- Да вы и с организованным пролетариатом никакой работы не ведете. Разве восемьсот рабочих ковроткацких фабрик не могут считаться организованным пролетариатом? Разве организованные мной двадцать восемь кружковцев сделали мало? Скажи, что делали вы эти два дня? Где ты был?
      - Если б у меня не было дела, я б никогда не нарушил бы обещания. Что касается Тахмины-ханум, то она собирается сейчас прийти.
      - Где ты ее видел?
      - Я был у них.
      - Тебя вызвали?
      - Нет!
      - Зачем же ты пошел туда?
      - Надо было обсудить вопрос о поездке девушек в Берлин.
      - О поездке?
      - Да, о поездке!
      - Тебе следовало совершенно не говорить при мне об этом.
      - Но что бы я выиграл, скрывая это от тебя?
      - Что остается сказать на это? Разве ты стоишь к ним ближе, чем я? Разве я не отдала им душу? Разве ты подготовил их к поездке в Берлин? Разве ты помог им освободиться из-под мрака чадры? Что же случилось, что они сочли меня чужой? Если они собираются ехать, разве они не могли прийти и обсудить этот вопрос здесь? Нет, дело вовсе не в этом. Они еще недостаточно знают меня. Недоверие Тахмины-ханум ко мне просто нетерпимо! Почему-то они постоянно считают тебя ближе, тогда как я гораздо ближе им, чем ты, гораздо искреннее. Их вина особенно сильна. Они никогда не думают о твоей несправедливости ко мне и не критикуют тебя, потому что ты - свой, а я чужая. Тахмина-ханум ни разу не подумала о том, что я права. По малейшему поводу вы собираетесь у нее, совещаетесь и думаете, что я глупая, бессердечная. Пойди и скажи им, что я не из тех, кто считается с посторонним мнением. И сестра и ее муж - для меня нуль. Единственно, что я ценю и что мне дорого, это мои убеждения и моя воля. Ну, что ж! Потерплю, быть может, действительно правы те, кто утверждает, что человеком правит рок...
      Я, стоя, слушал слова Нины, повторяя в душе доводы, которые собирался привести для ее успокоения.
      В это время в комнату вошла Тахмина-ханум. При виде ее Нина зарыдала. Тахмина-ханум обняла и прижала к груди ее голову. Склонившись к ее плечу, Тахмина-ханум сама не удержалась и залилась слезами.
      Мне было и тяжело и стыдно от сознания, что я являюсь причиной этих слез. Я почувствовал к себе презрение. Я должен был или раз навсегда расстаться с Ниной или соединить нашу жизнь. Но я не решался связать ее судьбу с своим неопределенным будущим. Я не верил в то, что могу дать ей счастье.
      - Нина, клянусь вами обеими, - непроизвольно протянув руки и гладя головы Тахмины-ханум и Нины, воскликнул я. - Если твои намерения и твое сердце не изменились...
      Не дослушав меня, Нина схватилась за голову и вышла в другую комнату.
      Тахмина-ханум принялась за домашнюю работу. Я сел и задумался. Я просидел так с полчаса. В голове проносились самые разнообразные мысли.
      Дверь тихо отворилась. Вошла Нина в своем любимом голубом платье и села за письменный стол. Она старалась казаться серьезной. Но едва уловимое движение губ давало понять, что ей хочется рассмеяться, и она с трудом подавляет это желание.
      - Встань и подойди ко мне, - сказала она, улыбнувшись.
      И это примирило нас. Все было забыто. Я подсел к ней.
      - Я долго ждала тебя, - сказала она, кладя передо мной исписанный листок бумаги, - и решила сама составить листовку. Прочти внимательно и, если что нужно, добавь или сократи. И затем переведи. Что бы ни случилось, листовки завтра же должны быть разбросаны по городу.
      - Весьма признателен!
      - Если ты и не признателен, неважно. Важно, чтобы были довольны массы, - проговорила она сурово. - Тебя есть за что ругать. Ты с головы до ног полон недостатков, но одновременно ты умеешь заставить простить себя. Я закрываю глаза на всю твою вину и к этому меня вынуждают две серьезные причины. Первая и самая главная - революция, в неизбежность которой я верю и за которую готова отдать жизнь...
