Сергей ОРЕХОВ
      Человек последнего круга
      И тяжел, и далек путь за три горных края Ба
      По опасным тропам, где идти десять тысяч ли.
      Средь неравных вершин на проталине снежной в ночи
      С одинокой свечой из иной страны человек.
      Мэн Хао-жань (689 - 740)
      "МОИ ЧУВСТВА В ПОСЛЕДНЮЮ НОЧЬ ГОДА"
      - Как я умру?
      - Через повешенье.
      - А кто меня?..
      - Люди в военной форме...
      В ту ночь ОНИ больше не отвечали, видимо, посчитали порцию выданной информации достаточной. В последующем ОНИ еще не раз появлялись, окликая по имени, вели разговоры, отвечали на вопросы, давали советы. Но именно этот разговор я вспоминаю чаще других. Где же ОНИ теперь? С месяц, наверное, не появляются. Попытаться еще раз самому поискать? Надо сосредоточиться, представить себя выскальзывающим из собственного тела, пробиться сквозь упругую темноту барьеров в пространство, попытаться найти ИХ - два слепящих белых огня в космической пустоте, или мысленный луч, ведущий к НИМ, даже мысленного эха будет достаточно... Космос!.. Непостижимо бездонный космос!.. Звезды, звезды, звезды - далекие колючие огненные точки. Блуждаю в пустоте один. Можно возвращаться и открывать глаза.
      Облупившиеся серо-зеленые стены одиночной камеры; под низким, давно не беленым потолком тускло светит не выключаемая ни днем ни ночью зарешеченная лампочка, нестерпимо воняет прогнивший поролоновый матрац, из угла несет парашей - невозможно привыкнуть к тюремному смраду. Кран умывальника мерно отстукивает каплями по нервам. Зимнее солнце трепетно рисует на полу клетчатое поле - хоть сейчас играй в крестики-нолики.
      Осторожно, чтобы не потревожить саднящий бок, пробую лечь на спину. Не получается - больно... Потихоньку... Вот так, устроюсь, подложив руки под голову, и опять закрою глаза. Боль в боку не отпускает...
      Нет, как они, сволочи, меня били! Курсанты-то ладно - сопляки, ничего еще не понимают в жизни, а капитан - вот кто сука! Капитан - он от этого дела прямо-таки кейф ловил: автомат за ствол и прикладом сплеча по ребрам... Да еще руки приказал держать, чтобы не закрывался. Но бил с расчетом - не убить. Значит, я им живой понадобился, не то забили бы.
      Бок стих. Можно попытаться заснуть. Сон не идет. Вспомнилась младшая дочь, пеленающая куклу Катю, вид из лоджии на осенний парк, кухонный стол, заваленный рукописями... Похоже на то, что предсказание сбывается. Зачем, в таком случае, ОНИ курировали мою жизнь? А может, и сейчас курируют? Когда все это началось?.. Я почему-то до сих пор не задумывался: как давно?.. Действительно, даже не пытался выяснить... Странно, очень странно... Значит, пришло время подведения итогов?..
      Лязг дверного замка, неожиданный и громкий.
      - Щербинин, выходи на допрос!
      Черт, напугал меня своим замком! Вот и продолжение началось. Какой странный голос у охранника. Не могу понять, в чем странность голоса...
      Спускаю ноги с нар и стараюсь не скрипеть от боли зубами. Выхожу в коридор. Все-таки это не настоящая тюрьма, это что-то спешно перестроенное под тюрьму, и значит... Ну что ж, пойдем потихоньку, пока не получил в спину прикладом. Наверняка бить будут. Хоть одного бы зацепить, если удастся. Чтобы часа два не вставал.
      Коридор длинный, и слепящие плоские ванны светильников под потолком. Можно подпрыгнуть и сорвать светильник на голову охраннику... Нет, это не настоящая тюрьма... Лестница обычная, без решеток... Кажется, мне в подвал? Угадал. Стены бетонные, обычный подвал с канализационными трубами... Где же меня держат?.. Мне в эту дверь? Благодарю за любезность, но можно и не толкать. В комнате накурено. Передо мной за столом трое. Сколько сзади - чтобы узнать, надо оглянуться. Как пристально рассматривают. Сигареты курят. Эх, мне бы одну.
