Чтобы лунный лик твой видеть,
      Чтоб смотреть - не насмотреться,
      Из моих зрачков влюблено
      Все выглядывает солнце.
      Только в четыре часа я смог, наконец, попрощаться с гостеприимным хозяином. Он взял с меня слово почаще навещать его.
      "Эта встреча дорого обойдется мне", - думал я по дороге.
      СТРАХ
      Агенты и шпионы, служившие русским, были в страшной панике. Убийство Сардар-Рашида показало им, да и самому консулу тоже, что подпольная революционная организация, может не только выпускать прокламации, листовки, воззвания и вести пропаганду в мечетях. Казням Рза-балы и Рафи-заде они не придавали особого значения, считая их личной местью, но то, что произошло сейчас, никак нельзя было не принять во внимание. Подпольная организация стала внушать консулу серьезную тревогу. Он увидел ее силу, понял, что ему необходимо все время быть начеку.
      Через два дня после убийства Сардар-Рашида он приказал раздать оружие всем работникам и тайным сотрудникам консульства.
      Богачи и помещики, пользовавшиеся покровительством царского правительства, без стыда и совести угнетавшие народ и бравировавшие благорасположением русского консула, теперь, как кроты, попрятались в свои норы и нигде не показывались. Массы же, наоборот, воспрянули духом, стали смелее, в сердце народа снова зажегся священный революционный огонь.
      Но, пожалуй, самое сильное впечатление произвело убийство Сардар-Рашида на жандармского полковника Березовского, назначенного командиром тавризского гарнизона. Услышав об этом, он сейчас же вспомнил мои слова: "Вы можете мне поверить: Сардар-Рашид до Тегерана не доедет". Только теперь он понял, что я не один, что за моей спиной сильная организация, способная на очень большие политические дела. Одно это сознание привело его в ужас. Он больше и не помышлял об уничтожении нашей организации, об аресте ее руководителей. Он понял, что опоздал и просчитался. Если бы он арестовал меня немедленно после донесения Сардар-Рашида, последний ушел бы от возмездия, обстановка была бы совершенно другая. Но он прозевал, Сардар-Рашид казнен. Березовский видел, что он стал косвенным участником этого террористического акта, подрывающего авторитет царских оккупационных властей в Тавризе, чреватого печальными последствиями для него самого. Он не спал ночи, терзаясь тем, что предал строй, который из солдата сделал его полковником, что стал изменником царя, обласкавшего его, наградившего орденами. При этих мыслях, он, как ужаленный, вскакивал с постели, и, только лошадиная доза водки помогала ему обрести кратковременное успокоение. Он никуда не выходил, не показывался в штабе своего полка, не знал ничего о том, что творится в гарнизоне. Он ломал голову, как смыть с себя это позорное пятно, беспокойно шагал по своей спальне взад и вперед приложив ладони к вискам и ничего не мог придумать. Временами он решал подать прошение и уйти в отставку, сославшись на болезнь. Но это было невозможно. Прошение об отставке в такое трудное время, особенно от такого преданного и верного служаки, как полковник Березовский, всегда готового пожертвовать собою ради царя, по меньшей мере, вызвало бы подозрения. Нет сомнения, что просьба его была бы отклонена. И вдруг, как луч солнца среди туч, как освежающий ливень в палящий зной, пришел приказ:
      "Принимая во внимание создавшуюся тяжелую обстановку, падение влияния царского правительства, вызванное поражением русской армии на фронте, а также беспомощностью жандармской организации в Тавризе, не сумевшей справиться со своими задачами, консульство его императорского величества нашло целесообразным поручить командование ею полковнику Крылову. В связи с этим жандармскому полку под командованием полковника Березовского, освобожденному от несения гарнизонной службы в Тавризе, приказано выступить на турецкий фронт".
