, его необходимость... Молодые, люди, хочу поведать вам некую истину. Жизнь наша сходится обязательно в неких узловых точках. К камню, на котором написано знаменитое: "Налево пойдешь... направо пойдешь..." Но в отличие от сказки в реальной действительности никогда не знаешь,, что приобретешь и что потеряешь. Вообще, потеряешь ли, или найдешь... Приходят счастливые моменты в жизни, когда следует выбирать. Потом от нас уже ничего не зависит... Вот такой у меня несколько расплывчато-философский тост. Давайте выпьем. За правильный выбор. Потом от нас ничего не зависит. Я не стал уточнять, что он имел в виду: свой грядущий отъезд в Америку или наше с Кирой знакомство, или то, что мы все собрались у него на даче. Или что другое. Мы выпили и накинулись на еду. Я аккуратно разрезал шашлык ножом, на симпатичные такие кусочки. И затем отправлял их в рот. - Вы обещали рассказать какую-то детективную историю,-сказал через некоторое время Тихон Иванович,- которая с вами произошла. Я не забыл. - Да, случилось кое-что,- бросил я скупо,- но как-то уже неинтересно вспоминать. Такие мелочи. Больше на уровне подсознательного. - Как угодно,-согласился хозяин и предложил: - Может, по второй? Я был не против. - Первый тост,- приподнял он стакан,- был настолько важен, что я предлагаю выпить за это еще раз. Итак: за безошибочный выбор... - Ужас! - воскликнула вдруг Кира.- Я вспомнила!.. Мы разом посмотрели на нее. Я успел заметить: взгляд хозяина был, пожалуй, СЛИШКОМ ВНИМАТЕЛЬНЫМ. Тут же понял: переборщил. Так скоро я начну бояться собственной тени. - Что ты вспомнила, Кира? - спросил заботливо Тихон Иванович. - Мне сегодня к одиннадцати нужно обязательно быть в посольстве. Я обещала Ричарду себя в качестве переводчицы. - Какому Ричарду? - спросил быстро Тихон Иванович. - Помощнику атташе по культуре. У них сегодня прием. Что-то на тему: проникновение американской кинопродукции на советский рынок. - Так не к стати, - воскликнул сочувственно Тихон Иванович, - так не к стати... Но ничего не поделаешь, это святое... Ничего не поделаешь. Он посмотрел на часы. - У нас еще есть немного времени, минут тридцать, потом тебе нужно ехать... Я думаю, мы с Владимиром продолжим наше застолье? - с большим тактом, но твердо, сказал он. Конечно же мы не договорили на философские темы. А это была очень важно... И не все вино, которое мне так понравилось, выпили. И это тоже значило много. - Мне страшно, - сказала зло Кира - как я поеду одна?.. Володя, тебе придется меня проводить. Что-то здесь было не так, я не мог ничего понять, но готов был дать голову на отсечение: что-то во всем этом было не так! - Хорошо, - словно нехотя согласился Тихон Иванович и добавил: - Но выпить нам все-таки нужно. И закусить... Впрочем, первое без тебя. Кира довольно кивнула. И в этот момент погас свет. Мы молчали. Странно, никто из нас не произнес ни слова. - Часто это бывает? - наконец спросил я. - У меня есть керосиновая лампа, - сказал Тихон Иванович. - Володя, не дадите мне спички? Я передал ему свою коробку. Спичка вспыхнула в его руках, поплыла по комнате, погасла. Вспыхнула другая, загорелся фитилек, стало немного светлее. Лампу Тихон Иванович поставил на середину стола. - Очень романтично,- сказал он. - Мне страшно... - прошептала Кира. - Володя, мне нужно ехать. - Так жаль, - сказал я, вставая, - все так хорошо начиналось. - И мне жаль,- согласился Тихон Иванович. Ни малейшего давления, все в высшей степени тактично: нет, у этого человека совесть спокойна. Мы чокнулись с ним и выпили стоя свое вино