      Я ждал, что она скажет и о второй причине, но она умолкла.
      - А вторая?
      - Этого я не скажу!
      - Тогда напиши.
      - Разве ты не читал русского поэта Пушкина? Ступай и прочти. Пушкин говорит: "Не все можно написать".
      Мне было ясно, что она хотела этим сказать, и, не желая углублять вопроса, я принялся за чтение прокламации.
      "Тавризцы!
      Жертвы, принесенные вами ради революции, взывая к вам, требуют продолжения борьбы. Не ослабляйте борьбы, начатой вами против внешних и внутренних врагов!
      Иранская революция не побеждена. Не отдавайте так дешево завоеванные вами победы! Пусть вас не страшит количество жертв, принесенных вами для достижения великих целей.
      Иранская революция - искра происшедшей в России революции 1905 года. Не покидайте ваших позиций до тех пор, пока вы не раздуете эту искру в пламя, в такое яркое пламя, которое озарит весь Иран.
      Не забывайте, что на протяжении сотен лет Тавриз и тавризцы играли руководящую роль в политической жизни страны. И до сего дня вы с честью продолжали эту роль! Пусть созданные в результате царской оккупации временные затруднения не пугают вас и не заставят уйти с фронта. Не покидайте арены битвы! Не оставляйте поля сражения таким предателям и изменникам родины, как Гаджи-Самед-хан.
      Ваши внешние и внутренние враги, стремясь овладеть богатствами Ирана и захватить в свои руки концессии, принялись за куплю и продажу страны. Для того, чтобы легче эксплуатировать Иран, английское и русское правительства стараются привести на должность главного визиря своих ставленников. В телеграмме № 724, отправленной русским послом в Тегеран на имя министра иностранных дел Сазонова, ясно говорится о махинациях, ведущихся вокруг вопроса о назначении главного визиря. Англичане стараются провести Нюстофиюль-мэмалюкя. Русские же - Сехдуддовле.
      Вы должны выступить против обоих, так как оба они готовятся продать вашу родину. Русские выставляют кандидатуру сипэхдара, ибо он является одним из должников русского Кредитного банка. Все его имущество заложено в русском банке.
      Тавризцы, прочтите нижеприведенную телеграмму русского посла в Тегеране за № 102 министру иностранных дел Сазонову:
      "Необходимо ваше содействие в вопросе получения концессии на судоходство на Урмийском озере. Во всяком случае, без взятки дело не обойдется".
      Старайтесь освободить страну от рук захватчиков и торгашей.
      Царское правительство эксплуатирует весь Иран и делит доходы страны между царскими подданными и своими сторонниками. Куда деваются доходы иранских таможен? Откуда возникают финансовые затруднения страны? В ноте, предъявленной председателю совета министров и Вусугуддовле русский посол в Тегеране говорит о самом беззастенчивом разделе таможенных пошлин.
      В своей ноте посол касается вопроса об удержании таможенных прибылей в счет погашения процентов по задолженности и сообщает, кому и зачем роздана остальная сумма. Прочтите ноту № 182, предъявленную русским послом в Тегеран министру иностранных дел Вусугуддовле.
      "Ваше высокопроисходительство, считаю своим долгом представить вам нижеследующее:
      Остаток поступивших по 1 июля 1914 года в Русский Кредитив банк таможенных доходов мною задержан и распределен нижеследующим образом:
      1. Из хранящихся в банке на текущем счету 2545206 кранов 40 динаров на содержание казачьей бригады его высокопревосходительства израсходовано 1 922 694 крана 40 динаров. Ваше высокопревосходительство не может не согласиться со мной, что неуплата указанной, суммы означала бы ликвидацию бригады. А на это правительство императора ни под каким видом не может согласиться. Документы по означенным расходам будут особо предъявлены командиром казачьей бригады в главное казначейство.
      2. На покрытие убытков, понесенных в результате расхищения товаров русского подданного Арзуманова, - 18000 туманов.
      3. За реквизицию правительством Его Величества шаха ароб русского подданного Мешади-Хади - 5 090 туманов.
