- Я считаю, что господин Абульгасан-бек и его сторонники должны приветствовать нас, начавших борьбу за освобождение отечества от чужеземной оккупации.
      Все сидящие вокруг нас навострили уши и, не спуская глаз, смотрели на меня. Все ждали, что я отвечу. Не было никакого смысла лавировать, ибо независимо от моих слов они привели бы свой план в исполнение. Даже если бы я сказал, что они правы, все равно живыми они бы нас отсюда не выпустили. Поэтому я решительно и смело ответил:
      - Допустим, у вас хорошие цели. Но все равно вашей затее нет оправдания, ибо она ни к чему не приведет, вы только погубите тысячи доверчивых и наивных людей.
      После моих слов за столом воцарилась мертвая тишина. Купцы-подхалимы так и замерли на своих местах. От страха их лица сделались белее скатерти. Они не могли не удивляться моей смелости. Говорить так при Хелми-беке, который ежедневно подвергал сотни иранцев телесным наказаниям, было, по их мнению, по меньшей мере безумием. Чтобы накалить еще больше атмосферу, Гаджи-Мирза-ага задал мне вопрос:
      - Почему вы думаете, что наше движение обречено на неудачу?
      - Небольшой ваш отряд, вступив в Тавриз, первым долгом должен был приложить все усилия, чтобы завоевать симпатию населения, поднять его на борьбу против общего врага. В таком случае вам от всей души с оружием в руках помогли бы массы, а не сидящие здесь купцы и аристократы, которые ничего не в состоянии для вас сделать. Вы должны были черпать силы в народе. Но, к сожалению, непристойное поведение ваших аскеров, их бесконечные грабежи оттолкнули от вас народ и, мало этого, настроили его против вас. Достаточно было вам отобрать у простых людей рабочий скот и средства передвижения, чтобы вас возненавидели. Посудите сами, может ли пострадавший народ любить грабителя? Гаджи-Мирза-ага, вы знаете меня хорошо. В то же время мы оба неплохо знаем Тавриз. За короткий промежуток времени он несколько раз подвергался грабежу. Тавризцев грабили Рагим-хан, Заргам, Шуджауддовле, царская армия и другие, все, кому не лень. А теперь их грабит отряд, который пришел "спасать их от чужеземного ига". Какого же вы хотите к себе отношения, если свою помощь вы начали с грабежа?
      Хелми-бек и Фовзи-бек слушали меня с большим вниманием. Впервые в Иране кто-то осмелился противоречить им! Хелми-бек резко прервал меня:
      - Лучше расскажите нам о ваших тайных вооруженных силах, о количестве боевых припасов!
      - Кроме вооруженных сил, находящихся под командованием господина Хелми-бека, других в Тавризе нет, - спокойно возразил я. - В городе есть губернатор. Немного солдат, полиция и жандармерия находятся в его непосредственном ведении. По-моему, его превосходительство Сардар-Рашид может дать вам исчерпывающие сведения? Кроме того, я думаю, вы должны знать, что наши вооруженные силы под командованием Амир-Хешемета в 1911 году ушли из Тавриза в Ван, оттуда в Стамбул, где и нашли себе убежище. Тех, кто остался здесь, постигла печальная участь. Одних повесили, других выслали в пустынные места, обрекли на голодную смерть, третьих Гаджи-Самед-хан уничтожил в своих подвалах без суда и следствия. Кто порасторопнее - оставил Тавриз и избежал расправы. Господа Гаджи-Мирза-ага и Кербалай-Гусейн Фишенкчи все это знают не хуже меня. Откуда же после такого безжалостного разгрома взяться вооруженным силам? Я от души сожалею, что, невзирая на нашу отчаянную борьбу с царскими оккупантами, к нам так враждебно настроены те, кто пришел спасти Тавриз от них. Не вижу никакой логики в подобной вражде, если действительно мы преследуем одну цель, служим одной идее. Господин Хелми-бек очень хорошо знает, что всякая воинская часть, вступив на чужую территорию, прежде всего должна позаботиться о восстановлении порядка и покоя. Ваш отряд с первого дня вступления в Иран действует наоборот. Поэтому вполне естественно, что народ начал организовываться в дружины самозащиты, чтобы предотвратить насилие.