до дна. За дружбу между поколениями. Оно было терпкое и совсем не имело крепости. - Вы еще поцелуйтесь, - нетерпеливо сказала Кира. Но нож я украл. Когда Тихон Иванович поднял лампу и пошел с ней к дверям, я сунул его за голенище сапога. А когда переодевался в свое-переложил в куртку. Совесть мучила меня, потому что воровать-нехорошо. Тем более у людей, которые встретили тебя с распростертыми объятиями... Машина завелась сразу, ни одно колесо спущено не было. Это меня несколько удивило - я готовился к худшему. Ворота тоже открылись легко. На земле не было канав, колея к асфальту была утрамбована, и я не разглядел на ней взрыхленности - знака того, что нас поджидает противотанковая мина. Слишком легко мы удалялись из этого пустынного места, в этом таилась главная странность. Тихон Иванович взмахнул рукой, провожая нас. Ему не страшно было оставаться одному, с молчащим телефоном, с погасшим внезапно светом. И без кухонного ножа, который я увел у него. - Как жизнь? - спросил я Киру, когда мы тронулись. - Ничего себе, - ответила она. Она мне ничего не говорила про посольство. Целый день... Свет фар вонзался в проселочную дорогу, теряясь в темноте подступающего березняка. Кира конечно же была увлечена движением и вдобавок боялась опоздать, но я уловил: что-то она скрывала от меня. - Что случилось? - спросили. - Сама не могу понять... Может быть, и ничего. Я просто что-то неправильно поняла. - Что неправильно поняла? - попытался я задать наводящий вопрос. - Кое-что,- ответила она мне. Я обиделся и немного разозлился: мы были на пороге первого семейного скандала... Смешно. Дача осталась позади, а вместе с ней и треволнения. Мы мчались навстречу посольству, куда зайдет Кира. Я же собирался заночевать на вокзале. До понедельника. Я рассмеялся. И тут же оборвал смех. Потому что впереди, прямо перед нами, возникла из темноты стоящая поперек дороги черная "Волга". Ни в ней, ни рядом никого не было. Но какие-то человеческие фигуры маячили по обочинам. - Тормози!.. - закричал я. - Поворачивай. Давай назад!.. Кира и сама все поняла, но удался нам только первый маневр - торможение. Как только наш "Москвич" замер и Кира стала переключать скорость, смутные фигуры по сторонам превратились в отчетливые: взвились в их руках блестящие палки, наверняка не осиновые, брызнуло осколками ветровое стекло, следом хлопнуло заднее, дверца открылась, кто-то ударил меня по голове, так что я услышал тихий протяжный звон, заполнивший все вокруг, Я боялся за Киру и, невесомо кружась, ругал себя, что она связалась со мной, что с самого начала была вблизи и что мне не хватило мужества остаться одному. За то, что я втравил ее во все это... Я надеялся, что им нужен только я, только я, я один... Меня держали за руки. Еще раз ударили. Я нашел в себе силы сплюнуть тягучей кровавой слюной вместе с осколками зуба... Жалеть меня никто не собирался. Массаж получался совсем другой. Кира стояла невдалеке, мужик какой-то придерживал ее. Но ее не били. И вообще не обращали на нее внимания. Так что у меня появилась хоть какая-то надежда. - Она ничего не знает, - сказал я разбитыми губами. - Чего? - переспросил Модник, стоявший рядом. - Она ничего не знает,- повторил я. - Гриш, он говорит что-то! - позвал Модник.