      - Будете курить?
      Традиционное начало? Господа офицеры отличались благородством? Предлагавший закурить - в очках. Что там на погонах? Подполковник. Сидит. Остальные стоят. Наверное, он будет вести допрос. И в самом деле, пачку "LM" пододвинул.
      - Буду. Отчего же...
      Спички вредные... Пальцы плохо слушаются. Трое суток не покурил, и уже от первых затяжек голова кругом. Сесть не предлагают. Забыли, товарищ подполковник?
      Подполковник кашлянул в кулак.
      - Помолясь, начнем пожалуй. Я у тебя, сукин ты кот, не спрашиваю ни имени, ни отчества, ни прочей ерундистики. Я о тебе и так все знаю. Ты, Щербинин, вот тут пишешь... Всякую хреновину пишешь...
      Что там у него в руках? А-а, ясно, сборник моих рассказов.
      - ...Ты же много написал...
      - Щербинин, скажите мне, Щербинин, - неожиданно заговорил стоящий у окна военный, и что-то за окном разглядывающий. У военного был хорошо поставленный уверенный голос диктора и, словно для контраста, женоподобная фигура. Но он смотрит в окно, и за окном что-то видно, значит мы в полуподвальном помещении.
      - Скажите-ка, дружок, - он говорит, не оборачиваясь, - почему вы ненавидите торжество идеалов?
      Это он о чем? О коммунизме?
      - Я не понимаю, о чем вы.
      - О вере в светлое будущее, дорогой мой человек.
      - Вы спрашиваете о вере, о религии? Как можно ненавидеть религию? Религия - это система определенных взглядов, определенных убеждений. У меня своя система взглядов.
      - То есть, своя вера? Почему?
      - В чем убежден, в то и верю.
      - Вы же были членом стального потока, главой ячейки. Почему вышли?
      Все-таки они о компартии. Теперь, значит, так они ее называют стальной поток? Гвозди бы делать из этих людей!..
      Подполковник бросил читать книгу, поднял глаза.
      - Ты почему, дятел сибирский, вышел из движения?
      - Когда вступал - был дураком, а потом очень быстро поумнел... Кое-что узнал, взгляды мои изменились...
      Тот, с женским задом, перестал в окно пялиться, сбоку подошел.
      Словно черный шар врезался в лицо. И сигарета с кровью на зубах, искры, стул запутался в ногах. Боль в плече - падая, зацепил угол стола... Сапоги перед самым лицом. Начищенные, блестят. Сейчас пнет. Нет, отходит. Ух, а испугался-то я как, чуть не обделался. А почему испугался-то? Знал, куда ведут.
      - Вставайте, Щербинин, поговорим.
      Скотина! Как он меня звезданул, я даже замаха не увидел! А у самого задница женская... Где он ее так насидел? На улице типы с подобными седалищами - сама вежливость, никогда не догадаешься, кто перед тобой. Другое дело здесь - и откуда что берется? Власть, абсолютная власть...
      - Садись, Щербинин. Подними стул и садись
      Стулом, что ли, кого навернуть? Губы все разбил, сука. Сплюнуть на пол, прямо на ковер? Ну уж! Зашибут, мордой моей вытрут. К губам невозможно прикоснуться. Перетерплю... На пальцах кровь с табаком. Вытру о пиджак. Так, сажусь. Ну, что ему надо? Опять задастый сзади подходит...
      - Щербинин, ты меня слушаешь, нет?
      - Слушаю, товарищ подполковник, почему же...
      - А я вижу, что не слушаешь. Аркадий Абрамович не сдержался, но так он человек душевный, очень мягкий человек. Он у нас политработник опытный... Ты, Щербинин, я думаю, не станешь на него обижаться. Или обижаешься?..
      Задастый Аркадий Абрамович стоит напротив, на носках качается, крыса политотдельская! Ха! Вот где он задницу деформировал - на лозунгах насидел, работничек идеологического фронта! А рожа-то как лоснится. Им где такие рожи штампуют? - с плакатным выражением справедливости и торжества разума над темными силами. И тусклые рыбьи глаза с затаенной в самой глубине злобой ко всем, кто строем ходить не умеет. Где ты, орел, гадить будешь, если я вмажу разок по лощеной харе твоей?.. И город, и вся страна на голодном пайке сидят, а тут такие прямо-таки кабаньи щеки...