      Радость при мысли, что он избавлен от ответственности за события в этом страшном городе, чуть не свела Березовского с ума. Он готов был прыгать и петь от счастья, что освободился от тяжких мук и терзаний. В тот же день он пригласил меня к себе. Я нашел его веселым и жизнерадостным. Увидев меня, он вскочил с места, обнял меня, крепко пожал мою руку и быстро заговорил:
      - Поздравьте меня. Мой полк направляется на фронт. О, как я мечтал об этом! Попасть на поле боя - это единственный выход из того невыносимо трудного положения, в котором, как вы знаете, я очутился. Нет предела моей радости Я уверен, что через несколько месяцев явлюсь к вам не как полковник, а в мундире генерал-лейтенанта.
      Я поздравил его с новым назначением и пожелал удачи. Он в ответ достал из портфеля какую-то бумагу. Положив ее передо мной, он торжественно заявил:
      - В благодарность за ваше поздравление примите от меня подарок!
      Это было письмо Сардар-Рашида, в котором он доносил на меня и всю нашу организацию. Конечно, если бы не Березовский и не мои заботы о его семье в прошлом, катастрофа была бы неминуема.
      Я положил письмо в карман и поблагодарил полковника.
      - Вы заняты весьма опасным делом, - сказал он мне. - Опасность, грозящая вам, усугубляется моим отъездом. Учтите, Крылов человек суровый, он ни на какие уступки не пойдет. Вы должны быть очень осторожны. Если ему удастся разоблачить вас и вашу организацию, это косвенно коснется и меня. Мое попустительство станет очевидным.
      - Могу вас уверить, господин полковник, наши действия никогда не повредят вашему служебному положению. Теперь я хотел бы спросить, как вы намерены поступить с вашей семьей? Возьмете вы их с собой?
      - Нет, вывезти их теперь у меня нет возможности. Я оставляю их на ваше попечение. Я уверен, что вы не дадите их в обиду, и уезжаю со спокойным сердцем.
      - Можете быть спокойны, я буду заботиться о них больше, чем если бы вы сами были здесь. Теперь защита их - долг моей совести и чести. Я многим обязан вам, и никогда этого не забуду. Вы сделали для меня то, чего я не вправе был ожидать и требовать от жандармского полковника.
      - Да, вы правы, я сделал это, я изменил царю, моему благодетелю, и никогда не прощу себе...
      Может быть, Березовский продолжал бы в том же духе, может быть, он хотел еще что-то сказать мне, но в этот момент вошли его жена и дочери, узнавшие о моем приходе. Они ещё ничего не знали о предстоящем отъезде Березовского на фронт
      - Сколько дней мы жаждем вас видеть, а вы, как ясное солнышко, скрылись за горой. Папа чувствовал себя плохо и не ходил на службу. Почему вы забыли нас? И господина Аршака тоже не видно. Когда отца тут не было, вы к нам были ближе, приходили чаще, - упрекнула меня Ксения.
      - Когда вашего отца тут не было, я должен был заменять его. А после его приезда я был спокоен за вас. Но я вас никогда не забывал и не забуду.
      Полковник прервал меня:
      - Я снова поручаю их вам, господин Абульгасан-бек!
      Эти слова прозвучали, как гром среди ясного неба. Три женщины с недоумением смотрели на Березовского. Ему пришлось рассказать им о новом назначении. До вечера просидел я у них. Потом тепло простился с полковником и ушел.
      Дней через пятнадцать я зашел навестить их. Женщины были в трауре. Накануне с фронта им прислали окровавленную одежду Березовского и белого коня, подаренного ему мной.
      СВАДЬБА МАХРУ
      После убийства Сардар-Рашида Махру-ханум все время казалась озабоченной и чем-то расстроенной. Хотя она ничего не говорила, я понимал, что ее тревожит. Она не хотела больше жить в его доме, чувствовать себя связанной с его памятью. Досаждали ей и его наследники, как саранча, налетевшие в Тавриз и вмиг расхватавшие все его имущество. Они не оставили Махру абсолютно ничего. Наоборот, не найдя в доме ничего ценного, они заподозрили ее в том, что она все украла, и не хотели отдавать ей даже ее собственные платья. Они враждебно косились на нее, не разговаривали с ней, будто ее и не было.