- Только ничего не понятно. Подошел еще кто-то. Я смотрел на землю - валялась на ней палка, но далеко, не дотянуться - и в свете фар заметил, что Модник поменял желтые шнурки на зеленые. Должно быть, из Парижа повеяло очередным свежим ветром, - Что ты говоришь? - спросили меня. Меня отпустили, чтобы я поотчетливее мог выговорить заинтересовавшие их слова. - Она ничего не знает,- повторил я почти по слогам, а сам в это время нащупал в кармане рукоятку ножа. Они, суперы, даже не снизошли до обыска. - Кто не знает? - ернически переспросил Серьезный. Он-то все понял, но, видно, решил поиграть со мной, несколько развлечься игрой в вопросы и ответы. Но диалога не получилось. Я вытащил руку, занес над головой нож и кинулся на Модника. Наверное, его новые шнурки так взбесили меня. Я кинулся на него, этого подонка, с занесенным ножом. Но меня опередили. Что-то чмокнуло во мне вместе с уходящим сознанием и дикой исступленной болью. И последнее, что я услышал, был крик Киры. Бедная девчонка. Она жалела меня...
      Мне давали нашатырный спирт. Острый его вкус прорезал виски, и я открыл глаза. Я сделал это лениво и безразлично, подчиняясь чужой воле. Вата перед носом продолжала тыкаться и меня, и я немного повел головой. - Портфель заберете с собой. В понедельник я его возьму. - Есть что любопытное? - Все любопытно, Гриша... Но если много знать, быстро состаришься. - Очухался,-сказал Модник. - Вот и хорошо, - обрадовался страшно знакомый голос. - Я же предупредил, мне сначала нужно будет с ним поговорить. - Кто же знал, что он такой шустрый. - Нужно знать, - строго сказал кто-то знакомый рядом со мной. Я нехотя скосил глаза. Побеседовать со мной хотел Тихон Иванович. Я не удивился тому, что он здесь. Здесь так здесь, какая разница. - Привет, - сказал он. - Привет, - подумав, согласился я одними губами. - Жаль, что ты не можешь учиться даже на собственных ошибках,- сказал он.- Но это твои трудности... Кто, кроме тебя, еще в курсе наших дел? - Каких дел? - выговорил я.- Я ничего не знаю. - Поэтому Трубников и нес тебе всю нашу бухгалтерию?.. Что ты как невинный агнец? - Что будет с Кирой? - выговорил я. - Ничего с ней не будет... Ничего... Можешь на этот счет быть спокоен. Она - приличная девушка. Не чета тебе... Поплачет немного и забудет. Ей и полезно. Чтобы больше не тянуло на родину своих предков. - Мне хорошо, - сказал я. - Что? - не понял Тихон Иванович.- Что ты говоришь? Я молчал и смотрел на него. Мне не о чем было больше с ним разговаривать. Мне на самом деле стало лучше. - Ладно,- бросил он.- Если хочешь остаться в живых, скажи: кто еще, кроме тебя, в курсе наших дел?.. Если скажешь и дашь слово молчать, останешься жить... Понимаешь? Останешься жить. Да, да, жить, как это приятно!.. И как необходимо. Как прекрасно это слово- "жить". - Молчать можешь недолго. В апреле никого из нас не будет здесь. В апреле мы на самолет "Аэрофлота" и на дикий запад. Тю-тю... Ты же наверняка говорил с Трубниковым, знаешь, сколько у нас в ихних банках долларов... Так что молчать будешь до апреля. Потом пиши статейки. Сколько угодно. Разоблачай и клейми. Если тебе поверят. Он умел соблазнять. Да и есть ли соблазн больше, чем обещание жизни. Есть ли? За Тихоном Ивановичем молча стоял Модник, В руках он держал обернутую в целлофан прекрасную розу. Белую, огромную, только что распустившуюся. Такую розу долго и с любовью выращивали, потом осторожно срезали, потом везли куда-то, где их продают, чтобы кто-нибудь купил ее и подарил любимой девушке. Или человеку, к которому испытывал признательность... Но этот цветок предназначался мне. - Нет, - сказал я, - я никому ничего не говорил. Никому. Даже Степанову. - А вот это зря, - сказал Кирин дядя, - ему бы стоило в первую очередь. Отличный, между прочим, мужик. Он бы не дотянул до хирургической операции. Сделали