      - Слушай, п'сатель...
      Подполковник явно пытается унизить...
      - Ты не согласен с классиками? Ты не согласен с теорией экономических формаций? Ты что, самый умный? Ты что-нибудь дельное, кроме своей хреновины межпланетной... - Швырнул книжку в угол. - Ты придумал что-нибудь дельное? Если ты такой умный, то почему без денег? У тебя же в квартире два шкафа, забитых книгами, и телевизор; у тебя же нет ни одной приличной вещи! Если ты такой умный, почему ты нищий?
      - Потому что я - гений! Я не занимаюсь деньгами.
      - А чем же ты занимаешься!!!
      - Я занимаюсь музыкой, литературой.
      - Короче, анонизмом ты занимаешься!..
      - Слушайте, товарищ подполковник, а почему вы не верите во Христа? Что вам не нравится в его проповедях?
      - Ты православие не лапай!..
      Опытный задастый политработник взмахом руки обрывает подполковника:
      - Вы не верите во всеобщее равенство?
      - Всеобщее равенство так же невозможно, как невозможна абсолютная истина.
      - О вас говорили, что вы вульгарный материалист, а вы, оказывается...
      Задастый говорит, а подполковник ухмыляется, и очки блестят по подлому. Спиной чувствуется, что у тех, кто сзади - а их там четверо, не меньше сейчас такое же, подполковничье, выражение на лицах. Еще бы: писаку, этакого мастера пера в грязь втаптывают.
      Почему стало тихо? Задастый! Опять замахивается. Жаль, на стуле сижу, не увернуться. Ладно, этот удар мы с покорным видом примем. С другой руки бьет. Слабый какой-то удар. Да он же бить не умеет! На мне отработать ударчики решил, сука! Ногой размахивается, думает, раз я согнулся, значит вырубил. В детстве, наверное, от пацанов под маминой юбкой прятался... Вот она, его нога, поднимается, уже перед глазами... Все происходит, как в замедленном кино. Давай-ка ножку сюда, недоносок политический. Так, а теперь я встану и, не выпуская ноги, накося тебе по шарам, а теперь сверху казанками по переносице, а теперь снизу по самым ноздрям, а теперь ножку твою в сапожке зеркальном выше головы поднимем, и ты затылочком об пол. Красиво! А теперь я тебе, радость моя, пяточкой да промежду ножек... Ты же мне больно хотел сделать, хотел ведь... О-о! А это уже твоя компания подлетела, те, сзади. Какой удар - чуть по стене не размазало! Мастер бьет!.. Жаль, не успел задастому на морду подошвой наступить... Ребра, мать вашу!.. Ну, начался обмолот!.. Грудь локтями закрыть, чтобы дыхалку не сбили. Как бьют, ублюдки... Все, темно в глазах, сейчас отключусь...
      Где это я? Как болит, как болит все... Даже глаза открыть больно. Ага, знакомый пейзаж вокруг. Облезлые зеленоватые стены плывут куда-то, свет лампочки режет глаза. Елки, всю рожу разбили. Зеркала нет, а то бы полюбовался. Где же они меня держат? Ведь не в тюрьме, в каком-то здании держат... Сколько же они меня били прежде, чем уволокли в камеру? Похоже, мои ребра никогда не заживут. А что с правой кистью? Ясно - два пальца сломали. Это чтобы бить не мог? Ох, и сволочи же! Ну что за люди?! Да люди ли они? А почему же нет? Как раз люди и есть. Вот такие мы все человеки и есть. Ладно, надо кости на пальцах правильно поставить, да стянуть чем-нибудь...
      Черт, даже сознание потерял. Второй палец страшно вставлять, боль непереносимая. Э-эх, сейчас бы мне автомат, да рожка два патронов: ох, и погонял бы я их тут! Уж по крайней мере, лоск с их рож слетел бы в один момент... Если бы Настя тогда, в тростниках, не заплакала, черта с два они меня взяли бы! А старшая - Женька - молодец! Вокруг мины рвутся, а она зажмурилась, кулачки сжала, аж пальчики побелели, видно, что боится, но молчит. Рукавички где-то умудрилась потерять, растеряшка...
