Это был миф. Азербайджанские и курдские ханы, возмущенные и разозленные разгромом Мияндаба, Мараги и Савудж-булага, и не думали помогать туркам. А с малочисленным и неорганизованным отрядом грабителей Хелми-бека легко мог справиться барон Джебраил.
      Желая любыми средствами предотвратить сражение в городе, мы неофициально предупредили Гаджи-Мирза-агу о создавшейся угрозе. Мы дали ему понять, что разумнее всего было бы своевременно оставить территорию Ирана и удалиться в Турцию. Но руководители турецкого отряда считали, что хурджины их еще недостаточно полны. Со дня на день откладывали они выполнение наших требований, переданных через Сардар-Рашида. Обстановка накалялась. По слухам, русские приближались. Революционный комитет отправил Хелми-беку решительное письмо.
      "Продвижение русских войск к Тавризу и организация айсорских отрядов под командованием барона Джебраила в недалеком будущем могут превратить Тавриз в театр военных действий. Поэтому предлагаем вам немедленно покинуть город. На эвакуацию даем вам двадцать четыре часа. Если к указанному сроку вы не очистите Тавриз, нам придется прибегнуть к оружию".
      Получив наше письмо, Хелми-бек понял, что положение серьезное. По дошедшим до нас сведениям он обрушился на Гаджи-Мирза-агу.
      - Идиот несчастный! - раздраженно выкрикивал он. - Все время пичкал меня обещаниями, а теперь... С чем мы остались? Где обещанная тобой помощь, где подкрепления, о которых ты денно и нощно твердил?
      Когда первый порыв гнева немного утих, Хелми-бек решил обратиться за содействием к духовенству. Он написал письмо сыну казненного Гаджи-Самед-ханом в 1911 году Сиггатульислама Сиггатульисламу младшему.
      "Для спасения ислама от царских колонизаторов наш отряд вступил в Тавриз, но, к великому сожалению, нам на каждом шагу чинят препятствия, мешают выполнить наш священный долг перед братьями. В противовес нам в городе организованы вооруженные дружины, которые всячески стараются парализовать наши действия, лишают нас моральной и материальной помощи населения. Руководители их во всем противодействуют нам. Они даже принудили губернатора отвернуться от нас, хотя вначале он поддерживал нас. С прискорбием должен сообщить, что были случаи избиения и разоружения наших аскеров и офицеров. Сегодня руководители вооруженных дружин предъявили нам ультиматум, требуют немедленного ухода из Тавриза. Мы просим вас для урегулирования наших взаимоотношений созвать совместное совещание при вашем непосредственном участии".
      Это письмо принес Сиггатульисламу Гаджи-Мирза-ага Биллури. Рассыпаясь в любезностях, он мрачными красками описал ему безвыходное положение, в котором оказался отряд и просил о помощи.
      * * *
      Совещание было назначено в доме Сиггатульислама на следующий день. От нас там были пять человек, а от турок присутствовали Хелми-бек, Фовзи-бек, Гаджи-Мирза-ага Биллури и Кербалай-Гусейн Фишенкчи. Когда все уже были в сборе, мы предложили пригласить Сардар-Рашида. Сигга-тульислам сейчас же послал за ним слугу.
      Я сразу же отметил про себя, что Хелми-бек пришел без оружия. Только у его адъютанта висел на поясе кольт. У меня и моих товарищей были револьверы и ручные гранаты.
      Войдя в комнату, Хелми-бек поцеловал руку Сиггатульисламу, потом поздоровался с другими, подошел ко мне и сел рядом. Как только появился Сардар-Рашид, Сиггатуль-ислам открыл совещание.
      - Вот уже семь лет весь Иран, и в том числе азербайджанские провинции, обливаются кровью, - сказал он. - Тавризцы живут в ужасающе тяжелых условиях. Такого унижения, таких невыносимых испытаний не переживала ни одна страна. Раны, нанесенные нам, не успевают зажить.