      Хелми-бек злился, вены на его шее вздулись от напряжения, но он старался сохранить внешнее спокойствие.
      Некоторое время было тихо. Ужин приближался к концу. Вдруг Хелми-бек поднял голову и обратился к Гаджи-Мирза-аге:
      - Гаджи-бек эфенди! Я чуть не забыл: скажите, пожалуйста, то резкое и грубое письмо, которое мы получили в Савудж-булаге, было написано этим господином, не так ли? Что мы тогда решили?
      Пока Хелми-бек говорил, я обводил взглядом сидевших за столом. Мне хотелось узнать, как они реагируют на наши пререкания. Особенно интересовали меня Сардар-Рашид и Гаджи-Мирза-ага. Несмотря на то, что Гаджи-Мирза-ага меня предал, в моем присутствии он не осмелился ответить на этот вопрос. Несколько раз он открывал рот, но не мог выдавить ни слова, словно чья-то невидимая рука сжала ему горло.
      За столом стало необычайно тихо, не было слышно ни звона вилок, ни шума жующих челюстей. Все замерли, ожидая развязки. Только Сардар-Рашид спичкой ковырял в пепельнице и исподлобья смотрел на меня. Он был уверен, что я попался в западню, и втайне злорадствовал. Он надеялся, что минуты мои сочтены и со мной покончено раз и навсегда. Думается, он уже видел, как Нина входит в его дом.
      Я встретился глазами с Кербалай-Гусейном Фишенкчи. Он был очень расстроен, видимо, ему неприятно было смотреть, как меня стараются унизить. Я хорошо знал его, около двух лет мы сражались с ним бок о бок. Это был простой доверчивый человек, что и позволило Биллури увлечь его в омут предателей, грабителей и авантюристов. Он был бледен, как полотно. Гораздо позже я узнал, что о готовящемся покушении он и понятия не имел. Но и тогда, видя его растерянность и смятение, я инстинктивно поверил, что он не причастен к этому гнусному заговору. Я боялся, как бы он не вызвал конфликта, решившись помочь мне. Он мог сорвать обдуманный нами план. В эти напряженные минуты, глядя прямо в лицо смертельной опасности, я думал не о себе, а о нем. Я понимал, что стоит ему заступиться за меня - и он погиб.
      И еще я думал о том, что чувствует сейчас Гаджи-Мирза-ага. Когда-то он не раз с пафосом говорил мне: "Да не разлучит нас с тобой господь! Ближе тебя у меня нет друга!" Теперь он предал меня, отдал в руки нашего общего врага.
      Неужели он не испытывает чувства стыда? Он все еще молчал, тогда я решил ответить Хелми-беку.
      - Да, письмо, о котором вы говорите, писал я.
      Хелми не ожидал от меня такой смелости. Мои слова разозлили его, он взглянул на меня исподлобья и закричал:
      - Так я и знал. Бакалейщик несчастный! Мы пришли помочь вам, а не торговаться с вами, как купцы. Еще вчера мы приказали вам выдать всех виновных, осмелившихся разоружить наших магометчиков и тем самым оскорбивших честь нашего ружья. Разве вы не получили нашего приказания?
      - Получили. Вы имеете право отдавать приказы, какие вам будет угодно. Этого никто не оспаривает.
      - Так в чем же дело? Почему вы не выдали их нам?
      Я спокойно закурил и обратился к Сардар-Рашиду:
      - Все это довольно неуклюже состряпано.
      От стыда ли, от страха или от злобы его трясло, как в лихорадке. Потом я обернулся к Хелми-беку.
      - А вас я попросил бы быть повежливее. Перед вами не чавуш* и не бакалейщик. Мне кажется, их не пригласили бы в дом губернатора Азербайджана. Я советую вам разговаривать так, как подобает командиру отряда. Не бросайтесь словами, прежде, чем сказать, подумайте как следует. Конечно, я мог бы ответить вам так же грубо, но мое воспитание не позволяет мне этого. В одном могу вас заверить: вы пришли сюда, чтобы грабить наш многострадальный народ. Мы этого не допустим.
