Первый вопрос, который задал мне Гаджи-Мирза-ага был:
      - Царский консул удрал?!
      - Да.
      - И русские подданные последовали за ним?
      - Некоторые уехали, но немало осталось здесь.
      - А те, которые находились под покровительством царского консула?
      - Точных сведений у меня нет. По-моему, немногие из них уехали.
      - Жаль, жаль... Мы рассчитывали на другое.
      - На что же?
      - Мы думали, что после занятия нами Савудж-булага вы поднимете восстание, возьмете в плен русского консула, разоружите русские войска, находившиеся в Тавризе. Все это было вполне возможно, но вы не захотели последовать нашему совету.
      - В 1911 году, когда мы обсуждали вопрос о восстании Амир Хешемета, вы присутствовали на собрании?
      - Да, а что?
      - Тогда вы должны помнить, что я не был сторонником восстания и предлагал воздержаться, но мое предложение было поставлено на голосование и было отвергнуто большинством голосов. Правда, восстание было удачным, мы добились успеха, но в конечном счете потеряли больше, чем приобрели. Тогда, если помните, тавризские революционеры в течение нескольких дней оставались без руководителей. Они жестоко мстили русским. А в результате что получилось? С ними расправились еще более жестоко. Дорогой товарищ, не обижайтесь на меня. Но разве можно с теми силами, что есть у вас, противостоять огромной регулярной армии России? Разве ваша затея не таит в себе серьезную опасность? Не безумие ли с горсточкой проходимцев выступить против огромной державы?
      Мирза-ага Биллури погрузился в думы и через некоторое время ответил:
      - Наш народ настроен патриотически. Надо только дать ему толчок, объяснить нашу цель. Мы знаем, что отряд, который пришел с нами сюда, малочислен и слаб, на него рассчитывать нельзя. Все это верно. Но мы на него и не опираемся. Мы надеемся, что нас поддержат все, кто грудью готов защищать свою независимость. Весь Иран откликнется на наш призыв. Даю вам слово, не пройдет и десяти дней, как пятьдесят тысяч всадников будут в Тавризе. Мы ставим перед собой задачу освободить от русских не только Тавриз, но и весь Кавказ. Сам Эркен-паша говорил мне об этом. Я удивлен вашим равнодушием к столь важному вопросу. Если бы я не знал, сколько сил и энергии отдали вы борьбе за освобождение Ирана, я...
      Мы въезжали в город. Я должен был передать Биллури решение нашей организации, поэтому я прервал его:
      - Вы меня достаточно хорошо знаете. Всю свою сознательную жизнь я защищал Иран. То, что я сейчас скажу вам, в свое время я твердил Саттар-хану. Одним патриотизмом победить нельзя. Мы сможем добиться победы лишь тогда, когда за нами поднимутся и крестьяне, и городская беднота, и батраки. Что же касается той, горстки людей, которая пришла с вами, надо прямо сказать: завоевать с ними независимость Ирана невозможно, тем более, что страна, которая направила их сюда, в Азербайджан, сама не является самостоятельной. Правители ее исполняют чужую волю. Они проливают кровь своих сынов не в интересах своей страны, а в интересах немецких капиталистов. Я не могу согласиться с тем, чтобы наши друзья, бывшие наши товарищи по оружию были слепым орудием турецко-немецких авантюристов. Мы должны проливать кровь не за то, чтобы немцы сменили русских, а за раскрепощение иранских крестьян, иранской бедноты. Предпринимать же бесплодные шаги, участвовать в деле, которое заранее обречено на провал, по меньшей мере, безумие, политическая слепота. Хорошенько подумайте, против кого вы воюете, какие у вас силы? Прежде, чем опираться на народ, необходимо, чтобы он вам верил, шел за вами. Обратите внимание, кто вышел на дорогу встречать вас? Кто они? Бездельники, нищие, женщины сомнительного поведения, уличные мальчишки. Подумайте сами, можно ли на них опираться? Дорогой друг! Русские оставили Тавриз. Почему они это сделали? Потому ли, что сейчас у них мало сил, или потому, что боятся народных волнений у себя дома, - не знаю. Но я уверен, что пройдет немного времени и они вернутся. В этом нет никакого сомнения. Вы не сможете противостоять им. Зачем же подвергать народ излишним жертвам?
