- В котором часу?
      - К одиннадцати часам сможете подняться?
      - Конечно, - согласился я.
      Она пожала мне руку и, задержав ее в своей, сказала:
      - Мы еще обстоятельно поговорим. Мне кажется, что в Тавризе нет людей, которые смогли бы развеять ваше горе. Я бы хотела быть вашим другом.
      Она вошла в свою комнату. Я услышал, как щелкнул замок.
      БЕЗЗАЩИТНАЯ СЕМЬЯ
      Когда я пришел в гостиницу, Григор-ага сообщил, что русская девушка все время интересовалась, не вернулся ли я. При этом он не преминул высказать свое мнение.
      - Мне кажется, у нее есть какая-то тайна. По-моему, она что-то скрывает. О вас частенько спрашивает. Ее удивляет и заметно волнует ваше опоздание. Несколько раз она тревожно спрашивала: "Неужели он уехал, не предупредив меня?" Я стал уверять ее, что вы никуда не уехали. Тогда она успокоилась и ушла к себе. Уверяю вас, тут что-то нечисто. И если она не агент, то преследует вас с другой целью. Она чем-то угнетена. Скорее всего, у нее нет денег. Мне не раз приходилось видеть таких девушек. Зачастую оказывалось, что они или покинули родительский дом, гонимые разочарованием, в поисках счастья или сбежали от мужа.
      В душе я посмеялся над собой: "Почему судьба постоянно сталкивает меня с такими женщинами?"
      - Выходила она куда-нибудь? - спросил я Григор-агу.
      - По-моему, нет. Она не покидала гостиницы.
      - К ней приходил кто-нибудь?
      - Тоже нет.
      На этом наш разговор оборвался. Я попросил открыть мой номер. Оставшись один, я подумал: "А может быть, целесообразнее всего взять свой чемодан и, не говоря ей ничего, переехать в другое место, чтобы отделаться от этой подозрительной особы?" Но я вспомнил слова Григор-аги. А что, если она действительно нуждается? Подумав, я пришел к такому заключению, что ее поведение все же не дает никаких оснований подозревать в ней агента. Что-то не похоже на это. Одно несомненно: с ней стряслась беда.
      Эти мысли заставили меня отказаться от прежнего решения. Я нажал кнопку, и на вызов явилась горничная. Я попросил ее подать обед в мою комнату, а потом поручил передать записку Ксении. Я писал:
      "Милый друг! Хозяин гостиницы передал, что вы спрашивали меня. Беспокоюсь о вас. Сегодня дела задержали меня, и в гостиницу я вернулся поздно. Прошу извинения, но Григор-ага говорил, что вы еще не обедали, и я решил просить вас пообедать со мной. Жду вас. Абульгасан".
      Примерно через пятнадцать минут Ксения Павловна вошла в мой номер, довольная, ласково улыбаясь. Она была похожа на человека, которому возвратили ценную потерю. Она пожала мне руку своей дрожащей ручкой и сказала:
      - Я уже отчаялась вновь увидеть вас. Думала, вы покинули меня и уехали.
      - И вы обиделись на меня, не так ли?
      - Я бы очень сожалела, если бы мы расстались, недостаточно узнав друг друга.
      - Странно, неужели за время дороги, а также пребывания здесь, вы не поняли, что я отношусь к женщинам с исключительным уважением?
      - Теперь я не буду стараться узнавать людей. Это рекомендовали мне вы. С самого детства я старалась изучать людей. И иногда мне казалось, что я уже хорошо их знаю. Но неделю назад я поняла, что совершенно не разбираюсь в людях и вполне согласна с вами, что надо прежде всего изучить самое себя.
      Из последней фразы этой красивой девушки я заключил, что она разочаровалась в любви. Мне хотелось рассеять ее грустные мысли.
      - Надо полагать, что вы уже приступили к изучению самой себя? - спросил я.
      - Нет, это мне пока не удается. Чтобы воспринимать уроки жизни, необходимо освободить сердце от тоски.