      Дома превратились в руины. В каждом доме траур по погибшим. Слезы матерей, сестер, жен и невест не просохли. Братья по религии! Вы говорите, что пришли к нам на помощь. Не подвергайте же нас новой опасности. Население Тавриза не в состоянии больше страдать и приносить жертвы. С другой стороны, мы не предоставлены самим себе. К тому же, вы знаете, у нас есть центральное правительство, и мы не знаем ни его планов, ни его решения о нас. Может быть, господин Сардар-Рашид поставит нас в известность, что думает предпринять центральное правительство?
      Сардар-Рашид замялся. Ему не хотелось выступать ни против нас, ни против турок. Но не ответить Сиггатульисламу тоже было невозможно. Поэтому после непродолжительного раздумья он сказал:
      - Министр иностранных дел и садр-азам господин Мустафил-Мамалик заявили протест германскому и турецкому послам. Центральное правительство прислало нам инструкцию, в которой предписывает придерживаться строгого нейтралитета. - Оглядевшись с некоторой опаской по сторонам, он добавил: Центральное правительство дало нам указание отстаивать имущество, права и жизнь граждан от всяких посягательств. Основываясь на этом предписании, я отправил письмо господину Хелми-беку и выдвинул требования, предусмотренные инструкцией моего правительства. Я просил его избегать всего, что может превратить Тавриз в театр военных действий, но господин Хелми-бек, как и предыдущие наши требования, оставил его без ответа. Полагаю, что на сегодняшнем совещании все эти спорные вопросы будут разрешены.
      Хелми-бек перебил его:
      - Переходя границу Азербайджана, мы полагали, что вступаем не в страну врага, а в страну друзей и братьев по крови. Мы не останавливались ни перед чем, ни перед жертвами, ни перед расходами, выразившимися в миллионах лир. Мы надеялись, что не бросаем их на ветер. Мы рассчитывали, что тавризцы осыпят наш путь цветами, устроят нам достойную и радостную встречу. Но все наши чаяния и надежды оказались тщетными. Наши братья встретили нас не цветами, а проклятиями и ненавистью, как врагов. Вместо того, чтобы помогать нам, они расстраивают ряды наших бойцов, оскорбляют воинское достоинство наших аскеров, разоружают офицеров, вместо букетов цветов они забросали нас камнями. Наконец, они написали нам письмо, в котором не скрывают свою ненависть
      С этими словами Хелми-бек достал из портфеля наше письмо, в котором мы требовали немедленного освобождения Тавриза. Протянув его Сиггатульисламу, он продолжал:
      - Вот полюбуйтесь! Достойно ли чести ислама писать такие письма армии братского народа? Я еще раз повторяю, если наш духовный отец и население Тавриза окажут нам искреннюю и решительную помощь, мы, да поможет нам всевышний, не только азербайджанских мусульман, но и мусульман всего Кавказа освободим от царского ига.
      Слова Хелми-бека произвели впечатление на Сиггатульислама. Он начал склоняться на сторону турок Кажется, он готов был оправдать их.
      - Что вы на это скажете? - спросил он меня.
      - Первым долгом, я хочу опровергнуть клевету, возведенную Хелми-беком на тавризцев. К сожалению, не зная подлинной сущности этого отряда, население Тавриза вышло встретить его с приветственными возгласами. Самые лучшие дома были предоставлены в распоряжение отряда господина Хелми-бека. Несмотря на разорение и нищету, тавризцы взяли на себя расходы по содержанию его аскеров, Слова Хелми-бека, что турецкое правительство затратило миллионы на его экспедицию, не верны. Разве я не прав, господин Хелми-бек?
      Ему на оставалось ничего другого, как подтвердить мои слова.
      - Да, все верно.
      Я задал ему еще один вопрос:
      - Скажите, чем вы ответили тавризцам на уважение и торжественную встречу?