      ______________ * Чавуш - старшина.
      Мои слова произвели впечатление искры в пороховой бочке. Хелми-бек яростно заревел:
      - Немедленно отведите этого болтуна и его товарища в штаб отряда! Всыпьте им по сто розог. Отправьтесь в дом этого наглеца и приведите сюда, на банкет, русскую девку, что живет у него.
      Офицеры, сидевшие около меня и Тутунчи-оглы, схватили нас за руки и пытались связать. Кербалай-Гусейн Фишенкчи, не сознавая, что он делает, вскочил с места. Я подал ему знак сесть. Он повиновался. Гаджи-Мирза-ага, опустив голову, не смотрел ни на кого.
      Я спокойно обратился к офицеру, который держал меня:
      - Мы беспрекословно подчиняемся приказу и идем туда, куда вы нас поведете. Зачем же связывать нам руки?
      Многие купцы, в том числе и Кербалай-Гусейн Фишенкчи поддержали меня:
      - Не следует связывать их.
      - Это недостойно благородных людей.
      - Они идут сами, зачем же такие меры?
      - Нет никакой надобности в насилии! - слышалось со всех сторон.
      Офицеры отпустили нас, и мы вышли из зала. Каждого из нас сопровождали по два человека. Уже в дверях я услышал, как Сардар-Рашид обратился к Хелми-беку:
      - Зачем вы нервничаете? Не стоит из-за них портить себе кровь, они этого не заслуживают. Бакалейщики и разбойники - ваше благородие охарактеризовали их правильно.
      Нас вывели в коридор. Гасан-ага подал нам пальто, помог одеться. Незаметно мы оба проверили карманы. Все в порядке, гранаты на месте. Мы с Асадом переглянулись: теперь нам ничего не страшно.
      - Али-чавуш, Сулейман-чавуш! - позвал адъютант. Когда они явились, он приказал: - Отведите их в штаб. Командующий распорядился, чтобы каждому всыпали по сто розог, потом арестуйте их!
      Один из чавушей спросил:
      - Мулазим* эфенди! Стоит ли после ста розог еще арестовывать?
      ______________ * Мулазим - поручик.
      Офицер улыбнулся:
      - А что ты предлагаешь?
      - Да ведь после моей порки остается только в землю зарыть, невозмутимо ответил чавуш и скомандовал нам: - Шагом марш!
      Офицеры направились обратно в зал. Для того, чтобы выиграть время, пока они сядут за стол, мы задержались в дверях, прикуривая. Потом оба разом, как по команде, столкнули чавушей во двор и бросили две гранаты. Во дворе поднялась суматоха. Кто-то стонал, кто-то истошным голосом кричал. Оставив Тутунчи-оглы на лестнице, я вернулся в зал.
      Гасан-ага был уже там. Услышав взрывы, он с гранатой в руках встал в дверях и приказал:
      - Руки вверх!
      Когда я вошел, руки у всех были подняты. Я спокойно стоял с папиросой во рту и молча смотрел на всех, ожидая Тутунчи-оглы.
      Еще с вечера мы расставили вокруг дома Сардар-Рашида своих людей, которым было приказано при первом же взрыве нашей гранаты войти во двор, разоружить и связать охрану.
      Тутунчи-оглы с гранатой в одной руке и пистолетом в другой, вошел в зал. Следом за ним шли еще десять-двенадцать наших товарищей. Я понял, что с наружной охраной покончено. Все произошло в течение двух-трех минут. Я сел за круглый стол, стоявший в стороне, и приказал Тутунчи-оглы:
      - Разоружите этих трусов, недостойных звания аскеров! Первым снял шпагу и револьвер Хелми-бек. Ни ему, ни другим офицерам даже не пришло в голову оказать сопротивление. Гранаты в наших руках словно парализовали их. За ним последовали Фовзи-бек, их адъютанты и еще четыре иранских офицера.
      Потом я указал на Сардар-Рашида.