      - Изучайте себя, но помните, что человек делает это для определенной цели. Прежде всего надо стремиться к тому, чтобы не допускать ошибок. Нередко любовь порождает слепоту зрения и сознания у человека. А красота почти всегда оказывается плотной оболочкой, которая мешает разглядеть сущность того или иного человека. Любовь слепа. Часто ее не интересует будущее, ей безразлично что будет через час. Она способна в один миг растоптать честь семьи, как палач, сразить человека чужими руками. Поэтому-то я посоветовал бы и милой девушке прежде всего разобраться в своих чувствах. Если мой дорогой друг допустил ошибку, то нельзя ее повторять. Но, как вы сами говорите, вам только двадцать два года. Жизнь ваша еще впереди.
      Эти слова растравили раны моей красавицы. На ее глаза навернулись слезы и она расплакалась, судорожно подергивая плечами.
      - Все, что вы говорите, полностью относится ко мне, - неровным голосом сказала она. - У меня ослепли глаза, туманом заволокло сознание. И все оттого, что я не нашла приюта в сердце своего избранника.
      Она плакала. Я погладил ее волосы, стараясь успокоить.
      - Что дадут вам слезы? Мы все одним лыком шиты. Если наша дружба продлится, мы еще поговорим на эту тему. Откуда вам знать, может быть, сидящий в вашем обществе Абульгасан-бек тоже в таком же положении, как и вы? Может быть, наши судьбы похожи? Дорогая, жизнь напоминает горькие семена, дающие сладкие плоды. Яд, зачастую пьют, не зная, что это яд, а иногда и нарочно. Вы можете найти миллионы людей, которые охотно променяют жизнь на смерть. Несчастных уродцев и трагически гибнущих красавцев на свете немало. Все это я говорю вам не для того, чтобы вы грустили и потеряли веру в светлое будущее. Боже упаси! Не надо убиваться, если ошибка уже допущена и исправить ее невозможно. Если вы потеряли огромное состояние, плакать по нем нет никакого смысла, ибо молодость, красота, особенно благородное воспитание - вот ваша ценность. Молодость и ум - это верный залог приобретения всех земных благ. Рассуждаете вы верно. В мире только две вещи невозвратимы: жизнь и молодость. Мне сдается вы плачете потому, что потеряли любимого и горюете по нем. Милый друг, если он покинул вас ради другой, стоит ли проливать слезы? По-моему нет. И вот почему: любимым можно назвать лишь того, кто любит тебя, отвечает тебе взаимностью. Другое дело, если вы оплакиваете ушедшие годы, свое оскорбленное чувство. В этом случае я бы частично оправдал ваши порывы.
      Девушка достала из сумочки платок, вытерла слезы и отпила немного воды.
      - Вы правы, мой пророк, - сказала она. - Я плачу не потому, что потеряла этого недостойного человека. Мне досадно, что потеряла золотое время. Он меня обманул, оставил в безвыходном положении. Отец мой полковник на турецком фронте. Где он теперь - жив или умер? Я этого не знаю. Правда, он нас содержал, но с матерью моей давно не жил. Он женился на ней, будучи еще сержантом. За исключительную услугу, оказанную царю, он был пожалован в офицеры. Получив чин, он бросил мою мать и женился на другой. Злосчастная судьба матери стала и моим уделом. Я дала слово молодому человеку, который давно меня любил, еще со школьных лет. Он относился ко мне с большей теплотой, чем я к нему. Мой жених кончил военное училище. Он был красив, умен, образован. Его назначили капитаном в один из полков отправлявшихся в Иран. Перед выступлением в поход из Орла он написал мне коротенькое письмо всего из двух строчек. "Жизнь моя, Ксения! - говорилось в нем. - Как только получишь мое письмо из Ирана, собирайся и приезжай ко мне. Привези мать и младшую сестру. Говорят, в Иране, занятом недавно императорскими войсками, живут сейчас хорошо".