      Но сколько бы я ни говорил, какие бы доводы ни приводил, Биллури стоял на своем. Несколько раз за время нашей беседы он ссылался на Сардар-Рашида, убеждая меня, что сочувствие тавризского губернатора на их стороне. Наконец, он обратился ко мне с вопросом, требующим конкретного ответа.
      - Теперь скажите, будете вы помогать нашему делу?
      - Я буду помогать только тавризскому населению.
      - Что это значит? Как вас понимать?
      - А разве вы не хотите помочь населению Тавриза?
      - Конечно, мы за это. Если мы не хотели этого, тогда зачем же мы шли сюда?
      - Что ж, хорошо. Если вы действительно за независимость Ирана, если и в самом деле вы хотите помочь тавризцам, тогда позвольте мне дать вам маленький совет.
      - Какой?
      - Будьте бдительны, следите, чтобы аскеры, которых вы сюда привели, вели себя смирно. Ваша помощь народу будет заключаться в хорошем отношении к нему. Постарайтесь снискать его любовь. Но если ваши аскеры будут вести себя, как в Савудж-булаге, Мияндабе и Мараге, будут грабить, тогда мы будем вынуждены потребовать немедленного удаления их из Тавриза.
      Мое решительное заявление удивило Гаджи-Мирза-агу. Он окинул меня презрительным взглядом:
      - Вы предъявляете ультиматум войскам целого государства?
      - А вы забыли, что во времена Саттар-хана мы шли не против одного государства, а сразу против двух?
      - Не верю, чтобы сейчас у вас были силы для этого.
      - Ваше несчастье именно в том и заключается, что вы не знаете, какие силы таятся в народе. Вы оторваны от масс и дальше своего носа ничего не видите! Учтите, если приведенная вами свора бандитов посягнет на имущество и честь тавризцев, в течение одного дня мы сумеем поднять на ноги весь город и дадим решительный отпор мародерам. В мои организаторские способности, надеюсь, вы верите?
      - Верю, но думаю, что применить их вам не придется. Отряд, вступивший в Тавриз, дисциплинирован и хорошо знает свои обязанности. Никто не сможет ни в чем упрекнуть наших солдат.
      - Посмотрим. Если дело будет обстоять так, мы сохраним нейтралитет: не будем действовать ни на пользу, ни во вред вам. Но если мы убедимся в обратном, мы не ограничимся ролью сторонних наблюдателей, а немедленно выступим сомкнутыми рядами против грабителей.
      Гаджи-Мирза-ага глубоко вздохнул:
      - Вопрос ясен, комментарии излишни.
      ГРАБЕЖ НАЧАЛСЯ
      Первые несколько дней после вступления отряда Хелми-бека в городе было пустынно и тихо. Опасаясь грабежей и разбоя, люди прятались по домам за запертыми дверьми. Магазины, торговые конторы, меняльные лавки были закрыты, а товары и деньги надежно спрятаны. Торговали лишь хлебом и мясом.
      Население выжидало, как будут вести себя незваные гости. А они очень скоро показали себя во всей красе: на дорогах, ведущих в город, они выставили заслоны и силой отбирали лошадей у крестьян, которые везли продовольствие. Мешади-Кязим-ага тоже не хотел открывать свою контору, но я кое-как уговорил его. Я считал неудобным, да и неправильным бойкотировать отряд, вместе с которым пришли наши бывшие товарищи, пока нас к этому не вынудили. Мешади-Кязим-агу мне удалось успокоить тем, что вокруг конторы все время патрулировали человек сто в гражданской одежде. В первые два дня наши совещания происходили здесь, отсюда исходили приказы и распоряжения революционного комитета.