      До смерти Сардар-Рашида все в Тавризе думали, что Махру его родная сестра. Только когда возник вопрос о наследстве, выяснилось, что кровного родства между ними нет. Отец Сардар-Рашида женился на матери Махру, когда девочке не было и двух лет.
      Махру вовсе не нуждалась в наследстве, все драгоценности Сардар-Рашида были в наших руках. Но наследники были убеждены, что она захватила все. Они не желали никак примириться с этим, и, чтобы завладеть богатством, решили женить на Махру одного из родственников по имени Мотамадулаяла.
      Как-то Махру пришла ко мне. Она долго молчала, наконец, подняла голову и посмотрела на меня.
      - Они не дают мне покоя! - еле выговорила она.
      - Кто беспокоит тебя?
      - Мотамадулаяла опять посылал ко мне сваху.
      - Откажи и все. Насильно же тебя не возьмут!
      - Я отказываю, конечно, но они не оставляют меня ни на секунду. Расположились, как у себя дома, и постоянно теребят меня.
      - Мотамадулаяла тоже живет в доме Сардар-Рашида?
      - Нет. Там всего четверо женщин. Одна из них, Зарафшан-ханум, сестра Мотамадулаяла, три другие - родственницы Сардар-Рашида. Они все время угрожают принудить меня силой, если я не соглашусь.
      - Бояться не надо. Ничего они не сделают. Они не страшнее Сардар-Рашида, справимся и с ними.
      - При них находятся их нукеры. От них можно ожидать любой пакости.
      - Хорошо, что ты решила? Хочешь ли оставить дом Сардар-Рашида?
      - Поэтому-то я и пришла к вам.
      - А что думает Асад?
      - Асад хочет узнать ваше мнение.
      - Коль скоро вы хотите знать, что я думаю, я скажу: надо поскорее сыграть вашу свадьбу. Как вы на это смотрите?
      Махру-ханум ничего не ответила. На ее лице выступила густая краска. Я видел, что мои слова обрадовали ее. Еще бы! Свадьба означала конец ее нечеловеческих страданий, бесконечных переживаний. Эта женщина устала от тревог и волнений. Ее душа жаждала покоя и уюта. Смутившись, она попрощалась со мной и ушла.
      Я послал Тахмину-ханум за Мешади-Кязим-агой. Он скоро пришел, так как знал, что без особой надобности я его не вызываю. Он был казначеем Революционного комитета. Получить у него деньги всегда было очень трудно, но я решил сразу же приступить к делу.
      - Мешади-Кязим-ага, - начал я. - Ты человек благородный, сердечный. Тебя всегда радуют хорошие дела. И сейчас я хочу сообщить тебе приятную новость.
      Он заулыбался, думая, что я укажу ему новый способ заработать. Потирая от удовольствия руки, он сказал:
      - И дня не прожить бы мне без твоей милости, да не лишиться мне тени твоей над моей головой.
      Я понял, о чем он думает, и улыбнулся.
      - Ты сначала выслушай меня, потом успеешь говорить о моей тени над своей головой. Может быть, то, о чем я собираюсь говорить, не имеет для тебя никакого интереса? Тогда как быть с твоими молитвами, которые ты так обильно расточаешь?
      Он понял, что тут торговыми делами не пахнет:
      - Напрасно вы думаете, что меня интересуют только прибыли и коммерческие сделки. Меня может обрадовать все, что приятно вам.
      Теперь он ожидал, что я расскажу ему о каком-нибудь событии и навострил уши.
      - Надо отпраздновать свадьбу Асада с Махру, - сказал я. - Как вы на это смотрите?
      - Пора, давно пора!
      - Я хочу, чтобы их свадьба была торжественной. Они оба достойны этого.
      Мешади-Кязим-ага молчал.
      - Первым долгом надо подумать об их доме. Квартира Асада для семейной жизни не подходит. Как вы считаете?
      - Поручите мне заняться этим. В разных концах Тавриза я купил девятнадцать домов. Мы с вами осмотрим их, какой вам нравится - подарим Асаду, пусть живут счастливо.
      - А если я выберу дом на улице Раста?