      Я с нетерпением ждала от него весточки из Ирана. Наконец, через полтора месяца, из Тавриза пришло письмо. Он звал меня и сообщал свой адрес. Не дожидаясь матери и сестры, через день после получения письма я одна выехала в Тавриз. Жениха дома не оказалось - он уехал на фронт. Меня встретила какая-то женщина, служанка помогла внести вещи в комнату. Я разделась, умылась. На мой вопрос, кто эта дама, которая меня встретила, служанка ответила: "Это жена господина, она недавно вошла к нам в дом". Я была поражена. Если этот низкий человек женился, так зачем же он вызвал меня сюда, зачем ему понадобилось потревожить мою семью, заставить нас покинуть свой очаг в Архангельске? Я бросила работу, дом, семью и приехала в незнакомые края. Зачем он так поступил со мной?" Мне стало так горько, что я расплакалась. Его жена стала меня утешать. Она сказала, что слезами горю не поможешь, брак их уже оформлен, вручила мне закрытый пакет, в котором я обнаружила пятьсот рублей. Кроме денег, в пакете было письмо. Этот ужасный человек писал: "Дорогая Ксения! Я долго думал о нашем будущем и решил, что мы никогда не можем быть счастливы вместе. Оставляю тебе пятьсот рублей с тем, чтобы на эти деньги ты могла вернуться домой. Желаю тебе счастья. Прощай. Ператов".
      Ночь я провела там. Наутро отправилась к консулу и объяснила ему свое положение. Он выслушал меня, обещал предоставить в Тавризе работу. По его распоряжению мне отвели номер в гостинице. Наконец, через четыре дня пришла телеграмма от матери из Москвы. Получив в консульстве удостоверение, я выехала в Джульфу встречать их. По моим подсчетам они уже вчера должны были быть здесь, но почему-то не приехали. Ума не приложу, что могло с ними случиться?
      - Не волнуйтесь. Вероятно, все ваши несчастья уже позади. Что касается работы, которую вы хотите получить через консульство, это мы обсудим по дороге в Тавриз. Времени у нас много. Теперь же давайте пока забудем оба всем неприятном и примемся за еду. Мы оба проголодались.
      Девушка с утра ничего не ела, и поэтому стала есть с большим аппетитом. Потом она поблагодарила меня.
      - Вам теперь надо отдохнуть, - сказала она. - Не поедете ли вы со мною на вокзал? Я была бы вам так обязана!
      - Конечно, поеду! Ваши, наверно, сегодня вечером будут здесь. И мы все вместе выедем в Тавриз. О вашем устройстве я позабочусь по мере моих сил и возможностей.
      Ксения Павловна ушла от меня обрадованная, в приподнятом настроении, а я прилег немного отдохнуть. Но я не мог сомкнуть веки и все думал о судьбе этой девушки. Одна и та же назойливая мысль сверлила мне мозг: "Почему такие женщины непременно должны встречаться на моем пути? - Я засмеялся, не переставая издеваться над самим собой: - Если бы я не захотел сам, не познакомился бы с ней. В автобусе, кроме меня, были ведь и другие. Зачем мне понадобилось брать ее под свою опеку? Как видно из рассказа самой девушки, ее отец царский офицер, ее возлюбленный, который нанес ей тяжкое оскорбление, тоже царский офицер. И к чему я связался с ней? Если бы она была одна, это еще полбеды. Но сегодня приедут мать и сестра. Что же выходит? Я приехал в Джульфу для устройства семьи царского офицера? Но тут же я стал возражать сам себе: - Почти при таких же обстоятельствах я познакомился с американкой мисс Ганной и тогда я обвинял себя в излишней вежливости, в проявлении ненужной заботы. Но жизнь показала, что все это я делал не зря. Мы удачно использовали это знакомство, и мои заботы дали блестящие результаты. Эта русская девушка Ксения Павловна красива и, как видно, умна. Она тоже куда-нибудь пристроится. Надо полагать, и она оправдает мое внимание к ней..."
      Но и эти мысли не помогли мне успокоиться. Как бы там ни было, но одно то, что я вернусь в Тавриз в сопровождении трех женщин, уже должно было вызвать смех у моих знакомых. Мешади-Кязим-ага и Нина тоже, вероятно, начнут смеяться надо мною и, бог знает, что обо мне подумают!