      Я великолепно понимал, что Гаджи-Мирза-ага Биллури постарается вызвать меня к Хелми-беку и арестовать. Несколько демократов уже было за решеткой. Настороженное и недружелюбное отношение населения к пришельцам Биллури связывал с позицией, которую мы занимали... Вместе с Кербалай-Гусейном Фишенкчи он постарается втолковать Хелми-беку и Ибрагим-Фовзи, что до тех пор, пока они не разгромят тайные организации и не арестуют их руководителей, проводить мобилизацию будет абсолютно невозможно.
      Было около одиннадцати часов утра, когда мы с Мешади-Кязим-агой собирались, как всегда, выпить чаю и отправиться в контору. Кто-то постучался в дверь. Через минуту слуга доложил, что пришли четыре аскера из отряда Хелми-бека. Я велел впустить их. Мешади-Кязим-ага пристально посмотрел на них и шепнул мне:
      - Трое, несомненно, аскеры, а четвертый Джамадар-оглы Раджаб, он когда-то был приказчиком в конторе Гаджи-Мирза-аги.
      Теперь я понял, по чьему приказу они явились.
      Они потребовали показать им лошадей. Я кивнул Гусейн-али-ами, и тот, трясясь от страха, повел их в конюшню. Не говоря ни слова, они вывели самых лучших наших лошадей, которых мы запрягали в фаэтон, и направились к. воротам. Кучер Мешади-Кязим-аги пытался было вырвать у них уздечки, но один из аскеров замахнулся на него хлыстом, намереваясь ударить. Тогда во двор выскочили дружинники, охранявшие наш дом, и отняли у грабителей-уздечки. Встретив решительный отпор, аскеры попытались было пустить в ход оружие, но я приказал разоружить их и выгнать со двора.
      Не было сомнения, что этим дело не кончится. Ни Хелми-бек, ни Гаджи-Мирза-ага Биллури не простят нам этого.
      Надо было готовиться к встрече более многочисленного отряда, которому, возможно, будет приказано разоружить и арестовать нас.
      Мешади-Кязим-ага не знал, что делать. Он страшно растерялся, у него тряслись руки, дрожали губы. Его волнение передалось Нине и другим женщинам. Невестки его Санубар и Тойфа-ханум, прижавшись к Нине, плакали. Я крикнул Мешади-Кязим-аге:
      - Возьми себя в руки, мужчина ты или нет?
      Он притих. Надо было подбодрить остальных.
      - Мы переживали дни куда тяжелее, - обратился я к Нине, - но никогда не теряли присутствия духа...
      Она не дала мне договорить, дрожащим голосом перебила:
      - Но никогда мы не допускали врага в город, а теперь он здесь и сделает с нами, что ему заблагорассудится.
      - Бояться нечего. Мы тоже не бессильны, сумеем постоять за себя.
      Мне хотелось загладить перед Мешади-Кязим-агой свою грубость, и я приказал подать ему кальян. Увидев, что он немного успокоился и закурил, я сел к столу и выпил стакан чаю. Нина продолжала волноваться.
      - Пусть забирают все, что хотят. Стоит ли из-за двух лошадей затевать драку. Прошу тебя, не лезь на рожон. Они уничтожат тебя в два счета.
      - Нина, дело не в двух лошадях. Лошади нужны были им лишь как повод для конфликта. У них все заранее обдумано.
      Стук в дверь прервал наш разговор. Я решил не затевать ссору во дворе и не заставлять домашних еще больше нервничать, поэтому сам пошел открыть дверь. Если это солдаты, решил я, лучше поговорить с ними на улице.
      Стучал турецкий офицер, которого сопровождали пять вооруженных аскеров. С ними были двое из тех, которых мы только что разоружили.
      Как только я открыл дверь, они указывая на меня, обратились к офицеру:
      - Вот он, он самый!
      Тот окинул меня презрительным взглядом с ног до головы и закричал:
      - Ты что, карата* несчастный, забыл с кем дело имеешь? Хотел доказать, что ты аджам**, что ли? Это ты осмелился разоружить мохамедчиков***?
      ______________ * Карата - незаконнорожденный. ** Аджам - бестолковый, так турки называют иранцев. *** Мохамедчиками называли солдат турецкой армии.