      - Что ж, это самый богатый, самый красивый дом. В нем есть и женская и мужская половины, балкон, сад, баня- все, что хотите. Я рад подарить его молодым.
      - Благодарю вас, это прекрасный подарок. Всю обстановку приобретете за мой счет.
      - С большим удовольствием. Можете положиться на мой вкус. Все будет сделано, как надо.
      - Нужно, чтобы Махру ни в чем не чувствовала недостатка. Она много выстрадала, много сделала для народа, пусть теперь живет счастливо и спокойно.
      - Не волнуйтесь. Мой вкус вам известен! Ничего для Асада и Махру не пожалею.
      Мешади-Кязим-ага думал, что отделается этим, и обрадовался, что я немного от него потребовал. Но я не дал ему успокоиться.
      - Для Махру надо приготовить свадебное платье.
      - И это будет сделано.
      - Все другие расходы по свадьбе вы тоже возьмете на себя.
      Когда я кончил, Мешади-Кязим-ага обратился к Нине:
      - Передай Махру, что в течение этой недели мы переселим ее в другой дом, специально для нее приготовленный. Пусть она готовится к свадьбе. Не позже сегодняшнего дня она должна оставить дом Сардар-Рашида. Оставаться там опасно, не исключена возможность провокации. Пусть временно переедет к тебе.
      * * *
      В эту ночь Махру должна была собрать свои вещи и переехать к Нине. Наследники Сардар-Рашида по окончании траура собирались уехать, одни в Ардебиль, другие - в Назми. Они были злы оттого, что на их долю ничего не досталось. Видя, что Махру упорно отказывается выйти замуж за Мотамадулаяла, они вызвали из Ардебиля двоюродного брата Сардар-Рашида Гусейн-Гулу-хана Этимадуссолтана и племянника Хассами Лешгяра. Все трое мечтали жениться на Махру. Каждый по-своему старался понравиться ей. Они беспрестанно переодевались, вертелись перед зеркалом, стараясь перещеголять друг друга. Матери и сестры расхваливали их, добиваясь согласия Махру. Они не могли понять, почему эта красивая и обаятельная девушка так упорно отказывает им. Никакие уговоры не могли сломить ее железной воли.
      Сегодня она дала всем трем решительный отказ. Этимадуссолтан и Хассами Лешгяр, не дожидаясь конца траурного обряда, покинули Тавриз, но Мотамадулаяла проявлял упорство и настойчивость. Он решил силой заставить Махру принять его предложение. При помощи своей сестры Зарафшан-ханум он собирался увезти Махру. Подготовить все для этого он поручил своему наибу Вели. Когда, после окончания траурной церемонии, Махру должна направиться к Нине, сестра Мотамадулаяла должна была выйти вместе с ней, подать сигнал кучеру, стоящему рядом, и помочь Вели увезти Махру.
      * * *
      Было около девяти часов вечера. Шел проливной дождь, старожилы давно не помнили такого в эту пору года. На улице не было видно ни зги. Только при сверкании молний можно было что-нибудь разглядеть. Люди, и без того по вечерам не выходившие на улицу, в такую погоду тем более сидели по домам. Только изредка раздавались торопливые шаги нищих, спешивших из центра на окраины, в свои лачуги.
      По просьбе Махру еще в половине девятого я послал за ней фаэтон Мешади-Кязим-аги. Асад сам поехал встречать ее. Подъехав к дому Сардар-Рашида, он заметил какой-то фаэтон, но ничего подозрительного в этом не нашел. "Мало ли кто может тут быть", - подумал он.
      Асад довольно долго ждал Махру, но в назначенное время она не вышла. Он начал беспокоиться и насторожился.
      Без двадцати десять дверь открылась и, как черные тени, из нее выскользнули две женщины, высокая - Махру и пониже - Зарафшан-ханум. На пороге обе они сколько мгновений задержались, стараясь разглядеть и не попутать фаэтоны.
      Махру издали заметила красный фонарь на фаэтоне Мешади-Кязим-аги. Зарафшан-ханум стояла в нерешительности, она никак не могла сориентироваться. Махру без колебаний направилась к фаэтону. Зарафшан последовала за ней. Дверца фаэтона открылась, Тутунчи-оглы подал Махру руку, помог ей подняться, дверца тут же захлопнулась, и лошади тронулись.