      Откровенно говоря, мне и самому стало казаться, что я всегда пасую перед женщинами, проявляю слабость, и они легко прибирают меня к рукам.
      Правда, я питал к женщинам исключительное уважение. Кроме того, многие остаются безразличными к судьбе оскорбленных, обиженных и нуждающихся, но я не мог пройти мимо этих слабых созданий, которые открывали мне свои тайны, обнажая раны сердца. Иначе я бы все время чувствовал угрызения совести. Не думаю, что кто-нибудь осмелится упрекнуть меня, если я окажу помощь Ксении, этой кроткой, обманутой девушке. Позаботиться о ней - долг моей совести.
      Ворочаясь с боку на бок, я думал о человеческих обязанностях, о миссии человека вообще, о взаимоотношениях людей, о моральном удовлетворении. Но я не забывал, что семья, которой я собирался помочь, - это семья царского офицера. Только ради морального удовлетворения правильно ли благодетельствовать семье царского офицера? Допустимо ли это? - спрашивал я себя. Не будет ли ошибкой и слабостью помогать семье чиновника правительства, с которым мы ведем борьбу? Если даже за проявление забот об этих людях я не получу взыскания от партии, разве не достаточно будет для меня укоров собственной совести? Мое сострадание вызывают слезы какой-то девушки, ее беспомощное положение, а ведь ее родной отец, не раз, наверно, равнодушно смотрел на чужие слезы. Он, может быть, из тех офицеров, кто разоряет тысячи семей, обрекает их на нищету и бесконечные мучения? Правильно ли я поступаю?
      Сколько бы я ни думал, но найти оправдание своим действиям не мог. А отступать было невозможно, я связал себя словом, сказал ей: "Сделаю для вас все, что в моих силах". Это обещание было следствием моей основной ошибки, заключающейся в том, что разговорился с девушкой, выведал ее тайну.
      Думая обо всем этом, я пришел к выводу, что мужчинам вообще свойственно, когда они попадают в общество молодых красивых женщин, всячески стараться выглядеть умными. Они начинают философствовать, а женщины не только оправдывают их, но еще и поощряют, не скупясь на комплименты, называя пророками. Ведь и Ксения Павловна назвала меня своим пророком.
      Я так и не заснул. От беспокойных мыслей у меня разболелась голова. Вспомнив, что я обещал девушке поехать с ней на вокзал, я поднялся с постели, умылся, оделся и пошел к ней. Оказалось, она уже давно ждала меня.
      - Отдохнули? - заботливо обратилась она ко мне.
      - Да, немного. А вы?
      - Вы обещали мне свое покровительство, это успокоило меня, и я отдохнула неплохо. Вот только, приедут ли наши?
      - Сейчас на железной дороге гражданским пассажирам предоставляют мало места. Все поезда заняты перевозкой войск и военного имущества. Кто знает, может, ваши проявят напористость, и им удастся приехать. Такая возможность не исключена.
      - Ума не приложу, что буду делать, если не встречу их сегодня.
      - Вы же не на улице! Не приедут сегодня, будут здесь завтра.
      - Я не могу оставаться больше. Вы же знаете, этот низкий человек поставил меня в безвыходное положение. Я вынуждена продавать вещи для того, чтобы выехать обратно в Тавриз.
      - Не думайте об этом. Что-что, а деньги найдутся. Я помогу вам добраться до Тавриза. Не беспокойтесь.
      Я послал за фаэтоном. Поехали на станцию. Она никак не могла скрыть своей радости, часто жала мне руку и бесконечно благодарила меня.
      До прихода поезда оставалось еще много времени. Мы прошли в зал ожидания. Я заказал чай. Ксения, не торопясь, спокойно говорила о том, как много в жизни случайностей, что все совершается по воле судьбы. Она убеждала меня, что каждого человека ждет удел, уготованный ему роком, и все предопределено еще до его появления на свет. Может быть, к лучшему, говорила она, что возлюбленный бросил ее и женился на другой, ведь иначе она никогда не встретила бы меня, а моя дружба так осчастливила ее.