      Хелми-бек молчал, опустив глаза. Я продолжал:
      - Конечно, вы не можете не чувствовать неловкости и поэтому молчите. В ответ на торжественную встречу аскеры вашего отряда, входящего в состав армии халифа, ловили женщин, тащили их в казармы и там насиловали. Отряд вошел в город, как победитель после ожесточенных боев, в то время как не было сделано ни одного выстрела. Город встретил вас с распростертыми объятиями, а в результате Хелми-бек требует 70 тысяч туманов контрибуции. Его аскеры врывались в дома, отбирали лошадей, мулов, коров и деньги. Он готовился ограбить и опустошить армянский квартал, несмотря на то, что армяне вели себя мирно. Хелми-бек стремился получить на это согласие местного правительства. Неужели всего этого мало, чтобы народ понял, зачем отряд халифа пришел сюда. Они пришли не для спасения братьев, как заявил Хелми-бек, а для грабежа и наживы. Факты неопровержимы, от них не уйти никуда. Вот почему тавризцы ненавидят их, как можно ненавидеть врагов. Если сейчас преподобный Сиггатульислам спросит у тавризцев: "Кто доволен отрядом Хелми-бека, поднимите руку", уверяю вас, ни одна рука не поднимется. Только Гаджи-Мирза-ага проголосует за Хелми-бека. У почтенного гаджи нет другого выхода, он сам заварил эту кашу! Обстоятельства сложились не в пользу отряда Хелми-бека. Мы советуем ему для предотвращения окончательного истребления горсточки людей, которыми он располагает, оставить Тавриз и отправиться к себе в Турцию, так как из Тифлиса и Джульфы движется большая армия. Если Хелми-бек думает обороняться внутри города, пусть знает, что мы не допустим этого, не допустим гибели Тавриза. Поэтому-то мы и послали ему письмо, с требованием очистить город.
      Ни Гаджи-Мирза-ага Биллури, ни Кербалай-Гусейн Фишенкчи не промолвили ни слова, лишь Хелми-бек недовольно заявил:
      - Коль скоро население Тавриза не оценило нашей братской помощи, мы сами уйдем. Дайте нам два дня на эвакуацию, чтобы мы могли подготовиться. Но высокочтимый мучтеид должен дать слово, что тавризцы не ударят нам в спину.
      Сиггатульислам заверил их в этом.
      САРДАР-РАШИД ОБЕЗОРУЖЕН
      Пока отряд Хелми-бека был в Тавризе, революционный комитет должен был провести несколько мероприятий. Прежде всего необходимо было выяснить, какую роль играл Сардар-Рашид в последнее время, с кем держал связь и чьи поручения выполнял. Не раскрыть его карты своевременно, не подчинить его воле революционного комитета значило отдать себя в руки этого коварного зверя. Когда русские войска вступят в Тавриз, он добьется нашего уничтожения, теперь он знает, кто возглавляет тайную организацию, знает, что у нас есть вооруженные отряды. Нужно было обезвредить эту ядовитую змею, вырвать у нее жало.
      Когда Сардар-Рашид был в своей канцелярии, я решил переговорить с Махру-ханум. У нас было условлено: если к телефону подойдет она сама, она два раза подряд ответит "Да, да". Лишь после этого сигнала я мог открыто говорить с ней, не боясь попасть впросак
      Взяв трубку, я попросил соединить меня с квартирой Сардар-Рашида. Женский голос ответил мне: "да, да". Все же для большей осторожности я переспросил:
      - Кто у телефона?
      В ответ я услышал нежный и звонкий голосок Махру.
      - Кто же, кроме Махру, может ответить отсюда? А вы кто?
      - Ваш искренний друг!
      - Абульгасан-бек!
      - Да, я. Мне нужно поговорить с вами и притом наедине. Я хотел бы с вами встретиться.
      - Что ж, пожалуйста!
      - Сейчас вы можете прийти?
      - Да. Скоро буду у вас.
      Не прошло и получаса, как Махру приехала. Сегодня против обыкновения она очень торопилась. Как только она села, я сказал:
      - Махру-баджи, я вызвал вас по весьма важному делу. Правительственная печать, находящаяся в портфеле Сардар-Рашида, очень нужна нам.
      Махру призадумалась, словно мой вопрос не сразу дошел до ее сознания. Потом она спросила:
      - Я должна принести ее вам?