      Теперь второй палец... Фух, еле очухался. Скоты! Кажется, все. Если не трогать, бог даст - срастутся, но играть на гитаре как прежде, не смогу, это точно. Да я уже и разучился. Раньше считался одним из первых гитаристов города, на конкурсах побеждал... Раньше... То было раньше... Раньше много чего было... Опять чуть не забыл! Я ведь хотел определиться со сроками, сколь долго ОНИ со мною работают. Просто для себя определиться... Возможно, все началось в детстве? В очень далеком детстве... Перед глазами яркий, пронизанный солнечным сиянием коллаж осенних листьев - таким детство запечатлелось в памяти. В какую группу детского сада я тогда ходил, в третью или четвертую?..
      Наша семья тогда занимала комнатушку в двухэтажном кирпичном доме. В доме были длинные коридоры и много комнатушек, и в каждой - по семье. А коридоры были большие - два встретившихся трехколесных велосипеда разъезжались без помех... Наверное, у нас в квартире шла генеральная уборка: отец выдвинул ящики дивана, забитые до отказа журналами... А может, это началось в другой квартире, в двухкомнатной "хрущевке", в которую мы переехали?.. Много-много журналов. А в них, конечно, много-много картинок, всяких-всяких. Но одна буквально приковала к себе цветная вкладка с пейзажем иного мира. Разумеется, в том возрасте я не знал таких слов - "пейзаж", "иные миры". Я просто чувствовал, что вижу... Именно вижу!.. Словно волшебной палочкой взмахнули перед глазами. "Папа, что это такое?" - спросил я. Не вспомнить, что ответил отец, скорее всего - ничего, но картинку я забрал себе.
      Я забрал ее и часто разглядывал, испытывая неведомое ранее ощущение, и, чтобы еще раз пережить это неведомое, рассматривал вновь и вновь. Мне и сейчас не совсем понятно свое тогдашнее состояние, вылившееся в неожиданный поступок - я начал картинку срисовывать. Разумеется, ничего не получалось, лист отбрасывался, брался новый, но каждый раз, когда карандаш выводил грани кристаллических деревьев, я был там. Я стоял в их тени и смотрел, как плывут неспешно над зеркальной гладью океана загадочные облака голубого инея. Карандаш рисовал шар восходящего красного светила, и я знал, что огромные темные пятна на его поверхности - признак скорой смерти; и светящиеся шлейфы двух улетающих прочь звездолетов говорили о полном равнодушии улетавших к этому миру - им была безразлична скорбная красота обреченной планеты, их не интересовала судьба кристаллических деревьев... А я там был один и ничем не мог помочь. Я там был один, маленький мальчик с планеты Земля. "Кристаллическая жизнь" - узнал я название картины, когда научился читать, и имя художника - Андрей Соколов... Дело в том, что через несколько лет я встретил эту картину под другим названием - "Красный вечер", и у нее появились продолжения: "Синее утро" и "Зеленый полдень". То есть звездная система стала трехкратной, а кристаллические деревья превращаются то в пузыри, то в пеньки, в зависимости от времени суток. Новый триптих мне следовало понимать в том смысле, что, мол, не надо волноваться, все в порядке, этому миру ничего не грозит, ты видел небольшой период жизненного цикла, срок катастрофы отдаляется в бесконечность... Вранье! Я не поверил двум новым картинам тогда и не верю сейчас. Художник их высосал из пальца, он сам себя хотел успокоить. Но - стоп... Не слишком ли далеко вперед я забегаю в своих воспоминаниях? Никак не могу приучить себя последовательно мыслить, завидую шахматистам... Вернемся в детство. Итак, на протяжении нескольких лет срисовывалась одна и та же картина. Зачем? А кого я спрашиваю? Себя, что ли? Нашел, кого спрашивать. Спросить надо у НИХ, а
      где ОНИ - неизвестно... Мои рисунки отец рвал пачками и выбрасывал в мусорное ведро. А я продолжал рисовать, рисовать, рисовать...