      Щеки ее разгорелись. Кажется, в этот момент она была действительно счастлива.
      Я внимательно слушал Ксению и мысленно сравнивал ее с Ниной и мисс Ганной. Она не была похожа на них. У нее совершенно иной склад ума и характера. Эта девушка не задумывалась о завтрашнем дне. Она жила минутой, не заботясь о будущем. С мужчиной она вела себя просто, без стеснения, свойственного молодым красивым девушкам. Она не кокетничала, стараясь привлечь мое внимание.
      Поэтому, беседуя с ней, я обходил те вопросы, о которых частенько говорил с Ниной или с Ганной. Теперь я убедился, что женщины сами вызывают нас на объяснение в любви.
      Когда я впервые назвал Нину красивой, она, желая убедиться в искренности этих слов, затрагивала различные темы, стараясь заставить меня повторить их еще раз. Это, конечно, не недостаток, а просто женская слабость к комплементам.
      Моя новая знакомая не придавала значения своей красоте, по-моему, она даже считала себя дурнушкой. Ей казалось, что бывший ее жених предпочел ей другую только потому, что она, Ксения, хуже, что та женщина лучше во всех отношениях. Она даже не подозревала, как может быть извращен вкус мужчины, как очень часто они бросают красивых непорочных девушек ради распущенных и развращенных женщин.
      - Не грустите. Ваш жених вернется к вам. Мужчины, даже самые волевые, самые гордые, часто увлекаются доступными женщинами. В этом их слабость. Но многие скоро осознают свою ошибку и могут свернуть с ложного пути. Не поймите меня превратно, я не оправдываю его. Но я хочу дать вам совет: не торопитесь поступать на работу, которую вам предлагает консул. Используйте все возможности, чтобы вернуть себе любимого человека. Милый друг! Так уж устроена наша жизнь: мужчины не обращают внимания на свои недостатки. Как говорят, в чужом глазу видят соломинку, а в своем и бревна не замечают, потому что заняты поисками пороков у женщины.
      Кажется, мне удалось заставить ее поверить, что ее жених оставит женщину, которая намного старше его и вернется к ней. Ксения подняла голову, внимательно посмотрела на меня и спросила:
      - Но ведь его поведение оскорбило меня.
      Я засмеялся в ответ.
      - В семье, по-моему, быстро забываются обиды. Женщины гораздо легче мужчин прощают. Если бы не это, многие семьи вообще разрушились бы.
      Звонок известил о том, что поезд вышел с последней станции. Заплатив за чай, мы вышли на перрон. Минут через десять послышался гудок паровоза, а спустя еще две минуты, глубоко вздыхая, он остановился у платформы. Глаза Ксении Павловны перебегали с вагона на вагон. Вдруг она встрепенулась, заулыбалась и бросилась навстречу женщине в летах и молоденькой девушке, выходившими из вагона третьего класса. Они крепко обнялись и расцеловались. Осмотревшись, женщина спросила:
      - А где же Ефим?
      - Его нет. Я сама приехала встречать вас. Познакомьтесь, - она указала на меня. - Мой друг. Мы познакомились в дороге. Я ему очень обязана.
      Сначала женщина, а потом и девочка пожали мне руку. Мы сели в фаэтон и отправились в гостиницу. Приезжие поместились в номере Ксении, а я вернулся к себе, умылся, переоделся. Пора было ужинать.
      Григор-ага не советовал мне идти в ресторан, так как там пьянствовали офицеры из эшелона, прибывшего несколько часов назад. Моя комната была достаточно велика, чтобы можно было поставить в ней стол. Так мы и сделали. Я послал горничную к Ксении, и через несколько минут послышался стук в дверь: обе девушки с матерью вошли ко мне. Мать Ксении заговорила первая.
      - Разрешите поблагодарить вас за приглашение и заодно принести вам свои извинения. По правде говоря, не увидев на вокзале рядом с дочерью ее жениха, я так растерялась, что не назвала себя. Еще раз прошу, простите. Мое имя Елена Константиновна, - с этими словами она протянула мне руку.