      4. За конфискацию в Ширазе арабским шейхом имущества братьев Алиевых 20000 туманов.
      5. На удовлетворение претензий русского подданного Ибрагима Мануэля к иранскому подданному - Мухтарсултану - 2 000 туманов.
      6. В уплату за ковры, ограбленные разбойниками в районе Исфагани у русских подданных шемахинцев Абдуллаевых, - 4 300 туманов.
      7. За мануфактуру, расхищенную три года тому назад в местечке Хасар-Сурх, - владельцу фабрики Прохорову - 350 туманов.
      Документы от вышепоименованных лиц в свое время также будут представлены правительству Ирана.
      По погашении расходов на содержание казачьей бригады и удовлетворении претензий подданных Российской Империи в Русском Кредитном банке остается сумма в 93812 кран. Означенная сумма может быть уплачена по первому же требованию правительства шаха.
      Коростовцев".
      Тавризцы! Вот куда идут доходы вашей страны. Чтобы избавиться от подобных наглецов, вы снова должны воспользоваться вашим революционным опытом и сознанием.
      Беспощадно боритесь с намеревающимися продать нас Самед-ханом и Сардар-Рашидом!"
      На этом Нина закончила свое обращение. Я предложил добавить следующие строки.
      "Тавризцы! Приближаются решительные дни. Мир стоит перед кровавыми событиями. Капиталисты готовят человеческую бойню. Царское правительство принялось за работу на иранской и турецкой границах. Царские наймиты Шыхбарзаны, Абдуррезак-беи и Сеид-беки зашевелились.
      Азербайджанцы! В ближайшее время наша истерзанная страна обратится в арену битвы России, Германии и Англии. Кровавая политика этих империалистических держав - ваш лютый враг. Осознав их воинствующую захватническую политику, старайтесь разоблачить их. Следуйте за Российской социал-демократической партией большевиков!
      Революционный Комитет".
      ПОХИЩЕНИЕ ИРАИДЫ
      На сегодняшнем совещании обсуждался вопрос о работе на ковроткацких фабриках. Я включил в повестку дня также вопрос об организации рабочих всех предприятий кустарной промышленности. До сих пор, кроме ковроткацких фабрик, мы не имели связей ни с какими другими предприятиями.
      Совещание пришло к следующим решениям:
      1. Снять с работы на ковроткацких фабриках некоторых организованных рабочих и перебросить их на другие предприятия кустарной промышленности.
      2. Для этой цели, постепенно, не вызывая подозрений владельцев фабрик, уволиться рабочим Шафи Шабах-оглы, Алекперу-Кязим-оглы, Гаджи-Ага-Аваз-оглы, Дадашу-Гулу-оглы, Багиру-Гаджи-оглы, Салеху-Мусеиб-оглы и Яверу-Халил-оглы и для проведения организационной работы поступить на работу в различные предприятия
      3. Товарищам, не сумевшим устроиться на новом месте, зарплата за это время выплачивается комитетом.
      4. Если на новой работе они будут получать меньший оклад, комитет обязан выплатить разницу.
      5. Для подведения итогов проделанной работы не менее двух раз в месяц созывать совещания.
      После принятия этого решения я переговорил с отдельными товарищами, поручив им быть начеку. Затем, обратившись к Гасан-аге, спросил его мнение о способе распространения листовок по городу.
      Он высказал следующее мнение:
      - Шпионы и лазутчики Гаджи-Самед-хана и русского консула шныряют повсюду, они обыскивают всех, осматривают даже узлы, которые несут женщины. Я опасаюсь ареста некоторых наших товарищей и даже неспокоен за себя. Боюсь раскрытия нашей организации. Я предлагаю следующее:
      1. Человек пятнадцать, переодевшись нищими, станут в местах, где должны быть расклеены прокламации. Прислонясь к стене, они будут просить подаяние и, улучив минуту, наклеят прокламации и скроются. Пока нищие вне подозрений.
      2. Пачки прокламаций следует разложить у входа в бани. Отправляющиеся поутру купаться заберут их и покажут остальным.
      3. Следует оставить прокламации и на каменных террасах мечетей. Особенно у больших мечетей, как, например, "Талибия-мэдрасаси".