      - Нет. Этого делать нельзя. Приложите ее к чистым бланкам и принесите их нам. Нам нужны его бланки с правительственной печатью.
      - О, это совсем нетрудно. А сколько штук?
      - Если бланков много, принесите штук десять. Если их мало и исчезновение сразу бросится в глаза, тогда достаточно одного или двух.
      - Завтра в десять часов вечера бланки будут у вас. Теперь послушайте. Сардар-Рашид сообщил наместнику Кавказа и царскому консулу об отряде Хелми-бека. Он писал, что турецкий отряд в Тавризе систематически занимался грабежами, что население ненавидит захватчиков. Для чего он это сделал, что за этим кроется не могла понять. О вас он отозвался весьма положительно. В своем донесении царскому консулу он написал: "Если бы Абульгасан-бек не организовал из местного населения отрядов самозащиты, если бы он не разоружил руководителей турецких бандитов, они разгромили бы Тавриз до основания". Потом он добавил, что вы защитили не только мусульман, но и армян, которых, если бы не вы, люди Хелми-бека ограбили бы до нитки. Он написал еще, что вы предъявили туркам ультиматум и потребовали возмещения денег, которые они взыскали с населения в виде штрафа, а также немедленной эвакуации всего отряда из Тавриза.
      Внимательно выслушав Махру-ханум, я невольно засмеялся.
      - А что ему делать, он вынужден писать так. Он помогал турецкому отряду грабить город, чтобы отдать нас в руки Хелми-бека, специально устроил банкет, который с треском провалился. Теперь он хорошо понимает, что в наших руках много улик, изобличающих его. Он знает, что мы сумеем, если захотим, разоблачить его перед русскими, даже можем добиться его ареста. Ведь не кто иной, как он сам подписал специальное решение об ограблении армян и русских подданных. Вот он и боится. Надо ковать железо пока горячо. Сейчас я поеду к нему и сделаю ему предложение, которое свяжет его по рукам и ногам. Скажите, каковы запасы оружия в доме?
      - В арсенале, помещающемся в подвале, четыреста русских и около трехсот австрийских винтовок. Кроме того, там хранится целый сундук с гранатами.
      - Вот это-то мне и нужно было знать. Большое спасибо. Теперь можете ехать, дорогая Махру. Завтра в девять жду вас здесь. Простите меня, я так измучил вас, но скоро все кончится.
      * * *
      Махру, как всегда, была рада новому заданию. Все наши поручения она выполняла очень аккуратно и тщательно, с большой любовью, я бы сказал, даже с энтузиазмом. Порой мне казалось, что эта волевая, неустрашимая женщина рождена для опасной подпольной борьбы.
      Очень часто я задумывался над тем, что привело ее в наш лагерь, что заставляет рисковать жизнью. Она совершенно не была знакома с революционной теорией, не имела ни малейшего представления о марксизме, о классовой борьбе.
      Кто знал Махру-ханум так же хорошо, как я, мог бы ответить так: "Махру-ханум не революционерка, но она вместе с революционерами, потому что они защищают ее родной азербайджанский народ, борются за его свободу и независимость, потому что они друзья бедняков, неимущих, всех униженных и оскорбленных. Кроме того, революционеры - враги ее личного врага, человека, которого она ненавидит всем сердцем, Сардар-Рашида Несомненно, и дружба с Ниной оказывала на нее большое влияние Бесспорно, эта честная, преданная своему народу женщина позднее поймет задачи и цели революции, станет сознательным борцом. Пока же не было времени для учебы. Жизнь ее была чревата опасностями. В доме Сардар-Рашида ей жилось очень тяжело. Не разрешая ей выйти замуж за другого, называя ее "сестрой", он нередко делал попытки надругаться над ее честью, но она каждый раз стойко выдерживала его натиск, останавливая этого разнузданного развратника револьвером.
      Эта борьба изматывала ее, и, несмотря на наши утешения и поддержку, она не раз в беседе с Ниной заговаривала о самоубийстве. Но сознание, что она выполняет наши задания, удерживало ее от этого рокового шага.