      Я крепко пожал ее руку, назвал свое имя и фамилию. Сестра Ксении также представилась:
      - Сильва Павловна.
      Ужин еще не был подан, но несмотря на это, все разместились за столом, так как в номере стало очень тесно. Мать Ксении чувствовала себя немного неловко. Нет сомнения, что она стыдилась своего поведения на вокзале, когда считая себя просвещенной европейкой, а меня азиатом, не нашла нужным назвать мне свое имя.
      - Ксения так много хорошего рассказывала о вас, - заговорила она немного спустя, - что я, признаться, даже забыла о ее переживаниях в последние дни. Все ваши поступки доказывают, что в благородстве и культуре вы не уступите любому европейцу.
      Мне не хотелось говорить на эту тему и обсуждать с новой знакомой достоинства и недостатки европейцев и азиатов. Так, пожалуй, мы могли затронуть и политические вопросы, а я избегал этого, потому что мало знал своих гостей.
      Елена Константиновна была значительно красивее своих дочерей. Она говорила, что ей сорок два года, но выглядела она намного моложе. Мне было странно, что кто-то мог без основательной и веской причины развестись с такой интересной женой. Непонятно было и поведение жениха ее дочери, отказавшегося от привлекательной девушки. Мне казалось, что оба эти случая вызваны какими-то неизвестными мне серьезными причинами.
      За ужином я внимательно разглядывал сидевших рядом со мной женщин, поражаясь их красоте. Природа не поскупилась, создавая их. Казалось, это не живые существа, а произведения какого-то искусного художника. "Из этой поездки я привезу тавризским ловеласам таких красавиц, какие им и во сне не снились, - подумал я, смеясь в душе. - Но как они беспомощны! Пожалуй, не имеет значения, что это семья царского офицера. К тому же именно офицеры - и отец, и жених - оскорбили их, бросили на произвол судьбы. Нет, нет, я не могу их покинуть".
      - Когда выдумаете вернуться в Тавриз? - прервала мои размышления Елена Константиновна.
      - Я уже закончил свои дела. Могу отправиться хоть завтра.
      - А как вы нам советуете, вернуться в Россию или ехать в Тавриз?
      - Мне трудно сказать что-нибудь определенное, ведь я не знаю, какими возможностями вы располагаете...
      - И в том и в другом случае возможностей нет никаких. В Архангельске у нас ничего не осталось, все, что было, распродали, а захватили с собой самое необходимое. Хуже всего то, что мы потеряли там квартиру, а надвигается зима. Если даже кое-как и доберемся обратно, жить будет не на что. В Тавризе нас тоже ничего хорошего не ожидает. Город восточный, знакомых нет, да и работу не скоро найдешь. Не знаю, какую должность консул может предложить Ксении?
      - Ничего не могу вам сказать на это. Все же я посоветовал бы вам ехать в Тавриз. Там очень хорошо, тем более, что ваш муж и жених Ксении находятся в Иране. Может, вы с ними помиритесь, забудете прошлое и начнете жизнь сызнова. Как вы думаете?
      Женщина покачала головой.
      - Это невозможно. Я не хочу видеть мужа. Он давно стал мне чужим, а его убеждений я никогда не разделяла. Если наше знакомство продлится, я расскажу когда-нибудь вам, что это за чудовище. Пусть Ксения не обижается, я рада тому, что она разошлась с Ефимом. У него много общего с моим бывшим мужем. Не зря же они так любили друг друга.
      Девушки сидели молча. Я повернулся к младшей.
      - А куда бы хотела поехать Сильва-ханум, в Архангельск или в Тавриз?
      Девушка подняла голову и, застенчиво посмотрев на меня, тихо сказала:
      - Покой в нашей семье навсегда нарушен. Мне совершенно безразлично, куда ехать. Куда бы мы ни поехали, нужда будет следовать за нами всюду.
      Я стал утешать их.