      Я согласился с предложениями Гасан-аги.
      - Помните, что себя вы должны очень беречь, - сказал я ему, - так как ваш арест возбудит подозрение в отношении и меня и Нины и сорвет все наши планы.
      Товарищи распрощались и вышли. Со мной остался один Тутунчи-оглы.
      Вдруг раздался стук в дверь; Тутунчи-оглы пошел открывать. Спустя немного, вошла какая-то женщина. Я не узнал ее.
      - Присядьте! - сказал я.
      Она села. Я мельком увидел ее лицо. Мне удалось рассмотреть глаза. Я узнал их. Это были глаза, пленившие царского полковника Смирнова и приведшие его к смерти.
      В комнату вошел Тутунчи-оглы. Взглянув на меня, женщина еле заметно указала на него. Я понял, что она не хочет говорить в присутствии третьего лица.
      По моему знаку Тутунчи-оглы вышел в прихожую. Сбросив чадру, женщина глубоко вздохнула.
      - Добро пожаловать, - обратился я к ней. - Несомненно, визит Махру-ханум в такой поздний час вызван серьезной причиной.
      Махру-ханум посмотрела на меня своими задумчивыми глазами, немного подумала и, еще раз настороженно оглянувшись по сторонам, начала:
      - Я знаю вас давно! Я знаю вас с того самого дня, когда сообщила вам кровавую тайну. Думаю, что вы умеете находить выход из тяжелых положений. По-моему, вы не принадлежите к тем, кто теряется перед опасностью. В настоящее время вы стоите перед лицом страшной катастрофы. В этих событиях можете погибнуть и вы и ваша возлюбленная и единомышленница Нина-ханум.
      Чего только не передумал я, пока Махру-ханум говорила эти слова!
      Открыв свой ридикюль, она достала и протянула мне черновик прокламации, написанный рукой Нины.
      - Посмотрите, узнаете вы это? - спросила она.
      - Узнаю, откуда вы это взяли?
      - Я это взяла не у вас. Это взяла Ираида-ханум у Нины.
      - Знает ли об этом Сардар-Рашид?
      - Нет! Сардар-Рашида нет здесь, он уехал в Савудж-булаг*. По приезде он узнает все.
      ______________ * Город на ирано-турецкой границе. (Примечание автора).
      - Как же попала эта бумага к вам?
      - Ираида носила эту бумагу при себе. Вчера она принимала ванну. После нее в ванну вошла я. Бумага упала под скамейку. Я нашла ее, прочла и, если всего и не поняла, то сообразила, что это очень серьезная вещь, и потому взяла и спрятала. Ираида-ханум перевернула весь дом, но бумаги не нашла. Возможно, она заподозрила меня, но не осмелилась заикнуться и только между прочим спросила: "Махру-ханум не видали ли вы в ванной маленькой записки?"
      - Не знаете ли вы, какую цель преследовала Ираида, похищая эту бумажку?
      - Эта бумага поможет ей вырвать из ваших рук Нину!
      - Что она сможет сделать? Она хочет добиться моего ареста?
      - Она все рассказала мне: она боится вашего ареста и не хочет раскрывать всего Сардар-Рашиду или царскому консулу, так как в этом случае погибнет и ее сестра.
      - А что же она намерена делать?
      - Отравить вас, а затем показать бумагу Нине, запугать ее и вынудить на брак с Махмуд-ханом.
      - Как же она собирается отравить меня?
      - Наш повар - бывший повар Мамед-Али-шаха. По его приказу в свое время он отравил сотни людей.
      - Говорила она по этому поводу с поваром? - спросил я.
      - Пока нет.
      Больше я ни о чем не спрашивал. Несомненно, положение стало чрезвычайно опасным. Мне следовало еще до приезда Сардар-Рашида покончить с этим делом. Безусловно, Ираида поспешит обо всем рассказать мужу, а тот не замедлит доложить консулу. Он давно ищет случая упрочить свое влияние, выдвинуться, получить новые чины.
      Подняв голову, я внимательно посмотрел в глаза Махру. В ее ответном взгляде я увидел глубокую симпатию и сочувствие.