      - Теперь разоружите этого труса. Злая насмешка судьбы сделала губернатором этого продажного плута. Он пытался одновременно служить трем государствам и всех коварно обманывал.
      В то время, как Тутунчи-оглы снимал с его пояса револьвер, шпагу, срывал с груди орден "Орла" и прочие атрибуты губернаторского чина, Сардар-Рашид стоял неподвижно, как каменное изваяние. Все надежды его рухнули, он оцепенел от неожиданности и растерянности.
      Когда были обысканы все присутствовавшие и все оружие было сложено на круглом столе, я поднялся и, повернувшись к Сардар-Рашиду и Гаджи-Мирза-аге Биллури, сказал:
      - Предательство это организовано вами. Вы выдали нас Хелми-беку. Если бы я имел право вмешиваться в дела правительства, я расстрелял бы вас тут же. К сожалению, я не могу этого сделать. На непристойные и грубые слова Хелми-бека я не хочу отвечать тем же, я только еще раз напомню ему, что мы не бакалейщики и не разбойники. Если бывший подручный цирюльник, а ныне, по воле судьбы, азербайджанский губернатор снабдил нас такими эпитетами, то все присутствующие здесь, в том числе и господин Гаджи-Мирза Биллури, хорошо знают, кто я и кто мои товарищи.
      Подойдя к столу, я взял револьверы Хелми-бека и Фовзи, вынул из них патроны и вместе со шпагами вернул им.
      - Об этом печальном случае советую вам никому не говорить, сохраним молчание и мы. Происшествие не настолько приятное, чтобы о нем распространяться. Конечно, мы вас обидели. Но мы были вынуждены так круто обойтись с вами, вините в этом только себя. Если бы не уверенность, что ваша затея потерпела полный крах, мы бы не выпустили вас живыми отсюда, но теперь в этом нет нужды.
      Когда мы собрали все оружие и направились к выходу, я услышал голос Хелми-бека:
      - Действительно, они вовсе не бакалейщики, как нам говорили. Это культурные благородные люди.
      ПОДГОТОВКА К НАПАДЕНИЮ НА АРМЯНСКИЙ КВАРТАЛ
      Хелми-бек окончательно расстался с мыслью о моем аресте. Он уже не пытался разыскать и разоружить наши дружины. Массовый грабеж населения прекратился. Но отдельные случаи, когда на улицах раздевали и грабили одиноких прохожих, все еще имели место. Аскеры Хелми-бека по-прежнему отказывались платить лавочникам за товары, которые брали без счета и разбора. При этом они осыпали несчастных торговцев, пытавшихся оказать им сопротивление, изощренной руганью. Потерпевшие не решались жаловаться командиру отряда, от которого нельзя было добиться никакой помощи без солидной взятки. Иногда он просто выгонял просителей. "Гяур ты нечестивый, кричал он. - Разве царские солдаты отняли у тебя меньше? Ты должен радоваться, что твои деньги достались мусульманскому аскеру, а не какому-нибудь иноверцу, что лезешь ко мне со своими глупыми жалобами. Совести у тебя нет!"
      Наглое поведение аскеров Хелми-бека надоело всем. Тавризцы были в отчаянии. В последние дни они сами расправлялись с грабителями, избивали их и отнимали оружие. Мы поддерживали всех, кто оказывал сопротивление захватчикам. По нашему совету тавризцы стали отбивать лошадей.
      Мы составили подробную опись уведенного аскерами скота и послали Хелми-беку с требованием немедленно возвратить владельцам. В ответ он написал мне:
      "Уважаемый эфенди!
      Слава всевышнему, шероховатости в наших отношениях сглажены. Что же касается лошадей и другого скота, приходится пожалеть, что большую часть аскеры угнали к себе на родину, оставшихся же мы готовы сдать вам".
      И действительно, они сдали лошадей и еще раз поклялись, что оставят население в покое.
      * * *
      Мисс Ганна снова вызвала меня к себе. Я застал ее в хорошем настроении. Она посвежела, что-то напевала, когда я вошел. Ее старая служанка-немка боялась показаться мне на глаза после того, как мисс Ганна рассказала мне, что ее подослал немецкий консул и что она агент немецкой контрразведки. Но я не придавал этому значения, обе они до сих пор не причинили нам никакого вреда. Во всяком случае, решил я, если мисс Ганна останется в Тавризе, служанку надо будет удалить.