      Фантастика - слово, считавшееся в нашей семье синонимом полного идиотизма. О фантастике в литературе я узнал в девять лет. "Восходы" давно бороздили просторы Большого космоса, но в книжке, взятой случайно в библиотеке...
      - Папа, смотри, тут космонавт там-то и там-то делает то-то и то-то, не помню деталей, к сожалению.
      - Ерунда, - говорит отец. - Не может быть.
      - Почему? Вот тут же, в книжке, написано!
      - Ну, принеси эту книжку. Что там написано? Где?
      - Вот, посмотри.
      - Что за книжка? А-а, это вранье, это - фантастика.
      - А что такое фантастика?
      - Это - вранье, этого никогда не бывает. Иди, не мешай...
      ...Ах ты, весь бок свело судорогой! Ребра. Надо полагать, сколько-то сломано. Паскуды! Осторожнее при вдохе, плавно, не спеша... Вроде отпустило...
      Вернемся в детство. Картинка, книжка - ну и что? Этапы большого пути? Картинка еще туда-сюда, а книжку за уши притягиваю. Если бы не картинка, не было бы и альбомов. Альбомы - мне одиннадцать лет. Я уже неплохо рисую, не только заимствую сюжеты из журнальных иллюстраций, но и сам кое-что придумываю. И день тот я хорошо помню: зима, за окном яркое солнце, почему-то совсем расхотелось рисовать, абсолютно ничего интересного не идет в голову, в сон какой-то клонит. Я прилег на кровати, глаза сами закрылись, я начал засыпать. И вдруг перед глазами на глубоком черном фоне появился и раскрылся альбом фантастических картин. Я никогда раньше не видел ни такого альбома, ни таких картин. И в голове пронеслась мысль, даже не мысль, а словно кто-то прошептал: "Можешь смотреть, если хочешь". Страницы альбома стали сами собой переворачиваться. Какие в них были картины! Какие пейзажи! Когда в альбоме перевернулась последняя страница, он исчез, но появился другой, и тоже переворачивались страницы... Я вскочил с кровати, схватил карандаш и принялся набрасывать то, что успел запомнить. Эти наброски до сих пор хранятся в синей папке на верхней полке книжного шкафа, если, конечно, ублюдки из спецпода после обыска не вышвырнули мой архив на улицу...
      Два альбома. Те два альбома, наверное, вроде творческой подзарядки были, что-то вроде толчка, стартового импульса. Да, но ведь к десятому классу я уже почти бросил рисовать, я уже вовсю терзал на гитаре "битлов" в группе себе подобных. А баловаться литературным сочинительством когда я начал? В седьмом, восьмом или девятом классе? Точно не помню, но в десятом на дне моего портфеля завелась секретная толстая тетрадь - бесконечная история о бесконечной войне между двумя идиотами. Как там было? "...За окном оголтело заахало и заохало - то начиналась снежная буря. Джон-Железная пятка взял автомат и пошел чинить расправу над Харвеем-Метким глазом. Тихо шелестя, падали деревья..." Юмор школьника. Попытки трансформировать его во что-нибудь стоящее так и не увенчались успехом. Да я особо и не выделял баловство пером. Больше на тексты для своих песен наваливался, "строгал" в день по тексту, а то и по два. Однако непосредственно контакта еще не было. Или я не помню? Может, и был, а я не понимал, что это контакт, и поэтому не запомнил? Надо провести ревизию памяти, ревизию детства, отрочества, юности, устроить памяти допрос с пристрастием...
      А вот случай в армии хорошо помнится. Я тогда решил написать симфонию, не меньше. Уж очень хотелось написать симфонию. И написал. Но не сразу. Сначала ничего не получалось, музыка "не шла", так себе - песенные попевки, мелочь, без масштаба. И вдруг я делаю неожиданное открытие оказывается, надо просто послушать "у себя внутри", сосредоточиться, сделать небольшое усилие, убирая лишние мысли, и тогда словно шлюз открывается...