      - Я верю вам, Махру-ханум! - сказал я признательно. - Наряду с хранящимися в вашей душе большими тайнами, вы сумеете сохранить и эту маленькую.
      - Можете быть спокойны. Но этого недостаточно. Ираида все равно откроет ее.
      - Обещаете ли вы помочь нам принять меры к сохранению этой тайны?
      - Обещаю, обещаю всем сердцем!
      - Когда вернется Сардар-Рашид?
      - Дней через пять.
      - Когда я еще раз сумею увидеть вас?
      - Завтра, в это же время.
      Она поднялась. Ночь была темная. Я приказал заложить экипаж.
      - А можно мне поехать одной? - спросила она, когда я хотел отправить ее на фаэтоне.
      - Вас проводит молодой товарищ, которому я вполне доверяю. Он сам будет править лошадьми.
      С этими словами я вызвал Тутунчи-оглы и, представляя её, сказал:
      - Можете довериться ему так, как вы доверяете мне. После их ухода более получаса я сидел и думал. Меня удивляло, как Нина могла не уничтожить такую важную бумагу, и она попала в руки такой опасной особы, как Ираида.
      Я не мог уснуть. Не исключалась возможность, что Ираида откроет тайну мужу. Ее нельзя заставить молчать. Более удобный случай вырвать Нину из моих рук вряд ли еще ей представится. Мне невольно пришли на память слова, сказанные ею Нине дней десять тому назад:
      "Ты одна не сумеешь отделаться от него! Тогда ты должна будешь бросить окружающую тебя роскошь и богатства и уйти. Но если мы сумеем добиться его высылки или смерти - во-первых, в твоих руках останется огромное состояние, а, во-вторых, ты сумеешь стать женой такого влиятельного человека, как Махмуд-хан".
      Я решил, несмотря на позднее время, отправиться к Нине и обсудить с ней этот вопрос.
      Был двенадцатый час. Тахмина-ханум и Меджид спали. Нина читала партийные газеты, доставляемые нам в Тавриз. Она очень удивилась моему позднему визиту.
      - Удивительно, в такое время?
      - Мне хотелось повидать тебя и поиграть с Меджидом.
      Нина засмеялась.
      - Правда, ты всегда играешь с нами. Но в такое позднее время... Садись.
      Я сел. Я не торопился делиться с ней своими опасениями, так как и без того были расшатаны нервы этой преданной революционерки.
      Около часу мы проговорили о чувствах, любви и искренности. Наконец, разговор коснулся Ираиды.
      - Нина, надо быть немного осторожней. Правда, Ираида не захочет погубить тебя, однако, моя гибель может отрицательно отразиться на твоем положении в консульстве. К сожалению, ты недостаточно осмотрительна.
      - Ошибаешься! - горячо воскликнула она. - Вот уже несколько лет, как мы ведем серьезную работу, и я ни разу не была неосторожна. И после всего этого...
      - Прекрасно! - мягко прервал я ее. - Не волнуйся, ты и так нездорова. Случай подкарауливает человека, а он зависит от случайных неосторожностей. Как бы ни был опытен мастер, все же и он может допустить некоторые ошибки. Так же и мы. А теперь скажи, где ты хранишь черновик составленной тобой прокламации?
      - Среди книг.
      - Дай, посмотрю!
      Она стала искать. Задумалась, снова начала поиски, но ничего не нашла. Достав из кармана сложенную бумагу, я протянул ей.
      - На! - сказал я - Надо быть осторожней! Подобные документы, попав в руки Ираиды, могут погубить всю нашу работу.
      - Ираиды?! - поспешно спросила она.
      - Да, Ираиды.
      - А как же эта бумага попала к тебе?
      Я рассказал ей все. Нина побледнела. Некоторое время она стояла растерянно, не зная, что делать.
      - Мы погибли! - сказала она печально. - Сардар-Рашид построит свое счастье на нашем несчастье! Это на руку и Ираиде! Скажи, что делать?
      - Есть два выхода. Тайно выехать из Тавриза и скрыться или же принять другие, более решительные меры.