      Мы обещали Махру, как только будет возможно, освободить ее из дома Сардар-Рашида, но, к сожалению, еще не созрел момент для этого. Сардар-Рашид знал о ее дружбе с нами. Если бы она убежала от него или вышла замуж, он сразу догадался бы, что это дело наших рук. Когда исчезла Ираида, он тоже подозревал нас. Словом, в данное время при всем нашем желании вырвать Махру из рук этого дьявола не представлялось никакой возможности.
      * * *
      Я велел запрягать лошадей, чтобы ехать к Сардар-Рашиду. Перед этим я позвонил ему, и сказал, что хочу его видеть. Он несколько раз повторил, что будет очень рад и я очень обяжу его своим визитом.
      У входа в управление губернатора я встретил Гаджи-Мирза-агу Биллури и Кербалай-Гусейна Фишенкчи. Они просили аудиенции у Сардар-Рашида, но, следуя нашему уговору, он отказался принять их. Растерявшись, они поздоровались со мной. Когда я подошел к воротам, сарбаз вежливо поклонился мне, и я прошел. Я понял, что меня ждали.
      Сардар-Рашид встретил меня, не скрывая радости.
      - Господа, вы свободны, - обратился он к своим подчиненным, которым отдавал какие-то распоряжения.
      Когда мы остались вдвоем, я вежливо осведомился у него:
      - Как чувствуете себя, ваше превосходительство?
      - Благодарю, неплохо. Пользуясь случаем, я хочу сказать: ни для кого не секрет, что во время последних событий вы оказали мне, а также русскому государству неоценимые услуги. Я просто не нахожу слов для благодарности. Об этом (только пусть это останется между нами) я подробно написал господину консулу и центральному правительству в Тегеран. Вы достойно защищали иранское правительство и иранский народ. Ваше имя войдет в историю нашей родины. Если бы не вы, Тавриз превратился бы в груду развалин, население осталось бы без кола, без двора, честь наших женщин была бы поругана. Молю всевышнего, да продлит он дни вашей славной жизни на многие годы. Он сам дал мне повод объяснить цель моего визита.
      - Сказать по правде, если предать забвению некоторые ваши ошибки в прошлом, я должен отметить, что и вы в последних событиях мужественно отстаивали права и честь иранского правительства, которое вы представляете. Я не могу обойти молчанием вашу выдающуюся роль как губернатора и как дипломата. Если представится случай, я в свою очередь подробно расскажу об этом господину консулу...
      Сардар-Рашид прервал меня:
      - Надеюсь, мой авторитет у господина консула порадует вас.
      - Именно поэтому я и пришел. Хочу, чтобы наши успехи в последних событиях - предотвращение погромов и разорения населения - были связаны с именем вашего превосходительства. Было бы весьма желательно и приятно, чтобы все мероприятия, так успешно закончившиеся, были отнесены за счет вашей рассудительности и вашего умения. Я считаю, что иранское правительство и господин консул должны достойно оценить ваши заслуги. Как вы думаете?
      - Это было бы только разумно. Но все зависит от вашего расположения ко мне. Моя слава - ваша слава, моя честь - ваша честь.
      - У меня есть к вам одно предложение. Но прежде, чем сказать о нем, я хотел бы задать один вопрос, ибо претворить его в жизнь можно лишь при условии вашего полного доверия мне.
      - Клянусь могилой моего брата, клянусь жизнью и благополучием Махру, я верю моему господину, как самому себе, даже больше. Глаз мой может меня подвести, а вы - никогда.