      Стоп-стоп-стоп! Только сейчас обратил внимание - оказывается, в воспоминаниях я наблюдаю себя со стороны!!! Почему?.. Ну, не больной ли?! Идиот! Прекрасно знаю, почему, и прямо как дитя... Знать-то знаю, но чье это, откуда оно - приобретенное в процессе развития или подаренное?.. Впервые это произошло в наряде, "на тумбочке". Время - 23 часа, вся казарма спит, самого в сон клонит, но наряд есть наряд. Как-то так получилось, но представилось: якобы внутри головы сфера, и сознание находится внутри этой сферы. Внутренняя поверхность ее морщинистая, как печеное яблоко, и надо мысленно эти морщины разгладить снизу-вверх, снизу-вверх... Дальнейшее трудно описать. Глаза открыты, все вижу, продолжаю стоять "на тумбочке", но меня там нет... Стало страшно, что так может и остаться: тело само по себе, сознание само по себе... Второй случай чуть не стоил мне жизни. На полу лежал распределительный щит с розетками, рядом сетевой шнур с вилкой, который надо включить в этот щит. Надо - так надо. Беру вилку... Никто не знал, что она под напряжением. В ладони вспыхнуло пламя. Боль не сразу почувствовал, но вот судороги - они сковали кисть и медленно поднимались по мышцам предплечья... Это мне казалось, что медленно, на самом деле - какие-то мгновенья... И тут произошло разделение: я-второй на расстоянии трех метров оказался в стороне и наблюдаю, как трясет током меня-первого. И между нами обоими есть какая-то связь, потому что я чувствую, как у того судороги сковывают мышцы. Судороги поднялись выше локтя, охватили плечо... А тот трясется. А рука - все, как чужая, не подчиняется, не могу разжать кулак, чтобы отбросить вилку. До сердца осталось совсем чуть-чуть... Еще полсекунды... И тогда я-второй говорю: "Ну, все, хватит. Пора бросать". Мы непонятным образом соединяемся и совместным усилием отбрасываем вилку. И уже я опять единый, целый, стою и разглядываю страшную горелую рану на своей ладони. А все люди вокруг словно находились в стоп-кадре, и только я вилку отбросил, они пришли в движение, кто-то кинулся ко мне... В руке-то
      @ой-ей-ей как полыхало... После армии кому ни рассказывал, не верили. Меня же интересовало, кто был я-второй, наблюдавший меня-первого со стороны? Теперь-то я знаю ответ, но тогда... А с симфонией... Оказывается, можно услышать целый океан музыки, и даже увидеть - сплетения ярко-зеленых, желтых, синих струй... Постепенно пришел навык слушать эту музыку. Причем этой музыкой можно было управлять, выбрать лучшие куски, менять их местами. Достаточно было подумать: "Вот эти такты не нравятся. Стоп-стоп-стоп, это не пойдет!" И тотчас с указанного места начинался второй вариант. "Вот это тоже надо заменить", - думал я, и словно кто мне отвечал: "Ради бога, есть масса вариантов!" Но музыки было очень много, столько много, что запомнить удавалось небольшие отдельные отрывки... А я все эти штучки принимал за игры подсознания...
      Чертов кашель! В пойме, наверное, простудился. Этот кашель меня доконает, он переворачивает мои бедные многострадальные внутренности. Дышать-то больно, а тут кашель... Черт вас всех побери!.. Надо не думать, вообще ни о чем не думать...
      Я, наверное, уснул или потерял сознание. Сколько времени прошло? Что там, за окном - ночь или день? Попробую повернуться. Э-эх, боль! Нет, не повернуться. Черт с ним, с переворотом. Мамонту на турнике легче перевернуться, чем мне. Кисть распухла и похожа на надутую резиновую перчатку. Если сейчас поведут на допрос и начнут бить, могу не выдержать. Но задастый меня долго помнить будет. Что-то на допрос не вызывают. Наверное, не до меня...
      А где же ОНИ? Почему так долго нет контакта? Обиделись? Или что-то происходит? Не бросили же они меня? Если бросили - это конец, моя личная катастрофа. Неужели я им больше не нужен? Почему я решил, что если бросили, значит - все, трагедия, я обречен. С какой стати я решил, что со мной все кончено? Что за хлюпик?! Сопли еще распустить и разреветься, мать вашу всех!.. Не-ет, что-то происходит. Когда у нас был последний контакт? За месяц с небольшим до путча, в начале ноября... Слякоть и первые заморозки... Вместе со свинцовыми тучами концентрировалось в воздухе непонятное напряжение, ожидание каких-то грозных перемен - тень Великой Депрессии, всеобщая нервозность. Все чего-то ждали. Мои земные надежды и планы последовательно рушились, и карандаш выводил на бумаге что-нибудь типа:
      Сорвали с Надежды
      Цветные одежды.