      Зарафшан-ханум, растерянная, осталась стоять на месте, так и не поняв, кто был в фаэтоне и чья заботливая рука помогла Махру подняться. Она надеялась, что это был Наиб Вели, и блаженно улыбалась, радуясь, что ее брат станет мужем такой красавицы и обладателем несметных богатств.
      Легко вздохнув, она повернулась к дому и только теперь заметила второй фаэтон. "Интересно, а кого этот ждет?" - подумала она. В этот момент она услышала голос Вели.
      - Зарафшан-ханум, почему вы задерживаетесь?
      "Неужели Вели прозевал ее? Боже, она уехала на чужом фаэтоне!" мгновенно пронеслось у нее в голове.
      Сердце ее остановилось, колени затряслись. Что есть мочи, она ударила себя по голове.
      - Проворонили, выпустили Махру из рук! - запричитала она. - Вели, это ты?
      - Я, ханум. Почему вы задержались?
      - А почему ты упустил девушку?
      - Что значит упустил? Ее увез наш фаэтон. Не задерживайтесь, господин Мотамад ждет вас в доме брата Эминури.
      - Почему?
      - Он хочет девушку вместе с вами вывезти из Тавриза. Садитесь, время уходит.
      - Слава богу, а я уж думала, что мы прозевали ее, чуть сердце не выскочило.
      Наиб Вели протянул ей руку и помог усесться в фаэтоне. Зарафшан-ханум удобно устроилась рядом с ним. Ее чадра промокла, она сняла ее и положила возле себя. В аристократических семьях женщины не скрывали свое лицо от нукеров.
      * * *
      Запряженный четверкой фаэтон мчался на восток. Кроме Зарафшан-ханум, наиба Вели и кучера, в нем никого не было.
      Примерно через полчаса Зарафшан-ханум, заметив что едут они вовсе не в центр города, а куда-то на окраину, сказала:
      - Наиб Вели! Мне кажется, наш кучер заблудился.
      - Нет, ханум, этого быть не может! Он изучил дорогу, как свои пять пальцев.
      Зарафшан-ханум немного помолчала. Вокруг была мертвая тишина. Дождь по-прежнему лил, как из ведра. Терпение Зарафшан-ханум лопнуло.
      - Что это проклятой дороге конца нет?! - вскричала она.
      - Не торопитесь, ханум! Остается совсем мало.
      - Куда же мы едем?
      - Туда, куда велел господин Мотамад!
      - Разве он ждет нас не на улице Раста?
      - Да, там.
      - Почему же мы едем не туда?
      - Дело в том, ханум, что по прямой дороге мы ехать не можем. Не шуточки, мы увезли девушку, и, конечно, должны ехать окольным путем, чтобы обогнуть город. Фаэтон, на котором везут ее, тоже направился по этой дороге.
      - А он далеко от нас?
      - Нет. Где-то здесь поблизости.
      - Вели кучеру ехать быстрее, надо догнать их и пересадить девушку сюда, ко мне.
      Наиб Вели крикнул кучеру:
      - Погоняй лошадей, ханум приказывает двигаться быстрее.
      Лошади помчались во весь дух. Зарафшан-ханум успокоилась. Она считала Вели одним из преданных слуг своего брата и не сомневалась в его честности. А он все время порывался заговорить с этой красивой девушкой, одетой в шелка и украшенной сверкающими, как лучи солнца, драгоценными камнями, но у него не хватало смелости, от волнения язык прилипал к небу. Наконец, он собрался было с духом, но Зарафшан-ханум заговорила сама:
      - Вели, почему ты молчишь? Когда же мы, наконец, приедем?
      - Если вы честно ответите мне на вопрос, я скажу, когда мы будем на месте.
      - Ну, спрашивай.
      - Поклянитесь, что скажете правду.
      - Клянусь жизнью Мотамада, клянусь своим здоровьем.
      - Ваша горничная Солтанет передала вам мое письмо?