бы небольшой надрез - и все... Тебе бы брать с него пример... Значит, твердо говоришь: никому? - Никому, - повторил я. Я не солгал, Тихон Иванович увидел это. Он был умный человек, умел понимать, когда ему говорят правду. И, я надеялся, умел ценить ее. Мне было тяжело говорить, во рту слипался клей, замешанный на моей собственной крови, но я все же нашел в себе силы. - Тихон Иванович, - прошамкал я. - Я журналист... Не ответите ли на несколько вопросов? - Зачем тебе это нужно? - искренне удивился он. - Так, - сказал я. - Чтобы все знать, Мне было тяжело говорить, я чувствовал, как заплетается распухший язык. - Жемчуга? - спросил я. Он посмотрел на меня, и я заметил жалость в его взгляде. Так смотрят только на юродивых. - Они, родимые, они, - Вы-шеф? - Можно и так сказать. Если тебе правится- это слово. - Кравчука выбросили из окна по ошибке? - Да, накладка вышла. - Меня берегли из-за Киры? - Родственница все-таки, - сказал Тихон Иванович. - Ты, я вижу, и без подсказки все знаешь... Был бы умнее, мы с тобой в Штатах могли бы большие дела проворачивать. Большие дела. Породнились бы. Ходили бы в гости друг к другу. Играли бы на лужайке в гольф. Вспоминали бы теплыми вечерами за рюмочкой страну дураков... Но-не суждено... Свой выбоp ты сделал. - Спасибо вам,- сказал я,- за доброе слово. - Хорошо,- сказал он. И тут же потерял ко мне интерес. Словно бы меня уже не существовало. Поторопился на несколько минут. Но он имел право предугадывать будущее, я это нехотя признавал. - Гриша, - сказал он, - будь добр, когда я уйду, приведите девушку, И повежливее с ней. Но чтобы она видела покойника... И чтобы на трупе не осталось ни копейки. Не ленитесь... В машине не забудьте взять магнитофон. И динамики. На черном рынке они стоят деньги... Когда закончите, девушка убежит. Вырвется и убежит. Чтобы ни единой царапины. Ни единой... Когда приведете, невзначай скажите, что неплохо бы, мол, ограбить дачника, меня то есть, и что на следующей неделе сделаете это обязательно... Все должно быть чисто. Она будет свидетельницей ограбления и убийства... Ни единой царапины, я отвечаю за нее перед отцом. - Если у нее нервишки сдадут? - переспросил Модник. - С ними бывает. Возьмет от страха и завалятся в обморок. - В прошлый раз, когда отпустили, убежала? - Да. - И в этот раз убежит. Родственпица все-же, родная кровиночка. - А если? - Оставьте у дороги. Пусть отлежится. Поскорее вернется к папе с мамой. Как ни хорошо в гостях, а дома лучше... И без лишних стрессов. И побыстрее. - Да, все понятно. Раз плюнуть. - Ну, смотрите, - спокойно сказал Тихон Иванович. Я увидел, как он повернулся, быстрым шагом сошел на обочину и пропал в темнеющем лесу. В руках его загорелся фонарик, и я почему-то обиделся: он же говорил, что у него дома только керосиновая лампа. Про электрический фонарик даже не обмолвился. Но мне не дали долго предаваться обидам... Они закурили и стали обыскивать машину. Делали это лениво и без всякого вдохновения. Чужое их не интересовало... Выломали магнитофон, оборвали, тихо матерясь, какие-то провода, достали мою сумку, раскрыли ее, извлекли зонтик, пакет с деньгами, но даже не посмотрели, что в нем лежит. Все что добыли, кидали в багажник, и мой сломанный зонтиктоже. Сумку бросили на дорогу, она им показалась лишней. Потом ко мне подошел Серьезный, пнул для острастки ногой в бок. по сделал это так же лениво, как и обыскикал машину. Пошарил по карманам, вытащил бумажник, записную книжку, паспорт, сигареты. - Все? - спросил его Модник. - Да, - ответил он. - Пора с