      - Раз можно принять другие меры, зачем нам покидать Тавриз? Куда мы можем скрыться? Как мы можем бросить работу и бежать? И, наконец, кому мы доверим этого несчастного ребенка?
      - Нина, принять решительные меры - это значит удалить из Тавриза напавшую на наш след Ираиду!
      Чтобы дать ей обдумать мои слова, я некоторое время молчал. Затем добавил:
      - Конечно, Ираиде не удастся погубить меня, так как мне заранее удалось узнать о ее намерениях. Но оставить Тавриз и уехать я не могу. Боязнь за твою судьбу не даст мне покоя! Ты понимаешь, что Махмуд-хан, желая жениться на тебе, не упустит случая и воспользуется этой историей. Если ты согласна на этот брак, ты можешь быть уверена, что тебе никакая опасность не грозит. Завтра утром ты отправишься к Ираиде и скажешь ей о своем согласии стать женой Махмуд-хана. Тогда твоя сестра никому не откроет твоей тайны, я же уеду куда-нибудь и, таким образом, опасность минует.
      Говоря это, я рисовал на лежащем передо мной блокноте профиль Нины. Нина же, словно забыв обо всем, погрузилась в глубокое раздумье. Я никогда не видел ее такой серьезной и задумчивой. Перед ней стоял выбор: пожертвовать сестрой или идеей.
      Стенные часы пробили три. До утра оставалось немного. Нина подняла голову и, откинув со лба пряди светлых волос, встала:
      - Пусть погибает она! Ее жизнь не имеет цели. Она в лагере контрреволюции. Ее гибель будет для нее большим счастьем - она не даст ей пасть еще ниже.
      Несмотря на решительный тон и суровость, с какой ока произнесла свой приговор, глаза ее наполнились слезами
      - Нина! Ираида простит тебя, вы заживете вдвоем, а я уеду куда-нибудь. Может быть, когда-нибудь мы увидимся. Мы с тобой товарищи. Если не хочешь губить Ираиду - расстанемся.
      Нина, как дитя, заплакала навзрыд. Я никак не мог успокоить ее. Склонив голову мне на плечо, она проплакала около получаса.
      - У нее скверный характер! - сказала она, немного успокоившись - Я никогда не заплачу о ней. Для меня она давно умерла. Но она хочет погубить и меня. Она хочет продать и меня, как продалась сама. Над этим нельзя не заплакать. Она должна погибнуть! Она враг себе и враг иранской бедноты. Ради личного благополучия она готова продать всех и все. Мы давно должны были вырвать ее из этой жизни. Не знаю, сумеешь ли ты это сделать?
      - Может быть, мы сумеем удалить нависшую над нами грозную опасность! сказал я, успокаивая ее.
      * * *
      Вечерело. Мы совещались с Мешади-Кязим-агой, Тутунчи-оглы и Гасан-агой, как поступить с Ираидой. Было высказано три мнения: Тутунчи-оглы, соглашаясь с мнением сестры Сардар-Рашида, Махру-ханум, советовал отравить Ираиду.
      Я решительно отверг это предложение.
      - Во-первых, отравление Ираиды возбудит подозрение относительно Махру, и Сардар-Рашид не оставит это безнаказанным. Во-вторых, повар будет арестован и через него дело раскроется. В результате может выявиться наше участие.
      Второе предложение внес Гасан-ага.
      - Как говорится, отсеченная голова не обмолвится! - "казал он сурово. Самое лучшее поручить это дело мне, и я этой же ночью покончу с ней. Ведь я убил столько контрреволюционеров. Пусть она будет одной из многих.
      Мы отвергли и это предложение.
      - Сардар-Рашиду небезызвестны разногласия, возникшие между мной и Ираидой в связи с желанием Махмуд-хана жениться на Нине, - сказал я. Помимо того, войти в дом Сардар-Рашида и убить Ираиду, оставив в живых Махру, может возбудить самые различные толки. Есть еще одно соображение против этого предложения - нам не к лицу идти на убийство беззащитной женщины.
      Наконец, мы должны принять во внимание, что Ираида - сестра Нины. Правда, Нина, как революционерка, согласится на смерть сестры. Но, если мы убьем Ираиду, Нина будет потрясена. Подобный удар тяжело отзовется на здоровье Нины, нервная система которой и без того основательно потрясена. Мы можем потерять очень ценного, товарища.