      - Да как только ты осмеливаешься спрашивать у меня об этом?
      - Разве вы только что не поклялись жизнью Мотамада и своим здоровьем, что скажете правду и не утаите ничего?
      - Поклялась. Но ты должен знать, что если бы я показала брату письмо, твоя голова слетела бы с плеч в два счета. Разве ты этого не знаешь?
      - Что ж, значит вы благородны, если письмо никому не показали. Благодарю за великодушие.
      - Если ты считаешь меня благородной, ты не должен задавать вопросы своей барыне. Твое дело получать приказания и выполнять их незамедлительно.
      - Зарафшан-ханум, есть нечто, не признающее разницы между господами и слугами. Это любовь! Она не считается с искусственными барьерами между людьми. Для любви происхождение и род не имеют значения.
      - А я не разрешаю тебе любить меня. И не о чем больше говорить.
      - Зато мое пылкое сердце и ваша божественная красота разрешили мне любить вас.
      - Разве ты не знаешь, что я помолвлена с господином Салар-Низамом?
      - Как же, конечно...
      - А знаешь ли ты, что стоит Салар-Низаму моргнуть глазом, и сто таких наибов Вели исчезнут с лица земли и судить его будет некому?
      - Если пошло на это, я не слабее его, у меня тоже хватит и смелости и отваги. Ваш брат меня хорошо знает. Это я сделал его Мотамадом, не кто-нибудь другой. Поезжайте, расскажите ему все. Я в своем письме был вежливым и почтительным с вами. Я писал, что люблю вас, писал потому, что я не находил подходящего случая объясниться с вами, писал о вашей неземной красоте, что же в этом плохого? Но теперь больше нет надобности писать письма, изливать свою душу мертвой бумаге. Богиня красоты, повелительница моего исстрадавшегося сердца сидит рядом со мною, мы мчимся к счастью. Страдания мои остались позади.
      - Ты что? Белены объелся? Кто это объясняется в любви девушке, имеющей жениха?
      - А что, нельзя?
      - Конечно. Еще спрашиваешь!
      - А разве сегодня вечером ваш брат не собирался увезти чужую невесту? Не помогали ли вы ему? Почему вашему брату можно, а мне нельзя?
      - Он делал это по другим соображениям. Его побуждали другие мотивы.
      - Если вашему брату не удалось украсть чужую невесту, зато мне удалось это. Я увез красавицу, подобной которой на всем свете нет. Да, я украл ее. Мне посчастливилось, благодарение аллаху за удачу.
      - Я не разрешаю тебе говорить подобные глупости!
      - Бог с вами, зато моя удача разрешает. Теперь вы навсегда моя.
      Только сейчас Зарафшан-ханум поняла, что попала в ловушку. Обеими руками схватилась она за голову.
      - Горе мне, аллах великий, где я?
      Наиб Вели обнял ее и прижал к себе.
      - Не бойся, богиня моя, ты в объятиях Вели, который любит тебя всей душой, всем сердцем! - Он прильнул к ее губам страстным поцелуем. - Бояться не надо. Подумай сама, чем Салар-Низам лучше меня? Кто из нас красивее? Кто он? Палач несчастных крестьян, потерявший совесть, сотнями казнящий невинных, голодных людей, не имеющих защиты? Может ли любить этот человек без сердца, коварный, как хищный зверь? И как бы ты могла стать женой того, чьи руки обагрены кровью? Я отвезу тебя к матери. Она прижмет тебя к груди, как родную дочь. Не бойся, что я нукер, мы будем жить, не зная нужды. И честь моя ничем не запятнана. Ни Мотамад, ни Салар-Низам не могут сравниться со мной. Мои родные защитят нас обоих от любых покушений. Не волнуйся, не беспокойся, дитя мое!
      Зарафшан-ханум начала просить Вели:
      - Я прощу тебе твою грубую выходку, не скажу ничего ни брату, ни Салар-Низаму. Все драгоценности, что есть у меня, подарю тебе, только дай мне вернуться в Тавриз, умоляю тебя!