      И Надежда без одежд
      Не манит, как прежде...
      Или рождалось что-нибудь типа такого:
      Перхоть старых козлов усыпает траву,
      И однорогие быки, уперевшись рогом в землю,
      Буровят ее,
      И не дают нам опомниться и оглянуться...
      Жена с детьми уехала гостить к сестре, а на меня и пса породы ротвейлер по кличке Лорд была возложена охрана квартиры.
      Настроение было препаршивым. А какое оно, настроение, может быть при полном человеческом одиночестве? Именно, что при человеческом... Жизнь откровенно дала трещину. И кто был тому виной - Темные ли, Светлые искать виноватых не стоило. Скорее всего, виноватым был я сам. Только что толку от подобных признаний? Что-то надломилось в душе после житейских неурядиц, следовавших одна за одной, после всех этих баз, Трансплутонов, Венер с Марсами. Я взял бумагу, любимый карандаш "Кохинур" и попробовал писать, чтобы отвлечься от черных мыслей. Я хотел посмотреть, что делается у меня за спиной, но передумал. Ничего необычного там произойти не могло. Я что-то писал, страницу-две, потом положил карандаш, пробежал глазами по написанному - ерунда. Не удержался, посмотрел через плечо за спину. Два светящихся шара висели над холодильником. Они светились ровным белым светом, вокруг них сгущалась тьма, и потому казалось, будто они высасывают эту тьму из воздуха. Их свечение никак не влияет на освещенность кухни, то есть, как горела настольная лампа, расстелив вокруг угловатые неподвижные тени, так и горит. А по идее, шары должны были бы залить, прямо-таки затопить кухню своим светом. Но вот поди ж ты, светятся себе в каком-то мрачном собственном пространстве. И, как всегда, шары читают мои мысли, а прятать мысли или просто не думать я еще не научился.
      - И что же ты остановился? Почему бросил писать? - прозвучал в голове вопрос, причем задали его голосом пятилетнего ребенка.
      Идиотский вопрос и идиотская манера разговаривать разными голосами, подумал я, отдавая отчет в том, что мысли мои тут же услышали. И, злясь на собственную беспомощность, закричал в темноту, нависшую над холодильником:
      - Что, неземное отродье, висите, наблюдаете? А вот как я сейчас в вас чем-нибудь запущу? Не боитесь?
      Два белых шара исчезли на миг и вспыхнули вновь. И не вспыхнули они даже, они проявились из тьмы, проступили сквозь нее, словно по квантам сконцентрировались со всего мирозданья.
      - Ты же знаешь, в нас бесполезно чем-либо кидать, - прозвучал в голове женский голос. - Ты почему опять злишься? Мы только и заняты тем, что латаем твою энергоструктуру.
      - А что вам еще делать? Довели меня до ручки... - И добавил уже мягче: - Я хочу побыть один. Мне необходимо побыть одному.
      - Пожалуйста, мы это сделаем. Но ответь нам, почему ты решил, что мы тебе приносим вред, что мы виноваты во всех твоих неудачах? Мы столько раз тебя спасали...
      Я не нашел, что возразить. Эти двое знали обо мне все. Даже не эти двое - ОНИ все знали обо мне все.
      Я скомкал лист бумаги с написанным и швырнул в мусорную корзину.
      - Да я видеть вас не могу. Вы мне продыху не даете ни во сне, ни наяву, свет моих очей! Я просто не знаю, как от вас избавиться!..
      Я хотел добавить еще что-нибудь едкое и ядовитое в адрес светящихся оппонентов, но шаров не было на их обычном месте. Над холодильником уже никого не было. Я поднялся, осмотрел всю кухню, даже на всякий случай заглянул за холодильник. Неужели ушли? Да ну, и леший с ними! Вернулся к столу и посмотрел в корзину на скомканный лист бумаги. Взял новый лист и написал: "Я умер, меня больше нет..." Сам не знаю, почему так написал.