      - Я вызвала тебя не без причины. Я хотела предупредить тебя, что они решили завтра разгромить армянский квартал.
      - Никак не угомонятся! Чем же они оправдывают это злодеяние?
      - Хелми-бек обвиняет армян, что они скрывают у себя сторонников царского правительства. Но это только повод, а причина другая. Расходы на содержание отряда, занявшего Тавриз, не входят в бюджет турецкой армии. Они должны сами обеспечивать себя за счет штрафов, взимаемых с населения, а если этих доходов не хватает, им остается заниматься грабежом. Другого выхода у них нет.
      - Тебе это достоверно известно?
      - Если бы я не была в этом уверена, я не беспокоила бы тебя.
      Я поднялся, нельзя было медлить ни минуты. Ганна попыталась удержать меня, без сомнения она хотела поговорить о себе. Я понял ее.
      - Будь спокойна. Если тебе будет грозить какая-нибудь опасность, я защищу тебя. Никогда не сомневайся в этом.
      Она обняла меня и от радости расплакалась. Не успокаивая ее, я ушел и поехал прямо к себе. Дома я быстро написал письмо Сардар-Рашиду и отослал с одним из муджахидов. Я писал ему:
      "Неудавшийся заговор, направленный против нас, окончательно разоблачил Вас и показал, какое страшное зло таите Вы в себе. С того знаменательного вечера Вы перестали быть для нас представителем иранского правительства. Несомненно, Ваше предательство без возмездия не останется. Вы будете наказаны. Но сейчас не в этом дело. Только что я узнал, что Вы санкционировали ограбление армянского квартала. Как губернатор Азербайджана, Вы должны были предотвратить это вопиющее преступление. Армяне такие же тавризцы, как и мы с вами. Мы обязаны их защищать всеми имеющимися у нас средствами. С этого часа ответственность за ограбление хотя бы одного из армян будет возложена лично на Вас, и Вы немедленно ответите за это".
      Как только письмо было вручено Сардар-Рашиду, он позвонил мне.
      - Напрасно вы меня обвиняете, дорогой Абульгасан-бек. Что я могу поделать? Хелми-бек и Фовзи не признают меня правителем страны, не считаются со мной. Если бы не это, разве я допустил бы то, что произошло с вами? У меня нет реальной силы, с которой я мог бы противостоять им. В Тавризе всего около сотни полицейских и жандармов. Могу ли я, опираясь на них, выступить против их отряда?
      Я ему ответил:
      - Если бы вы проявили себя как настоящий губернатор, защитник народа, неужели, вы думаете, мы отказали бы вам в своей помощи? - спокойно ответил я. - А что вы сделали вместо этого? В своем доме вы устроили ловушку и хотели выдать нас врагу. Не пытайтесь оправдываться. Делайте то, что я говорю: немедленно пошлите письмо Хелми-беку и предотвратите это несчастье. В противном случав этой же ночью вы будете наказаны.
      - Но смогу ли я? По плечу ли мне эта задача?
      - Если захотите - сможете.
      - Я прошу вас, приезжайте ко мне, помогите мне, обсудим вместе, как быть.
      - К сожалению, я не располагаю временем.
      - Тогда разрешите мне приехать к вам.
      - Пожалуйста!
      Не прошло и двадцати минут, как Сардар-Рашид был уже у нас. Как ни в чем не бывало он пожал мне и Нине руки и уселся, не дожидаясь приглашения. Не давая мне возможности заговорить, он начал:
      - Прошу извинить меня. Эти некультурные и невоспитанные люди не имели права в моем доме наносить вам оскорбления. Но вы не хуже меня знаете, что они очень и очень далеки от какой бы то ни было деликатности...
      Я прервал его излияния:
      - Не стоит об этом говорить сейчас. Надо побеспокоиться о судьбе армян. Вы должны потребовать от них чтобы они воздержались от своего коварного замысла, последствий которого вы, как видно, не представляете себе в полной мере.