      Он ожидал, что я испугаюсь и начну униженно молить о прощении, но я спокойно и сдержанно ответил ему:
      - Карата - твое имя. Что касается разоружения мохаммедчиков, то я их не видел. Сюда явились четыре мародера, которых мы разоружили. И поделом им. Нечего грабить средь бела дня.
      Офицер оторопел. Он увидел, что не на простока напал, что я могу постоять за себя, но не желая сдаваться, продолжал кричать:
      - Мало того, что ты скрываешь у себя неправоверную русскую женщину, работавшую в консульстве, ты еще осмелился поднять руку на аскера армии халифа?
      Мое спокойствие раздражало его. Повернувшись к сопровождавшим его солдатам, он приказал:
      - Возьмите его! Ну-ка, живо! А русскую девчонку тащите к Эркен-паше!
      Двое аскеров бросились ко мне, а трое вошли в дом, чтобы вывести Нину, но в мгновение ока наши люди окружили и разоружили их. Саблю и револьвер офицера, предварительно вынув патроны, я вернул ему и сказал:
      - Уходи, и больше не допускай такой мерзости. Вы объявили, что идете спасать честь и независимость нашу. Советую вам сдержать это обещание. Передай мои слова Эркен-паше и тем, кто послал тебя сюда.
      Офицер ничего не ответил, выпрямился, пристукнул каблуками, повернулся, как в строю, и ушел.
      Во дворе и на улице около нашего дома было много дружинников, которые в случае необходимости могли отразить натиск врага. Кроме того, я знал, что Мирза-Ага Биллури больше не рискнет трогать нас, поэтому я приказал своему кучеру:
      - Запрягай лошадей, нечего сидеть, надо ехать в контору.
      - А как дома? - встревожился Мешади-Кязим-ага. - Вдруг они подтянут сюда большой отряд и ворвутся в дом? Кто спасет семьи наши?
      - Не беспокойся. Мы все предусмотрели. Наши храбрецы незаметно для турок окружили все дома, где они поселились, их казармы и войска. Если какая-нибудь их группа свыше десяти человек выйдет в город, ее сейчас же разоружат. Мы могли бы сегодня же выгнать их из города, но пока нет необходимости опережать события.
      Мешади-Кязим-ага заметно приободрился, он даже приосанился и заулыбался. Мы отправились в контору.
      После происшествия в нашем доме, все соседи разбежались и заперлись в своих домах, на улицах никого не было видно.
      За весь день к нам в контору зашел только Гулу-заде. Он сообщил, что Сардар-Рашид поехал в штаб Хелми-бека. Туда же вслед за ним прикатили на фаэтоне Мирза-ага Биллури и Кербалай-Гусейн Фишенкчи. Гулу-заде рассказывал также, что солдаты, стоящие на карауле у дома Сардар-Рашида, беседовали о событиях в нашем дворе.
      В четыре часа за нами заехал фаэтон. Мешади-Кязим не вытерпел и едва, увидев кучера, спросил:
      - К нам никто не приходил?
      - Нет, после того, как те отправились восвояси, никого не было.
      Я уже поставил одну ногу на ступеньку фаэтона, когда ко мне подбежал какой-то мальчишка и протянул записку.
      Внимательно вглядевшись, я узнал его. Это был тот самый мальчишка-тавризец, который в свое время служил у американки мисс Ганны. Я посмотрел на адрес. Он был написан ее почерком. Я развернул сложенную вчетверо бумажку.
      "Мой друг! Я снова дома. Буду ждать вас в девять вечера.
      Ганна".
      Положив записку в карман, я сел в фаэтон. Почему она приехала в Тавриз? Что привело ее сюда? Или, узнав, что русские ушли, она поспешила в этот беспокойный город? Или прибыла сюда как немецкая шпионка? Или, пользуясь благоприятным моментом, хочет забрать вещи? А может быть, ей трудно жилось в Курдистане, и она, надеясь на мою дружбу и покровительство, решила вернуться?
      Дома мы застали всех в мрачном настроении, словно в трауре. Никто не говорил ни слова. Нина сидела у стола, подперев голову руками, и тоже молчала.