      - Нужда не должна пугать вас. Мне нравится ваша семья. Вы хорошо воспитаны, образованы, и выбиться из нужды вам будет нетрудно. Я, наверное, смогу помочь вам. В Иране найдется немало желающих изучать русский язык. Когда у вас будет своя квартира, вам нужна будет только дать объявление, и они сами найдут вас. За это я ручаюсь.
      Елена Константиновна обрадовалась такой возможности устроиться в незнакомом городе и спросила:
      - Когда же мы выедем?
      - Утром автобус доставит сюда пассажиров из Тавриза. Я просил хозяина гостиницы Григор-агу обеспечить нам четыре места, уверен, что завтра мы сумеем выехать.
      Ужин кончился. Сильва едва сидела за столом. Ее клонило ко сну. Мать объяснила, что в последние несколько дней девочка от волнения не могла спокойно спать.
      * * *
      В Тавриз мы приехали вечером. Машина остановилась перед гостиницей, где должна была устроиться Елена Константиновна с дочерьми. Еще сидя в машине, я увидел Аршака, направлявшегося в гостиницу. Я позвал его. Оказалось, что телеграммы моей он не получил и сюда пришел случайно. Я поручил ему позаботиться о моих новых знакомых.
      - Об их политических убеждениях мне пока ничего неизвестно, - тихо сказал я ему. - Но они мои гости. Пусть хозяин предоставит им все необходимое, счета буду оплачивать я. А потом попрошу Мешади-Кязим-агу подыскать для них подходящую квартиру в армянской части города. Они должны жить спокойно, чтобы никто не тревожил их. Понял?..
      - Да. Об этом не беспокойся. Когда увидимся?
      - У тебя есть важные вести?
      - Конечно!
      - Можешь зайти в десять вечера?
      - Да. Пока устрою их, как раз десять и будет.
      - Ничего, это нужно!.. Но учти, при Нине о них ни слова, понятно?
      Аршак, махнув рукой, раскатисто засмеялся. Расхохотался и я. Чтобы объяснить Елене Константиновне и девушкам причину нашего смеха, я сказал:
      - Этот человек - мой коммерческий компаньон. Когда он спросил, кто вы такие, я ответил, что вы моя сестра, а это мои племянницы. Он не поверил, говорит, очевидно, меня мать родила, когда отец находился в долгой отлучке, ибо у меня нет ничего общего с сестрой, и племянницы на меня совсем не похожи... Поэтому мы так смеемся. Вообще мой компаньон человек остроумный.
      Это их развеселило тоже. Когда, попрощавшись, я хотел уйти, женщина огорченно спросила:
      - Вы нас окончательно покидаете?
      - Нет, что вы! Я поручил этому господину позаботиться о вас. Он отыщет для вас удобную квартиру. Все ваши расходы я беру на себя. Не беспокойтесь ни о чем. Я буду вас навещать.
      Когда я пришел домой, было уже темно. Нина, Меджид, Мешади-Кязим-ага и Алекпер встретили меня в коридоре. Поздоровавшись со всеми, я обратился к Мешади-Кязим-аге.
      - Как здоровье, Мешади?
      По обыкновению он склонил голову набок и, потирая руки, ответил:
      - Дай бог, чтобы тень ваша вечно простиралась над нашими головами. Все благополучно, жаловаться не приходится. Работа, предоставленная мне консульством по вашей протекции, выручает меня. На кусок хлеба с помощью всевышнего хватает.
      Я улыбнулся.
      - Меня удивляют ваши слова, Мешади-Кязим-ага. Что значит "хватает на кусок хлеба"? Я ведь знаю, на скудный заработок вы не согласитесь. Зачем же скромничать? Никто на ваши доходы не посягает.
      Он покачал головой и, улыбаясь, ответил:
      - Что ж, на харчи и наряды для Нины-ханум и моих невесток хватает да еще туманов пятьсот-шестьсот откладываю, как говорится, на черный день.
      - Выходит, что дела ладятся?
      - Ладятся - мало сказать. Очень хорошо идут. Но десятки хищных волков зарятся на мое место, боюсь, в один прекрасный день у меня его отнимут. Вот, о нем я думаю частенько. Не дай бог, с вами что-нибудь случится - пиши пропало. Я этого не переживу, тут же у меня будет разрыв сердца, и семья останется без кормильца.