      Сардар-Рашид попытался устраниться от надвигающихся событий.
      - Дорогой мой, вы ведь знаете, что я не вмешиваюсь в отношения Ирана и Турции. Без санкции Тегерана я не могу нарушить нейтралитет.
      - Великолепно! Скажите, а когда вы разрешили, чтобы в вашем доме меня и других защитников населения Тавриза арестовали и предали в руки грабителей, вы тоже просили санкцию Тегерана?
      - Ваш покорный слуга уже говорил вам, что я не был в курсе дела и о заговоре против вас не имел понятия.
      - Что ж, допустим, что вы ничего не знали. А были вы в курсе дела, когда ваш язык произносил: "Стоит ли из-за них портить себе кровь, они этого не заслуживают. Бакалейщики и разбойники - ваше благородие их охарактеризовали правильно"?
      - Я это говорил, чтобы смягчить вашу участь.
      - Так вот, теперь вам приказывает не Абульгасан-бек, а бродяга. Ведь так, кажется, вы рекомендовали меня Хелми-беку? Пишите то, что я буду вам диктовать. Надо предъявить им резкий ультиматум и обуздать их, пока еще не поздно.
      - Для того, чтобы предъявлять им ультиматум, надо опираться на какую-то силу.
      - Человек, которого вы назвали бродягой, может выставить такую силу, если в этом будет необходимость. Возьмите ручку, время не терпит. Пишите!
      Положив перед Сардар-Рашидом лист чистой бумаги, обмакнув перо в чернила, я еще раз повторил:
      - Пишите!
      Он смирился, взял ручку и смотрел на меня в ожидании.
      "Господин Хелми-бек!
      По сведениям, дошедшим до меня, ваш отряд намеревается подвергнуть грабежу армянский квартал Тавриза. Считаю своим долгом предупредить вас, что местное правительство не может с этим согласиться, потому я требую безоговорочного выполнения следующих требований:
      1. Отказаться от вашего решения разгромить армянский квартал.
      2. Не выпускать аскеров в город, в противном случае они будут разоружены.
      3. Всех аскеров, покушавшихся на честь мусульманских женщин, передать в распоряжение иранского суда, дабы они понесли соответствующее наказание.
      4. Взысканные вами под видом штрафа и прочих незаконных повинностей деньги должны быть немедленно возвращены населению. Назначенная вами контрибуция в сумме 70 тысяч туманов должна быть отменена вами, ибо Тавриз вы заняли без военных действий, так как Иран не находился и не находится в состоянии войны с Турцией или с другими воюющими странами.
      5. В случае, если вышеуказанные требования не будут выполнены в течение двадцати четырех часов, местное правительство всю ответственность за последствия возлагает на вас, оставляя за собой свободу действий".
      Последнее предложение Сардар-Рашид не хотел писать.
      - Нельзя так резко обращаться к ним, - попытался возразить он.
      Я рассвирепел.
      - Почему?
      - Во-первых, не забывайте, что мы пишем командиру отряда, занявшего Тавриз. Не он нам, а мы ему подчиняемся. А во-вторых, когда предъявляешь ультиматум, надо подумать, сумеешь ли ты добиться его выполнения. Пусть мой господин скажет, на кого мы можем опереться?
      - Наше несчастье именно в том и заключается, что вы, Сардар-Рашид, и вам подобные привыкли заискивать перед иностранцами, преклонять перед ними колени. Вы не верите в силу народа, недооцениваете ее. Пишите, что я диктую. Запомните, за нами реальная сила. Эта сила - организованный, готовый к отпору народ. Понятно вам?
      Сардар-Рашид не осмелился возражать и написал так, как я ему велел. Потом он подписал письмо и приложил правительственную печать.
      Я тут же отправил нарочного к Хелми-беку. Сардар-Рашид растерянно смотрел на меня:
      - Теперь что?
      - Ничего. Все в порядке! Поезжайте к себе. Если они будут вызывать вас, не ходите, откажитесь категорически.
      - Разве это возможно?