ним кончать. Захотелось курить... Нестерпимо... Но мои сигареты у меня отняли. А просить их я посчитал ниже своего достоинства. - Гриш, давай спорить: с десяти шагов попаду в переносицу,- сказал Модник. Серьезный с сомнением посмотрел на меня, потом на него. - Попробуй, - сказал он с зевком, - ставлю бутылку. Модник достал пистолет и передернул там чего-то, коротко щелкнуло. Он подошел ко мне и, повернувшись, стал отсчитывать шаги. Я заметил, он не мухлевал. Видно, с Серьезным шутки ке проходили. На десятом остановился и повернулся ко мне. - Давай,-сказал Серьезный, - а то спать пора. Модник встал боком и начал поднимать пистолет. Как на дуэли. Переносица у меня заныла. Я прикрыл глаза. Выстрел грохнул, но где-то не здесь, сухо прокатившись по лесу. Но все равно тело дернулось. Я покрылся мгновенной испариной. Живой. Я открыл глаза. Модник и Серьезный застыли, с тревогой обернувшись к лесу. - Он что, шизанулся? - тихо и с угрозой в голосе сказал Серьезный.Сказано же было - не пугать. - А вдруг она сбежала? Он и пальнул для понту. - Тогда нормально... Давай. Снова стал поднимать пистолет, отыскивая прицелом мою переносицу. На этот раз я не стал закрывать глаз. Хватит. Какая разница? Серьезный смотрел на происходящее с любопытством - он имел свой интерес. Пистолет не спеша поднимался, видно. Модник осознавал ответственность задачи. Я не мог отвести от него взгляда. И когда ствол уставился мне в глаза, не мог. - Подожди, - вдруг сказал Серьезный. - Забыл про твою блажь. Он что-то вспомнил, какую-то обязательную детальку. Я оказался прав. Серьезный взял с капота "Волги" букет, отбросил в сторону бумажку и преподнес мне розу. Поскольку я не мог взять ее, он положил мне чудный цветок на грудь. - Давай, - скомандовал он. Пистолет снова начал подниматься, и я виделтеперь же смерть не даст мне отсрочки. За их спинами показалась темная фигура, выходящая из леса. Очередной зритель. Все в сборе. Ствол опять уставился в лицо, но было уже не страшно. Грохнул. Еще раз. Еще... Я вздрогнул. Я был жив! Серьезный тихонько завыл, запищал, словно в него вдруг вставили испорченный свисток, и начал оседать на землю... Модник крутил головой, не в силах ничего понять. Но я-то видел: на краю дороги стояла Кира и, сжав пистолет обеими руками, палила в моих противников. Бахнуло. Еще... Модник наконец-то стал соображать. Он отвернулся от меня и уставился на Киру. До него, кажется, что-то начало доходить. Нестандартность ситуации. Секунду он принимал решение или даже меньше... Я видел, как менялось его лицо. На этот раз поднимал пистолет быстро, Кира была метрах в пятнадцати-двадцати, такому стрелку промахнуться невозможно, если он собирался засандалить мне в переносицу. Кира неловко стояла прямо перед ним. Она старалась не промахнуться, но видно было - спокойствие уже изменило ей. Дело решали мгновения, Я покатился вперед. скрипя зубами от застилающей глаза муки, схватил железную палку, брошенную грабителями в качестве вещественного доказательства, и встал на ноги. У меня получилось!.. Модник сосредоточился на цели, его палец начинал мягко надавливать курок, И тут палка опустилась ему на голову. Я вложил все силы в этот удар. Потому что второго быть не могло. Перед глазами поплыло, запрыгали белые пятна. Я понял: куда-то лечу. Но боль прошла-я ничего не чувствовал... - Как ты? - услышал я голос Киры. Нет сил. Они куда-то ушли от меня. Хочется спать. День, неделю, месяц. Спать, спать, спать... Есть какое-то средство, я помню, есть какое-то замечательное средство против дурманящего сна, который пришел так не вовремя. - Спирт, - говорю я, не слыша своего голоса. - Ты что, хочешь выпить?