      Мешади-Кязим-ага, расхрабрившийся после того, как узнал, что мы располагаем большими силами, подошел к ней и стал гладить ее по голове.
      - Ну, чего ты боишься, Нина-ханум? Пока Мешади-Кязим жив, тебе нечего опасаться. Если хоть один волос упадет с твоей головы, я переверну вверх дном весь Тавриз.
      Эти слова рассмешили всех. Первая раскатисто засмеялась жена Мешади-Кязим-аги, за ней его невестки и Нина. Невероятная трусость и паникерство старика были всем хорошо известны.
      Выйдя из оцепенения, Нина снова начала обвинять меня.
      - Сотни раз я говорила тебе: давай уедем. Но ты слушать меня не хотел. Ну, скажи, что удерживает нас здесь, что связывает с этим бурлящим котлом? Неужели всю жизнь мы должны провести в Тавризе? Если ты враг социальной несправедливости, поборник прав человеческих, ты мог и в России примкнуть к борцам против царского самодержавия. Разве не так?
      Мешади-Кязим-ага, всегда боявшийся семейных ссор, попытался переменить тему разговора.
      - Аскеров, ворвавшихся к нам, я сам хотел поймать, чтобы расправиться с ними, но молодец Гасан-ага, опередил меня! Жаль, что я не успел.
      Женщины снова разразились хохотом. А Гасан-ага, улыбаясь, повернулся к Мешади-Кязиму.
      - Я сразу разгадал ваш план. Ваши трясущиеся руки показывали, какое огромное чувство гнева бушует в вас. Но что я мог поделать! Я тоже горел желанием наказать их за самоуправство. Вы уж меня извините, что я лишил вас такого удовольствия.
      Слова Гасан-аги вызвали всеобщий смех. Его сестры и их мужья тоже развеселились. Даже лицо Нины прояснилось. Заметив, что она успокаивается, я подошел к ней:
      - Мой неустрашимый друг! Ты прекрасно знаешь, что у нас совсем другие условия борьбы, чем в России. Русская революция 1905 года явилась толчком для подъема освободительного движения на всем Востоке. Мы должны без устали бороться за его расширение, должны поднимать массы против угнетателей и эксплуататоров. Необходимо освободить народы Востока, уничтожить косность, суеверие - лютых врагов наших народных масс. Подумай, имеем ли мы право отказаться от исполнения своего священного долга? Честно ли, не довершив начатое, уехать отсюда?
      Нина задумалась, потом подняла на меня свои ясные глаза.
      - Ты, конечно, прав, но мне очень тяжело, я так беспокоюсь за тебя!
      ПЕРЕПИСКА С ХЕЛМИ-БЕКОМ
      В громадной столовой женщины накрывали стол на пятьдесят человек. В это время послышался стук в дверь. Тутунчи-оглы, возвратившийся в город после прихода турецкого отряда, пошел открыть. Через минуту он вернулся.
      - Там пришли офицер и четыре аскера с письмом от Хелми-бека. Он говорит, что ему приказано отдать письмо лично вам.
      Я велел впустить его. Аскеры остались во дворе. Офицер, войдя, по военному отдал честь и протянул мне письмо.
      - Его превосходительство приказал вручить вам это письмо, - и, пристукнув каблуками, вышел.
      В письме повторялось все, о чем говорил мне раньше Мирза-ага Биллури. Не было сомнения, что он сам продиктовал его Хелми-беку.
      "Уважаемый Абульгасан-бек!
      По воле халифа вселенной и под его покровительством, а также при помощи нашей святой и чистой веры мы, располагая горсточкой прославленных бойцов, победили гигантскую силу Москова*. Однако аскеров наших, готовых пожертвовать собой ради спасения ислама, тавризские мусульмане встретили очень холодно. К сожалению, были даже такие случаи, когда их избивали, оскорбляли. При мобилизации транспорта для нужд армии халифа, четверо наших бойцов были разоружены. Как мне стало известно, Вы лично принимали участие в этом преступлении и оскорбили посланного к вам для выполнения этого поручика Кадри-бека.