      - Не бойтесь, все будет хорошо. Пока я в Тавризе, эту работу никто у вас не отнимет.
      - Дай бог, чтобы революция вечно сопутствовала нам. Благодаря революции я стал человеком, меня начали уважать. Знаете, как я рад, что я революционер? Клянусь моими детьми и здоровьем Нины-ханум, что я настоящий революционер, плоть от плоти, кровь от крови.
      Мешади-Кязим-ага был того мнения, что деньги, выплачиваемые царским казначейством, унаследованы царем от своих предков, и средства, хранящиеся в казне, принадлежат их роду. Он не знал, что они обагрены кровью русских рабочих и крестьян, пропитаны их потом. Но мы решили, что пусть лучше эти деньги зарабатывает Мешади-Кязим-ага, чем кто-нибудь другой, ибо часть его барыша мы могли использовать на нужды революции.
      Было уже поздно. После ужина Нина с Меджидом ушли к себе. Мешади-Кязим-ага тоже простился с нами и вышел. Мы с Алекпером молча сидели в ожидании Аршака, с которым должны были обсудить вопрос о производимом Андроник-пашой наборе добровольцев из тавризских армян.
      НЕОЖИДАННЫЙ РЕЗУЛЬТАТ
      Андроник-паша, прославившийся своими жестокостями, направил в Тавриз верных людей. Уже несколько дней они вербовали среди местных армян добровольцев в его отряды. Предательство замышлялось под знаком выполнения армянской беднотой своего "священного" долга. Многие попадались на удочку дашнаков, руководимых Сафразяном и его зятем, и записались в отряды. Армянская молодежь толпами расхаживала по улицам Тавриза, распевая "национальные" песни, сочиненные дашнакскими "поэтами" и "композиторами". Эти демонстрации вызвали сильное недовольство тавризских мусульман, особенно националистов.
      Конечно, все это было подстроено царским консульством, всеми силами стремившимся разжигать национальную рознь. Оно было в восторге от успехов своей провокации. Автомашины консульства были предоставлены в распоряжение комиссии по набору добровольцев. Дашнаки демонстративно разъезжали на них по улицам города, появляясь всегда вовремя, чтобы бросить новый лозунг, разжечь страсти.
      Армянские купцы - члены дашнакской партии - и несколько влиятельных армянских священников поддерживали постоянную связь с консульством и получали от него инструкции.
      Были приняты все меры, чтобы скрыть истинный характер событий и убедить бедноту, будто она борется за восстановление Учкилсинского армянского царства, за национальное возрождение. Однако мелкое купечество и беднота были против набора в отряды Андроника. Они понимали, что такая политика может пагубно отразиться на судьбах армянского населения Тавриза. Однако откровенно выступать против не было никакой возможности, по городу патрулировали вооруженные дашнаки, угрожали смертью каждому недовольному.
      Во многих армянских семействах обращение Андроника-паши было воспринято как предвестье огромного несчастья. Дашнаки чувствовали глухое недовольство-народа. Они вооружили отъявленных головорезов, которые под страхом смерти сгоняли "добровольцев", не слушая протестов, а зачастую применяя и силу.
      Необходимо было противодействовать этому реакционному движению. Мы собрали совещание армянских революционеров, на котором было предложено созвать общее собрание армянских купцов и той части духовенства, которая не примкнула к дашнакам. Мы хотели посоветоваться с ними о том, как бороться против набора в отряд Андроника-паши. Аршак Суренянц выступил против этого предложения.
      - Созыв такого собрания положительных результатов не даст! - заявил он.
      Я задал ему вопрос:
      - Почему ты так думаешь?
      - Уроки революционных лет достаточно ярко и наглядно показали, что такие мероприятия обречены на провал. Советы и увещевания никогда ни к чему не приводят. Их надо подкреплять силой, оружием Пять-шесть купцов и священников не помогут нам бороться с дашнаками, более пятидесяти лет проводящими политику предательства и террора.
      - Что же ты предлагаешь?