      - Если так, выслушайте меня внимательно. Известно ли вам, что Тавриз мы защищали без всякой помощи, как извне, так и с вашей стороны? Вам известно, что мы действовали голыми руками, не имея оружия. Наконец, я думаю, вам известно также, что Гаджи-Самед-хан разоружил тавризцев лишив их средств самозащиты? Без всякого оружия мы нагнали страх на отряд Хелми-бека. Мы начали с того, что приказали избивать аскеров, врывавшихся в чужие конюшни и пытавшихся уводить лошадей. Потом на банкете у вас в доме мы обезоружили командиров оккупантов. В этой операции участвовало всего десять человек. Ни вы, ни Хелми-бек этого не знали, конечно. Он полагал, что мы вооружили все население. Я не сомневаюсь, что так думает не только он, господин консул также будет уверен, что у нас было оружие, если не сегодня - завтра вернется в Тавриз. И очень может быть, что он потребует от нас сдачи этого оружия. А ведь мы не сможем выполнить его приказ. Неприятности будете иметь и вы. Тегеранское правительство обвинит вас в попустительстве. У вас спросят, что вы думали, чем были заняты, когда у вас под боком создавалась тайная организация, располагающая такими внушительными боевыми средствами. Чтобы не было этих неприятностей, вы задним числом должны написать приказ об отпуске комитету защиты трехсот винтовок, соответствующего количества патронов и нескольких десятков ручных гранат. Когда консул вернется в Тавриз, все это оружие мы сдадим вам, как уже использованное и ненужное нам. Такое мероприятие будет доказательством вашей активной деятельности в борьбе с оккупантами, а нас спасет от сомнений тегеранского правительства и русского консула. Нравится ли вам мой план? Как вы думаете, разумно ли это?
      - Мысль недурна, но боюсь, что потом выданное оружие отобрать у народа будет трудно.
      - О каком народе идет речь? В данном случае - это я и вы. Ни один человек не будет знать о нашем уговоре. Оружие будет взято из одного места и перенесено в другое. Потом мы его вернем туда, откуда взяли, и сделаем вид, что отобрали его у народа.
      Мое предложение пришлось по вкусу Сардар-Рашиду. Он тут же задним числом составил приказ. Я забрал его с собой. С наступлением темноты мы должны были перевезти оружие и патроны в заранее намеченный склад. Я попрощался с Сардар-Рашидом и ушел. Гаджи-Мирза-ага Биллури и Кербалай-Гусейн Фишенкчи все еще стояли у ворот в надежде, что губернатор смилуется и примет их.
      ОБЫСК У АБУЛЬФАТ-МИРЗЫ
      Последние дни по городу распространились слухи, что Германия усиленно добивается вовлечения Ирана в мировую войну. Оккупация Тавриза отрядом Хелми-бека была провокацией, направленной против России. Поговаривали, что молодой шах продался немцам.
      Говорили еще и о том, что иранское правительство во главе с Мустафил-Мамаликом заигрывает с Германией, чтобы принудить русских к уступкам. Необходимо было произвести обыск в доме Абульфат-Мирзы, бывшего переводчика немецкого консульства. Документы, которые мы надеялись найти у этого предателя, могли подтвердить или опровергнуть эти слухи. По имеющимся у нас сведениям, через Абульфат-Мирзу немцы вербовали себе сторонников среди тавризского населения. Кроме того, обыск у него в доме при сложившихся обстоятельствах мог подорвать авторитет Сардар-Рашида в Тегеране.
      Было уже больше полуночи, когда четыре человека во главе с Кязим-заде прокрались во двор Абульфат-Мирзы. Первым долгом они хорошенько осмотрели двор: второго выхода не было. Кязим-заде отрезал телефонные провода, запер снаружи комнаты, где спали нукеры и прислуга, и оставил там караульного. Потом он постучал в дверь, ведущую в жилые комнаты.
      Из коридора послышался сонный женский голос:
      - Гулам-Гусейн, что тебе надо, что нарушаешь покой своего господина?
      - Ханум, это не Гулам-Гусейн. Откройте представителям правительства.
      Женщина - это была престарелая няня Абульфат-Мирзы - испуганно ойкнула, с минуту помолчала, потом проговорила дрожащим голосом:
      - Погодите, позову Абульфата.