      После моих слов воцарилось молчание.
      - Что же вы предлагаете? - спросил после долгого раздумья Мешади-Кязим-ага.
      - Похитить ее и увезти из Тавриза!
      - Каким образом? - спросили все в один голос.
      - Это предоставьте мне. Вы только укажите, куда ее увезти и где держать.
      - Это дело мое, - предложил Мешади-Кязим-ага, - мы возьмем ее в селение Тасвич. Там живет мой брат, там же у меня и сестры.
      Предложение Мешади-Кязим-аги было принято. Это был самый удобный выход из положения. Раз Ираида будет находиться в наших руках, мы можем отделаться от нее в любую минуту, если к тому появится необходимость.
      По окончании совещания мы поручили Мешади-Кязим-аге этой же ночью выехать в Тасвич, приготовить там все для помещения Ираиды и тайно вернуться обратно.
      - Теперь можете разойтись, - сказал я. - Здесь пусть останется один Тутунчи-оглы.
      Было ровно без четверти девять. Приближался час прихода Махру. Гусейна-Али-ами и его жены Сарии-халы не было дома. По-моему поручению Мешади-Кязим-ага вызвал их к себе и должен был задержать до двенадцати часов.
      - Не пришла! - твердил Тутунчи-оглы, тяжело вздыхая.
      Я знал, что с того дня, как Сардар-Рашид был в гостях у Нины, Тутунчи-оглы влюблен в Махру. Однако Тутунчи-оглы, несмотря на молодость, не принадлежал к тем, кто отдается несбыточным мечтам. Он знал, что вдову царского полковника, сестру заместителя губернатора не отдадут за бедного человека.
      Вот почему он никому не открывал своей любви. Но его вздохи и беспокойство из-за опоздания Махру ясно говорили о его страстной любви к ней.
      - Расскажи, как ты проводил Махру-ханум, о чем вы говорили?
      - Ни о чем, - нехотя ответил Тутунчи-оглы. - Так, поговорили немного о том, о сем.
      - Например?
      - Сначала она спросила: "Ты разве кучер?". Я ответил, что нет.
      - Почему же ты правишь? - спросила она.
      - Абульгасан-бек хочет сохранить в тайне вашу встречу с ним и потому попросил меня об этом, - ответил я.
      - Кто вы ему?
      - Брат!
      - Родной брат?
      - Больше чем родной!
      - И вы работаете вместе с ним?
      - Да.
      Мой ответ, видимо, понравился ей.
      - И он, и его друзья - прекрасные люди! - сказала она.
      Не доезжая до ворот, она попросила остановить фаэтон, пожала мне руку, и мы расстались.
      - Передайте мой привет Абульгасан-беку! - сказала она.
      Тутунчи-оглы на минуту умолк, затем, глубоко вздохнув, продолжал:
      - Где же она? Почему не идет?
      - Ты любишь ее? - прямо спросил я.
      - А что пользы, если и люблю?
      - Может быть, и она любит тебя?
      - Так скоро?
      Не отвечая на вопрос Тутунчи-оглы, я принялся расхваливать Махру.
      - Она революционерка. И нас она уважает. Ее единственный недостаток в том, что она сестра Сардар-Рашида.
      - А мне кажется, что она вовсе не революционерка, - возразил Тутунчи-оглы. - И уважает она нас не потому, что мы революционеры.
      - А почему?..
      - По двум причинам она сближается с нами. Первая из них: ее национализм, а вторая - ее ненависть к Сардар-Рашиду. Тут я должен заметить, что, по моему мнению, Махру-ханум вовсе не сестра Сардар-Рашида. По характеру, по взглядам, по наружности она никак не похожа на сестру сардара.
      В это время раздался тихий стук. Тутунчи-оглы бросился к дверям и через минуту вошел в комнату с Махру-ханум.
      - Разрешите снять чадру! - сказала Махру, здороваясь.
      Тутунчи-оглы аккуратно сложил чадру на диване. Мы усадили Махру за чайный стол.