-удивляется Кира. Она умудрилась прислонить меня к покореженному "Москвичу". Я почти в норме. - Нашатырный. Там... Она понимает. Пропадает на минуту. Потом я чувствую у своего носа резкий запах лекарства. Вдыхаю его, и он вычищает из меня дурь небытия. - Где ты взяла пистолет? - подозрительно спрашиваю я спасительницу. - У тебя в сумке. Где же еще? - Ты? - удивляюсь я. - Зачем? - Нужно было... Что же нам теперь делать? - Поехали отсюда... На их машине... Я пытаюсь подняться, у меня плохо получается. Кира подает мне руку, но это не помогает. Она хватает меня, тянет. Я, шатаясь, встаю и, как младенец, нерешительно делаю осторожные шаги. Наконец плюхаюсь на заднее сиденье "Волги". - У того, - говорю я Кире, - в кармане... Мои сигареты. Она нагибается над Серьезным и витаскивает из куртки пачку "Родопи". - И спички, - прошу я. Кира видит розу, лежащую на земле, делает движение поднять ее. - Не трогай, - сиплю я. У меня уже прорезался приличный голосок. Организм восстанавливает себя. Мне это нравится... Вообще все нравится, поскольку любая определенность лучше любой таинственности. - В багажнике, - прошу я, - пакет с матрешкой. Кира приносит мне и пакет. Но сначала я вставляю в разбитые губы сигарету... - Что мне с ним делать? - сварливо спрашивает Кира. Она стоит рядом с пакетом в руках. Я вытаскиваю оттуда деньги и кидаю их на покойников. Все. До последней пачки. Их награду... Они тоже ребята не промах и знали, за что старались. - Как ты считаешь, - спрашиваю я, - удастся нам доказать, что мы не превысили пределы необходимой обороны? - Мы найдем хорошего адвоката. Хороший адвокат может доказать что угодно. - Это у вас,- с сомнением говорю я.- в Калифорнии. - Мы поедем когда-нибудь?.. И расскажи, что всетаки с нами произошло? Машина тронулась, мы отчалили от места происшествия, как от пирса. Кира держалась изо всех сил, но я видел: она на пределе. Каждую секунду могла сорваться в истерику. Тут уж главное не молчать Молоть что угодно. Лишь бы она слушала и не забывала про баранку. - Знаешь, сказал я, - почему меня у "Орфея" так слабо приложили?.. Из-за тебя. - Из-за меня?-удивилась Кира. - Ты звонила куда-то, рассказала, куда едешь? - Дяде Тихону. - Вот дядюшка к приказал ребягам не перестараться. Щадил твои нервы. Заодно устраивал и тебе небольшое приключение в американском стиле. Ты же для него - пропуск в иной мир. Существо сродни священной корове. - Дядя Тихон?! - воскликнула Кира, но не слишком удивленно. Скорее устало. - Я должна тебе сказать, Володя, что сегодня случайно подслушала его телефонный разговор... Он говорил кому-то, чтобы тот не дергался и что тебя уберут, что нет причины для волнений. - Это Степанову, - сказал я, - моему начальнику по работе... Он у них по связи с прессой. - Откуда дядя Тихон его знает? - удивилась Кира. - Ваши американцы как-то обнаружили, что все человечество знакомо друг с другом в пятом колене. Через пятого человека... Ну а Степанов с дядей Тихоном обязательно должны были встретиться. Такие люди видят друг друга издалека... Нас же вот притянуло друг к другу, как магнитом... Вот и их тоже... Опять же рынок. Семья, дети... Всех нужно кормить. - Я, когда услышала, перепугалась... - Еще бы. - Доставала хлеб из твоей сумки и увидела пистолет... Ты извини. - Чего уж там,- сказал я великодушно. У нее было сказочное достоинство - ее акцепт. Даже неважно было, о чем она говорит, достаточно было ее просто слушать.