      - Еще бы. Вы губернатор провинции. Неужели вы не можете сказать, что заняты государственными делами?
      - А если Хелми-бек сам придет ко мне, тогда как?
      - Прикажите охране не впускать его. Пусть скажут, что вы очень заняты и несколько дней принимать никого не будете. Отложите аудиенцию на неопределенное время. Они не посмеют силой ворваться к вам. Если они все же решатся на это, наши люди помогут вам, не беспокойтесь.
      Сардар-Рашид обрадовано улыбнулся.
      - Да благословит господь вас и ваших близких!
      - Но предупреждаю: никому ни слова о нашем уговоре и о требованиях, предъявленных Хелми-беку. Ни иранское правительство, ни царский консул, с которым вы связаны, ничего не должны знать. За разглашение этой тайны вы отвечаете головой.
      - Неужели вы во мне сомневаетесь? Разве у меня нет чести, чувства национального достоинства?
      - Вопрос о достоинстве и чести оставим в стороне! Сейчас дело не в этом. Тайну могут хранить и люди, не имеющие понятия ни о чести, ни о достоинстве. Главное - воля.
      - Хвала аллаху! Он наделил вас всеми этими качествами. А я всегда к вашим услугам.
      Вошел слуга, подал Сардар-Рашиду чай и кальян. Он посидел еще с полчаса и уехал.
      * * *
      Мы не верили, что Хелми-бек решится напасть на армянский квартал. То, что произошло на банкете у губернатора, с одной стороны, письмо Сардар-Рашида, - с другой, не могли не подействовать на него. Он должен был понять, что Сардар-Рашид, известный своей трусостью, не осмелился бы предъявлять такой резкий ультиматум, если бы не чувствовал какую-то поддержку.
      Тем не менее мы соответствующим образом подготовились, чтобы в случае нападения дать банде Хелми-бека должный отпор. Все дороги, ведущие в армянский квартал, были перекрыты нами. Были предупреждены все посты в засады в самом квартале. Под предлогом охраны Сардар-Рашида в его доме все время находились двое дружинников.
      * * *
      Ровно в десять часов вечера зазвонил телефон на столе губернатора. Он поднял трубку.
      - Да... Слушаю, говорит Сардар-Рашид. Алейкумессалам*... Хелми-бек... чем могу быть полезен?... Да... Да... Письмо написал я... Как не может быть? Разве как представитель иранского правительства я не могу защищать своих подданных? Да... Да... Иранскими подданными являются не только азербайджанцы, но и армяне, и евреи, словом, все жители нашей страны. Армяне с незапамятных времен живут в Иране. Это спокойный народ. Ни вас, ни других они не трогают, к иранскому правительству относятся, как к родному. Мы обязаны защищать их жизнь, имущество от любых посягательств, с чьей бы-то ни было стороны. Да, да, их мы защитить сумеем... Какими силами? Это уж позвольте нам знать... Что значит гяур? Я просил бы вас быть повежливее. Не забывайте, что вы находитесь на чужой территории, вы у нас, а не мы у вас... Да... Да... И все штрафы, которые вы незаконно взыскали с населения, мы требуем вернуть до единого шаи... Если не вернете? Как это если?.. Не вернете - заставим, для этого существуют принудительные меры... Нет, к вам приехать не могу, занят государственными делами... Вас принять?.. Можно, только не раньше чем через четыре дня... Заставите? Но имейте в виду, если прибегнете к насилию, ответственность целиком ложится на вас. Да, да... Какие семьдесят тысяч туманов? Вы требуете?.. Не получите и семидесяти риалов**... Немедленно освободите Гаджи-Мехти... Да, это я, Сардар-Рашид, требую от имени иранского правительства...
      ______________ * Алейкумессалам - да будет салам тебе. ** Риал - по курсу 1914 года равен рублю.
      Он положил трубку на рычаг. Руки его тряслись, губы нервно вздрагивали.
      - Они придут сюда, - заговорил он сам с собой, отупело глядя в одну точку. - Это факт. Они заставят меня отказаться от письма, заставят подписать решение об экспроприации армянского квартала. Что делать?! Я знаю, они заставят меня силой, это грубые невоспитанные люди. Да, заварил кашу Абульгасан-бек, - и он снова потянулся к телефону. На этот раз он звонил ко мне.