      - Будут ли у нас тайны от Тутунчи-оглы? - незаметно для него спросил я ее.
      - Если вы доверяете ему, то нет! - тихо сказала она. Никогда не улыбавшаяся Махру и на этот раз была грустна. Скорбь была к лицу этой печальной женщине. Она придавала ей такое величие и благородство, что, казалось, эта женщина создана для мук и скорби. Ее сосредоточенность, величие и глубокая печаль обладали силой, способной в каждом возбудить глубокую симпатию и уважение. Мы молча сидели перед ней, ожидая когда она сама заговорит. Наконец, она подняла свою прекрасную голову.
      - Дело обстоит так: Ираида требует у меня эту бумагу, она грозит сообщить обо всем мужу и консулу. Но я знаю, что она не скажет консулу, так как боится за участь Нины.
      - Будете ли вы до конца принимать участие в нашей работе? - спросил я.
      Мой вопрос смутил ее. Ясно было, что она не ожидала его. Овладев собой, спросила:
      - В чем заключается ваша работа?
      - Наша работа поможет вам достигнуть ваших самых сокровенных желаний!
      - Обещаю. Меня с вами связала серьезная тайна. Может быть, я не совсем ясно представляю, в чем ваша цель. Я только поняла, что вы сторонники беззащитных, и это я разделяю с вами полностью. Разве я не доказала свою преданность в служении этой цели?
      - Доказали. Вот почему я повторю то, что только час тому назад говорил о вас сидящему здесь товарищу. Вы мать сынов и дочерей, которые первые разорвут цепи рабства Вы должны хорошо подумать и понять это и с душой принять участие в нашей борьбе за свободу. Вы должны, знать и то, что в нашем деле порой брат вынужден идти на брата.
      Махру тотчас поняла мой намек.
      - Я понимаю, что вы хотите этим сказать! - и добавила решительно: - У меня нет братьев. Сардар-Рашид вовсе не брат мне!
      - Правда?
      - Правда. Я стала считаться его сестрой в результате кровавой трагедии. Если это вас интересует, я могу рассказать вам.
      - Говорите.
      - Мой отец был садовником у отца Сардар-Рашида. Мне было тогда семь лет. Каждый раз, спускаясь в сад, хозяин здоровался со мной и с мамой, справлялся о нашем здоровье и часами беседовал с нами. Отцу моему все это не нравилось. Мама тоже советовала ему переехать оттуда, и мы решили уехать. Это было осенью. Мы собирались покинуть Ардебиль и переехать в провинцию Мехревдан. Была глубокая ночь. Но отец Сардар-Рашида подослал людей, и отца моего убили в дороге, а нас вернули в Ардебиль. Убийца моего отца продолжал приставать к матери. Тогда она отправилась с жалобой к мучтеиду Мирзе-Алекперу. Он посоветовал матери выйти за хозяина замуж. Мы ничего не могли сделать. Наконец, несчастная мама вынуждена была выйти за убийцу своего любимого мужа.
      Я жила вместе с матерью. Мать умерла, умер и этот негодяй. Я же осталась там, так как у меня никого на свете не было. Я думала, что Сардар-Рашид, правитель Ардебиля, человек богатый и ни в чем не нуждающийся, в память своего отца и моей матери, намерен оставить меня у себя, как свою сестру. Однако я ошиблась. По приезде в Тавриз он начал вести себя в отношении меня крайне бесчестно. Раз ночью он пытался проникнуть в мою спальню. Я закричала. На мой крик проснулась его жена, но и она не пришла мне на помощь, так как он успел развратить и ее. Ведь красующийся на его груди орден Белого Орла он получил от русского правительства в уплату за свою жену. Вы же знаете, что до женитьбы на Ираиде, он свою первую жену возил в сад Шахзаде к русским чиновникам. Наконец об этом узнали ее братья, приехали и забрали сестру. Сардар-Рашид не оставлял меня в покое. От страха я не могла спать по ночам. Он с первых же дней выгонял из дома служанок, когда те пытались помочь мне. В последнее время я держала при себе склянку с сильно действующим ядом. Как только он подходил ко мне, я вынимала склянку и подносила к губам, и он отходил от меня.