      ______________ * Турки Россию называют Москов.
      Мы приняли решение предать участников этого преступления военно-полевому суду армии халифа.
      Предлагаю вам всех виновных арестовать и передать в распоряжение суда. Все вооруженные провокационные силы, находящиеся в Вашем распоряжении, приказываю немедленно разоружить и оружие сдать нашему представителю. Даю Вам срок 24 часа.
      В случае невыполнения этого приказа к указанному времени, мы будем расценивать Ваши действия как направленные против армии халифа, и передадим Ваше дело в военно-полевой суд, который несомненно вынесет вам смертный приговор"
      Нина просила меня прочесть письмо, но я лишь вкратце пересказал его и добавил:
      - Это пустые угрозы, у них нет сил, чтобы осуществить их. Хелми-бек верит обещаниям Гаджи-Мирза-аги Биллури и надеется, что со дня на день азербайджанские ханы со своими всадниками присоединятся к его неорганизованным и недисциплинированным частям. Но я твердо знаю, что этому не бывать.
      Мы сели за стол. Все были немного встревожены и вполголоса разговаривали о своих делах, последних событиях. Обед закончился быстро. Подали чай, после которого я предложил:
      - Теперь идите отдыхать, а я займусь ответом Хелми-беку.
      Раньше всех поднялись из-за стола Нина и Тахмина-ханум. Меджид побежал за ними. Я отправился в свой кабинет, сел к столу и задумался над бесконечными угрозами Хелми-бека. Что ответить ему? Прежде всего необходимо дать ему понять, что угроз я не боюсь, а обвинения безосновательны. Мое письмо должно было положить конец нашим спорам, должно было убедить его, что мы не сдадимся.
      Наконец, письмо было составлено. Вечером я зачитал его на собрании революционного комитета. После некоторых поправок мы отправили его в штаб Хелми-бека.
      "Уважаемый Хелми-бек!
      Ваше письмо я получил. Содержание его меня крайне удивило. Я полагаю, что оно попало ко мне по ошибке. Мы никогда не чинили никаких препятствий армии халифа. Мы не ставим перед собой подобной задачи.
      Лично я очень далек от происходящих событий. Об этом я говорил в день вашего вступления в Тавриз Гаджи-Мирза-аге Биллури. Я не принадлежу ни к одной партии. Мое основное занятие - коммерция. В политических вопросах я совершенно не разбираюсь, хотя много лет живу в Тавризе. О том, что я не вмешиваюсь в политику, вам может сказать и губернатор Сардар-Рашид, который так угодливо выполняет ваши распоряжения.
      Что же касается холодного приема, оказанного вам населением Тавриза, то я тут и вовсе ни при чем. Это можно объяснить вашей политикой. Вы обещали азербайджанскому народу освобождение, а в результате разграбили Савуджбулаг, Мияндаб и Марагу. Весть об этом дошла до Тавриза еще до вашего прихода. Теперь судите сами, могло ли население принимать вас с распростертыми объятиями, без страха за свое имущество, за свою судьбу, жизнь.
      Несколько слов об оскорблении ваших людей. Они явились не как бойцы регулярной армии, которые никогда не осмелились бы без соответствующего приказа войти в чужую конюшню, а как провокаторы и мародеры. Нахалы, уводящие чужих жен, должны быть наказаны, кто бы они ни были, а мы ограничились лишь тем, что разоружили их при попытке применить оружие. Но если подобные действия будут повторяться, предупреждаю, мы примем более строгие меры, чтобы пресечь произвол.
      Вы требуете разоружения отрядов якобы имеющихся в нашем распоряжении. По этому поводу я вынужден сказать вам следующее.
      У нас нет вооруженных сил. Безусловно, оружие есть у многих местных жителей. Вы прекрасно знаете, что в течение многих лет тавризцы вели вооруженную борьбу с царскими колонизаторами и деспотией иранского шаха. Если ваши притеснения и произвол будут продолжаться, революционные тавризцы вынуждены будут повернуть свое оружие против вас.