      Немного погодя в коридоре зажглась яркая лампа. Абульфат-Мирза, одетый в шелковый халат, открыл дверь. Он казался совершенно спокойным. На его лице не было заметно ни малейших признаков страха. Видимо, он совершенно не боялся иранского правительства и местного губернатора. Несколько секунд он молча всматривался в непрошеных гостей, потом вежливо спросил:
      - По какому делу пожаловали, милостивые государи?
      - Нам приказано произвести у господина шах-заде* обыск. Мы хотели бы ознакомиться с некоторыми секретными документами, имеющимися у вас, поклонился Кязим-заде.
      ______________ * Шах-заде - принц.
      Абульфат-Мирза удивленно развел руками.
      - Обыск в моем доме?
      - Да, господин шах-заде, в вашем доме...
      - Кто прислал вас?
      - Его превосходительство господин Сардар-Рашид.
      - Быть не может! Возможно, вас послали сделать обыск у Милавали-Абульфат-хана? Тогда вы ошиблись.
      - Нет. Никакой ошибки нет. В приказе значится имя бывшего секретаря немецкого консульства господина шах-заде Абульфат-Мирзы.
      - Покажите, где этот приказ? Пока не увижу его собственными глазами не впущу вас в дом.
      - Пожалуйста, сейчас покажу. Приказ скреплен правительственной печатью, - с этими словами Кязим-заде открыл портфель, который держал под мышкой, вынул из него губернаторский бланк и подал Абульфат-Мирзе.
      Шах-заде повернулся к старой женщине, все время стоявшей позади него.
      - Принеси очки!
      Она удалилась, тряся головой. Абульфат-Мирза растерянно бормотал:
      - Ума не приложу. Сегодня вечером я виделся с ним. Поговорили о том, о сем. Но по этому поводу он ни слова не сказал мне. Что все это значит? Вот награда за мои услуги! И это называется дружбой? Для чего ему понадобилось в поздний час посылать с обыском ко мне на дом? Что ему на это скажет Тегеран? - Абульфат-Мирза начал волноваться. Когда няня принесла очки он взял их трясущимися руками, с трудом надел и начал читать:
      "В целях обнаружения документов, подтверждающих закулисные интриги Германии, способствовавшие разрыву добрых и дружественных отношений между Россией и Ираном, а также падению престижа Ирана, министр внутренних дел Ирана приказал произвести обыск у бывшего секретаря германского консульства Абульфат-Мирзы для изъятия указанных документов.
      Сардар-Рашид".
      Абульфат-Мирза снял очки.
      - Что ж, обыскивайте, - потом он обратился к Кязим-заде:
      - Господин сартиб*! Этот приказ я могу оставить у себя?
      ______________ * Сартиб - полковник.
      - Да, господин шах-заде, не только можете, но и должны. Пусть этот документ останется у вас.
      Кязим-заде в сопровождении двух полицейских вошел в гостиную. Абульфат-Мирза суетился вокруг него:
      - Садитесь, господин сартиб. Что вам нужно для обыска? Сами будете искать или я должен принести, что вам нужно?
      - Первым долгом, я прошу представить мне все документы, хранящиеся у вас.
      - Какие именно?
      - Все, имеющие какое-нибудь отношение к вам и германскому консульству. Все до клочка покажите мне.
      Абульфат-Мирза достал из-под постели запечатанный мешочек и решительно сказал:
      - Вот все документы германского консульства, что есть у меня... Если бы Сардар-Рашид попросил их, я с большим удовольствием отнес бы их ему без принуждения. Слава богу, моя преданность иранскому правительству известна.
      Кязим-заде выпрямился и отдал честь.
      - Господин шах-заде изволит говорить сущую правду. А теперь, если вам нетрудно, принесите мне вашу личную переписку.
      Абульфат-Мирза вспылил:
      - Какое право имеете вы интересоваться моими личными документами и письмами? Я не разбойник, не преступник бог весть какой! Я не предатель и не шпион! Как вы смеете так оскорблять шах-заде? Я сию же минуту позвоню Сардар-Рашиду. Ваше поведение не укладывается в рамки приличий.
      - Можете звонить, это ваше право. Я возражать не буду.