      Я выключил свет на кухне и начал готовить себе постель на диване. Когда я оставался один, я на нем спал (и даже ел, особенно тогда, когда не хотелось расставлять складной стол). Погасив свет, закрыл глаза и стал ждать, когда навалится сон. Последнее время сон именно наваливался, словно тяжелая темная волна. А сами сны... Их-то больше всего я и боялся. Потому как сны те были совсем не снами. Опять проявлялись параллельные жизни. Параллелей стало больше.
      Я открыл глаза и, глядя в темноту комнаты, стал думать о своих снах, о том, что раньше я совершенно не задумывался об их содержании и никогда не старался вспомнить их. А вот после того, как мне объявили, что я - человек последнего круга, и эта жизнь у меня на Земле последняя... Зря я на НИХ сегодня наорал, подумал я. Нормальные ОНИ ребята. Ну и что, что не гуманоиды. Возили на свою базу, на полигон... А как славно я заблудился в пустоте, когда летели к краю Вселенной! Ведь ОНИ тогда не бросили меня, нашли, вытащили... Благодаря ИМ я столько узнал. И оружие дали, и применять его научили...
      Я вздохнул и повернулся к стене. Толку от всех моих новых знаний было мало. Не мог я их применить в этой своей жизни. "А может, рано еще применять?" - подумалось мне. Меня же обучают азам. А практические занятия начнутся потом? Нет, определенно, ерунду я сморозил сегодня. Когда ОНИ вернутся, надо будет извиниться. Так я подумал, но честно признался, что наорал-то я по вполне известной причине: надоел постоянный контроль, постоянный присмотр. То нельзя, так нельзя, так не следует поступать... И, конечно же... Да-да, именно это самое: кому понравится, что кто-то, пусть и из добрых побуждений, знает и изучает всю твою подноготную. Ничего нельзя утаить. В снах-тестах никуда не спрятаться - какой ты есть, такой уж и есть. Ни один человек не захочет, чтобы кто-то залез к нему в самые тайные уголки души и анализировал тщательно скрываемые даже от себя мотивы поступков.
      Все это ерунда, думал я. Все мы видны, как на ладони. Только не даем себе в этом отчета, разве что глубоко и искренне верующие люди понимают: спрятаться человеку в этом мире можно лишь от человека и то при очень большом желании и соответствующем мастерстве. Как тогда я заснул, не помню, но хорошо помню, как проснулся.
      Проснулся я от ужаса, охватившего вдруг меня. Что-то вокруг происходило, а я не мог открыть глаза, не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Ужас парализовал нервы, вызвав панический ступор. Я попытался шевельнуться, еще раз попытался. Мысль в голове только одна: надо открыть глаза, надо пошевелиться, чтобы вырваться из проклятых сетей страха. Ну же, еще рывок, еще один...
      Я ощутил свое тело, повернулся. Тело очень плохо подчинялось. С огромным усилием удалось открыть глаза.
      С улицы сквозь шторы в комнату струился голубой свет. Лунный это свет или нет - было не до выяснений, потому что на лоджии двигалась тень. Тень приблизилась к балконной двери, и дверь беззвучно открылась, словно не было двух шпингалетов, запиравших ее. Черный человек вошел в комнату и оказался у дивана. Он стоял ко мне спиной, а потом стал поворачиваться, но делал он это, не сходя с места, не двигаясь, а как-то перетекая внутри себя. Вот он повернулся и стал наклоняться ко мне, и я увидел его лицо оно было черным. Он склонялся ниже, ниже, неестественно перегибаясь в поясе...
      Темный!!! Я закричал, но издал лишь надсадный хрип и, собрав всю волю, ударил в черное лицо кулаком. И тут все исчезло. Мне сначала показалось, что исчез мир, но потом сообразил, что исчез Темный, и вместе с ним исчез голубой свет, и в комнате царит обыкновенный ночной полумрак. Я сел, мокрый от пота, трясущийся. Я потер кулак и понял, что суставы еще помнят удар. Темный был реальным. Волосы у меня встали дыбом.