      Коснусь еще одного вопроса, который, пожалуй, не стоило бы затрагивать, но все же я решаюсь сказать об этом несколько слов. Опираясь на грабителей и мародеров, вы никогда не сможете заставить революционных тавризцев сдаться. Вам не удастся казнить ни одного человека. Если же вы хотите сохранить с нами добрые отношения, можете прислать за оружием, которое мы отобрали у ваших солдат.
      Абульгасан-бек".
      ТРИ СОВЕЩАНИЯ
      Вечером того же дня члены революционного комитета, снова собрались у меня. Необходимо было решить, какие принять меры против двурушнической политики Сардар-Рашида. Он собирался оказать активную помощь Хелми-беку и Мирза-аге Биллури, в разгроме русских подданных и армян живущих в Тавризе. К этим преступным действиям он намеревался привлечь горожан. Это было чревато большими неприятностями в будущем. Царское правительство при первой же возможности могло жестоко отомстить тавризцам. Нужно было заставить Сардар-Рашида не только отказаться содействовать врагам, но и противостоять им. Мы решили послать ему такое письмо:
      "Господин губернатор!
      Двурушническая политика, которую Вы ведете, может ввергнуть население Тавриза в ужасные бедствия, последствия которых трудно представить. Ваша связь с грабителями, вторгшимися в город, ставит народ перед угрозой мести со стороны царского правительства и его армии. Поэтому мы требуем, чтобы Вы в точности исполнили следующие условия:
      1. Никогда не выступать от имени народа Ирана в качестве его представителя.
      2. Не вступать в контакт с грабителями, захватившими Тавриз.
      3. Не дать им возможности захватить имущество и оружие, принадлежащее иранскому правительству.
      4. Не допускать разгрома захватчиками домов русских подданных и армян.
      5. Не восстанавливать население Тавриза против русского консульства.
      Предупреждаем, если вы не выполните наши требования, революционный комитет вынесет Вам смертный приговор".
      Часов в десять вечера я с несколькими товарищами поехал в армянскую часть города. Нужно было еще раз проверить, как там все приготовлено к обороне. Мы обошли все посты, все было в порядке. Потом мы зашли к Аршаку. У него собрались наши товарищи-армяне и несколько прогрессивно настроенных купцов.
      Я прочел им письмо Хелми-бека. Оказывается, он написал местному священнику тоже.
      "Уважаемый поп!
      Просим Вас завтра к двум часам дня вместе с купцами и представителями интеллигенции явиться в наш штаб для обсуждения некоторых вопросов связанных с дальнейшим пребыванием армян в Тавризе".
      Священник испугался и собирался беспрекословно выполнить это требование. Он уж предупредил всех, кто должен был вместе с ним идти на поклон к Хелми-беку.
      Прочитав письмо, я попытался отговорить его.
      - Я не советую вам идти к Хелми-беку. Не успеете вы переступить порог, как он объявит, что вы арестованы. Даже выполнение всех его требований вряд ли освободит вас. Не забывайте о том, как он поступил с Гаджи-Мехти-Кузакунани. То же самое ожидает и представителей тавризских армян. Если же вы не пойдете к нему, он ничего не сможет сделать вам. В случае необходимости революционный комитет возьмет вас под свою защиту.
      После меня выступил Аршак.
      - Армянский квартал хорошо подготовился к обороне. Нам нечего бояться, если грабители захотят напасть на нас. Кроме того, мы поддерживаем тесную связь с общетавризским оборонительным комитетом. Взаимопомощь в таком деле всегда необходима. К сожалению, дашнаки, как всегда, не желают подчиняться революционному комитету. Они сформировали отряд из двухсот человек и собираются провести завтра демонстрацию. Эта глупая затея носит провокационный характер. Сейчас они собрались в церкви и обсуждают план завтрашнего выступления. По сведениям, дошедшим до меня, местное правительство обещало поддержать их.