      Абульфат-Мирза поднял трубку, но телефон молчал: провода были заблаговременно отрезаны.
      Кязим-заде развалился в кресле и как ни в чем не бывало курил папиросу. Абульфат-Мирза нервно дул в трубку, осыпал телефонистку площадной бранью. Наконец, он со злостью отшвырнул телефон в сторону.
      - Черт возьми, в такой нужный момент как назло не работает. Молчит, проклятый, и все!
      Кязим-заде согласно кивнул головой.
      - Да, такие случаи бывают. Как в рот воды набрал и молчит.
      - Могу ли я написать письмо и сию же минуту отправить Сардар-Рашиду? Я отблагодарю вас за это.
      - Нет, господин шах-заде, это невозможно. Его превосходительство нам не простит этого. Он сочтет меня неспособным выполнить приказ. Надеюсь, вы понимаете, что значит прогневить его?
      - Вы только согласитесь, я так отблагодарю, что мы навсегда останемся друзьями. А он простит вас. Я уверен, что тут какое-то недоразумение.
      - Господин шах-заде, не тратьте зря время. Завтра вы обо всем потолкуете с его превосходительством сами.
      - Но я не могу дать вам свои письма!
      - Что поделаешь, господин шах-заде. Приказ есть приказ!
      - Но я прошу вас, отложите исполнение его до завтра... Можно вас попросить на минуту в ту комнату? Одно слово, всего одно слово я должен сказать вам наедине, - настаивал он.
      - Все, что хотите сказать, говорите здесь!
      - Но это неудобно при полицейских.
      - Ничего, не стесняйтесь, говорите.
      - Какую сумму должен предложить я господину сартибу, чтобы он отложил обыск на завтра? Вы ведь тоже на службе, жалованье ваше мне известно. И вам будет хорошо, и моя репутация не пострадает... Что скажете, уважаемый господин сартиб? Согласны?
      - Нет, господин шах-заде, ваше предложение я не могу принять ни за какие блага. Прошу вас не заставляйте нас ждать. В противном случае мы вынуждены будем действовать без вашего разрешения. Обыск остается обыском, я не могу идти на уступки. Не для торга же мы сюда пришли!
      - Что значит без моего разрешения? Как это так! Где ваше уважение к старшим, к родовитым людям?
      Кязим-заде решительно ответил:
      - Не задерживайте нас, господин шах-заде. У нас не так много времени, чтобы тратить его попусту.
      И Кязим-заде приказал полицейским приступить к обыску.
      Увидев, что все его попытки ни к чему не приводят, Абульфат-Мирза стал в стороне с опущенной головой. Потом он подошел к большому сундуку, достал из него сверток и положил перед Кязим-заде.
      - Господин шах-заде, разрешите обыскать ящики вашего письменного стола.
      - Там ничего существенного нет, никому ненужные бумаги.
      - Как знать, с вашей точки зрения они никому не нужны, а для нас они могут представлять большой интерес.
      - Удивительный вы человек! Скажите прямо, что хотите заглянуть и в мышиную нору тоже.
      - Отчего же, если она есть, заглянем и туда, обязательно. Что ж, раз вы упорствуете, мы будем действовать по закону. Вы нам должны представить каждый документ, каждое письмо, каждый клочок бумаги, не имеющий по-вашему, никакого значения. И если после этого мы обыщем квартиру и что-нибудь обнаружим, вы будете отвечать головой. Поняли? Я больше не прошу, я приказываю.
      - Да, да...
      - Встаньте и дайте все, что у вас есть.
      - Ради бога, не шумите, не нужно волновать жену и детей.
      - А это уж зависит от вас. Если вы принесете сами все, что есть в женской половине. В противном случае мы произведем обыск и там.
      - Нет, нет. Прошу вас, не надо, я все, все принесу сам.
      Больше не сопротивляясь, он принес все документы, письма, отдал ключи от письменного стола, потом сел, понуро опустив голову. Видимо, сердце принца из династии Каджаров обливалось кровью при виде, как простой офицер роется в его ящиках.