      - Нет, я отвезу тебя домой, к моей матери!
      Зарафшан-ханум удивленно спросила:
      - Ты в самом деле хочешь отвезти меня к своей матери?
      - Да, ты будешь ее невесткой и другом моей жизни.
      - Значит, мы едем не туда, где нас ждет мой брат?
      - Нет.
      - А куда же делась эта девушка?
      - Она поехала со своим женихом.
      - Наиб Вели, отпусти меня. Даю слово, став женой Салар-Низама, я отвечу взаимностью на твою любовь.
      - Нет, ханум! Унижать вас я не стану. Я не хочу, чтобы вы были нечестны! Не хочу быть виновником вашего позора.
      - А увезти меня насильно? Разве это не унижение для меня?
      - Нет, красавица моя! Я очень хорошо знаю, что Салар-Низама вы не любите. Мне известно также, что я нравлюсь вам, а то я никогда не решился бы на такой шаг. Скажите честно, любите вы меня или нет?
      Зарафшан опустила голову. Наступила пауза, которая показалась Вели вечностью. Наконец, едва слышным голосом девушка проговорила:
      - Да, я люблю тебя всем сердцем!
      Они умолкли оба, упоенные неожиданной и желанной близостью, чувствуя дыхание друг друга. Фаэтон тем временем свернул на Маразинскую дорогу. Они прижались друг к другу, их сердца бились в такт. Они забыли обо всем на свете, Зарафшан не думала больше ни о брате, ни о Салар-Низаме.
      Вдруг она вспомнила Махру и, посмотрев Вели в глаза, сказала:
      - Какая она хорошая, эта девушка! Спасибо ей. Если бы не она, мы никогда не были бы вместе. Всю жизнь мы должны благодарить ее и желать ей счастья.
      Вели крепко поцеловал любимую и, облегченно вздохнув, ответил:
      - Все проходит, события сменяют друг друга, но мы всегда будем вместе.
      НОВОГОДНИЙ БАНКЕТ У РУССКОГО КОНСУЛА
      В ноябре 1915 года между Англией и Россией с одной стороны и Ираном с другой начались переговоры о сохранении последним нейтралитета. Министр иностранных дел России Сазонов в памятной записке английскому послу в Петербурге, писал:
      "За соблюдение нейтралитета Иранское правительство требует расторгнуть договор, заключенный между Англией и нами в 1907 году. Допускать этого ни в коем случае нельзя".
      Некий купец Мирзоян взял на себя роль посредника в этих переговорах.
      По договору 1907 года Иран был разделен на две сферы влияния. Северный Иран подчинялся России, Южный - Англии. Вместо расторжения договора он предлагал в качестве компенсации установление в Кербале и Наджефе протектората Англии, наподобие Боснии и Герцоговины в Европе и Египта в Африке. Царское правительство в суматохе замышляло учредить в Тегеране военное губернаторство, чтобы расширить зону своего влияния, но этому препятствовали англичане.
      В то же самое время государственные деятели Ирана Эйнуддовле и Ферманферма вели переговоры с Россией, целью которых было вовлечение Ирана в войну на стороне России. Конечно, они предавали интересы своей родины за солидную сумму. Когда об этом узнал молодой шах, у него тоже потекли слюнки. Он вызвал русского посла Эттера и заявил, что будет верен пути, избранному его августейшими предками, сохранит нейтралитет. При этом он намекнул, что рассчитывает на благодарность со стороны своего высокого друга императора России.
      Эттер послал министру иностранных дел Сазонову телеграмму:
      "Почти все деньги, которые находились в моем распоряжении, израсходовал на взятку Эйнуддовле. У меня осталось всего тридцать пять тысяч туманов. Если вы согласны отпустить мне дополнительные средства, я пообещаю шаху сто тысяч туманов".
      Перемена отношений между Эттером и шахом не могла не сказаться в Тавризе. Консул отказался от методов принуждения в пользу методов умиротворения. Совершенно неожиданно наследный принц начал устраивать балы, приемы в Шамсилимаре на широкую ногу. Огромные расходы он покрывал, конечно, за счет взяток от консула. Однако это не мешало последнему опутывать принца паутиной шпионажа и слежки.