      Пока Аршак говорил, я чувствовал, как вся кровь во мне закипает. Разве можно при такой публике показывать, что мы знаем о намерениях дашнаков! Не пройдет и часа, как купцы, присутствовавшие здесь, донесут им обо всем и перевернут наши планы вверх ногами. Аршак и сам понял, что допустил ошибку. Он шепнул мне:
      - Брат мой, я кажется, перестарался, выболтал то, что не следовало. Как ты советуешь, что предпринять? На совещании восемь человек чужие, остальные наши.
      - Напиши их имена на листке и положи передо мной.
      Тем временем присутствовавшие, высказывая различные мнения, выступали один за другим. Некоторые вносили предложения, однако ни одно из них не могло предотвратить опасность, грозящую армянскому кварталу.
      Всего в комнате было двадцать человек. Список Аршака лежал передо мною, но я не доверял не только тем, чьи фамилии были в нем, но и другим тоже. Я незаметно обернулся к Аршаку:
      - Надо всех, кто здесь есть, задержать на несколько часов. Можешь ты это сделать?
      - Попробую.
      Он встал.
      - Друзья, прошу пока не расходиться. Мы должны решить еще ряд весьма существенных вопросов, касающихся всех нас. Товарищи, которые должны были докладывать о них, немного запаздывают. Вы знаете, как тревожны в последнее время ночи. Каждую минуту с любым из нас может случиться несчастье. Ничего не поделаешь, придется пожертвовать двумя-тремя часами ради спасения своего народа.
      Аршак позвал слугу, велел приготовить чай и еду, а пока подать кальяны.
      Незаметно мы с Аршаком вышли, проверили секретные посты, о которых никто из сидящих в доме даже не подозревал, и направились в комитет обороны.
      * * *
      Через несколько минут все члены комитета были тут. Нужно было срочно принять меры для предотвращения завтрашней затеи дашнаков.
      - Только что мы беседовали с армянскими купцами, - начал я, - и уговорили их не являться на зов Хелми-бека. Однако сейчас нас беспокоит другое. Провокация, задуманная дашнаками, дорого обойдется армянам, живущим в Тавризе. Любыми средствами надо сорвать ее.
      После недолгого совещания мы решили немедленно арестовать дашнаков, заседавших в церкви, занять их штаб, сегодня же ночью произвести в их домах обыск и отобрать все оружие, имеющееся в их руках.
      К трем часам ночи этот план был приведен в действие.
      Все руководители дашнаков были разоружены армянской революционной молодежью. Документы, найденные в их штабе, подтверждали их связь с Сардар-Рашидом. Несмотря на позднее время, ни в одном доме в армянском квартале не ложились спать.
      Здесь же приютились и русские, да и вообще все те, кого собирались уничтожить захватчики. На улицах все время патрулировала революционная молодежь. На помощь своим братьям по борьбе пришли молодые азербайджанцы, готовые отразить любые попытки грабителей из отряда Хелми-бека.
      Мы с Аршаком обошли все дома, стараясь ободрить и успокоить трясущихся от страха женщин, стариков и детей. По дороге мы зашли и к Елене Константиновне. Она и дочери не спали. К ним вселили несколько русских женщин с детьми. Все они жались друг к другу и тряслись, как в лихорадке. Я, как мог, успокоил их, с трудом уговорив лечь в постель.
      МИСС ГАННА
      Я сел в фаэтон и хотел было уже ехать домой, но вдруг вспомнил, что надо зайти к мисс Ганне. Перед тем, как идти на совещание, я получил от нее еще одну записку, в которой она писала:
      "Сейчас же приходите. У меня к вам важное дело. Малейшее промедление грозит опасностью".
      Было четыре часа утра. "Удобно ли идти к ней так поздно? Все-таки она посторонняя женщина. Но ведь у нее ко мне срочное дело! Нет, поздно или не поздно - надо идти". Я велел кучеру остановиться у дома амариканки.
      В ответ на мой стук послышался сонный голос ее старой служанки.
      - Кто там?
      - Это я, мадам, откройте! Я пришел к молодой мисс.
      Очевидно, она узнала меня, потому что тут же отворила дверь. Я пожал ей руку, спросил, как ее здоровье, но она не могла сказать ни слова и расплакалась. Я поднялся наверх. Мисс Ганна ждала меня на балконе.