      - Алло! Алло! Абульгасан-бек?.. Это вы?... Да, да... Только что звонил Хелми-бек. Я разговаривал с ним, как вы учили. Он страшно зол. Сейчас они придут сюда, чтобы заставить меня отказаться от нашего ультиматума и принять их требования. Как мне быть?.. - он тяжело дышал, голос его срывался от волнения и страха. Я попытался успокоить его.
      - Прикажите сарбазам, стоящим у входа в ваш дворец, никого не впускать. Не бойтесь, наши люди недалеко. Если аскеры Хелми-бека решатся применить силу, они встретят достойный отпор. Положитесь на нас. Эти грабители хотят всю ответственность за разгром армянского квартала возложить на иранское правительство, а сами надеяться выйти сухими из воды. Этого нельзя допускать ни в коем случае. Если они начнут грабить армян, у этих бандитов разгорится аппетит и они не успокоятся, пока не уничтожат весь город. Не забывайте, что местные авантюристы и провокаторы давно ждут удобного случая. Не исключена возможность ограбления и царских подданных. Разбойники никогда не спрашивают ни имени, ни рода, не требуют паспорта, а это навлечет новые несчастья на наш народ, может вызвать карательную экспедицию.
      Выслушав меня, Сардар-Рашид немного повеселел.
      - Вы, как всегда, ободряете меня. Не забывайте нас, - я он повесил трубку.
      Не прошло и часа, как двадцать пеших и десять конных аскеров из отряда Хелми-бека остановились у ворот дворца Сардар-Рашида. За ним подъехали сам командир и его адъютант. Выйдя из фаэтона, они, гремя шпагами и шпорами, направились к входу, рассчитывая на торжественный, как обычно, прием. Однако сарбазы штыками преградили им путь.
      - Его превосходительство никого не принимают.
      - А ну-ка отправьте этих дураков на гауптвахту! - зарычал разъяренный Хелми-бек.
      Аскеры бросились к сарбазам, пытаясь схватить их, но в этот момент откуда не возьмись появилось не меньше сотни вооруженных людей. Они окружили Хелми-бека и его аскеров. В мгновение ока все, кроме самого Хелми-бека, были разоружены.
      Хелми-бек понял, что попал в глупое положение. Опустив голову, он повернул обратно, на ходу раздраженно бросив своему адъютанту:
      - Хватит. Все ясно! И этот аджам нас подвел!
      Он сел в фаэтон и уехал. Разоруженные аскеры, побросав оружие и лошадей, побрели в казармы.
      СИГГАТУЛЬИСЛАМ МЛАДШИЙ
      Известие, что русские с большой армией возвращаются в Тавриз, чрезвычайно обеспокоило нас. К ним примкнул айсорский Барон Джебраил, сформировавший большой вооруженный отряд.
      Ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы турки и русские сражались в городе. Видя, что поражение неминуемо, турки станут прятаться в домах, и это вызовет уличные бои. В результате город будет разрушен. С другой стороны, турки могли, не дожидаясь подхода русских, подвергнуть Тавриз опустошению и бежать, не принимая боя. Необходимо было добиться, чтобы отряд Хелми-бека заблаговременно и спокойно эвакуировался.
      Убедить Хелми-бека в этом было очень трудно.
      Он все надеялся, что курдские и азербайджанские ханы вот-вот подойдут со своими всадниками. Несомненно, если бы это произошло, он свел бы с нами счеты, разорил город дотла и двинулся на Кавказ. Гаджи-Мирза-ага Биллури усиленно поддерживал в нем эту надежду.
      - Я получил сообщение, что сегодня Алекбер-хан Совлатуддовле выступил из Карадага с пятью тысячами хорошо обученных боевых всадников, - говорил он утром.
      - Собранные эмиром Эшаиром четыре тысячи конников двинулись из Халхала, - доносил вечером.
      Он уверял Хелми-бека, что в течение десяти дней в Тавриз соберется пятьдесят тысяч всадников.