      Снова начал закатывать балы и консул. На прием, устроенный в честь наступающего Нового года, впервые был приглашен и Мохаммед-Гасан-Мирза. Билеты были разосланы сотрудникам английского и американского консульства, нескольким иранцам, принявшим русское подданство, местным купцам и аристократам, которым покровительствовал консул, высшим чинам русского гарнизона. В числе гостей был и небезызвестный Емельянов, недавно изгнанный принцем из дворца. Я тоже получил приглашение. Я знал, что сотрудники американского консульства будут на банкете, но что мисс Ганна наберется смелости и приедет в русское консульство, я, признаться, не допускал и мысли. Когда мы с Ниной вошли в зал, мисс Ганна прохаживалась под руку с женой Фриксона. Конечно, ничего особенного в ее появлении не было. С тех пор, как она работала на немцев, прошло уже несколько лет, как говорится, много воды утекло, да и консул был давно другой, а документы, по которым можно было установить шпионскую деятельность мисс Ганны, находились в наших руках.
      Фриксон и его жена, увидев меня еще издали, подошли ко мне. Мисс Ганна сперва, видимо, не решалась последовать за ними, она вначале немного замешкалась, но потом смело направилась в мою сторону. Подойдя, она крепко пожала мне руку. Я познакомил ее с Ниной. В этот момент я пристально следил за ней. Лицо ее на мгновение залилось яркой краской, но тут же побледнело, руки едва заметно дрожали. Нина обратила внимание на это, но спросить ничего не могла, так как жена Фриксона атаковала ее. Вдруг в зале произошло замешательство, все обернулись к дверям. На пороге показался наследник иранского престола Мохаммед-Гасан-Мирза. Под руку с ним шла красивая высокая девушка. За ними следовали русский и английский консулы.
      Гости выстроились в две шеренги и, по обычаю, сложив на груди руки, отвешивали принцу глубокие поклоны. Он любезно кивал в ответ, а тем, кому хотел выразить особое расположение, пожимал руки. Познакомившись с Фриксоном и его женой, он подошел ко мне, ласково улыбаясь пожал мне руку и указал на свою даму.
      - Княжна Осипова*.
      ______________ * Княжна Осипова принадлежала к царской фамилии, была сестрой великого князя, убившего Распутина.
      Я поклонился и представил Нину. Гости снова почувствовали себя свободно. Женщины, оживленно беседуя, расхаживали по залу, мужчины разбились на группы. Я внимательно следил за спутницей принца. Она скорее была похожа на артистку, игравшую роль княжны, чем на настоящую княжну. Я был почти уверен, что она подослана к принцу как агент консула.
      Кто мог поверить, что в самый разгар мировой войны княжна Осипова решится покинуть Петроград и приехать в Иран, который в любую минуту мог стать театром военных действий? И что ей тут было делать? Этот прием выдавать шпионов за известных аристократов был не нов.
      Отведя Нину в сторону, княжна долго беседовала с ней, а я вместе с Фриксоном, его женой и мисс Ганной ходил по залу. Мохаммед-Гасан-Мирзу занимали русский и английский консулы. Они не отходили от него ни на шаг. Несомненно, они вели с ним дипломатические разговоры, убеждали его, что их правительства хотят видеть Иран независимой державой и будут всячески помогать ему и защищать его. Может быть, их беседа продолжалась бы еще долго, но, попрощавшись с Ниной, княжна подошла к Мохаммед-Гасан-Мирзе и взяла его под руку.
      Ровно в полночь гостей пригласили к столу. Княжна и принц сели на почетном месте. Справа от них поместился английский консул, слева - русский.
      Первый бокал был поднят за здоровье Мохаммед-Гасан-Мирзы и княжны Осиповой. Хозяин снова и снова лицемерно повторял то, что всем присутствующим давно уже надоело слушать, говорили о свободе и независимости Ирана, в то время как в стране не осталось ни одной неоккупированной деревни, о славе и величии шахиншаха, власть которого была сведена на нет.